***

                17


     Когда - то  в    школе  и    университете,   изучая    борьбу   прогрессивных общественных   элементов   с  так   называемой  мертвечиной,   тормозившей  развитие  России,  товарища    Герцена  с  его   лондонским  капиталом  и  господина  Белинского   с   кровавой   чахоткой,    во  всех  их  статьях  и  сочинениях   я   постоянно   наталкивалась   на   фразу  -   общественная   атмосфера.  И  это  словосочетание  казалось  мне чрезвычайно  благозвучным, но   давным -  давно  утратившим  реальный  смысл,  безнадежно  устаревшим  и   не  подлежащим  восстановлению.  Казалось,  что  такая  атмосфера  могла  существовать  только  в  девятнадцатом,  ну,  в  крайнем случае,  в  начале двадцатого  века.  А  уж  потом  никакой  такой  общественной  атмосферы  в  нашем государстве,  в  принципе,  быть  не могло.  Откуда  ей  взяться? -  если  погоду  в   стране делают  совсем не те люди, которые  составляют  ее  общество.  А   общество  здесь  живет ,  как на подводной лодке,  своей  собственной,   автономной  жизнью  и   по своим собственным  законам,   и  какое ему  вообще  дело   до  того, что  творится  там,  наверху? 

Впервые,   не  из  книжек,  а  воочию,    эту  прямую  связь  между  состоянием  климата  и  людьми,   я  ощутила,    только   стоя   возле  Белого Дома  в   91. И  это  был  чрезвычайно   полезный  опыт для меня. Опыт,  обогативший  понимание  того,   как  легкокрыла  человеческая   душа  и  как  быстро, устремившись  навстречу  свету,  она попадает   в   невозвратную   тьму.  Стоит  лишь  на  минуту  ослабить  волю  или  отключить разум,  довериться  коварству  рукотворных  ветров,  и  не  заметишь, как   превратился  во  флюгер.

 А что можно сказать  про свойства  индивидуальной   погоды?  Про давление  атмосфер   внутри  человека? Про  те  засухи  и  грозовые фронты, которые  относят   наши  трепетные души   к  критической  черте,  где  зарождаются  циклоны  и  тайфуны, самумы  и  цунами…     К   тем   пересыпанным  секущим  песком   ребрам,  из   которых  народ  -  Иона  выделывает  своих  правителей. 

 Мне они  нравятся  все  -  наши  правители,   все  до одного.  Все,  кто пришелся  на   мой  наполовину советский,  наполовину антисоветский век.

 И  Хрущев,  король  воздушной  кукурузы, которому  почему - то  никто не сумел  объяснить, что  абстрактное  искусство –  это просто музыка в красках.  Теперь  это знает  каждый  школьник. Что музыка – это  чувства, интуиция и  что  из  чувств  берут начало мысли.  А если  чувств нет, человек становится математиком  и  берет  мысли  из мыслей.   Происходит  их  как  бы самоопыление.  Бесполое   размножение.  И  что  сами  по  себе эмоции  - безгрешны. Но  они  могут  ввергнуть  в грех. И  что абстракция  это,  помимо  всего прочего,   еще   и   экшен,   реакция  на  насилие,   речь, когда тебе заткнули  рот.

   Я  вспоминаю  Брежнева,  бровастого дядьку  в медалях.
 Когда нас в  9 классе силой загнали  в кинотеатр на   просмотр   фильма «Малая  земля»,    повествующего  о  подвигах   этого вождя  во время Великой отечественной  войны, мы  хихикали, что  за  этот  подвиг  нас самих следует  награждать  медалями.   Настолько  скучным и  бездарным  было это творение.  Малая   земля  против   Большой.   Интересы  кучки людей  во главе с  политбюро  против интересов всего народа. 

 Но  больше всех мне  нравится  усидчивый  Черненко.  Он  усоп, как альпинист,  добравшись  до  верхушки  власти, заботливо  подсаженный  туда  трясущимися  руками  неплохо  поживших   на  этой  доверчивой земле  ( при  коммунизме)   группы  товарищей.

Горбачев – наиболее  спорный  из  всех.  Рядом  с  ним  - о, боги! – наконец,  появляется  жена.  Урод!   Он  не  прячет  ее  на кухне, не  запирает в подвале  и даже не  заточил в  монастырь.  И  она  -  это можно  такое  вообразить?!  - не толстая, и  хорошо  держится, и  со вкусом одевается  и  позволяет  себе  даже  время от времени  открыть рот. 

  И  что  самое  ужасное  -  он  ее, кажется,  любит. И  прислушивается к ней.  Кто в  нашем  самом  передовом  на   планете  (и  на  всех остальных  небесных светилах тоже )   государстве  способен  это перенести?   Я пытаюсь  припомнить,  кого   же  и   в  чем  мы  на  тот момент  опередили? Ладно,  не  стоит   мучится...

  Я  просто хочу сказать, что  лично  мне  этот  последний  генсек  симпатичнее  остальных.  Он  добр  и  я  верю, что он  хотел добра своему народу. 

  Но боженьки  ш  ты  мой! Как  же  ш  он много говорил!

 Он  напоминает  мне  папиного брата,  дядю  Васю, донского  казака, у которого не  заладилась    карьера  оперного  певца  и   с горя  он  подался в философы. Но  от  себя не  уйдешь. И  в философии  наш дядя  Вася  продолжал  оставаться   все  тем  же  оперным  певцом, который  не столько   рассуждает,  сколько  поет.  При   том  он   мог  заниматься  этим сутками. Особенно  его  развозило  в  присутствии мамы.  На  первом  абзаце,  заприметив  восхищенный   взгляд  нашей  любительницы  вокала,   папа  настораживался. На  втором   -  начинал хмуриться.  На  третьем  наливался гневом  и  заявлял, что  пора  бы  уже  прекратить эту пустую болтовню и  заняться  каким - нибудь  полезным  делом: ну,  хоть  выпить,  что  ли?

 Не  удивительно, что  наследовал  певцу  Перестройки   господин   Ельцин, креативный   деревенский   парень  с  крепкими  кулачками  и  скупой , доходящей  до  каждой  головы,  речью.

 Когда  я смотрю  на  нашего  последнего  президента мне  почему - то  приходит на  ум, как  англичане,  осваивая  острова  Полинезии   ( конечно,  не  с целью оказать  дружескую  помощь  братскому полинезийскому народу,   а ведомые  вполне  естественным  человеческим  мотивом  подзаработать)   выбирали,  с кем  из  дикарей  им  иметь  дело.  Сначала  они  высматривали  самого  богатого, а  если  такового  не  обнаруживалось,  находили самого высокого –  к  нему  и  обращались.

 Кто  будет  следующим  венценосцем?  И  не  надоело  ли  еще  нашему    народу -  мазохисту  поставлять  для  производства  глав  государства     свои  многострадальные  ребра?  Может  быть,  пришло время  озаботиться  поиском  другого,  более  подходящего  и  современного  материала? Какого?    Из  уст  женщины,   возможно,  это  прозвучит  жестоко, но  лично  я  бы    предпочла  мозг.  Да, да,  обыкновенный  мозг!  Голова  и  мозг – по-моему,  неплохо сочетаются.

 Впрочем,   особо  обольщаться  не  приходится.  Надежды  на это не  густо.
 В  чем  я  лишний  раз  убедилась  недавно,  вникая  в  рассуждения одного  из  ведущих   тележурналистов,    по    совместительству   являющемуся  и  депутатом   госдумы. 

 Размашисто  жестикулируя   в   духе   обаятельных   60- х,    этот  и  сам,  без  сомнения,  не глупый  и обаятельный   журналист    искренне  недоумевал,  за  что  госпоже   Меркель   давать   награду  за мир?   Чем  эта  легкомысленная  дама, которая   вместо   того,  чтобы   бомбить  Сирию,   предоставляет  кров  и  стол  бегущим  из  нее жителям  -  заслужила  столь   высокое   признание?  Он  также  искренне  не  понимал,  за  что  наша  коллега  и   бывшая  соотечественница  Алексиевич  удостоилась   вдруг  Нобеля? Когда  в  Америке,  в  рамках  государственных   программ  по  сохранению  национальной  памяти,   тысячи  людей  на   платной основе  занимаются  сбором  воспоминаний   о  разных  исторических  событиях  и  никто,   никогда,   никакими   Нобелями   их  и  не  думал  поощрять.

 Слушая  его,   разинув    рот,  я  даже  заподозрила,   нет  ли  в  его позиции  чего  -  нибудь  сугубо  личного?  Ну, скажем,  депутата  коробит,  что обе  из  отмеченных   особ  –  бабы?
 И  не  успела  я  так подумать, как  у  меня  (видимо, потому,  что  я  тоже - баба) вдруг   абсолютно  спонтанно   родился  стих:

                мы  ловим  рыбу по сусекам,
                и строим  домы   по оврагам,
                потом  сплавляемся  по  рекам,
                по  рекам  –  раком.

-  стишок   коротенький  и   не  особенно  патриотичный.  И   тем  не менее,  я   от  всей  души   дарю  его  своим  бывшим  коллегам,   журналистам  -   мужикам. Трудитесь,  товарищи!

   А!  Вас  точит  встречное  подозрение:  что   я   накорябала  этот   злобный плевок, потому  что  мне  не  удалось  в  этом  году  осуществить свой план и отдохнуть  с мужем  на  море?  Может  быть, может  быть...

 Так!  -  я  угомонюсь  когда-нибудь?   Выслушаю  голос  сердца?

 Сбросила  напряжение,  улеглась   поудобнее,  расслабилась,  слушаю. 

Не слышу!

 Коньяку  выпить  не  с кем.  Но  так,  может  быть,  хотя  бы  закурить? Сигареты  тоже  расслабляют,  помогают  запустить  сеанс  связи   с самим  собой.  И  тут я  вспомнила...

… как  подгоняемая   резвым  амуром   мчалась  к  своему  мужу  на  свидание  после  работы,  выскочив  из  «Молодой гвардии»,  как  футбольный  мяч.
 
  Мимо   винтажного,    витражного  метро   Новослободская,  чуть не  сбив с ног  Серова,  который  вместе  с  Коровиным,  отложив  в сторонку  кисти,  тоже  направлялись  куда-то,  озабоченно  переговариваясь  (друзья  Коров  и  Серовин,  их  мастерская  тут  рядышком );   гоночным автомобилем  по  улице  Долгорукова,  обдав   освежающей  струей  воздуха  застоявшийся  в  июльской  жаре  музей  восточного искусства  с  открывающим  новые  миры,  фантастическим,   кислотным  Рерихом;   через  Садовое  кольцо,  по  малой  Дмитровке  ( тогда она  еще  называлась  улицей  Чехова); мимо нарядной  церкви  в каменных  кружевных  паутинках  -  домчалась  до сквера  перед  кинотеатром  «Россия», плюхнулась  на  парапетик,  закурила  в  ожидании. 

  Мой  муж не  умеет  с  такой сказочной  быстротой  перемещаться в пространстве. Пока  дотащится! Ноги  у  этого не  юного  горнолыжника  вечно подгибаются. Но  мне  не  скучно  на  Пушкинской,  мне  здесь  всегда  есть  с  кем  поболтать.
  Господин,  Пушкин,  это  я!  Тс - с!  Не оборачивайтесь.  Поговорим  украдкой,  как   принято  у   неблагонадежных.   Я сочинила  сегодня одну статейку  для  ребятишек   в газету   и  еще  написала один  забавный  стишок,  для  себя.  Хотите,   прочту?

   Но  не успела  я   осквернить  бронзовые  уши   пиита своим  недостойным творением, как  из  пыльных  кустов  вдруг,  откуда  не  возьмись, выбирается на  свет  божий  одуванчик  -   старушка  -  бомжиха -  и  стряхнув  с  себя  пыль, и  чихнув,   непринужденно  приветствует  меня. А  поприветствовав,   тянет ручку к  моей сигарете.

-  Не угостите,  девушка?

Почему же  одной  девушке  не  угостить  другую?

 С широкой  улыбкой  я  извлекаю  сигарету из  пачки «столичных»  и   - замираю,   не  зная,  как  ей подать?  Ручки - то  у моей визави  грязноватые, мои,  сто пудов,  почище   будут.  Мгновение   поколебавшись,   я  протягиваю  ей  сигарету  табаком  вперед.
Одуванчик  охает  и,   отпрянув,   осуждающе  возряется  на  меня.

- Что за  манеры,  детка?!  Кто  же  так порядочным  людям  подает сигареты?  Ее  следует  подносить  фильтром. Вот  так! – и  она грациозным  жестом показывает мне, как  одна  порядочная дама  другой  порядочной даме  должна подавать сигарету.

 Я  смущена.  Я  гибну в  раскаянии  и  рассыпаюсь  в  извинениях.  Старушенция    благосклонно   принимает   их.  И  прикурив  от  поспешно  извлеченной  мною  из  сумки  зажигалки,  кряхтя,    опускается  рядком  на парапет,  поудобнее   умащиваясь  у  меня  под  бочком. 

  И  так  мы  с  ней  сидим,  беспечно   покуриваем.  Я,   перспективный,   молодой    журналист,   в   джинсах  «супер райфл»   и   яркой,   модной,  болгарской  рубахе  с   многочисленными   –  стиль  сафари  -   карманами  и она  вся  в  не  пойми  каких, нахлобученных   ярусами,   зеленовато  -  сероватых  лохмотьях.  Кажется,   мы   даже  болтаем  ножками, потому  что  по  улице  струится  лето  и  вся  Москва,   вместе  со  всеми  своими  звонкими  куполами   погрузилась   в   знойную  солнечную  ванну.  В  ту  ванну,  где   без  суда  и  следствия  растворяются  все  людские  печали и сожаления  и  куда  со  временем, возможно,   без   следа  и  запоздалых  слез  канем  и  мы  с  ней.

   Короче, она  рассказывает  мне  свою  жизнь.

    Что до  революции   принадлежала  к  правящему  сословию.  Ейный папенька  состоял  в  свите московского  губернатора.  Но потом  эта  красивая,  душистая  и  благородная   жизнь   как - то  вдруг  внезапно оборвалась.  Родители  погибли.  А  ей  удалось  зацепиться  за  красного командира,  она  вышла  за  него замуж.  И  как  меня  сейчас,  точно   так  же   и его,   обучала  хорошим  манерам.   И  даже  через  годик -  другой  как - будто  бы   полюбила,  но  -  в  37  и  его расстреляли.  И   ей  пришлось пойти  -  на  панель. Ну,  не  сразу, конечно.  Вначале  еще  пару  раз   повезло  сочетаться   гражданским  браком  с  разными  советскими   дипломатическими  чинами,  которых  она  тоже  обучала  изящным  манерам  и  с   которыми  беседовала   по - французски.  Но  и  с  этими мужьями  со временем  тоже  стали происходить разные  неприятности. И  потихоньку –  а потом  война,  знаете, детка,  возраст!   – она  не  заметила, как   докатилась до улицы.  И вот  сейчас  квартирует  тут  неподалеку,  в  подвале,   не ремонтированном  со   времен  похорон  Сталина, в  полном  одиночестве, но   на  жизнь  не жалуется.  Потому  что,  на  что  же   ей жаловаться  в  ее  лета  и в  России? Не  многим  тут довелось  прожить  такую  богатую, интересную  и  долгую жизнь...

    Еще  издали  я  замечаю,  как  у  моего мужа,  который  изо - всех сил поспешает  к  месту  нашей  встречи  -  вытягивается лицо.
 Старушка тоже окидывает его взглядом  и одобрительно кивает мне головой.

-  Хороший выбор!

- Спасибо!  Мне  он  тоже  нравится,   -  мы обмениваемся понимающими женскими  взглядами. А  кому   бы  он  не   понравился?  Красивый, стройный,  элегантный...

  - Мадам,  позвольте  похитить  у  вас  девушку?   -  мой муж  с почтением  кивает старушке – вот  уж  кого не  приходится  обучать  учтивым  манерам!  -  и  аристократическим  жестом  протягивает  руку  мне .  Опершись  на   нее,   я  весело  спрыгиваю  с  парапета.

- Всего доброго,  мадам!

 До свидания, господин  Пушкин!

      Но  как  его было не любить?

  Воспоминания  так  разбередили  мне  душу, что  я  все- таки решила закурить. Стою  на  кухне, взволнованно  дымлю  в  окно. Думаю, ведь  все  это не приснилось  мне,  все  это  было. Молодая  жизнь,  Любовь, Москва,  Пушкин,  и Солнце, солнце  - неиссякаемая  поэзии! 

  На  память  вдруг  приходит  другое, еще   более  раннее,   наше с  мужем  свидание  в  Сокольниках.  Когда  я  довела  его   –  бесконтактно,  мастер -класс! -  до  полного закипания.  Другой  бы  на  его месте  набросился  на меня,  как  Терминатор,  изнасиловал  прямо   на  капоте, а  этот  –  нестандартный тип!   -  вдруг  отпрыгнул   в  сторону  метра  на  три,  словно  укушенный  кенгуру,  помотал   головой  и,  раздевшись,  как  по  сигналу боевой  тревоги, ухнул  в  прудик.

 На  земле  стояла  осень.

И  было  зябко  не  то   что  в  прудике, но   даже  и   на суше. Я смотрела, как  он  бултыхается  там,  в  воде,  яростно  повизгивая,  и  –  хохотала,   как ведьма. А  потом  тоже  стала   прыгать  и  скакать,  подбрасывая   на   воздух  разноцветные  листья.  А  они  сыпались  на  меня  обратно,  кружась, как  птицы,   и   рассыпались  под  ноги   цветными   лоскутами.  Думаете,  потому что   тупо   подчинялись   силе  земного  притяжения?  Нет,   просто  они  были  счастливы,   также  как  и  я.

    Наверное,  именно  в  этот момент   я  приняла   окончательное решение  и  согласилась  внутренне, что  надо  выходить  за него замуж.  Поняла, что этот парень, несмотря   на  свои  седовласые   лета -   мне подходит.  Он ничего не делает  с  кондачка. И   главное,  не считает, что  женщины  -  это просто женщины, как  яблоки  в  чужих садах. 

  Да,  я  любила  тебя, -  с  беззвучной  горечью  выдыхаю  я  вместе с дымом.  Теперь   я   вижу, что  всем сердцем  любила. Любила,  когда мы с тобой целовались  в  подмосковном  поселке  Т.  на снегу,  в   сугробе,   и ты подложил  мне  под спину – радикулит  жесть!   –  свои   варежки. Никто до тебя  так  не  делал. Никому  даже в  голову  это  не приходило,  позаботиться  обо мне, все  думали  только  о себе  и  о  сексе.

  И  когда  мы с тобой танцевали   на крыше  мира,  на  Памире,  под звездами -   я  тоже  любила  тебя.  Хотя   физиономия  у  тебя  в  тот момент была просто  жуткая,  точнее,  жутко  высокомерная, потому  что  ты  только  что  бросил  курить – железная  воля!   -  и день,  и  ночь  остервенело  жевал  жвачку, что  делало  тебя  похожим  одновременно  и  на  нефтяного шейха,   и на  его  верблюда.

    Я любила  тебя,  когда  ты  в  растерянности   тряс  коляску  с  нашей  орущей   дочкой  в   дымящейся  тополиным  (цыплячьим)   пухом  аллее  и  крутил  головой,  весь  пунцовый  от  стыда,  потому  что  тебе  –  ну, не смешно  ли?  -  было  дьявольски  неудобно, что  твой  ребенок  нарушает   чей - то  покой  и тишину.

   Я  всегда любила  тебя и  смеялась  надо тобой,  и вместе с тобой,  и даже без тебя, просыпаясь  по  ночам  и  вспоминая  твои  шутки. 

   Я  долго, долго  любила  тебя  и  еще много, много  всего  такого  чудесного о  тебе  могу  вспомнить.  И  ты  всегда  был  рядом со мной,   в  любую минуту  моей  жизни, с  тех пор, как  мы  поженились;  и  я  знала, что  ты всегда  будешь   рядом   и   что  я   во  всем  могу  на   тебя  положиться…

  Я  растрогана  до  слез.  Я   в   умилении  от  возникших  перед  моим мысленным  взором  живых  картин   воспоминаний.  И  теперь  уже  сама    недоумеваю,   с   чего   вдруг    взбеленившейся    крокодилицей   накинулась  на  своего  любимого,   родного  мужа?  Ну,  подумаешь,  какая - то  очередная  сломавшаяся  сумка!  Ну,  подумаешь, он  перестал  понимать  меня!  Это  же  очевидно:  всему  виной   его  противный  возраст  и  состояние здоровья.  Что  поделать, он  уже  не  тот, что  прежде.  И  это естественно. 
Это - то  естественно.  А  что  естественного  в  том,  как  организована  наша жизнь?

Фигня   на   фигне   и  потрясение  на  потрясении!   Малевич.  Жесть в квадрате.   От  этого  общественного   климата   лихорадит   даже  бездетную  молодежь,  что  уж  говорить  о  стариках? -   у   которых  давно  уже   в  голове  у   каждого  образовался  свой  очаг  возгорания.  С   папашей, например,  небезопасно  затрагивать  политику,     вышибает  все  пробки  в  мгновение.  С   маменькой   -  лучше  не углубляться  в  воспоминания  о  папеньке,  канонада  этой   зенитной   артиллерии    отдается  в   соседних  галактиках. А  мой  муж  -  слишком  долго  был  холостяком.  Он   утратил  способность   проводить   четкий  водораздел  между   женским   и  человеческим,  серьезным  и   игрой,  и  то  и  дело  сбивается,  принимая  мою  житейскую  философию   за   легкомыслие  и ребячество.

 Эти    нехитрые   рассуждения   окончательно   примиряют   меня  и   с  только   что   пережитым   нервным  потрясением,   и   с  утратой   полноценного  отдыха.

Что отдых?  Всего  лишь  смена  занятий!

Я  гашу  под  струей  воды  выкуренную   до   фильтра   сигарету  и   бормоча себе под  нос: ладно, старик!  Конечно,  знай,    я  наперед, чем  обернется  для  меня   это  шалопайство   с браком,  я   бы  ни з а  что, ни  за  что  не  села  в тот  поезд, но  раз уж села…  -  направляюсь  к  мужу.
   Постучаться,  войти,  сказать  ему   что-нибудь  смешное  и ласковое;  вернуть   обручальное  кольцо;   провести   рукой   по седым,   упрямым волосам;  чмокнуть  в   макушку... 

   Ведь  я  его  люблю  и  не  хочу  потерять.  Надо  попытаться  как-то   загладить   обиду  и   распахнуть  ворота  в  будущее .  Сказать,  например,   что   нам  следует  просто  взять  и   забыть  про  эту  паршивую  сумку,  какая  чепуха!  черт  с  ней!  Я  ее,   такую  –  рассякую,  сейчас  же  выброшу  и  куплю  себе  новую  -   сама.  А  в следующем  году  мы  обязательно  повторим  эту  попытку. И   все  будет  так,  как  и  мечтали. А  потом  я возьму  гитару  и  спою  ему   что - нибудь,   вроде:

по морю,  морю,   по серебряной  дорожке  я  налегке  приду  к  тебе-е-е,
по морю, морю, по серебряной дорожке,  оставив  все  невзгоды  вдалеке… 

Однако   что-то  останавливает  меня.  И   как  только  что  загасила выкуренную  сигарету,  точно  также  я   гашу  свой  безрассудный  порыв.  Ведь  он   только  этого  от  меня  и  ждет!   Ждет,  когда   схлынет  волна  гнева  и    я,  как   ребенок,   приплетусь   к  нему  с  повинной  головой, чтобы,  как   герольд,    возвестить   его  победу:   ладно,  мой  дорогой,   я  погорячилась,  не  дуйся  и   не  переживай!  Я   сдохну,  но   выращу  тебе  этот   подкосивший   мое  здоровье  чеховский  сад  (у  нас  уже  было  три  яблока  в  этом  году); и   я  покажу  тебе  небо  в   углеводородах  (или  углеродах).   У  нас  с  тобой   отличные  перспективы!   Может   быть,    когда-нибудь    даже   появятся  внуки. Я  хочу, чтобы   мальчик  был  похож  на  тебя.  А  девочка…   

Но  зачем  я  буду   все  это ему  говорить?  Я  ведь  отлично  знаю,  что он скажет  в  ответ.

Он скажет, что  хочет, чтобы  девочка  была  похожа   на  девочку, а  не орала  и  не грубила, как  я.  Была  поженственней.

 Ну, что  ж,  все  в  мужских руках!  -   с  леденящей   усмешкой,      сквозь  зубы   процежу   я.

А  он   возразит,  что  в   женских.

Ты  уверен?!  –  возмущусь   я. -   Ну,  это  тебя  пенсионные  органы  ввели в заблуждение!  И   ты  сам  это  прекрасно поймешь,  если  будешь  поменьше смотреть  футбол  и   по - больше  думать   о   положении  дел  на   нашей родимой  сторонушке,  в   целом,  и   о  положении  женщин  здесь,  в  частности. И   будешь, наконец,   слушаться   меня, потому   что...  –  и   все  у нас  опять  понесется   по - новой.

Прокрутив   весь  этот  диалог  в   голове,    я  мгновенно  забываю  и  о  своем   душевном   порыве, и  о  гитаре  и,  буквально,  ощущаю,  как  твердеет,  превращаясь  в  каррарский  мрамор,   моя  обвисшая  было  воля. 
Нет  уж,  хватит  глупой чувствительности,    напыщенных  слов  и   фонтанирования эмоциями! 

Поэт  на  старости  побереги  себя.

заткни  вдохновенные  всплески  пробкой  от   шампанского;  запрячь  их   под  немецкий  замок  с  секретным  кодом;  зарой   мотыгой  в саду;  положи    в  несгораемый  сейф;   вложи  в  дело, пусти  в  оборот, стриги  купоны,  наращивай  проценты... 

Да, да! Вот  именно, надо  учиться  здоровому  прагматизму  у  них,  у наших врагов, мужчин, если  не  хочешь  прогореть  в  отношениях. Все должно быть  предельно  рационально,  взвешенно,  четко,  сухо.   Договорились на Вы, значит  на  Вы.

Я  аккуратно  закрываю  форточку.  И  отправляюсь  -  к  себе.

Я  иду  работать  над  формой.

Авуары,  ажур,  блю -  чип,  веремент,   дуаль  -  карта,  жирочек,  корнер,  лаг,   лоро,  маржа,  овербот,  порто,   рабат,   револьверный   кредит…

Разумеется,  форма  не  определяет  содержание, но  -   зато   отлично  упорядочивает  его  и   вполне  может  изменить. 

 Ибо  форма  -  это  Система.

А  мне  до  грома  в  ушах  надоела  эта  жизнь -  в  условиях  турбулентности.

                ххх

P. S.    Вот  и  подошел   к   концу  наш  с  вами  роман,  любезные мои   коллеги  по  жизни!
   Журналистский  роман,  роман  -  реакция  на  то, о  чем  не хотелось  бы  промолчать. Мой  скромный, женский  вклад  в  Год литературы. 
   Осталось поблагодарить  вас   за  внимание  и  поставить на  нем  свой   цыганский  копирайт.   Что  это  такое?  Честно говоря,  я  и  сама  не  вполне  понимаю. Но  как – то  это  работает. 
   Все   права   на   данное,  как   и  на   все  другие  мои  произведения,  принадлежать   моей   дочери.  Я   люблю  свою  малышку.  А  вам,  своим  читателям  и   друзьям,   желаю  счастья  и   любви  в  наступающем  Новом  году.  И   пусть  ветер,  дующий   в  ваши паруса  -   всегда   будет
                солнечным  и      добрым!

                искренне  ваша   

                Л.Иванова

               /проза  -  Ива  Нова – Ива  Нова,  стихи - Иванова - Иванова/