Диво

     Ныне весь интернет заполнен восторгами о дружбе тигра Амура и козла Тимура. Приморские смекалистые уже объявили сбор средств в поддержку этой разлюбезной парочки.
     Вспомнился мне другой дуэт - совсем уж невообразимый...
     В начале августа 1962 года студийцы Дворца культуры металлургического комбината выехали на плэнер. Загрузившись этюдниками, палатками и съестными припасами на неделю, "пазик" после Серебрянки (речки и посёлка) перевалил хребет и спустился к красавице Чусовой. На её берегу раскинулось село Верхние Ослянки. Лодочник усмешливо погордился: "Хоть и ослы мы, зато верхние, не то что нижние". Выдал нам две лодки, и мы побурлачили против течения, дабы назад плыть вольно.
     В августе Чусовая изрядно мелеет, глубоководье темнеет лишь у подножья скалистых столбов, величественных, стройных и как бы рукотворных. Километров через шесть, приглядев уютный приплёсок, наша "могучая кучка" высадилась на берег. Поставили палатки, сварили на костре в ведёрном котелке макароны с тушёнкой; причастились чусовской водицей и мужицкой. Ефимыч, бывший разведчик, разгорячённо, после каждой фронтовой байки тормошил меня, маловерного: "Понимаешь, ё!.. Э-эх, зелень!.." Утомлённые походом, осоловелые от "Экстры" и горячности Ефимыча, мы даже не оставили кострового-часового.
     Утром, почаёвничав, разбрелись живописать красоты Чусовой. За малинником на взгорке я ошеломлённо разинул рот. Языческая Русь предстала предо мной. В распадке поблёскивала нитка ручья. На заветренном склоне крепились тёмные бревенчатые срубы с высокими подклетями и обширными поветями. И вдруг послышалась ария Розины! "Я так безропотна, так простодушна..." - журчал хрустальный голосок. Девочка-былинка, помахивая вичкой, поднялась с козой на взгорок, на котором остолбенел я. Она же, напевая "Севильского цирюльника", направилась в сторону, где виднелись крыши соседней деревушки, с весёлым, как мы позже выяснили, названием - Бабёнки.      
     Мы уже, делясь своими творческими достижениями, начали собираться у костра на обед. Хруст, треск в малиннике насторожил нас. Сопение, чавканье - будто гужевался богатырский мужичина из древней деревушки в распадке. Предположили, что до ягод дорвался Ефимыч. Однако он, свою "живопупись" вряд ли бы променял на какую-то малину. Учился аж в Академии художеств, да война-стерва... А потом контузия... И всё же он, истошно крича: "Понимаешь,ё!.." - выломился из малинника. С позором гонимый - уткой. Селезень с боевым кряканьем, карканьем, рычаньем чуть ли не хлестал своими малахитовыми крыльями бывалого фронтовика.
     - Понимаешь, ё... - побеждённо опустился у костра Ефимыч. - Э-э, зелень, не поверите ведь!.. Там, на полянке, медведь на пеньке играл, а утка слушала.
Щепа у пенька, он её оттягивает - и она тенькает.
     С сочувствием посмотрели мы на контуженного, однако утка-то была... И сопел кто-то в кустах.
     На другой день дневалил я. Чтобы разнообразить "стол", пошёл в Бабёнки за картошкой. Старуха в крайней избе долго не могла понять, что мне от неё надобно. Так была расстроена случившимся этой ночью. Медведь на себе нетель утащил у соседки. Вот тебе и Бабёнки! Об этом в лагере я умолчал. Один из нас уже начал хныкать. А ночью, перед сном, мы ужаснулись от нашествия огней на реке. От канонады. Всмотрелись: местные рыбаки бухали, ботали, глушили щук, сонно уткнувшихся в приплёсок. А на носу лодок пламенели факелы.
     Ранним утром, когда все спали, хныкальщик дезертировал. А мы ещё неделю творили нетленки, пока не выпал иней. Обложили палатки и внутри и снаружи еловыми лапами. Ночь "прозимовали" - и вольно поплыли к "пристани", где нас уже ждал "пазик".
     В самом конце XX века на весь уфологический мир прогремело село Малёбки с его аномальной зоной и всякой несусветчиной. Наше же художественное становище находилось совсем неподалёку от тех необъяснимых мест. И в чусовских столбах, которые мы воспевали на своих полотнах, якобы видели снежного человека. Вышло даже исследование про тамошние НЛО и прочие местные чудеса "М-ский треугольник".