Апельсин

Рита, поеживаясь, стояла на остановке. Раннее утро первого дня нового года было морозным. Но вот, наконец,  и троллейбус. Она запрыгнула в его теплое нутро.
В салоне пусто. Женщина-водитель, видимо, еще спала: транспортное средство ползло еле-еле и останавливалось в самых неподходящих местах, когда она просыпалась взглянуть на дорогу.
 
Рита смотрела в темное окно, и в душе бушевала обида. Так хотелось этот Новый год встретить весело! Вдвоем с Генкой было бы неинтересно. Ну, выпить шампанского, поесть… Он  настолько неромантичный, что плавающие свечи и  кружевное белье вызывают у него только ухмылку: «Во бабы – дуры! На фига эта хрень, не видно же ничего! А трусы  все равно снимать!»  Примитивный товарищ: пожрать – в постель. Но она привыкла – давно встречаются,  и все было нормально. Надо же – потащила его к Ирке! Веселья захотелось!

Да, у Ирки всегда веселые компании собираются. Ох, и любители выпить! Зато дым коромыслом: музыка, танцы, анекдоты, хохот! А сегодня все было плохо. Она почувствовала, как напрягся  Генка, увидев ту блондинку. ВерОнику, с ударением на «о», как она себя назвала.  Высокая, мощная, в обтягивающих блестящих леггинсах и короткой тунике. Длинные обесцвеченные волосы. Лицо загорелое, с довольно грубыми чертами. Но, черт возьми, такая эффектная! Рита по сравнению с ней – не то, что серая мышь, а вообще пустое место. Что Генка наглядно продемонстрировал, просто перестав ее замечать. Он не сводил глаз с красотки, которая разговаривала глубоким грудным контральто, и голос ее перекрывал шум за столом. Всю ночь крутился возле нее, а потом, ближе к утру,  они исчезли вдвоем.

А ей-то, Рите, каково? Она посчитала ниже своего достоинства разыскивать их в других комнатах. А ее даже танцевать никто не пригласил! Во-первых, мужчин, как всегда, меньше, чем женщин, во-вторых, каждая за своим следит (не то, что она, дура), а в-третьих, к танцам большинство мужиков полегло, кто где мог, от неумеренного потребления горячительных напитков. Рита взяла со стола салатницу с остатками оливье, села в уголок дивана и грустно ела его прямо ложкой. И ждала утра. На глаза наворачивались слезы, но до этого никому не было никакого дела.
И вот теперь она ехала домой одна. Интересно, придет ли Генка хотя бы извиниться? Она знала, что такое не простит.  Пусть остается со своей, как там ее: Мариэттой? Генриеттой? Ах, да, ВерОникой.

Вдруг в троллейбус вошел Дед Мороз. Высокий, широкоплечий, с окладистой белой бородой. Синее атласное одеяние украшено искусственным мехом и нашитыми пластмассовыми снежинками. На вид нельзя было определить, сколько ему лет: только глаза весело поблескивали под длинной светлой  челкой парика, закрывающей лоб. Он лукаво посмотрел на Риту, поставил свой мешок на ближайшее сидение и стал в нем рыться. Рита отвернулась к окну. Она не ребенок и понимает, что чудес не бывает. И Дедов Морозов нет. И в мешке у него пусто. Просто такие мешки шьются с подкладом из поролона, поэтому  всегда кажутся набитыми подарками. А на деле – пшик!

Тут Дед Мороз протянул ей апельсин. Яркий, идеально круглый, он лежал на голубой рукавице и как будто освещал все вокруг. Даже мглистая хмарь на улице стала рассеиваться. Рита еле слышно прошептала: «Спасибо…» и взяла его холодной рукой. Дед Мороз вышел на следующей остановке, а она все смотрела и смотрела на апельсин и чуть не проехала свою.

Дома она положила апельсин на подушку рядом. И он сиял оранжевым огоньком надежды. Пришел кот, понюхал цитрус и недовольно закатил глаза. А Рита уже проваливалась в сон, полный солнца, полный прыгающих, как мячики, апельсинов, и знала: все будет хорошо!