Старик Ребров, еще не вечер

           Он тяжело поднялся и побрел к своему дому на Чистопрудном бульваре. Обогнув угол школы, уже поворачивая к подъезду, он внезапно увидел того самого юношу, принесшего сегодня ему столько душевных мук. Притормозив от неожиданности, старик передумал идти домой и поплелся следом за ним на бульвар. Прозвенел ярко освещенный последний трамвай, спешащий к месту стоянки. Бессонная, умытая живительным дождем, Москва шуршала шинами дорогих машин об отражающий алый свет ночных фонарей асфальт. Геройского характера соловей, которого судьба занесла в самый эпицентр огромного суетливого  мегаполиса, пел, призывая на свидание соловьиху, высвистывал свою бессмертную весеннюю песнь. Он пел о том, что молод, полон сил, имеет жилье и охотничьи угодья, и готов создать семью.  «А впереди еще целое лето – лето радости, веселья, влюбленного головокружения» -  вместе с ним пела  и ликовала природа.
Катин мужчина подошел к недавно открытому фонтану и с удивлением стал его рассматривать. Цапли, валуны, грубообработанный камень.

Максим, пораженный, огляделся. Сколько себя помнил, никогда здесь не было  фонтана.
- Город выздоравливает, - сказал он вслух, - он умеет мечтать и воплощать свои дерзкие  мечты в жизнь. Верую, что там, где было совершено  чудовищное злодеяние - взорван храм Христа-Спасителя - храм ратной славы народа и построенный на народные пожертвования, и где  долго воняла хлоркой богомерзкая лужа, вновь встанет светлый собор.
 Он уже строиться! Он уже почти построен!
Максиму стало совестно, что он так обрадовался обновляющейся Москве, он оглянулся и встретил не удивленный, как должно было бы быть, а полный душевной муки, взгляд старика, шедшего с собакой вслед за ним.
Старик, выслушав монолог Максима, опустился на скамейку. Он был согласен с каждым словом, и, тем не менее, они ему не понравились.  В его сердце жила последняя надежда, что молодой человек окажется одним  из тех глупых  персонажей из анекдотов про новых русских с чувствами и словарем пещерного человека. А подобный экземпляр, даже красивый и молодой, понравиться подобным красноречием и манерами Кате никак не сможет. Но он ошибся!
«Да, люта, как преисподня, ревность. Стрелы её – стрелы огненные!» Неужели старик ревновал?
Да! Да! Да! Страшно в этом признаться. Но за десять лет их прогулок и тихих бесед он по-отечески привязался к одинокой девочке, не знавшей материнской любви, а потом она выросла, и он полюбил  девушку, так чудесно расцветшую на его глазах. И сегодня окончательно понял, что чувство, которое он принимал за стариковскую, отцовскую привязанность, было чувство самой настоящей любви – робкой, смешной, неутоленной.  И постыдной, как любовь старика. Но в ней не было жажды обладать плотью девушки. Для старика она была ангелом, осветившим высокой одухотворенной любовью конец его жизни. И это чувство приносило ему такую радость, что неспособны дать никакие утехи плоти.
- Господи, - взмолился он, - сделай так, чтобы демон этот исчез! Дай мне дожить жизнь, окруженным заботой Кати. Пусть она будет со мной!  Подаст стакан воды! Похоронит, как человека, наконец! Мне так  мало осталось жить и разве я многого прошу, Господи, Всемилостивый и Всеблагой?  Или я еще не расплатился с небом за свои грехи?
Но небеса молчали.
И тут старик услышал, как юноша, шедший мимо пруда, запел.  Старик поплелся следом слушая странную, никогда ранее им не слышанную песню. Ему даже показалось, что зазвучали скрипки. 
               
                Жил был – я.
                (Стоит ли об этом?)   
                В порт плыл флот.
                (Молод был и мил.)
                С выигрышным билетом
                Жил был – я.
                Вспомнилось, что жил!

               
                Ночь, дождь, гром.
                (Мокрые бульвары.)
                Ночь, свет глаз.
                (Локон у плеча).
                Шли всю ночь.
                (Листья обрывали).
                - «Мы, ты, я» – нежно лепеча.

                Знал соль слез.
                (Пустоту постели).
                Ночь без сна.
                (Сердце без тепла).
                Гас, как газ.
                (Город опустелый). 
                Взгляд без глаз.
                (Окна без стекла).
               
                Где ж тот снег?
                (Как скользили лыжи!)
                Где ж тот пляж?
                (С золотым песком.)
                Где ж тот лес?
                (С шопотом  - «Поближе».)
                Где ж тот дождь?
                (Вместе босиком).
          
                Встань, сбрось сон!
                (Не смотри, не надо).
                Сон не жизнь!
                (Снилось, и забыл).
                Сон, как мох.
                (В древних колоннадах).
                Жил-был я.
                Помнится, что – жил!

Максим удалялся, и песня затихла вдали. Старик со своими недетскими страхами и чувством глубокой потери остался сидеть на скамейке, уставившись невидящим взглядом на вышитую серебряной гладью воду пруда. Он так хотел умереть сейчас! И чувствовал, что может это сделать, он даже понял, что вот-вот душа оторвется и покинет ненавистную, изношенную оболочку, старую тюрьму плоти, в которой томилась его молодая душа, но последним усилием воли вернулся на землю. Есть еще долги! Его преданная собака, его верная подруга – долматинка Бонни, останется одна. Ненужная никому на всем белом свете – ведь она так же стара, как и сам хозяин. И он просто обязан побеспокоиться о её судьбе, ведь предав её сейчас, он обречет на мучительную смерть единственное, может быть после матери и отца, существо, кто любил его всегда преданно и верно.
- Ну что, лопоухий мой дружок? Плохо быть старым,– тяжело вздохнул старик, - никому мы с тобой не нужны.