Обратная сторона топора. Роман. Часть 2. Глава 4

                Глава четвёртая. Образ-код

      — Давай начнём с элементарного. — Лицо Димона сделалось простодушным. — Образ-код есть точный адрес объекта в сенсо, потому что выражает именно его и только его индивидуальность и неповторимость. Простая мысль, не так ли?
      — Конечно, — поддержал Макс.
      — И неверная. Как ты узнаёшь знакомого? Может быть, он физически тебе неприятен или наоборот — от него веет временем твоей первой любви. Видишь, тут замешана и физиология, не его, а твоя! И биография — не его, а твоя! Каждый узнаёт другого по-своему. Встречаются две неповторимости, он и ты, и у тебя от него рождается его образ-код. Чувствуешь диалектику?
      — От твоей диалектики шиза берёт.
      — К чему я веду речь? Дать алгоритм невозможно. Дать алгоритм создания образа-кода — всё равно что в два щелчка решить проблему распознавания образов, а заодно и искусственного интеллекта, вокруг которых учёные водят хороводы уже без малого сто лет — просто не хватает мужества признать, что требовать от машины биографии, богатой человеческим опытом, и воспоминаний о первой любви — смешно. Человек — это Вселенная его мемории с множеством пространств, открытая в единую великую Креату, чего у компьютера ни фига нет и быть не может. Человек — это звучит гордо. Проходил в школе? Так что система образов-кодов — это твоя интимная коллекция, и научить, как её собирать, — невозможно: ты её уже собрал!
      — И что мне с ней делать? — спросил Макс.
      — Подсказки есть. Начнём с того, что образ-код — это не заумь зазнавшихся пегасоидов. Он знаком людям очень давно. Экстрасенс по фотопортрету определяет местонахождение человека или его трупа: фото — это образ-код. Но такие способности есть у каждого, причём без всякого Пегаса. Просто они не лезут наружу, как у экстрасенса, а скрыты в твоей мемории. И если ты на ниточку подвесишь грузик, оговоришь с собой правила игры, то есть что маятник в твоей руке должен закачаться, и станешь водить пальцем по географической карте, держа в башке образ искомого, — грузик закачается на нужном месте: обитатели твоей мемо вхожи туда, куда гордому Эго вход запрещён. И не обязательно — пропавший человек. По нужному образу-коду ты можешь, например, засечь на карте место, где какой-нибудь гад сбрасывает в речку ядовитые отходы. Обычная биолокация, которой сотни лет! И работает она, понятное дело, на синсвязях.
      Сделав передышку для усвоения, Димон продолжал:
      — Так каким же он бывает, образ-код? Объект поиска — один, а каналов ощущений у нас пять, и каждый транслирует нам объект по-своему. В принципе, для образа-кода, то есть адреса в сенсо, довольно и одного из пяти. Если ты визуал, тебе роднее всего зримый образ, если аудиал, то голос, звук, интонация. А собаке хватит и запаха — настолько тонкая у неё химлаборатория в носу и в мозгу. Мало того, бывает достаточно одной яркой детали — и синсвязь с объектом установлена. У человека это может быть необычная походка, особенный почерк, или как он чихает и сморкается, или даже любимая прибаутка. Например, он может иметь неодолимую склонность к презрительным словесным гибридам: чиновники у него «липколапые»,  академические учёные — «дубомыслы», писатели — «говнописы». В прибаутке его индивидуальность высовывается как айсберг из воды.
      — Э-э, стой, профессор! — запротестовал Макс. — А если я разведчик или притворяшка и индивидуальность свою подменил?
      — Ты хочешь сказать: если ты матёрый шпион с пластической операцией рыла, перековкой голоса, как у волка в сказке, специально изменивший привычки и давным-давно объявленный на родине покойником — может ли в сенсо выйти на тебя тот, кто знал твой образ-код в юности?
      — Вот именно, шеф. Талантливо раскрываешь, — улыбнулся Макс, скупой на похвалу.
      — Честно скажу: конкретно про такие эксперименты не слыхал, хотя, может быть, спецслужбы и занимаются. Но почему бы тебе не спросить, можно ли в сенсо найти стол, если его перекрасили и укоротили ножки?
      — Наверно, нельзя, — помедлив, сказал Макс. — Конечно, нельзя. Он же не похож!
      — А если с годами я сильно изменился и внешне, и как личность, стал совершенно другим человеком? Сможет на меня выйти друг детства? — напирал Димон.
      — Ты меня забомбил! Но я ведь первый спросил.
      — Тогда слушай. На все вопросы есть чёткий ответ, хотя и нетривиальный. Та индивидуальность, к которой открывает доступ образ-код, — это не фотография. Вернее, не только фотография. Это история. Или фрагмент истории. Каждый объект в Креате имеет меморию, и история сидит именно там, в виртуальных пространствах. В мемории шпиона есть всё о нём до заброски. В моей есть всё обо мне с самого раннего детства. Я выйду на шпиона, а друг выйдет на меня безошибочно.
      — Значит, человек — это особый объект, — задумчиво заключил Макс.
      — Нет, — возразил учитель. — Не особый.
      — А стол? — уцепился Макс. — Со столом я прав?
      — Нет. Стол тоже.
      — Ну ты заврался! — радостно вскричал ученик. — Какая же мемория у стола? Он же деревянный!
      — Он не деревянный, — покачал головой учитель. — Его видели и щупали люди, которые его сделали, красили, отпиливали ножки. Обедали за ним. Он у них в мемориях. Его чувствует сенсо, и у его образа есть нейронная база не только в мозгах этих людей, но и в нейросфере. Он живой, и на его нейробазе живёт его собственная мемория, пусть и скромненькая. Хотя смотря какой стол. Если от Людовика…
      Макс яростно взъерошил себе волосы:
      — Ну, наука! Скользкая, как та рыба: за жопу не ухватишь! — И вдруг — с дрожью открытия в голосе: — Слушай, насчёт стола Людовика. Значит, психометрия — это…
      — Люблю талантливых учеников, — сказал Димон, видимо, желая вернуть комплимент. — Психометрия, она же — чтение экстрасенсами истории вещей при контакте с ними, — это всего-навсего проникновение в ихние, этих вещей, мемории. Ну ладно, загрузил тебя на сегодня. — Учитель хлопнул в ладоши, завершая дискуссию. — Даю тренинг. Идёшь по улице — замечай прохожих и быстро определяй: схватил образ-код или нет. Полезно также сообразить, на что похож, из каких времён. Человек бывает похож даже на тарелку творога со сметаной, учти. И это будет его образ-код, лично твой. Поглядывай только, чтобы не попасть под транспорт. Дома — посиди минут десять, повспоминай разных людей — и осмысли: чувствуешь личность — или это для тебя пешка с круглой головой. Если чувствуешь — вживись, озвучь, поговори за него…
      — Слушай, — прервал Макс, — хотел тебя спросить ещё про одну хрень. А то не усну. В Интернете разные мистики болтают, что в Астрале у них, мол, ощущения смешиваются: то звук чем-нибудь пахнет, то цвета удаётся пощупать, а свет по вкусу вообще похож на мороженое. И вот ты мне скажи: во-первых, что такое Астрал с нашей, научной точки зрения, а во-вторых, не заносятся ли они перед простым народом и на самом деле ни фига такого не чувствуют?
      — Чтобы понять, что такое Астрал, — внушительно сказал Димон, — нужно знать, что такое микс и чем отличается маг или экстрасенс от мастера Пегаса. Об этом будем говорить не сегодня и не завтра, но обязательно. А насчёт смешения ощущений хочу тебя обрадовать: молекулы в сенсории всё-таки есть!
      — Опять крутой поворот? — нахмурился Макс.
      — Не крутой, ты сам мог додуматься. Виртуальное тело — это, если вспомнить труды старика Ледбитера, облако частиц-сенсоров, конкретно — пятисенсоров, пишется слитно, в одно слово. То есть, поскольку в сенсо ты можешь превратиться во что угодно, твоё тело там аморфно, и каждая его частичка обладает всеми пятью твоими ощущениями. Если, конечно, ты преодолеешь креатофобию и такую опцию включишь. Твоя частица может куда угодно проникнуть, всё там осмотреть, обнюхать, пощупать, подслушать и попробовать на вкус. А что такое молекула в физике и химии, помнишь?
      — Наименьшая частица вещества, сохраняющая все его свойства. Кажется, так, если не вру.
      — Вот и каждая частица твоего виртуала в сенсо сохраняет все твои сенсорные свойства: она — твоё чувствилище по пяти каналам. И ничего странного, что у выходимцев в Астрал, когда они обследуют этими своими сенсо-молекулами объект, кстати, тоже виртуальный, ощущения сливаются: все пять на один общий датчик! И звук начинает пахнуть.
      — А насколько маленькие эти молекулы?
      — Какой ты пытливый! — лукаво похвалил учитель. — Как тот слонёнок, которому крокодил растянул хобот. А как ты думаешь, насколько маленькой может быть точка?
      — Опять ты юлишь как змей! — возмутился Макс. — Точка в геометрии вообще не имеет размера.
      — Правильно. Вот и твоя сенсо-молекула, чувствилище, пятисенсор, не имеет размера. Ты её хозяйской волей помещаешь в любое место сенсории, и она там мониторит по всем пяти каналам. Когда ты решаешь задачку по геометрии, точку на чертеже рисуешь?
      — Конечно, как же без того?
      — А какая она, какого размера?
      — Если злюсь, то большая. Ну наука! — с чувством добавил Макс, удержав, однако, последующее грубое слово.
      Между тем Димон устремился дальше:
      — Как ты думаешь, если у тебя уже есть образ-код, кто мешает навигации? Правильно, всё тот же детектор ошибок. «Летать без самолёта — большая ошибка, — говорит он сурово. — Телепортироваться — тем более». И спасибо ему: без него в сенсо нас бы носило как осенний листок, говоря словами старой шпионской песенки. Но всё же его надо обуздать. Опять всё упирается в креатофобию! И борьба идёт, оказывается, на том же фронте, что и с легендарным кастанедовским ЧСВ — чувством собственной важности: «Я — такое же существо, как этот кустик травы у дороги, ничуть не важнее». Но это только половина решения. Вторая: ты должен тут же возвыситься, то есть страшно занестись, до ранга божества. Встать на позицию этакого Абсолюта. Почувствовать «истинное Я» раджа-йоги. Пробудить юнговскую Самость. Вызвать надсознательное Станиславского и Ассаджиоли. Для настоящего тебя, каким ты в итоге себя почувствуешь, Максимка Щебетан, который не важнее травы, со всеми его потрохами и надеждами, — всего лишь инструмент, неплохой, но который в принципе не жалко, как генералу — один-два лишних взвода. Вот она, знаменитая безжалостность дона Хуана! Некоторые мистики применяют термин: смерть Эго. Но есть словечко и попроще: отрешённость. Отрешись от себя, брось себя — пусть плывёт! Это особенно трудно — и особенно помогает правильно действовать, когда тебя унижают, топчут — или наоборот: судьба подвесила тебе желанную конфетку, но высоковато, и ты начинаешь смешно подпрыгивать. Если в такие моменты ты практикуешь отрешённость, у тебя возникает чувство силы. Иногда страшной, сдвигающей горы. Она-то и творит в сенсо, сила отрешённости. Она тебя там и перемещает. Наплюй на себя сверху — вот и вся премудрость!
      — Надо попробовать, — сказал Макс. — В том, что ты говоришь, действительно что-то есть. Моя Элис чему-то такому учила, но я думал, это глупости.
      — Упражнение простое, — подытожил Димон. — Размышляй об этом почаще, смотри на Максимку как на инструмент вроде отвёртки, а себя чувствуй самой природой, в которой непрерывно родятся и умирают мириады таких, как ты. Будь солнцем, которое светит всем и на всё. Но, понятно, не отвлекайся от жизни как лунатик — это будет неверное понимание. Отрешённость лучше всего достигается в гуще событий, они будоражат, гудят в тебе — а ты ежесекундно отпускаешь себя гудящего: плыви, приятель!
      — Клёво! — обрадовался Макс. — Я это иногда чувствую. Так бывает.
      В начале следующего занятия их посетила Вероника Юльевна, воспользовавшись Пегасом мужа. Она хотела познакомиться с Димоном, которого до сих пор ни разу не видела. Учитель среагировал мгновенно, обратив свою клетчатую ковбойку с чёрными адидасами в дорогой костюм с серебристым отливом при умопомрачительном синеватом галстуке. Первым делом мать спросила, принимал ли Макс сегодня пегасол, и Димон поддержал, сказав, что сам ему об этом постоянно напоминает. Пегасол — американский препарат, который рекомендуют принимать во время использования Пегаса. По некоторым данным, активация синсвязей может вредно влиять на внутренние органы, особенно на печень, и требуется постоянное усиленное очищение организма от токсинов, свободных радикалов и прочей гадости. До занятий Макса Вероника Юльевна не думала ни о вредности, ни о пегасоле, потому что Анатолий Евгеньевич его не принимал, пользуясь Пегасом крайне редко: работа теоретика этого не требовала. Когда же до Вероники Юльевны дошло — первым материнским импульсом было запретить к чёрту занятия. Но она как весьма разумная женщина обуздала себя, понимая, что прогресс неумолим, всеобщее овладение Пегасом неизбежно, как некогда мобильной связью, и оберегать от этого сына — значит обречь его на аутсайдерство с тяжёлыми жизненными, то есть карьерными, последствиями. И она сама закупила пегасол и следила, чтобы Макс не забывал принимать его регулярно и в рекомендуемых подросткам дозах.
      От темы пегасола Димон перешёл к демонстрации сенсо-фокусов, повеселив даму изысканной шуткой: превратился в фетровую шляпу наподобие мужской, вернувшуюся в женскую моду из далёкой середины прошлого века, и глухим голосом шляпы предложил себя примерить. Беда только в том, заметила говорящая шляпа, что посмотреться в зеркало в сенсо невозможно: нет фотонов — нет и отражающихся виртуалов. Детектор ошибок, заведующий креатофобией, требует воссоздавать в сенсо наше тело и одежду — самое привычное, осязаемое, сросшееся с нашим «я», а также имитировать привычную реакцию опоры — твёрдый пол, асфальт, грунт. Но отражение сопровождает нас не каждую секунду, отделено от нас, детектор его упускает, и новичок испытывает шок, не обнаружив себя в зеркале. Такой же шок, как утверждают знатоки, переживает и новопреставленный покойник, если случится заглянуть в зеркало. Опыт с зеркалом, обманывающий рабыню привычки креатофобию, напоминает упражнение Роберта Монро под названием «жопа», но об этой аналогии учитель даме не упомянул.
      Вероника Юльевна удалилась весёлой и успокоенной.
      — А превратиться в платье — слабо? — поддел Макс.
      — А вот это шутка уже грубая, — нахмурился Димон. — Стыдись!
      И Макс устыдился.