Еще вчера сегодня было завтра. Приключения

Отредактировано с помощью "К2" http://www.proza.ru/avtor/konkursk2

***
2050-е.
Я увидела его совершенно случайно. Действительно, случайно. Просто подняла глаза и чуть повернула голову. А ведь могла бы и не оторвать взгляда от раритетной «Истории средних веков» и посмотреть совсем в другую сторону. Да и кто сейчас ходит на книжные развалы? Кому они нужны? Эти шелестящие пергаментными страничками книги. Лишь таким мастодонтам, как я. Шутка ли – девяносто девять лет. Сейчас всё проще. Закачал в планшет пол мира и носи с собой.
Чем старее, тем прочнее кажется ушедшее время. Ну, это всегда так. Мир, где мы были молоды, полны сил и надежд, гораздо прочнее того, в котором ты немощен, жалок и стар. Поистине, старость – насмешка над всеми нами. Жизнь иронична. В итоге, многое, что казалось напичканным вселенским смыслом и важностью, оказалось всего лишь твоими собственными фантазиями в связке с амбициями. Да и краски, которыми мы расцвечивали мир, будучи восемнадцатилетними, гораздо ярче этих, выцветших, что лежат засохшими тюбиками в морщинистых руках почти столетней развалины. Нехитрая наука, приходится признать и смириться с тем, что у меня осталось лишь то, что за спиной. Прошлое. Философия. Хотя, Паша любил повторять слова какого-то умника – «жизнь это не те дни, что прошли, а те, что остались». Так что – еще живу. В настоящем. И два раза в месяц езжу на такси к Владу. Этому старьевщику подержанных книг. Он обижается, когда я его так называю. Букинист. На целых три года младше меня…

Я смотрела на парня у дальнего стеллажа и не могла поверить. Вернее, не хотела. Сначала мне показалось, что этот высокий, поджарый, с гривой вьющихся волос молодой человек, может быть только его внуком. Его, Глеба, внуком. Для сына – он слишком молод. А потом я вспомнила его слова, перед тем, как он ушел. И вся та история, которую я привыкла считать вымыслом, сном, фантазией больного воображения стоящей на пороге своей жизни старухи, водопадом прорвала плотину памяти.
Эх, Пашка, видел бы ты меня сейчас. Негодник. Все же успел обойти меня на повороте. И ушел раньше. Семь лет. Семь лет, как я живу без тебя. Нет, чушь конечно сморозила. Как ты там говорил: «Кремируй и развей. И буду я сразу везде. Как интернет. И глаз с тебя не спущу». Эх, Павлик. Хватит пылить! Лучше глянь на него. Видишь? Вон он стоит. У зеленого стеллажа. Такой же. Даже галстук тот же. Помнишь, как мы подшучивали над ним? Он даже в развал полез в этом самом галстуке. Эстет.

А потом он, который Глеб, повернул голову и уперся в меня взглядом. Вежливо улыбнулся, а затем, прищурившись, стал вглядываться в мое лицо тем самым фирменным взглядом загрустившего рентгена. Словно он знает обо всех твоих болячках, но раздумывает, стоит ли тебя в это посвящать.

А теперь ходу. Под этим колючим взглядом – на выход. Пришлось поторопиться, ибо я знаю, что просто так он не отстанет. И всё из-за врожденного упрямства.  Хотя, кто бы говорил? Иной раз мне кажется, что я никак не помру именно по такой же причине. Упрямство. Не отвлекайся, детка. Нужно слиться с толпой, вытекающей из Галереи. Нет, буду хитрее.

Я юркнула (уж, простите, понимаю, что льщу себе, с моими-то искусственными суставами) в помещение крохотной кофейни, что стояла как раз на углу. Успела занять столик, прячущийся в тени.

Он выбежал на шумную улицу. Заметался, выглядывая мои седины поверх чужих голов. Пару раз подпрыгнул. А потом, втянув голову в плечи, словно взявшая след ищейка, рванул в сторону стоянки такси. Беги, мальчик, беги. А я пока передохну. Закажу, опять же, кофе из восьмидесятых, сваренный в турке на горячем песке, и круассан.

- Молодой человек! Будьте так любезны. Маленький двойной и круассан. Да, да, с кунжутом. Благодарю вас.

Эх, память, память. Что ты со мной делаешь?

1.
1970-е.
День клонился к закату…
Величайшая фраза. Затасканная многажды и классиками, и графоманами.

Но что делать, если и правда, вторая половина дня уже наступила. Так, сначала определимся с понятиями. Вторая половина дня для меня – это после пятнадцати нуль-нуль. А сейчас уже семнадцать. С копейками. Солнце пока еще жарит, но как-то тускловато. Утомленно. Во! Точно! «Утомленное со-о-лнце нежно с морем проща-а-а-лось!...» И это уже прибрали. И солнце, значит, в тех краях, в другую сторону от моря спать уходит. Потому и прощалось. А тут и моря-то никакого в помине. Степь от неба до неба. А что? Весь мир разделен на две половинки: тот, что под ногами, и тот, что над головой. Вот и выбирай, на что смотреть. Варианта два. Выбор есть. Уже хорошо.

Лёлька окинула взглядом безрадостный пейзаж.

Никакой романтики. А идти можно вообще – на все четыре стороны. Гуляй – не хочу. То, что я заблудилась, ясно и без компаса. Стрелка сошла с ума, похоже, и мне - в том направлении. Прямой наводкой. Не буду повторять тысячу раз заданный мамой вопрос и столько же раз мой на него ответ: «А тебя там точно встретят? – А как иначе? Конечно, встретят!»

Встретили, так и есть. И до развилки довезли. А дальше - всего-то, три километра, и вы, уважаемая горожанка с большой земли, на месте. Да, да, тех самых раскопок! Идите прямо, никуда не сворачивая, и будете на месте. Как, сколько идти? Три километра. Примерно. Вы с какой скоростью ножками передвигаете? Вот за это время и дотопаете. А нам, простите, ехать надо. У нас молоко в бидонах киснет. Скажите спасибо, что дождались и подвезли.

Лёлька вздохнула. Поджала губы. Тряхнула головой. Короткая косичка чувствительно мазнула по шее.

Нет, я всё понимаю. Ну, нельзя же три километра пять часов топать! Это, прямо, как-то неприлично даже. Если бы пятилась, то уже бы к станции вернулась.

И тут Лёле показалось, что солнце скакнуло к горизонту. Вот только что - почти перед глазами висело, а уже с землей целуется. Линии, разделяющей свет от тьмы, само собой, она не увидела, но ощутила ее вполне чувствительно.

Это что же, прямо здесь, в степи, ночевать?

И как-то тревожно стало. Заозиралась. Вдруг захотелось плюхнуться на живот и спрятаться в этой невысокой траве. А для верности еще и закидать себя сухими травинками. Так себе, бугорочек.

Спокойно. Еще ничего не случилось. Нечего, саму себя пугать. В худшем случае – завернешься в куртку, голову накроешь, как в детстве, зажмуришься и выкинешь этот мир куда подальше. Вот только с дороги нужно сойти. А то еще задавит кто ненароком в темноте. Ни фонарей, ни луны. Насколько помню, туч не было, а на небе ни звездочки.
Трава чуть шуршит под ногами. Вроде бы и темно, но небо и траву еще различить можно. Всё. Столбиком не стоим.

Из-под ног вспорхнула пичуга. Лёлька взвизгнула от неожиданности и тут же зажала рот ладошкой. Подмышки враз стали мокрыми. Волоски на руках встали дыбом.

Присядь, Лялька и не отсвечивай. А чтоб было чем отвлечься - в рюкзаке покопайся, там пачка печенья должна остаться. С поезда недоеденная. Спокойно. Спокойно. Как там психофизиологи учили? Вдох-выдох. Выдох длиннее вдоха. И еще раз. Спокойнее, а то гипервентиляция легких обеспечена и уплывешь ты, Лёлька, в те края, где другие форматы мышления. А нам еще с этим миром разобраться нужно. И Сан Саныч, небось, уже во все колокола звонит – как же, любимая студентка кудысь запропастилась. Хотя, если бы была любимой, не заставил бы по степи ножками топать. Эх, Сан Саныч.

Ощутимо похолодало, пришлось вытащить из рюкзака свитер. Через несколько минут, обвязанная вокруг бедер ветровка перекочевала на свитер и,  довольно прижавшись, эта парочка затихла.

- Ну и долго ты тут будешь сидеть?

Вы когда-нибудь слышали голос из ниоткуда? Нет, не так. Голос шел со стороны спины. Вернее со стороны из-за спины. Лёлькиной. Просто он не мог быть откуда-то еще. Ведь вокруг, насколько хватало глаз, никого и ничего, что хоть как-то разбавляло одинаковый со всех сторон сумрак. Но подскочить пришлось. От неожиданности.

Высокий парень, с разметавшимися от вечернего ветра волосами, лениво достал из нагрудного кармана рубашки сигарету.

- Тебя уже все обыскались, - бросил небрежно. – Хорошо, я чуть в сторону завернул. Никак не думал, что у лучшей студентки факультета естествознания встроенный Джи-Пи-Эс гикнется.

- Кто гикнется? – опешила Лёлька.

Ну, про то, что лучшая студентка, тут как говорится, без комментариев. И с факультетом от ЛГПИ имени А.И. Герцена он тоже не ошибся.

- Проехали, - хмыкнул он. – Я про мозжечок твой. И про врожденное чувство ориентации в пространстве. Это-то знаешь, что такое?

Пришлось встать и пристально посмотреть в почти сгустившейся тьме в глаза этому хохмачу. Переведя взгляд, опешила Лёлька еще больше:
- Это что, – некультурно ткнула указательным пальцем в грудь парню, - галстук? - и только тут заметила, что одет он несколько странно: белая рубашка, темные брюки, на ногах, кажется туфли, и эта веревочка на шее. – А ты точно не мой глюк? – прошептала студентка второго курса, боясь услышать ответ.

Как-то Пашка-одногруппник, уломал Лёлю курнуть «травку». И во что превратилась Лёлька после нескольких затяжек, обоим страшно вспоминать до сих пор.  Ибо, если бы Пашка не скрутил Лёльку собственной рубашкой, то глаз бы лишился однозначно. И почему она тогда навострилась именно на его глаза? А не на когтистые руки и зубастую пасть? Пилочка для ногтей в умелых руках – страшное оружие. Так что, в глюки Лёлька верила.

- Пошли уже, - он сунул в карман так и не разбуженную сигарету. – Ночь скоро... Шарься... тут с тобой по темноте…
***
Удивительно, насколько избирательно устроена память. Ну вот, снова чушь. Память устроена обычно, а вот запоминает – избирательно. Странно иной раз смотреть на себя в зеркало. Неужто, эта оболочка принадлежит мне? И смогла бы я прожить до столь безобразного возраста, если бы всё сложилось иначе? Цивилизация. Современные технологии. Страшно представить, что я жила в эпоху, когда, не то что телепортации не существовало, но и сотовых-то никто в руках не держал. Не говоря уже о доступности трансплантологии. И даже нам, тем, кто доживает свой век, правительство подкидывает несколько крошек. Что же во мне осталось от той девчонки? Наверное, лишь память и осталась. Которая так странно устроена...Словно укладывает эти самые воспоминания каким-то только ей известным способом. До одних – рукой подать. Потянись мыслью, и они сами прыгают в ладонь. А до других – пока прорвешься сквозь череду ассоциаций, рваных ошметков образов, неуловимых полутонов. И в итоге, так и не будешь уверена – было или не было. Мне не всегда удается вспомнить, внесла ли я квартплату за последний месяц, спасают квитанции. Прости, Паша, я так и не удосужилась поставить ежемесячные траты на «автоплатеж».
А то лето…Помню до мелочей. До запаха. До звука…
2.
- А вы кто? – не выдержала Лёлька после пяти минут молчаливого шагания по утрамбованной до каменистой прочности дороге. – Я вас раньше не видела.
- С исторического я, - он запрокинул голову, вглядываясь в темное небо. – Аспирант.

- А к ботаникам чего потянуло? – хихикнула Лёлька, - заповедник – это наша территория.
Он усмехнулся, засунул руки в карманы брюк:
- Теперь не только ваша. Раскопки – это, в первую очередь, наша…вотчина. ВУЗ прислал меня ознакомиться. Если дело …стоящее, то ждите гостей. А если ерунда, то через пару дней…отчалю.

Он говорил, словно подбирал слова. Казалось, что он разговаривает с младенцем, которому необходимо донести информацию так, чтобы ее поняли. Самые простые вещи. Или же не хочет ляпнуть лишнее. Проболтаться.
Что-то с ним было не так. Вот только никакой угрозы от него Лялька не чувствовала. С ним было…спокойно, что ли.

- А над чем вы работаете? – надо же продолжать разговор.
- Что? – не сразу понял он.
- Какая у вас тема? Ну, кандидатской! – было видно, что он вынырнул из мыслей о чем-то для него важном. Ничего, перебьется. Не каждый день по ночи с симпатичной девчонкой пыль дорожную топчешь.
- А, ты про это, – он поправил лямку Лёлькиного рюкзака на своем плече, - у тебя там что…кирпичи?
- Ага, - хохотнула та, - один с выбитым названием «Определитель растений» Маевского, а второй - по насекомым. Шеф просил доставить.
- Понятно, - серьезно кивнул сопровождающий. – Ты же Лёля, верно?
- Для своих – Лёля, а для вас, незнакомец, Алина Сергеевна, - вздернула острый подбородок, скосив глаза на аспиранта.
- Можешь звать меня Глебом. Да, Глебом, - усмехнулся он. – Во всяком случае, к этому имени я уже привык. И давай на «ты», а то…стрёмно как-то.

Лёлька скривилась. Оригинальничает. Скучно до жути.

Сан Саныч выдернул Лёльку из темноты крепкой рукой так, что на мгновение ей показалось, будто некое ночное страшилище решило сожрать ее прямо сейчас. Лёлька взвизгнула и попыталась отбиться.
- Слава Богу! – воскликнул ярый атеист Сан Саныч. – Я уже собирался репетировать слезную речь, что твоим родителям придется толкать. Мол, пропала кровинушка ваша в бескрайних степях…
- Вас бы посадили, Сан Саныч, - безапелляционно перебила студентка. – И вы бы всю жизнь раскаивались, что пожадничали отправить нормального встречающего к станции, – увидев, как вытянулось лицо преподавателя кафедры ботаники, Лёлька смилостивилась: - Но я, так и быть, никому не скажу.

А потом был летний душ под огромной бочкой, выкрашенной в черный цвет. Ужин из макарон с тушенкой и чаем с сушками. И вот, когда пять девчат и шестеро пацанов, слегка разомлели от еды, пришло время гитары. Костра не было. Ибо сухая степь коварна своим настроением. Лишь в закрытой, сложенной из кирпичей и обмазанной глиной уличной печурке, утробно порыкивал огонь. Ирина Николаевна - мам-хоз студенческой базы и по совместительству супруга Сан Саныча, пекла лепешки.

Запевалой был Пашка. Так, как Пашка, не пел никто и никогда. Стоило Пашке взять в руки гитару, и мир преображался. Звезды начинали гореть ярче. Запах ночных трав становился горько-тоскливым, а цикады звенели особенно трепетно. Может, его голос и чистые переборы имели какое-то гипнотическое воздействие? Во всяком случае, Паша об этом даже не догадывался. Каждое слово, каждый извлеченный из старенькой шестиструнки звук, были наполнены вселенским смыслом, открывали нечто новое, неизведанное. После его песен, которые он и сочинял сам, и пел уже известные-полюбившиеся, хотелось взглянуть на свою жизнь заново. И от того, что впереди еще столько дорог, поворотов, новых встреч, знаний, впечатлений – душу заполнял восторг.
***
Вот и сейчас, спустя ужас сколько лет, я скучала не столько по его рукам, глазам, словам, сколько по его голосу. Тому самому голосу, от которого у меня по коже начинали носиться сумасшедшие мурашки. Сказал бы мне кто-нибудь тогда, что я была влюблена в Пашу, хохотала бы полдня. Просто он мне нравился, как и многим. Он честный, надежный. Но, слишком тихий. Любил больше слушать, чем говорить. Ускользал от всяческих тусовок и дискотек. И только я могла подбить его на хулиганский поступок. За мной он следовал безропотно. Иной раз мне казалось, что если я прикажу ему лечь и умереть – он ляжет и умрет. Посмотрит сначала своими влажными глазами, вздохнет тяжко и скажет  коронное – «так тому и быть». Рыцарь, который всегда стоял за спиной. Он прощал мне флирт со старшекурсниками, сам притащил домой и сдал на руки маме, когда я была изрядно навеселе после дня рождения нашей старосты, исполнял роль жилетки и боксерской груши. Он всегда был рядом. Пашка. Мой Пашка. Слышишь, ты, интернет виртуальный! Это я о тебе!

И всё же. Что произошло тем далеким жарким летом? Неужели, действительно, случайные встречи, одноразовые попутчики могут быть вешкой, репрезентативной точкой нашего жизненного пути? Взмах крыла бабочки… Неужели те поступки, которые мы совершаем, в том числе и спонтанно, могут иметь настолько далекие последствия… Да нет, глупости. Я прожила обычную жизнь. Яркую, красивую, хорошую. Но, обычную. Ничего выдающегося…
То лето…
***
- Лёля, - тихий шепот и нетерпеливое дерганье одеяла заставили вынырнуть из сна.
- Чего тебе?
- Поговорить надо.
- А до утра не потерпеть?
- Никак…невозможно.
- Потерпишь.
- Слушай, Лёлька, дай поспать. Иди уже, а то ведь не отстанет.
- Светка, спи. А ты, Глеб, топай отсюда.
- На три минуты.
- Лелька, достала уже. Выкатывайся, давай. Сейчас всех перебудишь…
- Да иду я, иду…

Перебравшись через борт прицепа от Камаза, который использовался женской половиной в качестве спальных мест в теплые ночи и ласково именовался «женской пересыльной тюрьмой», Лёлька, упершись ногой в колесо, спрыгнула на землю.

- Ну, чего тебе? – зябко поежилась и, заметив ее движение, Глеб протянул ей свитер. – Спасибо.
- Давай отойдем, а то мне твой…кавалер голову открутит.
- Это какой еще кавалер?
- Как какой? Твой. У тебя их что, много?
- Хватает. До этих мест только один добрался.

Лёлька куталась в свитер. Глеб, сунув руки в карманы, нахохлившись, шел рядом. Они остановились у сарая, в котором Сан Саныч устроил что-то типа учебного класса.

- Он мне простить не может, что это я тебя отыскал, - ухмыльнулся, - видела бы ты, как он преподавателю вашему в лицо рычал, когда с раскопок вернулся. Примчался радостный, чумазый, а тебя нет. Умора!
- Ты меня для этого из-под одеяла вытащил?

Глеб остановился, вскинул лицо к небу, выдохнул и сделал шаг к Лёле.
- Ты чего? – опешила она.
- Слушай внимательно, - четко выговаривая слова начал Глеб. – Завтра ты найдешь в разломе нечто необычное.
- Я?
- Не перебивай. Именно ты. Утром. Эта вещь будет…странной. И ты должна отдать ее мне, - он шумно выдохнул.
- С какого перепугу? – Лёля сделала шаг назад. – Ты не заболел? Может, тебя укусил кто?
- Лёля, - он слова шагнул к ней. – Просто поверь. Хорошо бы, чтобы никто кроме тебя ее не видел. Но, это вряд ли. Просто, если ты отдашь ее мне, тогда точно – всё будет хорошо.

На Лёльку накатило ощущение, что она всё еще спит. Что нет этой степи, нет гуляющего в ночи ветра, нет звездного неба. И Глеба тоже нет. Скоро она проснется, и вокруг будет привычный мир – комната с абажуром, пианино, и кот Васька, мурчащий в ногах.

- Ты меня пугаешь, - прошептала сбивчиво. – Я хочу вернуться, – и повернула в сторону домиков.
- Лёля. Это очень, очень важно. Я не могу тебе объяснить всего. Просто поверь.
- С какой стати, - обернулась через плечо. – Я тебя знаю несколько часов, – она прошла вперед и, развернувшись, вернулась к Глебу, который стоял посреди дороги и кусал губы. – Объясни.
- Не могу.
- Почему?
- Просто не могу и всё!
- А ты попробуй!
- Упертая!
- Сам такой!

- Ладно, - Глеб скрестив ноги, уселся прямо в дорожную пыль. Лёлька присела рядом. Глеб молчал минуты три и, когда Лёля уже хотела пихнуть его локтем в бок, заговорил: – Когда-то очень-очень давно один путешественник по времени кое-что потерял. Те, кто тогда еще не были людьми, нашли эту вещь и, не сумев понять что это, выбросили. Спустя тысячелетия эту вещицу разыскали студенты и отправили находку в некий НИИ. С этого всё и началось…
- Что началось? – Лёлька слушала, приоткрыв рот.
- Гибель человечества…

Когда не знаешь, как реагировать остается одно из двух – смеяться или злиться. Лёлька одновременно испытывала и то, и другое. Она злилась, что ее принимают за дуру, и в тоже время ей было смешно, что для этого была выбрана настолько примитивная сказочка.

- Ладно, - она поднялась на ноги, - будет день, будет пища. Пошли, ещё успею выспаться.
- Лёля… Я могу сказать тебе то, что случится в будущем, - Глеб смотрел исподлобья.
Лёля остановилась, обхватила себя руками:
- Уж не ты ли тот самый разгильдяй, который потерял вещицу из будущего? Ну, давай, чего уж там. Вываливай всё и сразу!
Глеб как-то сник, втянул голову в плечи:
- Я, Лёля. И только ты можешь мне помочь. Других вариантов нет…

- Так что же произойдет в будущем? – от стены сарая отделилась темная фигура. – На что ты ее подбиваешь, приятель?
Пашка неторопливо подошел и встал, закрыв собой Лёльку.
- Ты точно хочешь это знать? – усмехнулся Глеб.
- Жажду, - так же усмехнулся Паша.
- И вы отдадите мне то, что найдете завтра? – Глеб всматривался в лицо Павла.
- Там посмотрим…
4.
Мы сидели в учебном классе до зари. Паша дважды приносил оставленный с вечера холодный чай. Мы сгрызли два пакета сухарей, но прервать тот бред, что вываливал на нас Глеб, были не в силах. Чем он нас взял? Спокойным голосом, в котором не было и тени насмешки? Или полным затаенной грусти взглядом? А может я купилась потому, что рядом сидел Пашка? И так же, как и я, вслушивался в этот чуть хрипловатый с легким заиканием голос?
Хотела ли я такого будущего? Точно нет! Ни себе, ни тем, кто придет после меня. Я постоянно ловила себя на мысли, что уже одной ногой стою на пороге того, чужого и такого жестокого мира. И, трясла головой, отгоняя наваждение.
Рассвет брызнул алыми каплями по стеклам окон. И мы словно проснулись.

- Даже, если все то, что ты рассказал – сказка, то это очень плохая сказка, - глухо проговорил Паша. – Я бы не советовал тебе трепаться об этом. Загребут. И объявят пособником империализма.
- Это не сказка, - Глеб устало прикрыл глаза. – Рад был бы, но, увы…
- Мне нужно подумать, - выдохнула Лёлька. – Я, конечно, люблю фантастику…но мне нужно подумать, - и видя, как напряглись плечи Глеба, быстро добавила: - не волнуйся, я ни с кем не буду советоваться… И в психушку тебя не сдам. Пока, во всяком случае…
- Ладно, - Глеб встал, взмахнул рукой и «выхватил» из пустоты нечто блестящее, - еще один аргумент.

Он протянул им на раскрытой ладони нечто, напоминающее кулон, в котором могли прятаться часы. Те, которые раньше носили на цепочке.
- Завтра, вернее, уже сегодня, ты найдешь вот такую штуку. Я мог бы поискать и сам, но на это уйдет…уйма времени. И еще не факт, что я ее найду. Так вот, - он нажал на крышку кулона и она откинулась, являя глазам небольшой кристалл, аккуратно обхваченный зажимами с четырех сторон. – Кулон можешь оставить себе. Мне нужен кристалл. – Глеб захлопнул крышку. – Еще вопросы?
- Не складывается, - Паша покачал головой. – Если ты тот, кем пытаешься казаться, то, что тебе стоило появиться в тот момент, когда Лёля найдет эту твою штуковину? Стукнуть ее чем-нибудь тяжелым, захватить находку и исчезнуть? К чему эти танцевальные па?
Глеб тяжело вздохнул, присел на край шаткого стола:
- Время,…приятель, эта такая…конструкция, которая имеет свои законы. Я …разиня, да. И я возвращался, пытаясь максимально приблизить свое появление к времени потери. Но ничего не нашел. Я не могу появляться в одном и том же месте в одно и то же время. Информация о …вещице всплыла только в завтрашнем дне. И найти ее во всех временных параллелях должна именно Лёля.
- Как это, во всех параллелях? – выпучила глаза Лёлька.
- А вот так, - улыбнулся Глеб. – Только ты. Я пытался выкрасть его после того, как ты его найдешь. Я, как ты, Павел, говоришь, стукал Лелю по затылку, - Глеб хмыкнул, увидев, как нахмурился Паша, - и еще...куча вариантов… От военизированной операции до тех, кого вы называете гадалками…
- И что? – тот продолжал хмуриться.
- Плохие варианты, - коротко бросил Глеб. – Потому я и выбрал этот. Появиться раньше и рассказать всё, как есть…

Пауза длилась и длилась. Разгорающийся закат врывался с утренним ветром в приоткрытые окна.
- Хочешь сказать, что не остановишься? – прошептала Лёля. – Даже, если не выгорит завтра?
- Просто путь будет более длительным. Но вариантов у меня – масса.
- Какие, например?
- Я могу появиться года за три до этого события и сделать всё, чтобы ты, Лёля, доверяла мне так же, как Павлу, а возможно, даже и займу его место…, - Глеб взлохматил шевелюру.
- Ладно, - Паша вышел из-за стола, - морду бить я тебе не буду, но всё же, чем докажешь, что это не ловкость рук?
- Ох, ребятки, - Глеб вымучено улыбнулся, - режете меня…без ножа.

Он снова выхватил из воздуха кулон, вытащил кристалл. Полез в нагрудный карман рубашки и достал тонкую пластинку блестящего металла. Вставил в углубление кристалл и на что-то нажал.
Лёлька изумленно вскрикнула. Пашка что-то пробормотал, откинувшись к стене.
На дощатой стене сарая запрыгали фигуры животных.

- Динозавры, - выдохнул Пашка. – Но они, как живые…
- Четыре дэ, - усмехнулся Глеб, - голографический эффект. Изобретение будущего. Сам снимал. Впечатляет?
Студенты недоверчиво покосились на аспиранта.
- А вот и доказательство.

Киношный Глеб сделал шаг и вышел из кадра к распахнувшим рты студиозусам.
- СКВ две тысячи тридцать восемь, – вымолвил двойник, - восьмая запись. Время, - взгляд на часы, - двадцать тринадцать. Начинаю передачу.
- А что такое СКВ? – прошептала Лёля.
- Служба контроля времени, - Глеб нажал на плоскую коробочку, и изображение исчезло, - ну так как? Договорились?

Ребята не могли отвести взгляд от стены сарая. Оторвавшись от созерцания досок, они посмотрели друг на друга и перевели взгляд на того, кто называл себя путешественником по времени.
5.
***
 А всё же, что ни говори, в юности многое видится по-другому. Попробуйте сейчас пробить мой скептицизм. Я буду слушать вас с понимающей улыбкой, кивать, поднимать брови в нужных местах повествования и закончу нашу беседу скромным: «спасибо, но меня это не интересует». Мне уже кажется, что ничто не сможет всколыхнуть мой душевный океан. Даже, когда захочется поверить, внутренний критик/скептик/ворчун/циник начнет закидывать едва проклюнувшееся пламя интереса комьями сухих скучных фраз «А зачем тебе это надо? К чему эти лишние телодвижения? Одно беспокойство…»
Наблюдать жизнь не менее интересно, чем быть в ней активным игроком. Да и какая игра без зрителей?
Что-то же заставило меня тогда, восемьдесят лет назад, поверить ему. Этому странному Глебу. Его уверенность в том, что я всенепременно найду вещицу, была для него такой же истиной, как восход солнца. Выходя из сараюшки, которую мы гордо именовали учебным классом, он бросил через плечо: «Последний аргумент. Если завтра ты будешь держать в руках это устройство, тебе придется признать, что я был прав»…

…А назавтра всё произошло именно так, как он и пророчил. Как в руках у Лёльки оказался кулон, она не помнила. Просто засунула руку в разлом и вытащила. И мало того, она знала, что он там будет. Тревожные глаза Паши, оттирающего спиной ее от всей группы, чтобы никто не увидел  находку. Внимательные глаза Глеба. И ее ладонь, протянутая ему навстречу.
- Ты лучшая, - прошептал он. - До встречи в будущем, - широко улыбнулся и стал карабкаться по насыпи.
Ни Паша, ни Лёлька его больше никогда не видели. Эпизод. Случайная встреча. Они не любили говорить об этом, лишь за пять лет до своей смерти, Павлик сказал:
- Знаешь, Лёль, глядя на сегодняшний мир, я хочу думать, что в этом есть и наша заслуга. Смотрю на все эти «четыре дэ», гаджеты и прочий интернет и…да, мне иной раз хочется думать именно так! Да, да, я дряхлый выживший из ума старикашка. Но я до сих пор помню, что он рассказывал про будущее…

***
- Ты красивая, - он плюхнулся на стул за моим столиком. – Думала, можешь сбежать от путешественника по времени? Я тоже хочу кофе и вот это…
- Круассан, - подзываю официанта. – Когда ты вернулся?
- Два часа назад.
- У тебя получилось? Чем докажешь?
- Тем, что ты сидишь передо мной. Давай, рассказывай, что тут новенького?..

***
2015