Глава VI Кому мать родна

               
                Глава VI Кому мать родна

      ( На фото: Ольгинская община Красного Креста. Самара)

                Обратная сторона медали

  На самом высоком уровне  недавно принято решение  о возвращении останков  императрицы Марии Федоровны. По завещанию   она просила  похоронить себя рядом с мужем Александром 111  в Петропавловской крепости. В начале ХХ века вдовствующая императрица Мария Федоровна мать Николая 11 снискала себе славу выдающегося мецената и благотворителя. По всей стране  на ее средства строились  Мариинские детские  приюты, а также госпитали для лечения  раненых русских солдат.  Мариинский детский приют был построен  также в Самаре на улице Николаевской близ церкви Вера, Надежда, Любовь. Кажется, Мария Федоровна сама просится на икону, как святая, но, увы. Российская история полна темных закоулков. В 1911 году в империи разразился грандиозный скандал, достигший вселенского масштаба. На  Ленский золотых приисках рабочие выступили с протестом   против плохого питания.  Безоружная толпа  направилась в главную контору для мирных переговоров.  Люди хотели  нормальных условий труда, сокращения рабочего дня,  повышения  заработной платы. Однако рабочих встретили  войска. Без предупреждения послышались залпы. Сотни людей были убиты на месте,  многие арестованы. Общественность ужаснулась. Почему руководство  приисков  проявило такую жестокость?  Арестованных  защищал адвокат А.Ф. Керенский. Он вскрыл  факты чудовищного злоупотребления  властью со стороны администрации. Суд присяжных оправдал несчастных. В.И. Ульянов  взял себе псевдоним  Ленин. Читатель спросит – а причем  здесь  Мария Федоровна?  Оказывается,  она была главным акционером. Среди учредителей  этих золотых приисков  назовем также  миллионера  А.И. Путилова,  а также министра финансов графа С.Ю. Витте.( Буровский Андрей  Курс неизвестной истории. Книга 11, 2004, с71-72). Приказ о расстреле непокорных рабочих отдал  барон   Гинцбург,  доверенное лицо самого царя. Полицейские чины, зная, кто стоит за  акционерным товариществом «Лензолото»,  считали, что можно делать все что угодно. Уж,  крыша, так крыша.  Однако гласность  и свобода  печати  вывели многих виновников трагедии на чистую воду. Однако ни одна газета не решилась опубликовать имена главных акционеров. Они так и прошли инкогнито  даже через  судебный процесс.

                Кровавый август

            Самарский присяжный поверенный Александр Григорьевич Елшин оставил бесценные дневники с записями о том, как  пришла эта мировая трагедия в российскую провинцию: «Мы снимали в то время за 220 рублей в сезон новую дачу на Первой просеке у Хованских-Межак. Стояла теплая погода. Я по обыкновению утром часов в половине седьмого вышел с дачи и направился к конке, чтобы ехать в город. Проходя мимо дач, я услышал обрывки разговора: «У нас увели лошадь». Я подумал – неужели конокрады объявились в нашей местности. Подошел к линии конки – вагона нет. Там уже несколько человек ожидало вагон. Некоторые, постояв немного, отправлялись пешком к городу. Я скоро сделал то же. И вот мы шли мимо Трубочного завода, а затем открытым лугом, гуськом и думали – чего это конки нет? Наконец, проходя мимо Монастырского поселка (Осипенко), я первый раз услышал злобное слово «мобилизация». Так вот почему увели с дач лошадей, вот почему конка остановилась. В сильнейшем возбуждении я чуть не бегом приближался к городу. Недалеко от Молоканского сада (Полевая) меня догнал извозчик, и я стал нанимать его. Он согласился меня

Самара, как тыловой город, оказалась заполнена запасными частями: «Войска заняли ряд зданий и все-таки не помещались все. По случаю жаркого времени они стояли на дворах прямо на земле и даже на улицах, на тротуарах». Солдаты переживали, что врага разгромят без их участия, и довезти лишь до Воскресенской площади (Самарской), где, по его словам, идет приемка лошадей в армию. Я торопился найти газету и узнать подробности. На Воскресенской площади было людно и шумно, отовсюду присоединялись лошади и люди. В окне здания пятой части комиссия осматривала лошадей: принимала и браковала. У Воскресенской церкви (Самарская площадь) я слез с извозчика и пошел к центру. Извозчиков никаких не было и вообще на улице было необычно. Кажется, на Александровской улице (Вилоновской) близ Саратовской (Фрунзе) нашел телеграмму с Указом о мобилизации и некоторыми сообщениями, объяснявшими в некоторой степени последние события. Читая на ходу телеграммы, я шел по Дворянской (Куйбышева) улице, которая казалась, как всегда утром, такой чистой и красивой... Я снимал в то время дом на Дворянской, 31. Там уже ждал брат, который сообщил, что у военного начальника большая толпа резервистов и вероятно не меньше трех дней ему придется там болтаться. Затем я просил его определить, что ему пригодится для похода. Он заявил, что прежде всего сапоги, так как казенные могут оказаться не по ноге, а затем нужны часы на руку». (ГАСО, Ф.352, оп.3,д.3.с.5).
А.Г. Елшин пишет, что настроение у всех было приподнятое. Горожане считали, что четыре-пять месяцев - и война окончится полной победой. Доблестные русские войска войдут в Берлин, Вену. В Стамбуле, наконец-то, будут восстановлены разрушенные мусульманами христианские соборы и императорские штандарты гордо зареют над Босфором и Дарданеллами. Самарские добровольцы перед отправкой в зону боевых действий фотографировались на память. В нашем семейном архиве сохранилась такая уникальная фотография. На обратной стороне написано: Калениченко, Краснов, Уханов, Оскар, Демидов, Хасан, Ярута, Морозов, Шимашев, Тимофеев, Гнедовский, Мамонька.
они в лучшем случае попадут лишь к шапошному разбору. Население  находилось в эйфории от войны, потому что безгранично верило в силу самодержавного государства и считало, что Россия с ее православием и панславизмом имеет право стать во главе будущей новой Европы.
Первым из Самары на фронт против австрийцев направили егерский Александрийский полк, а затем 329 Бузулукский, в составе которого
Отрезвление началось быстро, оно пришло вместе с сообщениями об успехах немцев под Калишем, Бендяками и Ченстаховом. Утром 10 сентября 1914 года Елшин получил похоронку на брата: «Письмо необычной формы – узкое, перепоясанное дубовыми листьями, отправлялся на войну и брат Александра Григорьевича. Расставание было веселым под звуки духового оркестра. Брат попросил заботиться о семье и 7 августа 1914 года рано утром вместе с эшелоном поехал на Запад. Через неделю брат прислал письмо, что он в Иван-городе и направляется в Люблин.сплетенными в венок. Текст начинался рукою брата, а заканчивался полуграмотными каракулями – во время отступления убит 30 августа пулей в спину». Настроения горожан быстро менялись. Уже назревала паника. Махровым цветом стали расцветать идеи пораженчества под лозунгом «Война войне!» Даже в лагере крайне правых началось смятение. Лидер Черной сотни В.М. Пуришкевич, съездив на фронт, заявил, что такая бойня русскому народу не нужна, пора втыкать штык в землю. Интеллигенция приходила в ярость  – мол, что это за государство, которое способно лишь своих собственных подданных подавлять и не может противостоять внешнему врагу. Ситуацию усугубляли слухи о коррупции и взяточничестве в армии при поставках продовольствия и вооружения.
 Поток добровольцев в считанные месяцы сошел на нет. Читаем показания председателя самарского губернского дворянства,  и при этом министра земледелия А.Н. Наумова: «Когда я вышел (на общий прием), то вторым лицом около стены оказался Распутин...  Он просил поместить какого-то студента в гидротехническую организацию при Министерстве земледелия. Она освобождала от воинской повинности. Ко мне обращались часто высокопоставленные лица с просьбой, чтобы я поместил туда молодых людей. Не скрою, что я относился к этому нетерпимо и многим отказывал».
 Самара отправляла эшелонами крепких молодых парней, а фронт выбрасывал назад раненых и покалеченных. Еще 7 августа в городе был создан губернский комитет помощи раненым, а 20 августа открылся  первый  лазарет. ( «Голос  Самары», 1915г., 15 января). Читаем дневники А.Г. Елшина: «Мы рвались на работу, считая, что физически не можем находиться вне этих событий, стоять за бортом жизни... Стали появляться госпитали, патронаты, стали собирать средства на питание больным солдатам, открывались продовольственные пункты на вокзалах для проходящих эшелонов. В Самаре быстро образовался Комитет союза городов и Губернский комитет земского собора. Потекли пожертвования. Уполномоченными областного союза городов были С.Е. Пермяков и П.Л. Кузьмин. Губернский земский комитет возглавили Н.А. Самойлов и Иньков».
В это время А.Г. Елшину поручили организовать госпиталь № 3 на углу Троицкой (Галактионовская) и Л. Толстого в трехэтажном доме на 210 коек: «Я привлек к этому делу ряд дам, сам ежедневно бывал там по несколько часов. Госпиталем я просто увлекся: оборудовал, рубил капусту, принимал первые партии раненых. Областной союз организовал для этого целый обоз. Для перевозки был привлечен целый отряд велосипедистов, которых объединяли попарно для транспортировки тяжелобольных. Помню хлопоты по устройству развлечений для раненых, по заготовке и раздаче рождественских подарков». Раненых  также принимала    Ольгинская община  сестер милосердия.
Русская армия развернула удачное наступление на юге, и в Самару пошли эшелоны с пленными турками, больными дизентерией и тифом. А.Г. Елшину поручили размещать военнопленных в своем госпитале. Читаем дневник: «Большинство турок было без верхней одежды, многие без обуви. Их привезли на наших развозках голодными, с обмороженными конечностями. Я распорядился привезти кипяченое молоко. Кружки были уже заготовлены. Раздали кому рубашки, кому штаны. Пили молоко с калачом. Потом привезли горячий обед». Вместе с турками пришел сыпной тиф. Первой жертвой стал доктор Месяцев, к весне жертвами эпидемии уже стало 6 врачей, 11 фельдшеров, 14 сестер, 75 санитарок. Последний приют в Самаре нашли 1500 турок, заброшенных сюда по воле неведомых политиков.
На северо-западе Россия терпела поражения от германских частей, которые прорвали фронт в Прибалтике и Белой Руси. Самара, расположенная за тысячи километров от передовой, оказалась фактически прифронтовым городом за счет тысяч эвакуированных как людей, так и производств. Сюда на Волгу  прибыло из зоны боевых действий много заводов, фабрик, банков. Назовем лишь: «Самарское отделение русского общества всеобщей компании электричества», Дворянская, 120; «Самарское отделение
Военные заказы способствовали развитию и местных производств: чугунолитейного завода Н.И. Зуева в Мещанском поселке,  паровой механической мельницы О.В. Шадрина, мастерской по изготовлению предметов военного снаряжения Городского комитета, что в помещении завода фон Вакано, столярно-механической мастерской  Ф.И. Большакова – на Садовой, 359; механического  чугунолитейного  завода П.И. Полякова акционерного общества Жирардовских мануфактур Гилле и Дитриха», Предтеченская, 52; «Самарское отделение товарищества Российско-Американской резиновой мануфактуры «Треугольник», Предтеченская, 52; «Русское общество Сименс и Гальске»; «Русское общество Сименс и Шуккерт»; «Русское электрическое общество 1886 г.»; «Рижское общество соединенных кабельных заводов»; «Фабрика войсковых консервов товарищества Л. Бирман и Б. Франк», Николаевская, 238; контора заводов «Саламандра» Томаса Фирса и сыновей из Риги с оборудованием механического завода, Вознесенская, 78; Минское отделение Петроградского международного коммерческого банка, Вознесенская, 82, и другие. (ГАСО, Ф.465,оп.1,д.2701,203).– на Уральской, 201; кузнечно-токарной мастерской  Городского комитета – в трамвайном парке; колесной  мастерской Губернского комитета по снабжению армии – на кирпичном заводе Ротмана; механико-чугунолитейного завода А.Я. Шерстнева – в Солдатской слободе... (ГАСО, Ф.465.оп.1,д.2701,с.6). Самара  быстро вставала на военные рельсы, готовясь к длительной обороне.
 
                Накануне краха


            Мировые события и называются таковыми, потому что затрагивают всех и каждого. Трагедия, начавшаяся далеко на Балканах с убийства принца Фердинанда и его жены, стала вскоре бешено стучаться в двери домов самарских обывателей. Еще в июле 1914 года губернские пересмешники рассказывали такой анекдот: напился мелкий чиновник городской управы и на улице кричит: « хочу стать великим и знаменитым». Тут к нему странник подходит - старичок с бородкой седенькой: « что, милок, кричишь, ступай домой, ложись спать, проснешься знаменитым». Чиновник так и сделал, а на утро проснулся во дворце. Вокруг слуги, слуги. Камергинер говорит: « собирайтесь, принц, пора ехать в Сараево». Однако скоро шутки закончились. О том, как началась настоящая трагедия, читаем в дневнике  самарского присяжного  поверенного Александра Григорьевича  Елшина: «… На Александровской улице (Вилоновской) близ Саратовской (Фрунзе) нашел телеграмму с Указом о мобилизации и некоторыми сообщениями, объяснявшими в некоторой степени последние события. Читая на ходу телеграммы, я шел по Дворянской (Куйбышева) улице, которая казалась, как всегда утром, такой чистой и красивой... Я снимал в то время дом на Дворянской, 31. Там уже ждал брат, который сообщил, что у военного начальника большая толпа резервистов и вероятно не меньше трех дней ему придется там болтаться. Затем я просил его определить, что ему пригодится для похода. Он заявил, что прежде всего сапоги, так как казенные могут оказаться не по ноге, а затем нужны часы на руку». (ГАСО, Ф.352, оп.3,д.3.с.5).
Самара, как тыловой город, оказалась заполнена запасными частями: «Войска заняли ряд зданий и все-таки не помещались все. По случаю жаркого времени они стояли на дворах прямо на земле и даже на улицах, на тротуарах». Солдаты переживали, что врага разгромят без их участия, и они в лучшем случае попадут лишь к шапошному разбору. Население находилось в эйфории от войны, потому что безгранично верило в силу самодержавного государства и считало, что Россия с ее православием и панславизмом имеет право стать во главе будущей новой Европы. Самарские добровольцы перед отправкой в зону боевых действий фотографировались на память. В нашем семейном архиве сохранилась такая уникальная фотография. На обратной стороне написано: Калениченко, Краснов, Уханов, Оскар, Демидов, Хасан, Ярута, Морозов, Шимашев, Тимофеев, Гнедовский, Мамонька.
Первым из Самары на фронт против австрийцев направили егерский Александрийский полк, а затем 329 Бузулукский, в составе которого отправлялся на войну и брат Александра Григорьевича. Расставание было веселым под звуки духового оркестра. Брат попросил заботиться о семье и 7 августа 1914 года рано утром вместе с эшелоном поехал на Запад. Через неделю брат прислал письмо, что он в Иван-городе и направляется в Люблин.
Отрезвление началось быстро, оно пришло вместе с сообщениями об успехах немцев под Калишем, Бендяками и Ченстаховом. Утром 10 сентября 1914 года Елшин получил похоронку на брата: «Письмо необычной формы – узкое, перепоясанное дубовыми листьями, сплетенными в венок. Текст начинался рукою брата, а заканчивался полуграмотными каракулями – во время отступления убит 30 августа пулей в спину». Настроения горожан быстро менялись. Уже назревала паника. Махровым цветом стали расцветать идеи пораженчества под лозунгом «Война войне!» Даже в лагере крайне правых началось смятение. Лидер Черной сотни В.М. Пуришкевич, съездив на фронт, заявил, что такая бойня русскому народу не нужна, пора втыкать штык в землю. Интеллигенция приходила в ярость  – мол, что это за государство, которое способно лишь
своих собственных подданных подавлять и не может противостоять внешнему врагу. Ситуацию усугубляли слухи о коррупции и взяточничестве в армии при поставках продовольствия и вооружения. Бойню остановиться уже не мог никто.
 Самара отправляла эшелонами крепких молодых парней, а фронт выбрасывал назад раненых и покалеченных. Еще 7 августа в городе был создан губернский комитет помощи раненым, а 20 августа открылся  первый  лазарет. ( «Голос  Самары», 1915г., 15 января). Читаем дневники А.Г. Елшина: «Мы рвались на работу, считая, что физически не можем находиться вне этих событий, стоять за бортом жизни... Стали появляться госпитали, патронаты, стали собирать средства на питание больным солдатам, открывались продовольственные пункты на вокзалах для проходящих эшелонов. В Самаре быстро образовался Комитет союза городов и Губернский комитет земского собора. Потекли пожертвования. Уполномоченными областного союза городов были С.Е. Пермяков и П.Л. Кузьмин. Губернский земский комитет возглавили Н.А. Самойлов и Иньков». Настоящая трагедия была еще впереди.
 
                По   Сеньке   шапка

 Семьдесят   лет назад  большевики  переименовали Самару в Куйбышев. Что же связывает наш город с этим именем?  Сталин, отвечавший за работу большевистских кадров на местах, ни как не мог подобрать кандидатуру  для работы  в Самаре. Тогда говорили  -  Одесса-мама, Ростов-папа,  а Самара-дочка.   Наш город действительно имел славу  разгульного и хулиганского,  по улицам  бродили шайки горчишников, задиравших  прохожих  и устраивавших   массовые драки. Рядом в ресторанах гуляли богатые  купцы, в  модных салонах  проматывали состояния за карточным столом дворянские недоросли. И вот в такой  город  для коммунистической пропаганды был направлен  Валериан  Владимирович  Куйбышев. Его настоящая фамилия   - Иосиф  Адамчик.   Он во многом  соответствовал  самарским нравам – любил крепко выпить,  погулять с фривольными   женщинам,  пустить  пыль в глаза, промотав  казенные деньги в ресторане. Сталин особо ценил Волю за эти качества и прощал ему многое.  Он был, что называется свой парень в доску: трижды судим,  восемь раз арестован  за антиправительственную деятельность, отбывал ссылки в  Томской губернии, Нарыме, Туруханском крае. Самара  увидела его в марте 1916 года. Официально он устроился  сначала в пекарню  Неклютиной, а затем  на Трубочный завод  фрезеровщиком.
Однако  сластолюбие  довело его до греха. Он познакомился с красивой  самарчанкой и признался, что ведет двойную жизнь, более того, он ей рассказал о секретной деятельности РСДРП(б)  в городе и о  подпольной типографии. Девушка оказалась  тайным агентом охранки. Прошли массовые аресты,  которые  не затронули лишь самого Велериана.  Он быстро смекнул, чем это может грозить, и устроил драку  в пьяном виде с полицейским   на Хлебной площади. За бунтовщиком захлопнулись  двери самарских «Крестов»,  таким  образом,  честь  большевика была сохранена. Освободила его только февральская революция.  16 марта  1917 года Самара вновь увидела « птенца Керенского» бодрым  и свободным. 
После октябрьского  переворота,  когда он первым провозгласил советскую власть в цирке Олимп, именно В.В. Куйбышев ответственен за  создание искусственного  голода в Самарской губернии.  С 27 октября 1917 года он занимал должность председателя военно-революционного комитета. Об отношении к населению свидетельствует лишь один факт. Его заместитель   С. И. Дерябина считала, что надо сократить дневной паек по хлебным карточкам  ниже  ста граммов, а тех, кто будет возмущаться – расстреливать  по законам революционного времени, как саботажников  и контру. Особенно ярко  проявил себя Воля во время чехословацкого восстания в начале июня 1918 года. Он прихватил партийную кассу видимо на всякий случай и бежал на пароходе. У  Царева  кургана его остановил другой большевик  Масленников и кассу отобрал.  Сведения  о таком неблаговидном поступке дошли до Иосифа  Сталина, но он простил товарища за минутную слабость. Известна фраза  вождя,  мол Воля так пьет, что явно человек хороший, пусть пьет.
Куйбышева ждало Светлове будущее – награды и служебная лестница к самому Кремлю. Он вернулся  в Самару после смерти в виде чугунного исполина  на центральной площади. Да и сам город переименовали в его  честь, наряду с другими тридцатью девятью городами и населенными пунктами.
О том как происходило переименование мы читаем  в воспоминаниях Евдокии  Николаевны Ивойловой: « Мы жили  тогда на улице Красноармейской, дом 19.  Прямо из окон квартиры можно было видеть как оцепили собор, как подвозили на грузовиках взрывчатку.  Воскресенский  Храм не сдавался две недели. Глухие разрывы, пыль, а он все стоял. Потом я видела, как увозили камень, как использовали его под  фундамент «генеральского»  дома на улице Чапаевской , 180. Жители этого дома до сих пор ходят по освященным тесанным булыжникам.
Многие были возмущены вандализмом, но говорить об этом было уже не принято – ведь полным ходом шла «Ягодовщина». Все реже собирались со знакомыми пить чай. По Самаре поползли слухи, что скоро она будет переименована. Вот однажды  в нашу квартиру пришел лейтенант НКВД. Он был в форме, перепоясанной  кобурой.  «Хозяйка!-обратился он ко мне, - трудовое население города не хочет больше носить это грязное купеческое название. На предприятиях пишутся коллективные письма с просьбой назвать наш город в честь великого деятеля партии В.В. Куйбышева.» Он положил на стол лист бумаги, на котором был текст обращения трудящихся с подписями и адресами сознательных граждан. Увидев мою нерешительность, он весомо добавил: « Белогвардейские прихвостни, окопавшиеся в подполье, хотят сохранить старое название, хотят реставрации самодержавия. Вы меня понимаете?» Да, тогда  я уже понимала многое. Конечно, я подписала, а сама подумала: вот так же, наверное, и Фауст продавал свою душу черту. А что было делать? Выбора не было. «Просьбы» трудящихся собирал народный комиссариат внутренних дел.
Еще не началась эпидемия ночных арестов, еще по ночам не зажигался тревожный свет, и никто не бросал в темноту крик отчаяния, но на берегу  Волги уже собирались десятки безработных интеллигентов. Страна вступала в эпоху  полной и окончательной победы над  социализмом».