Дядя Витя

Яблоневые сады.

Вспоминаю, что было во сне. Подумал, что похож на ту собаку, что, играя, пытается поймать свой хвост. Сон был. Но, что было в том сне? Не вспомнить. Но осталось ощущение – светлое и радостное.  Я уже, что называется, начал движение, выглянул в окно, увидел дома и небо над домами, взглядом отметил место, где, когда то был двор Бабы Шуры  и вспомнил яблоневые сады, что когда то  цвели на месте этих бесчисленных домов.
Вернувшись из очередной экспедиции,  услышал я от тестя следующее: « Мы вас вступили в кооператив (т.е. внесли в списки и сделали первый взнос). Надо людей уговаривать, чтобы землю освобождали. Поезжай агитировать. Твоя очередь».
Насчет очереди, конечно, сказано для убедительности, но все одно, не откажешься.
Добрался я до указанного места. Дорога  (теперь улица Кастанаевская),  кажется, уже была и метро кажется, уже было, но вот деревня еще была, и называлась деревня – «село Мазилово».
 И село это подлежало сносу.
Всё видимое пространство «от горизонта до горизонта» –  яблони, яблоневый сад. И яблоневые сады цвели! Казалось, цветенью нет предела! Это дивное цветение напоминало бескрайность моря.
 Сельсовет и бюст Ленина в палисаднике. Москва «кончалась, где то у Кутузовского». И мысли не возникало, что город  дойдет до этих мест.
Но внимание приковывало нечто другое. В глаза бросалось, еще не до конца потушенное пожарище.  Возникало впечатление, что село «чудесным образом занялось со всех сторон».
Головешки еще дымились и чернели выжженные проплешины.  Среди всего этого бедствия суматошились люди, обсуждая … проблемы переселения, кому, что и где выделено новое жильё в домах «городского типа». Из разговоров  людей я уразумел, что их мало затрагивали сами поджоги. Разговоры о переселении шли давно, и люди понимали, что родные места так или иначе, оставить придется. Кого то волновало, что район, например  Зюзино, был для них настолько не родным, не по душе, такой далью, что могло показаться, что этим людям предложили перебраться на не обитаемые  острова.  Людей страшил переезд в новые, не родные места. Другие сетовали, на то, что предлагаемые квартиры «по квадратным метрам не соответствовали по площади отнимаемым избам и дворам».
Люди были растеряны и удручены. Они понимали, что предпринять они ничего не смогут, заранее понимали (и принимали) своё безвыходное положение, заранее готовы были подчиниться всему тому, что будет им предложено.
 «Красный петух» был последним доводом в «длительном процессе  переговоров».


Я забыл, что был послан «агитировать». Я бродил среди погорельцев, вдыхал запах гари, проникаясь людской бедой, а люди бродили среди родных мест, и как бы не узнавая этих мест, а, быть может и прощались с родным, теперь уже пепелищем.
       Сочувствовать, в такой момент, выглядело бы фальшиво,
 И само собой получилось так (растерянные люди невольно обращались ко мне), что я начал говорить о том, что следует искать справедливости через суд.
  Но, все понимали, что до «суда далеко». Не имели советские люди привычки обращаться в суды.
Кому жаловаться на поджоги?   
     Тот мой «агитпоход» закончился знакомством с Бабой Шурой. Выглядело это так. Подошла ко мне статная старуха. Высокая, сухопарая, и глаза прозрачные, все повидавшие.
      – «Милок  пойдём, я тебе сирени наломаю. Все одно под трактор пойдет».
       Мы зашли в избу, сидели за столом, пили чай. Я больше и больше проникался симпатией к Шуре (так она назвалась). Она оказалась великолепной рассказчицей. От неё я узнал, что село Мазилово название свое получило благодаря «хитрым мазиловским мужикам».
 Близь деревни проходил тракт. Гужевой транспорт, «перед  дальней» дорогой нуждался в смазанных колесных осях.
Так  мужики догадались поставить у дороги бочку с дёгтем, «и смазывали колеса». Услуга приносила доход, а деревня стала называться «Мазилово».  Попутно, узнал я, что деревня «стоит на этом месте уже четыреста лет». (Стояла)       
Чуть раньше я рассказал Шуре, что работаю «в геологии» и, что работа связана с разъездами. Это сообщение вызвало у неё живой интерес.
Уже  прощаясь, я вспомнил, что жена говорила мне, что « нам нужна будет нянька, и, что няньку надо будет искать» и высказал Александре эту заботу. На что получил успокаивающий  ответ, что мол, езжай ни о чем не думай, «что ни будь, придумаем». (Как в сказке про доброго молодца).
 Уже потом, уже улетев на Север, получил я письмо – «Баба Шура сама у нас нянькой работает.
В следующий мой приезд из разговоров с Александрой, узнал я ее заботу. У Бабы Шуры был сын. Постарше меня. Виктор. Виктор «числился безработным».  То есть в его трудовой книжке был «пробел»! То есть он уволился с одной работы, но на другую «не оформился». Естественно, казалось бы, чтобы этот «пробел» аннулировать  следовало поступить на работу и таким образом «получить соответствующую запись в трудовой книжке». На практике это звучало так. Очередной начальник отдела кадров (власть! и не малая) произносил однотипную фразу – «мы не можем вас принять, у вас пробел в трудовой книжке, ликвидируйте и приходите».


Классический замкнутый круг. По законам этого круга легко можно было попасть на «сто первый километр» – расстояние от Москвы, куда ссылали «нетрудовой  элемент».
Виктор художник. Учился. Специализация – описчик. В издательском производстве, если необходимо в текст включить графику, напечатать чертеж, разрез, различные кривые и окружности, разнообразные  шрифты то их первоначально «выполняют»  от руки на фотобумаге или чертёжной бумаге, тушью, при помощи чертежных инструментов, при необходимости различными перьями.
Эту работу выполняет (выполнял)  описчик. Специальность редкая, но необходимая.
А таких классных специалистов, как Виктор Иванович Ульянов по Москве было, что называется – по пальцам одной руки пересчитать.   
Описчик получал «две копейки за знак». Другими словами описчики «хорошо получали», и даже тогда, когда оплата снизилась «до 0,2 копейки за знак».
Ни минуты не сомневаясь, я предложил  Виктору поехать со мной в экспедицию и тут же начал  действовать, т.е. внес его в список в «качества рабочего» в свой отряд, в  экспедицию, направляемую в Якутию.
И тут возникла  «заковыка», когда начальник изыскательского отдела  ознакомился  с документацией отряда. Дело в том, что у Виктора «была большая потеря слуха». Следствие болезней и осложнений после Ленинградской блокады. Опасения основательные. Глухому в тайге находиться не безопасно.
Не берусь утверждать, что, в конце концов сыграло «решающую роль в положительном решении», того, что Виктор все таки поехал  в экспедицию. Мой ли легкий характер  (не зря в роте имел я характеристику «улыбка без сомнения»)? Но думаю, что дело сделал начальник отдела. Без сомнения ему пришлось утверждать списки у начальника отдела кадров.  Начальник отдела был мудрым человеком. Бывший фронтовик, людей понимал и в жизни разбирался.
К слову сказать, после первой экспедиции, Виктор поехал (со мной) и во вторую, потом в третью (уже с другим начальником отряда). Нечего и говорить, что после таких (многочисленных) записей в трудовой книжке его с радостью приняли на работу в издательство «Мир». Где он и проработал  до пенсии и до того момента, когда компьютерная техника свела работу описчика на нет.
 
  История с топором.
Итак, Виктор таки поехал со мной в свою первую экспедицию.
По прибытию на место стали обустраиваться и готовиться к выходу в поле, т.е. «проводить подготовку к проведению полевых работ». Первое, что надлежало сделать, прорубить «профили» на участке работ. Первое,  что должна была сделать бригада рубщиков, насадить топоры на топорища.


 Давно известно, что любое дело признает мастера.
Так вот Дядя Витя был мастер. Это означало, что любую работу, за которую, он брался – делал основательно и красиво. Его опыт шел от дедов и дядей. 
Начальник поручил Виктору «насадить топоры на топорища».
 Вот как работал Виктор. Сперва долго выбирал топор, из общего числа привезенных, купленных в сельмаге. Выбирал на слух.
Недалеко от лагеря обнаружилось зимовье, а в зимовье сохли заготовки. Дядя Витя выбрал одну плаху и начал выстругивать топорище.
- «Так прошел целый день, а и одного топора не сделано»! Начальник еще не ругался, но громко ворчал. По его, начальника, мнению «работа стоит», а … и т.д. .
Благо Дядя Витя внимания на понукания начальника не обращает.  Это начальника еще больше злит, и накаляется он еще больше, когда Дядя Витя начинает шлифовать дерево осколком стекла. Стекло в тайге не скоро найдешь! Это тоже понимать надо. Но окончательно вывело начальника из себя, когда Дядя Витя, прежде чем окончательно насадить топор, на топорище приладил под обух полоску кожи (из ремня).
 Топоры после дневной работы на ночь «замачивают» в бочке с водой.  В воде древесина (и кожа) набухают, и крепче удерживают топор на топорище во время работы.
  Третий день начинался, когда  Виктор топор закончил, но второй топор делать ему не пришлось. Начальник демонстративно отстранил его.
Пока длилась эта «история с топором», «народ» только посмеивался, наблюдая за тем, «как начальник рвет на ж…. волоса» (по замечанию самих же работяг).
Ладный получился топор, когда Дядя Витя еще и наточил его. Очень удобный топор, чтобы свалить дерево. Топоры, насаженные «работягами», не шли ни в какое сравнение. Прежде всего, их топоры постоянно «соскакивали». Что вызывало раздражение и ругань. И теперь утро перед выходом «на профиля» начиналось со споров, кому сегодня достанется «топор Дяди  Вити».
Еще несколько слов о топоре, который сделал Дядя Витя.
По окончании сезона топор исчез.
В экспедиции в тот год подрабатывал  Саша Антанович, поэт и гитарист.
 О таких людях в условиях экспедиции следует говорить особо.
 Так вот, уже после, по возвращении в Москву, заходил я к нему домой в гости.
На стене над кроватью висел ковер, а на ковре, на манер старинного оружия, укреплен был топор, сработанный Виктором. 
-  Да, здравствуют мастера!
- Да,  здравствуют поэты!

Как Виктор стал Дядей Витей.
Как за Виктором закрепилось уважительное «Дядя Витя»?
Замечено, что «двадцатилетние», к людям, десятью, двадцатью годами старше их относятся как к «пожилым».
Когда обосновывались на новом месте, присматривались – кто есть кто, Виктор большой любитель чая, и в не меньшей мере мастер чай заваривать, обнаружил  чифиристов.
Картина получилась поучительная! Обнаружив «злоумышленников», не тратя лишних слов, Виктор костяшкой среднего пальца правой руки так врезал в лоб одному из любителей чифирить, что привел того в полное изумление, после чего забрал весь запас чая и спрятал у себя под подушкой. И должен сказать, что никто не посмел тайком, без ведома  Дяди Вити, притронуться к общественным   запасам чая.
Спешу оговориться, что не этот справедливый «взрыв возмущения» вызвал такое почтительное уважение. И даже не его внешний вид. Дядя Витя, когда не горбился, а горбился он постоянно,  из – за глухоты, вид имел представительный. Волосы длинные, как у художника, а его висячий нос приводил мне на память Меньшикова в изгнании, с известной картины.   
Итак, кухня открыта, палатки  стоят и сразу видно в какой палатке кто живет.
Начало лета. И как обычно начало дождливое. Палатки намокли и просели. Вещи отсырели. Под ногами в палатках  месиво.
Обычно, с таким  положением работяги мирятся, считая, что быт им должен налаживать начальник. (Однако – тема  для размышления). Как водится, на время непогоды работы приостанавливаются в ожидании солнечных дней. Безделье ведет к нытью. Нытье – к раздражению, а там не далеко и до «выяснения отношений». И вот Дядя Витя ни кого не спрашивая, ничего не говоря и ни кого не упрекая, берется за дело, что то ворча себе под нос. Перетягивает палатку. Делает буквально гать из жердей и веток. Под всеми раскладушками заготовлены дрова. Под печкой насыпано основание из песка. Печка обложена камнями. Забитые колья, натянутые проволоки позволяют сушить сапоги и портянки. В палатке становится тепло и сухо.
Дядя Витя устанавливает  мольберт и располагается у входа, откинув полог, начинает писать вид, что открывается из палатки.
И свершилось первое чудо!
Пахнет красками, растворителем! Сказочный запах. Могу поручиться, что двое из шестерых, находящихся в тот момент в палатке, если раньше имели общее представление о кистях и красках, то мольберт видели впервые. 
  Открываются книги, кто то пытается писать письмо, которое собирался написать «сто лет назад». 
И тут происходит второе чудо!

Дождь вдруг прекратился, и палатку заглянуло солнце. В солнечном луче новогодними огнями заискрились капли дождя на иглах лиственницы у входа в палатку.
И я подумал, что это хороший знак! Хороший знак  тому, что экспедиция пройдет нормально. Нормально – это значит, что работы будут выполнены и в срок, люди – будут живы, а барахло (экспедиционное) цело т.е. не сгорит и не утонет.
Много радостных минут и поучительных открытий  доставила мне дружба с Дядей Витей. И вот теперь, когда прошло столько времени, когда ушла не только Александра, но и Виктора уже нет, я вспоминаю этих людей, что стали нам, в нашей семье, ближе, чем родные.