Куриха - Лондон

- Надо было учиться на пятерки, хе-хе, - пьяным голосом усмехнулся Федорыч, - Сейчас бы работали начальниками.
Я, припомнив свой троично-четверочный диплом бухгалтера и четверочно-пятерочный эксперта-оценщика, так и не решил, подтвердить ли данное утверждение или опровергнуть.

Ветер задувал все сильнее. Всю позднюю осень и пришедшую календарную зиму ветер сменялся дождём, плюс - минусом, лужи - гололёдом, сосульки - капелью, ручьи - хлопьями снега. Одни лишь тяжёлые серые тучи совершенно не желали уступать кому-либо столь полюбившееся им место.

В обеденный перерыв я решил подняться на плотину. Несмотря на холодный ветер и начавшийся дождь. Вид воды всегда рождал во мне особые чувства. Возможно потому, что я едва не утонул когда-то давно, в детстве, и после этого долгое время панически боялся воды. Даже в ванной. Зато теперь ничто не успокаивает меня так, как шелест волн. Даже мой новый страх номер один - автомобильная катастрофа - отступает, стоит мне завидеть из окна машину озеро или реку. А уж когда машина пересекает мост над широкой рекой! Чистый восторг!

Вильский пруд оказался довольно большим. Во всяком случае, явно больше, чем на карте, на которой я видел его прежде. Да, я никогда не бывал тут раньше, хотя давно об этом мечтал. Вышло так, что сюда меня привела тяжелая и грязная работа, на которую, в свою очередь, меня привела судьба.
Я окинул набережную взглядом. И всё-то у них тут как я люблю! Моросящий холодный дождь, ледяной ветер, ржавые скрипучие качели у самой воды, брошенные неубранные раздевалки - чуть поодаль, пустующая спортивная площадка на самом краю поселка, да торчащие из-за старых низеньких крыш купола церквушки. Колорита добавлял музей узкоколейной железной дороги под открытым небом. Правда, весь музей - небольшой участок этой самой узкоколейки и стоящие на ней вагон в сцепке с тепловозом. Оба стальных истукана оказались лишены внутренностей, каждый своих: вагончик - кресел и убранства, тепловоз - двигателя и вообще всех механизмов. Оба стальных каркаса были выкрашены в зеленый цвет. Цвет волны Вильского пруда, так сказать.
А когда-то они катили по этой плотине и еще почти полутора сотни километров своих пассажиров. Местные и завсегдатаи этого маршрута называли поезд "Куриха - Лондон" и никак иначе.
Куриха - Лондон, брат, и его бессменный - в последние годы узкоколейки - машинист Фёдорыч, сейчас, увы, лишь раритет, экспонаты, стоящие на запасном пути.

Еще до встречи с ним воочию, слышал я от одного фантазёра такую байку: якобы, однажды Фёдорыч проснулся после хмельного сна в своём кресле машиниста, с пьяных глаз глянул в окно верной боевой машины и совершенно обалдел, не увидев ничего, кроме молодых кудрявых берез. Куда ни глянь - листья да прутья, словно это общественная баня! Не разглядев и рельс, Фёдорыч с испугу выскочил из тепловоза, крестил грудь и вопил: "Упаси, Господи! В лес свернул!" И только тогда, оглушенный взрывом хохота, смекнул он, что попался на крючок димарских ребят, не упустивших шанс разыграть напившегося мужика.

Сегодня же Фёдорыч вынужден доживать свой век по соседству со своим старым тепловозом - в котельной при детском саде. Там мы и повстречались. Мы, как могли, помогали ему коротать время двенадцатичасовых смен. Словом и делом. Заметив, что кочегар любит поболтать, а истории его на редкость занимательны, я задавал ему множество вопросов. Мы уходили делать работу, а когда возвращались, старый машинист развлекал нас и себя рассказами о своём "поезде-клубе". В клуб вагончики лесного состава превращали многочисленные учащиеся училищ и техникума, торопящиеся в город и обратно. Поезд становился центром студенческого мира!

Фёдорыч в самых ярких красках и нелитературных эпитетах описывал нам те праздники, что закатывали весельчаки на Курихе; беспорядочную беготню по вагонам во время длительных стоянок на Уноре; безумные встречи поезда на Димаре, где местные хулиганы закидывали подъезжающие вагоны камнями.

На мой вопрос о самом запоминающемся месте на всём пути от Курихи до Лондона, кочегар отвечал без раздумий - Даниловские печи. Ответвление основной магистрали от Унора убегало вправо, в направление Рязани. Прокатившись по Рязанской губернии, поезд возвращался в губернию Нижегородскую, в лесной посёлок Даниловские печи. Среди рабочих и станционных людей популярнее было название Угли-Печи или просто Печи. Именно в таком виде оно и сохранилось на схемах конца века. Двадцатого века и века узкоколейной дороги.
- Мы-то звали эти печи Барскими, забывали имя барина! - смеялся Фёдорыч, сделав большой глоток из полторашки с пахучим самогоном, предложенной моим коллегой.
- Что же там могло быть запоминающегося, среди копоти и сажи угольных печей?
- Там, дружок, петухи поют на три губернии! - многозначительно поднял вверх указательный палец бывший машинист, и захрустел яблочком.

Он всё рассказывал и рассказывал. Кажется, обо всём на свете. Но, конечно, про "железку" - с особой теплотой и удовольствием. Я бы мог пересказывать его истории еще очень долго, но оставлю эту затею для краеведов, которые, я уверен, создадут рано или поздно добротный труд о Выксунской узкоколейной железной дороге.
- Вы бы могли быть отличным гидом по этим местам, - предположил я, собирая вещи после смены.
- Кому мы нужны? "Железки" давно уже нет. Меня, считай, тоже.

Пока мы переодевались, Фёдорыч заставил меня задуматься своим коротким, но огненным монологом:
- Я алкаш. И сын мой алкаш. Раньше мы с ним на одного чурку работали. Воровали, конечно. Этот чёрт нас выгнал. Теперь вот тут работаем. Да, тяжело. Да, платят мало. Зато спокойно. Пей да спи - что еще надо?
Он весело выдавал матерные словечки с частотой два к одному; дивился странным новым порядкам на заводе, где "нынче не украсть, не выпить"; посмеивался над своей и общей бедностью.

Едва мы попрощались и покинули котельную, я решил поделиться своим удивлением с коллегой:
- Нашел, чем гордиться!
- В каком смысле?
- Я, говорит, алкаш! И сын мой алкаш. И внуки будут алкашами. Как будто про династию космонавтов рассказывал!
- Опять не понял, - коллега мой был порядком пьян и непорядочно серьезен.
- Да Фёдорыч. Нам сейчас говорил...
Коллега глянул на меня, как на приспешника Обамы.
- Гордиться? Эх ты, писака! Инженер человеческих душ, мать твою! Ты же должен насквозь всех видеть! Да он же задыхался от слёз! Просто виду не подал…
Я виновато замолчал, потупился и, кажется, покраснел.

По пути на остановку мы зашли на площадку с тепловозом. я попросил меня сфотографировать. Сидящая неподалеку на скамейке пожилая дама понимающе улыбнулась. Проходя мимо, я спросил:
- Что, мать, довезет нас этот поезд до Лондона?
- До Лондона, пожалуй, довезет, - ответила бабушка. - Только вот Курихи нет.