Солдат

В одном из старых городских дворов, в небольшой пристройке из красного кирпича, похожей скорее на большой чулан, нежели на жилище, жил дворник. И название у пристройки было "дворницкая".
"Домик" этот был настолько мал, что в нем не было кухни. Была небольшая комната, к счастью был и санузел, а вот кухни не было. При входе в дворницкую имелась малюсенькая прихожая, со встроенной кладовкой, в которой хранилась рабочая одежда дворника и весь его рабочий инвентарь.
В небольшой же комнате размещалась узкая, металлическая кровать, узкий же, но высокий шкаф, который был одновременным хранилищем и немногочисленной одежды дворника, и скудной посуды, и, как ни странно, достаточно большого количества книг. Книги лежали и в картонных коробках под кроватью. Еще был стул и маленький квадратный столик, с настольной лампой на нем. А в углу, рядом с дверью, стояла высокая, круглая, обшитая железными листами и окрашенная в  серебристый цвет печь. Духовки в этой печи  не было, но унылой дождливой осенью, ранней весной и в зимние холода ее можно было топить, что очень скрашивало жизнь дворника. Готовил же он на небольшой электрической плитке, что стояла рядом с печкой, на чуть подпиленной для удобства этажерке. На нижней полке этажерки стояли банки с крупами, специи, бутылки с растительным маслом и уксусом. Скоропортящиеся продукты дворник покупал в ограниченном количестве, а если что-то оставалось, выкладывал за окно, в пристроенный небольшой металлический контейнер, благо, что единственное окно выходило во двор.
Того, что имелось у него в обиходе, было, видимо ему  вполне достаточно. Мыться он ходил два раза в неделю в баню, которая находилась недалеко, а если в том была необходимость, разогревал холодную воду дома.
Своим неприхотливым бытом он, казалось, был вполне доволен. Пристройка имела собственный выход и, в этом отношении, он ни от кого не зависел.  Дело свое он делал исправно, с удовольствием, а иногда даже с какой-то рьяностью, особенно во время осеннего листопада и снежных заносов. Чем сильнее "нападала" на него непогода, тем скорее ему хотелось сделать свою работу.  Его захватывал почти спортивный азарт. Да и подъезды, доверенные ему, всегда были чисты, поскольку наведывался он туда не один раз за день. Местное начальство всегда его хвалило и даже ставило в пример другим дворникам, что, честно говоря, ему не особенно нравилось.  Он считал, что просто делает свое дело, да и человек он был не семейный,  ни с кем и ни с чем не связанный, чего уж тут...
А полученные премиальные тратил опять же на книги.
Сколько ему было лет? Трудно сказать. В рабочей одежде, в надвинутой почти на самые брови вязаной шапке, с метлой или с лопатой в руках ему можно было дать и пятьдесят и больше, но когда он, переодевшись, побрившись и причесав свои темные с проседью волосы, бродил по городу, можно было подумать, что ему нет еще и сорока. Кто он и откуда, никто не знал. Появился он около двух лет назад. Не смотря на спокойную приветливость и внимание к обращавшимся к нему по делу людям, о личном он никогда ничего не рассказывал, да и сам не любил слушать назойливых откровений и сплетен.  Некогда , да и незачем. Но, если к нему обращались с просьбами, особенно одинокие и пожилые, он никогда не отказывал, да и руки у него были мастеровые. Умел он многое: и замок заклинивший  исправить, и мебель сломавшуюся, и  водопровод посмотреть, и проводку проверить, и линолеум настелить. Да и вынести что тяжелое. Делал все быстро, хорошо и  часто отказывался от благодарностей. Звали его Владиславом Степановичем, Но обращались к нему, в основном, по отчеству: " Степаныч, здравствуй! Степаныч, заглянешь? Степаныч, не поможешь? Степаныч, пособи!"
 Но были, среди жильцов, и такие... важные, которые смотрели на Степаныча свысока, с некоторым презрительным пренебрежением, мол, дворник какой-то. Но таких было немного, да и Степаныч эти  взгляды миролюбиво игнорировал, что называется, "всем мил не будешь" Да и не надо.

   На  дворе была зима. Зима хорошая, снежная, морозная, настоящая.  Работы у Степаныча было много. Только разгребешь снег по сугробам, а он опять валит!  Вставать приходилось затемно, чтобы успеть расчистить дорожки у своих подъездов для тех, кто спешит на работу. Но зато в подъездах работы несколько поубавилось:  не было сырой грязи, да и сора было немного. А вставать ранним утром , почти ночью Степанычу нравилось! Комнатка его еще не успевала остыть. Он подбрасывал в печь дров, что хранились во дворе, в закрытом железном старом гараже, выделенном ему из  жилищного хозяйства, поскольку иного отопления для пристройки не предусматривалось, плотно прикрывал железную, надежную дверку печи и шел разгребать снег. После приходил попить чайку, закрыть заслонку дымохода и... снова на работу. На улице красота! Тишина, на темном небе яркие звезды, а  заснеженные кусты и деревья похожи в темноте на огромные  белые, светящиеся  кораллы. А воздух какой!  Благодать!
       От работы Степанычу становилось жарко, он сбрасывал ватник на сугроб и залихватски расправлялся со снегом, смеясь и приговаривая: " Ничего! Мужика работа не страшит! Мужик и не такого повидал! Мужик и на медведя ходил! Посмотрим, кто кого!"
Хоть снег и не переставал падать, но мало - помалу дорожки освобождались, сглаживались.     Рассветало.     Степаныч, на короткое время, вновь уходил в свою каморку, слегка передохнуть, а возможно и чуть вздремнуть. Потом, - опять за работу!
Приближался Новый год.   В прошлом году Степаныч решил устроить детям во дворе праздник - украсил невысокое заснеженное деревце блестящими  игрушками и настоящими шоколадными конфетами, а на соседнем дереве примостил кормушку для птиц. Птицы слетелись быстренько.   Побывали у кормушки  и синицы, и воробьи, и залетевшие коростели, и снегири,  и голуби.  Бродили и вороны поблизости, но  кормушка была для   них   неудобна, слишком мала и неустойчива.  Да и  Степаныч, видно, и не очень-то жаловал ворон : "Сами прокормятся, умные!"
   Днем у  импровизированной "елки"  столпились удивленные малыши. Некоторые мамочки поначалу не разрешали детям трогать конфеты, но когда прошелся шепот: " Это Степаныч чудит!", заулыбались и разрешили. За день запас конфет на дереве оскудевал,  но за ночь  также  исправно   пополнялся.
         В этом году Степаныч  также  решил порадовать детишек. К ночи, когда все уже разошлись по домам, он вышел на улицу в одном свитере и стал украшать дерево игрушками и конфетами. Вдруг вдалеке послышались чьи -то торопливые шаги по скрипящему снегу, а потом   какая-то странная  возня и внезапно раздался высокий, отчаянный    женский голос: " Помогите! Помогите!"
Степаныч  бросил конфеты и рванулся на крик. У одного из подъездов, трое рослых   парней вырывали сумку у худощавой, невысокой   женщины, причем двое держали ее за руки, а третий, одной рукой  пытаясь зажать ей рот, другой  тянул сумку на себя. Но женщина, не смотря на внешнюю хрупкость, отчаянно сопротивлялась, изворачиваясь.     Степаныч  быстро подбежал, дернул одного из парней за руку, оттолкнул его и изо всей силы ударил  снизу в челюсть. Здоровяк ахнул  и схватился за подбородок. Второй получил от Степаныча удар в нос. Кровь брызнула на снег и второй парень также охнув, сплюнул  на снег кровью  и несколько замешкался, а третий, не самый высокий и не самый  крепкий,  но юркий и быстрый, выпустил из рук  уже вырванную  у женщины сумку и бросился бежать. Степаныч  поднял упавшую сумку и стал передавать женщине но в этот  момент,  парень, которого он ударил в нос, вдруг поднялся, со словами : " Ах ты, гад!", - и  несколько раз ударил Степаныча чем-то острым в правый бок со спины. Потом крикнул: " Леха, тикай!"  и быстро побежал за юрким. Леха, придерживая челюсть, взглянул быстро на Степаныча и тоже побежал за остальными.  А Степаныч попытался разогнуться,  но не смог и, скорчившись, стал медленно оседать, на лице его появилась гримаса боли. По спине  быстро  потекла горячая, широкая струя, стекая на снег, она разрасталась  в большое  кровавое пятно.  Степаныч  еще  попытался   сделать несколько шагов, но  уже  окончательно осел на дорожку и упал на бок.
Женщина несколько минут тупо смотрела на Степаныча, словно ничего не понимая,  но вдруг пришла в себя и снова закричала: " Помогите! Помогите! Человек ранен! Да помогите же!"  Потом суетливо  наклонилась к Степанычу  и  быстро- быстро залепетала: " Сейчас, сейчас... кто-нибудь выйдет, позвонит, вызовет, сейчас, сейчас... Помогите!", - крикнула она снова  в отчаянии, но ни в одном окне свет не загорелся.   На улице был мороз и все окна были плотно закрыты.  Она хотела приподнять Степаныча, но он был очень тяжелым. Она расплакалась, а потом нервно схватила свою сумку, нашла там ключи, снова бросила сумку в сугроб и побежала к своему подъезду. Открыла его, быстро-быстро поднялась на второй этаж, открыла дверь квартиры  и в прихожей стала набирать по телефону номер скорой помощи. На шум вышла восемнадцатилетняя заспанная дочь и вяло спросила : "Мама! Что случилось?!"  Но мама уже разговаривала по телефону. Дочь поняла, быстро оделась и выскочила, вслед за матерью на улицу. Степаныч все так же лежал, согнувшись, а красное пятно значительно увеличилось и кровь уже начала кое-где подмерзать. Девушка взглянула на лежащего и тихо сказала : " Степаныч?!" Потрогала его  руки, которые стали почти ледяными. Вместе с мамой она хотела приподнять его, но тут засветились фары подъехавшей скорой. Из нее выскочили двое мужчин - врачей и водитель. Один из мужчин крикнул женщинам : "Не трогайте!" Потом подбежал к Степанычу, потрогал пульс, посветил фонариком в глаза, приподняв веки;  посмотрел, разрезав закоченевший свитер, на раны и быстро начал что-то командовать остальным.  А Степанычу сказал: "Ты только держись, солдат, только держись..."

     "Почему он назвал его солдатом?, - заторможенно думала девушка,- он же дворник, Степаныч..." Она плохо понимала, что происходит, не осознав еще случившегося: ни избавления ее мамы от трагического исхода, ни действий склонившихся над Степанычем врачей, ни боли и мужества того, кто был закрыт сейчас от ее взгляда спинами врачей. Очнулась она лишь тогда, когда машина уже уехала, а мама, накрыв ее шарфом, сказала: " Юля! Пойдем домой, пойдем, доченька..." Юля подняла из снега мамину сумку, еще раз посмотрела на огромное, не меняющее цвет пятно и они медленно-медленно побрели домой, несмотря на то, что обе продрогли до костей...