Pre mortem

27 июля 20... года
Стояла обычная июльская ночь. Лунный свет струился по прекрасному лицу молодой девушки. Она стояла на краю обрыва, во все глаза глядела на Луну. Ее легкие волосы, подобно шелковому шарфу брошенному на песок, обвевал ласковый и свежий бриз. Волны, мерно бряцая о скалы, то и дело выбрасывали на берег останки мертвых рыб. В строгой задумчивости мерцал маяк, где-то далеко, словно древний истукан, светил единственным глазом в море. Всполошенные чайки висели на ветру, подставляя свои блестящие клювы моросящему бризу, потом снова садились на бритвенно-острые скалы, и прятали головы под крылом, или заунывно пищали во все свое чаечье горло. Юная дева, подняв небольшой камень, прицелилась в чайку, бросила и попала. Босыми ногами, разбивая ступни и сдирая с пальцев ногти, побежала за своей добычей. Еще теплая кровь заструилась по ее губам, весело переливаясь в свете мерцающего маяка. Крылья еще трепыхались, а глаза, о! - чайкины глаза излучали безмолвный ужас, неосознанный ужас, который приходит из ниоткуда, и оканчивается смертью.
  Насытившись, она отбросила остатки птицы, и не утерев щек от загусшей крови и налипшего пуха, зашагала прочь, в туман. Неверною походкой, прихрамывая на левую ногу- часть ее берцовой кости острыми зубьями выглядывала из-под кожи, и при каждом шаге девушки слегка чавкали ошметки отставшей, как бы случайно отклеившейся, плоти...

I

12 июля 20... года.
Близ небольшого курортного города N-ска, на берегу моря, по небольшой набережной прогуливалась молодая пара. Они только обручились и приехали сюда в надежде скоротать время в нежном уединении, насладиться тишиной и размеренностью провинции. Они ступали босыми ногами по мощеной тропинке окруженной песком грязноватого цвета, напрвляясь прямо к морю. И вот, показалась вода. Соленый воздух вдруг стал чище а свежесть и спокойствие серой глади устлали все и вся.
  Они сидели долго и безмолвно- а что тут говорить! - счастье переполняло их сердца, а тишина бескрайнего моря протекала в каждую клетку молодых, пашущих жизнью организмов.
  Небо окрасилось оранжевыми разводами, а ближе к горизонту все было облито клубничным джемом, торжественно обрамляя тонущее в закате солнце. Редкие тучи лениво ползли по этой палитре, словно демонстрируя свою безучастнось и равнодушие в этой грандиозной картине. Солнце медленно уползло в горизонт, и начали выблескивать первые звезды, словно муравейник, небо наполнялось жизнью.
  Когда совсем стемнело, парочка, словно очнувшись от глубоких раздумий, наспешно и лениво бродила по песку. Они все еще вглядывались в горизонт, праздно рассматривали созвездия и не спешили домой.
  Вдруг, из-за горизонта поднялась яркая туча, огненный столп, осветивший море больным белым светом. Грибообразное облако повисло в небе, а нарастающий гул разносил идеальным кругом километровые грязные волны, срывающие со дна осколки древних скал. Вдруг резко наступила тишина...

II

12 июня 20... года.
Еще с самого утра моросил легкий дождь. Иногда раздухарившись небо недовольно ворчало, разбрасывая молнии и раздражаясь громом, но вскоре прекращало и приподнимало занавес из туч, впуская солнце. Словно хвалилось ему- смотри, - мол, - как я их! - указывая на пешеходов. Которые, впрочем, и рады были столь приятной летней грозой остудить свои головы.
Один, несколько подмокший пешеход, с озабоченным видом и глубокой задумчивостью на лице, шагал неровным шагом в направлении местного госпиталя, города Х-ского. Лет ему было под шестьдесят, сутулая и худая фигура была облачена в легкий плащ, сильно порыжевший от старости, и лишь по оттопыренным карманам, внутренность которых не выгорела, можно было узнать, что этот плащ когда-то был темно-синим. На голове неловко размещалось старое кепи, которое видимо было ровесником плаща, с несколько изломанным козырьком. Худое, с впалыми щеками и морщинистым лбом лицо обрамлялось седой щетиной, а вдумчивый взор, казалось, не выражал ничего, кроме беспокойства.
Немного помявшись в прохладном холле госпиталя, он растерянно замотал головой, словно досадуя на себя, словно что-то забыл. Неловко он подобрался к стойке дежурной сестры, и переминаясь с ноги на ногу, молча уставился на жирную бабу в белом (когда-то), засаленном халате, и нелепом чепце на голове. Она, не выдержав пристального назойливого взгляда, принялась заполнять бланки и недовольно пробурчала:
- Чего вам?
- Мне бы...энто...жену мою... - запинался дед, словно запуганный снисходительностью сестры - ...жену мою бы повидать...
Как бы не обращая на деде внимания, она продолжила заполнять бумаги, затем быстрым взглядом окинула его неловкую фигуру и резко спросила фамилию. От неожиданности дед чуть было не забыл ее и, после недолгой паузы, назвался.
- Семнадцатая палата- буркнула сестра и больше не обращала на него внимания.
Старые холодные коридоры госпиталя отдавались эхом от шаркающего шага. Стены, давно не видевшие ремонта, когда-то бывшие цвета лазури, теперь были покрыты трещинами и скрюченными хлопьями эмалевой краски. Унылые, запыленные картины изображали пейзажи дальних гор и суровых лесов, но, впрочем, были настолько уродливо исполнены, что закрадывалась мысль, что писал их вовсе не художник, а какой-то умалишенный маляр, который не рисовал с детства.
Палата тоже не отличалась убранством, лишь только койки и затхлый запах прелых бинтов знаменовали некую обитаемость. У окна, на металлической кровати, лезала старушка, не  многим моложе ее робкого супруга. Слегка курчавые, черные с проседью волосы покоились на пожелтевшей подушке, тупой и бессмысленный взгляд устремился куда-то в небо, изображая безграничную скуку и безмолвное ожидание смерти безнадежно больного человека. Слегка пухлые, бледные щеки, тонкая нить губ и небольшой аккуратный нос- все говорило о былой ослепительной красоте, которая померкла под натиском старости.
Кроме них в палате никого, в густом воздухе повисла немая тишина. Он робко присел на краешек кровати и тоже уставился в окно. А в небе назревал очередной приступ лихорадочной грозы; вдруг стало темно и лишь изредка вспышки молний бросали тень силуэта старика на стену, и угасали вновь. Внезапно, небо озарилось, сквозь тучи пробивался ослепительно-яркий свет. Все предметы в палате слились воедино, объятые этой новой, невиданно яркой молнии, и вмиг обратились в прах...

***
Встретим старость вместе,
А в смерти мы устроим пышный пир.

III

12 июля 20... года.
Суетливые улицы большого города, который никогда, казалось, не засыпал, по обыкновению своему походил на большой термитник. Километровые пробки, беспокойные сирены полицейских машин, бесконечный поток пешеходов- все это хорошо слаженная система, не дающая шанса на промедления.
Огромными зарослями вздымались к небу небоскребы, заслоняя собой солнце, а раскаленный асфальт безжалостно тормошил людишек.
Приближался полдень, летний зной напирал. Люди, которые уже почти безжизненно и бездумно блуждали по городу, все дела, работа, встречи- везде нужно успеть! Отстраняясь от жары люди упорно шли.
В одном из кофейных заведений в центре города, казалось, воцарилась весна. Двое веселых молодых парней сидели за барной стойкой и смешливо строили глазки симпатичной официантке, словно соревнуясь между собой. То и дело просили подсыпать им льда в колу и наперебой осыпали ее комплиментами. Восторгаясь то ее изяществом, с которым она давала им лед, то непревзойденным качеством льда. "Но ведь я ничего не сделала, это морозилка!" - с наигранной суровостью отмахивалась она, но украдкой улыбалась им в ответ.
Парням было лет по девятнадцати, ветер шумел в их головах- и не удивительно! Такими обязаны быть все молодые люди. Молодость дается нам, чтоб совершать ошибки, а старость- чтоб о них не сожалеть.
Первый выглядел несколько неопрятно- мятая рубашка "гавайка", беспечный взгляд и растрепанные светлые волосы. От его улыбки веяло чем-то недобрым, но легкая пухлость его тела придавала ему вид простодушный и приветливый. Второй не особо отличался от своего товарища в опрятности, но был высок ростом и весьма недурен собою. Тонкие черты лица часто выражали равнодушие, и лишь общая веселость обстановки и подливаемый коньяк в колу (незаметно под стойкой) размягчили его и раскрепостили его тихий нрав.
Они поочередно стали подмигивать девушке, чем окончательно вогнали ее в краску, и пухлый решил осведомиться у нее, чем она занята вечером.
- Работаю.- отрезала она, отворачиваясь, словно что-то вспомнила.
- Так я тебя проведу до дома? - с надеждой пролепетал второй. Девушка усмехнулась, а пухлый с завистью пнул ногу товарища под стойкой.
- Я зайду в девять- улыбаясь продолжил он, расплатился за колу и оба с громким хохотом вывалились на улицу, словно и забыв уже о девушке.
В половине десятого она собралась выходить. На улице все еще было шумно и душно, и она, несколько раздосадованная несостоявшимся свиданием направилась домой пешком.
Уже начинало смеркаться, воздух стал свежее, мысли- спокойней и чище. Вот ее дом- многоквартирный муравейник из кирпича жженого шоколадного цвета, ржавая пожарная лесница вилась змеей до самой крыши. Вокруг тесными рядами еще десятки таких же домов-муравейников, и лишь несколько вывесок разнообразили сей скудный вид. Вдруг за спиной она услышала торопливые шаги, обернулась и увидела своего знакомца. Он запыхался и брюзжал невнятными обрывками фраз, видимо от быстрого бега.
- Как ты нашел меня? - смеясь спросила она.
- Я...это...уф...адрес у бармена...спросил. - наконец-то отдышавшись ответил он, протянул ей измятый букет, и осознав, что он никуда не годится, картинно отшвырнул его через плечо. Оба улыбались и были рады встрече. Вечерняя прохлада сменилась чем-то тяжелым, воздух будто загустел. Вспышка озарила небо, стерев их улыбки в пепел.

***

Парижа нет,
Нью-Йорк объят пожаром,
Кремля ошметки разбросаны в окресностях Москвы,
Австралия- сияет от угара
Вдруг разыгравшейся войны...