Перемен. Часть 2. Конец

    Сидя в автобусе, Петров не смотрел в окно, так как настала та, не любимая им, пора весны, когда весь мусор и грязь, застывшие на суровую зиму, показывались на поверхности и плавали в весенних ручьях. Приятно пригревали солнечные лучи и, открыв на телефоне недавно начатую книгу, он принялся читать:

    «Длинный коридор. Красная ковровая дорожка. Я иду медленно, нехотя поспевая за впереди идущим человеком. Сзади меня подталкивают прикладом. Из-за наручников затекли руки. Меня ведут последним, чтобы огласить приговор. Отправят, наверное, куда-нибудь очень, очень далеко. Убивать меня не за что, и незачем, и новой власти я, как и старой, не нужен. Я практически серая масса, поэтому надеюсь, что пронесёт. Странно, что приговор будут оглашать именно здесь, с другой стороны, где ещё, ведь здание суда сгорело. Коридор тянется целую вечность.

    А ведь ещё совсем недавно этот коридор промелькнул передо мной буквально за несколько секунд. Но каждую эту секунду я запомнил на всю жизнь. Каждая эта секунда была пропитана запахом свободы. Когда мы целой толпой ворвались в это здание. Ногами вышибали двери. Разгоняли свежим воздухом затхлость и пыль. Топтали папки с отчётами, сметами и личными делами, и писали новую историю. Историю, в которой отступали на задний план унылые серые пиджаки и дорогие перьевые ручки. Историю, где главными героями были горящие надеждой сердца и тяжёлые армейские ботинки.

    Я помню тот момент, когда я ворвался в последнюю дверь. И наставил свой карабин на человека, сидящего за столом. И так закончилось одно время, и наступило другое.

    Я был счастлив. Мы победили. Я шёл по улице и видел, как наступает весна. И я жил и дышал полной грудью.

    Есть одна вещь, которая присутствовала тогда в этом здании, и присутствует сейчас. Это моя ненависть. Я даже не пытаюсь дать ей отчёт. Я просто чувствую, как она перекатывается по моим мышцам, как тенью бежит за мной. Как сжигает меня изнутри. При входе в здание я успел взглянуть на конвоира, и тут же получил прикладом. Значит, и в моих глазах можно прочесть ненависть. В глазах других заключенных я видел страх или презрение. Это лишь средство, чтобы потушить пожар ненависти. Чтобы превратить его в слабый огонёк, тлеющие угли. Но я люблю правду. А правда в том, что я надеюсь, что мне не придётся смотреть в глаза судьям, чтобы ненароком не впасть в бешенство. Я хочу сохранить немного гордости. Совсем чуть-чуть, чтобы не потерять самоуважение.

    И я уже знаю, что, выходя из зала суда, как и тогда, я буду испытывать облегчение. Такое же, как бывает, когда с утра идёшь к зубному, а потом можешь весь день высыпаться и отдыхать. Судьба снова призвала меня на эту историческую сцену, надеюсь, в этот раз я уйду с неё на покой, навсегда...»

    Автобус тряхнуло, и Сергей отвлёкся от книги. «Красиво излагает», — подумал он, — «а ведь основано на жизни самого автора». Мысли потекли одна за одной. Экран телефона давно погас, когда Петров вдруг пришёл к весьма остроумной, на его взгляд, идее: «А вот разбил бы этого революционера паралич или сошёл бы он с ума после революции, и закончил бы свою жизнь счастливо, вполне себе веря в победу добра над злом». Автобус в это время уже катил по центральному проспекту, и возвращаться к книге не имело смысла.

    Выйдя на остановке рядом с центральной площадью, он посмотрел по сторонам в надежде уловить что-нибудь позитивное, что-то, что резко контрастировало бы с историей про труп в реке.

    Он чересчур хорошо представлял себе, как молодой человек выходит из подъезда обыкновенной пятиэтажки и идёт в сторону дорогой машины, поправляя на ходу ремешок часов. Как он машет рукой в сторону только что покинутого им дома, перед тем, как сесть на водительское кресло. А затем как сзади на его шею кто-то набрасывает петлю из стальной проволоки. Конечно, этот человек вращался в таких кругах, где многие заканчивают жизнь довольно рано, и всё же Сергей был склонен романтизировать эту историю, несмотря на то, что личность убитого, а в прочем и той особы, от которой он вышел, к этому не располагали.

    Эти мысли вновь заставили Петрова поёжиться, после чего он направился в потоке людей в сторону дома своего приятеля, который временами приторговывал лёгкими наркотиками. Двигаясь в толпе, он старался разглядеть в людях нечто новое и свежее, что могло бы послужить верным признаком перемен. Но тщетно, люди вывалившиеся по своим делам в первый тёплый день, не вызывали в нём никаких чувств. «Либо со мной что-то не так, либо с революцией», — подумал Сергей.

    И пока он шёл в гости к знакомому барыге, где-то в глубине его души слабый голос опять заскрежетал что-то о том, что он предал своё поколение и не встал на правую сторону народа в его стремлении к свободе. Этот голосок заставлял Сергея ускорять шаг, потому как с обычной рациональной точки зрения Сергей никак не мог ему сопротивляться, и от того ему уже просто хотелось дойти до квартиры наркодилера и, покурив хороший косяк, отвлечься фильмом.

    Лишь проходя мимо витрины компьютерного магазина, Петров на несколько секунд задержался. «Революция в мире процессоров», — гласили большие красный буквы. Сергей презрительно улыбнулся: «Тоже мне революция», — подумал он, но в то же время ощутил тёплое чувство по отношения к самой новой архитектуре рекламируемых процессоров. Он даже начал прикидывать, где можно было бы достать на новый компьютер денег. В принципе и старый был ещё ничего, но чувство прекрасного слегка подталкивало его на не очень нужную покупку. «Восхитился прогрессом и будет!» — сказал он вслух и зашагал дальше после того, как посчитал, сколько можно купить банок пива за те же деньги. В конце концов, Сергей не любил потребительство и старался расти над собой.

    А голосок в его голове звучал всё увереннее, уже почти в открытую называя его трусом и слюнтяем. И за этим голоском на первый взгляд ничего не стояло. Все его аргументы были слабы и не выдерживали никакой критики. Сергей отвечал на них убедительно и иронично, и, тем не менее, никак не мог заткнуть этого проклятого писклю, засевшего у него где-то глубоко в мозгу и при каждому удобном случаи пускающегося в контратаку.

    Наконец он дошёл до нужного дома и поднялся по лестнице до квартиры наркодилера. Дверь открылась почти сразу после звонка и барыга впустил Петрова внутрь. Хозяин квартиры был довольно тощий для своего роста, а белая майка придавала ему почти дистрофичный вид, поэтому он идеально дополнял своим видом длинный, узкий коридор, в котором даже простая вешалка заняла почти всё свободное пространство.

— Как дела? — спросил Сергей снимая ботинки.
— Неплохо, — пожал плечами представитель мелкого бизнеса, — продажи гашиша упали, продажи спидов растут.

    Сергей не ожидая подобного отчёта о переменах в жизни своего знакомого, посмотрел вдруг на него с улыбкой умиления. Тот, сощурив один глаз, с кривой улыбкой добавил:

— Революция.

    Они прошли внутрь довольно тёмной комнаты. Плотные занавески, не пропускающие дневной свет, по своей фактуре были схожи с коврами висевшими на стене и создавали атмосферу мягкости и приглушённости. Мебель была в основном старая и потому резко контрастировала с новеньким диваном, на котором и расположился Сергей. Единственной работающей в комнате лампой была лава-лампа, поэтому тут царила полутьма, заставляющая двигаться медленно и осторожно, чтобы не напороться ненароком на острый угол. О том же, что находилось в дальнем конце комнаты, можно было только догадываться, и потому истинный размер помещения оставался в тайне. Во всём этом сумраке лишь свет телевизионного экрана озарял некоторый предметы, помогая ориентироваться.

    Поставив скачиваться очередной блокбастер, барыга встал прямо перед Петровым и, как фокусник, внезапно извлёк приготовленный косяк, после чего принялся рассказывать о редком сорте марихуаны, скрывающейся за тонкой папиросной бумагой. Сергей вытащил косяк из рук своего знакомого, но не стал прерывать его излишнюю словоохотливость. Из-за врожденного ораторского таланта своего приятеля, Сергей получал удовольствие от подобной прелюдии. К тому же, уверенность в качестве продукта была огромна и подкреплялась предыдущим опытом. В общем итоге речи барыги были сродни запаху новой книги для библиофила или обнюхиванию пробки только что откупоренного вина.

    Но вот они закурили косяк, и, откинувшись назад, Сергей вдруг обратил внимание на телевизор, на котором был включен канал Wild Nature. Нить разговора приятелей потерялась, и, затяжка за затяжкой, Сергей стал погружаться в мир дикой природы, когда наконец-то его догнало одно из тех озарений, которые сопутствовали его увлечению марихуаной. Именно к этому озарению, как он теперь понял, а не к простому расслабону спешил он по грязному тротуару. Вот она мысль, а вернее чувство, которое вдруг заставило все сомнения в его душе замолчать. Медленными движениями он взял в руки лежавший на журнальном столике карандаш и записал на полях случайной газеты: «Все важные вещи в нашей жизни могут произойти только благодаря эволюции».

    После чего он с удовлетворением откинулся обратно на спинку дивана и, повернувшись к барыге, спросил:

— Чё там? Фильм скачался?