Наследник
Оказывается, это совсем просто – уйти, а потом вернуться. Вот так исчезнуть на целых шестнадцать лет, а потом вынырнуть как из небытия и войти в тот же город, на ту же улицу и в ту же харчевню, где всё свое детство мыл полы, драил чугуны со сковородками и спал на чердаке, мечтая о хозяйской дочке... Я вернулся, и ничего не произошло, не растаял снег под сапогами, не грянул гром, не взвыли разом все псы на цепях, и ничто не дрогнуло в морозном и застывшем воздухе маленького сонного города. Только свечками стояли дымы над крышами, да шумными стайками пробегали закутанные в тряпье дети, которым, впрочем, тоже не было до меня никакого дела. Я вернулся, другого дома у меня никогда не было и не будет.
В харчевне было тепло и влажно, пахло пивом и соленой рыбой, какой-то мальчик, вроде меня в детстве, старательно вытирал лужу на полу, краснолицые мужчины что-то шумно выясняли за столом. Ни одного из них я не узнавал. За стойкой разливала вино по бокалам тоненькая смуглая девушка, но не Эска.
Я присел на пустую скамью у дверей и задумался. Интересно, осталось что-нибудь от моей комнаты на чердаке? И хоть что-нибудь от меня прежнего? И вспоминает ли кто-нибудь об аресте моего хозяина? Никто не доказал, что это я его выдал, но никто не доказал и обратного... неужели эта грязь еще не отлипла от меня?
Я убегал как воришка, как последний трус, хотя ни в чем не был виноват, но поскольку в харчевне не было никого, кроме меня, кто мог бы подслушать это сборище (что я и сделал), всё на меня и свалили. Эска не поверила, но мне этого было мало, и я просто сбежал. Навсегда. И вот я здесь, я так ничего и не понял и никому ничего не доказал, я много видел, но мне нечем похвастать, я много имел, но у меня ничего нет.
- Разрази меня гром! - огромный верзила поднялся из-за стола, - это Кристи-Заморыш!
Я с наслаждением услышал свое детское прозвище и понял, что ничего не изменилось, время застыло в этом городе, и напрасно я убегал от него, стараясь всё забыть. Ко мне шел Альего, толстый карапуз Альего, разбухший в огромного детину. И костлявый юркий Фичьо с залысинами на лбу тоже подошел. И еще кто-то...
- Заморыш, это ты?
Я снял шапку, распахнул полушубок и начал разматывать шарф.
- Я, не видишь что ли?
- А чего так долго?..
Вот именно? Чего? Впрочем, не за бутылкой бегал.
- Нарыл алмазов?
- Чего?
- Говорят, ты на алмазные копи подался в Бургем.
- Они там все кончились, мне не хватило.
- Не может быть!
Я разделся и, как ни в чем не бывало, подсел к ним за стол. Сразу выпил кружку глинтвейна и заел телятиной.
- Ну? И как вы тут? Что нового?
- Да ничего нового.
Альего так аппетитно грыз колбасу, что ее хотелось отобрать и быстро засунуть себе в рот.
- А что стало с хозяином?
- С метром Юзестом? Так повесили его, увезли в Семисор со всеми заговорщиками и повесили. Теперь тут Эска хозяйка.
- Эска? Она здесь?
- Где ж ей быть!
- А кто ее муж?
- Муж? - Альего расхохотался, - зачем Эске муж? Она и так справляется! Деньги у нее есть, мозги тоже, силы хоть отбавляй, а если любви захочется, так тут всегда такого добра навалом! Эска живет себе как царица.
У меня двоилось в глазах, я видел его нынешнего, но одновременно и прежнего, щекастого, курносого, в ореоле золотых завитушек и все время с булкой. Я не мог на него злиться.
- А дети у нее есть?
- Да вон, сына прижила от какого-то заезжего.
Я посмотрел на мальчика, он уже расправился с лужей, сунул тряпку в ведро и скрылся в дверях, тихий как мышонок, ему было лет десять. Десять лет назад я служил у герцога Навского младшим охранником. Стоял на дверях и на воротах и молчал как бронзовый истукан.
Когда я увидел Эску, у меня тоже задвоилось в глазах. Вместо тоненькой, гибкой как кошка девочки, по лестнице немного развязной походкой спустилась располневшая женщина в засаленном переднике, она шаркала башмаками по полу, словно не хотела поднимать ног, но не от усталости, а от своего полного пренебрежения к окружающим. Она по-прежнему была хороша, всё так же сверкали кошачьей зеленью ее глаза, так же пышно лежали по плечам ее темные, не прибранные под чепец кудри, так же румянилась на щеках ее смуглая кожа, и улыбались вишневые губы.
- За что пьете, мальчики? - небрежно бросила она, проходя мимо, даже не вслушиваясь в ответ.
- За Заморыша, - ответствовал ей Фичьо.
Тогда она встала и удивленно обернулась. Я ждал этого момента и боялся его. Я не представлял, как посмотрю ей в глаза, и что вообще смогу сказать.
- Кристиан! - охнула она от неожиданности, но потом тут же взяла себя в руки и подбоченилась, - это где же тебя носило, хотела бы я знать?
Но это была уже игра. Я видел ее настоящую секунду назад. Я встал.
- Ты меня не выгонишь?
- С чего бы?.. Я давно хотела сделать из твоей клетушки кладовую, да всё как-то руки не доходили. Знаешь, сколько хлопот у одинокой женщины?
- Сама виновата, - фыркнул у меня из-за плеча Фичьо, - вышла бы за меня, никаких забот бы не знала. А я в молодости был ничего себе, кудрявый и стройный как молодой клен. Ты вспомни, Заморыш, разве нет?
Он был почти на голову ниже меня, и в его устах мое прозвище звучало особенно трогательно. Эска расхохоталась, похлопала меня по плечу и пошла по своим неотложным делам.
- Потом поговорим, Заморыш.
Я следил за ней как привязанный, моя голова невольно поворачивалась в ту сторону, где она появлялась. Так было всегда. Так осталось до сих пор. Ничто не помогло: ни время, ни расстояние, ни другие страны, ни другие женщины. Осталась глупая детская мечта о хозяйской дочке, недоступной не только по рангу, но и по причине своего неукротимого характера. Эска бесспорно была лидером, вокруг нее всегда кипела жизнь, она брызгала идеями как фонтан на площади Августина, а без нее было просто скучно. Я, Кристи-Заморыш, гордился тем, что дружу с ней, что она мне доверяет и в чем-то со мной согласна. О большем я и думать не мог.
Я часто спрашивал себя, кому же она достанется со своим независимым нравом, кого предпочтет, ибо выбирать-то будет именно она. Я мог перечислить не напрягаясь по крайней мере дюжину желающих привязаться к ней навеки. И возглавлял этот славный список я сам.
Добропорядочные соседки Эску не любили. Меня они почему-то считали примерным мальчиком и старались по-своему защитить от ее влияния. Старая, даже очень старая дева Ведбеда, самое нудное существо во всем Тиноле, раза три хватала меня за плечо костлявой рукой и сухо предупреждала, чтобы я держался от этой хулиганки и распутницы подальше. Кажется, на третий раз я произнес первое в своей жизни ругательство. Я назвал ее старой дурой.
********************************
Я покорно ждал, пока разойдутся посетители, пока приберется прислуга, пока улягутся спать дети, и Эска наконец освободится. Потом всё действительно было так, как я представлял много раз: мы сидели в тишине у горящего камина в ее комнате и могли говорить хоть до утра.
- Здесь до сих пор считают, что я донес на твоего отца?
- Наверно... только все об этом давно забыли. Это мелочи, понимаешь? Мелочи. У каждого своя жизнь. Неужели это подозрение гоняло тебя по свету целых шестнадцать лет?
- По-твоему, этого мало?
- Я никогда в это не верила.
- Спасибо.
Она рассказала кое-что о наших друзьях, как бы в подтверждение того, что у всех свои проблемы и о моих грехах и думать забыли. Канетто открыл пекарню, но еще не расплатился за патент, Исидия никак не может родить и погуливает от мужа, а у Джоло недавно умерла сестра, совсем недавно.
- Кристина? - припомнил я.
- Да, твоя тезка.
- А от чего?
- Один черт знает...
Ее грубость меня покоробила. Я понял, что отвык от нее очень сильно, если вообще помню.
- Ты не смотри на меня так, - усмехнулась Эска, - у нас тут и в самом деле чертовщина. Ни с того ни с сего стали умирать красивые девушки. Без всяких причин и очень быстро, за одну ночь.
- Это ужасно, - признался я честно, я ненавидел смерть как личного врага.
- Наверно, - Эска дернула плечом, - честно говоря, мне совсем не до этого, сам видишь, сколько забот... и потом, меня-то это уже не касается.
- Почему ты так говоришь?
- Не надо, Кристи! Женщины стареют гораздо раньше, чем мужчины, особенно когда одни. Я прекрасно вижу, во что я превратилась. И знаешь, что я скажу? Мне плевать!
- Ты всегда будешь нравиться мужчинам, Эска. В тебе есть что-то сильнее красоты, я смотрю на тебя и...
- Ладно, - она отмахнулась от меня как от надоедливого комара, - не надо мне рассказывать про мои чары, Заморыш. У меня и так отбою нет от вашего брата.
- Почему же ты не замужем?
- Почему это я должна быть замужем?
- Во-первых, потому что одной тяжело, а во-вторых, тебе ведь уже за тридцать.
- Ну, спасибо! Подсчитал мой возраст!
- Просто мы ровесники.
- Послушай! Неужели ты такой же зануда, как наши кумушки с Тополиной улицы? Тебе что, не нравится, что я сама себе хозяйка? Был бы у меня муж, еще неизвестно, оставил бы он тебя ночевать, или выставил бы за дверь.
- Не кипятись, Эска. Я просто хочу понять.
- Зачем? Или ты сам приехал на мне жениться?
Я не успел сказать ни да, ни нет. Вопрос был слишком сложным для меня и неожиданным. Я бы женился на ней не раздумывая, будь у меня хоть что-то за душой, а идти к ней в нахлебники и изображать из себя главу семьи мне представлялось унизительным.
Эска не стала ждать моего ответа, он ей был не нужен. Она так громко рассмеялась, что я чуть не съел от досады собственный сапог. Я подумал, как глупо выглядел бы, если бы решился предложить ей нечто подобное. Хорошо, что она меня опередила.
- Я устала от женихов, - вздохнула она, - лучше расскажи о себе. Ты сам-то женат?
- Нет, - сказал я честно, - и не женат, и не вдовец, и детей у меня нет. И денег, впрочем, тоже.
- Что же у тебя есть? - спросила она уже серьезно.
- На данный момент – ничего.
- Странно, ты мне всегда казался способным... Хотя, что тут странного, ты же слишком честный, Заморыш. И совсем не хитрый. Тебе должно было очень повезти, чтобы где-то устроиться. Значит, не повезло.
- Я просто лишний. Из меня никудышный охранник, потому что я не могу убивать, из меня неудобный счетовод, потому что я не могу подделывать счета, из меня даже торговца овощей не получается, потому что я всегда в убытке.
- Да, - Эска задумчиво кивнула, - ты очень странный. Ты вообще какой-то не наш.
- Я и сам знаю, что я подкидыш.
- Я не о том. Ты чужих кровей, мне всегда так казалось, а сейчас я точно это вижу. Ты не от мира сего, Кристи-Заморыш. Тебе не обидно, что я тебя так называю?
- Наоборот. Мне всегда это нравилось.
Она с удовлетворением кивнула.
- Знаю. И даже знаю, почему.
- Вот как? - я удивился, - тогда растолкуй мне.
- Да потому что ты всегда до смерти стеснялся своей нездешней красоты. Ты красавчик и не похож на других. И тебе было неудобно перед другими, что они не таковы: что Альего толстый, а Фичьо щуплый, что у Канетто длинный нос до колен, а Жильбо рыжий как осенняя клумба... ты всегда стеснялся выделяться. Странно... красота обычно такая яркая, самоуверенная, а в тебе всегда было что-то уязвимое, мне и сейчас кажется, что тебя очень легко обидеть.
- Короче, тебе меня жалко.
- Может и так. Но ты знаешь, что такое для женщины жалость? Это почти что любовь.
- Понятно. Явился через шестнадцать лет, оболганный, обтрепанный и ничего не добившийся, пустой как рваный мешок, и ты меня за это почти что любишь.
- Дурачок ты, Кристи. Я тебе почти что сестра, и выбирать слова поприличней не собираюсь. Жалко мне тебя, значит, жалко. К тому же ты сразу начал за упокой. Ничего, никого... Лучше похвастай чем-нибудь.
- Нечем мне хвастать, да и не умею я.
- Так уж и нечем? Неужели не нашел ни одной покровительницы? Вот уж в чем я не сомневалась!
- Это всё были жены тех, кому я служил. Кончалось тем, что я не мог смотреть в глаза своему хозяину и уходил. Вот такие мои успехи.
Эска снова рассмеялась, но, как мне показалось, уже не так весело.
- Да, и здесь ты ни на что не годен!
- У тебя найдется для меня работа? - спросил я.
- Глупый ты... - она перестала смеяться и взяла меня за руку, - поживи пока, отдохни, осмотрись. Я же тебе не чужая.
********************************
Эска отвела мне, конечно, не мою старую коморку на чердаке, а вполне приличную угловую комнату. У меня было сразу два окна: на внутренний двор и на Тополиную улицу. Зато не было камина, но на холод я уже давно не обращал внимания. Сон пришел быстро и неумолимо.
Утром я рубил дрова и куски мороженой говядины в сарае. Эска зашла ко мне, закутавшись в платок и меховую накидку, от мороза ее щеки разрумянились, но глаза были усталые, как после бессонной ночи.
- Представляешь, эта старая хрычовка Ведбеда уже знает, что ты вернулся! Дожидается тебя в зале, наверно, хочет прочесть очередную нотацию, чтобы ты держался от меня подальше.
- Никакая сила не заставит меня держаться от тебя подальше, - усмехнулся я и яростно вонзил топор в мощную белую кость задней ноги несчастного животного.
- Помнится, ты мне это уже говорил шестнадцать лет назад.
- Я?
Эска снова рассмеялась.
- Ладно, закончишь эту тушу, пойди к ней. Надо уважить старушенцию. Знаешь, она переживала, когда ты убежал. Влюбилась в тебя что ли?
- Ага. С самого детства. Она всю жизнь за мной следит.
- Интересно, зачем?
Старушенция сидела за столом у окна. Я подсел к ней, моя кожа горела от мороза, мои руки пахли сырым мясом. Я был лохмат, бородат и раздет по пояс, как какой-нибудь пират. Она взглянула на меня изумленно, оловянные глаза ее с набрякшими веками застыли как льдинки.
Я уже не был мальчишкой, которому она читала проповеди, а она из пожилой солидной дамы превратилась в старушку, не столько строгую, сколько жалкую. Я всегда знал, что Ведбеда сектантка, и секта ее требует от своих членов полного аскетизма. Им почти ничего нельзя было есть, при этом почти не пить, почти не спать, и вообще ничем не украшать свою и без того тусклую жизнь. Это была крайность, с которой я еще мог бы смириться, если б они оставили меня в покое. Я не был порочен, скорее наоборот, слишком совестлив, но аскетизм меня не привлекал никак.
- Скажи мне честно, Кристиан, - начала она без всяких объяснений и приветствий, очевидно, у ее аскетов это считалось излишним, - ты счастлив?
- Ну и вопросы у вас, тетушка! - усмехнулся я, - счастье бывает только в утробе.
- Ты достиг чего-нибудь в жизни?
- Да. Конечно! Я теперь знаю всё, чем не должен заниматься.
- Значит, ты не нашел себя...
- Не заманивайте меня в свою секту, тетушка, мне жизнь пока не надоела, хоть она и предательская штука, скажу я вам.
- Но ты, по крайней мере, скопил денег?
- Я больше тратил, чем копил.
- Ты нашел себе покровителей?
- Я их растерял. Я никому не нужен, тетушка, но оставьте меня в покое. Я вам, кажется, не родня.
- Да, - пробормотала она, - ты оторванный листок... не женись на этой женщине, она распутна!
Этого я и ждал. Поэтому и не разозлился, мне стало смешно. Годы шли, ничего не менялось!
- Она сама за меня не пойдет, тетушка.
- Она принесет тебе несчастье. Я знаю!
- Мне? - я чуть не расхохотался, - господи, ну какие у меня могут быть несчастья? Чего мне терять? У меня даже честного имени не осталось. Не пугайте меня, тетушка, и ступайте своей дорогой. А мне пора за топор браться, а то мерзну.
Оловянные глаза моей доброжелательницы сверкнули злобой.
- Будешь ломаться на нее за тарелку супа и крышу над головой. А по праздникам она будет пускать тебя к себе в постель, чтоб и там постарался. Знаешь, сколько у нее таких работников?
В общем-то, злиться на это убогое создание я не мог, но топором пригрозил.
- А ну-ка брысь отсюда, старая кочерыжка! Что-то ты разболталась!
Ведбеда поднялась из-за стола с неизменным достоинством. Она вся была в черном как новоиспеченная вдова. Седые волосы торчали паклей из-под крахмально-белого чепца.
- Ты глуп, Кристиан, - сказала она с умным видом, - но это ничего, Это не страшно. Потому что за тебя будут думать другие.
Я смотрел ей вслед, несколько опешив.
Эска подошла не сразу, но позже всё же поинтересовалась, зачем приходила старая ведьма.
- Всё за тем же, - усмехнулся я, - предупреждала, чтобы я на тебе не женился.
- За каким дьяволом мне такой муж как ты! - фыркнула Эска.
- Это-то понятно...
- Всё. Больше эту пареную репу и на порог не пущу!
Ближе к вечеру я отправился к Джоло. Он жил в самом конце Кожевенной улицы и, судя по вывеске, занимался тем же, чем и его отец: шил сапоги. Не сам, конечно. На него работала кучка подмастерьев и подростков-учеников. Мастерские занимали весь первый этаж. На втором совсем недавно жил сам хозяин с матерью и сестрой. Теперь сестры не было, и весь дом еще хранил следы недавнего траура.
Я чувствовал себя неловко, вторгаясь в этот печальный покой, тем более что был не зван. Джоло долго смотрел на меня затуманенными глазами, оторвавшись от книги счетов и не понимая, кто я и зачем. Он почему-то не узнал меня, хотя другим не помешала ни моя борода, ни моя поседевшая шевелюра. Впрочем, потом все встало на места. Мы сидели за столом, целеустремленно напиваясь и, перебивая друг друга, рассказывали о промелькнувшей жизни.
Он тоже был не женат, больше всех на свете любил свою сестру и ничего не мог понять в ее смерти.
- Ненавижу смерть, - сказал я, мотая захмелевшей головой, - ненавижу, как врага.
- Ты хочешь, чтобы все жили вечно? - снисходительно усмехнулся Джоло.
- Нет. Но каждый должен умирать только тогда, когда ему нужно и когда он к этому готов. Такую смерть я понимаю и приветствую. Но она, как правило, подлая и жестокая, она приходит внезапно и косит без разбора...
- Но ведь на всё Божья воля, Кристи!
- Не верю. Если ты рождаешься способным прожить девяносто, то почему должен умереть молодым? И почему в муках, а не достойно и легко? Зачем создавать такое сложное и способное чувствовать и мыслить существо как человек, чтобы тут же превратить его в кучу костей и мяса? Не верю! Умирать должны только старики, которые уже исчерпали эту жизнь и поняли ее, которые прошли все ее этапы. Им уже незачем оставаться на этой земле. А всё, что раньше – то от дьявола!
- Ты как будто не был безбожником, Заморыш.
- Я стал им, - у трезвого у меня бы язык не повернулся, но когда рядом друг детства с таким же осоловевшим взглядом, как у тебя самого... - я стал безбожником в городе мертвецов.
Джоло передернулся, как будто вместо вина хлебнул микстуры.
- Представь себе целый город одних покойников, - сказал я мрачно, - за три дня там не стало никого. Один я как заговоренный...
- Ты был в Араклее?
Название этого города теперь произносили только шепотом. От несчастной Араклеи осталось одно пепелище. Черная Смерть попировала там на славу! Джоло посмотрел на меня с ужасом.
- И ты – жив?!
- А мне хоть бы что, - подтвердил я.
Это признание я хорошо запил.
Потом мы распевали песни и стучали в такт кружками по столу, что совсем не понравилось его достойной матушке, и я, макая бороду в огуречный рассол, поклялся ей, что найду убийцу ее дочери, даже если это сама Костлявая с косой. Это было ужасно, и наутро мне не хотелось об этом вспоминать. А ночью я приплелся домой и повис на перилах лестницы, ведущей на второй этаж, собираясь с силами. Эска властно вытащила меня из полушубка и подтолкнула наверх.
- Ты еще и пьяница, - сказала она.
- Осторожней, хозяйка!
Я остановился двумя ступеньками выше и обернулся. Эска стояла в ночном халате с дрожащей свечой в руке, волосы были разбросаны как попало, темные брови хмурились над зелеными глазами разгневанной кошки, из-под кружев ночной сорочки выступала чертовски соблазнительная грудь.
- Как ты прекрасна, - вздохнул я.
Эска поняла меня буквально.
- Не выдумывай, - сказала она строго, - иди и уткнись в свою подушку, Заморыш.
- А в твою нельзя?
- Проваливай.
Уже в постели меня всё преследовали обрывки разговора с Джоло, и как всегда, когда наговоришь слишком много, появилось мерзкое чувство пустоты и собственной ничтожности. Что-то я не так сказал, что-то он не так понял, а ведь я совсем не то имел в виду, надо пойти и объяснить ему! Надо сейчас же вскочить и всё ему растолковать по-другому!.. И сон не шел.
********************************
Я встал с чувством вины и с тяжелой головой и в который раз с завистью подумал, как хорошо быть молчуном. Потом вспомнил, что напрашивался к Эске в постель, и мне стало совсем плохо.
Она же была весела, как ни в чем не бывало. Я попросил у нее рассолу и мрачно потупился. Передник на ней был уже не засаленный, а свежий как лепесток лилии, платье новое, с накрахмаленными манжетами.
- Гостей ждешь? - спросил я зачем-то.
- У меня уже есть один гость, - усмехнулась она, - зачем мне больше?
- Если ты имеешь в виду одного беспутного типа, от которого разит как из винной бочки, то он не гость, а работник. Тебе телегу разгрузить или заделать крышу у сарая?
- Весной заделаешь.
- До весны ты меня сто раз выгонишь.
- Выгоню? - она уничтожающе снисходительно похлопала меня по плечу, - ну что ты, я добрая.
Крышу я ей все-таки починил. Пока возился три часа на морозе, дурь мою всю выдуло, голова прояснилась, руки одеревенели. Я отогрелся у камина, потом с удовольствием съел обед на кухне и разговорился с сыном Эски Домиником. Он был славный мальчик, только слишком робкий и застенчивый, что не удивительно у такой властной матери. Я смастерил ему игрушку из ореховых скорлупок и напевая вышел в зал в надежде встретить кого-нибудь из друзей.
Знакомых не оказалось. Эска стирала крошки со стола в поднос, она улыбнулась мне и склонилась над подносом, а в мою продутую морозным ветром голову пришла мысль, ясная как отполированный алмаз: «А ведь это всё для меня: и белый передник, и причесанные волосы... и разрази меня гром, если я, не имея ни гроша за душой, воспользуюсь ее расположением и пристроюсь как облезлый кот к господской кухне. Я, конечно, приколочу ей все полки и починю все дверцы в буфетах, но как был слугой, так и останусь. Я сам не переступлю через свое ничтожество. А вчера – то было спьяну».
Я остолбенел от своей роковой мысли, но меня вовремя дернул за рукав Доминик. Он уже сломал игрушку из скорлупок, и просил новую. Тут я вспомнил кое-что и повел его на чердак, в свою бывшую комнатушку. Там должна была быть моя любимая игрушка – пластинка-радуга, которую я подобрал на полу у доктора Орисио много-много лет назад. Пластинка переливалась тремя цветами: красным, зеленым и синим. Если удавалось сосредоточиться и увидеть все три цвета одновременно, начинали происходить неожиданные, но вполне безобидные вещи: падал стакан, открывалось окно, закипал кофейник... предугадать что-то было невозможно. Однажды, когда я экспериментировал с пластинкой, гусиные яйца в корзине стали лиловыми. Их выкинули, потому что решили, что они отмечены дьяволом. Я, конечно, отмолчался.
Со временем мне надоели эти сюрпризы, тем более что неожиданность исключала всякий замысел, кроме шутки. Я засунул пластинку в ящик с хламом и забыл о ней.
Она нашлась на старом месте. Доминик смотрел на нее без всякого интереса.
- Ты видишь радугу? - спросил я.
- Нет, - сказал он, - что-то зеленое.
- А синий? А красный?
- Не вижу, - признался он.
Я раскрыл оконце и выставил пластинку на свет. Я отчетливо видел три цвета: красный, синий, зеленый. Доминик поежился от холода и признался, что различает еще и синий, но, по-моему, врал мне, чтобы не разочаровывать. Он был славный мальчик.
- Странно, - сказал я и сосредоточился.
Окно с треском захлопнулось. Моя игрушка действовала.
- Сквозняк, - грустно сказал Доминик.
- Возьми, - я протянул ему пластину, - и попробуй все-таки увидеть все три цвета.
Он сунул ее в карман без всякого энтузиазма.
********************************
Хозяйство у Эски было все-таки порядком запущенно. Я с удовольствием занимался починкой и подправкой и, кажется, вполне отрабатывал свою тарелку супа и крышу над головой. Пришлось побыть и вышибалой для особо разбуянившихся посетителей, и истопником, и водоносом.
Поздно вечером мы сидели с Джоло в уже опустевшей харчевне, и Эска обслуживала нас сама. Она как будто и не устала за долгий день. Лично я валился с ног. Джоло смотрел на нее грустно и покорно как преданный пес. Кажется, я начал понимать, почему он до сих пор не женат. Что-то в этом духе я ему и сказал.
- Да, - кивнул он, - всё жду, когда она согласится. Она стоит того, правда?
- Жди, - сказал я.
- А ты-то почему не женат, Кристи-Заморыш? Королеву ищешь? Или со смертью воюешь? Так наплоди детей ей назло – вот и всё!
- Непутевый я, и нет у меня ничего. Какие дети!
- Ерунда. Хозяин из тебя отменный, всё в руках горит, тебе надо только найти женщину с хозяйством и пристроиться, раз своего дела открыть не можешь.
- Да я, было, пристроился, - признался я опустошенно, - и женщину нашел, и сразу трех детей, и дом, и сад, и бакалейную лавку...
- Ну? И?..
- Это было в Араклее.
Мы выпили на этот раз совсем немного, но развезло меня прилично. Я даже не сразу сообразил, что происходит, кто вошел, и откуда такой до боли знакомый звук – бряцанье оружия. Голова моя сладко кружилась, словно плыла по волнам отдельно от тела, как арбуз по реке. Я обернулся медленно, спиной чувствуя приближающуюся жуть. Жуть заключалась в том, что пришли за мной.
Это были люди из охраны одной из самых знатных дам в Тиноле – графини Гринцинии Гальма, о которой я слышал, но которую никогда не видел. Никаких дурных слухов, кроме склонности к любовным приключениям, о ней не ходило. По нашим временам, когда что ни аристократ, то своего рода монстр с немыслимыми пристрастиями, это была просто удача. Оставалось только радоваться, что меня потащат к этой легкомысленной даме, а не к герцогу Навскому, например. Но больше радоваться было нечему.
Легкомысленные дамы мне надоели до сухости в горле. Все было знакомо до тоски: записка, служанка, а еще лучше – вооруженная охрана. Не знаю, что они видели во мне особенного, какую такую нездешнюю красоту, но у кого бы я ни служил, рано или поздно хозяйские жены, сестры, тетушки и племянницы, такие же развращенные от безделья, как и вся знать в Навскии, требовали меня к себе. Мои интересы в расчет не принимались, хотя мне ничего этого было не нужно. Я, будучи самым заурядным человеком, хотел просто иметь дом, семью, кучу детей, дело, которым можно заниматься с чистой совестью и двух-трех хороших друзей. И еще, конечно, чтобы каждый человек умирал, когда ему положено. Вот, пожалуй, и все мои мечты.
Я понятия не имел, зачем понадобился этой графине, которой уже за пятьдесят, и которая меня и видеть-то не могла, потому что я только вчера объявился в Тиноле, но у меня появилось тоскливое чувство какой-то обреченности. Мои предчувствия обычно сбывались, и это мне совсем не понравилось.
Впрочем, сопротивляться было бесполезно. Я молча встал и пошел за одеждой. Эска пыталась что-то разузнать у хмурого капитана, но ничего не добилась.
- Не ходи с ними, - возмущенно сказала она мне, когда я вернулся с полушубком и шапкой, - они не имеют права, они – не полиция!
- В таких случаях лучше сразу подчиниться, - сказал я, наматывая шарф и прекрасно понимая, что героем в ее глазах не выгляжу, - я знаю, что это такое, сам служил в охране.
- Зачем ты ей нужен? Что у тебя с ней может быть общего?
- Не знаю, - усмехнулся я, - во всяком случае, общих детей у меня с ней нет.
- Побыстрей! - буркнул капитан.
Я накинул полушубок.
- Не волнуйся, хозяйка, скоро вернусь.
Эска только покачала головой.
- У меня дурное предчувствие, Кристи.
- В любом случае, мне терять нечего.
- Ну, если так...
Мне захотелось ее успокоить, потому что она и правда расстроилась и смотрела на меня большими встревоженными глазами кошки, у которой украли котенка.
- Ничего со мной не будет, - сказал я уверенно, - вернусь – расскажу.
- Смотри, не удери опять на шестнадцать лет, - усмехнулась она.
Снег скрипел под ногами, я шел, медленно трезвея и стараясь ни о чем не думать. Все догадки были бесполезны, но почему-то вспоминались слова Ведбеды о том, что я глуп, но за меня теперь будут думать другие. С первым я бы еще мог согласиться, но второе утверждение меня никак не устраивало.
Особняк графини Гальма располагался в самом центре Тиноля и выходил окнами на набережную. Наш маленький молчаливый отряд, борясь с метелью, пересек Цветочный мост, миновал заиндевелую ограду и мимо желтеющих из-под снега статуй добрался до парадного подъезда.
В огромной как зал прихожей я был тут же раздет расторопными лакеями и только потом обнаружил, что остался без охраны. Оказалось, что я был не столько пленником, сколько гостем. Это мне радости, впрочем, не прибавило, манера приглашать в гости говорила сама за себя. Господа есть господа.
У меня было достаточно времени, чтобы оглядеться и отойти от холода, пока за мной не пришла легкая как бабочка горничная и не предложила проводить меня к графине. Ее общество понравилось мне гораздо больше, чем угрюмый капитан со своими солдатами. Она улыбалась мне и охотно отвечала на вопросы, на которые знала ответы. Как ее зовут, она сказала, а зачем я нужен графине, понятия не имела.
- Матушка такая странная!
- Матушка? - удивился я.
Девушка, шедшая на полшага впереди меня, была в переднике и чепце и держалась очень просто. Я остановился.
- Ты разве не горничная?
- Горничная, - сказала она весело, - но я ее дочь. Незаконная. Графиня могла отдать меня в приют, или в монастырь, или подбросить кому-нибудь, как это принято у знатных дам, но она оставила меня при себе. Она так добра ко мне!
Девушка была очень красивая, смуглая, с голубыми глазами и огромными черными ресницами.
- Но это же дико – быть у своей матери служанкой, - сказал я ей.
Она пожала плечиком и улыбнулась.
- Нынешний король очень строгий и порядочный. Он запретил признавать незаконных детей.
- Как будто этим можно бороться с распущенностью!
- Ему очень трудно, - с сочувствием сказала девушка, - если б ты знал, кто его окружает... ой! Я ужасно болтлива, это правда!
- Не бойся, Лориан, я не служу в тайной полиции.
- Пройдем. Она, наверно, уже заждалась.
********************************
Лориан оставила меня одного в маленькой, благоухающей только что срезанными розами гостиной с лиловыми шелками и старинными картинами на стенах, с ярко горящими свечами, с источающим жар камином, со столом, уставленным сверкающими фужерами и графинами, с мягким ковром на полу и мебелью из черного дерева.
Я прошелся взад-вперед, чувствуя себя неуютно и тревожно. Мне казалось, что за мной наблюдают невидимые глаза. Жизнь научила меня быть терпеливым. Я ждал.
Когда из-за портьеры появилась эта женщина, я, прежде всего, почувствовал тоску, непонятно откуда взявшуюся, глубинную, щемящую тоску. Это был не страх, не разочарование, не дурное предчувствие... это было что-то до сих пор мною не испытанное.
У нее не было возраста. Ее красота усиливалась тем королевским достоинством, с которым она держалась, ее достоинство подчеркивалось строгим черным нарядом, который исключал всякую мысль о развлечении, ее волосы были черны, глаза голубы как летнее небо.
- Итак, ты, Кристиан, приемный сын трактирщика Юзеста Дерта, казненного шестнадцать лет назад за участие в заговоре против герцога Навского, - начала она глубоким низким голосом.
- Да, - сказал я подавленно.
- Тебе тридцать два года, из них шестнадцать ты отсутствовал.
- Да.
- Ты беден.
- Как церковная крыса.
- Тебе нечего терять, не так ли?
- К чему вы клоните, сударыня? Если вы считаете, что это я выдал Юзеста, и собираетесь предложить мне деньги за нечто подобное, то вы зря теряете время. Я ни в чем не виноват, хотя и не собираюсь это никому доказывать.
Лицо графини было непроницаемо, невозможно было понять, разочарована она, или довольна, или ей вообще всё равно.
- От тебя это и не требуется, - сказала она и указала на кресло, - садись.
Я сел, она устроилась напротив и долго молча смотрела на камин. Я снова ждал. Напоминание о заговоре испортило мне настроение окончательно. Я приготовился выслушать какое-нибудь отвратительное предложение, которое человеку порядочному и не так нуждающемуся в деньгах сделать бы никто не решился. Мне была отвратительна эта лиловая гостиная и эта слишком красивая женщина, нагонявшая на меня тоску.
- У меня не осталось сомнений, - сказала она наконец, - что ты мой сын. Мне достаточно было посмотреть на тебя.
Я чуть не подпрыгнул вместе с креслом. Лиловая гостиная как-то странно завертелась у меня перед глазами.
- Молчи! - опередила она меня, - ты ничего не можешь мне возразить, потому что ничего не знаешь.
Я мог возразить только то, что мы с ней совсем не похожи. Я вообще не похож ни на кого в этих краях. Да, у меня темные волосы и черные глаза как у большинства, но я не смугл, у меня белая кожа и совсем иные черты лица. Я скорее из Тераля, чем из Навскии.
- Никогда не ощущал в себе присутствия столь благородной крови, - пробормотал я.
- Ты удивлен, Кристиан, я знаю, - сказала графиня уже мягче, - я сама узнала об этом только сегодня утром. Я считала, что мой незаконный сын воспитывался в Приюте Бенедикта и умер в детстве. Но это был не мой сын.
- Как же вы узнали, сударыня?
- Женщина, которой я поручила отнести моего ребенка в Приют, обманула меня и отнесла его трактирщику. Сегодня утром она призналась мне... На этом твои несчастья кончились, Кристиан.
- Вы хотите устроить меня своим слугой? - усмехнулся я.
- Я хочу передать тебе свой титул и все свои владения, - сказала она с достоинством и непоколебимой уверенностью, - я хочу, чтобы ты стал моим наследником и немедленно. Завтра же. «Уж не сплю ли я с перепою?» - подумал я, - «вот тебе и дурное предчувствие!»
- Благодарю вас, сударыня, но ведь это невозможно!
- Почему же?
- Я же незаконный ваш сын, если это вообще так. Вам понадобится разрешение короля.
- Король благоволит ко мне, - улыбнулась моя новоявленная матушка, - об этом можешь не беспокоиться. Завтра же ты станешь законным графом Гальма.
У меня кружилась голова не хуже, чем от Тиманского пива. Мне страшно было подумать, какие возможности передо мной открываются с этого момента. Тем не менее, что-то я еще соображал.
- Король далеко, - сказал я, из последних сил стараясь мыслить трезво, - завтра вы никак не попадете в Трир.
- Король здесь, - ответила она спокойно, как будто короли так запросто разъезжают по всяким провинциальным городишкам, вроде нашего Тиноля.
- Сударыня, - сдался я, - вы сообщаете мне одно чудесную новость за другой!
- У всякого чуда есть своя причина, - усмехнулась она.
- Что же мне делать теперь? Я в полной растерянности...
- Надо полагать.
Графиня встала и подошла к столу.
- Иди сюда, Кристиан, мы что-нибудь выпьем за встречу. И за твое будущее. Я хочу за тебя выпить... ты мне нравишься, сын мой, жаль только, что ты так космат и небрит, и я не могу рассмотреть твоего лица.
- Боюсь, что я не похож на вас ни капли, ваша светлость.
- Это ничего не значит.
- Ну, а если вы всё же ошибаетесь? Если эта женщина снова солгала, а вы так поспешно отдаете мне всё, что имеете?
- Даже если я ошибаюсь, - улыбнулась она, - это тоже не имеет значения.
- Не понимаю.
- Ты поймешь очень скоро.
Странное подозрение вдруг пришло мне в голову. Я даже не допил своего вина.
- А как звали эту женщину? - спросил я хмуро.
- Ведбеда, - спокойно ответила графиня, - а что? Тебя что-то встревожило?
- Она следила за мной всю жизнь.
- Ничего удивительного. Она-то знала, кто ты.
- Но зачем она это сделала? Зачем ей было вас обманывать?
- Видишь ли, она оказалась членом некой секты, которая очень агрессивно относится к плотской любви, особенно внебрачной. И вообще ко всем проявлениям человеческих чувств. Ведбеда решила таким образом наказать нас обоих: и меня, и тебя. Если б я тогда знала, кто она, я бы никогда не доверила ей своего ребенка!
Мне было очень странно и забавно слышать от этой совсем еще не старой, красивой женщины, которая была чуть выше моего плеча, что я – ее ребенок. Сознание отказывалось воспринять тот факт, что я обрел Мать. Когда я смотрел на нее, щемящее чувство не покидало меня.
- Мне кажется, здесь кроется что-то еще, сударыня.
- Возможно. Мне всё равно.
- По-моему, вы не столько уверены, что я ваш сын, сколько этого хотите.
- А разве ты этого не хочешь?
- Обо мне и речи нет. Мне кажется, что я сплю.
Мы беседовали до полуночи. Я рассказал ей о детстве, о своих скитаниях по Лесовии и за ее пределами, и даже о том, что так мучило меня все эти годы.
- Я не выдавал Юзеста, - сказал я в который раз, - я даже устроился охранником к герцогу Навскому, чтобы понять, как он узнал о заговоре. Но тщетно.
- Видишь ли, мой мальчик, - вздохнула графиня, - герцог Навский знает всё сам, ему не нужны шпионы, его не интересуют доносы...
- Он ясновидец?
- Не он. Один из его Советников.
- Который?
- Зорлез.
- Он опасен?
- Как знать... Советую тебе никогда не иметь дела ни с герцогом, ни с его свитой.
О себе она тоже рассказала, я узнал, что она никогда не была замужем, но у нее есть три дочери, три мои сестры: одна здесь, я ее уже видел, вторая в монастыре, ужасно набожная, третья сбежала с каким-то проезжим купцом, и след ее простыл. Узнал я и еще много всяких деталей из ее бурной жизни.
Мы договорились встретиться в полдень. К этому времени графиня обещала уже подписать все бумаги, касающиеся моего перевоплощения из непутевого бродяги в знатного вельможу. Мне с трудом в это верилось.
На прощанье она протянула мне такой увесистый кошелек, как будто до обеда мне предстояло купить особняк с конюшней. Я отказался от него с небрежной легкостью человека, у которого завтра будет в тысячу раз больше.
- Завтра войдешь сюда как хозяин, - улыбнулась она, вскинула руки, притянула к себе мою голову и покрыла торопливыми поцелуями мое заросшее лицо. «Завтра же побреюсь», - решил я растрогавшись.
********************************
Странное у меня было состояние, когда я шел обратно. То ли я летел, то ли плыл, то ли вертелся, подобно вьюжным смерчам под ногами. Нельзя получать так много и сразу! Я наконец осознал, что я богат, я бешено богат!
Меня бросило в жар, несмотря на мороз. Я ввалился в харчевню в распахнутом полушубке, весь горя от возбуждения и восторга.
Эска немного остудила мой пыл. Я и забыл, что она ждет и волнуется.
- Что с тобой? - она кинулась ко мне и вцепилась в рукава моего полушубка, - на тебя напали?
- Да что ты! - усмехнулся я, - я сам нападу на кого хочешь!
Эска тревожно заглядывала мне в глаза.
- Всё в порядке?
- Всё очень хорошо. Ты не спала?
- Нет, конечно... Слава богу, что всё обошлось! Ты голодный?
Я вдруг понял, что зверски проголодался.
- Да-да-да! - проговорил я страстно, - принеси мне что-нибудь, можно холодное.
Эска принесла поднос с едой в мою комнату. Она села со мной за стол и приготовилась слушать. Я обгладывал куриную ножку и думал, с чего начать. И начал.
- Ты бы вышла за меня замуж? - спросил я, проглотив последний кусок и чуть не подавившись от волнения.
Она посмотрела на меня грустно и устало.
- Конечно.
- Ты не шутишь?
- А ты?
Три свечи догорали, взволнованно дрожа от моего дыхания. Я взял ее маленькую, но сильную руку, натруженную и шершавую, согрел ее в своей руке, как маленького беспризорного зверька. Я знал, что у этого зверька теперь будет хозяин, который не даст его в обиду и сделает для него всё, что сможет.
- У меня разбилось зеркало, как только тебя увели, - прошептала Эска, - это очень плохая примета.
- Я куплю тебе сотню новых, - сказал я.
- А я куплю тебе новый камзол, - улыбнулась она, - твой совсем износился.
Она была еще в прежней жизни, а я был уже в новой. Слова ее вернули меня к реальности. Мы сидели в старой корчме, у меня действительно был поношенный камзол, потертые штаны и заштопанные носки. У меня и денег еще не было, и бумаги еще не были подписаны. Я решил ничего пока ей не говорить. Тем более, она восприняла бы это как розыгрыш.
- Я смогу тебя обеспечить, это я тебе обещаю, - сказал я уверенно, - не думай, что я собираюсь просто пристроиться к твоему хозяйству.
- Не думаю, - вздохнула она и перечислила еще кучу вещей, которые собирается мне купить.
Пытаясь приостановить этот унизительный для меня перечень, я ее поцеловал. Я мечтал об этом лет двадцать пять, а может и больше. Я был неравнодушен к ней, наверно, с пеленок. И что мне было до того, что она уже не так свежа, стройна и ослепительна как раньше? Прекрасней Эски никого не было и быть не могло.
Мне казалось, что ко мне снизошла богиня. Я боялся дотронуться до нее, я с трепетом снимал ее одежды, я не мог насмотреться в ее кошачьи глаза. Мне дикой показалась бы мысль, что простая трактирщица недостойна меня, новоявленного графа Гальма, мне бы такое даже в голову не пришло. Это я был, есть и буду ее недостоин.
Эска проснулась раньше и уже занялась делами. Я обнял ее подушку, насладился запахом ее волос и встал счастливый и окрыленный. Оделся, умылся, побрился наконец и нашел себя вполне сносным. Эска потрогала мою отполировано-гладкую щеку и сказала, что теперь я выгляжу совсем беззащитным.
- Почему это? - возмутился я.
- Не знаю, - она пожала плечом - я ведь уже говорила, что ты мне кажешься уязвимым, и что тебя легко обидеть.
- И за такого нытика ты собралась замуж?
- И не передумаю, - засмеялась она, - не надейся!
После обеда мой час настал. Я отправился к графине Гринцинии Гальма.
Ветер стих, но всё равно было очень холодно. Я дошел до особняка, порядком отморозив свое беззащитное отныне лицо. Возле парадного подъезда стояли кареты, в доме чувствовалась суета. Я, конечно, волновался, но волнение мое было приятным и радостным. Впрочем, не долго.
Привратник меня не впустил. Я понял, что он не узнал меня без бороды и усов и терпеливо объяснил ему, что я тот самый вчерашний гость, и что графиня ждет меня.
- Сожалею, - ответил он торжественно, - но графиня не сможет принять вас.
- Как это не сможет? - неприятно удивился я, - почему?
- Госпожа графиня умерла.
Никогда в жизни я не слышал столь убийственной для меня фразы. «Госпожа графиня умерла!» Я тупо смотрел на привратника, не в силах понять, что происходит.
- Как умерла? Еще вчера в полночь мы с ней разговаривали!
- Через час, как вы ушли.
Еще минут пять мы говорили об одном и том же, я повторял, что такого не может быть, а он твердил свое. Его терпению можно было удивиться. Потом я наконец опомнился и захотел узнать подробности, но подробностей он не знал или не хотел говорить кому попало. Тогда я попросил позвать Лориан.
Дверь захлопнулась у меня перед носом, минут через десять, когда я уже перестал надеяться и окончательно околел, ко мне вышла заплаканная горничная и завела меня в прихожую. Оттуда мы на цыпочках прошли в какой-то закуток для слуг и сели на скамью.
- Я знаю, что ты мой брат, - сказала она всхлипнув, - я тебя ждала...
- Графиня тебе всё рассказала?
- Да. Когда поняла, что умирает.
- А как она это поняла?
- Силы стали уходить из нее как песок сквозь сито. Бедная мама!
Лориан опять всхлипнула и уткнула носик в батистовый платок.
- Что она тебе говорила? - спросил я, чувствуя смутную тревогу, смерть графини слишком напоминала смерь сестры Джоло.
- Почти ничего. Ей было очень плохо. Она велела мне взять деньги и уехать отсюда немедленно. Она настаивала, но не могла же я ее бросить в таком состоянии!
- Тебе надо было уехать, - сказал я мрачно, - ты красива, а тут, как я понимаю, на красивых женщин мор!
- Тише! - она испуганно подняла на меня заплаканные глаза, - у нас слишком много гостей...
- Ты подозреваешь кого-нибудь?
- Упаси бог! Матушку никто не убивал, она была одна, просто...
- Что просто?
- Просто она знала, что умрет.
- Почему ты так думаешь?
- Она сказала мне: «Я все-таки не успела». Понимаешь?
- Да. Я понимаю, почему она так спешила сделать меня наследником. У нее не было опасной болезни?
- Нет. Матушка никогда ни на что не жаловалась.
- Значит, ее убили.
- Тише, умоляю тебя!
Мы оба надолго замолчали. Вокруг была тишина, скорбная и тревожная. Я снова столкнулся лицом к лицу с внезапной смертью, и в этот раз, надо признать, она посмеялась надо мной изощренно!
- Давай поделим деньги пополам, - предложила Лориан чуть слышно, - ты же не посторонний.
Речь, видимо, шла о кошельке, от которого я вчера широким жестом отказался.
- Бери всё, - сказал я твердо, - и немедленно уезжай отсюда. Ты и сама знаешь, что тебе опасно тут оставаться.
- Но завтра похороны. Должна же я проводить ее в последний путь!
- Нет!
Не знаю, почему Эска считала меня беззащитным, но на Лориан я нагнал ужаса одним только словом. Слезы ее высохли, она кивнула и поспешно пошла собирать вещи. Я смотрел ей вслед и думал, что, наверно, никогда ее больше не увижу. А жаль...
Обратно я шел, мороза уже не чувствуя. Камни моих воздушных замков рушились на меня медленно и весомо, как вполне заслуженные подзатыльники, и мысли мои путались. Я потерял мать, не успев ее обрести, я потерял свое призрачное богатство, я получил очередной плевок в лицо от смерти, от внезапной, безвременной, предательской смерти, которую так ненавижу. И (о, ужас!) я обещал Эске то, чего уже никак не смогу выполнить: обеспечить ее. Вот она – моя тоска, тревога, и разбитое зеркало...
Итак, я беден, безроден, лжив, беспомощен перед смертью и как идиот гладко выбрит!
********************************
Эска примеряла свадебное платье. Ее подруга помогала ей подшивать его снизу и сидела на полу. Мне стало не по себе, когда я увидел эти радостные приготовления.
- Я уже договорилась со священником, - сообщила Эска, - завтра утром он нас обвенчает.
Чему тут было удивляться? Она привыкла всё решать и делать сама. А я всегда с удовольствием готов был ей подчиняться.
- Ничего не выйдет, - сказал я.
Эска посмотрела на меня вопросительно, вся внутренне напрягаясь как зверь перед прыжком.
- Ильма, выйди, - попросила она подругу.
Та вышла, бросая на меня любопытные взгляды.
- В чем дело? - сухо спросила Эска, - ты уже передумал?
- Завтра утром похороны, - сказал я, - я не могу венчаться, когда хоронят мою мать.
Пришлось рассказать ей всё, как есть. И про мой взлет, и про мое падение. Она смотрела на меня то с надеждой, то с жалостью, она переживала вместе со мной эту короткую и очень странную историю, и я был ей за это невыразимо благодарен. Я всё рассказал, и мне стало легче.
- Я обманул тебя, - закончил я, - у меня нет ни дорлина. Зачем тебе такой муж, Эска?
- Дело не в твоей бедности, - вздохнула она, - а в твоей гордости. Из-за нее ты сбежал от меня на целых шестнадцать лет, из-за нее ты хочешь отказаться от меня навсегда! Правильно мне нагадала когда-то Жеральдина, что я буду ждать тебя всю жизнь...
Она была так прекрасна в недошитом белом платье с приметанными рукавами и не подвернутым подолом! Она была похожа на молодую девушку, у которой вся жизнь еще впереди, и которой безумно хочется счастья. Я обнял ее и прижал к себе так крепко, как мог.
- Прости меня, Эска. За всё. И не слушай свою Жеральдину. Если я тебе нужен, я никуда от тебя не уйду. Ни за что!
- Хотелось бы верить, - сказала она.
Остаток дня прошел в мелких хлопотах, ночь – как в бреду. Я почти не спал, и мысли, одна хуже другой, лезли в мою голову. Эска делала вид, что спит, но, по-моему, тоже о чем-то напряженно думала, или боялась чего-то.
Утром я отправился на похороны. Близко меня не подпустили, было много особ, куда более значительных, чем я, в том числе наследник всего состояния, кузен графини Гийом Гальма и даже, видимо, сам король Лесовии Эрих Четвертый. Лориан не было.
Я проследовал в толпе слуг до кладбища, постоял там до самого конца, пока графиню не занесли в склеп и не закрыли ворота. Ворота я внимательно рассмотрел и решил, что перелезть через них – дело нехитрое. Проститься с матерью я должен был по-своему и без свидетелей.
Наверно, это было безумием – идти ночью, в мороз через весь город на кладбище. Эска не хотела отпускать меня и бежала за мной в ночной рубашке до самой двери, на нее пахнуло снегом и ветром с улицы, и я поспешно закрыл за собой дверь.
********************************
Круглая равнодушная луна освещала печальные молчаливые холмики могил и памятники. Дорога к склепу Гальма была вытоптана, искать ее не пришлось. Мне не было жутко, только ненависть и печаль наполняли мою душу. Я ненавидел смерть и хотел доказать ей, что я ее не боюсь и презираю. Я был безумен.
Через ограду нетрудно было перелезть, но она оказалась открыта. Я не спеша вошел в темноту каменного мешка, последнего убежища человеческих тел. Темнота была полной, лампа, которую я принес с собой, долго не зажигалась от холода и влаги, а когда наконец вспыхнула, я чуть было не пожалел об этом. Передо мной были столы, убранные покрывалами, на столах вместо яств лежали покрытые истлевшими тканями скелеты. Лампа дрожала в моей руке, и тени вокруг зловеще покачивались вместе с ней.
Гринциния тоже лежала под покрывалом, я осторожно откинул его и склонился над ней.
Лицо ее было запудрено до белизны, губы подкрашены розовым, волосы убраны под вышитую жемчугом шапочку, глаза закрыты навсегда. Когда я беседовал с ней, я стеснялся смотреть на нее, и больше смотрел в пол, чем на ее лицо. Теперь я мог разглядеть его внимательно и запомнить на всю оставшуюся жизнь. «Ты не успела, мама! Как жаль, что ты не успела даже сказать мне, чего ты опасаешься!»
Странная игра светотени заставила меня поднять голову. Испытав внезапный приступ леденящего ужаса, я выпрямился.
На меня смотрели глаза, полные невыразимой пустоты. Да, сначала я увидел только глаза, а потом уже всю женщину, стоящую в изголовье. Я потерял дар речи, а может, и чувство времени.
Никогда не думал, что красота может быть столь отвратительна. Не помню, какое на ней было платье, и было ли вообще, ничего не помню, кроме ее удлиненного лица с впалыми щеками, с большим выразительным ртом, с глазами огромными и жуткими, почти лишенными какого-либо цвета.
Я понял, что ненавижу ее, раньше, чем пришел в себя.
- Кто вы? - сам собой пролепетал мой язык.
Женщина молчала долго, потом ответила низким голосом, почти не открывая рта.
- Твоя ненависть ко мне так сильна, что я пришла.
- За мной? - спросил я, покрываясь липким потом.
- Нет, - сказала она бесстрастно, - все боятся меня, и только ты ненавидишь. Твоя ненависть мешает мне.
- Я тебя еще и презираю, - сказал я, приходя в себя, - ты стервятница, ты предательница, ты воровка! Ты берешь то, что тебе не положено!
- Не тебе судить, что мне положено, Кристиан.
- Возможно. Но мне тебя ненавидеть.
- Если ты уцелел в Араклее, это не значит, что ты бессмертен. Твоя ненависть бессмысленна. Я всё равно приду за тобой.
Я поискал глазами что-нибудь тяжелое, чтобы запустить в это бесстрастное привидение с жуткими глазами. Кроме костей на соседнем столе, ничего подходящего не оказалось.
Я швырнул в нее плечевой костью, она прошла насквозь и ударилась об стенку.
- Чем больше ты будешь мне мешать, тем быстрее я за тобой приду, - заявила эта бестия и начала таять прямо на глазах.
Через минуту мне уже казалось, что у меня просто бред. Я был один, графиня лежала с откинутым покрывалом и прекрасно-бледным ликом, плечевая кость валялась у стены. Я подобрал ее и положил на место, извиняясь в душе перед неизвестными останками. Потом снова наклонился над Гринцинией и всем назло поцеловал ее.
Губы у нее были совершенно холодные и неподвижные. Я не мог согреть их своим теплом, мне самому было зябко. Не знаю, зачем мне это было нужно. Наверно, я надеялся как мальчишка, что она оживет после моего поцелуя подобно спящей красавице.
- Ты ее любовник?
На этот раз голос был мужской и вполне реальный. Это мог быть только сторож, поэтому я не испугался как в прошлый раз.
- Не склеп, а проходной двор, - подумал я оборачиваясь.
Человек, который окликнул меня, на сторожа походил мало, он был не молод, но по-воински подтянут, распахнутый лисий полушубок открывал взору позолоченный камзол и сверкающую каменьями пряжку на поясе. Лицо его с резкими мужественными морщинами, было чисто выбрито, в чертах сквозило что-то ястребиное и надменное.
- Я спрашиваю: ты ее любовник? - повторил он строго.
До меня уже дошло, что положение мое наиглупейшее. И невероятнее всего выглядит чистая правда.
- Нет, - сказал я, - могу поклясться.
- Кто же ты ей?
- Никто.
- Тогда, что ты здесь делаешь?
- Лечусь от страха, - соврал я первое, что пришло мне в голову.
- Вот как?
- Боюсь покойников. Мне сказали, что это верное средство.
Надменный незнакомец усмехнулся, и мне показалось, что он мне ни капли не поверил. Впрочем, тон его немного смягчился.
- Ты кто?
- Кристиан Дерта, приемный сын Юзеста.
- Ты живешь в Тиноле?
- Да.
- А может, ты вор?
- Что тут воровать? - я дернул плечом, - кости?
- Я видел тебя на похоронах, - сказал он задумчиво.
- Ну и что? Я... я люблю похороны. Это так красиво!
- Ты находишь?
Я понял, что заврался окончательно.
- Да. Только покойников боюсь...
- Ладно, - усмехнулся незнакомец, - разберемся. Выходи.
Мы вышли. У ворот стояли два телохранителя, они переступали с ноги на ногу от холода и зевали, но я понял, что даже в полусонном состоянии они прекрасно могут взять меня за шкирку и отправить, куда следует.
- Заприте его у меня в подвале, - распорядился этот надменный тип, - я приду потом.
********************************
Подвал был оборудован под тюрьму. Тут были и решетки, и солома в углу, и наглые крысы. Над головой у меня располагался замок барона Фребби, если я еще не забыл свой родной город. Барон Фребби был одним из самых влиятельных вельмож в городе и любимцем герцога Навского. Матушка предупреждала, что от него тоже лучше держаться подальше. Он подл и вероломен.
Я провел на вонючей соломе три дня, с ужасом думая, что сейчас чувствует Эска... Ворвалась метель, белым парусом надула ее рубашку, метнула снега в ее черные волосы, и я закрыл за собой дверь. Неужели я не выберусь отсюда и никогда ее больше не увижу?! Меня заперли на всякий случай и забыли обо мне!
На третий день меня покормили. Потом за мной пришли. Я, грязный, заросший щетиной и противный сам себе был усажен в обитое шелком кресло напротив стола, уставленного яствами и винами.
Через некоторое время, когда я уже мысленно обгладывал цыпленка в тесте, вошел мой незнакомец с ястребиным лицом.
- Ну что ж, - сказал он бодро и вполне беззлобно, - ты стойко выдержал свое заключение, - и я тоже не тратил времени даром. Мне врать нельзя. Нельзя. Ты понял?
- Что вы хотите сказать? - пробормотал я, мысленно выплевывая своего цыпленка.
- Только то, что теперь я знаю о тебе больше, чем ты сам.
- Откуда? - изумился я, но потом понял, что он послал своих людей к Эске, и она всё им рассказала. Вынуждена была рассказать. Бедная моя Эска!
Графиня умерла, Лориан уехала. Больше свидетелей не было.
- Мне всё известно, - самодовольно заявил этот ястреб и уселся в кресло рядом со мной, - ты человек скромный и порядочный, мне такие нравятся.
- Я ни на что не претендую, - поспешил я его заверить, - отпустите меня, ваша светлость, я ведь ничего преступного не совершил и не собираюсь совершать впредь.
- Конечно, - кивнул он и посмотрел на меня так пронзительно, как будто мы с ним два заговорщика и изъясняемся не словами, а мыслями, - конечно, ничего преступного.
- Я вас не понимаю, - сказал я, не желая участвовать в этом заговоре.
- Конечно, - еще раз проговорил он, - ты и не можешь меня понять.
Он встал, обошел вокруг стола, потом опять сел. Я чувствовал себя полным ничтожеством. Мне хотелось есть, пить и вымыться, и не знаю даже, чего прежде.
- Сама судьба свела нас в склепе, - заявил он очень серьезно, - но об этом ты будешь молчать. Ты понял?
Я кивнул. Я понял, что ему тоже нечего было там делать среди ночи, тем более что ему никто не мешал проститься с Гринцинией днем. Я понял, что в этом мы с ним действительно заговорщики.
- Ни слова об этой женщине, - добавил он, - никогда и никому.
- Обещаю, - сказал я, мне очень не терпелось вырваться на волю.
- Обещания мало. Клянись.
- Клянусь.
- Хорошо, - вздохнул он удовлетворенно.
- Господин барон, - сказал я как можно вежливее, - если я вам больше не нужен, отпустите меня поскорее. Я и так свое отсидел.
Ястреб посмотрел на меня снисходительно и похлопал по плечу.
- Ничего, ты меня простишь за это. Я же не мог знать, кто ты.
- А кто я? - спросил я раздраженно, мне надоела эта игра в кошки-мышки.
- Ты... как оказалось, сын одного весьма влиятельного человека.
Эта мысль мне почему-то в голову не приходила. Я был незаконный сын графини Гальма, об отце она даже не упоминала, и мне показалось, что она сама его уже не помнит. Уточнять же у нее, кто мой отец, было просто неприлично. Теперь я понял, что события принимают совсем другой оборот.
- Чей же?
- Короля Лесовии Эриха Четвертого.
Он следил за моим лицом. Ему было любопытно мое изумление и недоумение. Но я за последние дни разучился удивляться и чувствовал, что мое небритое лицо неподвижно как восковая маска.
- Вы шутите, господин барон?
- Я не шутник. Запомни это.
- Король не признает незаконных детей, - сказал я холодно.
- Тебя король признает, - ответил он серьезно, - ведь у него нет других детей.
- Ну и что?
- А то, что ты наследник престола.
Я лихорадочно соображал, похоже ли это на правду. Увы, это было похоже, и это объясняло уверенность графини, что она добьется от короля разрешения на наследство и титул для меня. И это как-то объясняло его приезд в наш маленький Тиноль. И это могло даже объяснить поведение Ведбеды, ее подмену детей и ее слежку за мной, если знать всех, причастных к этому делу лиц.
Я шестым чувством понял, что так оно и есть. И не испытал ни радости, ни торжества. Ноша была слишком велика, и она исключала для меня даже мысль о женитьбе на Эске. Пророчество Ведбеды сбывалось неумолимо.
- Ты – наследник престола, - повторил барон, не заметив во мне признаков радости и решив, видимо, что до меня не дошло.
У меня же было чувство, что я стал героем нелепой трагикомедии, которая мне уже надоела.
- Почему же, черт возьми, вы сидите в моем присутствии? - спросил я раздраженно.
- Потому что я король, - ответил он усмехаясь.
И тогда мне почему-то стало жутко.
Я лихорадочно вспоминал всё, что о нем слышал. Ничего определенного, кроме того, что он бывает жесток с теми, кого невзлюбил, и власти у него для этого предостаточно. Но это недостаток всех королей, мало-мальски прочно сидящих на троне. В народе говорили, что он строг, но справедлив. Его не презирали, как Эриха Третьего, и не боготворили, как Эриха Второго. Его не любили, но уважали и побаивались.
Вообще-то было даже интересно видеть человека, наделенного такой огромной властью, и убедиться, что у него такие же руки и ноги, как у простых смертных, такие же морщины на лице, такие же мешки под глазами, и залысины на лбу, отчего лоб кажется несоразмерно большим. Он и одет был не по рангу скромно, я встречал вельмож куда более роскошных.
Я долго пялился на него, пока не додумался извиниться.
- Ничего-ничего, - сказал он, - ты прав, мой мальчик, никто не смеет сидеть в твоем присутствии. Кроме меня, конечно.
- Вы уверены, что не ошиблись, ваше величество? Взгляните на меня. Разве мы похожи хоть немного?
- Внутреннее сходство гораздо важнее внешнего.
Где он увидел это сходство, для меня было такой же загадкой, как и всё остальное. Сыновние чувства во мне не проснулись. Он был слишком далек и слишком недоступен. Он был королем Лесовии, а я его подданным, кем бы он меня ни называл.
- Мы сегодня же уезжаем, - сказал король, - дело в том, что я тут как бы неофициально, даже не под своим именем... кроме барона никто об этом не знает, поэтому я не могу сейчас объявить тебя наследником. Но как только мы приедем в Трир...
Я его почти не слушал. Я с тоской осознавал, что мне придется покинуть этот город, в который только что вернулся, где я родился и вырос, где живут мои друзья и женщина, которая мне дороже всех на свете, и где разгуливает убийца моей матери!
- Могу я отлучиться по своим делам, ваше величество?
- Твои дела теперь – дела государственные. Ты себе не принадлежишь, мой мальчик.
- Я понял. И именно об этом хочу предупредить свою приемную сестру.
- Ни в коем случае!
- Но почему?
- Кристиан Дерта умер. Его нет. Есть наследник престола, у которого должна быть совсем другая биография. Мои Советники сочинят ее, как только мы приедем.
Меня всё больше заполняла та самая жуть.
- Ей сказали, что я умер?
- Разумеется.
********************************
Через неделю небольшой конный отряд, состоящий из короля, его сына и его немногочисленной охраны, галопом въехал в Трир через Южные ворота.
Дворец меня не поразил, я уже видел дворцы герцога Навского и Алонского, я бывал в Озерии и даже попал однажды в Дельфиний Остров. Все эти огромные роскошные муравейники напоминали друг друга. В подвале и на первом этаже размещались хозяйственные помещения и слуги, на втором этаже, куда обычно вела широкая парадная лестница, располагался сам хозяин и его приближенные, на третьем – Советники и их приближенные, выше и во флигелях размещались апартаменты для придворных и гостей. Каждый этаж жил своей автономной, поначалу незаметной, но очень напряженной жизнью.
Во дворце нас не встречали, король любил заставать всех врасплох, ибо тогда, как он говорил, яснее была видна природа человеческая. Людей он тихо и снисходительно презирал за их слабости и склонности ко всяким излишествам. У него же самого никаких слабостей не было, по крайней мере, я за всю неделю путешествия и тесного общения с ним их не заметил.
Во дворце на меня никто не обратил внимания, все засуетились: и прислуга, и придворные, – стараясь угодить так внезапно прибывшему королю. Атмосфера лени, праздности и веселья, которая была мне знакома по дворцам герцогов, быстро сменялась деловой рабочей обстановкой. Исчезли музыканты, пропали бутылки и фужеры за каждой занавеской, разбежались целующиеся парочки по углам, приобрели благопристойность наряды дам, и кавалеры начали ходить ровно, а не вихляя от стены к стене. Дворец посерьезнел и помрачнел как с похмелья. Король был раздосадован, хотя ничего другого и не ожидал.
- Не хотелось бы с тобой расставаться даже на час, - вздохнул он обреченно, когда мы прошли в его покои, - ты единственный, кого мне приятно видеть в этом вертепе... но ничего не поделаешь, надо привести себя в порядок с дороги, и дела, дела...
Он выглядел очень усталым. В лесу он мне казался гораздо моложе и, скажем, здоровее. Дворец как будто сразу придавил его и обескрылил.
- Скоро я помогу тебе в твоих делах, - сказал я убежденно.
- Не сомневаюсь, - улыбнулся он, - иди вымойся и переоденься. А вечером я тебя представлю всем этим дармоедам.
Слуги, которых он мне выделил, оказались расторопными. Пока я раздевался, с меня сняли мерки, пока я мылся, на меня уже сшили (или перешили) парадный костюм, пока я дремал в кресле, меня побрили и подстригли по последней моде...
Уже через два часа я мало чем отличался от придворных и спокойно разгуливал по дворцу, не привлекая к себе внимания. Посмотреть было на что: потолки, фрески, гобелены, статуи в нишах... даже полы были произведениями искусства. Я думал о превратностях судьбы и об Эске, которой никогда этого великолепия не увидеть, по крайней мере, до тех пор, пока я сам не стану королем. Я не испытывал ни радости, ни удивления... меня угнетала всё та же тоска и тихое раздражение на свое полное несоответствие тому, что меня окружало.
Третий этаж показался мне самым строгим из всех. Здесь было как-то особенно тихо и торжественно. Я еще не знал, что попал в царство Старшего Советника Мьекорма Мезиа, самого странного человека из тех, кого мне доведется повстречать. Зато на четвертом этаже было весело, из-за закрытых дверей доносилось сладкоголосое пение, суетилась прислуга, пробегали мимо яркие как бабочки фрейлины ...
В большом зеркальном зале с малиновыми занавесками на окнах стоял полумесяцем сервированный к обеду стол. На ослепительно-белой, шитой золотом скатерти, красовалась посуда, которую страшно было взять в руки, казалось, она сейчас рассыплется как тонкая льдинка. Глядя на эту посуду, я особо остро ощутил свою чужеродность всему этому великолепию, этой праздности и утонченности. В своем наряде я чувствовал себя как шут в колпаке с бубенчиками.
Вдобавок ко всему у меня развязался бант под подбородком. Я заметил это, глянув на себя в зеркало, попытался как-то его завязать и тихо выругался.
В зале никого не было, кроме мальчика-пажа в оконной нише, но и он рассмеялся надо мной звонко и жизнерадостно.
- Цыц, малявка, - сказал я беззлобно, - ну-ка пятки вместе, носки врозь, руки по швам. И глазенки в потолок.
- Давайте я вам помогу, - предложил он улыбаясь.
- Валяй, только не задуши меня этой петлей.
Паж едва доставал мне до плеча и был так же красив и изящен как посуда на столе.
- Вам не идут банты, - заметил он со знанием дела, - зачем вы его нацепили?
- А что, это не обязательно?
Мальчик развязал бант и сунул его мне в карман.
- Вы, наверно, из жуткой провинции! - заявил он сочувственно.
- Я из Навскии, - сказал я, не обращая внимания на его беспардонность.
- Не похоже. Навскийцы все смуглые, а вы…
- А я бледный как покойник.
- Вот-вот. Вам нельзя носить черное и лиловое. А этот темно-синий цвет вас просто убивает.
Минуту назад я считал себя изысканно одетым!
- Послушай, детка, раз ты такой знаток, может, покажешь мне, как держать вилку с ножом?
- Вы и этого не умеете? - усмехнулся паж.
- Я умею держать меч, - буркнул я, - это поважнее.
- Хорошо, так и быть.
Мы сидели друг напротив друга за пустым столом, на который прислуга уже начала приносить первые блюда в больших супницах. Мальчишка был как с картины, на нем безупречно сидел коричневый камзол в тон его шоколадных быстрых глазок, золотисто-желтые волосы падали своими легкомысленными завитками на пенно-белый воротник. Держался этот юнец дерзко и самоуверенно.
- Интересно, - сказал он, оценивая мои успехи, - кто это вас привел во дворец?
- Интересно, - отозвался я, - у вас тут все пажи такие наглые?
Я его позабавил своим ответом. Он долго смеялся.
- Кто вам сказал, что я паж?
- Скажи еще, что ты принц.
- О, нет. Я не принц! И не принцесса, как вы только что подумали... Но я не сержусь на вас. Более того, я обещаю вам свое покровительство.
- Ты? Мне?
- Да-да. Вы еще не понимаете, как вам повезло!
С этими словами дерзкий мальчишка вскочил из-за стола и убежал. Я взял с подноса бутерброд и поплелся, жуя на ходу, в свои покои.
От короля вышел человек так блистательно одетый, что я сам не заметил, как отвесил ему поклон. Это была старая привычка, которая въелась уже в печенки во время службы у герцога Навского.
У этого огромного человека, блиставшего камзолом как золотой самородок и обвитого жемчужными ожерельями словно цепями, было крупное, гладко выбритое и какое-то женское лицо, обрамленное седеющими локонами. Странный был контраст между его могучим телосложением воина и безвольно-глуповатым лицом с тусклыми голубыми глазками и мягкими румяными щеками.
Он глянул на меня вполне благосклонно, даже улыбнулся, по-моему, как доброму знакомому, и величественно двинулся своей дорогой. Он показался мне похожим на старого актера, который всю жизнь играл королей. Откуда мне было знать, что передо мной самое влиятельное после короля лицо в государстве, Советник Мезиа.
********************************
В моих апартаментах было тихо, просторно и безлюдно, мне даже показалось, что я сплю, потому что некому было подтвердить реальность происходящего. Я скинул надоевший камзол и свалился на широченную кровать, предназначенную, наверно, сразу для пятерых. Про наследника престола, кажется, все забыли и кормить не собирались. Потом кто-то тихо как мышь завозился возле шкафа, и я не сразу узнал слугу, которого мне представили сегодня днем во время примерок и приметок. Он был так сер и незаметен, а новых лиц так много за последние три часа, что имя его я, конечно, забыл.
- Я вас не беспокою, ваше высочество? - спросил он, как только я зашевелился.
Титул мой, как ни странно, был ему уже известен, а я думал, что об этом еще не знает никто во дворце.
- Нисколько, - сказал я равнодушно.
- Меня зовут Сетвин, - напомнил он, имя было такое же тусклое и незаметное как он сам, - я отвечаю за гардероб его величества...
- Вспомнил, - кивнул я, - гардеробщик.
- Старший костюмер, - поправил он, неожиданно приятно улыбаясь, - его величество так умерен во всем, в том числе и в нарядах, что работы у меня не много. Я могу служить и вам, если вы не против.
Что меня меньше всего волновало, так это наряды.
- Со мной у тебя тоже забот не прибавится, - сказал я.
- Я знаю. Вы не аристократ, это заметно.
- Да? - я встал, - по-моему, у вас тут не только пажи, но и гардеробщики наглые, как голодные коты. Тебе не кажется, что ты не соблюдаешь субординацию?
Он ответил очень вежливо, с легким поклоном. Это по форме. А по содержанию еще наглее прежнего.
- Мне показалось, что вы не вошли еще в роль наследника престола и не отвыкли от простого человеческого обращения... но если вы настаиваете...
- Я ни на чем не настаиваю, - буркнул я недовольно, - пока. Пока я ничего у вас тут не понимаю.
- Я мог бы вам объяснить, - предложил он запросто.
Этот наглый гардеробщик явно добивался моего расположения, но каким-то странным способом.
- На уровне прислужних сплетен? - усмехнулся я.
- Старший костюмер его величества – не такая уж маленькая должность, - ответил он.
- Да что ты! - мне почему-то стало смешно, - ладно, для начала объясни мне, когда король собирается обедать. Если он аскет, то я – нет.
- Увы, - снова улыбнулся этот тип, да так нежно, словно речь шла о его любимом ребенке, - наш король часто забывает о такой мелочи, как еда, когда работает. Это так. Я думаю, он вспомнит о еде только на вечернем приеме в вашу честь.
- В мою честь я предпочел бы, чтоб меня накормили уже сейчас.
- Я могу распорядиться насчет обеда, если вам угодно.
- Тебя послушают?
- Я надеюсь.
Сетвин отвесил мне поклон и исчез. Через несколько минут поварята уставили обеденный стол в моей гостиной супницами, салатницами, тарелками, бутылками и подносами с кренделями. И я почувствовал себя полным идиотом наедине с таким количеством блюд. Впрочем, гардеробщик был всё тут же, он пересматривал вещи в шкафу, по размерам сильно похожем на комнату, и явно ждал моего приглашения.
- Гардеробщик, тебе разрешается пить на работе? - спросил я невесело, он мне совсем не нравился и явно не годился в компанию наследнику, но это было лучше, чем ничего.
- Если костюмы моего хозяина в порядке, мне разрешается напиться хоть до поросячьего визга, - ответил он.
- Тогда иди сюда.
- А вам не кажется, что вы нарушаете субординацию?
- Ну, ты наглец!
Я пил впервые за две недели. В присутствии короля об этом и речи не было. Я пил, но легче мне не становилось.
- Вам не следует напиваться перед приемом, - заметил Сетвин, откупоривая новую бутылку алонского.
- Ты мне не нравишься, - сказал я не без удовольствия, - не нравишься, понял? Прекрати советовать то, что я и без тебя знаю.
- Не сомневаюсь, что у вас скоро будут более достойные собутыльники, - усмехнулся он.
- Ошибаешься. Я пью только с Джоло, но его здесь нет. А сегодня, сегодня не считается... запомни это.
- Конечно. И то, что я вам скажу – тоже не считается.
- И что ты мне скажешь?
- То, что никто вам не скажет. Хотя все будут думать.
- Ну, так говори.
Сетвин откинулся на спинку стула и устало посмотрел на меня тусклыми серыми глазами. Он был совершенно трезв.
- Не торопитесь считать себя наследником, ваше высочество. Возможно, тогда у вас будет шанс остаться живым. Впрочем, это маловероятно.
У меня как-то сразу вылетело из головы, что он гардеробщик.
- Так, значит, я не наследник?
- Вас будут так называть. Но это лицемерие.
- Кто же я, по-твоему?
- Вы почти что труп. И мне вас почему-то жаль.
Он был старше меня, но не намного. А говорил со мной как старик с молокососом.
- Договаривай, - сказал я мрачно, - если уж начал, так доводи до конца.
- Вам не достаточно?
- Кто мой враг? Кому я перешел дорогу?
- Герцог Навский. Он младший брат короля. И его сын, королевский племянник, и его дочь, и вся его родня... Но это общеизвестно. Это лежит на поверхности.
- А на самом деле?
- А на самом деле они даже не подумают шевелиться, чтобы тебя убрать. Можешь не сомневаться.
- Кто же мой настоящий враг?
- Ты сам.
Он навел такую тень на плетень, что становилось не по себе.
- Очень умная мысль, - усмехнулся я, - а главное – оригинальная! Человек всегда сам себе враг!.. Глупец, ты думаешь, меня сгубят мои пороки? Так у меня их нет!
- Ну что ж... тогда тебя сгубят твои достоинства.
- У меня их тоже нет, - пробурчал я.
- Тогда, чем черт не шутит, ты будешь королем. Но я тебе ничего не говорил. Ничего! Сегодня не считается!
И я вдруг понял, что он сам боится.
********************************
На мне был камзол из тифонской парчи, я стоял справа от трона и блестел как та утонченная посуда. Волосы мои были завиты и уложены, лицо выбрито, на руках белые перчатки. Внизу подо мной был зал с длинными роскошными столами и не менее роскошной толпой придворных, которая глазела на меня как на разукрашенную куклу.
Никого мое присутствие рядом с королем не удивило, слухи по дворцу расходятся быстро. Король встал, прошелся взад-вперед, поднял руку, чтобы все смолкли, и сказал то, от чего мне до сих пор неудобно.
Он сказал, что я его сын и наследник, и не поскупился приписать мне массу достоинств, которых у меня никогда не было. Мне давно казалось, что он, как влюбленная барышня, меня идеализирует, принимая желаемое за действительное, и теперь я в этом убедился. Я с тоской вспоминал Эску, которая любила меня, даже не подозревая о таком букете достоинств, которые мне тут приписали.
Женщины были хороши, некоторые даже очень, но ни одна из них не шла с ней ни в какое сравнение. Не те у них были походки, не те голоса, и в глазах было не то, такие далекие, чужие, непонятные и ничего не понимающие женщины...
Мне поставили трон рядом с троном отца. Я сидел на нем, испытывая страшное неудобство от своего вида и от своего положения, а мимо проходили те, кому выпала честь быть лично представленными наследнику престола.
Первым, как ни странно, был Советник Мьекорм Мезиа, тот, что так величаво и добродушно приветствовал меня в коридоре. Тогда он не знал, кто я такой. Теперь он улыбался по-другому. Нехорошо улыбался, как злейшему врагу.
- Отвратительный тип, - шепнул мне отец на ухо, - но умен. Приходится терпеть его вместе со всем его борделем.
Я видел, как Мезиа со сладкой улыбкой подошел к тому красивому пажу, что учил меня держать вилку с ножом, и что-то ему сообщил. Мальчишка дерзко рассмеялся. И ему это сошло.
Мне показалось, что король доволен этой сценой.
- Кто это смеет хохотать над Советником? - спросил я.
- Альфин. Не правда ли, хорош?..
- Жаль, что не женщина.
- Советник не любит женщин, - усмехнулся король.
- Так это его любимчик? - фыркнул я разочарованно, мне казалось, что здесь была тайна поинтересней.
- Ну, уж нет, - сказал король, - Альфин – слишком лакомый кусок для него.
Он сделал знак рукой, и юный красавец уверенно и самодовольно приблизился к трону прежде, чем племянник короля и его царственнородная сестрица. Этот любимчик улыбался. Мне казалось, он готов был посмеяться над любым, кто не так везуч и не так хорош, как он сам. Живые карие глазки сощурились, глядя на меня, одна бровь забавно приподнялась.
- Ваше величество, я уже знаком с вашим сыном, - заявил он весело, - правда, я принял его за...
- Меня не интересует, за кого ты его принял, - строго перебил его король, - меня больше волнует, за кого он принимает тебя.
Я подумал, что приобрел еще одного врага, красивого, ироничного и самоуверенного, у которого наверняка масса поклонников и покровителей, в том числе и Советник Мезиа. Ничего хорошего это не сулило.
Мальчишка продолжал улыбаться, но он прекрасно понял, что король не шутит. Он отвесил мне глубокий поклон и спросил, позволю ли я поцеловать свою царственную руку. Я позволил. Его губы обожгли меня даже сквозь перчатку.
Следующим потенциальным врагом был Эсхильо Навский, которому я буквально перешел дорогу. Он мог бы стать принцем, а потом и королем, не объявись внезапно какой-то наследник. Я почти ничего не слышал о нем, служа в охране, только то, что сыночек герцога обитает в столице и тянет из отца денежки.
Опасным он мне не показался. Скорее ленивым и сытым. И равнодушным ко всему, кроме удовольствий. Он был молод, слегка упитан, со вкусом одет, держался с достоинством, но так устало, как будто за плечами у него долгая, трудная жизнь.
Эсхильо сказал что-то длинное и учтивое, соблюдая этикет и прекрасно владея этим искусством, но я им не владел, да и представить не мог, что кого-то могло осчастливить мое присутствие, поэтому просто промолчал.
Потом была его сестра Норелла, особа, весьма некрасивая, но так тщательно накрашенная и так прекрасно одетая, что выглядела ослепительно. Я был восхищен не столько ею, сколько ее искусством скрывать свои недостатки. И свои мысли. Норелла сдержанно произнесла какую-то светскую любезность и ушла, даже не взглянув на меня, как следует, хотя я рассматривал ее в упор.
- Умна, - полушепотом комментировал король, когда она отошла, - и, как ни странно, порядочна. Жаль, что Бог обидел...
- А мне понравилась.
- Тебе понравилось ее платье. Ты просто не видел еще красивых женщин.
Я хотел сказать ему, что видел Гринцинию Гальма, но вспомнил, что поклялся молчать о ней.
- Вы, оказывается, ценитель женской красоты, отец?
- А как ты думал?
Я думал, что он аскет во всем. И от меня того же добивается.
- Вы правы, я не особенно понимаю в женской красоте.
- Вот это напрасно. Нельзя быть неразборчивым. Тем более теперь, когда ты наследник.
Потом были лица, лица, лица, согнутые спины, сладкие улыбки, юбки, шелестящие в реверансе, любопытные и осторожные взгляды... Я даже при желании не смог бы всех запомнить, но у меня и желания такого не было.
За столом по левую руку от короля сидел Эсхильо Навский, а по правую руку от меня всё та же Норелла. В профиль она и в самом деле была некрасива: длинный нос с горбинкой, губы тонкие, подбородок острый, темные узкие глаза все время опущены к тарелке. Я даже не пытался с ней заговорить, чувствуя между ней и собой какую-то ледяную стену.
Да и вообще, я чувствовал себя в полной изоляции, единственной отдушиной был отец, да, пожалуй, Сетвин. Если бы мы сейчас оказались с ним вдвоем, я бы уже не заявил, что он мне не нравится. Я уныло жевал и ждал, когда же наконец можно будет встать.
После застолья по распорядку следовали танцы. Медленные и торжественные. Как я потом узнал, в присутствии короля других себе двор не позволял. Кавалеры скучно и добросовестно водили по залу напыщенных дам, те ритмично приседали и обмахивались веерами в такт музыке. Я устал сидеть и прогуливался между колонн, вяло присматриваясь к окружающим. Интерес мой был от скуки.
Меня избегали, обходили стороной как прокаженного, но издалека с любопытством рассматривали, точно заморского крокодила. Я не испытывал от этого ни малейшего удовольствия и гадал, кто же первый осмелится со мной заговорить. Я вспомнил Сетвина и оценил наконец его смелость. Он мне нравился все больше.
Потом я неожиданно увидел его в дверях. На нем был строгий черный камзол, но не слуги, а скорее графа, короткий серебристый плащ, белые сапоги. Его тусклые волосы были собраны под обруч. Он запросто беседовал с неприступной Нореллой и кем-то из министров. Я перестал что-либо понимать, только то, что старший гардеробщик – действительно не такая уж маленькая должность.
- Ручаюсь, что вам скучно!
Я обернулся. Королевский любимчик меня не боялся, его прекрасные карие глазки сверкали дерзко и радостно. И откуда в нем было столько радости?
- Да что ты, - усмехнулся я, - мне страшно весело.
- У меня к вам предложение, наследник. Давайте не будем меряться силами, кого больше любит король. Я охотно уступаю вам свою позицию. Тем более что я уже обещал вам свое покровительство.
Говорил он, тем не менее, свысока, как будто знал, что всё это временно. В шутку. Трудно было понять, что за мысли теснятся в его кукольной головке.
- Приступай, - сказал я.
- К чему?
- К покровительству. Для начала скажи, что это за тип в дверях?
- Сетвин? Костюмер его величества.
- А на самом деле?
- И на самом деле. Для начала усвойте одну вещь: титулы здесь еще не самое главное. А главное то, насколько вы нравитесь королю. Или так: насколько вы нужны королю.
Эрих Четвертый восседал в это время на троне и смотрел на своих подданных как строгий отец на маленьких детей.
- Когда он уйдет, будет веселее, - улыбнулся Альфин, - обещаю вам роскошный вечер и бурную ночь. Посмотрите на Фларьо Алонского, он не успокоится, если не выпьет целый бочонок и не расколотит пару зеркал, посмотрите на его сестру... сам бы влюбился! А как она поет! А как обнимает!.. Посмотрите на этого мрачного типа, это Камилл Карсти, это он только сейчас такой мрачный, а если его напоить, он большой шутник... Жизель Жасми, у нее прекрасные танцовщицы, но сама она танцует еще лучше. Вы видели когда-нибудь танцующую змею?
- Видел, - сказал я, - в Дельфиньем Острове. И могу тебя заверить, что этой ночью я буду спать.
- О! Вы в самом деле так целомудренны, как говорил король?
- Я устал.
- Понятно... учтите, у вас здесь будет масса соблазнов. Не сегодня так завтра.
********************************
Ночь я действительно проспал, но спал плохо. Мы ушли с королем вместе, он простился со мной, но потом пришел и привел с собой своих телохранителей.
- Что это значит? - неприятно удивился я, - вы так опасаетесь за мою жизнь, ваше величество?
- Спи спокойно, - вздохнул он, - с ними тебе ничего не грозит.
- А без них?
- Это на всякий случай. Ты мне слишком дорог.
Телохранителей короля я знал прекрасно, это они притащили меня из склепа в подвал, это они сопровождали нас в дороге и за всё это время оба не проронили и пяти слов. Две огромные молчаливые туши расположились за дверями моей спальни и тихо побрякивали доспехами, меняя позу. Этот звук не давал мне уснуть, мне казалось, что я пленник. Впрочем, так оно и было. Меня ведь никто не спрашивал, хочу ли я ехать во дворец и вешать на себя этот странный титул, который вдобавок еще и ничего не значит.
Власти никакой, это очевидно. Зато дорога на тот свет уже открыта. Сетвин заявил, что я без пяти минут покойник, Альфин не принимает меня всерьез как временное явление, отец охраняет меня лучше, чем преступника от какой-то неведомой опасности. От какой же?
Кто мой враг? Мезиа? Его ненависть была неприкрытой, больше похожей на презрение. Да и что я ему сделал? Я же не заявил, что отставлю его, как только стану королем. Эсхильо? Ленив, добродушен и слишком хорошо воспитан. Норелла? Она строга, но не жестока. Скорее уйдет в монастырь, чем возьмет грех на душу. И слишком холодна со мной. А враг должен скрывать свои помыслы.
Альфин? Если скрывает свою ненависть, то переигрывает. А может, и нет. Может, так и задумано. Ведь мне уже хочется ему верить. Мне приятно с ним говорить, у меня всё время возникает желание еще раз увидеть его лицо. Этакая сирена в обличье прекрасного юноши, обещающая веселый вечер и бурную ночь... жаль, если он в самом деле меня ненавидит.
А может, у Эсхильо есть любовница, которая мечтает стать королевой? Однако, он не похож на однолюба, и вообще на человека, который хоть что-то обещает женщине. А если у Нореллы есть любовник, которому не терпится стать королем, то ему и без меня придется убрать еще двоих: Эсхильо и самого герцога. Не слишком ли большой размах?.. Стоп. А сам герцог? Если его здесь нет, то это не значит, что он не знает обо мне. Вот уж у кого достаточно сил, власти и честолюбия, чтобы убрать с дороги любого. Как же я забыл о нем?
Герцог Навский походил на своего покойного отца Эриха Третьего куда больше, чем его старший брат. Это был стареющий красавчик, обожающий роскошь и удовольствия, истеричный, чувственный, растративший в бурной молодости здоровье и всячески себя ублажающий. Дворец его был так великолепен, что после него королевский не произвел на меня должного впечатления. Правда, там я стоял на дверях, а здесь меня самого охраняли.
Откуда-то с нижнего этажа правого флигеля тихо доносилась печальная песня рожка. Что-то в ней было забытое и дорогое. Под нее хотелось плакать и всех прощать. Наследник престола не думал больше о будущем, он весь был в прошлом.
********************************
Советник Мезиа меня ненавидел. Тем не менее, ему пришлось заняться моим образованием. Король хотел, чтобы я хорошо разбирался в государственных делах, а для этого я должен был знать всё о Лесовии, и о каждой провинции больше, чем ее собственный герцог и его наместники.
У Советника было тихо, библиотека ломилась от книг, справочников, отчетов и карт. Он смерил меня высокомерным взглядом и спросил, умею ли я читать.
- Буквы знаю, - усмехнулся я, - надеюсь, вы и на словах мне кое-что объясните, Советник?
- С чего начать? - спросил он хмуро, - с географии? С засухи в Тарле, с крестьянских волнений в Тимане, или с нашего кошмарного военного положения?
- Географии не надо, - ответил я, - меня по свету помотало. Война меня интересует больше.
- Вот как?
- Почему наше положение кошмарно? Мы ведь ни с кем не воюем уже лет пятнадцать?
- Вот именно. Король не хочет воевать.
- Что же в этом плохого? Он ненавидит смерть.
Мезиа посмотрел на меня так, словно я жаба, которая неожиданно прыгнула на его свежую рукопись.
- У нас не царство Божие на земле, - сказал он с тихой ненавистью, - не воевать мы не можем. Он всем уступает, в результате почти весь Лемур принадлежит Триморью, а половина Тимана – Озерии. Я дам вам всю переписку с триморским императором и озерской королевой Ханной, я дам вам договоры и карты границ... читайте по буквам как умеете. А мне некогда.
- Нельзя так неприкрыто ненавидеть человека с первого взгляда, - заметил я, унося подмышкой целую кипу бумаг, - даже если он наследник.
Он догнал меня, загородил своим огромным телом мне дорогу. Он был спокоен.
- Король бездарен. Он никогда не обойдется без меня, запомните это. У него нет ни армии, ни гвардии, ни полиции. Всё это у меня. И только поэтому Лесовия еще не развалилась на отдельные куски как именинный пирог. Я ненавижу короля, и он это знает. Мы терпим друг друга, не более того. Это я говорю, чтоб у вас не было никаких иллюзий.
- Дело ваше. Но почему ненависть к королю вы переносите на его сына?
- Да потому что вы – то же, что и он.
Мне все-таки не хотелось с ним ссориться.
- Вы напрасно поверили той хвалебной речи, что он говорил вчера обо мне. У меня нет таких достоинств. Я совсем другой человек. Если надо, я буду воевать. И убивать, хоть мне это и неприятно.
- Тем хуже для вас, - сказал он угрожающе, - я буду вас терпеть, наследник, но не вздумайте рассчитывать на мою дружбу.
Очередной раз почувствовав себя круглым идиотом, я остался один в огромной библиотеке с кучей нудных писем и отчетов.
Недели через две я знал уже многое и многих. Начальника полиции, Тайной Канцелярии, Налоговой Канцелярии, Королевской гвардии, Дворцовой стражи... я не знал только, кто такой я сам. Фигура моя никому не внушала священного трепета, скорее, ко мне относились подозрительно, чем почтительно. Мне было ясно одно: никто всерьез не верил, что я на самом деле наследник, все ждали моей скорой смерти, как будто на мне написано было, что я приговорен.
Однако время шло. Ничего не менялось. Ни одного покушения на мою драгоценную жизнь не случилось. Отец даже отпускал меня в город без телохранителей, но при условии, что сам я буду вооружен до зубов.
Дни мои проходили довольно однообразно: утром в библиотеке или в кабинете за отчетами, днем в бешеных скачках за городом, вечером во встречах и беседах с бесконечно далекими людьми, которым надо было еще доказать, что ты не полный болван.
О политике я скоро говорить научился. Один раз прочитанное запоминалось мной навеки. Я помнил языки всех стран, где когда-то бывал, даже те, что мне были не нужны. Иногда мне казалось, что голова моя – это бездонная бочка, в которую всё сливается и ничего не выливается. Численность войск, размеры посадочных площадей, решающие даты, имена... всё сохранялось во мне как в справочнике. Я подозревал даже, что вижу больше цветов, чем остальные люди, но это трудно было проверить.
Но вот чего я не знал и не понимал совсем – так это их искусства. Тут я выглядел совершенным тупицей и предпочитал отмалчиваться. За две недели, да и за месяц нельзя было выучиться придворным танцам, прочесть всех поэтов, посмотреть все модные пьесы, изучить древних авторов, овладеть музыкальными инструментами и мастерством вести светскую беседу. В общем, выпить кружку пива и раскрошить мечом табуретку было гораздо проще.
Ночи проходили еще однообразней. Меня охраняли как пленника, я засыпал под грустную песню рожка и просыпался под скрип повозок во дворе. Тревога постепенно уходила, оставалась одна тоска. Однажды мне приснилась Эска, веселая, в накрахмаленном переднике и в новом платье. Я слышал ее голос и чувствовал, как рука ее ласково треплет мои волосы. Я был счастлив.
Проснувшись я долго лежал на нелепо огромной кровати, и мне совершенно не хотелось, чтобы начался новый день, потом пришел вечер, потом снова была ночь... мне осточертела моя жизнь. Эска была недоступно далеко, в другом мире. Во сне она была рядом, а в жизни я не мог уже вспомнить ее лица, помнил только свое изматывающе-обреченное чувство к ней, свою зависть, свою обиду, свою вину. Я даже не успел обрадоваться, что она моя жена, я не успел поверить в это. Зачем она мне приснилась?
Я понял, что хочу женщину. Хочу чувствовать ладонями теплую гладкую кожу и видеть горящие от желания глаза. Я не монах и не аскет. Я наследник престола. И я устал от одиночества.
Вечером я не отказался от пирушки у Фларьо Алонского, чем, кажется, всех удивил.
- А ты ничего, - сказал он мне после третьей бутылки, - пьешь как живой.
Я был пьян, поэтому добр и великодушен. И к фамильярностям в свой адрес уже привык.
- Тоска у вас тут, - сказал я безрадостно.
- Тоска, - согласился он.
- Какого дьявола вы все тут торчите? Вот ты, уехал бы к себе в Алонс.
- Не пускает.
- Кто?
- Твой родитель.
- Почему?
- Это ты у него спроси, зачем он держит у себя под носом всех, кого ненавидит.
Фларьо откинулся на спинку стула и захохотал. Он был молод, строен, кудряв, синеглаз, как все Алонские, и также самодоволен.
- И тебя он тоже ненавидит? - спросил я.
- Конечно! Я первый распутник во дворце! Тебе уже советовали держаться от меня подальше?
- Тоже мне, чума бубонная, - фыркнул я, потому что мне его бравада совершенно не понравилась.
Я огляделся. Несмотря на роскошь и высокие титулы присутствующих, это сборище мало чем отличалось от пирушки в обыкновенной корчме у дороги: духота, пьяные музыканты, полуголые танцовщицы, вполне доступные хохочущие женщины на коленях у распоясанных и расстегнутых мужчин, залитые скатерти и огрызки на полу. Спьяну это даже радовало глаз, и чувство вседозволенности не казалось крамольным.
Особого почтения к своей особе я, как и следовало ожидать, не заметил, зато любопытные взгляды ловил на себе постоянно, как будто меня вымазали в зеленой краске. Это утомляло даже больше, чем переписка королевы Ханны с Советником.
- А где Альфин? - спросил я безразличным тоном, на самом деле мне было любопытно.
- Альфин на наши сборища не ходит.
- Почему?
- Эстет. Книги, музыка, стихи... ему с нами скучно. И потом, если он здесь появится, его просто разорвут на части. Сначала женщины, а потом мужчины. Если хочешь его найти, поднимись к Советнику.
- Нет уж, спасибо, - буркнул я.
Какая-то девушка в переднике поставила рядом со мной кувшин. Тонкие руки ее дрожали то ли от страха, то ли от волнения. Я оглянулся и встретился взглядом с испуганными голубыми глазами на юном округлом личике. И чуть не задохнулся от тоски и горечи. Это была Лориан.
Я не произнес ее имени, я только взял ее за руку и усадил рядом с собой.
- Не бойся меня, детка. Лучше выпей со мной, и поймешь, что я не кусаюсь. Что ты там принесла?
- Пунш, - пробормотала она.
- Не бойся, - повторил я, - как тебя зовут?
- Лориан.
- Что ты здесь делаешь?
- Я служанка у Стеллы Алонской.
- Давно?
- Уже три дня.
- Понятно.
Мы выпили, я одним глотком, а она медленно и стуча зубами по бокалу. Я спиной чувствовал жадное внимание к нам обоим. Как-никак это была первая женщина, на которую обратил внимание наследник. Мне было смешно и противно и хотелось поскорее уйти куда-нибудь в тихое место и поговорить с сестрой без свидетелей.
Фларьо смотрел на меня вопросительно. Он считал, что его сестра Стелла гораздо привлекательней, чем ее испуганная служанка.
- У тебя вкус сапожника, - шепнул он мне на ухо.
На что я и послал его так же далеко и грубо как сапожник. Он икнул и впервые посмотрел на меня с уважением.
Мы вышли с Лориан в прохладный темный коридор. Я держал ее за руку и боялся выпустить и потерять как свое невозвратное прошлое и как свои несбывшиеся надежды.
- Вы меня не узнали, ваше высочество? - спросила она тихо.
- Конечно, узнал.
- Почему же вы спросили, как меня зовут?
- Не знаю. Только мне кажется, что мы должны быть осторожны, и я, и ты. Не нравится мне всё это! Пошли...
Комнатка у Лориан была небольшая в общем крыле для прислуги. Она только что въехала, поэтому вещи были не на своих местах, на полках и в шкафу беспорядок, окно грязное, на комоде пыль.
- У хозяйки убираюсь, а у себя некогда, - сказала она смущенно, извините меня, ваше высочество...
Я не собирался осуждать ее за неопрятность, я обнял наконец это беззащитное и такое близкое существо, эту единственную ниточку, которая связывала меня с моей прежней жизнью и с моей умершей матерью, и зажмурился от подступившей к горлу тоски.
- Какое я тебе высочество? Никогда меня так не называй. Во всяком случае, без свидетелей.
- Хорошо.
Чтобы сесть на стул, мне пришлось снять с него кучу одежды и переложить на кровать. Лориан села на краешек кровати и сложила руки как послушная ученица. Она была похожа на Гринцинию, хотя и не так красива, и не так величественна, и не так умна, наверное, очаровательное существо, которое стучит зубами от страха.
- Нас никто не слышит?
- Нет, никто.
- Как ты сюда попала, Лориан?
- По приказу короля.
- Ты тоже его дочь?
- Я? Нет-нет... Он ничего такого не говорил, я вообще не знала, что у них с матушкой что-то было... но раз ты его сын...
- Ты дочь Гринцинии, и он хочет видеть тебя во дворце. Это я могу понять. Я не понимаю, почему ты опять чья-то служанка?
- Потому что я незаконная дочь.
- Я тоже незаконный сын.
- Но ты – его сын.
- Ладно. Значит, король тебе покровительствует?
- Наверно.
- Чего ты в таком случае боишься?
Лориан смутилась. Щеки ее вспыхнули, глаза спрятались за черными ресницами, руки вцепились одна в другую.
- А ты? Чего боишься ты?
Я не смутился.
- Дело в том, что я еще сам не знаю.
- Я тоже, - пролепетала она.
Я был полон нежности к ней и жалости, но говорить мне с ней было как-то не о чем, да и осторожность не велела задерживаться тут надолго. Я встал.
- Хочешь еще выпить? - спросила она поспешно, и я понял, что ей страшно оставаться тут одной.
- А что у тебя есть?
- Алонское! - Лориан открыла шкафчик и достала оттуда бутылку и фужеры, - хозяйке присылают из поместья, - затараторила она торопливо и взволнованно, - я ей нравлюсь, вот она меня и угощает, она вообще неплохая хозяйка, только очень беспокойная, может и среди ночи меня поднять и на рассвете... Она говорила, что ты ей нравишься...
Я посмотрел на нее удивленно, меньше всего меня волновало, как ко мне относится эта распутная, богатая и избалованная дамочка, племянница герцога Алонского. Что-то в этом духе я и проговорил, пока Лориан разливала вино по фужерам.
- Не верь ей, - сказала Лориан шепотом и посмотрела на меня полными ужаса глазами, - и другим тоже, ее подруги еще хуже...
- И не собирался, - усмехнулся я и снова обнял ее, - потерпи немного, сестричка... со мной пока никто не считается во дворце, но когда-нибудь это кончится. Ты не будешь ни чьей служанкой и не будешь ничего бояться. Ладно?
- Я не доживу, - сказала она печально.
- Почему? Почему, Лориан?
- Так сказала Охтания. Она всё знает.
- Кто такая Охтания?
- Она... такая огромная, седая... она тут служит сорок лет.
- У кого?
- Откуда я знаю! Но все служанки ее слушают, она всегда знает, что говорит. Когда умерли Исмена и Шелла, она тоже предсказала. И раньше предсказывала.
У прислуги был свой мир, свои легенды и свои авторитеты. Я знать не знал никакую Охтанию, тем более не собирался слушать, что она там пророчит.
- Знаешь что, Лориан, не слушай никаких старых дур. В каждом замке свои сплетни и свои страшные истории, можешь мне поверить, я побродил по свету... Это от скуки или от глупости. Посмотри, на тебе же лица нет! Появилась новая служанка во дворце, и ее тут же запугали до смерти! Наверно, у них такая традиция.
- Но ты ведь тоже боишься!
- Я не боюсь. Я просто осторожен.
Пока я был с ней, Лориан немного успокоилась и даже заулыбалась, мне очень нравилась ее готовность к улыбке по любому поводу. Но когда я ушел от нее, не сомневаюсь, что страх снова заставил ее нахмуриться и прикусить губу. Тут я был пока бессилен ей помочь.
У Фларьо ничего не изменилось, пока я отсутствовал, только лежащих на полу прибавилось. Хмель как-то быстро вылетел из меня, и я сразу выпил еще бокал, чтобы вернуться в прежнее беспечное состояние.
- Напрасно вы пьете в одиночку, ваше высочество.
Напротив за столом сидела совсем даже не пьяная узколицая женщина с красивыми черными глазами. Пепельные волосы ее были скромно собраны под маленькую, расшитую жемчугом шапочку, платье тоже не отличалось вседозволенностью. В толпе я бы ее не выделил, не заметил бы даже, разве что ее пронзительные глаза, но когда она оказалась вот так напротив и обратилась ко мне, то я с удивлением увидел на ее породистом лице еще и проблески ума. Она смотрела, словно знала и понимала обо мне всё.
- Я вас как-то не заметил, - проговорил я, еще не зная, нахамить ей или сделать комплимент, - наверно, зря.
- Наверно, - улыбнулась она.
- Что вы здесь делаете? - спросил я, с презрением оглядываясь вокруг, мне странным казалось ее присутствие на этой пирушке.
- Что ВЫ здесь делаете? - спросила в ответ она.
- Пью, - сказал я.
Мне показалось, она меня жалеет, во всяком случае, понимает, какие кошки скребут у меня на душе. И не боится меня. И не рассматривает исподтишка как рогатого медведя, а просто разговаривает со мной.
- Тогда налейте и мне, ваше высочество, я охотно с вами выпью, если, конечно, вас не смущает, что я женщина.
- Почему это должно меня смущать?
- Ведь вы их презираете?
- В самом деле? Обо мне ходят такие слухи?
Я налил вина нам обоим. Она смеясь поднесла бокал к губам и отпила один глоток. Я одним глотком, конечно, не ограничился.
- Ну, если верить королю... и прочим дамам, которые пытались вас соблазнить...
- Не замечал, - сказал я честно, - по-моему, ваши дамы боятся меня как судного дня. Я что, так страшен?
- Вы дико красивы, ваше высочество. Но у вас такой строгий, хмурый, насупленный вид, что задаешься вопросом: умеет ли он вообще разговаривать?.. Я не слишком откровенна с вами?
- Ничего. Советник Мезиа спросил, знаю ли я буквы.
Она рассмеялась. Эта веселая, смелая дамочка нравилась мне всё больше. Фларьо, который, не подавая признаков жизни, лежал рядом на столе как на подушке, вдруг яростно запел о том, что грянули все трубы, призывая в поход, и враг будет разбит. Его поддержал чей-то голос из-под стола. Моя дама рассмеялась еще громче, потом решительно отодвинула бокал и сказала:
- Пойдемте ко мне. У меня тихо, и можно спокойно поговорить.
Никакого кокетства в ней не было, и мне стало даже жаль, что она вовсе не собирается меня соблазнить, а только побеседовать.
********************************
Ее апартаменты располагались на том же этаже, только несколькими коридорами дальше. Служанки разбежались как мышки, и мы остались вдвоем в просторной гостиной, убранной шикарно, но со вкусом, насколько я вообще мог судить о вкусе.
- Я достаточно знатна, чтобы принимать вас, - улыбнулась она, - пусть вас не смущает, что я не была вам представлена... мой отец – герцог Тиманский, я его младшая дочь Эджелия.
Не знаю отчего, но она уже казалась мне красивой.
- Почему же вас не представили?
- Я была больна.
- Теперь вы здоровы?
- Вполне.
На стол она поставила всё сама: и вино, и фрукты, и конфеты. Прохаживаясь по гостиной от буфета к столу, она говорила со мной как со старым знакомым, и это было тем более приятно, что я давно уже ни с кем так не говорил.
Происходило что-то странное, я рассказывал ей о своей службе, о своих походах, о причудах герцога Навского, которые ведомы только его охране, она улыбалась и понимающе кивала, как будто и так знала обо мне всё. Мы ели конфеты и запивали их вином, пили вино и заедали его лемурскими персиками, и куда-то убегала ночь, и я забыл, что терпеть не могу герцогинь и им подобных, и мне всё больше нравилась ложбинка у нее на груди, а сама она казалась неповторимой красавицей.
- Почему вы так смотрите? - спросила она вдруг, прервавшись на полуслове.
Мне не хотелось ничего отвечать, хотелось только, чтоб она и это поняла сама и хотя бы пересела со своего стула ко мне на колени. Она поняла, но не сдвинулась с места. Я помнил об Эске, я не забывал о ней ни на минуту, но прекрасно осознавал, что она где-то в другом мире, и для нее я мертв.
- Я уже не кажусь тебе насупленным и не умеющим говорить?
- А я уже не кажусь вам капризной, глупой и распутной? Ведь вы именно так думаете о женщинах?
- Женщины бывают разные, - вздохнул я.
- Конечно, - Эджелия встала, - конечно, разные, - она медленно подошла ко мне, загадочно улыбаясь, села ко мне на колени и обвила мою шею руками, - бывают красивые, бывают нет... бывают знатные и бывают безродные...
Голос ее обволакивал, грудь была так близко, что запах ее кружил голову, волосы, распущенные по плечам касались моего лица, но обнимал я ее как-то неуверенно, что-то мешало мне порвать навсегда с прошлым и стать просто наследником престола, для которого все женщины – его: и умные, и глупые, и знатные, и безродные, и красивые, и нет.
Эджелия уже шептала мне на ухо, обжигая его горячими губами:
- Бывают пылкие женщины, а бывают холодные, бывают легкомысленные, а бывают преданные...
Я сидел как каменный, чуть придерживая ее рукой, мне стало как-то не по себе, тоскливо и тревожно. И не хотелось уже ничего. Я вел себя как верный муж, хоть и не был обвенчан.
- Бывают понятливые, - усмехнулась Эджелия, - а бывают – нет, - и почему-то холодно добавила, - бывают живые, а бывают мертвые.
Я спокойно разнял ее руки и встал, чтобы только не прикасаться к ней. До такой степени она была не Эска.
- Ошибаешься, - сказал я с горечью, - это я мертвый. Я. И в этом всё дело.
Но на этот раз она меня не поняла. Проницательность изменила ей, осталась только задетая гордость. Пронзительные глаза ее нехорошо сверкнули и потупились.
- Вы наследник, - сказала она сдержанно, - вам позволено всё, даже это.
Я сам не ожидал от себя такой верности, кроме того, понял, что тем самым нажил себе еще одного врага в лице умной, красивой и знатной женщины, у которой наверняка туча поклонников-фанатиков, способных на любые подлости ради нее. Впрочем, я не собирался опасаться ее больше, чем своего главного врага, которого еще не знал.
********************************
С утра король был в хорошем расположении духа, но всё же высказал мне, что не одобряет моего участия в пирушках Фларьо.
- Ты слишком много пьешь. Это непростительно для будущего короля, - сказал он строго.
- Вы слишком много от меня хотите, - признался я, - у меня трещит голова от отчетов и справочников, да еще от вашего этикета, надо же ее чем-то затуманить хоть иногда.
Как ни странно, он посмотрел на меня с сочувствием, даже похлопал по плечу как старого приятеля.
- Понимаю. Тебе тяжело здесь. Но нельзя же скатываться! Мы с тобой не можем себе этого позволить!
Я чуть не взвыл от такой перспективы.
- Ничего, мой мальчик, скоро я сделаю тебе такой подарок, о котором ты можешь только мечтать. Думаю, он примирит тебя с действительностью.
Лучше б он разрешил мне вдрызг напиться! В прескверном настроении я поднялся в библиотеку и поменял пятый том хроники жизни Эриха Второго на шестой. Эрих Второй, хоть и считался великим королем, мне не нравился своей прямолинейностью и любовью к казням. Что-то было в нем звериное, ото льва или от тигра, благородное и ужасное одновременно.
В кабинете у Советника, куда я зашел вернуть карту, прямо на его огромном столе сидел Альфин и листал какие-то бумаги. Его наглость меня и раньше удивляла. На нем был голубой камзол, ярко-красные штаны и белые сапоги с золотой вышивкой, поза надменная и слегка кокетливая, как будто он девица за сто дорлинов.
- Не боишься, что Советник тебя отшлепает? - спросил я заходя.
- Он меня обожает, - скромно ответил этот красавчик.
- Ты что, девушка?
- Был бы я девушкой, он не обратил бы на меня никакого внимания.
- Понятно. Что смотришь?
- Счета. Он обещал построить мне обсерваторию. Проверяю, чтоб не обманул.
- Неужели Мезиа обманщик?
- Он скряга! Обещал мне луну с неба, а сам пожалел тысячу дорлинов на линзы!
- В обмен на твою любовь? - усмехнулся я.
- Что?! - Альфин посмотрел на меня с притворным возмущением, на самом деле ему было просто забавно, - вы чего-то не понимаете, ваше высочество. В обмен на мой теплый взгляд, не больше.
Огромные карие глаза его были так прекрасны, а взгляд так выразителен, что я поверил. В его лице было совершенство, на него хотелось смотреть и смотреть, со всех сторон, сверху и снизу, издалека и вблизи. Я с сожалением подумал, что пройдут годы, он возмужает, обрастет бородой, раздастся в челюстях, огрубеют его руки, вытянется нос, станет мощной и короткой шея, подсядет голос, и ничего не останется от этого странного маленького эльфа, такого самовлюбленного и такого избалованного жизнью и сильными мира сего.
- Так вот на кого тратится королевская казна, - усмехнулся я.
- Вы ничего не понимаете! - возмутился Альфин, - у каждого уважающего себя государства уже есть обсерватории, даже у этой дикой Озерии! Только у нас нет!
- Ну и что? Зачем нам обсерватория?
- Боже мой! - он закатил глаза к потолку, - с кем я говорю! Наследник, вы хоть знаете, что Земля круглая?
- Мой личный опыт говорит, что она плоская.
- Вы что, умудрились посмотреть на нее сверху?
- Нет. Просто много ходил.
- Хо! Приходите ко мне, я посажу муравья на глобус, и уверяю вас, он ни за что не догадается, что ползет по шару.
- Прекрати дерзить, - сказал я беззлобно, - я тебе не Советник, пять минут послушаю, а потом голову сверну как куренку.
Сидя на столе, он моргал на меня удивленными карими глазками.
- Вот это настоящий научный спор! Вы бесподобны, ваше высочество! Но разве я виноват, что Земля круглая?
Через час я прослушал обширную лекцию по астрономии, увидел огромный синий глобус с зелеными материками и еще больший черный глобус, на котором белыми звездочками были изображены созвездия. Альфин показывал мне странные рисунки со сказочными пейзажами и уверенно рассуждал о межзвездных расстояниях. Мне всё это было интересно и почему-то казалось отдаленно знакомым, словно я всё это уже слышал или видел когда-то.
Странное, щемящее чувство тревоги и невыполненного долга вызывали его рассказы. Но, кажется, я никому ничего не был должен, кроме Эски.
У Альфина было много книг, они стопками лежали на столах и на диванах, на камине и на подоконниках, он был напичкан цитатами как бараний рулет перцем. Он немного красовался передо мной, освещая мою дремучую неграмотность, но я охотно прощал ему это.
- Завтра я расскажу вам о Театре, - сообщил этот умник и довольно развалился в кресле, - уверен, что вы не знаете, чем отличаются пьесы Гарлена от сценок Луциуса.
- Пожалуй, - согласился я, - зато я знаю, какие лучше поставить подпорки для сцены и на чем крепить занавес.
- Вы невыносимы! Я же говорю о Театре!
- А я о жизни.
Он посерьезнел, как будто я опустил его с небес на землю.
- Лучше расскажи мне, что творится у вас во дворце, - попросил я.
- А что тут творится?
- Не притворяйся. Я думаю, ты знаешь лучше меня.
Альфин хмурил черные бровки и молчал.
- Здесь живет страх, - сказал я.
- Не только, - усмехнулся он, - здесь живет разврат, и месть, и ненависть и хитрость, одиночество и непроходимая тупость!
- И еще кое-что, - добавил я уверенно, - то, что я чувствую всем существом как собака след, то, что я ненавижу больше всего на свете...
- Что же? - Альфин смотрел на меня растерянно и почти испуганно.
- Смерть, - закончил я.
Он опустил глаза, помолчал немного, прикрываясь длинными ресницами, потом спокойно признал:
- Да, это правда.
Я понял, что держу в руках нить. И я за нее потянул.
- Как это происходит?
Альфину очень не хотелось после своих звезд и книг говорить о смерти, но теперь уже я влиял на него, а не наоборот.
- Сразу, - сказал он хмуро, - человек умирает за одну ночь безо всяких причин, и всё.
- Красивая женщина?
- Не только. Любой человек. Например, вы.
Он знал еще много, но вытягивать из него приходилось клещами.
- Я умру?
- Да, - сказал он после недолгой паузы, - теперь уж обязательно.
- Почему теперь?
- После того, что вы сказали.
- А что я сказал?
- Что ненавидите смерть.
- Господи, кто ж ее любит! - рассмеялся я невеселым смехом, мне вспомнились жуткие глаза смерти, глядящие на меня в склепе, и на моей спине выступил ледяной пот.
Пока я пытался что-то осознать, в комнату с подносом вошла огромная седая женщина. Тяжело переступая тумбами ног, она дошла до стола и величественно водрузила могучими руками поднос перед Альфином.
- Заболтался ты что-то, - сказала она с укоризной мелодичным басом, - и наследника заболтал, съешьте хоть по булочке...
Альфин несказанно обрадовался ее появлению, а точнее тому, что она прервала наш мрачный разговор, встрепенулся как птичка на заре и расцвел в улыбке.
- Ах, ты моя дорогая! Как же я тебя люблю!.. Это моя нянюшка, ваше высочество, она всегда всё знает лучше меня. Иди, Охтания, я скоро буду обедать.
- А ты, оказывается, совсем детеныш, - сказал я, глядя вслед уходящей богатырке, - у всех слуги, а у тебя нянюшка!
- Она стоит всех слуг вместе взятых, - гордо заявил он.
И тогда я вспомнил ее имя. И понял, кто она такая. И мне стало нехорошо.
Прекрасный юноша сидел передо мной в вольной позе и жевал напудренный крендель. Я слушал его так же внимательно, как вчера Эджелию, ни о чем не подозревая. Его служанка предсказывала, кто и когда умрет. Она не могла знать больше своего господина. А откуда знал он? Уж не оттуда ли, что сам выбирал эти жертвы?
Мой приговор он мне уже сказал. Только что. За то, что я ненавижу смерть. Но ведь об этом никто кроме него не слышал...
- Слишком хорош, - думал я, глядя на него, - безумно, немыслимо красив для человека, и слишком много знает и о звездах, и об истории, и о странах, в которых и не был-то никогда...
- Что это с вами? - удивленно спросил Альфин, как ни в чем не бывало, - вам плохо?
- Я вспомнил, что мне надо быть совсем в другом месте, - сказал я хмуро и встал, - спасибо за лекцию.
Мне не было страшно, я уже смотрел смерти в глаза и не собирался бежать от ее воплощения в образе красивого наглого мальчишки, но мне надо было всё обдумать.
- А завтра придете? - спросил он всё так же нагло.
- Завтра приду, - почему-то сказал я.
********************************
Вечером, вопреки запретам короля, я снова напился. У себя в спальне. С Сетвином. Мой гардеробщик не развлекал меня умными разговорами и картинками иных миров и не делал вид, что слушает меня со вниманием, просто пил со мной и пел старую песню о бедной Мери.
- Ты можешь меня выручить? - спросил я, мало на что надеясь, я никому уже не верил в этом дворце.
- Могу, - сказал он просто.
- В Тиноле живет моя приемная сестра. Она считает, что я умер. Она должна знать, что я жив, понимаешь?
- Зачем? - усмехнулся Сетвин.
- Затем, что я люблю ее.
- Зачем, - повторил он в том же тоне, - лишний раз беспокоить женщину, если скоро ты в самом деле умрешь?
- Действительно, - сказал я и почти истерически расхохотался.
На следующий день я долго отсыпался, потом долго не мог напиться, в библиотеку вообще не пошел, а к Альфину заявился только под вечер.
Он выглядел еще прекрасней, чем вчера, камзол на нем был розовый, штаны черные с серебром, сапоги сиреневые с высокими как у дамы каблучками. Грудь его украшало множество цепей и цепочек немыслимой цены, лицо было свежо и прекрасно.
Теперь его красота казалась мне зловещей. Изменился я, изменился и он, словно понял, что его раскрыли. Он был самодоволен до крайности и был неотразим в своем самодовольстве.
О звездах он и не вспомнил, почему-то начал вспоминать, как шикарно прошел последний карнавал, и кто тогда был чьим любовником.
- Это мне неинтересно, - сказал я, - лучше расскажи о себе.
- О себе? - он с удовольствием запрокинул голову на спинку кресла, словно вспомнил что-то приятное, - вас интересует моя персона?
- Немного.
- Рад слышать. Так кто же я, по-вашему? А? Ручаюсь, что вы не угадаете!
- Где уж мне, - усмехнулся я.
- Ну, хотя бы скажите, зачем меня держит король?
- Он ценитель красоты, а ты – редкий экземпляр. Вот и всё.
Альфин довольно рассмеялся. Я не угадал.
- Ошибаетесь, ваше высочество. Я приманка. Моя задача – дразнить и соблазнять. И никому не принадлежать. Я вечное искушение и наказание для всех сладострастных распутников и распутниц, которых так ненавидит король.
- В таком случае, он – фанатик, - сказал я недовольно.
Альфин легко встал и оказался рядом со мной. Он перешел на загадочный шепот.
- А кто вам говорил обратное?
- Сколько же у него должно быть врагов, - вздохнул я.
- Ничуть не меньше, чем я отверг, - улыбнулся Альфин, - все считают, что я – любовник короля... но ведь мы-то с вами прекрасно знаем, что это не так.
Я прекрасно знал, что у короля вообще нет ни любовников, ни любовниц. У него вообще не было слабостей.
- Это сплетни, - сказал я.
- Конечно, - кивнул он, - король просто издевается над ними, и я с ним согласен. Меня это даже забавляет... Но вы... вы – другое дело.
- Я?
Альфин всплеснул руками и поставил ногу на край моего стула, мне пришлось даже подвинуться.
- Только не делайте вид, что ни о чем не догадываетесь! - он склонялся надо мной все ниже, зрачки его расширились от возбуждения, которое тут же передалось и мне, эдакая огненная смесь из ужаса перед его демонической сущностью, восхищением и любопытством.
- Я разучился тут удивляться, - сказал я, - ты хочешь меня соблазнить, не так ли?
- Я это уже сделал, - сказал он, расстегивая ворот как от удушья, - вы пришли ко мне, вы меня не оттолкнете...
Мне казалось, что я могу оттолкнуть его в любой момент, но на самом деле я смотрел на него как лягушка на змею, любуясь его вдохновенным и уверенным лицом.
- Вы не любите женщин, - продолжал он пылким шепотом, - и правильно делаете, они поглощены собственным удовольствием и ничего не понимают в любви!
- А ты? Понимаешь?
- Взгляните на меня! Неужели вам не достаточно?
Мне было достаточно. Я понял, что смерть напоследок еще и хочет подразнить меня и посмеяться надо мной. Я хотел встать, но не мог.
- Вы – другое дело, - говорил Альфин с тихой страстью, - я люблю вас. Я сам мечтаю прикоснуться к вам и хочу, чтобы вы прикоснулись ко мне!
Ни одна женщина не говорила со мной так пылко, преданно и в то же время уверенно, его слова засасывали как омут.
- Бред! - подумал я, рванулся вперед и встретился с его обжигающими губами.
Я не знал, от чего я сейчас разорву его на части: то ли от возмущения, то ли от ужаса, то ли от какой-то глубиной животной страсти, которую он во мне всколыхнул. Я смотрел на него с бешенством, и губы мои горели, и руки мои тряслись, но пошевелиться я как завороженная лягушка не мог.
Меня отрезвил его тихий-тихий и какой-то умоляющий шепот.
- Оттолкните же меня!.. За нами следят!
Это было подобно ушату холодной воды. Я опомнился, отпихнул его довольно грубо и тут же схватил недопитую бутылку на столе. Две вещи потрясли меня одна другой сильнее: я не смог оттолкнуть мальчишку и я был под наблюдением.
Кто-то зачем-то проверял меня. Зачем?! Чтобы убедиться, что я не человек, а каменный истукан? И кому это от меня нужно? Королю? Он и так знает, что я его сын, он уверен во мне и уже сделал меня наследником... Мезиа? Он и так приписывает мне все мыслимые и немыслимые пороки. Он слишком ненавидит меня. Кто же еще? Всё те же мои тайные враги, которые хотят скомпрометировать меня перед королем. Но кто они, господи ты боже мой?! Не сама же Смерть, которой никакие доказательства ни к чему!
Альфин сидел в кресле и показался мне на этот раз маленьким и жалким. Ничего демонического в нем не было. Он тоже был чьей-то пешкой и выполнял чье-то задание. Талантливо выполнял, ничего не скажешь, даже лучше, чем Эджелия.
- Врезать бы тебе, - сказал я хмуро, - да уж больно ты дохлый, еще убьешь ненароком...
Он не ответил, только сосредоточенно разглядывал свой кружевной манжет.
********************************
На следующий день я чуть не загнал своего коня, остервенело носясь вдоль реки между Триром и лесом. Возвращаться во дворец до тошноты не хотелось. Отец настоятельно просил возвращаться не позже восьми и белел как полотно, если я задерживался. На этот раз я решил его не щадить. Если он не может навести у себя порядок, пусть не требует от меня полного послушания.
Снег уже таял. Мы с конем, забрызганные грязью, оба усталые и злые тихо плелись вдоль кромки леса в неизвестном направлении. Смеркалось, и я не сразу узнал всадника, который ехал мне навстречу. Это был Альфин.
- Как ты меня нашел? - спросил я недовольно.
- Вы неосторожны, - усмехнулся он, - надо менять места прогулок.
Черный мех плаща и шапки сильно подчеркивал в сумерках лунную бледность его лица и темные круги вокруг глаз. Теперь он выглядел усталым и озабоченным. Я понял, что на этот раз обойдется без кривляний и позерства.
- Надеюсь, уж сейчас-то за нами никто не следит?
- Не уверен. Но здесь все-таки надежней.
Альфин огляделся и с горькой усмешкой добавил:
- С вами говорить опасней, чем с прокаженным. Вы страшный человек, Кристиан Дерта... мне хотелось бы понять вас, но это почти невозможно.
- Что же во мне страшного?
- Всё. Всё, что связано с вами. Когда я с вами разговариваю, я чувствую себя как окорок на разделочной доске.
- Почему?
- Потому что могу ошибиться. Я не знаю, кто вы. И, главное, почему король считает вас наследником.
- Потому что я его сын. Это тебе не приходило в голову?
Альфин посмотрел на меня с недоверием.
- Неужели ты думаешь, - усмехнулся я, - что Кристиан Дерта – ловкий шарлатан или колдун, который внушил королю, что он его наследник, а потом убьет его и станет королем?
- Вы ничего не знаете, - покачал он головой, - вы ровным счетом ничего не знаете. Мне придется вам кое-что объяснить. Впрочем, я для этого сюда и приехал.
- Тогда говори.
- Может, поедем ко мне домой? Здесь все-таки не место для беседы.
- Куда же ехать?
- В город. Я сын аптекаря с Рыбной улицы.
Пока мы добрались, совсем стемнело. Король, наверно, беспокоился и послал отряд на поиски своего беспечного сына, но сыну было уже всё равно. Он сидел в маленькой комнатке на втором этаже и почти доставал вытянутыми ногами до шкафа у противоположной стены, так было тесно. На столе горели свечи, за окном раскачивался на ветру фонарь, и тихо топал внизу старик-аптекарь, собирая на стол по поводу прибытия гостей.
В такой обстановке мне было привычно и уютно, как у себя дома на чердаке харчевни. Альфин снял свой расшитый камзол, потом и кружевную рубашку, чтобы облачиться в потертый домашний халат. У него была узкая спина и тонкие слабые руки. Если б у него не отсутствовало хоть какое-то подобие груди, я бы подумал, что он все-таки женщина. По-моему, он разделся передо мной специально, чтоб у меня не осталось никаких сомнений.
- Видимо, я должен извиниться, - начал он.
- Пожалуй, - усмехнулся я.
- Я кажусь вам подлым и лицемерным. Возможно. Однако вчера я спас вам жизнь. Может, и не спас, но продлил на некоторое время.
- Ну что ж, спасибо.
- Надеюсь, вы понимаете, что мы все несвободны. Я делал то, что мне приказали, у меня не было возможности отказаться...
- Не оправдывайся.
- Я говорю это для того, чтоб вы поняли, что я вам друг. Чтоб вы верили мне.
- Мне трудно кому-то верить, Альфин.
- Но кому-то вы все-таки должны верить!
- Да. Отцу.
- Вы хотите сказать, королю?
- Конечно.
- Ради бога, почему?!
- Потому что я его сын. И потому что у нас много общего. Если вы все его не любите и не понимаете, то я понимаю его прекрасно.
Альфин посмотрел на меня с жалостью.
- Зачем же он приказал мне соблазнить вас? И мне, и Эджелии?
А как хорошо всё начиналось! Лес, аптека, привычная обстановка!
- Ты затащил меня сюда, чтобы снова врать? Может, хватит уже?
- Я понимаю, вам трудно поверить…
- Я не знаю, кто вас подкупил или заставил, - буркнул я, - но только не король!
- Король, - возразил Альфин, - он испытывает вас, неужели вы не понимаете?
- Зачем?!
- Наследником будет только тот человек, которого он сочтет достойным. А у него свои представления о достоинствах.
- Возможно, что они у нас похожи, - сказал я хмуро, и всё еще не желая в это верить.
- Вы отказались от женщины, от очень опытной женщины, которая, между прочим, сразу поняла, что вас не соблазнишь голой коленкой или глубоким декольте. Вы устояли передо мной... будем так считать... вы не транжирите деньги и даже не признаете охоту... вы усердны, пунктуальны, умны и даже не тщеславны, вы – само совершенство, но этого всё равно мало. Вас ожидает еще Красная комната, наследник, и оттуда вы либо выйдете королем, либо вообще не выйдете.
Ни тон его, ни само название этой комнаты мне не понравились. Я мрачнел всё больше.
- И что в ней? Какое испытание?
- Этого никто не знает.
- Что же в ней такого страшного?
Альфин пожал плечами.
- Только то, что еще никто не вышел оттуда живым.
Я подумал, что он, возможно, и не врет. Только при чем здесь я?
- А ты уверен, что мне придется пройти через это?
- Придется, - вздохнул он, - это случится очень скоро. Все только того и ждут.
- Все?!
- Конечно.
- Вот оно что, - усмехнулся я, - так поэтому от меня все шарахаются, как от привидения с копытами? Похоже, об этом знает любая прачка во дворце!
- Бедный Кристиан Дерта, - печально улыбнулся Альфин, - неужели ты думаешь, что ты первый?
- Что значит, первый? – я застыл.
- Знаешь, сколько здесь до тебя было наследников?
- Что?..
- Четверо. Ты пятый.
В повисшей жуткой тишине стучало, видимо, только мое сердце. Я не готов был осознать услышанное. Мне хотелось заявить этому мальчишке, что он врет, встать и уйти. И попросить объяснений у отца. Мне легче было думать, что он плетет свою интригу и просто хочет рассорить меня с королем.
Внизу скрипнула дверь, послышались голоса. Альфин прислушался, потом тихо встал и выглянул за дверь. Потом к нам зашел человек, странный человек, вроде и не король, но полный такого достоинства и строгости, что захотелось встать и вытянуться по струнке, как в почетном карауле. Я сидел.
Альфин был удивлен и взволнован и смотрел на гостя растерянно и преданно. Гость был намного старше его, но красив странной, потусторонней красотой: белокурый, синеглазый, с благородными морщинами, которые только придавали мужества, а не старили, с огромными плечами и стройным торсом атлета, с холодным умом и равнодушием в глазах. Он мне не понравился сразу, еще больше мне не понравилось волнение и радость Альфина.
- Я не знал, что ты приедешь в марте, - защебетал он, - извини, я не один...
- Кристиан Дерта, - представился я, не вставая с кресла.
- Ластер, - сказал гость так, словно делал одолжение.
По всему было видно, что он иностранец и не подчиняется в нашей стране никому. Будь я хоть трижды король Лесовии, его бы это не смутило.
Альфин посмотрел на меня виновато и умоляюще. Я понял, что мне надо уходить. Пришел другой. Не король и не наследник. Пришел настоящий хозяин Альфина.
- Мне пора, - сказал я, - не сочтите за хамство, но я действительно тороплюсь.
- Не сочту, - равнодушно сказал этот Ластер.
Внизу я спросил старика аптекаря, что это за тип явился к Альфину на ночь глядя.
- Это бог, - ответил он просто.
- С чего это вы взяли?
- Он может всё.
********************************
Никогда еще я не переступал порог дворца с таким отвращением. Королю быстро доложили, что я вернулся, и он сам примчался ко мне белый от гнева и радости. Он вцепился в меня и долго тряс за плечи как спелую сливу.
- Ты издеваешься надо мной?! Где тебя носило, Кристиан?! Я поднял на ноги всю дворцовую стражу и свою дружину!
- У меня было скверное настроение, - сказал я прямо.
- Настроение! Ты – наследник и не имеешь права поддаваться настроению! Ты знаешь, сколько у меня врагов? Ты знаешь, сколько у тебя врагов?! Я чуть с ума не сошел!
- Почему? Я ведь не первый ваш наследник, не так ли?
Он меня отпустил. Сам вдруг обмяк, помрачнел и сел в кресло.
- Кто тебе сказал?
- Об этом знают все. Весь дворец, ваше величество. Разве это тайна?
- Да, ты не первый, - сказал он устало, - ну и что? Я же не мог знать, что у меня где-то есть сын. И я искал себе достойного преемника. Пойми, я не могу оставить страну ни на своего братца, ни на его отпрыска. И на первого встречного тоже не могу!
- Поэтому вы испытываете меня?
- Я?!
Изумление его было так неподдельно, что я попятился. Мне до этого не приходило в голову, что враги его могут быть столь искусны, чтобы подстроить всё от и до. Не я ли своими глазами видел, что у Альфина есть другой, более могущественный хозяин, которого даже аптекарь называет ни много ни мало – богом.
- Мне кажется, нас хотят поссорить, - сказал я.
- Мне тоже, - ответил он задумчиво.
- Но кто? Кто они?!
- Те, кому нужен другой король, слабый и распутный, чтобы разворовать и развратить страну, утопить ее в вине и оргиях, неужели ты этого не понимаешь?!
Когда он так говорил, я вспоминал Ведбеду. Король, как и эта вредная старуха, не видел середины: или аскетизм, или разврат! Как будто нельзя просто любить женщину, вкусно поесть и иногда в лоскуты напиться.
- Я постараюсь понять, - сказал я твердо, - клянусь вам, я когда-нибудь пойму всё.
В полночь я отправился к Эджелии. В такое время она еще не спала и была, как я и ожидал, совсем не той, что прежде. Она была красива и ярко накрашена, волосы распущены и выкрашены не в серый, а в рыже-каштановый цвет, красота ее выглядывала из всех щелей нарядного, сильно открытого платья. Как я мог принять ее за умную, проницательную скромницу с заурядной внешностью?
В гостиной у герцогини были танцовщицы, несколько приятельниц того же вида и пара юных пажей с затуманенными лицами.
- Я не вовремя? - спросил я удивленную хозяйку.
- Отчего же? - ничуть не смутилась она, - вы всегда кстати, ваше высочество.
- Тогда все – брысь отсюда, - скомандовал я.
Стало странно тихо.
- Я кому сказал! - рявкнул я грозно.
Не знаю, считали они меня наследником всерьез, или нет, но разбежались быстро как тараканы. Эджелия осталась сидеть невозмутимо и вызывающе.
- Как грубо, ваше высочество... право, не ожидала от вас!
Я наклонился над ней.
- Тебе так гораздо лучше.
- В самом деле?
В глазах у нее была легкая паника, она, конечно, не ожидала, что я так скоро к ней приду, если вообще когда-нибудь догадаюсь, в чем дело.
- Пошли-ка в спальню, - сказал я.
- Зачем?
- Как это зачем?
Я взял ее за руку и потащил за собой. Она упиралась, пришлось схватить ее в охапку, швырнуть на кровать и запереть дверь на засов.
- Ты что, с ума сошел?
- Почему же?
Эджелия спрыгнула с кровати, но скоро снова оказалась там, только теперь руки мои сжимали ее прекрасную шею, путаясь в жемчужных бусах. Не больно. Чуть-чуть. Но что-то все равно треснуло и порвалось в ее и без того вызывающе открытом платье. Эджелия поняла, что попалась, и черные глаза ее вспыхнули нестерпимым огнем.
- Пусти меня! Мужлан! Чудовище!
- Позавчера ты меня не боялась. Или тебе непременно нужны свидетели?
- Пусти!
- Кто велел тебе соблазнить меня? Отвечай быстро, пока я тебя не придушил!
- Король, - прохрипела она.
- Врешь, - сказал я зло, - снова врешь!
Эджелия закашлялась, я разжал руки, но плечи ее всё равно прижал к перине, чтоб она не вырвалась.
- Чудовище, - сказала она, - весь в папочку... это он мне велел, с него и спрашивай!
Лгала. Легко и артистично, как всегда. Я не мог отказать ей ни в уме, ни в таланте. Мы напряженно смотрели друг другу в глаза.
- Тебе всё равно придется сказать мне правду, - проговорил я в тихой ярости, - я ведь тебя не выпущу, а то и придушу как воробья. Ну? Что ты будешь делать?
Она тихо застонала. Но это был не тот стон. Я вдруг понял, что держу в руках чертовски красивую, полураздетую женщину, сильную, горячую, с безумными от страсти глазами.
- Чудовище... - прошептала она, извиваясь, а дальше были уже ее обжигающие губы.
Она была все-таки умнее меня, или просто гораздо опытней в таких делах. Я не любил ее, я был груб, я мстил ей, но она упивалась моей грубостью, я стискивал ее до синяков и кусал чуть ли не до крови, но она только рычала от удовольствия как львица.
Потом я опустошенно сидел рядом с ней, смотрел на нашу разбросанную по полу одежду, на изящные очертания ее расслабленного тела и долго вспоминал, зачем пришел. Раньше со мной такого не бывало. В этом дворце я незаметно превращался в животное.
- Так кто велел тебе меня соблазнить?
Эджелия повернула ко мне свое раскрасневшееся лицо и устало усмехнулась.
- Ты несносен...
- Я не могу иначе. Мне нужно знать, что всё это значит. Кто хочет поссорить меня с отцом, и кто хочет моей смерти.
- Мне приказал король, я же тебе говорила. Разве я послушала бы кого-то другого? Я! Герцогиня Тиманская!
- Вот именно. Ты не послушаешь никого, разве что сама не будешь кровно заинтересована... вам нужен другой король, не я и не мой отец, вам плевать на Лесовию! Власть и деньги – только такие аргументы вы понимаете...
Она села, обняв колени и прикрываясь волосами как шалью, она не спешила мне что-то доказывать или объяснять, только смотрела исподлобья своими черными пронзительными глазами, в которых была одна усталость и тоска.
- Ты мне не веришь... но хотя бы прекрати меня ненавидеть, по-моему, мы квиты.
- Ты мне так и не ответила.
- Ответила. Только ты не слышишь. Ты презираешь меня и не допускаешь мысли, что я тоже боюсь. Я тоже хочу жить, наследник! И я выполню всё, что он мне прикажет.
- Кто?
- Король.
Мне хотелось ей верить, но я уже убедился, что Эджелия - прекрасная актриса, и что-то в ее словах не вязалось со смыслом. Король и смерть? Король, который не ведет ни одной войны, не подписал ни одного смертного приговора, и которому вообще ничего не надо сверх того, что он имеет?
- Он испытывает тебя, - добавила она устало, - если ты хоть раз оступишься, ты умрешь.
- Я уже оступился, - усмехнулся я.
- Надеюсь, этого никто не видел, - сказала она со слабой улыбкой.
Ничего нового я от нее не узнал, она говорила то же, что и Альфин. Или они были правы, или сговорились.
- Чего ты боишься? - спросил я.
- Смерти, - ответила она спокойно.
- У вас не дворец, а приют для душевнобольных, все боятся смерти от служанки до герцогини. Все дрожат, и никто не разбегается!
- А это бесполезно. Смерть найдет везде. Даже Ластер от нее не спасет.
- Ластер?
- Да. Он бог. Он может пришить отрубленную голову и восстановить обгоревшую руку, он может оживить из мертвых, если человек умер от болезни или от яда... но если сама Смерть его забрала – даже великий Ластер бессилен.
- Забирает Смерть. Почему же ты боишься короля?
- Потому что она его служанка!
Я вспомнил жуткие глаза той женщины, что смотрела на меня в склепе. Она не могла быть ни чьей служанкой. В нашем грешном мире во всяком случае. Если и был у нее господин, то назывался он не меньше, чем дьявол.
- По-моему, вы все тут чуть-чуть помешанные. И я становлюсь таким же. Я живу здесь уже месяц, меня постоянно запугивают, все вокруг боятся, однако ничего так и не случилось. И не случится.
Свечки догорали одна за другой. В спальне становилось всё темнее.
- Ты должен уйти до рассвета, - предупредила Эджелия.
- Я никого не боюсь.
- Ты безумец, Кристиан, я же говорю, что он тебя испытывает!
- Я наследник престола. И не собираюсь прятаться как секретарь или младший оруженосец...
Кожа ее была горяча, горячей, чем прежде. Лицо пылало, как от сильного возбуждения или волнения. Мне было стыдно за свою грубость, я совершенно запутался и только хотел показать ей, что могу быть и другим.
- То, что ты можешь изнасиловать кобылицу на бегу, я уже поняла, - усмехнулась она, - теперь давай я покажу, на что способна я.
Как я и предполагал, она была талантлива во всем, в этом тоже. Она была актриса, изящная, страстная, нежная, угадывающая мои желания и невероятно горячая.
- У тебя жар? - спросил я, когда сам немного остыл, трогая ее пылающий лоб.
- Не знаю... - сказала она измученно, словно таскала всю ночь камни, - поцелуй меня...
Горячие губы показались мне беспомощными.
- Дать тебе воды?
- Нет. Нет! Обними меня, крепче, не отпускай меня!
Так мы и лежали, обнявшись, в свете последней догорающей свечки, и я всем телом чувствовал ее мелкую дрожь.
- И правда вся горю, - усмехнулась Эджелия, - что это со мной? Неужели я до такой степени в тебя влюбилась?
- Ты просто переволновалась. Прости, я и правда вломился, как медведь…
- Не знаю... послушай меня, тебе надо уходить. Скоро рассвет, я не хочу твоей смерти, медведь. Правда не хочу.
- Пойми же ты, я не боюсь своего отца. Кто-то другой хочет, чтобы я его боялся, кто-то, кто сеет страх во дворце и заставляет всех действовать по своей указке. Я думал, ты мне поможешь узнать, но тебя тоже обманули и запутали.
- Если ты мне не веришь, то спроси Сетвина.
- При чем тут Сетвин?
- Это он мне передал приказ короля.
Тут и меня бросило в озноб. Наконец-то мне показалось, что я за что-то зацепился. Сетвин! Гардеробщик, который ходит на королевские приемы и запросто беседует с герцогинями. Сколько же я ему всего наболтал за бутылкой!
- Значит, король сам тебе ничего не приказывал?
- Сам? Он и слов-то таких не знает, этот чистоплюй, но что король, что Сетвин, – это, считай, одно и то же. Прошу тебя, уходи.
Я все-таки встал, чтобы принести ей воды из графина. Она была уже словно в горячке, глаза полузакрыты, губы сухи, лоб влажный, дыхание частое и отрывистое.
- У тебя жар.
- Да... промочила ноги... в парке такой мокрый снег!
Я осторожно напоил ее и почему-то уже понял, что с ней. Она просто умирала. Просто и тихо. Как моя мать. Я чувствовал. За спиной стояла Смерть и леденящим холодом дышала мне в затылок.
- Мы – превосходная пара, ты не находишь? - спросила Эджелия, слабо улыбаясь.
- Конечно, - сказал я, с ужасом осознавая, как не хочется мне ее терять.
- Тебе лучше меня никого не найти...
- Я и не буду пытаться.
- Я буду любить тебя. В самом деле... я могу любить, просто некого было, они все не такие как ты...
- Я тоже не подарок.
- Но ты – другой… Ты уходишь?!
- Нет.
- Не уходи... мне страшно!
Больше она уже ничего не говорила и не открывала глаз. Я сидел рядом, держал ее пылающую руку и думал о Сетвине. Он был первым, кто имел смелость заговорить со мной, и первым, кто напророчил мне гибель. Сам он не боялся ничего и при всем при том был подчеркнуто нечестолюбив. Его вполне устраивала должность старшего гардеробщика. Почему? Уж не потому ли, что так удобнее скрывать свою неограниченную власть? Или же Сетвин тоже кому-то служит. Кому?!
Эджелия тихо застонала и открыла глаза.
- Ты еще здесь?
- Конечно.
- Вот теперь уходи. Теперь я сама.
- Не выдумывай.
- Умоляю тебя... ты видишь, как это бывает? Хочешь также?
- У тебя просто жар, Эджелия.
- Я не так глупа... я вообще не глупа.
- Может, позвать лекаря?
- Лучше сразу священника.
Мы посмотрели друг на друга. С ней не нужно было слов, она как всегда понимала всё сама.
- Убей его, Кристиан. Опереди его, это единственное, что может тебя спасти.
- Убить отца?
- У тебя будет много сторонников, ты даже сам не знаешь сколько!
- Пока я не вижу ни одного, - сказал я.
Я отупел. Не было сна, только усталость от бессонной ночи и отчаяние, переходящее в ярость. Лицо у Эджелии было бледное и спокойное. Я так и не понял, когда ее не стало, тупо сидел рядом с ней, держал ее остывающую руку и ни о чем уже не думал, только о том, что терять мне нечего и на все наплевать, даже на то, что меня могут посчитать убийцей. Прятаться я не собирался.
На рассвете в дверь постучали. Сначала тихо, потом громко и требовательно. Я замедленно как во сне встал, натянул штаны и открыл засов.
********************************
Свет был слишком яркий. Из освещенной гостиной ко мне в полумрак спальни шагнул король. Он был один и сжимал в руке свиток с печатью. Я ожидал чего-то другого, толпы и стражи. Отец только окинул меня оценивающим взглядом и прошел вглубь.
- Разбуди ее, герцог Тиманский уже в Трире. Я должен ее предупредить кое о чем.
Я сходил в гостиную за подсвечником, вернулся, поставил его на столе, сел.
- Она мертва.
Мои слова прозвучали как-то дико. Я сам не верил, что умной, насмешливой, страстной Эджелии уже нет. Отец сверкнул на меня хищным ястребиным взором, словно подозревал в убийстве, подошел к постели, заглянул ей в лицо, потом снова обернулся ко мне. Он был совершенно спокоен. Его не удивила смерть. Его не возмутил мой вид.
- Да... такое здесь случается. Какое-то фатальное невезение: как только мне срочно понадобится человек, он тут же умирает...
- Вы считаете это невезением? - усмехнулся я.
Мое замечание ему явно не понравилось.
- Знаешь что, сын, быстро одевайся и уходи отсюда. Не хватало еще, чтоб тебя тут увидел кто-нибудь еще!
- Я никого не боюсь, - упрямо заявил я.
- Можешь мне поверить, я тоже, - сказал он хмуро, - но совершенно не обязательно, чтоб о тебе назавтра болтал весь дворец. Надо соблюдать какие-то приличия.
Я уныло оделся. Ничего не прояснялось. Король не обвинял меня ни в чем, даже не удивился, он не требовал от меня аскетизма, только соблюдения внешних приличий. Мог ли я после этого верить тем, кто говорил, что он меня испытывает? Конечно, перед смертью не лгут, но ведь Эджелию тоже могли запутать...
«Убей его!» Ее пылкие объятья, ее страх, ее предсмертный крик – и вот уже король убит рукой собственного сына! Неплохо задумано! Просто и гениально. Дорога расчищена. Для кого? Для герцога Навского, конечно.
Сетвин куда-то исчез. Я хотел поговорить с ним или хотя бы проследить за ним, но он как сквозь землю провалился. Несколько дней я не выходил из своей спальни, отсыпался и забывался. Мне не хотелось видеть никого, даже распрекрасного Альфина.
Репрессий не последовало. Отец по-прежнему любил меня и, кажется, даже сочувствовал мне. Я это понял по той огромной сумме, что он мне передал на мелкие расходы. Пропью, твердо решил я.
Погода была гнусная, мокрый снег и ветер. Выезжая из ворот, я столкнулся с Сетвином. Лошадь его была взмылена, сам он еще бледней, чем прежде, а меха на нем совершенно мокрые. В таком жалком и усталом виде он отвесил мне поклон и подъехал поближе. Мне хотелось раздавить его как клопа.
- Вот и я, - усмехнулся он.
- Не похож, - ответил я с той же гримасой.
- И далеко вы собрались, ваше высочество?
- В чем дело?
- В чем? - мне показалось, он даже обиделся, - у меня для вас новости и, скажем, не очень приятные.
- Приятных новостей здесь не бывает.
- Здесь побеседуем, или куда-нибудь поедем?
- Здесь. Там, куда я еду, ты мне совершенно не нужен.
Надо было говорить с ним полюбезнее, но мне из какого-то упрямства или вредности совершенно не хотелось притворяться. Я подозревал его в самом страшном: в заговоре, предательстве и убийстве, я почти не сомневался в этом и не собирался делать вид, что всё в порядке.
Его чересчур светлые глаза слезились от ветра, мокрые волосы липли ко лбу, что-то зловещее почудилось мне в его лице, осанке и голосе.
- Вот как? Я уже не нужен?
- Я за тобой пришлю, когда понадобишься.
- У тебя снова мания величия, Кристиан Дерта?
Ветер хлестал прямо в лицо. Я утерся рукавом, одновременно пряча глаза, чтоб он не видел, до какой степени он мне противен.
- Где ты был? - спросил я мрачно, чтобы хоть что-то спросить, отвечать же на его наглость мне совершенно не хотелось.
- Там, куда ты меня послал, - сказал он с упреком, - и думал, что тебя, по крайней мере, заинтересует, что творится в твоем Тиноле.
- В Тиноле?!
- Я как дурак потащился на край света ради тебя, но, по-моему, зря.
- Ты был в Тиноле? - перебил я взволнованно.
- Нет, - сказал он холодно, - в этом не было необходимости.
- Как это?
В эту минуту я уже вымок и мало чем отличался от него. Мы смотрели друг на друга, оба недовольные, с мокрыми лицами и слезящимися глазами.
- В Тиноле Черная Смерть, - сказал Сетвин хмуро.
Мой конь был со мной, кошелек за поясом, меч всегда при мне. Ни одна ниточка не связывала меня больше ни с жизнью, ни с дворцом. Меня нельзя было ни запугать, ни подкупить, ни соблазнить, ни убедить. Я должен был спасти Эску или умереть вместе с ней.
- Предай отцу, чтоб не ждал меня, - сказал я.
- Ты что, с ума сошел?
- Вы мне надоели все. Смертельно! Я свободен, и еду туда, куда хочу!
- Кристиан, там почти никого не осталось, всё сожгли.
- Там мой дом. И моя жена.
- Послушай, - Сетвин вцепился мне в рукав, - опомнись, оглянись вокруг! Ты наследник, и он найдет тебя даже под землей. И не воображай, что ты свободен! Ты ему нужен, понимаешь? Нужен! Он вцепился в тебя мертвой хваткой и не отпустит от себя! Вот увидишь: ты и полпути не проедешь, как тебя под конвоем доставят назад. И что ты там увидишь в своем Тиноле? Пепелище?.. Лучше пойдем напьемся. Пойдем, я промок и устал как собака.
- Идем, - сказал я решительно, мне надоели эти нападки на моего отца, - идем со мной...
Я не раздевался и не дал раздеться ему. Оставляя за собой лужи, мы прошли прямиком в рабочий кабинет короля. Отец спокойно и величественно сидел за столом, он взглянул на нас и строго покачал головой.
- В чем дело, сын?
- Мне нужно немедленно ехать в Тиноль, - заявил я.
- Зачем? - спросил он недовольно, - он не любил даже недолгие мои отлучки.
- В Тиноле Черная Смерть, - сказал я.
- И ты хочешь ехать? - удивился он.
- Хочу, - заявил я твердо.
- Ну, знаешь... это уже слишком!
- Не бойся за меня, я был в Араклее. Меня эта зараза не берет.
- В Араклее?!..
- Итак, я еду?
Для меня слишком многое зависело от его ответа. И он это понимал.
- Езжай, только возьми телохранителей. Тех, немых.
Я выразительно посмотрел на Сетвина. Сетвин был в шоке.
- Я не возьму телохранителей, отец. Это для них опасно.
- Как знаешь. Только будь осторожен.
В коридоре я схватил гардеробщика за шарф и чуть не приподнял над полом.
- Ну что?
- Пусти, я сам ничего не понимаю!
- Зачем ты хочешь поссорить меня с отцом? За каким дьяволом ты внушаешь всем, что он меня испытывает?.. Эджелия мертва, ты этого добивался?!
- Пусти! - Сетвин вырвался с неожиданной силой, - и не ори так громко, ты не дома. Идем поговорим.
Апартаменты у этого гардеробщика оказались не менее роскошны, чем мои. Я никогда у него не был и не подозревал, что он живет совсем по соседству.
Сетвин торопливо раздевался, швыряя мокрую одежду на пол и облачаясь во все домашнее. Я обтекал на стуле.
- Ты мне нравился, - заявил он разочарованно, - не злой, не гордый, не дурак... это я так думал... а ты дурак! Полный! И возомнил себя черте кем, пока меня не было! Наследник! Я же предупреждал тебя: не торопись!
Я смотрел на него и думал о сожженном Тиноле и об Эске, которую, наверно, никогда уже не увижу. То, о чем говорил этот наглый королевский гардеробщик, мало меня трогало.
- Заметь, - продолжал он, - я не мешал тебе, я наоборот только сочувствовал тебе, потому что ты мне нравился.
- Господь Бог! - усмехнулся я.
- Да! Я, Сетвин Асцепиа, как преданный пес потащился в твой прокаженный город, и ему, между прочим, не сказал, куда и зачем. Он до сих пор не знает.
- По-моему, это у тебя мания величия, а не у меня, - сказал я.
Он достал бутылку из буфета, разлил по бокалам. Я не отказался, меня колотила мелкая дрожь, и вино пришлось кстати.
- Так-то лучше, - заявил Сетвин.
- Я тоже тебе верил, - сказал я разочарованно, - и болтал лишнее в твоем присутствии, а не надо было. Я дурак, тут ты прав.
- Почему же ты перестал мне верить? - спросил он почти зло.
- Потому что ты сеешь вражду между мной и отцом.
- Вот как!
Он сел на диван, по-хозяйски раскинув руки. Лицо его разрумянилось в тепле и приобрело человеческий оттенок.
- Ты мне все-таки нравишься, - сказал он примирительно, - ты – хам и неблагодарная скотина, но ты мне нравишься... скажи мне, Кристиан Дерта, почему ты так упорно называешь короля отцом? Ты что, и правда не знаешь своих родителей?
- Я знаю и свою мать, и своего отца. Мой отец – король.
- О, Боже! Пойми, король – фанатик, он ищет себе достойного наследника, ты каким-то образом ему приглянулся, даже больше чем все твои предшественники. Это странно, но это не меняет дела. Ты не сын ему, а только кандидат в наследники. Из этого следует, что он тебя испытывал, испытывает и будет испытывать. Ты висишь на волоске и сам того не подозреваешь.
- А ты исключаешь такую возможность, что своему настоящему сыну он не будет устраивать никаких испытаний? - спросил я раздраженно, - тех четверых он проверял, потому что не знал, что у него есть сын.
Сетвин усмехнулся и даже сменил позу, прежде чем ответить.
- А я, по-твоему, кто?
Если б у моего стула вдруг разом сломались все четыре ножки, я чувствовал бы себя менее удивленным. Я зачем-то встал, потом снова сел, потом прошелся по комнате, пытаясь что-то понять.
- Я родной сын короля, - продолжал Сетвин спокойно, - об этом не принято говорить, но это знают все. Я незаконный. Мне не положен титул, а только формальная должность при дворе, но никто не исключает возможности, что королем стану я. Я люблю отца, несмотря на все его причуды и несмотря на то, что он меня не любит. И я не собираюсь вас ссорить. Пойми, мне не нужна его смерть, при герцоге Навском я не буду жить так же роскошно, как при отце... а о твоей смерти не стоит и беспокоиться, она тебя найдет и без моей помощи... Одно действительно странно: почему он так спокойно отпустил тебя в Тиноль! Послушай, а может, он уже решил от тебя избавиться и решил сделать это по дороге?
- Да прекрати ты! - рявкнул я, - прекрати меня запугивать! Я не боюсь ничего, понятно!
- Вижу, не боишься. Но мне почему-то хочется, чтобы ты остался жив. Хочешь верь, хочешь нет. Я сам за тебя боюсь.
- Не говори ерунды! Я твой враг. Я твой соперник. Я претендую на твой трон...
- Который не нужен ни тебе, ни мне, - докончил Сетвин спокойно.
Я смотрел на него с замешательством. Он действительно ездил ради меня в Тиноль, будучи королевским сыном. Это не укладывалось в моей голове, которая уже трещала как старый табурет.
- Прощай, - сказал я, - я постараюсь не вернуться.
- Тебе это не удастся, - усмехнулся он.
Когда я дошел до двери, он меня окликнул. Я обернулся.
- Ну что еще?
- Если ты дашь мне полчаса, я поеду с тобой.
Кажется, в эту минуту я ему поверил. Что-то дрогнуло в моем окаменевшем сердце, что-то сдавило его железным обручем и обдало кипятком.
- Не надо, Сетвин. Это мое. Тебе незачем подвергать себя риску.
- Я живучий. И потом... чем черт не шутит, вдруг мы и в самом деле братья?
Последние полчаса я провел у Альфина. Я не сказал ему, куда я еду, мальчишке вовсе не обязательно было это знать. Я рассматривал его глобусы и атласы и слушал его очаровательную трескотню. Мокрый снег уже превратился в мокрую метель. На улице было мерзко и тоскливо.
- Когда вы вернетесь? - спросил Альфин, подходя к окну.
- Недели через три.
- Так долго!
- Дороги развезло, а то бы раньше.
- Сто тысяч лет метель мела, - сказал он грустно, глядя в окно, - но был же миг и без метели...
Я не перебивал.
- И небеса как зеркала
Вдруг распахнулись, заблестели,
Всего на миг пролился свет,
Чтоб мы увидели друг друга,
И снова тьма, и снова вьюга
Сто тысяч лет, сто тысяч лет... я буду скучать без вас, честное слово.
- Я без тебя тоже, - улыбнулся я.
- Я бы поехал с вами, но не могу.
- Там, куда я еду, глупые мальчишки не нужны.
- Ну и проваливайте!
- Не хулигань тут без меня.
- Ну, вы тоже там к прохожим в темноте не приставайте!
- Ладно, так и быть.
- Господи, скорей бы весна! - вымолвил он на прощанье.
********************************
Кермиль был пограничной точкой. Когда мы сказали, что едем дальше, хозяева гостиницы посмотрели на нас как на припадочных. Я с трудом уговорил Сетвина остаться и ждать меня в гостинице, я даже коня оставил, потому что и скотину было жалко. Рано утром по скованной ночным морозом пустой дороге я пешком отправился в свой родной город. К полудню дорога подтаяла, вокруг всё было уже не бело от снега, а черно от пепла. Жуткая была картина в сочетании с необычной тишиной и зловещими предчувствиями.
Одно я почему-то твердо знал, что Эска жива, и что я найду ее. На что я надеялся, сам не понимаю. Просто слишком хотел этого, просто думал об этом всё время и днем, и ночью, и мысли не допускал, что ее нет.
Город показался вдали уже на закате. Я устал и продрог от холодного ветра и сырости, хорошо было бы встретить хоть один уцелевший дом, растопить в нем камин и согреться. Еще лучше было бы встретить живых людей. И уж совсем замечательно было бы встретить живую Эску!
Надежды мои не сбылись. Уцелевших домов не было, одни обгорелые стены. Трупов было много, возле каждого дома. Я уже видел такое в Араклее, только то было летом, знойным и беспощадным. Об этом не хотелось вспоминать.
Свой квартал я нашел. Харчевня была сожжена, в открытой ране выгоревшего окна виднелись останки обгорелой мебели. Я вошел в то, что осталось от двери, и долго бродил по золе и головешкам. Начал падать снег. Зима была невыносимо долгой и, казалось, ей не будет конца. «Сто тысяч лет метель мела...»
Что-то блеснуло под ногами. Я с удивлением поднял из кучи пепла свою детскую игрушку, которую подарил Доминику – трехцветную пластинку. Она совершенно не обгорела и не испортилась, так же переливалась как радуга, только к синему цвету добавился еще и фиолетовый. Пластинка стала четырехцветной. Я не стал ее испытывать, было не до игр, просто сунул в карман.
Мне надо было искать Эску. Царство смерти лежало передо мной в своей необъятной кошмарности, со своим зловещим холодом и запахом дыма, и я бродил по нему до темноты, теряя силы и надежду.
Оказалось, что живые люди в Тиноле все-таки были, но все они были невменяемы и больше походили на тени, чем на людей. Какой-то старик завывал не хуже волка на пороге своего сгоревшего дома, на мои призывы он не отозвался. Ребенок как мышь проскользнул в кучу обломков и не вылезал оттуда, как я его ни звал. Две женщины, взявшись за руки, шли куда-то с отрешенными лицами, увидев меня, они только расхохотались. Ни одна из них не была похожа на Эску.
Седая старуха, худая как смерть, ссутулившись рылась палкой в пепле. Она была босиком и в одном платьишке, из под которого проступали ее костлявые лопатки. Мне было не жарко даже в полушубке, я посмотрел на это несчастное создание с ужасом и решил отдать ей хотя бы шарф, если, конечно, она не припустит от меня как от звероящера.
Я подходил все ближе и ужас мой перемешивался с изумлением. Что-то знакомое было в ее движениях и в ее спутанных густых волосах, совершенно седых и запорошенных снегом. Потом она обернулась, и мне осталось, наверное, только взвыть и вцепиться себе в волосы. Это была моя Эска. Я хотел найти ее, я верил в это, я молил Бога, но того, что я увидел, я не пожелал бы никому.
Она побежала от меня. Такая худая, такая беспомощно босая и такая безумная! Большего ужаса я в жизни не испытывал.
Я орал, прыгая за ней через обгорелые балки и кучи барахла, я звал ее, я умолял ее. Она убегала, издавая немыслимые звуки, пока не споткнулась о колесо телеги. Мы вместе упали на снег, и мне еще долго пришлось с силой стискивать ее, пока она билась в конвульсиях.
Я лежал на снегу. То, что осталось от нее, лежало на мне и вздрагивало. Я прижимал ее к себе, стараясь хоть немного согреть, и целовал ее лицо.
- Эска! Ты живая! Успокойся, не бойся меня...
Как это ужасно, смотреть в безумные глаза. Даже у собак и кошек в глазах есть разум. У Эски его не было, только глубинная, вселенская пустота. Я закутал ее в полушубок, надел свои носки, замотал шарфом и нес до тех пор, пока не нашел дом, который сгорел только наполовину. Там были стены и крыша, и лавка, на которую я смог положить свою бесценную ношу.
В этом городе сгорело почти всё, и я с трудом нашел дрова для камина. Растопил снег в котелке, достал вино и закуску из мешка. Мне казалось, что в груди у меня завелось какое-то существо, которое исходит дрожью и скулит. Руки мои тоже дрожали.
Эска тихонько сидела на скамейке, потом спокойно сказала:
- Как жарко.
И это прозвучало для меня как гром. Я долго не мог повернуться. Я боялся, что мне только послышался ее голос, и глаза ее все также безумны, и лицо ее всё также несчастно. Одно я понимал: разум ее еле-еле теплится, и нужно быть с ней очень осторожным, не делать резких движений, не сказать ничего лишнего...
- Вот и ты, - проговорила она, когда я повернулся, - я знала, что мы встретимся.
- Я тоже, - прохрипел я, глотая ком в горле.
- Скажи, долго мы еще будем в этом аду?
Ни удивления, на радости по поводу нашей неожиданной встречи у нее не было, она была как во сне.
- Нет, - сказал я, - конечно, нет, проснемся и пойдем.
- Проснемся? - удивилась она, - зачем спать?
- Тогда пойдем прямо сейчас. Поешь только.
- Зачем есть, Кристиан?
Она все-таки была безумна, и я из осторожности ничего не стал отвечать. Сел рядом с ней, взял ее за руку. Рука была горячей. Мне хотелось схватить Эску, прижать к сердцу и завыть от тоски и жалости, но я боялся шевелиться, боялся снова увидеть в ней то ужасное и дикое существо, что с воплями удирало от меня по развалинам.
- Наверно, ты и в самом деле любишь меня, если мы снова встретились, - вздохнула она.
- Конечно, люблю, - сказал я.
- Ты пришел за мной?
- Да, да, да!
- Как хорошо... - Эска повернула ко мне свое лицо, уже не безумное, но всё равно странно-отрешенное, с потусторонней какой-то улыбкой, - ты так изменился, Кристиан... а помнишь когда-то, еще при жизни, у тебя были борода и усы? Помнишь?
- При жизни?
- Не помнишь... А потом ты хотел на мне жениться и поэтому побрился, а потом ты ушел на кладбище и больше не вернулся... Мне сказали, что тебя убили. Ты помнишь, как тебя убили?
- Нет. Уже не помню.
- Странно, я тоже не помню, как я умерла... Ладно, пойдем. Куда ты хотел меня вести?
- Не вести, а нести, - поправил я, уже немного понимая, в чем заключается ее безумие: бедной моей Эске легче оказалось поверить в то, что умерла она сама, а не все вокруг нее, - я понесу тебя, ты же без сапог.
- Зачем мне теперь сапоги? - снова удивилась она, - духи не мерзнут.
«Не едят, не пьют, не спят», - докончил я про себя, - «что же мне с ней делать!»
Самое поразительное, что она действительно не мерзла. И не хотела есть, хотя не ела, наверно, недели три, и не спала ни минуты! Мне пришлось смириться с тем, что она идет рядом со мной босиком, ступни ее, которые я время от времени трогал, не веря своим глазам, были горячи как ладони. Ни шарф, ни шуба ей были не нужны, она действительно напоминала дух без плоти.
Мы шли в темноте под хмурым беззвездным небом, и мне самому уже начало казаться, что я на том свете, а не на этом. Во всяком случае, мне туда хотелось. Жить надоело до отвращения.
«И снова тьма, и снова вьюга сто тысяч лет, сто тысяч лет...» Как ты угадал, мальчик, со своим стихом!
К утру мы дошли. Сетвин мирно завтракал у себя в комнате, но наш приход заставил его поперхнуться. Я уже привык к Эске и не подозревал, до какой степени ужасно она выглядит со стороны.
- Кто это, Кристи? - спросил он ужасным шепотом.
- Моя жена, - ответил я.
- Боже милосердный!..
Эска подошла к столу, склонила голову набок как удивленная кошка и забрала у Сетвина бутерброд с маслом.
- Зачем ты ешь?
Я буквально сгреб ее в охапку и отнес на кровать.
- Полежи тут, отдохни, хорошо?
- Я не устала.
- Полежи, я прошу тебя.
Я надеялся, что так она все-таки уснет. Сетвин смотрел на меня, как на приговоренного к четвертованию.
- Она считает, что мы все уже на том свете, - сказал я тихо, - не ест, не спит, не чувствует холода...
- Так она долго не протянет, - вздохнул он, - и умрет от истощения, на этот раз по-настоящему.
- Прямо не знаю, что с ней делать!
- Лечить. Ей нужен Ластер, если он, конечно, в Трире.
- Он лечит тело. А ей надо лечить душу.
- Он может всё.
- Я видел его недавно у Альфина.
- Да, они как-то связаны...
Эска не спала, она впала в какое-то забытье. Видимо, сил в ее хрупком тельце осталось так мало, что она не могла даже открыть воспаленных от бессонницы век. Мы купили карету, я завернул ее в пуховое одеяло и всю дорогу прижимал к себе как младенца. Иногда она приходила в себя, с трудом произносила несколько слов и снова забывалась. Она угасала на моих руках как свечка.
********************************
Я готов был везти ее прямо во дворец и призвать всех дворцовых лекарей и колдунов, чтобы только спасти ее. Сетвин был против.
- Я так и знал! - возмутился он, когда, проехав городские ворота, я объявил ему о своем намерении, - самоуверенность тебя погубит в конце концов!
- Я ничего не боюсь, я же сказал.
- Ты до сих пор мне не веришь?
- Я тебе верю. Но ты сам ни черта не знаешь!
- Знаю. В том-то и дело. Король не должен знать, что у тебя есть жена. Этого он тебе никогда не простит.
- Что же ты предлагаешь?
- Тут и думать нечего. Тебе нужен Альфин. Его отец аптекарь, дом его вне всяких подозрений, и, главное, он знает, где Ластер.
- А он не побежит доносить королю?
- Альфин? - Сетвин посмотрел на меня с упреком, - тебе следовало бы лучше знать своих друзей.
- Возможно.
Я выглянул в оконце и велел кучеру ехать на Рыбную улицу.
Аптекарь сначала удивился, потом быстро сообразил, что к чему, и показал комнатку, куда можно отнести Эску. Я осторожно положил ее на кровать и развернул одеяло. Эска так и не пришла в себя, за те полторы недели, что мы тряслись в карете, она совсем высохла и превратилась в сухую тростинку. Вид у нее был так ужасен, что наворачивались слезы. Не знаю, можно ли было говорить о любви, но жалость моя была безгранична и жалила как змея в самое сердце.
Примерно через час Сетвин привез Альфина. Я услышал голоса и поспешно спустился вниз. После всех ужасов и разочарований, мне хотелось увидеть его прекрасное счастливое лицо, мне хотелось увидеть настоящую улыбку, если они еще существуют на этом Богом проклятом белом свете.
Альфин не улыбнулся мне. Он был встревожен и озабочен. И даже раздосадован.
- Рад вас видеть живым и здоровым, - сказал он серьезно.
- Здравствуй.
- Где она?
- Наверху.
- Почему вы меня не предупредили? Почему?
- Зачем, Альфин?
- Я, по крайней мере, дал бы вам противоядие. Это же безумный риск – ехать в очаг Черной Смерти!
Когда мы поднялись в комнату, Эска сидела на кровати, ее покачивало из стороны в сторону, как человека, у которого сильно кружится голова. Альфин застыл в дверях.
- Ангел, - проговорила она тихо, - наконец-то.
- Не бойся меня, - ласково заговорил он, - теперь всё будет хорошо, я осмотрю тебя, а ты мне не мешай, ладно?
После короткого осмотра он принес ящик с инструментами и заправил шприц.
- Есть ей еще рано, - объяснил он мне шепотом, - придется подкармливать ее пока так. Всё это время ваша жена будет спать, пока не окрепнет немного, и пока не появится Ластер. Лечить безумие я не в состоянии.
- А он?
- Не знаю. Это очень трудная задача. Ведь ей придется объяснять, что все, кого она знала, умерли. И ее сын в том числе.
- А когда появится твой Ластер?
- Весной. Не раньше апреля.
Укол в вену Эска перенесла спокойно. Боли она тоже не чувствовала. От Альфина, которого она считала ангелом, она принимала всё безропотно. Через несколько минут она уснула.
- Слушайте меня внимательно, ваше высочество, - сказал этот юный лекарь с видом профессора, - вы купите неподалеку дом, наймете прислугу, мой отец каждый день будет делать ей уколы, я буду как можно чаще ее осматривать, а сами вы будете появляться в этом доме чрезвычайно редко. Или вообще никогда. Понятно?
- Если она очнется, я должен быть рядом.
- Вы должны быть во дворце, если не хотите смерти ни себе, ни своей жене.
Я и сам это понимал. Выхода не было. Я сел и в отчаянии стиснул голову руками. Всю жизнь притворяться, чего-то опасаться и прятаться! И все из-за человека, которого считал своим отцом, которому верил, и который не сделал мне пока ничего плохого. От этого можно было сойти с ума!
- Не надо отчаиваться, - сказал Альфин, - вам еще предстоят испытания. Вы когда-то сказали, что ненавидите смерть. Думаю, что эту схватку со смертью мы выиграем.
********************************
Даже в бреду мне не могло присниться, что когда-то я буду сидеть за одним столом с герцогом Навским. Точнее, он не сидел, а возлежал за столом на мягком уютном ложе, ленивый и расслабленный, в широком халате, скрывающем его склонную к полноте, обрюзгшую фигуру, и как сытый кот сонно щурился. Герцог вел изысканную светскую беседу, между делом задавая нужные ему вопросы, он проверял меня на глупость, жадность, порочность, властолюбие и готовность предать короля.
- Ну что ж, - сказал он потягиваясь, - я вижу, ты не глуп, поэтому, перейдем к делу, я, собственно, только ради тебя и приехал к своему братцу. Нас никто не слышит, можешь не сомневаться.
- Я в этом не уверен.
- Похвально!
- Прекратите выставлять мне оценки, герцог. Я вас слушаю.
- Так вот. Твои отношения с братом заставляют задуматься. Ты до сих пор жив, и это весьма странно... ты будешь королем, мне это уже известно.
- Откуда?
- Не важно. Я только хотел предупредить тебя, что с моей стороны не будет никаких возражений. Я не жажду власти, мне достаточно того, что я имею, и потом... я слишком ценю покой и удовольствия. А что касается Советника Мезиа, в чьих руках все нити управления страной, то у меня есть средства склонить его на твою сторону.
- Король еще жив.
Герцог сладенько усмехнулся.
- Видишь ли, мой мальчик: или он убьет тебя, или ты – его. Тут третьего быть не может. Когда это случится, не забудь, что я тебе сказал. Хорошо?
Я подумал, что если всё это не провокация, и за шторой не стоит мой отец, то я полный идиот, и мне легче сойти с ума, чем что-либо понять. Мой последний и самый главный враг складывал оружие и признавался, что ему ничего от меня не надо, лишь бы я его не трогал. Было похоже, что это он меня боится, а не я его.
- Вы согласны мне подчиняться, герцог? - спросил я недоверчиво.
- В будущем – конечно, - спокойно ответил он, - между прочим, герцог Тиманский тоже в Трире, и готов присягнуть тебе хоть сейчас. Тиман и Навския – это уже немало!
Я ничего ему не ответил и вышел от него в полной растерянности. Ничего не прояснялось. Стоило мне только предположить очередного врага, как он тут же становился моим лучшим другом!
По подоконникам стучала капель, казалось весь город плакал надо мной и над моей Эской, солнце выглядывало осторожно и снова виновато пряталось за серые облака.
Я решил проведать свою сестру, и, заметив одну из горничных Стеллы Алонской, окликнул ее.
- Позови мне Лориан.
Она долго изумленно хлопала глазами, прежде чем поняла, что меня слишком долго тут не было.
- Лориан две недели как умерла.
Я не стал даже расспрашивать и тупо побрел, куда глаза глядят. Моя радужная пластинка была со мной. Я не расставался с ней, как с единственной памятью о своем детстве и своем доме. Чтобы успокоиться, я сел на подоконник и как в давние времена уставился на ее переливчатые цвета. Их стало уже пять: синий, зеленый, красный, фиолетовый и еще какой-то, которому нет названия, я называл его рассветным. Скоро одна из люстр в зале рухнула на пол.
- Так тебе и надо, - подумал я со злорадством, я ненавидел дворец и всё, что в нем находилось.
На шум сбежались слуги. Мрачный наследник спокойно сунул пластинку в карман и пошел к себе.
В моей гостиной сидел король. Лиловый камзол только подчеркивал смуглость его ястребиного лица и резкие морщины на нем. Я стоял и с безразличием думал: знает он о моем разговоре с герцогом Навским или нет? И если нет, то зачем тогда пришел?
- Ты мне не нравишься, сын, - заявил он хмуро, - эта поездка в Тиноль не пошла тебе на пользу. Ты совершенно истощен. Не говоря уже о том, что ты мог умереть!
- Не мог, - сказал я.
Он посмотрел на меня внимательно и покачал головой.
- Не обольщайся. Если у тебя какие-то особые отношения со Смертью, то они в любой момент могут измениться.
- Вряд ли, - сказал я.
- Нельзя испытывать ее терпение бесконечно.
- Что вы от меня хотите, ваше величество?
- Хочу, чтоб ты понял, что Сетвин, Фларьо Алонский, Альфин, герцог Навский... - всё это не для тебя. Они не научат тебя ничему хорошему, они скорее погубят тебя! И потом... они совсем тебя не знают.
- А вы знаете?
- Конечно. Больше, чем ты сам.
- И вы знаете, что мне надо?
- Знаю.
Всё это было бы смешно... если б не выглядело так зловеще.
- Сегодня ночью, - сказал он, - я жду тебя в своем кабинете. Надеюсь, ты не заставишь себя долго ждать?
- Как одеться? - спросил я каменея.
- Торжественно, - ответил он.
********************************
Эска уже могла ходить. Я отпустил сиделку и раскрыл шторы, чтобы впустить в комнату хоть немного солнца.
- Ну, как ты себя чувствуешь?
- Хорошо. Как же еще?
На истощенном лице ее как маска застыла странная потусторонняя улыбка, Эска смотрела не на меня, а сквозь меня, на что-то мне невидимое и недоступное. Как же она была далека!
Терпение мое было на пределе. Я схватил ее за плечи и даже немного встряхнул.
- Послушай меня! Эска! Возвращайся! Возвращайся ко мне, или я тоже сойду с ума как ты!
На меня смотрели пустые зеленые глаза. Я попытался поцеловать ее, но это оказалось труднее, чем затолкать в нее хоть немного пищи. Эска вырвалась, несмотря на свою слабость.
- Ты уже не любишь меня? - спросил я безнадежно.
- Люблю, - сказала она просто.
И я понял, что у духов любовь только духовная, и даже той малости, которая мне нужна была перед жуткой и, возможно, последней в моей жизни ночью, моя безумная жена не в состоянии мне дать. Мне страшно хотелось уткнуться носом в женские колени и почувствовать на своей бестолковой голове ласковую, теплую ладонь. Кажется, всё.
На прощанье я все-таки взял ее руку и приложил к своему пылающему лбу. Рука была невесомой и холодной.
Альфин тоже был какой-то странный. Он больше молчал и даже пригубил вина, чего никогда себе не позволял. Я сидел у него, безуспешно пытался опьянеть, рассматривал звездные атласы и никак не мог сообщить ему, что сегодня ночью всё свершится. Я ему немного завидовал, его беззаботности и безответственности, его молодости, даже его вопиющей самоуверенности, граничащей с наглостью, и тому, что эту ночь, в отличие от меня, он будет спать спокойно. Впрочем, каждому свое.
Как-то быстро стемнело, и я захлопнул атлас. Альфин ждал.
- Расскажи мне, - сказал я мрачно, - как два пучка света несутся друг другу навстречу со скоростью света. Это очень забавно...
Ничего он мне рассказывать не стал.
- Я вас все-таки люблю, - проговорил он задумчиво, - я знаю, что вы мне не можете ответить тем же, но, по крайней мере, знайте: я готов сделать для вас всё, что в моих силах.
Мне тоже показалось, что сейчас ближе этого мальчишки у меня никого нет. Все, к кому удавалось привязаться, погибали или, что еще мучительней, сходили с ума. Я ничего не мог ему обещать: ни любви, ни дружбы, ни даже поддержки. Я вообще не знал, что будет со мной через пару часов, и на каком свете я окажусь. И потом... я ему все-таки не верил.
Альфин был слишком странным существом, и слишком необычные обстоятельства окружали нас, чтобы я не допускал мысли об обмане и хитрости. Мне хотелось ему верить, мне хотелось его видеть, он притягивал меня и засасывал как сладкий омут, он задурил мне голову своими книгами, звездами, рассказами и своей жизнерадостной дерзостью, в которой я сам частенько черпал силы. Он излучал, и я грелся в его лучах как старая побитая собака.
Слов не было. Я дотянулся до его руки и крепко сжал ее.
- Я вас очень прошу, - сказал он тихо, но как будто приказывая мне, - я вас просто умоляю, я вас заклинаю, Кристиан Дерта..... останьтесь живым. Сделайте для этого всё. Всё!
- Любая тварь борется за жизнь, - усмехнулся я.
- Обещайте мне.
Я посмотрел ему в глаза и понял, что здесь что-то более серьезное, чем просто тревога за мою жизнь. Мальчик знал слишком много, гораздо больше, чем рассказывал. Это раздражало. Мне надоели загадки. Я поднялся.
- Обещаю жить долго и радостно и умереть счастливым.
Альфин смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Он был безумно красив и на удивление серьезен. Таким я его и запомнил.
********************************
Я попросил Сетвина подобрать мне к вечеру торжественный костюм. Он с готовностью кивнул и только спросил, какой бы я хотел цвет.
- Черный, - сказал я.
Когда я пришел от Альфина, костюм лежал у меня на кровати. Белыми были только воротник и перчатки. Рядом на ночном столике стоял небольшой пузырек с крепкой симурской настойкой, как приложение к костюму. Я умилился предусмотрительности Сетвина и отхлебнул для храбрости.
Время до полуночи тянулось невыносимо долго. Я много чего передумал, валяясь на кровати в своем торжественном наряде и отхлебывая из пузырька. Я пытался вообразить себе испытание, которому король подвергнет мою порядочность, чтобы счесть достойным престола, но представить ничего не мог. Куда уж дальше? Разве что лишить меня пищи, пока я не превращусь в скелет? Или показать мне нечто до такой степени соблазнительное, что я не смогу устоять или захлебнусь слюной...
А может, всё гораздо проще? Просто у него там сидит кто-то, кто читает мысли, как этот Зорлез у герцога Навского, и он выпотрошит мою голову точно праздничного гуся? Тогда король узнает об Эске, о том, что я прячу ее и ни на ком другом всё равно не женюсь. О том, что я пью по ночам с Сетвином и вместо истории и географии читаю крамольные пьесы Гетруса, которые подсунул мне Альфин. И главное, о том, что у меня есть такие могучие сторонники, как Герцог Навский, Тимаский и Мезиа. И я их не отверг. Я промолчал, а это равносильно заговору.
Мысли мои были невеселые. Я понял, как далеко я уже зашел, не имея никаких доказательств. Или меня завели? Я готов пойти против своего отца. Я, которому не нужен престол, которому ничего не нужно было, кроме маленького дома, любимой жены, детишек и дела, которым можно заниматься с чистой совестью. Что стало со мной за каких-то три месяца? Я зол, я взвинчен, я несчастен и я готов на всё, как человек, которому нечего терять.
А может, всё еще проще? И не будет никакого испытания, никакой жуткой Красной комнаты, и всё это выдумки и сплетни?
В полночь я был у отца. Король стоял серьезный и неуловимо взволнованный, его вишневый костюм до такой степени был расшит позолотой, что превращал его в какую-то золотую статую.
- Мрачновато, - сказал он, оглядывая меня, - ну ничего. А меч ты зря нацепил, оставь, он тебе не понадобится.
Я послушно разоружился. Мы вышли через кабинет в маленькую заднюю дверь, не то чтобы потайную, но которой никто не пользовался. Отец шел впереди, я следом. Темные коридоры и лестницы уводили нас всё ниже и ниже, в подвал, в подземелье, к черту в преисподнюю, всё дальше и дальше. Мы шли около получаса, или это мне так показалось от волнения. Я не мог быть спокойным, как ни старался. Что-то должно было произойти несомненно.
Наконец отец, резко загремев в глухой тишине подземелья ключами, открыл обитую железом дверь и с протяжным скрипом отворил ее. Было душно и холодно. Мы попали в зал с низким потолком и стенами, обтянутыми малиновым шелком. В такой же малиновой обивке была и мебель. На столе стоял серебряный таз с водой. В ушах звенела одуряющая тишина.
- Садись, - полушепотом сказал король и указал мне на кресло.
Сам он сел рядом и повернулся ко мне. Лицо его было сурово и торжественно. У меня уже пересохло в горле, я готов был отхлебнуть прямо из таза.
- Не волнуйся, - усмехнулся он, - я не собираюсь тебя испытывать, я всего лишь собираюсь сделать тебе королевский подарок, я наделю тебя силой, которой никто кроме короля не обладает, ты достоин этого, ты мой наследник. Но сначала я должен кое-что тебе объяснить и наставить тебя на путь истинный. Ты блуждаешь во тьме и сам не знаешь, кто ты.
- Вы утверждали, что я ваш сын, ваше величество.
- Разве в этом дело? Неужели то, что ты отличаешься от других людей, не наводит тебя на серьезные мысли?
Да, я отличался от других, я видел невидимые цвета, имел удивительную память, никогда ничем не болел как заговоренный и иногда испытывал непонятную тоску и чувство невыполненного долга. Но ни одной душе я об этом не рассказывал, пока сам в себе не разобрался. Это было слишком мое, это мучило меня и к чему-то обязывало. Я загонял это внутрь и помощи со стороны не ждал.
- Откуда вам известно, что я отличаюсь от других? - спросил я, чувствуя, как напрягается всё мое тело, словно перед прыжком.
Он только усмехнулся.
- Я же предупреждал, что знаю тебя лучше, чем ты сам.
- Так кто же я?
Какой-то новый этап начинался в моей жизни с этого вопроса. Страха не было, я весь был внимание и готовность, мне казалось, что я давно ждал чего-то подобного, и вот сейчас наконец я что-то пойму в себе. И в нем.
Кто он? Почему мы встретились, и откуда он всё про меня знает? И какой силой хочет меня наделить?
Я чувствовал себя, как человек, перед которым открываются неведомые врата, за которыми брезжит свет истины.
Но то, что я услышал...
- Ты избранник, - проговорил король с жаром, - и сам того не ведаешь! Ты должен служить Ей осознанно, а не хватать ее подачки, как мелкий воришка! Торжественно и гордо. Как жрец. Как король. И только так!
И я понял всё. Это было подобно вспышке молнии, так ясно мне стало всё с самого начала и до конца. На что-то все-таки пригодилась моя память, помноженная на нечеловеческое напряжение.
Его тайное появление в Тиноле, внезапная смерть Гринцинии, наша встреча в склепе, моя клятва молчать о ней... Эджелия, Лориан... Ворота захлопнулись. Они не имели к истине никакого отношения. Это была только чудовищная ошибка.
Король что-то говорил о долге и служении, но я его почти не слушал, я сидел потрясенный и уничтоженный, боролся с тошнотой и отвращением и старался не смотреть на него.
- Жизнь – это только болезнь материи, - рассуждал он, - наш мир несовершенен, он болен, он обречен, он наконец уродлив! Посмотри вокруг, жизнь отвратительна, законы ее чудовищны, чем умнее и чувствительнее существо, тем больше достается ему боли и страданий. Счастлив карась в реке, ему не холодно! Счастлив репейник, ему не больно! Но еще более совершенен камень. Ему-то вообще всё равно!..
Отвращение постепенно перерастало в ненависть. «Как он убивает?» - лихорадочно соображал я, - «как он это делает на расстоянии? Что это? Наговор? Иголка в восковой фигурке? Или какая-нибудь специально обученная ядовитая пчела? Надо обязательно узнать, как он это делает! Надо вырвать его жало!»
- Смерть прекрасна, - продолжал он торжественно, - она освобождает душу от бренного тела, погрязшего в грехах, слабостях и немочах, и чем раньше она придет, тем лучше. Умирать надо молодым и красивым.
- Почему же вы сами не торопитесь умереть? - спросил я, скрывая презрение и вполне допуская, что этим счастьем он собирается наградить меня.
- Потому что я король. И потому что я должен служить Ей. Ты тоже будешь служить Ей, ты давно к этому готов, сын мой.
- Служить? Каким образом? - спросил я мрачно.
- Я научу тебя. Ты будешь всесилен как бог... Но сначала – обряд.
- Какой?
Король встал. Подошел к стене и взялся за край малиновой занавески.
- Надеюсь, крови ты не боишься?
Кроме страха были и более серьезные препятствия. Всё существо мое противилось поклонению той, которую ненавижу с самого детства, и с которой у меня свои особые отношения...
Я понял, что сейчас в этом малиновом зале с низким потолком меня начнут ломать. Он и Она. У меня нет выбора, я должен всё узнать и вырвать его жало прежде, чем он догадается и убьет меня. До меня здесь было четверо, а может, и больше. Они не смогли. А я должен.
- Какие пустяки, - усмехнулся я.
Только одно во всем этом кошмаре радовало меня: Альфин оказался прав. Он не лгал мне! Мой прекрасный мальчик, мое солнце, мне теперь не нужно разрываться между ним и отцом, я знаю, кто мой враг.
Король отодвинул занавеску. За ней была ниша, в которой на столике из зеленого мрамора между двух пышных, но уже увядающих букетов роз стояла бронзовая фигурка женщины в покрывале с худыми руками, скрещенными на бедрах. Перед ней на подносе стояла изящная чаша, и лежал сверкающий лезвием нож. Всё было красиво и утонченно. Не знаю, насколько фигурка походила на Нее, потому что помнил только жуткие глаза, мне казалось, они смотрят на меня и сейчас, следят за мной и мрачно усмехаются.
- Покажи Ей, что тебе не жалко для нее своей крови, - сказал король и отступил на шаг назад.
Я обреченно полоснул себя по запястью. Пути назад не было.
- Достаточно, - решительно заявил он, когда чаша наполнилась наполовину, а у меня зашумело в голове как в погремушке, - теперь ты принадлежишь Ей.
Я смотрел на него с ненавистью и отвращением, которые не в силах был скрыть, но он ничего не замечал, он был слишком увлечен происходящим и слишком уверен в себе.
Этот маньяк с умным и торжественным видом расхаживал вокруг меня, пока я тоскливо обмывал в тазу и забинтовывал свою руку, король, самоуверенный, самодовольный дьявол, не заурядный убийца и некрофил, это было бы не по-королевски, а жрец! Он придумал целую философию служения Смерти, свои обряды и свои молитвы!
Он по-королевски выбирал жертву, по-королевски же непонятным способом убивал ее к своему пиршескому столу и «совершал обряд». И самое чудовищное во всем этом было то, что он считал меня своим союзником. Он ни капли в этом не сомневался!
Мы встретились в склепе, я целовал мертвую женщину, которую он предназначил для себя, и я не признался, что это моя мать. Что он должен был подумать? Потом, пока я три дня сидел в подвале, он проверял мои связи с живыми женщинами и ничего такого не нашел. На свою беду я в самом деле был слишком порядочным для среднего тинольца.
Тогда он рискнул. Что ему стоило? Где четверо, там и пятый. Он объявил меня наследником и стал следить за мной. Все те, кто хоть о чем-то догадывались, смотрели на меня как на чудовище. Я не мог изменить Эске, это меня и спасло. Эджелия... тут снова чудовищное совпадение. Он убил ее, потому что я начал догадываться и допытываться. Он пришел к ней на рассвете и нарвался на меня. Но тогда она была уже мертва! Он застал меня в постели с мертвой женщиной и не удивился этому. И остался доволен. Кажется, именно после этого я получил от него кучу денег... А моя поездка в мертвый Тиноль! Конечно, он истолковал ее по-своему. Боже! Что бы было, если б он узнал, что я привез оттуда свою больную жену!
- Ну, вот и всё, - улыбнулся король, когда я закончил с перевязкой и измученно откинулся на спинку кресла, измученно не от боли, а от своих мыслей и чувств, - потом ты поймешь, что это сущий пустяк по сравнению с теми возможностями, которые перед тобой откроются.
- Когда? - спросил я, - когда откроются?
- Завтра же, - всё так же дружелюбно улыбнулся он, - ты понял меня, это самое главное, чему я очень рад.
Формальности были выполнены. Строптивый Кристиан Дерта стал жрецом Смерти.
- Я могу идти? - спросил я с некоторым облегчением.
Он всё улыбался и смотрел на меня с нежностью.
- А как же мой сюрприз? - сказал он, качая головой, - я уверен, что он тебе понравится...
Я посмотрел на него с ужасом и понял, что испытания закончились, но через «сюрприз» мне не переступить.
И мы вошли в Красную комнату.
********************************
В Красной комнате царил полумрак. Всё было убрано цветами. От их запаха кружилась голова, впрочем, она могла кружиться и от потери крови, и от тошноты, и от леденящего холода, что стоял в этом подземелье.
Две юные девушки лежали на низких столах, застланных красной материей, нечего было и сомневаться, что они мертвы. Король подошел к той, что справа, а я на ватных ногах к той, что слева.
- Ну что? - услышал я его довольный голос, - она тебе нравится?
На девушке было сиреневое в кружевных оборках платье, застывшее маленькое лицо ее, на которое я старался не смотреть, было до такой степени замазано белилами, что напоминало маску. Видимо когда-то это была очень красивая девушка: узенькая талия, изящные кисти рук, роскошные каштановые волосы...
Мне стало плохо. Я присел на край стола, подавляя подступающую рвоту, и покрываясь липким потом.
- Ничего подобного не видел, - проговорил я сквозь зубы.
- Это тебе не по склепам лазить, - усмехнулся король, - ну что же ты?
Он уже разоблачал свою жертву и разоблачался сам. Я понял, что погиб. Можно подавить страх, перетерпеть боль... но отвращение перебороть невозможно!
Король увлекся. На какое-то время ему стало не до меня, и я утер рукавом мокрый лоб. Мне срочно надо было что-то придумать, какое-то оправдание, какую-то убедительную причину, но голова уже была как в тумане, и сам я как в бреду. Спасти меня могло только чудо.
И оно почему-то произошло. Нет, не обрушился потолок, не загорелись красные шелка, не ворвалась в дверь толпа разъяренных мстителей, и не хватил удар уже пришедшего в ярость от страсти короля. Просто я вдруг услышал у себя за спиной тихий шепот.
- Не бойся, я живая.
Не знаю, как мне хватило выдержки не вскочить и не закричать от неожиданности, но через секунду я уже пришел в себя и повернулся к ней. Она лежала всё так же неподвижно, как мумия.
Показалось, решил я. Схожу с ума, что же еще мне остается? Потом все-таки дотронулся до ее руки. Рука была теплой!
Я склонился над ее белым как снег лицом.
- Ты живая?
Девушка не ответила, но я уловил ее дыхание и заметил в уголках губ слабую улыбку.
- Кто ты?!
- Тише, ради бога, - наконец отозвалась она, - я потерплю, молчи и ничего не бойся.
У меня почти не оставалось времени собраться с мыслями и что-то понять. Девушка была живая, это было главное, какая-то сила вмешалась в мою судьбу, чтобы спасти меня, и от меня тоже требовалось последнее неимоверное усилие.
Она больше ничего не говорила и как будто даже не дышала. Она не ответила и на мой поцелуй, но губы ее были горячие и нежные. Сердце мое стучало на весь зал, кровь молотом стучала в висках, в ушах звенело. И холод, вездесущий холод пронизывал меня до костей.
Я оглянулся на короля. Ему всё еще было не до меня. И я бы убил его, не пожалев ни на секунду, убил бы голыми руками как ядовитого мерзкого паука, но мне нужна была его тайна... Свою жертву и спасительницу я раздевать не стал, ограничился тем, что, преодолевая презрение и отвращение к себе, поднял ее юбки. Всё было мерзко и унизительно. Никакого желания в такой обстановке возникнуть не могло, я что-то изобразил, сгорая со стыда, потом поспешно оделся и тупо вышел вслед за королем. Живым.
Мы пошли через другую дверь и круто вверх. Ступени вывели нас прямиком на кладбище. Там нас ждали телохранители с лошадьми и полушубками.
Я вдыхал морозный воздух и никак не мог прийти в себя от пережитого кошмара. Король был доволен, но всё равно присматривался ко мне. Я вынужден был скорчить довольную мину, и слава богу, что было темно!
- Хорошая была разминка, - сказал я как можно развязнее, - а что это была за кукла?
- Понравилась? - усмехнулся король.
- В самый раз, - отозвался я.
- Представь себе, монашка из Трумского монастыря. Я давно к ней присматривался. Очень красивое тело, и к тому же сирота...
********************************
Мир изменился. Мне казалось, что поменялось всё: моя спальня, мебель в ней, дворцовый парк за окном, небо, звезды и мое отражение в зеркале. На меня смотрел какой-то монстр с каменным лицом, обтянутым бледной кожей, с плотно сжатыми до скрипа челюстями, с напряженно сведенными плечами, словно жду удара палкой, и с решительной обреченностью в глазах.
Я устал смертельно, но не мог уснуть, я ломал голову над происшедшим и не мог понять, кто эта девушка и почему она оказалась живой. И что с ней будет дальше?.. И не дай бог мне с ней когда-нибудь встретиться, потому что я просто сгорю от стыда и отвращения к себе. И это еще не всё. Я больше никогда в жизни не прикоснусь ни к одной женщине. Не смогу. Всё мне будет напоминать об этом.
В тусклом свете ночника я сидел на разобранной кровати и даже не пытался притвориться спящим. Голова болела, в ней шумела как в кипящем котле кровь, и сам я закипал как смола, медленно и грозно. И почувствовал чье-то присутствие. Всем телом, всем своим воспаленным мозгом, обостренным встревоженным чутьем и растоптанным самолюбием. Я обернулся в дальний угол со шкафом.
Там стояла женщина в покрывале. У нее действительно были худые руки, которые она скрещивала на бедрах, словно защищаясь, и по-прежнему жуткие, проваленные вглубь лица глаза. На меня снова повеяло могильным холодом, но ужаса почему-то уже не было.
- Зачем явилась? - спросил я с ненавистью, - неужели ты думаешь, что я и вправду стал твоим жрецом? И не надейся. Я ненавижу тебя еще больше!
- Дерзок, - сказала она равнодушно, - и зол, и глуп. Мне не нужны жрецы. И что мне твоя кровь, когда я знаю твои мысли.
- Тогда катись отсюда. Пока я жив, мне не о чем с тобой разговаривать. Или ты пришла за мной?
- Нет. Ты мне нужен живым.
- Вот это да!
- Ты должен помочь мне.
- Что?! Что-что-что?!
Я хлопнул руками по коленкам и расхохотался. Она прервала меня раньше, чем мой хохот перешел в истерику.
- Выслушай меня. Если не хочешь, чтобы повторились Араклея и Тиноль.
Я смолк и уставился на нее, морщась от головной боли. Смерть вышла из угла и как самая обычная женщина подошла и села напротив в кресло.
- Давай поговорим, Кристиан Дерта.
Жуткая красота ее была нереальной. Я смотрел на нее в упор и вдруг понял, в чем дело. Внешность ее всё время неуловимо изменялась, как тень от облака, фигура то становилась четкой, то расплывалась до полупрозрачности, лицо расширялось и сужалось, серые глаза сверкали и тухли.
- Не смотри на меня так, - заявила она, - это не есть мой истинный облик, и твоя ненависть мешает мне сконцентрироваться.
- Пришла бы в своем облике, - усмехнулся я, - думаешь, испугался бы?
- Не понимаешь. Как может гора поговорить с муравьем? Как может море беседовать с песчинкой? Как может сам человек объяснить что-то своей собственной клетке?.. Я не здесь, это моя мысль перед тобой. Можешь не швырять в меня сапогом или подсвечником, это глупо.
- Я тебя слушаю, - сказал я невесело.
- Есть судьба. С определенной долей свободы. Эта свобода предусмотрена в мире, и он быстро перестраивается, после каждого допустимого поступка. Люди все вместе творят свою общую судьбу. Они связаны невидимыми нитями, и человек может никогда не догадаться, что его жизнь зависит от того, что сказал своей жене какой-нибудь булочник из другого города... Есть судьба, и поэтому происходят вещи неотвратимые, только на первый взгляд беспричинные. Но я не об этом. Я говорю о предусмотренной свободе. А когда она заходит за грань допустимого, мир просто не успевает перестроиться. Начинаются сбои. Начинаются чудовищные вещи.
- Араклея и Тиноль?
- Да. Араклея и Тиноль. И еще хуже...
- А чем определяется уровень допустимой свободы? Человек не может сделать больше того, что он может.
- Конечно! Он может убить, предать, воздвигнуть колоссальные постройки, сделать открытие, развязать войну... Это предусмотрено. Когда-нибудь люди выйдут на другой уровень, тогда они смогут осуществлять любые свои желания и менять мир по своему усмотрению, они будут всемогущи, но для такой свободы они должны очень сильно измениться. А сейчас об этом нет и речи.
- Ты хочешь сказать, что кто-то из людей обладает сверхчеловеческой свободой?
- Конечно. Король Лесовии Эрих Четвертый.
- Твой жрец и поклонник!
- Он не жрец. Он обладает вещью, которая не предусмотрена в этом мире. Это опасно. Я устала. Я скоро захлебнусь от его жертвоприношений.
- Так убей его! Или ты не Смерть?!
- Он бессмертен. У него защита от меня.
- Ах, вот оно что...
- Ты должен мне помочь, Кристиан Дерта.
Никогда бы не подумал, что стану союзником Смерти!
- Что я должен сделать?
- Уничтожить эту вещь.
- Как?
- Только ты можешь получить ее, и только ты знаешь, как уничтожить ее. Я не могу. Ты – можешь. Помоги мне.
- Ничего себе, просьба... а ты не боишься, что я оставлю ее себе? И сам стану всемогущим? - спросил я с усмешкой.
- Не боюсь, - спокойно ответила она, - ты не нарушишь гармонии в мире. Ты ее чувствуешь. Ты вообще не человек.
И не то чтобы я удивился, просто ужаснулся, насколько всё не случайно и не так просто, как мне казалось.
- Кто же я?
- Не мое дело, открывать тебе это, - равнодушно заявила Смерть, - насколько мне известно, ты давно уже сам должен был это понять. Ты опоздал, Кристиан Дерта, и не выполнил своей задачи... так помоги хотя бы мне.
- Я опоздал?.. Черт побери, что всё это значит!
Смерть сверкнула холодными серыми глазами и растаяла у меня перед носом. Я тупо смотрел в пустое темное кресло и сжимал стучащие виски. Мысли разбегались как тараканы... Я не человек. Значит, я не сын Гринцинии Гальма. Значит, Ведбеда солгала ей. Старая Ведбеда, которая следила за мной всю жизнь, которая долго приставала ко мне в харчевне: чего я добился в жизни? Потом заявила, что за меня теперь будут думать другие, пошла и наболтала графине, что я и есть ее сын! Зачем и почему?! И что она еще обо мне знала? Жаль, что умерла, наверно, как и все в Тиноле! След потерян. Я опоздал. Я проспал свою судьбу!
Удивительно, что при всем своем возбуждении, я все-таки умудрился заснуть. Похоже было, что я просто потерял сознание и рухнул на кровать.
А утром, вынырнув из сна как из глубокой ямы, обнаружил стоящего у шкафа Сетвина, уныло вынимающего мою одежду. Сквозь шторы пробивалось в спальню яркое весеннее солнце, поскрипывали повозки во дворе, стучали копыта, возились на карнизе голуби... за окном была Жизнь.
Мир стал реальным и обычным. В нем как будто не было места моим жутким видениям со Смертью, сидящей в кресле. Приснится же такое!
Услышав мою возню, Сетвин вздрогнул и удивленно обернулся.
- Что?! Ты жив?!
- И трезв как сволочь, - сказал я, откидывая одеяло, - а ты что, уже уносишь мое барахло?
- Ты правда жив? - он бросил кучу одежды в кресло и подошел, чтобы пощупать меня.
- Почему бы нет? - усмехнулся я и по его потрясенному взгляду понял, что он прекрасно знает, где я был ночью, и что там делал.
- Ну, ты даешь... - только и проговорил он.
Я оделся. Сполоснул лицо и плюнул в таз.
- Ты всё знал?
Он опомнился, взял себя в руки и снова стал прежним Сетвином, бесстрастным, терпеливым и непостижимым в своей кротости, смешанной с гордыней.
- Конечно, - заявил он, нагло глядя мне в лицо.
- Почему не предупредил меня?
- Зачем?
- Затем, что я имел право знать, - буркнул я и отвернулся.
- Не имел, - жестко отозвался он, - это мое. Это мой отец, моя боль и мой позор. А ты... ты вообще мог туда не попасть. Он относился к тебе не так, как к другим. Это было странно. Он закрывал глаза на твои промахи, он отпустил тебя в Тиноль... я решил, что ты значишь для него больше, чем другие, и возможно, он сам не захочет, чтобы ты узнал о его болезни.
- Болезни? Так, по-твоему, он болен?!
- Конечно, болен. Что же еще?
- Он маньяк и убийца.
Сетвин нервно заходил по комнате.
- Вот! - заявил он, - вот поэтому я и не хочу, чтобы кто-то что-то знал! Он несчастный больной человек, а его сочтут маньяком!
- Сетвин, опомнись, - пробормотал я.
- Это ты опомнись. Или плохо изучал историю? Отец – король! Ты вспомни, скольких погубил Эрих Второй своими казнями и войнами, скольких развратил Эрих Третий, пока его самого не убили, сколько загнулось в Тайной Канцелярии под пытками по приказу того же Мезиа? По сравнению с ними отец просто ангел, хоть болезнь его и ужасна.
- И ты помогаешь ему?!
- Кто-то же должен ему помогать. Пойми, я не могу его переделать и не могу позволить, чтоб об этом узнали все! Да, я замучился покрывать его, я скоро сойду с ума или сопьюсь, но я буду это делать!
На его лице, всегда таком бесцветном и безразличном, застыла боль. Он мучительно стеснялся своего отца, прекрасно понимая всю тяжесть своего соучастия.
- Тащи бутылку, - сказал я, - что-то голова трещит после твоего ангела.
- У меня с собой, - отозвался он и вынул пузырек из кармана.
Мы уселись за туалетным столиком и уставились друг на друга с полным пониманием двух собутыльников, вляпавшихся в одно и то же дерьмо.
- Значит, ты меня уже похоронил? - усмехнулся я, осушив бокал.
Сетвин не ответил, только уставился на меня прозрачными глазами, в которых было сочувствие и брезгливость.
- Ну и как тебе это удалось, наследник?
- Не смотри на меня как на жертву, - сказал я, - она была живая.
- Кто?
- Эта девушка. Монашка из Трумского монастыря.
Он усмехнулся и понимающе кивнул.
- Ну что ж, если тебе так легче, пусть будет так.
- Что ты хочешь сказать?
- Ничего. Только то, что в шоке еще и не то покажется.
- Говорю тебе, она была живая! - разозлился я, я не считал себя сумасшедшим.
- Не больше, чем бревно, - уверенно заявил Сетвин, - я сам ее закопал, после того как вы ушли. Там же, недалеко от склепа... Ты пей, Кристи, пей. Лучше быть пьяным, чем помешанным.
- Ты что наделал? - пробормотал я с ужасом, - ты закопал живую девушку?!
- Говорю тебе, она была мертва, - сказал он, - за кого ты меня принимаешь?
- А ты меня?..
«Прошло часов шесть», - лихорадочно прикидывал я, - «уже поздно, ей уже не поможешь...»
- Она была в сиреневом платье?
- Да. С желтыми оборками. Волосы каштановые. Доминика Ларос из Трумского монастыря.
Мне хотелось выть. Сетвин начал развешивать мои вещи назад в шкаф, жук-могильщик, всю жизнь прикрывающий чужие преступления и уже отвыкший от жалости и нормального человеческого ужаса.
- Я рад, что ты жив, - заявил он, - хоть ты и сдвинулся малость. Ничего, это пройдет. Со мной тоже такое было...
********************************
Советник Мезиа поливал фиалки на окне. Он был огромный, и такая же огромная была у него тень, падавшая на половину ковра. Я не сомневался, что ему уже донесли обо всем. На то он был и Старший Советник. Он приветствовал меня с ненавистью, но и с почтением. Теперь я стал наследником, а не кандидатом в мертвецы.
- Я, кажется, понял, в чем вы подозреваете меня и за что ненавидите, - сказал я спокойно, - очевидно, у вас была дочь, слишком красивая, чтобы попадаться на глаза королю...
Он вздрогнул и стал надвигаться на меня с лицом, ничего не выражающим и потому зловещим.
- Так вот, - продолжил я, - хочу вам заявить, что я не маньяк, и быть им не собираюсь.
- Зачем? - так же невыразительно спросил Мезиа, нависая надо мной как грозовая туча.
- Затем, что нам давно пора объединить наши усилия, - ответил я, - мне нужна ваша поддержка, Советник. Этого гнусного паука надо уничтожить. И чем скорее, тем лучше.
Повисла долгая пауза. Советник не менялся в лице, но левый глаз его непроизвольно дергался.
- Мне это не под силу, - поразмыслив сказал он, и было непонятно, верит он мне или нет, - это под силу только вам, наследник, и то, если король будет с вами достаточно откровенен.
- Будет, - сказал я, - теперь будет.
- Ну что ж, - кивнул он, - дерзайте. Я вас понял.
Я сам себя плохо понимал. Меня как будто разделили надвое. Один Кристиан Дерта строил планы, анализировал, действовал, а второй всё время думал о заживо похороненной девушке, которая спасла ему жизнь. Из всего, что случилось, этот факт потряс мое воображение больше всего. Видимо, я все-таки тихо сходил с ума.
Король встретил меня на лестнице, улыбнулся мне, а потом с очень серьезным видом сказал, чтобы сегодня вечером я никуда не отлучался.
- Конечно, ваше величество, - кивнул я деловито, - я буду у себя. Я всё помню.
Мы посмотрели друг на друга как заговорщики и разошлись. Эта маленькая комедия меня утомила. Я зашел к себе за полушубком и отправился к Эске.
Ухаживала за Эской пожилая полная крестьянка Линоза. Она медленно двигалась, нараспев говорила, вообще жила не торопясь, но была добра и каким-то образом всё успевала.
- Вышивает, - шепнула она мне, как только я прошел в прихожую, - взяла иголку с нитками, сердешная, и вышивает. Скоро доктор придет укол делать, а мне ее отрывать жалко, так она забылась!
Я прошел в гостиную. Эска сидела у камина в кресле с высокой спинкой, ноги ее были укрыты пледом, худенькие плечи в пуховом платке, седые волосы собраны в тугой пучок, беспощадно открывая всё ее истощенное восковое лицо и беззащитную шею. Она держала в слабых руках белую салфетку, натянутую на пяльцы, и иголку.
Я сел у нее в ногах, видя снизу только изнанку ее работы: узлы черные и красные и оборванные нитки.
- Как ты себя чувствуешь?
- Не мешай, - Эска даже не взглянула на меня, - видишь, я занята, - сказала она сосредоточенно и добавила почти со страхом, - умоляю, не мешай!
Я молча сидел на полу, глядя на огонь и вспоминая наш неудавшийся роман, странную историю любви, которая длилась почти всю жизнь и так ничем и не закончилась, разбитая вдребезги налетевшим вихрем обстоятельств. Сначала нас было двое. Потом не стало ее. Теперь не стало меня.
Я не человек, мне еще предстоит с этим разобраться, но не в этом дело, это не мешало мне раньше любить ее... Мешает девушка, заживо похороненная в мерзлой весенней земле, с которой у меня было что-то непостижимое, мерзкое до отвращения, но, тем не менее, сродни подвигу. Я не знаю, что это было, не могу трезво оценить, просто не хочу это вспоминать и не могу избавиться от воспоминаний. Я помешан почти как Эска, только она по-своему, а я по-своему. И мне никакие уколы не помогут.
Что мне надо от нее? Зачем я сижу у нее в ногах и чего-то жду как побитый пес? Мне плохо, я устал, я несчастен, я раздавлен и растерт в порошок, я сам не знаю, кто я, чего не выполнил, и что мне еще предстоит. Мне нужна жалость, да-да, та самая жалость, которой так стыдятся мужчины, обыкновенная женская ладонь на раскаленном лбу и ласковый взгляд, и я растекусь возле ее ног как теплая лужа. Но она не может мне дать и этой малости, ей самой как никому нужна сейчас поддержка. Со своей слабостью я пришел не по адресу. Со своей слабостью надо идти к сильному.
Я встал, заглянул на прощанье на ее работу. Это был черный цветок на красном стебле, мрачный и печальный. Эска подняла ко мне лицо. Она была еще где-то далеко, взгляд ее блуждал, я даже не был уверен, что видит она меня, а не что-то вне этих стен и дальше горизонта.
Я взял ее маленькое лицо в ладони, заглянул в прекрасные зеленые глаза и сказал почти с яростью.
- Хочешь быть королевой, Эска?
- Зачем? - спросила она рассеянно.
- Затем, что надо жить, - зло ответил я, - и надо в этой жизни побеждать... тебе придется жить, понимаешь? Придется, как бы ты этого ни избегала! Жить, бороться, любить и ненавидеть...
- Я умерла, - заявила она упрямо.
- А я жив, - ответил я.
И почти выбежал из комнаты.
«««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««
««««««««««««««««««««««««««««
««««««««««
Альфин сидел на ковре, залитом полуденным солнцем и заваленном раскрытыми книгами. Недоеденный обед остывал на подносе под ножкой дивана, огромная Охтания величественно передвигалась по комнате, вытирая пыль и расставляя вещи по местам.
Глядя на эту солнечную идиллию, я изумленно застыл в дверях, словно набрел на родник в пустыне, уже потеряв всякую надежду. Книги, карты, глобусы, прекрасный беззаботный юноша... словно из другой жизни, ничем не омраченной и светлой, как это солнце за окном. Всё куда-то отошло: и тревога и тошнота.
- Это вы? - радостно просиял Альфин, - как я рад!
- А как я-то рад, - сказал я, присаживаясь рядом с ним на ковер.
Его умненькое красивое личико выглядывало из пенных кружев батистовой рубашки, скрепленных большой жемчужной брошью, на щеках проступал веселый здоровый румянец. Мне хотелось смотреть на него вечно, мне хотелось слушать его и идти за ним, мне хотелось убить любого, кто попробует его обидеть.
Охтания, сообразив, что мы слишком долго молчим, недовольно вышла.
- Вы живы, - улыбнулся Альфин.
- Как ты просил, - ответил я.
- Почему вы ничего не сказали мне вчера? Вы мне не доверяете?
- Чтоб ты спал спокойно.
- Вы знаете, - сказал он поразмыслив, - я не буду вас ни о чем расспрашивать, вам это должно быть неприятно... только скажите, король по-прежнему считает вас наследником?
- Конечно.
- Но он ведь должен открыть вам какой-то секрет?
- Да. Сегодня вечером, - я усмехнулся, - и тогда, если он не передумает, я стану всемогущим. Как тебе это нравится, Альфин?
- Вы станете всемогущим убийцей, но не более того.
- Увидим. Кем я буду и зачем. И чего стою.
Я потянулся за книгой, которая лежала у него на коленях.
«...Поднять глаза, понять, что небо серо», - прочел я с середины, -
«И на границе свода и лесов
Увидеть одинокую Венеру,
Заблудшую в созвездие Весов,
Затосковать без слез и без улыбки
О чем-то недоступном, а потом,
Мгновенно вспомнить прежние ошибки
И задохнуться собственным стыдом...»
- Это «Далекий свет» - тихо сказал Альфин и медленно закончил:
«Горит. Одна. Как будто ненароком,
Как будто не прекрасна и чиста,
Как будто безымянная звезда
И никогда не будет мне упреком».
- Зачем ты это читаешь? - спросил я, - это про стыд. А тебе-то стыдиться нечего.
- Да? - Альфин быстро стрельнул в меня черными глазками, - но откуда же мне знать, что я натворю в будущем? И вам откуда это знать?
- Да, - кивнул я, перелистывая страницу - мне и подавно...
«Я баюкал тебя как дитя,
Только звезды мешали светя,
Только ветер мешал за окном,
И свистел, не считаясь со сном.
Я баюкал тебя и ласкал,
Я во тьме твои губы искал,
Согревал, как больного щенка,
Только холод мешал и тоска.
Я баюкал тебя и просил,
Я беспечные звезды гасил,
Я в пустыню загнал все ветра,
Я весь мир изменил до утра!
Я баюкал тебя как дитя,
Я столкнул бы планеты шутя,
Я бы дьявола смог победить...
Но не мог я тебя разбудить».
И всё вернулось. Подземелье, холод, мертвая девушка... как будто мне плеснули в лицо ледяной водой. Кругом была смерть и безысходность, даже в этой солнечной комнате, в этой потрепанной книге. Никуда мне было от себя не деться.
Я захлопнул книгу и вернул Альфину.
- Жаль, что вам не понравилось, - вздохнул он.
- Мне понравилось, - сказал я мрачно, - только это слишком про меня, как ножом под ребро... к черту, к черту, к черту!.. Не хочу о смерти, хочу напиться вдрызг и хохотать!
- Вам нельзя, - тихо заметил Альфин, - у вас вечером серьезная встреча.
- Я серьезен, - усмехнулся я, - дальше некуда. Вот только отдохну у тебя... кстати, тебе я не мешаю?
- Наоборот, - улыбнулся он, - я ждал вас. Я жду вас всегда.
И это было, наверно, последней каплей.
- Хочешь любить меня, Альфин? - спросил я с отчаянием - ведь ты давно этого хочешь! Ну, так люби, я твой, меня тошнит от женщин!
Он смотрел на меня удивленно и немного насмешливо.
- Да что вы, ваше высочество...
- Я не шучу, - сказал я.
Альфин только покачал головой.
- А как же ваша жена? - спросил он упавшим голосом.
- Она умерла, - ответил я жестко, и он понял, что я имею в виду.
- А как же... ваши принципы?
Я начал тихо выходить из себя. Я ожидал чего угодно, только не того, что этот мальчик будет читать мне мораль, тем более что сам он когда-то соблазнял меня без зазрения совести. И надо признаться, весьма успешно!
- Послушай, какие принципы? - сказал я распаляясь, - ради тебя я переступлю через любые принципы. Неужели непонятно?
- Но всё равно это невозможно! - торопливо заговорил Альфин, - я думал, вы это понимаете... есть еще король. Он никому не позволяет ко мне прикоснуться, а вы мне слишком дороги!
- Я его свергну! - рявкнул я.
Больше ему возразить было нечего, он смотрел на меня то ли с восхищением, то ли с жалостью и всё еще колебался.
- В конце концов, я тебе приказываю, - сказал я.
- Это уже лишнее, - усмехнулся он, в каком-то странном раздумье поднялся и прошел в спальню.
Там я догнал его, сжал его плечи и развернул к себе лицом. Не нравились мне его сомнения.
- Послушай мальчик, я для тебя достану луну с неба, но если ты лгал мне всё это время...
Лицо его как-то напряженно вытянулось, черные глаза вспыхнули тем демоническим светом, что когда-то парализовал меня и намертво приковал к креслу, я только изумился его внутренней силе, но я его не боялся. Голова пошла кругом как от бочонка симурского.
- Я не лгу, - усмехнулся Альфин, - я правда люблю вас и даже не считаю нужным это скрывать... вы получите всё, что хотите, всё, что я могу дать вам, если только...
- Что только?
Он отвернулся, потом посмотрел на меня с вызовом.
- Если вас не смущает, что я женщина.
Лучше бы на меня свалился потолок. Всё рухнуло. Еще горели передо мной его демонические глаза и дрожали полураскрытые розовые губы, но то были последние доли секунды. Мой Альфин исчез, растворился, рассыпался в пыль. Он превратился в женщину, и это было как раз то, чего я никак не мог вынести! Ни к одной женщине я не смог бы прикоснуться, не ощутив могильного холода и не вспомнив свои жалкие попытки изобразить страсть и удовольствие.
И уж тем более я не мог вынести такого наглого обмана, такого непревзойденного розыгрыша, такой долгой и изящной лжи! Я ощущал себя персонажем трагедии, я жил на пределе своих сил и эмоций, а меня неожиданно втолкнули в комедию, в глупый и пошлый водевиль.
Сначала я оттолкнул его, точнее ее, а потом только стал что-то понимать. Женщина. Конечно, женщина! Ни для одного юноши немыслимо такое прекрасное тонкое лицо, такой нежный обволакивающий голос и такая очаровательная наглость! Избалованная и беспечная маленькая лгунья, которая водит за нос одураченных мужчин и насмехается над ними! Как пошло. И как смешно.
- Как пошло, - повторил я вслух, - и как смешно.
Она стояла теперь далеко, не решаясь приблизиться ко мне, полагаю, что вид у меня был ужасный, более сильного разочарования я не мог бы представить в эту минуту, и оно было написано у меня на лице как на документе.
- Вы сами заставили меня признаться, - сказала она дерзко, - что еще мне оставалось?
У меня было ощущение, что в спальне кто-то посторонний, кто-то, кто был мне незнаком и неприятен. Говорить мне с ним было не о чем.
- Повеситься, - буркнул я и повернулся к выходу.
- Наследник! - крикнула она мне вслед звонким дрожащим голосом, так похожем на голос дерзкого мальчишки, - а где же луна с неба?
- Что?
Я обернулся, я думал, что сейчас растопчу ее как слон букашку... но это был всё тот же Альфин, в той же одежде, с той же беспечной улыбкой, и он был прекрасен, кто бы он ни был.
- Послушай меня, маленькая дрянь, - сказал я сухо, - ты меня выставила полным идиотом, и не меня одного, как я понимаю. Я тебя, конечно, не трону. Но не смей даже думать, что когда-нибудь я это тебе прощу.
- Может, вы хотя бы выслушаете меня? - усмехнулась она.
- Нет, - я покачал головой, - мне не интересно. Мне противно. И постарайся мне на глаза лишний раз не попадаться.
********************************
Проходя по залам, я заметил, что дворец готовится к пиру. На радостях, что обрел настоящего наследника, король решил доставить своим подданным удовольствие. Я только представил, какими глазами на меня будут смотреть те, кто хоть о чем-то догадывается, и криво усмехнулся. Даже Сетвин решил, что я помешался, остальные подумают, что я убийца и некрофил. А какое, собственно, мне до них дело? Сетвин пьет со мной по-прежнему, Мезиа мне поверил, герцог Навский давно подозревает, что я чудовище, но его это не смущает, лишь бы я его не трогал. Эска безумна, а Альфина просто не существует!
До вечера я закрылся у себя и велел телохранителям никого ко мне не пускать, кроме короля. Усилием воли я заставил себя отвлечься от всех своих эмоций и сосредоточился только на воспоминаниях. Если эта Смерть в кресле мне не приснилась, то я должен понять, кто же я на самом деле, и что от меня требовалось? Ведь что-то от меня нужно было тому, кто правит этим миром, Бог он там и вселенский разум...
Я орудие, мне слишком много дано: абсолютное здоровье, сила, память, выносливость, удивительная живучесть, красота и та самая порядочность, которая мешает мне жить. Я не могу убивать, я не могу обманывать и обсчитывать, какая-то сила мешает преследовать свою собственную выгоду и пуститься во все тяжкие... Впрочем, обо всем этом надо говорить уже в прошедшем времени, так было задумано, так и было, пока я не попал во дворец.
Я изменился. Я зол, я груб, я пью и не знаю меры, я насилую женщин и пристаю к мальчишкам, я изменяю своей больной жене, я вступаю в заговор против короля, я жажду власти и мщения, я чуть ли не некрофил, и я готов убить кого угодно.
Сумерки спустились быстро, тоскливо запел рожок во флигеле, я вышел на балкон, погружаясь в весеннюю прохладу как в очистительный источник, в синем вечернем небе ярко горела одинокая Венера, заблудшая в созвездие Весов. Одинокая, яркая и непогрешимая.
«Горит. Одна. Как будто ненароком,
Как будто не прекрасна и чиста,
Как будто безымянная звезда
И никогда не будет мне упреком», - вспомнил я и понял, что случайностей не бывает. Во всяком случае, тогда, когда вступаешь в роковую колею.
- Ты не замерзнешь?
Король стоял в дверях, зябко ежась и глядя на меня с нежностью и заботой.
- Что мне станется! - усмехнулся я.
- Пойдем, - сказал он торжественно.
Я глотнул напоследок морозного воздуха и отправился вслед за ним. Мы прошли в его покои. Я сбился со счета дверей, пока мы оказались в небольшой полупустой комнатке, обитой светло-зеленым шелком. Дверь была массивная и запиралась изнутри на мощную щеколду. Перед столом стояло кресло. На столе – большое прямоугольное зеркало и больше ничего.
Король сел в кресло, я встал у него за спиной.
- Теперь думай, - приказал он, - думай о той, которую хочешь.
Таких не было в природе. Да мне и не хотелось самому выбирать жертву.
- Лучше вы сами, - сказал я.
- Хорошо. Смотри внимательно.
Постепенно в зеркале появилось не знакомое мне приятное лицо белокурой девушки, сначала оно было расплывчато, потом обрело четкость. Жуткая тишина была в комнате, и мне показалось, что даже воздух стал твердым, так я окаменел от напряжения.
- Надо очень хорошо представить, - комментировал король, - видишь как?
- Вижу, - пробормотал я.
- А теперь самое трудное.
Он дотронулся до стекла пальцем. Изображение исчезло, зато появилось нечто, заставившее меня вздрогнуть. Я едва удержался, чтоб не вскрикнуть.
Передо мной была моя радужная пластинка. Только многократно увеличенная и переливающаяся всеми немыслимыми цветами. Это было безумно красиво, непостижимо и зловеще.
- Теперь запоминай последовательность цветов, - сказал король, - синий, черный, два раза лиловый, снова черный...
На память я не жаловался и запомнил всё с первого раза. Каждый цвет условно занимал одну клеточку, но границ между клетками не было, цвета наползали один на другой, перетекали друг в друга и создавали непонятную живую мозаику. Король последовательно прикасался к ним указательным пальцем. Я заметил, что некоторые цвета он называл черными и понял, что он просто не видит их.
Конечно. Это была не его пластинка. Это была моя пластинка!
- Теперь вот этот темно красный, - показал он, но не прикоснулся к клетке, - не будем пока ее трогать, пусть пока живет...
- Пусть, - согласился я с облегчением.
- Повторить?
- Не надо. Я запомнил.
Он провел по пластине ладонью, как бы смахивая мозаику, и она снова превратилась в зеркало. Такое зеркало могло висеть и стоять где угодно и сколько угодно.
- Откуда у вас эта вещь? - спросил я взволнованно.
- По наследству, - усмехнулся он, - потом она перейдет к тебе, а от тебя твоему наследнику...
- Она не разобьется?
- Нет! Она не бьется, не ломается, не распиливается и даже в воде не тонет!
- А в огне горит?
- В огне? Не знаю. Не пробовал.
- Можно мне самому? - спросил я.
- Конечно, - кивнул король и уступил мне кресло.
Я сразу прикоснулся к стеклу. Мозаика появилась как по вызову. Я внимательно всматривался в нее и пытался понять хоть какой-то принцип. Цветов было несколько сотен, располагались они не случайно, а по определенной системе, если, конечно, видеть их все. Мне показалось, что я вижу несколько вписанных друг в друга треугольников и один квадрат. Передо мной была вещь очень мощная, зловеще прекрасная и опасная как всё неизвестное.
- А что будет, если нажимать на другие цвета?
- Не знаю. Я пробовал несколько раз, ничего не получилось.
«Эти попытки вылились в Араклею и Тиноль», - понял я, - «не дай бог ему поэкспериментировать еще раз, или хотя бы ошибиться клеточкой!»
Я изучал фантастическое зеркало довольно долго и заметил, что цвета, на которые я внимательно смотрю, становятся чуть-чуть ярче, как бы активизируются. На них совсем не обязательно было нажимать! Только смотреть! Догадывался ли об этом король? Скорее всего, нет. Он тыкал указательным пальцем по определенной, раз и навсегда заученной схеме, получал свой труп и был доволен.
Я старался не смотреть на темно-красную клетку внизу, она, видимо, означала пуск, и все мои случайные взгляды могли жутким образом воплотиться в жизнь.
«Такую опасную игрушку действительно нужно уничтожить», - решил я, - «по крайней мере, нельзя оставлять ее в руках этого маньяка!»
Но как же жаль мне было расправляться с ней! Сколько возможностей таила она в себе! Наверняка она могла не только убивать, она могла всё, всё, всё! Просто людям больше всего понадобилось именно это.
- Ваше величество! - усмехнулся я, - вы так мне доверяете! Вы не боитесь, что я воспользуюсь вашим зеркалом и убью вас?
- Судя по тому, что ты об этом говоришь, ты этого делать не собираешься, - ответил он строго, - но, тем не менее, я должен тебя предупредить: меня убить нельзя. Я знаю комбинацию цветов, которая защищает меня от покушений. Так что даже и не пытайся.
- Вы бессмертны?
- Я умру от старости, когда мне положено. А до того времени ты будешь моим наследником. Или тебе этого мало?
- Много, - сказал я, - по самую макушку.
Уходя он закрыл комнату на ключ и спрятал его в карман. Я понял, что свободного доступа к зеркалу у меня не будет.
********************************
На пир я оделся во всё черное как законченный злодей. Жуткая тишина повисла в зале, переполненном яркой толпой и гудевшем как улей, когда я вошел и сел на свой трон рядом с королем.
- Ну? - спросил я, наклоняясь вперед и горько смеясь в душе, - что же вы затихли?
Тогда по залу пополз осторожный шепот. Все приближенные короля стояли рядом: огромный Мезиа в красно-лиловом костюме с золотыми цепями на выпуклой груди; строгая некрасивая Норелла Навская со своим кавалером; Эсхильо, сонно-обрюзглый, но одетый модно и элегантно, благодаря своему портному; сам герцог Навский в кресле по левую руку от короля, весь в кружевных брыжах и бантах на позолоченном камзоле; темно-синий с серебром Сетвин, незаконнорожденный гардеробщик, жук-могильщик, отличный собутыльник, преданный друг, но еще более преданный сын... только Альфина не было.
Я высматривал его с замирающим сердцем, я находился в самому себе противной тоске по нему и упорно не хотел думать о нем в женском роде. Впрочем, если б эта девица, устроив неизбежный скандал, осмелилась явиться сюда в женском платье и положила конец затянувшейся пошлой комедии, я бы простил ее. У нас не было бы прежней дружбы и доверия, тем более любви, но я бы ее простил!
Он явился, когда уже рассаживались за столы. В мужском костюме, ослепительно белом, перламутровом, позолоченном, изящно облегающем его стройную фигурку, на которой непостижимым образом отсутствовала женская грудь. Он как всегда сиял и улыбался, он был вполне счастлив, что задело меня еще больше. Его шутки неслись через весь стол, и, казалось, все только его и слушают.
Кто бы он ни был, он облегчил мое положение. Все забыли про мрачного наследника и смотрели только на него, право, было на что посмотреть. Альфин был неподражаем, и мне хотелось запустить в него индюшачьей ногой или пустой бутылкой.
Во время танцев ко мне подошел Мезиа с куропаткой на подносе, от которой он отщипывал кусочки и клал в рот. Аппетит у Советника был отменный. Я стоял, привалясь к колонне и хмуро следил за танцующими парами как демон из преисподней.
- Осложнения только с королевской гвардией, - заявил Советник, привалившись рядом, - они считают, что вы ничем не лучше своего отца, но можете быть и хуже.
- Как я могу им доказать? - усмехнулся я.
- Жениться.
- Если я женюсь, король убьет меня раньше.
- Вам придется убить короля. Вы сможете?
- Я?
- Я это говорю, потому что кроме вас не сможет никто. Это уже проверено. Или вы думаете, никто не пытался?..
Он спокойно обгладывал птичью ножку.
- Я попытаюсь, - сказал я, - если не убить, то хотя бы обезвредить его. Дайте мне несколько дней, Советник.
Он отошел напевая. Ничего не подозревающий король сидел за столом и снисходительно смотрел на праздник жизни, который сам он устроил и который презирал, как и всё, что имеет отношение к жизни.
Я пригласил на танец Нореллу, оттеснив ее кавалера, и он не посмел что-нибудь возразить. Меня боялись теперь все. Так же как короля. Так же как чудовище. Так же как стихийное бедствие. Никто не знал, кого мне завтра взбредет в голову убить и за что.
Норелла была в таком напряжении, что я еле вытерпел до конца танца. Мне хотелось всё бросить и ускакать подальше в лес, к деревьям и дикому зверью, где никто меня не боится.
Альфин подошел так неожиданно, что у меня похолодело сердце. Он остановился и, не глядя на меня, четко произнес:
- Вчера вы так стремительно ушли, наследник, что я не успел вас предупредить... я открыл вам тайну, которая может стоить мне жизни.
- Можно подумать, - усмехнулся я, - что я не открыл тебе тайну, которая может стоить жизни мне.
- Надеюсь, мы оба будем молчать?
- Я не собираюсь тебя выдавать, маленькая лгунья, хоть меня и тошнит от твоих кривляний.
- И все-таки я еще раз прошу вас никому не говорить.
Я не ответил, это было излишне. Девчонка всё стояла, глядя в сторону, словно и не со мной беседовала, она едва доставала мне до плеча, и я невольно рассматривал ее золотые волосы, завитками ложащиеся на воротник, ее изящный профиль и остренькие черные ресницы, отбрасывающие легкую тень на щеку. Сколько раз я любовался этим лицом и думал, что ничего прекраснее в мире не придумаешь, сколько раз я сожалел, что Альфин не женщина, а теперь всё чудовищно перевернулось и исказилось как в кривом зеркале.
- Вы всё еще злитесь на меня? - спросила она как всегда нагло, - или уже готовы к серьезному разговору?
- А ну брысь отсюда! - сказал я и отвернулся.
Праздник жизни продолжался. И я знал, что чем скорее я отсюда уйду, тем веселее будет всем окружающим. Уходя я заметил, что Альфин сидит перед кролем на краю стола и, болтая ногой, что-то весело ему рассказывает.
*******************************
За полночь явился Сетвин с бутылкой, роскошный синий костюм его был залит соусом, рукав вымазан в варенье, глаза блуждающие и утомленные.
- Традиции нарушать нельзя, - заявил он, безуспешно пытаясь сорвать с меня одеяло и всё время раскачиваясь.
- Черт с тобой, - сказал я и не нарушил традиции.
Завернувшись в покрывало, я сидел с ним и тихо пел о бедной Мери и о трех друзьях, полюбивших красавицу Кармелиту.
- Знаешь что, - заявил я потом, - тебе пора выбирать между мной и отцом.
- Да? - спросил он, поднимая на меня затуманенные глаза.
- Да, - сказал я.
- Ты хочешь его убить?
- Я должен его убить.
- Бесполезно, - ухмыльнулся он, - я пробовал.
- Ты пробовал?!
- Конечно! - зло выкрикнул Сетвин, - или ты думаешь, что мне доставляет удовольствие вытаскивать за ним трупы? За кого ты меня принимаешь? - на лице его появилось отвращение, - я устал от него, мне хотелось отрезать его, как зловонную опухоль, как собственную гниющую руку... ты знаешь, на нем словно невидимый колпак. Я пытался всадить нож ему в спину, но лезвие раскрошилось в порошок! За это он и ненавидит меня. Но терпит, потому что я ему нужен.
- Хорошо, мы попробуем иначе, - сказал я, немного осмыслив услышанное, - достань мне ключи, которые он держит в верхнем ящике стола.
- Напрасно ты думаешь, что я вхож к нему в кабинет, - покачал он головой, - я же всего-навсего гардеробщик. Вот ключи от склепа – пожалуйста.
- А когда он выходит, не сможешь?
- Там охрана. Всегда.
- Значит надо, чтоб он убрал охрану!
- Хотел бы я представить такую ситуацию, чтоб ему понадобилось удалить охрану! - усмехнулся Сетвин, - разве что Альфина попросить?
- Нет, - сказал я тогда, - только не это!
И все-таки к утру, после долгих раздумий и поисков выхода, я с презрением к себе понял, что без Альфина нам не обойтись. И от него требовалось как раз то, за что я его так запальчиво осуждал: доходящее до гениальности притворство и такая же привлекательность. Идти к нему на поклон чертовски не хотелось, но я уже привык тут жить по принципу «цель оправдывает средства» и переступать через свое самолюбие.
Рано утром я был у него и чувствовал себя примерно так же, как после купания в помоях. Альфин вышел мне навстречу, свежий и румяный, уже умывшийся, размявшийся, облитый холодной водой и растертый полотенцем. Так всегда начиналось его утро. Рубашка на нем была розовая, на штанах голубые завитушки по бокам, домашние туфли отделаны рыжим лисьим мехом.
- Я созрел для серьезного разговора, - сказал я.
- Очень рад, - ответил он просто, без какого-либо торжества или насмешки.
Разговор получился почти официальный. Я сел в кресло, он сел за письменный стол, сложив руки, как младший писарь перед начальником.
- Дело в том, что мне нужна твоя помощь, - сказал я сухо.
- Хорошо, - ответил он.
- Ты еще не знаешь, о чем речь, - усмехнулся я.
- Я, кажется, обещал вам, что всё, что в моих силах...
- Мне нужен ключ, - сообщил я, - ключ, который лежит у короля в кабинете, в верхнем ящике стола. Там кругом телохранители, да и сам он из кабинета почти не выходит.
- Вы хотите...
- Чтобы он удалил охрану, - сказал я, желая провалиться сквозь землю, - чтобы ты заговорил ему зубы, как ты это умеешь, или отвлек его как-нибудь еще. При этом открыл ящик и взял ключи.
- Я понял.
- Ты сможешь это сделать?
- Я всё могу, - усмехнулся он, - но я должен знать, ради чего я это делаю.
- Всё очень просто, - сказал я, - это ключи от комнаты, в которой находится предмет, который способен убить не только любого человека, но и целый город. Его надо уничтожить, и уж, во всяком случае, вырвать из рук маньяка. Ты обещал когда-то, что мы выиграем эту схватку со смертью. Считай, что пришла твоя очередь.
- Как выглядит этот предмет? Что это такое?
- Трудно даже объяснить... сплошная игра цветов на пластине, комбинация цветов – код смерти. Это очень опасная вещь и слишком сложная для этого мира. А вот… - я полез в карман за своей пластинкой, - ее фрагмент.
Альфин подошел, взял мою детскую игрушку и вернулся к столу. Он разглядывал ее так внимательно, словно мелкий текст.
- Сколько ты видишь цветов? - спросил я.
- Три, - сказал он, - синий, зеленый, красный.
Иного я и не ожидал.
- Я тоже сначала видел три, - сказал я, - теперь уже пять. И все одновременно. Это очень трудно: увидеть их все одновременно.
Когда я говорил, то хорошо себе представил все те пять цветов, как будто держал пластинку в руках. У меня это получилось на удивление легко, как-то само собой. Через полминуты огромная сосулька сорвалась с навеса и разбилась вдребезги о подоконник. Альфин вздрогнул и поежился, но ему и в голову не могло прийти, что это не случайность.
Мне же показалось, что разбилась она не о подоконник, а об меня, об мою грудь, об мое сердце, об мою непутевую голову. Застывший кровяной насос захлебнулся кровью, а потом торопливо забился, наверстывая упущенное. Я сидел, вцепившись в ручки кресла, бешеная сила просыпалась во мне, как дремавший зверь, приливая жаром к лицу и выступая потом на спине. Жуткая бездна памяти всколыхнулась в моем мозгу тысячами названий, чисел и понятий, и непосильный груз неведомого долга свалился на меня подобно чугунной плите. Я задыхался, мое неведение лопалось как скорлупа, и из меня вылуплялся какой-то монстр.
Потом всё прошло. Я сидел бледный и тупой, как будто вынырнул из холодной черной бездны на спокойный теплый берег. Альфин ничего не заметил, потому что изучал пластинку.
- Всё это очень странно, - сказал он, - откуда она у вас?
- С детства, - ответил я устало, словно взбежал по винтовой лестнице на колокольню, - я подобрал ее на полу у доктора Орисио, а он почему-то не хватился ее.
- Какие вы видите цвета?
- Те же, что и ты. И еще два, у которых нет названия.
- Странно... А куда же делся доктор?
- Это не он, это я делся. На целых шестнадцать лет. Теперь откуда мне знать, где он?
- Жаль. Можно, я оставлю ее пока у себя? Мне нужно показать ее Ластеру.
- Ластеру? Его же здесь нет?
- Он здесь. Я хотел вам сообщить это еще вчера, поскольку это касается вашей жены... но вы не дали мне и слова вставить.
Ластер! Я вспомнил его неприступный самоуверенный вид, неподдельную радость и преданность в глазах Альфина, когда он смотрел на него, мне еще тогда это не понравилось, а теперь и подавно.
- Что ему здесь нужно? - спросил я хмуро.
Альфин посмотрел внимательно и пожал плечом.
- То же, что и вам. Моделятор эрхов.
- Мне ничего не нужно, - сказал я, - меня просто впутали помимо моей воли. И что значит – моделятор эрхов?
- Теперь я не знаю, как вам объяснить... был такой народ – эрхи, их сознание развилось настолько, что они перешли из материального мира в мир мысли. Их как бы нет. Они стали богами, если вам так понятнее. Но кое-что от их прежней жизни осталось. То, о чем вы говорите, и ваша пластинка – это принадлежит им.
- Они жили на Земле? - спросил я.
- Они жили на многих планетах и под другими звездами, - спокойно объяснял Альфин, - и мы находим повсюду их следы. И пытаемся их понять, но это очень сложно.
- А вы кто? - продолжал я расспросы, ничему уже не удивляясь.
- Армины. Я могу показать вам на карте нашу звезду, но она очень маленькая.
- Армины, - проговорил я, напрягая память, и сами собой откуда-то всплыли названия и цифры, которых я раньше не знал, - созвездие Весов, а звезда ваша – Арцемида, ведь так вы ее называете? Девять планет, вторая обитаема...
- Так, - изумленно проговорил Альфин, - но кто вам сказал?
- Никто. Просто знаю и всё.
- Господи! - вздохнул Альфин, - вы непостижимое существо, наследник! Сколько я вас знаю, столько мучаюсь загадкой, кто вы! Почему вы так непохожи на других, и почему меня так тянет к вам, словно и не любила до вас никого... вы уверены, что вы человек?
- Я уверен, что не человек, - сказал я.
Мне не понравилось, что она снова заговорила о себе, как о женщине, но еще больше не понравилось, что до меня она кого-то там любила. Я догадывался, кого.
- Но вы были так уверены, что вы сын короля...
- После Красной комнаты мне так не кажется, - усмехнулся я.
- Что же там было? - допытывался Альфин.
Я вспомнил на секунду и содрогнулся, расписывать подробности мне не хотелось совершенно. Я взглянул на него так, что и ему сразу расхотелось меня расспрашивать.
- Извините, - сказал он серьезно.
- Я не знаю, кто я, - продолжил я, - и никто не может мне этого объяснить.
- Я могу, - возразил он, - вы армин. Если вы не человек, то вы армин, потому что другие расы слишком отличаются от нас. Вы наш, слышите, вы наш!
- Какая встреча! - усмехнулся я, уже начиная волноваться, - а не можешь ли ты мне сказать, как я очутился на этой планете? В пеленках под дверью харчевни?
- Нет, - он покачал головой, - этого я не знаю.
Повисла неожиданно долгая пауза, мы смотрели друг на друга.
- Мы отвлеклись, - вспомнил я, - ты поможешь мне достать ключи?
Альфин задумался на минуту, как будто всё взвешивая и уговаривая себя, потом согласно кивнул.
- Конечно.
- И ты догадываешься, - добавил я, ощущая себя полной сволочью, - что от тебя потребуется?
- Мне не везет на мужчин, - грустно сказал он, - у них слишком великие цели, причем, как выясняется, одинаковые!.. Сначала меня подставил Ластер, теперь вы. Я помогу вам, Кристиан Дерта, я даже не в обиде на вас. Мы достанем эту адскую машину и уничтожим ее. А чего мне это будет стоить, того вам не понять.
- Король знает, что ты женщина?
- Конечно. Он без ума от своей затеи... и потом, - Альфин грустно улыбнулся, - где бы он нашел такого красивого юношу?
- Нигде, - сказал я обреченно.
Альфин встал из-за стола, подошел ко мне и опустился рядом на колени.
- Почему это вас так огорчает? Ведь я еще и красивая женщина, и я люблю вас по-прежнему. И если я оскорбила вас обманом, то не по своей воле, поверьте, и готова всё исправить!
Она положила мне теплые руки на колени. В другое время мне бы этого хватило, чтобы вспыхнуть как стог сена и сжать ее в объятьях, срывая одежду, жадно целуя ее гладкую кожу торопливыми губами, приходя в неистовство от нежного запаха и теплоты ее тела и от пьянящего сознания, что она твоя... но как только я невольно подумал об этом, тошнотворной волной захлестнули меня омерзение, стыд и жуть от близкого дыхания смерти. Женское тело было мне противопоказано даже в мыслях.
Я снял ее руки с колен.
- Альфин, как женщина ты меня не интересуешь.
- Но почему?!
- Можешь считать меня кем угодно, - сказал я вставая, - только принеси ключи.
- У меня одно условие, - вздохнула она, - вы покажете моделятор Ластеру, он понимает в нем гораздо больше, чем мы с вами.
- Я должен его уничтожить.
- Что ж, если он не переубедит вас, уничтожайте.
********************************
Вечером она ключи принесла, и для меня навсегда останется загадкой, как ей это удалось. Возможно, это были только слова, а не действия, но как только я начинал об этом думать, меня охватывал стыд и жгучая ревность.
- Когда пойдем грабить? - спросила она бодро, словно ничего не случилось, оптимизма у этого существа было хоть отбавляй.
- Ты что, хочешь пойти со мной?
- Конечно. Мне кажется, я заслужила такое право?
- Ладно, как хочешь. Встретимся в полночь у главных ворот. Оденься потеплее.
- Зачем?
- Затем, что пойдем через кладбище.
Затея была почти безумная, но другого выхода не было. Мы дошли по скользким подмороженным улицам до кладбища, как беглые каторжники перелезли через забор и, обходя могилы, добрались до склепа. На минуту я остановился и огляделся вокруг, ища две свежие могилы. Они были недалеко, под большим заиндевевшим кленом. Слева – некая Глория, справа – Доминика Ларос. Я тупо постоял возле нее, так и не смирившись с тем, что произошло, потом вернулся к своей спутнице. Она стояла маленьким озябшим лисенком, в рыжем полушубке и шапке, надвинутой по самые брови, и смотрела в мою сторону настороженными темными глазами.
- Послушай, как тебя все-таки зовут?
- Альфин, - улыбнулась она.
- Но есть же у тебя женское имя?
- Вам это интересно?
- Просто давно пора узнать.
- Астафея.
Мне стало тоскливо. Нежное, теплое имя, которое таяло во рту как воздушное пирожное, которое я бессчетное число раз повторял бы и шептал ей на ухо, и которое было не для меня, а для кого-то другого, кого она полюбит потом. А для меня последней женщиной была эта мертвая девушка, что зарыта там под кленом.
Сетвин открыл на мой стук.
- Долго ходите, - проворчал он недовольно.
- Скользко, - оправдался я.
Мы спустились в Красную комнату. Она была пуста, ни цветов в ней не было, ни девушек, только всё тот же могильный холод. Альфин даже не понял, куда попал. Потом мы прошли через лиловую комнату в коридор и долго молча топали по мокрому каменному полу обратно во дворец.
Так, минуя многочисленных телохранителей, мы оказались в покоях короля. Было тихо и темно. Ступая на цыпочках, мы с Альфином на ощупь считали двери и повороты. Наконец я медленно вставил ключ в замок. И открыл вожделенную дверь. И вошел.
Свет от половинки луны слабо освещал полупустую комнату, зеленую обивку, стол и кресло. Никакого зеркала на столе не было.
Потом мне было досадно и смешно. Я возомнил себя хитрее короля! Я решил, что мне так просто всё удастся! С первой попытки! Возвращались мы тем же путем, но гораздо быстрее, почти бегом. И я снова прошел через Красную комнату, и снова увидел ту могилу, и снова не смог пройти мимо.
- Кто здесь? - тихо спросила Астафея.
Я обернулся к ней в отчаянии.
- Хочешь знать, как всё было? Хочешь?!
- Вам от этого будет легче?
- Никогда, - сказал я.
Думать надо было не об этом, а о том, куда король спрятал моделятор. Ключей у него не было, значит, он это сделал еще вчера ночью, или утром. Осторожный бес! Никому не доверяет!
- Может, вы его просто не заметили? - предположила Астафея, согревая перчаткой замерзший носик.
- Это же не иголка, - усмехнулся я, - и не лист бумаги. Это довольно большое зеркало, его нельзя не заметить.
- Если вы имеете в виду прямоугольное зеркало в белой раме, - сказала она, остановившись и вцепившись мне в рукав, - то оно у него в спальне.
Я смотрел в огромные черные глаза на маленьком лице, опушенном лисьей шапкой в искристых снежинках, и не мог сосредоточиться на самом главном.
- Ты была в его спальне? - пробормотал я.
И получил. И по заслугам.
- А это уже не твое дело, - сказала она резко.
- Ладно, - согласился я, - ты говоришь, прямоугольное зеркало в белой оправе?
- Вот именно.
- Поздравляю тебя, ты видела моделятор, - сказал я.
- Поздравляю тебя, - передразнила она, - из спальни тебе его никогда не выкрасть. И мне тоже.
Мы долго шли молча по пустому сонному городу.
- Надо его чем-то отвлечь, - проговорила она наконец.
- Чем? У него режим, должно случиться землетрясение, чтобы он не лег ночью спать.
Мы прощались в вестибюле у нее на четвертом этаже. Она выглядела усталой, продрогшей и почему-то не такой юной, как я привык ее воспринимать. Наверно, ее выдавали глаза, которым надоело смотреть на наш несовершенный мир.
- Иди спать, - сказала она тихо, - я что-нибудь придумаю, иначе, зачем я здесь...
- Зачем Ластеру моделятор эрхов?
- Это его работа. Он изучает их следы по всем планетам. И даже каким-то образом общался с ними. Только не подумай, что ему нужно мировое господство! - Астафея усмехнулась, - мы выше этого.
- Ты забыла, что я тоже армин? - напомнил я.
- Ты тоже выше этого, - сказала она уверенно, - когда-нибудь мы все вместе вернемся на Арцемиду, забудем о смерти и изучим этот загадочный моделятор.
- С чего ты взяла, - спросил я с тихим раздражением, - что его можно изучить? Там миллиарды комбинаций, и каждая по незнанию грозит катастрофой. С чего ты взяла, что я намерен его изучать? И с чего ты взяла наконец, что я полечу на вашу Арцемиду?
Она досадливо нахмурилась.
- Как много вопросов... я бы полетела за тобой на край света не раздумывая.
- И напрасно. Я не люблю тебя. И ничего не изменилось, не надейся. Ты всё та же маленькая притворщица, которую я не простил и никогда не прощу. Я общаюсь с тобой только по необходимости.
- Очень жаль, - сказал она, не смутившись и не обидевшись, - сердцу, конечно, не прикажешь, а дружбу жаль. Мы могли бы быть отличными друзьями, наследник...
Я поразился, как высоко она себя ценит, что так свободно говорит о своей совершенно безнадежной любви, и даже такая наглая и откровенная отставка ничуть не задела ее самолюбия. Это я был дураком. Дураком, что не оценил ее, дураком, что обиделся, и трижды дураком, что от нее отказался.
- Какая может быть дружба, после такой комедии? - усмехнулся я, - а за ключи, конечно, спасибо.
На том мы и расстались.
********************************
Я лег почти на рассвете, поэтому проспал начало утреннего приема. Мне повезло, что король тоже задерживался, и прием еще не начался.
Придворные кавалеры подпирали стены и колонны, дамы сидели в креслах и обмахивались веерами, испуганно поглядывая на меня из-за перьев, у самых входных дверей взволнованно толпились чиновники и мелкое дворянство с прошениями.
Я ответил на поклоны и подошел к Мезиа. Мы как-то двусмысленно поговорили о погоде, пока я не заметил в толпе человека, лицо которого показалось мне очень странным и чем-то знакомым.
Он был небольшого росточка, лысоватый, с острой бородкой и очень близко посаженными грустными глазами. От аккуратной белизны его манжет и жабо и строго сидящего на хрупкой фигуре серого костюма веяло каким-то ученичеством и детской невинностью.
Я хотел спросить о нем у Советника, но он быстро исчез, как юркий серый мышонок, словно испугавшись моего внимания.
- У вас вчера ничего не вышло? - усмехнулся Мезиа, - или король уже не появится?
- Появится, - сказал я, - не всё сразу.
- Что-то очень долго его нет. Обычно он пунктуален.
От одной мысли, что король опаздывает потому, что Астафея снова находится у него в спальне, меня бросило в озноб.
Они действительно появились вместе, этот ястреб с залысинами на лбу и злорадной ухмылкой на морщинистом лице, и прекрасная девушка в роскошном платье из темно-вишневого бархата, вышитого по лифу золотой клеткой. У нее была стройная фигурка сказочной феи, светлые, мягко лежащие на плечах волосы, изящная маленькая грудь, двумя холмиками поднимавшаяся из-за корсажа, и лукавые черные глаза, с усмешкой глядящие на притихший зал.
Я не был сражен ее красотой, она не стала красивей, чем была, чем я ее представлял, но я был сражен ее поступком. Это было дерзко даже для Альфина – ввести в замешательство весь дворец!
Король с полным удовлетворением смотрел, как кто-то хохочет, кто-то бледнеет, кто-то скрипит зубами, а кто-то просто ничего не может понять. Мезиа побледнел, потом покраснел как вареная свекла и, ни слова не говоря, удалился. Мне было ясно, что от такого удара он не оправится очень долго, я сам от него еще не оправился.
Скоро я заметил, что в зале стало тесно. Сбежалась любопытная прислуга и нерадивая охрана. Альфин снова был в центре внимания, он отвешивал свои наглые шутки всем подряд и весело переглядывался с королем. Он был великолепен.
Не люблю замешательств, особенно не люблю, когда кому-то неловко или досадно. Мне не хотелось смотреть на этот спектакль, тем более что надо было немедленно воспользоваться ситуацией. Шумный зал с прекрасной Астафеей остался у меня за спиной.
По странно опустевшим коридорам я прошел в покои короля. Как я и предполагал, никто меня не задержал, никого просто не осталось в этой части дворца. Произошло землетрясение. Королевский любимчик Альфин, маленький некоронованный король, оказался женщиной, и все побежали на него посмотреть, даже угрюмые телохранители Эриха Четвертого.
Я быстро оказался в спальне. Зеркало одиноко стояло на столе. Никому бы не пришло в голову, что это не просто предмет туалета или украшение интерьера, а нечто непостижимое, таящее в себе огромную силу и смерть. В серебристом стекле отразилось мое лицо, худое, усталое, с горящими, почти безумными глазами. Во мне, как и в этом зеркале, пряталась неведомая бешеная сила, я это почувствовал и ужаснулся сам себе. События завертелись с катастрофической быстротой.
Голоса в коридоре меня отрезвили. Я раскрыл окно, огляделся, потом просто выкинул зеркало в сугроб и выпрыгнул сам.
********************************
Было холодно, но я не сразу это заметил, удирая по подтаявшим сугробам через дворцовый парк с зеркалом подмышкой. Это было весьма странно. Странно настолько, что я не рискнул выйти даже через хозяйственные ворота для продуктовых повозок и перелез через стену.
Так почти бегом, ловя на себе удивленные взгляды прохожих, я добрался до Рыбной улицы. Мне открыл Ластер. Он смотрел на меня оценивающе, как будто я пришел наниматься к нему на работу.
- И долго мы так будем стоять? - спросил я.
Ластер пропустил меня, закрыл дверь и пошел за мной вверх по лестнице.
- Вы что, так себе нравитесь, что не расстаетесь с зеркалом? - послышался за спиной его насмешливый голос.
Я обернулся.
- Тяжеловато, конечно. Зато как приятно.
Он смотрел на меня снизу вверх исподлобья, синие глаза его были холодными и проницательными, от них хотелось спрятаться в темный угол.
- Где Альфин?
- Веселится.
- А вам не до смеха, наследник?
- Да что вы, мне так весело, что обхохочешься...
В комнате с горящим камином меня бросило в жар. Я раскрыл окно, чтобы отдышаться, а заодно проверить, не следит ли кто за мной. Узкая улочка была пуста и уныла как все городские улицы в пасмурное утро ранней весны.
- А где аптекарь? - спросил я рассеянно.
- Пошел к вашей жене, наследник, делать инъекцию. Я завтра осмотрю ее, а сегодня у меня другие дела.
- Разумеется. Сегодня у нас обоих другие дела.
- Что вы хотите этим сказать?
- Только то, что перед вами моделятор эрхов.
Я следил за его лицом. Глаза его не вспыхнули злорадным торжеством или алчностью, он был по-прежнему полон холодного достоинства, только слегка удивлен.
- Вот это зеркало?
- Да. Можете на него полюбоваться, прежде чем я его уничтожу. Так хотела Астафея.
Он многое понял из одной только моей фразы. И то, что я знаю, кто такая Астафея, и то, что я исполняю ее желания, может даже то, что я люблю ее безумно, но главное то, что у меня свои планы относительно моделятора. Впрочем, смутить его, пожалуй, не могло ничто.
- Садись, - сказал он, поразмыслив и поставив для меня стул посреди комнаты.
- Зачем? - спросил я, но, тем не менее, сел.
Ластер подошел сзади и повел надо мной руками, я почувствовал над собой горячую волну, как будто на меня собираются вылить кипящий котел.
- Сначала я сниму твое напряжение, - сказал он, - а потом мы поговорим. Ты комок нервов.
- Еще бы, - усмехнулся я, - с самого утра ничего не пил.
Конечно, он был бог и поднимал мертвых, но того, что творилось у меня внутри, он понять не мог. И никто не мог.
- Брось ты это дело, Ластер, лучше взгляни на свой моделятор, потрясающая штука... или не за ней ты прилетел с Арцемиды?
- Успею, - сказал он спокойно.
Через минуту мне стало легче, но ненадолго. Да и не считал я себя больным, мне надо было решить свои проблемы, вырвать свои занозы с корнем, а не снимать напряжение.
- Тебя надо лечить, - заключил Ластер, - у тебя серьезный сдвиг в психике.
- Могу подсказать какой, - усмехнулся я и дождался, пока он посмотрит мне в лицо, - я некрофил.
- Понятно, - кивнул он, отвечая мне такой же кривой усмешкой, - это тоже лечится, и даже проще, чем ты думаешь.
И достал из буфета бутылку. У меня как-то сразу пересохло во рту, но я решил воздержаться.
- Что вы, доктор... мне такую микстуру сейчас нельзя. Для моделятора нужна ясная голова.
- Это у тебя-то ясная голова?
- Во всяком случае, та ее половина, которая отвечает за память.
- Если б у тебя была ясная голова, наследник, тебе никогда бы не пришло в нее, что моделятор эрхов можно уничтожить. Неужели ты думаешь, что эрхи были так наивны, что не защитили его от всех напастей нашего мира? Интересно, каким образом ты собираешься это сделать?
- Я найду способ, - сказал я уверенно.
Мое заявление его насмешило.
- Ты будешь искать его всю оставшуюся жизнь... на-ка выпей, некрофил, будет совсем даже неплохо, если из твоей памяти кое-что сотрется.
- Для этого надо выпить хотя бы бочку.
Как бы там ни было, но Ластер своего добился. Через полчаса я стал безразлично спокоен и сосредоточен. Голова моя была ясной как никогда, в ней мелькали тысячи понятий, цифр и формул, как будто приоткрылся клапан, из которого они посыпались как горох из рваного мешка.
Мы отодвинули пустые бокалы и поставили зеркало перед собой на столе. Оно безразлично отразило наши сосредоточенные лица.
- Смотри внимательно, - предупредил я, но это было излишне, Ластер и так забыл про всё на свете.
Я коснулся прохладной поверхности пальцем. Через секунду наши отражения исчезли, и появилась яркая мозаика переливчатых цветов. У меня захватило дух, словно я смотрел в бездонную пропасть, в которую в любую секунду могу упасть. Этот небольшой предмет, такой простой и изящный, был словно окном в другую вселенную.
Про темно-красный квадрат внизу я предупредил Ластера сразу, чтоб он случайно не претворил в жизнь какую-нибудь комбинацию цветов.
- Теперь ты видишь, насколько он сложен, - сказал я, - если мое желание его уничтожить вызывает у тебя смех, то твое желание его изучить, вызывает у меня истерический хохот. Вспомни комбинаторику, сколько здесь может быть вариантов комбинаций? И это притом, что ответ может дать только эксперимент.
- Должны быть закономерности, - ответил Ластер хмуро, - это упростит задачу на несколько порядков.
- Пока ты их найдешь, ты уничтожишь полпланеты. Один уже попробовал перебрать варианты... в результате вымерли Араклея и Тиноль. Больше я этого допустить не могу.
- Ты рассуждаешь, как Господь Бог или его наместник на Земле.
- Может, так и есть, - сказал я вполне серьезно, именно такую ответственность чувствовал я на своих плечах, и именно она отравляла мне жизнь с самого детства.
Ластер же только усмехнулся.
- Наследник, у вас еще и мания величия!
- Это я уже слышал, - буркнул я в ответ, - и не раз.
- Ну, вот что, - сказал он потом, после недолгой паузы, - подождем Астафею, возможно она сумеет тебя убедить, что армины – не люди и не используют силу во зло. Мы давно уже вышли из этого детского возраста.
- Я сам армин, - отозвался я, - и не приписываю тебе человеческих пороков... но как ты не понимаешь, что дело не во зле, а в неведении? По сравнению с эрхами мы всё равно дети! И это не наша игрушка.
- Никакой ты не армин, - услышал я, - это Астафее хочется так думать… она еще ребенок. А ты – просто землянин со сдвинутой психикой. Поэтому для тебя моделятор – опасная игрушка. Для меня же это ключ к великим тайнам. Пойми, есть не только алчность, месть, жажда власти и прочие отклонения от нормы, среди которых ты и живешь всю свою жизнь, есть еще и наука, ради нее тоже можно пойти на многое... - Ластер прикоснулся к стеклу, и оно погасло, - здесь не только смерть, - сказал он вдохновенно, - здесь еще и жизнь, и спасение, и счастье, здесь всё! Конечно, уничтожить всегда легче, чем понять, тем более чем создать. Но надеюсь, что тебе и это не под силу.
Я угрюмо молчал.
- Ты отупел здесь, - продолжал Ластер почти агрессивно, - тебя окружают маньяки и предатели, ты ничего хорошего в жизни не видел, поэтому всего опасаешься, как битый пес. Кто бы ты ни был, ты не прав. И если ты все-таки армин, тебе нелегко будет перешагнуть через себя. Думаешь, это так просто – разрушить, разбить, растоптать?.. Вот на это, - он взял зеркало в руки, - ушли миллионы лет чужой эволюции: и физической, и умственной, и духовной, Бог знает, сколько судеб за этим стоит, а ты возьмешь и растопчешь всё раз и навсегда! Ты этого хочешь? Смотри!
С этими словами Ластер решительно бросил зеркало в камин. Я вскочил от неожиданности. Это действительно было чудовищно, видеть, как на глазах в считанные секунды исчезает немыслимая по сложности и по возможностям вещь. Первым моим порывом было вытащить ее прямо из огня. Потом я вспомнил, что она не горит. Моя маленькая пластинка тоже не пострадала во время пожара в Тиноле.
- То-то же, - усмехнулся Ластер, видя мое смятение, и каминными щипцами вытащил зеркало обратно.
Оно даже не нагрелось. Я сжал его дрожащими руками и в отчаянии прислонился горячим лбом к прохладному стеклу.
********************************
Вечер наступил незаметно. Вернулся аптекарь, ушел по своим делам Ластер, а я всё сидел, напряженно глядя в моделятор, не обращая внимания на скрип повозок и крики детворы за окном. Как его уничтожить, я уже понял, это было до одурения просто! Осталось только решиться на это, а перед этим еще и снять с короля защиту, лишить его того невидимого кокона, который предохраняет этого маньяка от нечаянной смерти.
Решения приходили сами собой. Моделятор словно подсказывал мне, когда я сосредоточивался до такой степени, что весь внешний мир исчезал. «Снять защиту, снять защиту, снять защиту...» Цвета активизировались сами: алый, два синих, фиолетовый, розовый и фиалковый по диагонали прямоугольника. Мне очень страшно было активизировать «пуск», а вдруг я ошибался? Потом очень вовремя я вспомнил, что не указал, с кого же все-таки снять защиту? Коснулся стекла, вернулся к зеркалу и очень хорошо представил себе надменное ястребиное лицо короля с залысинами на лбу. Я пока его не убивал, я только снимал защиту, чтобы он стал такой же игрушкой в руках судьбы, как и все мы.
Потом я мог бы его и убить, так же как он поступал с другими, но какой-то внутренний закон запрещал мне убивать и вообще использовать моделятор в своих целях.
Это превышало бы степень отпущенной мне свободы. Никто: ни я, ни Ластер, ни кто-то другой, более умный и порядочный, почти что святой, - не смел пользоваться этой вещью. И я понимал это остро, как сам Господь Бог, сотворивший этот мир. Одним движением пальца или глаз я мог спасти всех больных в холерном бараке, но кто бы мог поручиться, что это не выльется в страшное наводнение или засуху, если не в столкновение планет? Равновесие – очень шаткая вещь в мире. Раз мы живем в этом мире, мы всё должны делать сами, своими руками, своими нервами, своими слезами, своими жизнями! А чудо – оно слишком дорого обходится!
Ластер появился, когда уже стемнело.
- Астафея не пришла? - удивился он, - странно, мы с ней договаривались.
- Наверно, у нее свои дела во дворце, - предположил я.
- Что ей там делать, если моделятор здесь? - почти с презрением сказал он, - мы завтра же улетим отсюда.
- Послушай, - тон его мне не понравился, - у нее могут быть свои личные интересы, тебе не кажется? Может, она и вовсе никуда не полетит?
Тут и мне досталось от его надменности.
- Астафея полетит со мной, когда я скажу, - заявил он жестко, и я понял, что в своем праве на нее он даже не сомневается. И ставит меня в известность.
Я как будто увидел историю их отношений. Они были прозрачны. Юная девушка, талантливая, красивая и способная любить самоотверженно и преданно, и мужчина намного старше ее, помешанный на своей работе, знающий себе цену и, видимо, уставший от женской любви до полного равнодушия. Он не любил ее, просто не отказывался и хладнокровно использовал ее в своих целях. Она изо всех сил старалась ему угодить, и это уже вошло в норму.
Я только одно перестал понимать: при чем тогда здесь я? Ради меня она тоже шла на жертвы. Но ради меня ли? Или ради этого проклятого моделятора, который нужен Ластеру? Мне показалось, что лицо мое покрылось пленкой, так оно одеревенело, во рту стало кисло.
- Она что, твоя любовница? - спросил он равнодушно.
Очевидно, ради великой цели у них допускалось всё. Это его, конечно, не радовало, но и возмутить особенно не могло.
Я проглотил кислоту и усмехнулся.
- Что вы, доктор. Я женат. И к тому же некрофил...
По-моему, мой ответ его все-таки успокоил.
- Твои шутки уже повторяются, - заметил он беззлобно, - и вообще у тебя изможденный вид, как будто на тебе поплясали.
Я отряхнулся.
- Только не надо меня лечить, мне вполне хватит крепкого чая.
Чай мы пили вместе с аптекарем. Невозмутимый старик был в курсе всех событий и ничему не удивлялся. Альфин жил у него уже три года и приучил ко всему. Аптекарь только подтвердил, что его приемный сын должен был прийти сегодня не позже восьми. Я мог объяснить отсутствие Астафеи только одним: вмешательством короля, от этого хотелось перебить все чашки и запустить чайником в окно.
Мы снова поднялись наверх. Я был разочарован и зол.
- Мне надо во дворец, - сказал я, - пойду проверю, что с ней.
- После того, как украл моделятор? - Ластер посмотрел на меня, как на идиота, - тебе на пятьсот светолет нельзя приближаться ко дворцу. Или не понимаешь?
- Интересно, ты всех принимаешь за болванов, или только меня?
- Знаешь, - он удобно расположился в кресле и даже раскрыл книгу, как будто судьба Астафеи его вовсе не волновала, - может, ты и армин, но порядком испорченный земными нравами. Тебя всё время тянет на безумные поступки: уничтожить моделятор, сунуться во дворец, поехать в Тиноль, зараженный Черной Смертью... Я тебя не осуждаю, но призываю иногда думать, прежде чем делать.
- Ум – не всегда лучший советчик.
Мне кажется, мы бы разругались вдрызг, если б нас не прервали шаги на лестнице. Сердце сжалось, как всегда при неожиданном появлении Астафеи. Она остановилась в дверях, откидывая капюшон с меховой опушкой, вишневые глаза ее смотрели замученно и удовлетворенно.
- Ну, вот и всё, - улыбнулась она, увидев нас всех троих: Ластера, меня и моделятор, - комедия окончена.
Я подошел снять с нее шубу. Астафея повернула ко мне бледное усталое лицо.
- Ведь ты этого хотел?
Я сжал ее плечи вместе с шубой. Пальцы мои впились в мех, словно это он был во всем виноват.
- Почему так долго? - спросил Ластер недовольно.
- Из дворца никого не выпускали, все ищут наследника.
- Я же говорил, - усмехнулся Ластер, - а он собрался за тобой идти!
- Ни в коем случае! - она покачала головой, - король в бешенстве, я еще никогда не видела его таким... удивляюсь, почему тебя до сих пор не нашли?
- Если бы Мезиа захотел, меня бы давно нашли, - сказал я, - но он этого не захочет.
Астафея прошла вглубь гостиной, с ногами забралась на диванчик и прилегла на подушки. На ней было всё то же вишневое платье из тифонского бархата, белоснежные чулки вымокли от слякоти, и она быстро прикрыла ступни широким подолом.
- Хочешь взглянуть на свой моделятор? - спросил я.
- Хочу, - ответила она, - только устала...
Я поднес к ней зеркало вместе со столом. Меня не волновало, что подумает Ластер о моих стараниях. Какое-то время мы сидели рядом, плечо к плечу, и рассматривали цветную мозаику. Кто-кто, а уж она имела на это право. Ради нее, собственно, я и откладывал то, что давно должен был сделать.
- Астафея, - заметил Ластер недовольно, - ты устала, а завтра утром улетать. Может, пойдешь спать?
- Спать? - она пожала плечом, - я пока не хочу...
У них всё было давно решено, и ее даже не удивили слова об отлете. И не возмутили, и не заставили задуматься. Я оставался, она улетала на край света, и в этом не было ничего особенного! Как же мне надоело разбираться в чужой лжи!
Я встал и взял зеркало.
- Вы, конечно, улетите, но без этой штуки.
- Не говори ерунды, - отмахнулся Ластер, - ты помог нам получить моделятор, так же как и мы тебе... но на Земле ему действительно делать нечего, он тут слишком опасен.
- Он опасен везде.
- Но здесь в гораздо большей степени. Так что ты противоречишь сам себе. Я же предупреждал тебя, думай, прежде чем...
- Ты забыл еще об одной возможности, - сказал я, не отвечая на его надменное хамство, которое уже стало надоедать.
- Какой? - спросил он с насмешкой.
- Уничтожить его.
- Ты однообразен.
- Кристиан... - пробормотала Астафея, но я так взглянул на нее, что ей расхотелось просить, чтобы я передумал.
- А теперь послушайте меня, - сказал я зло, - я натерпелся страха, я нахлебался дерьма, я растоптал свою душу, я изнасиловал свою гордость, я всё потерял... вовсе не ради того, чтобы ваша наука постигала то, что ей не принадлежит, и не для того, чтобы стать богом на земле. А чтобы приостановить поток зла и смерти, который несет эта вещь, в чьих бы руках она ни находилась.
- Ластер, разве мы не того же хотели? - тихо спросила Астафея, - разве он не прав?
- Он, конечно, прав, - помрачнев согласился Ластер, - но поскольку уничтожить моделятор он всё равно не сможет, это просто пустые слова.
Я решился. Подошел к камину и бросил зеркало в огонь.
- Это уже фарс, - заметил Ластер с ледяной усмешкой, - не понимаю только для кого, для нее что ли?
Ответить ему у меня не было возможности. Я смотрел на моделятор эрхов, напрягая последнюю волю. Он подчинялся мысли, а не физическим воздействиям, это было ясно как полдень. Если я хотел, чтобы он сгорел, надо было очень хорошо представить, что он горит. И больше ничего!.. Потрясающая была вещь, умная, непостижимая!
Запаха не было. Просто края медленно оплавились, стекло почернело и треснуло. Мое всемогущество доживало последние секунды. Я не стал богом на земле и, может быть, только сейчас понял, от чего я отказался.
Рядом со мной потрясенно стояли Ластер и Астафея. Я даже не заметил, когда они оказались возле меня. Потом она опустилась на колени рядом с огнем, а он сказал всё так же невозмутимо:
- Ты или маньяк, или святой.
- Конечно, маньяк, - усмехнулся я, - у меня психический сдвиг.
Надо отдать ему должное, он не бился головой об стенку и не вопил, что всё пошло прахом из-за какого-то психа, не хватал меня за грудки, чтобы проломить моей фигурой буфет, и не заходился истерическим хохотом. Всё вышло довольно обыденно. Он выпил бокал, похлопал меня по плечу и предложил лететь вместе с ними. Я отказался. Астафея внимала этому равнодушно, и это было больнее всего.
********************************
Комнатка у нее была крохотная. Свечи горели тускло, в окно заглядывала непроглядная ночь. Астафея выглядела усталой и как будто даже немолодой. Мы стояли очень близко и смотрели друг на друга.
- Я восхищаюсь тобой, - сказала она грустно.
- Ты должна меня ненавидеть, - возразил я.
- Я тебя люблю.
- И поэтому ты завтра улетаешь?
- О, Боже! - улыбнулась она, - тебя это расстраивает? Не ты ли говорил, что не хочешь меня знать?.. Мне всегда казалось, что это неправда! Только скажи, что я нужна тебе, и я останусь. Всё же так просто...
Я прекрасно видел пропасть между нами: и физическую, и нравственную. Я помнил и о своей несчастной Эске, и о мертвой девушке, после которой у меня нет желаний, одна тошнота, и то, что жить мне, судя по всему, осталось недолго... но здравый смысл отказал мне напрочь. При одной мысли, что я не увижу ее больше никогда, меня охватывала паника. Бросить зеркало в камин оказалось гораздо легче, чем отказаться от нее.
Я молчал, векторная сумма всех моих порывов равнялась нулю, я стоял как пограничный столб и не мог сказать ни «да», ни «нет», но за меня сказало мое лицо, о котором я совсем забыл.
Астафея положила мне руки на грудь, черные глаза ее вспыхнули тем дерзким вдохновением, что всегда парализовывало меня как лягушку, изящные губы полураскрылись в улыбке, предназначенной для поцелуя, жадного и упоительного. Ничего красивей ее лица в мире как всегда не было и быть не могло. Я задохнулся. Но невольно возникшая у меня мысль о женском теле вызвала непереносимую тошноту и отвращение к самому себе.
А я еще надеялся, что этого не будет! Всё получилось непроизвольно и избавило меня от тяжкого выбора. Я содрогнулся, я оттолкнул ее. И отвернулся. И страстно пожелал себе провалиться сквозь землю.
- Всё, - сказала она у меня за спиной, - с меня довольно. Сколько можно вешаться тебе на шею?.. Представление окончено, пора домой.
Я не видел ее глаз, поэтому очень скоро и самообладание, и рассудок вернулись ко мне. Голова моя снова была ясна, только сердце ныло как бездомная собака. Искушение прошло.
- Извини, - сказал я, снова поворачиваясь к ней, - ты прекрасна, ты молода, ты здорова, ты совсем из другого, более совершенного мира, и у тебя всё будет хорошо. Из вас двоих я выбираю ту, что несчастней. Разве непонятно?
- Ты святой, - сказала она грустно.
- Я маньяк, - усмехнулся я.
Она только покачала головой. Мы еще поговорили немного, я рассказал ей, как унес зеркало, она добавила, что было потом... но это было слишком тяжело: говорить, словно ничего не произошло. Надо было бежать. От нее, от себя, от своего проклятого рока! На прощанье я взял ее маленькую горячую руку и приложил ко лбу.
- Ты очень много для меня значишь, это правда.
- Спасибо и на этом, - улыбнулась она.
Такой я ее и запомнил, маленькую, стройную, пронзительно красивую, в вишневом платье, с шапкой золотых волос, с горящими вишневыми глазами и с грустной улыбкой на лице.
********************************
На счастье таких как я существуют кабаки, где можно торчать хоть до утра. Я не знал, кто мои собутыльники, они менялись уже третий раз за ночь, не знал даже толком, где я, на какой хотя бы улице, и по-прежнему не знал, кто я.
Вчера я был наследником престола. Вчера у меня был моделятор, который слушался только меня, словно для меня и предназначен, вчера у меня была Астафея... Сегодня меня ищет полиция, я никто и ничто, и ничего не могу, даже пойти вон с той потаскушкой, которая давно на меня косится. И чего бы ей не коситься, если у меня камзол за три тысячи дорлинов и кислая рожа жертвы несчастной любви.
Она все-таки подсела, соблазнительно открывая плечико.
- Господин скучает? Или у него горе?
- А что, можешь помочь? - усмехнулся я.
- Конечно! Если хорошо заплатишь.
- Хорошо заплачу, - сказал я, полез в кошелек и высыпал ей целую горсть монет.
- Щедрый господин! - обрадовалась она, - и такой красивый! Я буду любить тебя, как сама триморская царица! Клянусь, ты забудешь все свои печали!
- Не надо меня любить, - поморщился я, - лучше найди мне лопату.
- Что? - удивилась она.
- Лопату, - сказал я мрачно и так зыркнул на нее, что она сразу вскочила и попятилась.
- Хорошо, хорошо... я принесу, господин...
- Эй, маркиз! - заржали мои собутыльники, то ли подмастерья, то ли грузчики, - зачем тебе лопата?
Они почему-то называли меня маркизом и явно надеялись, что я за них заплачу.
- Деньги грести - отшутился я.
Потом их пьяные физиономии испуганно вытянулись. Я оглянулся на входную дверь и без всякого удивления узнал капитана Урильо с отрядом. Королевская гвардия охотилась за наследником престола.
Капитан посмотрел на меня, узнал, конечно, но очень удивился. Думаю, меньше всего он ожидал увидеть меня в таком месте и в таком обществе. Я сам к нему подошел.
- В чем дело?
Капитан вытянулся по струнке и щелкнул пятками, потом тихо и доверительно прошептал:
- Вам следует поискать более надежное место, ваше высочество, нам приказано вас отыскать и доставить во дворец.
- Я и сам приду, - сказал я, - передай Советнику, что прятаться я не намерен. Но короля пусть не трогает, это мое личное дело. Ступай.
Мои грузчики меня резко зауважали, один даже разыкался от волнения. Я не стал их огорчать и, когда получил свою лопату, дал им денег, чтоб упиться в хлам.
- За чье здоровье пить?! - спросили они ликуя.
- Пейте за упокой, - ответил я.
- Кого? - так же радостно уточнили они.
- Кристиана Дерта, - усмехнулся я.
********************************
На кладбище меня застал рассвет. Я копал уже долго и стер кожу на руках: отвык от грубой работы. Я был туп и полон безысходного отчаяния, меня всё время преследовала мысль, что девушка, которую закопал Сетвин, живая. Она была жива тогда, ее не смог убить даже король, значит, она не могла умереть и сейчас... ей холодно в этой мерзлой земле, ей тесно и страшно!
Я был на грани безумия. Или уже безумен. Мне казалось, что я должен спасти ее, как она спасла меня, я должен освободить ее и освободиться сам. Или убедиться, что она мертва.
Сетвин закопал ее неглубоко, поленился долбать промерзшую землю, и я был ему за это премного благодарен. Сдирая окоченевшие руки, я вытащил гроб и лопатой же сковырнул крышку. Потом медленно сдвинул ее.
Девушка была мертва. И уже давно. Бледное запудренное лицо, тусклые каштановые волосы, сиреневое платье с оборками, маленькие руки... вот тут я в самом деле начал сходить с ума, я не мог понять, что произошло.
- Не та... - пробормотал я потрясенно, - не та!
И как будто увидел себя со стороны, роскошно одетого маньяка, пришедшего ночью на кладбище и раскопавшего чужую могилу. Дальше заходить было просто некуда.
- Не та, - тупо повторял я с удивлением и небывалым облегчением, - не та, не та...
- Конечно, не та, - услышал я над собой грозный и презрительный бас, от которого всё оборвалось внутри, - а ты что думал?
Я даже не мог встать с колен, только поднял лицо на говорившего. Передо мной стояла огромная фигура Охтании, она была в одном платье с передником и, видимо, только что вышла из подвала склепа.
- Я сама ее обряжала. Я всегда их обряжаю. А она велела заказать два одинаковых платья и парик подобрала... ужас и подумать, чего она из-за тебя натерпелась!
- Охтания! - взмолился я, - пожалей ты меня, что ты такое говоришь...
Но старая служанка не собиралась меня жалеть. Она меня ненавидела.
- Она это была, - сказала она беспощадно, - Астафея твоя, и нечего зря могилы ворошить... лучше б новую вырыл.
- Как новую? - пробормотал я и только теперь понял, что не зря открыт склеп, и бродит по кладбищу Охтания, - какую новую?!
Она посмотрела на меня так, словно хотела раздавить как тлю.
- Загубил девчонку, кровопийца!
- Я?!
- Чем она тебе не угодила? Зачем заставил ее рядиться в женское платье? Или не знал, что королю она после этого и не нужна живая? Или знать не хотел?!
- Король не мог ее убить, - сказал я, отчаянно мотая головой, - у него нет зеркала!
- Вчера утром оно у него было, ваше дьявольское зеркало! - осекла меня Охтания.
- Ты врешь, - сказал я, - ты просто хочешь позлить меня, да? Зачем? Ты видишь, я и так растоптан как огрызок, я стою на коленях, я прах... зачем еще меня мучить? Она жива, я видел ее вчера вечером, она была у Ластера!
- Она лежит в склепе, - холодно ответила огромная старуха, - можешь посмотреть на нее, пока этот изверг не пришел.
Шагов десять я прополз на коленях в неизвестном направлении. Под моими руками с хрустом лопалась корка на снегу, и если б кто-то шарахнул меня дубиной по хребту, это было бы весьма кстати. Это я, я сам убил ее: моя глупость, моя тупость, мое чрезмерное самомнение! Я сам убил ее, и сам уничтожил моделятор, который только и мог ее спасти! Я сам убил ее, свою помощницу, свою спасительницу и свою любовь.
И я взвыл от досады, и мне уже плевать было на мировую гармонию, на судьбу человечества, на свои принципы, на свой долг и свой страх, и на свой сдвиг в психике. Лишь бы жива была она, эта отчаянная девочка с вишневыми глазами и губами, нежными как лепестки роз, это чудо природы, которое смеется, когда смерть дышит ей в затылок, которая во сто крат лучше, сильнее и умнее меня, и которая никогда уже не узнает, как сильно я ее люблю.
Потом я встал, отряхнулся. Обвел невидящим взором кладбище.
- Зачем она вернулась во дворец?
- За ней пришли.
- О чем же думал Ластер?!
- Ластера позвали к припадочному. Он ничего не знает. Да он бы ей и не помог. От этого не воскресают. Она очень быстро умерла, через полчаса, как ее привезли. У меня на руках.
- Мучилась?
- Шутила. Говорила, что уже была на этом ложе, и ей это поднадоело... я бы сама этого упыря убила, да он бессмертный!
- Это его последняя шутка, - сказал я, - будь добра, закопай пока эту могилу, я думаю, тебе это под силу.
- Иди, - буркнула она басом, - если не боишься его.
Я посмотрел на нее, и она поняла, что сказала глупость. Это было то же самое, что спросить утопленника, не боится ли он, что его обрызгают.
Я спустился в подвал. Красная комната была всё такой же красной и убранной свежими цветами из оранжереи. Одинокая фигурка Астафеи лежала на ложе, застеленном фиолетовым бархатом. На ней было голубое шелковое платье, небесно-голубое с облачно-белым воротником, широкий подол пышной юбки свисал до самого пола, туфельки были серебристые с брошками в виде цветков. Из кружевных манжет выглядывали ее изящные, кротко сложенные на животе руки с ровно подстриженными ноготками, глаза были закрыты словно под тяжестью черных ресниц, светлые волосы разбросаны по подушке, щеки бледны, розовые губы улыбались.
Больше всего меня кольнула в сердце ее улыбка. Чему она так радовалась в жизни, что даже умирала смеясь? И где был предел силе ее духа? Я думал, она весела и беззаботна, а она просто была сильна и ничего не боялась. Я думал, она никогда не страдала, а она три года жила, ожидая в любой момент смерти. Я думал, наконец, что она будет счастлива, а она... мертва.
- Мечта моя, - сказал я, гладя ее холодные беспомощные руки, - боль моя, жизнь моя и смерть моя. Я не знаю, кто я и зачем я на этой земле, может, я преступник и ничтожество, трус, пьяница, упрямый болван и полный идиот... но всё, что мне отпущено, я из себя выжму. Ты слышишь?!
Жуткая сила просыпалась во мне. Не в теле, а в душе и в гудящей как улей голове. Каждый стресс всё больше расшатывал в моем мозгу стену, которая отделяла меня от истины. Только раньше я бессознательно боялся этой силы и этой истины, я боялся сам себя. Теперь я не боялся ничего.
Я видел тысячи цветов, я знал все законы и понимал все причины, я предчувствовал и предвидел, я знал, что изменится в мире, если я разобью чашку или убью комара, и как это может отразиться через тысячу лет на чьей-то судьбе. Я как будто стал сразу Всем и отвечал за Всё. И только тогда, когда я осознал это, то почувствовал, что у меня есть свобода воли. И я могу всё.
- Воскресни! - завопила моя душа, - оживи! - прошептали мои губы, - вернись ко мне, вернись! - прохрипел мой голос, - я не могу без тебя!
Она не воскресла. Я просто не умел этого делать, не был обучен с детства, с пеленок, как все эрхи, пока не обретут достаточную силу мысли. Для этого им нужен был моделятор. Пособие для детей, как палочки для счета, чтобы потом считать в уме. Я уничтожил свое пособие. Я был велик и беспомощен как слепой слон.
Напряжение мое постепенно спало, цвета погасли, предчувствие исчезло. Правда, напоследок я успел понять, что король уже идет по коридору и скоро будет здесь. И что я убью его.
У меня хватило времени, чтобы зайти в другую комнату, подойти к алтарю, увидеть чашу, в которой еще не высохла до конца моя кровь, взять нож, которым я вскрывал себе вены, потом вернуться назад и поцеловать Астафею.
Я встал у стены, возле самой двери. Когда король вошел, я закрыл ее и вырвал с корнем ручку, отрезая ему путь к спасению. Он обернулся на шум, приседая от неожиданности, как будто на него сейчас прыгнет леопард, потом, видимо, вспомнил, что бессмертен, и самодовольно распрямился. Глаза его стали злыми и презрительными.
- Как ты посмел сюда явиться?
- Почему бы нет? - усмехнулся я, - или я не ваш наследник, ваше величество?
- Ты вор и предатель, мерзкий обманщик и неблагодарная дрянь! Ты умрешь страшной смертью, Кристиан Дерта.
- Видит Бог, - сказал я с ненавистью, - я не хотел тебя убивать, Эрих Четвертый, я вырвал твое жало, а царство твое мне не нужно. Но ты посмел убить ее. Ее! Неужели ты думаешь, что я тебе это прощу? И неужели ты думаешь, что я позволю тебе прикоснуться к ней?
Он слушал с кривой усмешкой, уверенный в своей неуязвимости.
- Она моя. Потому что здесь всё мое. Потому что я король. Ты украл мое зеркало, но под пытками ты расскажешь, где оно. Ты говоришь, что вырвал мое жало? Дурак. Чтобы убивать, зеркало не нужно. Можно обойтись и палачом. Скоро ты с ним познакомишься.
Я вынул из кармана нож и крепко сжал его в руке.
- Хватит болтать. Не пора ли принести твоей богине еще одну жертву?
Его и это не смутило. Он хладнокровно ждал, пока я подойду к нему, и только презрительно усмехался.
- Она моя, я ждал этого три года, я убил всех, кто ее домогался. И не пытайся мне помешать, щенок!
Я резко схватил его сзади за волосы и полоснул ножом по шее. Нож соскользнул и только оцарапал кожу, но кровь просочилась и потекла ему за воротник.
- Смотри, - я показал ему окровавленное лезвие, - видишь это?
- Что это? - прохрипел он, вырываясь.
- Твоя кровь, упырь.
Глаза его чуть не вылезли из орбит. Он понял, что от его неуязвимости не осталось и следа, а я в эту минуту испытал такое торжество и злорадство, о которых раньше и понятия не имел. Мне никогда не приходилось мстить.
Потом всё пошло как-то не по плану. Я ждал агонии и истерики, отчаянного сопротивления и воплей о помощи, но он вдруг обмяк и как подкошенный опустился на пол у нее в ногах. Он мотал головой и хватался окровавленными руками то за лицо, то за край ее подола, лежащий на полу.
- Ты... убьешь меня?
- Можешь даже не сомневаться.
- Хорошо.
- Что?
- Хорошо, - повторил он с облегчением, - я и сам пытался, но у меня не получается... какое счастье, что меня тоже можно убить, Зачем мне, собственно, жить?.. Что я без нее?
- Ты?! - я несколько опешил и даже руку с ножом опустил, только теперь я заметил, что король в черном.
Он поднял на меня испачканное лицо, жуткое и жалкое одновременно, он по-прежнему криво усмехался.
- Я боготворил ее, - заявил он мрачно, - что ты знаешь о моей любви? Что ты вообще в этом понимаешь?!
- Ты любил ее? - проговорил я потрясенно.
- Я любил ее безумно, я бы женился на ней, если б она только согласилась. Но она отказала мне. Отказала, понимаешь?! Мне, королю Лесовии!
- И поэтому ты... - дальше у меня язык не повернулся сказать, что он сделал, я только взглянул на неподвижную Астафею и покрепче сжал рукоять ножа.
- Убей меня, - взмолился он, - раз ты это можешь, избавь меня от проклятой жизни, мое солнце померкло.
- Мое тоже, - сказал я, уже не чувствуя ни торжества, ни злорадства, только брезгливую жалость и отвращение.
Я поднял его, посмотрел ему в глаза и с силой всадил нож в его тугой живот. Король не сопротивлялся, мне показалось даже, что он мне несколько помог, подавшись вперед. Потом он упал на колени, издавая протяжный стон, потом растянулся на полу, вцепившись коченеющей рукой в подол голубого платья, словно надеялся, что догонит ее на пути в загробный мир.
Несколько минут я стоял неподвижно, осознавая, что только что убил человека. Короля Лесовии Эриха Четвертого.
********************************
Времени на размышление у меня не было. Чувства, эмоции, сомнения... всё это должно было быть потом, когда-нибудь. Я торопливо отрезал кусок платья, потому что король держал его мертвой хваткой, взял Астафею на руки и вынес из подвала.
Охтания уже кончала закапывать могилу. Она увидела меня и ужаснулась.
- Ты что! Ты куда ее тащишь?!
- Не вопи и слушай меня, - сказал я зло, - сначала пойдешь к Мезиа и скажешь, что король убит. Поняла?
Она охнула и прикрыла рот рукой.
- Потом пойдешь к Ластеру, всё ему расскажешь и приведешь его в шестой дом на Кошачьей улице. Иди подземельем, здесь быстрее.
Охтания покачала огромной головой и бегом кинулась к склепу. Раньше мне казалось, что эта исполинша бегать вообще не умеет.
Я шел по утреннему городу, в синеющем небе еще догорали ночные звезды, и первые прохожие испуганно шарахались от меня по закоулкам. Астафея лежала у меня на одеревеневших руках и улыбалась как во сне. Ничего дороже этой ноши у меня не могло быть. Я прижимал ее уверенно и бережно и вспоминал ее стихи, которые так не понравились мне когда-то, и которые были настолько про меня, словно поэт побывал в моей шкуре. «Я баюкал тебя как дитя, только звезды мешали светя...»
Она спала, тихо улыбаясь, и никак не хотела просыпаться, и даже я ничего не мог поделать, разве что облить ее слезами.
«Я баюкал тебя и просил,
Я беспечные звезды гасил,
Я в пустыни загнал все ветра,
Я весь мир изменил до утра.
Я баюкал тебя как дитя,
Я столкнул бы планеты шутя,
Я бы дьявола смог победить...
Но не мог я тебя разбудить».
Открыла мне заспанная Линоза.
- Пусти, - сказал я, чтобы она опомнилась, и прошел прямо в гостиную.
Эска вышла из своей спальни. В отличие от служанки она почти не спала и была, как всегда, скромно одета и причесана, исхудавшее тело ее было туго затянуто в коричневое платье, в руках – всё то же вышивание. Она посмотрела на меня, потом на Астафею, покачала головой.
- Какая красивая девушка...
- Она мертва, - сказал я жестко.
Эска только склонила голову, а вместе с ней и плечи, словно я ударил ее. В отличие от ее выдуманной, перед ней была настоящая смерть, и деваться от этого было некуда.
- Чем тебе помочь, Кристиан?
- Ничем. Оставьте меня все.
Я прошел в боковую комнату слева, которой никто не пользовался, и закрыл за собой дверь. Диванчик был слишком узкий. Я положил Астафею прямо на ковер. Позволив себе всего несколько торопливых поцелуев, скорее от жалости, чем от любви, я снова взял себя в руки. Мне нужен был ясный ум и чудовищная память. Мне нужен был мой моделятор, который я должен был представить себе во всей его сложности и всех его цветах. Я уничтожил его в физическом мире, но в памяти моей он остался.
Мы лежали на полу, раскинув руки, как распятые на одном кресте. Я касался щекой ее щеки и ладонями ее ладоней, я выпал из внешнего мира и видел перед собой разноцветную мозаику так ясно, словно сидел перед зеркалом, только это требовало гораздо большего напряжения. Я помнил код смерти, я набирал его в обратном порядке. Несколько раз я ошибался, или мне казалось, что сбиваюсь, но вот наконец появилось какое-то удовлетворение. Я понял, что всё сделал правильно, и мысленно нажал на темно-красную клетку.
Время шло, ничего не менялось. Я впадал в отчаяние, но в душе все-таки доверял своей интуиции. За окном уже стало совсем светло, в гостиной послышался рыдающий бас Охтании.
Я перенес Астафею на диван, осторожно подложив ей под голову подушку, и открыл дверь. Ластер взглянул на меня непроницаемым, холодным взглядом, вручил свой полушубок Линозе и прошел в комнату. Можно было восхищаться его самообладанием, если допустить, что он живой человек, а не каменный истукан. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни одним жестом не выдал он отчаяния или гнева.
Он проверил ее пульс, он потрогал ее лоб, он провел над ней рукой, описывая ладонью вытянутую восьмерку.
- Мертва, - сказал он коротко и повернулся ко мне, - чего ты от меня хочешь?
- Попытайся хотя бы что-то сделать, - сказал я, - ты же врач.
- Я не Бог, - отрезал он и добавил со своим ледяным презрением, - раньше надо было думать!
- Конечно, - согласился я с тихой яростью, - еще три года назад, когда ты втравил ее в эту историю.
- Разумеется, доля риска была, - горько усмехнулся он, - это ты заставил ее забыть об осторожности, и это ты королевским жестом отрезал ей путь к спасению!.. Кто мог предполагать, что нам встретится такой фанатик...
Я лишил его всего: и моделятора, и любимой женщины, и, похоже, главной цели в его жизни. И он до сих пор не убил меня и даже не возненавидел. Он говорил со мной с терпеливым презрением, как с надоедливым ребенком, который не ведает, что творит.
- Хорошо, - сказал я, - вина моя. Не отказываюсь. Я виноват, мне и исправлять. Раз ты ничем не можешь помочь, выйди и не мешай.
- Что ты собираешься делать? - спросил он настороженно.
- Воскрешать, - заявил я мрачно, и, видя, что он смотрит на меня как на душевнобольного, добавил усмехнувшись, - не бойся, хуже ей уже не будет.
Проходя мимо, он остановился, глядя мне прямо в глаза, пронзительно и недоверчиво.
- Кто ты?
- Во всяком случае, я тебе не враг, - сказал я.
********************************
Я сидел на краешке узкого дивана и держал Астафею за руки. Я сделал всё, что мог, и теперь оставалось только ждать. Я думал, я вспоминал, я молился. И как-то уж слишком спокойно отнесся к появившейся в углу прозрачной женской фигуре в покрывале. Наверно, я ждал ее.
- Зачем пришла? Я всё сделал, как ты просила, чего тебе еще?
- Как ты смеешь оживлять? - холодно спросила она, - что с того, что ты уничтожил моделятор эрхов, если продолжаешь своей волей вмешиваться в ход событий?
- Раз я это могу, значит, это допустимо, - сказал я уверенно.
- Не здесь! - повысила голос Смерть, - не в плотном мире! Он слишком неповоротлив и несовершенен! Ты – эрх, вот и ступай к эрхам, там всё возможно.
- Тогда зачем я здесь?
- Спроси своих эрхов.
- Разве не затем, чтобы уменьшить долю страдания в этом мире и заткнуть твой ненасытный рот?
- У тебя мания величия, Кристиан Дерта. Ты не Бог. И если ты еще раз позволишь себе таким образом вмешаться в плотный поток времени, я не ручаюсь за последствия.
- Значит, убивать можно, а воскрешать нельзя? - спросил я презрительно, вспомнив, сколько раз вмешивался в ход событий Эрих Четвертый.
- Воскрешение – антиэнтропийный процесс, который требует локального временного сдвига... - заговорила она, но я понял, что всё это уже знаю, и перебил ее.
- Ты ни о чем со мной не договоришься, пока не вернешь Астафею.
- Я здесь не за этим, - сказала она глухо, - а за тем, чтобы предупредить тебя. Ты становишься слишком опасен.
Смерть исчезла. В комнате было светло от яркого солнца. Я подошел к окну и раскрыл его, отдирая утепляющие прокладки. Небо было ясное и высокое. На улице стояла июльская жара, снег таял на глазах, превращаясь в ручьи, лужи и серые кучки грязи. Удивленно переговаривались соседки, восторженно носились раздетые до рубашек дети, грелись на солнышке ленивые собаки и кошки.
- Слишком много перемен для Лесовии в один день, - подумал я, - новый король и лето в начале весны.
Теплый воздух накатывал на лицо как из духовки, я позволил ему ласково погладить свое измученное тело, сознавая наконец, до какой степени я устал. И до какой степени я не свободен!
Астафея дышала ровно, склонившись над ней, я с трепетом смотрел, как пробуждается она от своего страшного сна, как розовеют ее губы и дрожат ее ресницы. А жара всё усиливалась.
Моя рубашка начала прилипать к телу. То же можно было сказать и о штанах. Я вытер лоб рукавом и открыл дверь.
Они все терпеливо ждали в гостиной: Эска, Ластер, Охтания и Линоза. Всем было жарко, тошно и мучительно непонятно, что же происходит.
- Она жива, - сказал я спокойно, - Линоза, вылей на меня ведро воды, пожалуйста...
Я не знал, куда мне надо было смотреть: в остекленевшие синие глаза Ластера, или в измученные зеленые глаза Эски, или в заплаканные маленькие глазки Охтании.
- Она очнулась? - нарушил общее молчание Ластер.
- Еще нет. Но скоро очнется. Иди к ней.
Я обернулся к Эске. Она стояла у раскрытого окна, распустив седые волосы и расстегнув узкий ворот. Бледные щеки ее порозовели от жары.
- Эска, а ты приготовь ей постель и ночную рубашку.
Она понимающе кивнула. На кухне я разделся по пояс, и Линоза добросовестно окатила меня из ведра. Из левой комнаты доносился рыдающий бас Охтании, который действовал мне на нервы.
Я вошел туда. Ластер сидел на диване и держал Астафею за руку, она смотрела перед собой изумленно-жутким взглядом, ничего еще не видя и всё еще пребывая где-то там. Наконец она узнала Ластера, а потом и меня. И как будто даже испугалась этого.
- Всё будет хорошо, - сказал он ласково, - ты жива, а это главное, теперь мы улетим домой, и всё будет хорошо. Успокойся.
- Этого не может быть, - проговорила она как под гипнозом, - потому что я... я же умерла! Я мертва! Так не бывает!
- Ты жива!
Это сказала Эска. Она резко подошла к Астафее, опустилась перед ней на колени и страстно заговорила:
- Ты жива, девочка, не говори так никогда! Ничего не случилось, ты просто спала, спала, понимаешь? А сейчас ты проснулась, и мы все с тобой. Мы любим тебя, ангел мой... Ты живая! Посмотри, какие теплые у тебя руки, посмотри, какая нежная у тебя кожа, послушай, как бьется твое сердечко! Разве ты умерла? Ты самая живая и самая прекрасная...
Астафея слушала ее, медленно приходя в сознание и становясь от этого всё серьезнее и печальнее.
- А ты счастливая, Эска, - грустно улыбнулась она потом.
Они обнялись как две сестры. Ластер подошел ко мне.
- Кто сказал, что ваша жена безумна, наследник?
Что я мог ему ответить? Что и сам всё понимаю не хуже его?
- Вообще-то я король, - сказал я.
- Ты вообще черте кто! - взорвался он, - то ли бог, то ли дьявол, то ли святой, то ли фанатик...
- Я эрх, - усмехнулся я, - тот самый эрх, которых ты так стремишься изучить.
- Эрх?!
- В прочем, вряд ли я типичный представитель…
И он бы, наверное, опять заявил, что у меня мания величия, но Астафея-то была жива!
- Тогда что ты здесь делаешь, эрх? – буркнул он.
Я вздохнул. Меня самого замучил этот вопрос.
- По-моему, просто живу.
Мы встретились глазами с Астафеей. Мы долго смотрели друг на друга, как будто никого вокруг нет. Давно ли я думал, что эти вишневые глаза уже никогда не откроются? Чудо свершилось, она смотрела на меня и улыбалась мне, и ничего важнее этого на свете не было.
- Кристиан, я приготовила ей свою спальню, - сказал Эска, - там сейчас нет солнца.
- Ластер! - Астафея, словно очнувшись, обернулась к нему, - но как ты это сделал?!
- Не приписывай мне чужих заслуг, - спокойно отозвался этот надменный тип, - вон твой спаситель, у него и спрашивай.
********************************
В спальне было прохладнее. Я положил ее на разобранную кровать и поплотнее задернул шторы от яркого света.
- Значит, это ты? - проговорила она.
- Это длинная история, - сказал я, снимая с нее туфли, - давай я тебя сначала раздену, иначе ты умрешь от жары.
- А откуда такая жара?
- Я же говорю, это длинная история.
- А почему ты мокрый?
- Облили из ведра.
Не могу сказать, как долго мы целовались, сминая простынки и скидывая подушки, пожалуй, на ее теле не осталось ни одного местечка, которое я не перецеловал, пока снимал с нее одежду. Я расстегивал ей ворот и утыкался лицом в ее грудь, я распутывал ее корсет и покрывал поцелуями ее спину, я снимал с нее чулки, и губы мои бежали вслед за ними по гладкой, словно детской коже ее ног. Не знаю, сколько раз я успел отчаянно сжать ее в объятьях и ненасытно как вампир впиться в ее нежную шею, и сколько раз торопливо перебрал губами мягкие пряди ее волос, прежде чем опомнился и сообразил, что мы не одни во всей вселенной.
Я отчаянно сполз на пол, на колени, обнял ее ослепительные ноги и уткнулся в них лицом. Она дрожала как от холода, а меня просто трясло.
- Прости... я совсем потерял голову.
- Я тебе всё прощаю, разве ты не знаешь? - усмехнулась она.
- Я ничего не могу изменить, понимаешь?
- Я тебя за это и люблю...
Я подобрал подушки и подал ей ночную рубашку. Она медленно, как во сне оделась и поправила распушившиеся волосы, я ловил каждое ее движение, чтобы запомнить навсегда.
- Расскажи же мне, как ты спас меня. Это же какое-то чудо!
Возвращаться к этому кошмару не хотелось.
- Всё было мерзко, - сказал я хмуро, не собираясь себя ни щадить, ни оправдывать, - я раскопал могилу Доминики Ларос, там меня нашла Охтания и сказала, что ты мертва. Я долго ползал на четвереньках и бился головой об ограды... потом спустился к тебе и дождался короля.
Я говорил медленно, чтоб она успела понять, о чем речь.
- И что же?
- Я убил его. Я проткнул ему живот как свадебному петуху.
- О, Боже!
- Да. Я убийца, и не очень-то разборчив в средствах. Потом я нес тебя на руках. И принес к своей жене. Мне было всё равно... Потом мы лежали с тобой на полу, и у тебя была холодная щека и ледяные руки, и я был так потрясен всем этим, что во мне проснулся черт знает кто. Я не человек, Астафея. И не армин. Я эрх.
- Ты эрх?! – она удивилась как-то иначе, не раздраженно, как Ластер, а скорее восхищенно, впрочем, она всегда меня переоценивала.
- Да, - усмехнулся я, - поломанный. Мудрый, всезнающий, всемогущий, просветленный эрх в грешном плотном теле и в вашем безумном мире! Я давно пропил свою просветленную душу и растоптал свои благие порывы, я так и не понял, зачем я тут появился, только окончательно запутался... но кое-что я все-таки могу.
- Ты бог, - сказал она уверенно, - я безумно тебя люблю!
- О чем ты говоришь! Мне с детства было дано больше чем другим, но я не смог этим даром воспользоваться. Меня, конечно, возмущало несовершенство мира, потому что я подсознательно это чувствовал, но ни о чем большем, чем свой дом и куча детей я и не мечтал! Не смешно ли?
- Где же он, твой дом? - грустно улыбнулась она.
- Не знаю. Я даже этого не смог. Меня носило по свету как сухой лист, потому что я не боролся, а всегда предпочитал уйти. И я не достоин той силы, которая во мне спит.
- Откуда ты знаешь, чего ты достоин?
- Мне много дано. Значит с меня и спрос больше. А я живу как... Впрочем, что об этом говорить!
Я не мог ей объяснить, какой стыд я испытал, когда понял всю глубину своей мощи. Какими жалкими мне показались мои обиды, мои страхи, мои нервные срывы, мои амбиции и мои крошечные мечты. Я ненавидел Смерть, я огрызался ей как шавка, не умея с ней бороться, я боялся быть смешным и обманутым, притворялся и унижался вместо того, чтобы просто всё осознать и все изменить. Как бог. Как эрх. Я тупо забивал гвозди микроскопом, не желая знать, что у меня в руках.
Астафея склонилась надо мной и взяла мое лицо в ладони.
- Что, что мне делать?! Скажи! Ну, хочешь, я останусь? Я не могу быть твоей женой, но я буду твоей тенью, я буду твоим ангелом-хранителем, я буду твоей служанкой... а хочешь, я опять стану Альфином? Разве он не нужен тебе?
- Ты прекрасно знаешь, чем это всё кончится, - сказал я через силу, - улетай, Альфин. Улетай!
С каменным лицом я вышел в гостиную. Эска сидела одна за круглым столом, сложив тонкие руки на вышитой скатерти. Я сел напротив.
- А где Ластер?
- У соседки приступ от жары. Он пошел к ней.
Я любил ее. Кто сказал, что я не люблю ее? Это была какая-то странная, выматывающая, похожая на проклятье любовь, то ли братская, то ли сыновья, то ли отцовская... просто я с детства знал, что люблю ее, что лучше ее никого нет... я и сейчас знаю и чувствую, что это моя женщина, и мне с ней должно быть хорошо и спокойно. А Астафея – боль, затмение, безумие, она другая, чужая, случайная, хоть и желанная до судорог в коленях. И разве я мальчишка, чтобы поддаваться внезапным порывам?
- Как она? - тихо спросила Эска.
- Всё в порядке, - сказал я, - скоро уснет.
- Бедная девочка... ты очень любишь ее, правда?
Я смотрел в ее зеленые измученные глаза, такие знакомые, такие родные и грустные. И разве мог я не солгать ей в тот момент?
- Тебе показалось.
- Я не хочу мешать вам, Кристиан. Разве смеет кто-нибудь отнять у тебя эту девушку?
- Я же сказал, тебе показалось.
Мы обнимались у раскрытого окна. Я уже забыл, какими ласковыми и заботливыми могут быть у нее руки, как умеет она целовать отчаянно и нежно, совсем не как призрак с того света. Где же были раньше эти губы, где же были эти руки, когда я был слаб и беспомощен как щепка в океане?!
Ластер появился неожиданно и сразу выпил полграфина воды.
- Жара по твоей милости страшная, - заявил этот неблагодарный тип, - между прочим, весь город уже знает, что король убит, я бы на твоем месте поторопился во дворец.
Я оставил Эску, подошел к нему и очень тихо, но очень твердо сказал:
- А я бы на твоем месте поторопился на Арцемиду, - и добавил совсем уж яростно, - пока я не передумал!
. *
. «««««««««««««««««««««««
*
*
««««««««««««
( .
.
Видимо, у королей не бывает личной жизни, если они хоть как-то пекутся о своей стране. А я на свою беду еще и предвидел. Сначала мне хотелось всё бросить, отречься и уехать с Эской в какую-нибудь глушь, где ничто не будет напоминать о прошлом, но я отлично знал, что станет через год, через пять, через десять лет с несчастной Лесовией, если на трон сядет герцог Навский. Я знал и другое: кто нападет на нас и когда. И что будет, если мы ответим так или иначе. Я не вмешивался своей волей в события, я просто предвидел все варианты и выбирал лучший.
Положение Лесовии было настолько критическим, что два года я почти не вылезал из седла и не бывал в столице, пока мы не освободили Тиман и не отвоевали Лемур. Но Лавтангию я потерял. Наши победы сменились таким крупным поражением под Аблом, что мои полководцы долго не могли опомниться.
Пришлось отступить в Алонс, аж до самого Стеклянного Города. Герцог Алонский встретил меня вполне почтительно и дружелюбно, хотя радости мало – встречать в своем городе наполовину разбитую армию. Я выжидал, запершись в отведенных для меня покоях, пока не залижут раны мои потрепанные войска, и пока не соберут в провинции осенний урожай. Через неделю в Стеклянный Город как по вызову слетелись все герцоги: Тиманский, Тифонский, Тарльский и даже Навский со своей огромной свитой.
Герцогам явно не понравился передел земель только что отвоеванного Лемура, потому что весь Лемур я отдал Сетвину. Им многое во мне не нравилось, в том числе и то, что я липовый наследник и фактически самозванец, но пока я побеждал, я был им нужен. Они делали вид, что собрались поддержать меня, но на самом деле совещались за моей спиной, как меня убрать.
- Клянусь тебе, они убьют тебя, - сказал Сетвин, когда мы закончили объезд лагерей вокруг города, картина была не из веселых: измотанные солдаты, сотни раненых, стоны, вздохи, отчаяние, - я бы тебя сам убил за такое! Куда ты полез раньше времени!
Почтением он как всегда не отличался.
Я спешился возле лазарета. На носилках у входа метался в агонии молодой юноша, почти мальчишка, над ним тихо утирала слезы такая же юная сиделка в белой косынке и переднике. Я устал видеть кровь и смерть. И устал соблюдать свои принципы.
- Умирает?
Девушка не ответила, только разрыдалась в голос. Я опустился рядом на колени и склонился над раненым.
Наверно, это был цинизм – спасти одного, после того, как сознательно погубил десятки тысяч в кровавой бойне, но я его все-таки спас. И увидел далеко впереди длинную цепочку его детей, внуков и правнуков, от которой закружилась голова. И что-то неуловимо изменилось в мире, может быть, в ветре, а может, в запахе травы.
- Береги его, - сказал я изумленной девушке, - всё должно быть хорошо.
- Кто вы, господин? За кого мне молиться?
- За него. А мои грехи уже никто не замолит.
Сетвин был в ярости. Он ждал меня, не сходя с коня, и бледное лицо его белело еще больше от возмущения. В нем, как и в его отце, появилось что-то ястребино-хищное.
- Какого черта, - фыркнул он, - ты изображаешь из себя святого? Еще найди ребенка, погладь его по головке и сунь ему конфетку!
- Заткнись, - ответил я хмуро, но его уже прорвало.
- Если б ты не назначил наступление на шестое августа, ничего бы этого не было! Говорил я тебе! И Дастер говорил, и Урильо тебе внушал... Куда только подевалась твоя проницательность!
Он не способен был меня понять, но мне просто надоело отмалчиваться. Мы медленно ехали по пыльной проселочной дороге, заходящее солнце светило нам в затылок и подсвечивало алым розовые цветки иван-чая по обочинам. Хотелось просто затеряться в этих полях, в этих перелесках, на берегу этого озера и ни о чем не думать.
- Кто тебе сказал, что я не знал исход битвы?
- Что?!
- Я знал всё, - сказал я устало, - и кто победит, и почему, и какие будут потери.
По-моему, он чуть не выпрыгнул из седла.
- И ты отдал приказ?!
- Конечно.
- Это уже интересно, ваше величество! С каких это пор вы подыгрываете триморцам?
- Моя беда в том, герцог Лемурский, что я предвижу всё, а не только исход битвы. Лавтангия никогда не была исконно нашей территорией. Всем будет лучше, если она останется за Триморьем.
- Ты что, с ума сошел?
- Это слишком лакомый кусок. Нам придется воевать за него каждые десять лет, и потери от этих войн будут несравнимы с сегодняшними. Нам надо было проиграть эту битву. С треском. С потерями, чтобы неповадно было впредь соваться в Абл. Это я знаю.
Сетвин смотрел на меня со всё возрастающим возмущением.
- Ты страшный человек, Кристиан Дерта. Завтра ты решишь, что полезнее будет вообще подчиниться Триморской империи, потому что через сто лет меньше будет жертв! А мне плевать на то, что будет через сто лет, тем более через триста! Я живу сейчас, у меня есть гордость, и я привык побеждать, а не проигрывать! Я еще думал, что это твоя глупость, твоя ошибка... но если ты сделал это умышленно, то ты...
- То я?
- То ты не король Лесовии. Ты или юродивый, или маньяк на троне. Бедная Лесовия! Как она устала от маньяков... - Сетвин обернулся и указал рукой в сторону переполненного ранеными лагеря, - а это – это на твоей совести, Кристиан Дерта! И это ты заберешь с собой в могилу.
Он пришпорил коня и скоро скрылся впереди. Он не понимал меня, но я понимал его прекрасно. В короли я не годился. Я слишком много знал, чтобы иметь хоть какую-то власть, и последующие столетия были для меня так же реальны, как и сегодняшний день. Это великое счастье – жить и не знать будущего. И не отвечать за него, словно сам этот мир придумал!
Я поднялся в свои покои и сказал слугам, что никого не хочу видеть. Сумерки незаметно подбирались, где-то в левом крыле дворца герцоги совещались о том, как лучше меня убить, и я знал, что теперь к ним примкнул и Сетвин. Мешать им не хотелось.
Я думал не о заговоре. Мысли мои увели меня далеко, в недосягаемый декабрьский вечер, когда я небритый и лохматый ввалился в родную харчевню и увидел своих старых друзей, и веселую Эску, и ее пугливого сына с тряпкой в руках. И жива была еще Гринциния Гальма, и прелестная Лориан, и старая нудная Ведбеда, и все несчастные жители моего Тиноля. И это было всего два с половиной года назад. Два с половиной. Так мало! Так безумно много.
От моих мыслей оторвал меня мой гардеробщик. Не Сетвин, конечно, он давно стал герцогом, хоть и остался таким же самозабвенным пьяницей и хамом. Я обернулся недовольно, но встретил его перепуганно-виноватый взгляд и ничего не сказал.
- Ваше величество, королева.
- Проси.
Я встал и привел себя в порядок: застегнул все пуговицы, одернул камзол и поправил ремень, провел ладонью по взлохмаченным волосам и даже мельком взглянул на себя в зеркало. Пока я еще оставался королем Лесовии.
Моя королева была прекрасна. Лучшие слуги, портные, парикмахеры, врачи, массажисты были к ее услугам. Ее нарядам могла позавидовать даже жена триморского императора, ее драгоценности были достойны ее красоты, а ее осанка – ее высокого положения. Эска привыкла быть женой победителя, она не стеснялась знатных дам, которых раньше и в глаза-то не видела, быстро усвоила все приемы и манеры и даже ввела свою моду при дворе. Пока я воевал, она управляла страной так же смело и уверенно, как своей харчевней.
- Ты один? - удивилась она, - странно...
- У проигравших друзей всегда меньше, - усмехнулся я.
- Не понимаю, как ты мог! – начала, было, она, но я требовательно сжал ее плечи.
- Не надо об этом.
- Извини... - она села на кровать, сминая широкие бирюзовые юбки, вышитые жемчугом, - я ведь не затем приехала, чтобы тебя упрекать. Просто хочу понять, что с тобой творится.
- Да ничего особенного. Воюю.
- И когда кончится твоя война? - вздохнула Эска обреченно, - ты же не хотел убивать, ты ненавидел смерть! Почему ты всё время воюешь?
- Потому что так надо, - ответил я ей, - я один знаю, как надо, только мне никто не верит. Всем кажется, что я делаю что-то не то... может, они и правы, если живут сегодняшним днем.
- Я тоже живу сегодняшним днем. У меня одна жизнь, и я хочу быть счастливой в этой жизни.
- Я тоже, - сказал я уверенно, - я тоже хочу, чтобы ты была счастливой.
- Знаю, - усмехнулась она, - ты сделал всё, что в твоих силах: ты спас меня от смерти и вытащил из пучины безумия, ты чуть ли не каждый день шлешь гонцов в Трир справиться о моем здоровье, ты самый заботливый муж на свете. И у меня есть всё... кроме тебя.
- Эска!
- Опомнись, Кристиан, - грустно улыбнулась она, сжимая мои руки в своих, - разве это жизнь? Разве этого мы хотели? Думаешь, мне нужна эта роскошь: балы, званые обеды и конные прогулки с герцогиней Алонской? Я умираю с тоски в твоем дворце, пока тебя носит по всей стране, как будто ты нарочно от меня убегаешь...
- Я не свободен, Эска, я погряз в каком-то своем долге. Но я же люблю тебя! Я не смогу вынести ни одной твоей слезы! И ты это прекрасно знаешь. Что мне сделать, чтобы ты была счастлива, что?
- Это выше твоих сил, - усмехнулась она, - хоть ты и король Лесовии.
Я целовал ее, путаясь в драгоценностях, сминая ее прическу и осторожно укладывая ее на кровать, у меня не было к ней похожей на затмение страсти. С той поры, как я увидел ее безумной в сгоревшем Тиноле, я боялся на нее дышать. Я смертельно боялся ее испугать и тем более обидеть.
- Ну, скажи, чего ты хочешь?
Я был осторожен с ней как кошка со своим котенком, но мне показалось, что я все-таки причинил ей боль, так изменилось вдруг ее лицо.
- Тебя, - сказала она обреченно, - тебя! - почти выкрикнула она, срывая с себя цепочку гранатовых бус, - тебя!
Что-то зашумело в голове, наверное, кровь. Никогда моя нежность к ней не перерастала в страсть, и никогда я не видел у нее таких отчаянных и влекущих глаз.
- Тебя, - повторила она уже шепотом.
- Так в чем же дело?
Я расстегнул камзол, я снял ремни, я скинул рубашку, я вспыхнул как сухое сено, крепко сжимая ее в объятьях и позволяя наконец своим губам и рукам действовать самостоятельно. И как будто теплые волны подняли меня с холодного дна, закружили и понесли по течению, и в этом было что-то тоскливо-знакомое и пьянящее. Я закрыл глаза, и мне казалось, что само солнце обнимает меня своими лучистыми руками. «Астафея!» - вспыхнуло у меня в расплавленном мозгу, - «Астафея!» - защемило мое сердце, - «Астафея!» - прошептали мои безумные губы, - «Ас-та-фе-я…»
И всё померкло.
- Не переживай, Заморыш, - сказала Эска спокойно, - для меня это не такая уж неожиданность.
- А для меня – неожиданность, - честно признался я, ища глазами, куда бы провалиться, - потому что я в самом деле тебя люблю, можешь мне не верить, но это так, от этого никуда не денешься...
Она мне не верила.
- Если б я знала тогда, я бы никогда не позволила ей улететь. Я же не враг тебе, Кристиан.
- Я люблю тебя, - упрямо настаивал я, - я знаю, что ты моя!
- Господи, что ты наделал?!
Эска отвернулась, но я взял ее за плечи и повернул к себе.
- И что же я наделал? Что?
- Ты хотел как лучше, я понимаю... ты всегда хочешь, как лучше, ты добрый. Только получается у тебя черте что!
Я смотрел на нее с немым отчаянием, сознавая, что она права. Я всегда хочу как лучше, мои чувства расходятся с моим долгом, я вяжу себя в три узла, а это еще и никому не нужно!
- Я несчастлива с тобой, Кристиан, - сказала она обреченно и беспощадно, - я ни в чем тебя не виню, я за всё тебе благодарна, но я с тобой несчастлива. Мы живем не так, как мы хотели, и не для того, зачем родились. Мы не на своем месте, понимаешь? И я, и ты... Я была счастлива только в детстве, да в своей харчевне со своими друзьями и своим незаконным сыном, когда просто ждала тебя. Всю жизнь ждала. И не дождалась.
Теплый летний вечер ласково заглядывал в окно. Я тупо сидел на смятой кровати, сжав голову руками. Я знал, что могу превратить это томное лето в лютую зиму, но я боготворил этот мир, я относился к нему с таким же трепетом, с такой же осторожностью и жалостью, как к своей Эске. Только этому миру, как и ей, нужно было от меня что-то совсем другое.
********************************
Королева уехала на следующий день назад в Трир. Я проводил ее до реки, потом вернулся во дворец. Там у моих врагов всё было уже готово, и я мрачно обрадовался, что Эска уже далеко.
Все отвернулись от меня: и моя страна, и мои друзья, и мои военачальники, и моя жена. Я знал, что идя по коридору из тронной залы в свои покои получу удар кинжалом в спину, но и не подумал защищаться. Зачем мне было жить? Мне это надоело до отвращения.
Шаги гулко отдавались под сводом. Пять, шесть, восемь... Кто-то стоял за портьерой, готовый на всё. Я желал ему успеха. Мы медленно сближались.
- Эй, король! А как же традиции?!
Крик был похож на вопль о спасении. Я удивленно обернулся. В начале коридора показался Сетвин с бутылкой в поднятой руке.
- Или ты совсем зазнался, Кристиан Дерта?
Я стоял как каменная опора, холодный, бесчувственный и тупой, и только слезы туманили глаза, и я уже не видел, как он быстро подошел, схватил меня за рукав и потащил за собой в свои покои.
Его трясло. Меня тоже. Быстро разлив вино, он сунул мне бокал и залпом выпил сам.
- Ты что это, герцог? - усмехнулся я.
- Я? Ничего... Какого черта ты ходишь один? Где твои телохранители?
- Зачем они мне?
- Затем, что тебя хотят убить.
- В самом деле?
- Тебя чуть не убили!
- Разве меня могут убить, - сказал я, качая головой, - когда мой герцог Лемурский так любит соблюдать традиции?
Он отвернулся и втянул голову в плечи.
- Так ты всё знал?
- А ты к этому еще не привык?
- Ты не мог этого знать! - Сетвин повернулся и посмотрел на меня с отчаянием, - не мог!
- Почему? - удивился я.
- Потому что Зорлез сказал, что всё получится. И какого черта ты шел, если знал?!
Я долго хохотал, чем привел бедного Сетвина в полное замешательство. И много пил. И снова хохотал...
Зорлез был один. Похоже, он ждал меня или предвидел, что я приду к нему. В конце концов, это должно было когда-то случиться. Этот человек роковым образом повлиял на мою судьбу еще в ранней юности и, как оказалось, вмешивался в нее до сих пор.
Сетвин проводил меня к его комнате, и мне не долго пришлось стучать в тяжелую дубовую дверь. Она со скрипом отворилась. На пороге стоял маленький аккуратный человек в мышино-сером костюме со скромным белым воротничком. Лицо его было совершенно правильно, но лишено всякого выражения и красивым не казалось, скорее скучным. Я ожидал встретить какого-то демона и приготовился к схватке, поэтому просто застыл от неожиданности, затвердел, как расплавленный сахар. Я вспомнил, где видел его. И я узнал его.
- Здравствуй, Кристиан, - сказал он спокойно.
- Здравствуйте, доктор Орисио, - ответил я.
- Проходи.
Я прошел в большую светлую комнату с высоким лепным потолком, там на светло-зеленом фоне были нарисованы голубые и оранжевые цветы. Рыжая занавеска, как кусок пламени дергалась от ветра в распахнутом окне. Желтая мебель была старой, слишком старой...
Зорлез спокойно сел в кресло и скрестил ноги. Он не был похож на демона, но когда заговорил, я понял, что схватка нам всё равно предстоит. И может быть, более жестокая, чем я предполагал.
- Мания величия – вот твоя беда, - начал он без предисловий, - и не я первый тебе об этом говорю.
Я молча стоял и смотрел на него, чувствуя скорое приближение долгожданной развязки. Я догадывался, что так и будет, когда истерически хохотал у Сетвина.
- Как ты посмел вмешиваться в ход истории? - спросил он строго, - как ты посмел возомнить, что тебе это позволено? Ты убил короля, ты захватил чужой трон, ты ввязался в войны и побеждаешь там, где это исторически невозможно. И проигрываешь там, где просто обязан был победить. Кто ты такой, я тебя спрашиваю?
Как мне надоел этот вопрос!
- Прежде всего, тот, кто хочет помочь этому больному миру, - сказал я твердо, - и кто может это сделать.
- Похвально! - усмехнулся Зорлез, - мыслишь верно. Но с чего ты взял, что должен это делать в одиночку?
Такая мысль мне в голову не приходила. Никогда. Я даже попятился, пока не уткнулся в подоконник.
- Все эрхи уже несколько столетий бьются безуспешно над этой задачей, а Кристиан Дерта решил, что он может и должен всё сам! Это то же, что бросать песчинку в океан. Всё равно утонет, а от тебя только круги по воде!
- Это я сам понимаю.
- А что толку, что ты это понимаешь! Нас должно быть много, не меньше пяти процентов на этой планете, каждый двадцатый. Только тогда мы сможем что-то изменить. А пока мы не смеем ничего тут трогать и ничего менять. Не имеем права, понятно? Мы должны быть кристально чисты и честны, и терпеливы. И больше пока ничего.
Это ставило с ног на голову все мои предположения и убеждения. Я действительно выглядел в такой ситуации глупо и самонадеянно. И главное, получалось, что все мои жертвы были зря. Даже во вред. Я почти захлебнулся от стыда и раскаяния, но что-то мешало мне с ним согласиться. Мой внутренний голос, мое беспощадное чувство долга, который я так до конца и не понял.
- Вы были честны, доктор Орисио, - усмехнулся я, - знаете, к чему привела ваша честность? Напомнить вам? К тому, что меня оклеветали. Кроме меня ведь некому было донести Навскому о заговоре. А знаете, к чему привело ваше невмешательство? К тому, что меня чуть не убили сейчас. Это вы им сказали, что у меня нет защиты?
- Разумеется, - гордо заявил он, - я – эрх. Я не умею врать, как ты. И я считаю, что тебя давно пора убрать отсюда.
У меня не было к нему ненависти, не было даже возмущения. Он мне просто не нравился.
- Вот как? - сказал я, пожав плечом, - тогда какой смысл? Ведь я же еще не выполнил своей космической задачи.
- И никогда не выполнишь, - холодно сказал Зорлез, - теперь уж точно. Ты – наша неудача, это надо признать. Сложный мир! Противоречивый мир! Неповоротливый мир! Эрхам безумно трудно сюда внедриться. Ничего у нас с тобой не получилось. В шестнадцать лет ты взял и сбежал из дома. Потом было вернулся, но какой-то рок занес тебя во дворец. Почему-то ты решил, что твоя цель – обезвредить моделятор. Потом ты решил воскресить девушку и чуть не испортил климат на планете. А потом ты вообще возомнил, что надо спасать Лесовию! Ты делал всё, только не то, что от тебя требовалось.
- Так что же, черт возьми, от меня требовалось? - спросил я почти в бешенстве, - что?!
Зорлез посмотрел на меня снисходительно, даже с легким презрением, он не собирался меня щадить. И врать не умел.
- Как будто ты сам не знаешь, Кристиан Дерта.
- Я? Если б я знал, я свернул бы горы, доктор Орисио. Но я слеп как земляной червяк.
- Ты не слеп. Просто ты уже слишком человек, а люди не видят того, чего не хотят видеть. Есть у них такая несовершенная черта.
- Что вы хотите этим сказать? - спросил я мрачно.
Он встал, подошел ко мне и заглянул в глаза. Он стоял так близко, что и отвернуться от него было невозможно.
- Скажи-ка мне, Кристиан Дерта, чего тебе хотелось всю жизнь? Только честно. Ну?
- Ничего, - буркнул я, - просто жить спокойно, иметь дом и кучу детей. Всё!
- Так какого черта! - сказал он с отчаянием, - какого черта у тебя нет ни дома, ни детей, ни спокойной жизни?! Что ты выдумываешь себе вселенские задачи и всё время куда-то лезешь? Где тебя носит, чего ты хочешь?..
Он еще не закончил, а я уже почувствовал себя раздавленным, мне захотелось вырваться и убежать. И не слышать его последних слов.
- Я же говорил, что нас должно быть много, - усмехнулся доктор, - плодиться и размножаться – вот была твоя космическая задача.
Потом я уныло сидел в кресле, а он ходил вокруг меня и рассказывал, как было у них задумано. Меня родила одинокая женщина с Тополиной улицы, звали ее Ведбеда. Почти в тот же день у хозяина харчевни напротив родилась девочка-эрх. Моя судьба. Я был привязан к ней еще раньше, чем родился. Мы неминуемо должны были полюбить друг друга и пожениться в конце концов. И жить долго и счастливо. Ведбеда оказалась сектанткой, и ее аскетичная секта никогда не простила бы ей рождение ребенка. Она просто подкинула его Юзесту. Впрочем, это не помешало. Мы с Эской очень скоро привязались друг к другу гораздо больше, чем брат и сестра. Помешало другое. Сам же доктор Орисио со своей честностью. Я ушел от Эски и, как оказалось, навсегда.
- Значит, она тоже – эрх?
- Конечно. Только она испугалась сама себя. Во время Черной Смерти она пережила сильный стресс, ей слишком много открылось сразу, но она предпочла сойти с ума. Ты оказался смелее. Но от нее, по крайней мере, никакой опасности, а ты – всё равно, что разбуженный вулкан.
- Эска – эрх! - повторял я потрясенно, вспоминая с какой тоской и обидой смотрел вслед ее удаляющейся карете там, у реки. Как немыслимо тяжело мне было расстаться с ней, словно опутан канатами и прикован к ней тысячью цепей.
- Ты мог бы догадаться сам, - наставительно продолжал Зорлез, - тебя не удивило, что она выжила в Тиноле? И что она выжила потом? Но ты даже не задумался над этим.
- Я думал, что это... от моей любви к ней.
- Опять мания величия, Кристиан Дерта!
- Хватит! - не выдержал я, вскочил и заходил по комнате как укушенный осой, - хватит!
Зорлез не давал мне времени подумать, он словно вылил на меня ведро ледяной воды и теперь наблюдал за моей растерянностью. Но не долго. Скоро мой ответ был готов.
- А теперь послушайте, что я вам скажу, доктор Орисио, - я встал напротив него, - слушайте и не перебивайте. У меня нет никакой мании. Просто я – не эрх. Не мерьте меня своим аршином, и не решайте за меня, что я должен делать в жизни, с кем жить и кого любить. А велик я или мал, это не вам судить.
- Мальчишка...
- Я не эрх! - усмехнулся я, - какой же я эрх, если я по уши в дерьме, дорогой доктор? Я уже человек. Я бешеная смесь человека и эрха, который может и соврать, и убить, и изменить жене, и подставить свое войско, и растоптать свою любовь, и даже труп изнасиловать может, если так нужно! А я один знаю, что мне нужно! Сами плодитесь и размножайтесь, только ничего у вас не получится в этом мире с вашей честностью и стерильностью!.. Я не выполнил своей задачи? Да что вы понимаете в моей задаче? Я всю жизнь расхлебываю ваши же грехи, плоды ваших благих порывов, как навозный жук! Откуда здесь взялся моделятор? Ну? Откуда, я вас спрашиваю?!
- Для обучения наших детей, - хмуро сказал Зорлез, - но это было давно, еще триста лет назад. Тогда у нас ничего не вышло. Впрочем, как и теперь...
- Вы дважды наступили на свои же грабли! - усмехнулся я зло, - здесь нельзя быть честным, и нельзя быть бескомпромиссным. Здесь всё сложнее. Надо просто иметь совесть, а она уже подскажет, как поступить. А моя совесть подсказывает мне, что герцогу Навскому совсем не нужен такой всезнающий советник, который еще и не умеет лгать! Ты отдаешь себе отчет, что ты слишком опасное оружие в его руках, ты, тепличный филодендрон?!
Я потянулся к поясу за кинжалом.
- Не смей - повелительно сказал Зорлез, отступая в угол, - и не пытайся даже!
И я почувствовал на себе его силу. Он словно надел на меня черный колпак и связал веревками. Чужая воля давила на меня, как упругая подушка, заставляя пятиться, упасть в кресло и всё глубже вжиматься в него. Потом мне показалось, что он хочет вышелушить меня как орех и добраться до самой моей сути, где спрятана и гордыня моя и безумие.
Цветная мозаика вспыхнула у меня перед глазами. Впрочем, цвета мне были уже не нужны, мне хватало моей воли. Я собрал ее в пучок так мощно, что загудел изнутри как медный гонг, по которому вдарили молотком.
- Я не трону вас, - сказал я, мгновенно разрушая тот удушливый кокон, в который он меня вогнал, - мне, конечно, ничего не стоит вас убить, но я обойдусь без этого. Я знаю, что мне делать, и помешать мне вы не сможете. Я не эрх, и я сильнее вас. Вы даже не представляете насколько.
Он тяжело дышал и отступал к стене, разрисованной оранжевыми цветочками. Он смотрел на меня почти с ужасом, как на порожденное самим собой чудовище.
- Ты – наша самая большая неудача, Кристиан Дерта.
- Я – ваш козел отпущения, - вздохнул я, - мне много дано, и я за многое отвечу. Я сильнее вас, потому что я не сторонний наблюдатель. Потому что я страдал. И потому что я люблю и ненавижу. Куда вам со мной тягаться, доктор...
********************************
Я брел через Стеклянный Город к реке. Удивительный был город, весь построенный из цветных стеклянных кирпичей, и удивительно красивые шли мне навстречу люди – жители этого города. Они улыбались мне, не подозревая, что я их несчастный король, который проиграл битву при Абле, тем более что одет я был как бродячий подмастерье: в желтые башмаки, потертые штаны и видавшую виды куртку. Какой-то мальчишка угостил меня грушей, а одна девушка отдала свои цветы.
Мир был прекрасен несмотря ни на что. Я безумно его любил. Я подарил этот день себе. Потому что остался жив. И потому что, как умирающий раненый зверь, уже не чувствовал боли, одно облегчение.
А к вечеру я лег на берегу реки, на остывающий песок, под огромное звездное небо, раскинул руки и закрыл глаза. Я был велик, как вся вселенная и не собирался считать себя простым скромным обывателем, способным только плодиться и размножаться да выпить бутылочку вина на досуге. Моя память была безмерна, каждый атом в атмосфере стал моим мозгом, мешались в голове цвета и измерения, выгибалось от усталости и напряжения тело, и сжималось от волнения и страха за этот мир сердце.
Я поворачивал вспять локальный поток времени, я изменял тысячи судеб, и все их должен был проследить, чтобы не нарушить хрупкую гармонию мира, который так люблю и которому хочу только добра. Я исправлял ошибки самонадеянных эрхов, в том числе и свои, и, наверно, сам Бог помогал мне, потому что силы не оставляли меня до самого последнего мгновения. Пока я не убедился, что всё совпало и совместилось без парадоксов, и не понял, что ничего не боюсь и ни о чем не буду жалеть, и не нажал мысленно на темно-красную клетку.
Потом меня долго носило по всем вселенным, плоским и многомерным, я был песчинкой и звездным скоплением, выл от боли и вопил от страха, ломался как хрупкий лед и лопался как долька чеснока в мясорубке. Я всё это заслужил и не противился. И только под утро очнулся на влажном песке у самой воды, совершенно разбитый, потрясенный и трясущийся от холода.
Светало, закатывался в невидимость Меркурий, поднимался туман над водой, плескалась рыба, задумчиво смотрелся в зеркало залива золотой тростник, жалобно попискивали комары над самым ухом. Я не мог убить даже комара, так любил я этот хрупкий мир.
Мне больших трудов стоило встать, и еще больших – вспомнить, кто я такой. Еще вчера я был королем Лесовии, но об этом никто не знает, кроме меня. Здесь всё иначе. А я – просто беспутный бродяга, который не был дома восемнадцать с половиной лет. Подумать только! Целую жизнь!
Две недели я шел в Тиноль по жарким и пыльным дорогам Алонса и Навскии. Мой маленький город, такой белый, цветущий и прекрасный, встретил меня веселым криком мальчишек и радостным лаем собак. Здесь никогда не было Черной Смерти. Не было ее и в Араклее, и не было больше проклятого моделятора, который мог бы ее вызвать. Обгорелые руины еще стояли у меня перед глазами, но я гнал прочь эту картину, медленно привыкая к мысли, что этого никогда не было!
На Тополиной улице было тихо и солнечно. Я зашел в раскрытые двери харчевни, сел на лавку в углу, устало вытянул ноги, бросил к ногам дорожный мешок, упиваясь прохладой. Какие-то незнакомые люди сидели за столами и гремели посудой. Робкий красивый мальчик лет двенадцати старательно мыл окно и косился на меня с любопытством.
Потом появилась Эска. В засаленном переднике, с подносом для грязной посуды и тряпкой. Она была усталой, но довольной и по-хозяйски ворчала на своих завсегдатаев. В ее черных, беспорядочно распущенных волосах не было седины, измученные морщинки не легли еще на ее смуглое лицо, и соблазнительно проглядывала в круглом вырезе кофточки прекрасная грудь, не съеденная истощающей худобой. Я долго любовался ее движениями, пока она не заметила меня.
- Эй! Ты чего там уселся?
Я молчал и грустно улыбался.
- Хочешь выпить?
- Хочу, хозяйка.
Она торопливо принесла мне бокал вина и ждала, пока я выпью, внимательно и тревожно рассматривая мое лицо. Я был космат, два дня не брит и стар. Слишком стар.
- Послушай... а ты не Кристи-Заморыш? - спросила она с надеждой.
Я улыбнулся ей и покачал головой.
- Нет, хозяйка. Ты ошиблась.
Эска смущенно дернула плечом и отошла от меня в задумчивости. Я подобрал мешок и быстро ушел, чтобы не смущать ее.
********************************
Во дворец я прошел через хозяйственные ворота с телегой арбузов. Я повез ее прямо в парк, где развлекались придворные. У них было что-то вроде маскарада с наряженными осликами и полураздетыми акробатками, и моя телега пришлась как раз кстати.
Астафея была, как обычно, в мужском костюме, она сидела в беседке, закинув ноги в белоснежных сапожках на перила, как и положено дерзкому мальчишке. Она была прекрасна как всегда, весела, надменна и недоступна. Я облился жарким потом, прежде чем решился показаться ей на глаза.
Она взглянула на мой арбуз, а потом только на меня и перестала смеяться.
- Фларьо, сходи за ножом, - обратилась она к племяннику герцога Алонского, с которым до этого беседовала.
Фларьо пожал плечом и выпрыгнул из беседки через перила.
- Смешной, - сказала она мне, - кто же тебе заплатит за твою телегу?.. Как ты попал сюда? Кто ты?
- Волшебник, - улыбнулся я.
Она встала и подняла на меня свои вишневые глаза, в них было удивление и тревога. Губы ее были так близко, что не поцеловать их казалось пыткой.
- Зачем ты здесь? - спросила она испуганно.
- Я люблю тебя, - сказал я просто и взял ее за руку, - пойдем со мной, Астафея.
- Разве мы встречались раньше? - пробормотала она в замешательстве, но руки не вырвала.
- Это очень длинная история, - усмехнулся я.
Мы смотрели друг на друга. Я слишком долго ее не видел, а она не видела меня никогда.
- «Сто тысяч лет метель мела», - вспомнил я ее стихи, -
«Но был же миг и без метели!
И небеса как зеркала
Вдруг распахнулись, заблестели,
Всего на миг пролился свет,
Чтоб мы увидели друг друга.
И снова тьма, и снова вьюга
Сто тысяч лет, сто тысяч лет...»
Лицо ее исказилось от боли, но потом на него снова вернулась удивленная улыбка.
- Кто ты, волшебник? Откуда ты всё знаешь? И почему смотришь на меня, словно я тебе принадлежу?
- Пойдем со мной. Когда-нибудь я всё тебе расскажу.
- Знаешь... я бы пошла с тобой, честное слово, - со своей изумительной искренностью сказала Астафея, - но я не могу. У меня тут слишком важное дело.
- Знаю, - улыбнулся я, - тебе нужен моделятор. Ну, так его уже нет. Я его уничтожил.
- А если это неправда?
- Ты мне не веришь?
Она задумалась, потом усмехнулась и посмотрела на меня, удивленно пожимая плечами.
- Странно... я не только тебе верю. По-моему, я еще и влюбилась в тебя с первого взгляда. И готова идти с тобой, куда ты только захочешь, и кто бы ты ни был!.. Смешно, правда?
- Это не смешно, - сказал я, прижимая ее к себе крепко, чтоб не потерять уже никогда, - это просто слишком длинная история.
17-08-93
Елена Федина
Свидетельство о публикации №215121101358