Обратная сторона топора. Роман. Часть 2. Глава 8

                Глава восьмая. Барьер Сведенборга

      С физикой — настоящей, которая в Натуре, и с виртуальной, имитируемой в сенсории, — похоже, разобрались. Теперь, желая связать вычитанное в книгах с жизнью, Макс всё чаще донимал учителя вопросами, что же такое пресловутый Астрал экстрасенсов и магов и чем вообще эта публика отличается от мастеров Пегаса — пегасоидов, для краткости обозначал их Димон. Или они одно и то же?
      — Нет, — отвечал наставник. — Не одно и то же.
      И постановил прервать практику, тем более что она и так постоянно прерывалась любознательностью Макса и долгими объяснениями, и посвятить некоторое время чистой теории. Снова для солидности воздвиг кафедру посреди Максовой комнаты. Но Щебетаном уже не прикидывался: ученик перерос детскую клоунаду.
      — Чтобы понять, что же такое Астрал с позиций высокой науки, — внушительно начал лектор, — следует ввести  ряд новых понятий: врезка, вырезка и микс.
      Не успел он это произнести, в комнате появились посторонние.
      — Опять сладкая парочка? — нахмурился лектор. — Почему они у тебя такие неспокойные? — бросил он Максу.
      — Могу ли я оставаться в стороне, когда обсуждается столь важный вопрос? — завёл Бургундский свою шутовскую риторику. — Ведь врезка — это я! Правда, строго говоря, не сейчас, а когда виртуально врезаюсь в Натуру.
      — И я тоже! — Элис пнула журналиста в бок. — Эгоист!
      — Ну и молодцы, — сказал Димон. — Пришли мешать?
      — Помогать! — воскликнул Бургундский. — Профессор, позвольте ассистенту, который сам бывает врезкой, прочесть за вас лекцию о врезках!
      — Да где это видано, чтобы… — Димон секунду подбирал образ. — …чтобы сколопендра читала лекцию о сколопендрах?
      — Это ещё вопрос, кто из нас больше сколопендра, — обиделся Бургундский. — Я читал лекции ещё бойцам Красной Армии.
      — А гонорар за выступление в какой прикажете валюте? — осведомился Димон.
      — Угольками на том свете, — грубо ответил Бургундский.
      — Вот что, ребята, — вмешалась Элис. — Чтобы вы тут не подрались, позвольте лекцию прочесть мне. Поверьте, я вполне в теме.
      — Драка в сенсо! — мечтательно произнёс Бургундский. — Это великолепно.
      — А она возможна? — спросил Макс.
      — Между мастерами — нет, — ответил Димон. — Но между креатофобами — сколько угодно, и даже с увечьями. Правда, виртуальными и легко излечимыми.
      — Элис, — обратился Макс, — я тебя с Лёвой никогда не спрашивал: вы — драйверы?
      — Водилы! — вмешался Бургундский. — Учись выражаться по-русски.
      — Элис, а где вы живёте? В моей мемории?
      — Не совсем, — улыбнулась Элис. — В твоей мемории наш форпост, а живём мы в Крипте, есть такая сфера Креаты, вашему Пегасу пока недоступная. А в Крипте мы живём по своим легионам. Разумеется, — она бросила суровый взгляд на журналиста, — мы с ним — в разных. Он — водила горький, я — окрылённый. Сокращённо все привыкли говорить: окр-водилы и гор-водилы. Он — гор, я — окр. Но это только в России. В большинстве стран их называют джойерами и пейнерами. Я — джойер, Лёва — пейнер.
      — Если ты посмеешь ещё хоть раз употребить это англоязычное говно… — начал Бургундский и на миг замешкался в поисках подходящей угрозы, — …я буду являться перед тобой голым и никак иначе.
      — Это будет кошмар, — сказала Элис. 
      — А чем вы отличаетесь, окрылённые и горькие? — любопытствовал Макс.
      — Это видно из названий, — начала Элис, но её прервал Димон:
      — Я так и думал, что вы пришли сорвать занятие.
      — Пожалуйся на нас нашим командирам легионов, — посоветовал Бургундский.
      — К сожалению, не знаком с вашими командирами.
      — К счастью для тебя, — злорадно заметил драйвер.
      — А как же вы оставили свой пост? — встревожился Макс. — Кто же меня сейчас водит?
      — Ну, во-первых, ты не автомобиль, чтобы постоянно нуждаться в драйвере… — стала объяснять Элис.
      — А во-вторых, он тупой как бревно, — закончил Бургундский. — Я же долбил ему, что у нас режим «полиреал», как у Пегаса.
      — Да, — смутилась Элис, — правильнее было бы сказать, что мы постоянно в легионах.
      — А сейчас? — не унимался Макс.
      — И сейчас. А в других местах мы управляем собой через мониторы. В легионе можно соорудить себе целый полиэкран из мониторов: мы бываем сразу в нескольких местах, обычно по делам своего ведомого.
      — Адвокатская контора «Драйвер и компания», — сострил Бургундский.
      — К тому же наше сознание динамичнее вашего, — продолжала Элис. — Мы часто действуем в темпе пули…
      — От слова «пуля»? — переспросил Макс.
      — Она самая, — каркнул журналист и важно добавил: — У магов это называется «состояние турийя». Скорость восприятия и действия превосходит обычную примерно в тысячу раз.
      — Это не должно удивлять, — пояснила Элис. — Ведь многие владеют скорочтением, а при нём темп восприятия повышается до ста раз. Иногда солдаты на войне, в смертельной опасности, впадают в такое состояние — своеобразный транс — и слышат и даже видят полёт пули. Разумеется, этим состоянием уже не могут управлять нейроны, а только синсвязи между клетками…
      — Ребята! — Димон сделал попытку перехватить инициативу. — Вы пришли хлеб у меня отбивать? Вы хреновые методисты, вываливаете всё сразу, у пациента крыша ползёт!
      — А ты не кипятись, — посоветовал Бургундский. — Присядь и послушай умных людей. Обогатишься. Всезнайка! — буркнул он вдогонку.
      — Хочу быть драйвером, — решительно заявил Макс. — Что для этого нужно?
      — Для начала подохнуть, — сказал Бургундский.
      — То есть как?.. Так вы… — дошло до Макса.
      — Покойники! — журналюга весело заквохтал, как учёная ворона.
      — Не все, — возразила Элис. — Я, например, мифоид.
      — Твою мать! — не выдержал Макс. — Я умру от этих терминов!
      — И сразу станешь водилой! — радостно заключил Бургундский.
      — Не сразу, — сморщила носик Элис. — Кстати, о том, что большинство ангелов, и хранители тоже, — бывшие люди Натуры, знал ещё Сведенборг триста лет назад. Он даже думал, что вообще — все, но это неверно.
      — Расскажите хотя бы, какой он молодец, Сведенборг, — вмешался Димон, видимо, смирившись с утратой инициативы. — Как он подломил теорию реинкарнации.
      — Ну, это как сказать, — задумчиво ответила Элис. — Формально теория перевоплощения всё же верна, если нас с Лёвой считать субами…
      — То есть твоими субличностями, — пояснил Максу Бургундский, — внедрившимися на стадии эмбриона тебе в меморию и принимаемыми другими субами за своих, коренных. Ты же всю жизнь считал нас с Эличкой всего лишь своей выдумкой, то бишь своими субами!
      — Нет, — не согласился Димон, — всё же барьер Сведенборга — это основняк. Настоящих субов создаёт личный опыт, а драйвер — это чужой опыт.
      — Он уже и спрашивать перестал! — Элис с сочувственной улыбкой указала на Макса. — Мы его совсем…
      — … затрахали, — закончил Бургундский.
      Элис, сжалившись, принялась объяснять:
      — Сведенборгу его знакомые драйверы открыли, что такое реинкарнация. Правда, позднейшим теософам его откровения что с гуся вода…
      — Они подсели на индийщину, — пояснил Бургундский.
      — Не только, — вставил Димон. — Реинкарнация была популярна у многих, даже среди иудеев.
      — А фишка в том, — продолжала Элис, — что драйверам запрещено раскрывать ведомым информацию о своей прошлой жизни в Натуре. Драйверы ограждают свою меморию специальной защитой, она у нас в Крипте и называется с давних пор барьером Сведенборга. Но запрет сплошь и рядом нарушался, а барьер можно взломать — например, гипнозом. И память драйвера сливается с личным опытом ведомого, он воспринимает картины чужой жизни как своей собственной и чувствует себя этой самой реинкарнацией. А что ему остаётся? Но это ещё не всё. У водил при жизни в натуре были свои водилы, и они в их мемориях так и застряли как субы, то есть не они лично — они уже заняты другими делами, — но кое-какая от них информация, канал связи. Это называется резидентурой. А барьер Сведенборга в посмертии уже не считается важным и ослаблен — и вот за хвост вытягивается целая цепочка якобы реинкарнаций, от водилы к водиле, в глубину времён. Действительно, можно добраться и до древней истории. Похоже на русскую матрёшку, старший внутри младшего. Субы вообще вроде матрёшек, по-научному это почти фрактал. Дима тебе расскажет, когда будет говорить о субах.
      — А нужен этот барьер Сведенборга? — усомнился Макс. — Разве не интереснее было бы без него?
— Когда-то очень давно его и не было, и это помогло людям выжить, потому что так передавался опыт, — сказала Элис. — Но потом стало мешать. Древние цивилизации сохранили память об этом, оттого идея реинкарнации такая живучая. Но барьер Сведенборга воплощает в себе Великий Принцип Невмешательства, и он возобладал. Некоторые учения называют его свободой воли.
      — Что за принцип? — встрепенулся Макс.
      — Старые и опытные не должны вести за ручку неопытных и молодых. Иначе пострадает эмерджентность…
      — По-русски, чёрт тебя возьми! — закричал Бургундский.
      — То есть младшие не должны жить по прописям старших, — невозмутимо продолжила Элис, — не должны избегать того, что старшие сочли ошибками, потому что тогда младшие не совершат тех, может быть, и опасных, но чудесных, гениальных, потрясающих, непредсказуемых, то есть эмерджентных, открытий, которые могли бы — и должны! — совершить, живя своим умом. Мудрость сужает горизонт возможностей.
      — Мудрость сужает горизонт возможностей? — повторил Макс. — Здорово сказано! Прямо — повесить на входе в школу.
      — Ну, этого от них не дождёшься, — возразил Бургундский. — Работники образования консервативны. Советую самому написать краскопультом на стене родной школы.
      — Теперь в самый раз про карму, — подсказал Димон, видимо, потеряв надежду следовать учебному плану. — Объясните молодому, может ли он страдать за грехи покойного дяди Васи, чем запугивают клиентов гуру и духовидцы всех стран.
      — Я и собираюсь, — кивнула Элис. — Часто неопытные драйверы, или слишком эмоциональные, или эгоисты пытаются в жизни ведомого разыграть проблемы собственной, прошедшей. Как пасьянс: в моей жизни не сложилось, так, может, у ведомого сложится. Увлекательно, многих водил игра затягивает, и они начинают толкать подопечных на авантюры. То есть толкать, конечно, не впрямую, а подстраивая им в жизни разные хитрые обстоятельства. Такие вещи у нас в Крипте, если по всей строгости, недопустимы и наказуемы. И называется эта игра — карма, или кармические проблемы, кармические узлы и прочее. Но игроков пруд пруди, а игромания неизлечима. Вот и крутится всё время один и тот же сюжет, бьют по лбу одни и те же грабли. Разумеется, — Элис бросила прокурорский взгляд на коллегу, — больше всего этим грешат водилы горькие.
      — А горькие водилы — это черти? — спросил Макс.
      Журналист захохотал и захлопал себя по бокам локтями, как подбитая камнем ворона.
      — Какая высокая оценка моих скромных усилий! — произнёс он, едва успокоившись, и выставил у себя из-за головы два пальца.
      — Нет, — разъяснила Элис, — это совершенно неверная трактовка. И окры, и горы в равной мере ведут человека к раскрытию его творческих возможностей, к тому, чтобы он выполнил свою жизненную задачу, свой долг перед людьми. Но добиваются этого разными методами.
      — Горькие считают, — авторитетно заговорил Бургундский, — что человек — это свинья с заплывшими жиром мозгами и добиться от него чего-то дельного можно, только если постоянно тыкать его мордой в его собственное говно.
      — То есть, — перевела коллегу Элис, — через тяжёлые поражения, потери и горькие разочарования. Окрылённые же пробуждают лучшее в человеке, вселяя в него надежду, оптимизм, веру в свои силы, окрыляя его, воодушевляя.
      — Например, окрылённый террорист, — подсказал Бургундский.
      — А потому нас и двое! — парировала Элис. — Каждый понимает свою недостаточность. Окрылённость и горечь в чистом виде — страшные яды.
      — А черти есть? — не унимался Макс.
      — К сожалению, их тьма тьмущая, — покачала головой драйвер. — Это чуть не весь Экстрим, а в мифосфере вообще полно пространств безумия — настоящий ад. Что хуже всего — иногда выходцев оттуда привлекают в качестве горьких водил, поскольку на эти места труднее найти желающих из нормальных людей.
      — Комплимент принял! — поклонился Бургундский.
      — Часто они сами навязываются в водилы, — продолжала Элис, — поскольку жаждут действия в Натуре.
      — Так вот откуда гитлеры! — осенило Макса. — А Бог есть?
      — Есть. И даже много. Они все из мифосферы, то есть мифоиды, вроде как я. Так называемые намоленные.
      — Ишь, гордится! — поддел Бургундский. — Божество из мультика!
      — Это плохо, что много, — пробормотал Макс. — Бог должен быть один.
      — Я тоже не одна такая Элис. Существует много Элис, есть даже главная, она живёт в своём пространстве в мифосфере. А я из её свиты и выбрала себе Россию: здесь моя героиня тоже известна и намолена, точнее — нафаначена, у неё тут есть фанаты. Моя синсвязная нейробаза — в мозгу многих людей, именно их представления создали меня как личность, и я решила стать драйвером. Элис-драйверы работают и в Китае, и в Европе, и даже в Африке. Мы — разные, хотя многое знаем друг о друге.
      — Ты понял, Макс? — взвизгнул Бургундский. — Ты понял, что она говорит? Она — иностранный агент! У них целая организация!
      — Эй, ребята! — окликнул Димон. — Я чувствую, концерт окончен. Вы не хотите поговорить о деле?
      — О врезках? — вспомнил Бургундский. — Кажется, мы немножко отвлеклись.
      — Совсем немножко, — подтвердил Димон. — У меня есть предложение. Сегодня день пропал…
      — Ну нет! — горячо возразил Макс.
      — Молодой так говорит, потому что любит сказки больше, чем дело, — продолжал Димон. — Предлагаю собраться в том же составе, а чтобы никому не было обидно, устроить круглый стол по проблемам врезок и миксов. Будем дополнять друг друга, если кто-то что-то забудет, а молодой пусть сидит, слушает и задаёт умные вопросы.
      — Отличная идея! — поддержала Элис.
      — Круглый стол? — повторил журналист. — Весьма геополитично. Излюбленный образ позднесоветских времён. Это ты от своего дедушки впитал?
      — Ты, однако, осведомлён, Лёва, — усмехнулся Димон.
      — Да, Дима, — улыбнулся Бургундский улыбкой крысы. — Думаешь, я не побывал у тебя в квартире?
      — Да я уже понял, что ты за птица, — сказал Димон.