Мой друг Нодир

               

Судьба сыграла с ним злую шутку, чуть ли не оставив без работы и крыши над головой в самом расцвете сил, оторвав на какое-то время от родных мест и семьи. Да, на то были и причины, не зависящие от него. Время было такое, нехорошее, неспокойное и тяжёлое.
В один из таких мрачных в истории нашего народа дней, в дежурную часть ОВД, где работал Нодир, поступило сообщение о том, что группой осуждённых совершён побег из следственного изолятора. Среди них значился и особо опасный рецидивист по кличке Гизала, уголовное дело которого расследовал он, Нодир.
Это был тот самый матёрый преступник, который год назад во время проведения следственных действий - проверки показаний на месте, на окраине города, попытался сбежать из-под охраны, усыпив их бдительность.   Но тогда его намерениям не дано было сбыться. Конвой состоял из числа наиболее подготовленных ребят, которые не дали возможности осуществлению злых умыслов Гизала, хотя было видно, что побег им был  тщательно подготовлен и  должен был он воплотиться на деле при содействии его дружков, находящихся на свободе.
Вскоре на беглеца поступила ориентировка и  оперативным путём было установлено, что Хусейнов Артур, он же Гизала, оказавшись на свободе, тут же, немедля, примкнул к возглавляемой неким Таварали вооружённой преступной группировке, которая орудовала в южных приграничных районах.
“Специализировалась” эта банда в основном на краже скота. А иногда, при избытке наглости, когда чувство безнаказанности и вседозволенности переливалось через край, её членам начинало казаться, что мир отныне до самого наступления светопреставления, останется таким: хаотичным, беспорядочным, где можно будет безнаказанно творить беззаконие, произвол и насилие.
В такие моменты их могло потянуть и на более крутые “подвиги”, и они забывали, или же просто не хотели вспоминать, что когда-то были пионерами, комсомольцами, ходили в детские сады,   школы, отдыхали в пионерских лагерях и везде их учили делать только добро, быть честными и трудолюбивыми, не говоря уже о семье, где этот процесс воспитательный начинался и заканчивался то ли рассказами и наставлениями деда-фронтовика, то ли нравоучительными материнскими советами, сопряжёнными с лаской и в особых случаях с хлестаньем ремнём, отчаявшегося перевоспитать другими методами, отца.
Тогда они, ничем не брезгуя, без какой-либо опаски, совершали марш -броски на сопредельную сторону через слабо, а то и вовсе неохраняемые участки госграницы (погранзаставы, большей частью, были заняты обеспечением собственной безопасности, нежели охраной рубежей) и обменивали там награбленное ими в пределах родной земли имущество на оружие и боеприпасы с последующей контрабандной переправой их на территорию Таджикистана.
Им было безразлично, кому их продать, красным, белым или серобуромалиновым, или новоявленным левым или правым, с крайне полярными ориентациями и убеждениями и сомнительным происхождением, которых, в то время под маркой демократии развелось множество, как тараканов на кухне у плохой неряшливой хозяйки.
Для них было важно, чтобы деньги шли беспрерывным потоком именно в их карманы. А в чьи руки попадут эти железки, несущие смерть, их абсолютно не интересовало.
Нодир хорошо помнил Гизала. А как же не помнить. Связывало их очень многое. Слишком многое. И прошло то всего чуть больше года со дня его последнего осуждения. Это была у него пятой по счёту ходкой в места не столь отдалённые - пятой судимостью.
Почему-то со дня ЧП в СИЗО в Нодира вселилась какая-то тревога. Он никак не хотел связывать её с побегом рецидивиста Артура, но мысли о нём не спешили покидать его, появляясь  вновь и вновь, как только он, Нодир, вспоминал этого лютого, свирепого зверя в человечьем облике. “Как бы не явился он для сведения счётов”, почему-то думал Нодир. Ведь он же обещал сделать это, когда судья зачитал приговор, а гособвинитель даже возразил, посчитав меру наказания недостаточно суровой и несоразмерной содеянному. А время для мести, что ни есть, самое подходящее.
На третие сутки после этого случая, утром, когда Нодир собирался на работу, зазвенел телефон на веранде и крепко запомнившийся ему хриплый с шумом голос в трубке с издевкой спросил:
-Извините, с кем я говорю? И не дождавшись ответа, продолжил. Ну конечно же с Нодиром. Как я мог сразу не догадаться. Не простительно мне давать такие промахи. Голос твой ни с каким другим не спутаешь. Как можно забыть его. Он не первый десяток лет сидит у меня в печёнках, как ты сам и образ твой. Короче, ближе к делу, слушай меня, гражданин начальник. Тьфу, что я сказал? По- моему, не совсем верно я выразился. Даже не знаю, как обратиться к тебе, как назвать. Гражданином начальником или товарищем. Первое не подходит по той простой причине, что я уже гуляю на воле, как ветер. Одним словом вольный человек. Пусть если даже вышел не по определению суда, амнистии или же окончании срока. Как бы там ни было то, что я свободный человек, это факт и никто этого не может отрицать.
Второе тоже  не  проканает  потому, что я волк, а ты собака, хотя биологически мы из одной семьи, типун мне на язык, не желаю врагу своему быть с вами из одной семьи, я  хотел сказать семейства. Это разные вещи. Как по нашим понятиям, так и по науке. А по жизни они заклятые враги. Никогда не дружили. Помнишь, как у дедушки Крылова волк держал ответ перед собакой. А теперь может получиться наоборот. Пёс может оказаться в волчьем логове и с него могут спросить за… как принято говорить на вашем языке, содеянное. Красивое, изящное слово. Не правда ли? И кто мог его придумать. Но, в то же время противное. Явно не наше. Тошнит мне от него.
Так что, жди гостей. Я не один. Со мной “малыш”, мой подельник. Ты постарался спрятать меня на целый червонец. А не прошло и году, а я уже на свободе и дышу свежим воздухом, вижу над собой голубое небо.
И на этом  мажорном для него самого тоне он закончил свою речь и положил трубку, будто кто-то помешал ему или же спешил он куда-то, что Нодир не успел сказать ни слова.

       *************************

Из разных регионов поступали недобрые вести о вооруженных столкновениях, людских потерях, нападениях на административные здания и в первую очередь на правоохранительные органы.
Во избежание чего- либо худого, не искушая судьбу, Нодир отправил свою семью в родной кишлак, на Восток страны, где было ещё относительно спокойно, а сам перебрался жить в служебный кабинет, поселив к себе в дом студентов-односельчан, обучающихся в учебных заведениях города.
На второй день позвонили соседи и сообщили, что приезжали какие-то люди на какой- то сильно побитой, помятой во многих местах иномарке с непонятными номерными знаками, затемнёнными стёклами, среди которых дяде Ахтаму, всю жизнь проработавшему в системе исправительно-трудовых колоний, удалось узнать Артура, завсегдатая учреждений подобного типа.
Спустя пару дней Гизала уже звонил Нодиру на работу. Номер телефона он, по всей вероятности, ещё помнил или же осведомился  о нём в дежурной части отдела.
-Не думал, что ты до такой степени трус и даже способен прятаться,- сказал он, решив с ходу же взять инициативу в свои руки. Но, Нодир резко прервал его.
-Как здорово что ты сам позвонил. А то я уже потерял надежду ещё раз, хотя бы на мгновение, услышать твой голос. Не знал где тебя искать. Ты же у нас сейчас Фигаро. То здесь, то там. Подожди, пожалуй, до Фигаро ты не потянешь. Слишком большая честь будет для тебя. Вдруг зазнаваться начнёшь. Ты больше похож на тушканчика. Слыхал про такого зверька? С длинными задними ногами и длинным хвостом, передвигаются прыжками, могут на бегу круто менять направление и скакать зигзагом.
Так слушай меня внимательно, тушканчик-грызун степной. В тот раз ты так много наговорил и, не дав возможности мне открыть рот, бросил трубку. Так не честно. Мы так не договаривались. А теперь наступила моя очередь говорить. Что касается трусости, то ты  далеко ошибаешься. Кто бы это говорил, но только не ты. Ты же прекрасно знаешь, что я никого не боюсь… кроме бога. А тебя подонка, и тебе подобных, подавно. Ещё давным-давно наш  пророк, да благословит его Аллах и приветствует, отнес трусость к одному из величайших грехов. И я беспрекословно следую его заветам.      
И в конце концов, все мы прекрасно знаем и понимаем, что никто в этом мире не вечен. Рано или поздно придётся распрощаться с этим миром, покинуть его и уйти в другой. Так уж если умирать, то, я готов хоть сейчас, но с честью, ради благородного дела. Например, беспощадно наказывать таких подонков, как ты, чтобы белый свет казался им не мил, и как бесплодных, гниющих, поражённых неизлечимой болезнью деревьев, выкорчёвывать с корнем и сжигать.
А тебя, даже вооружённого  до зубов, я могу взять голыми руками. Что сомневаешься? Ты решил вывести меня из себя? Проверить мои нервы. Если же для тебя тюрьма стала родным домом и ты без неё жить не можешь, то, в отличие от тебя, мне и на воле неплохо. Я не хочу о тебя руки марать и оказаться в твоём положении. У меня достаточно много незавершённых планов, которые ждут меня, и никак не дождутся, когда я за них возьмусь.
Может ты не можешь никак простить мне обиду двадцатилетней давности, когда в довольно безобидной ситуации, в ответ на мою обводку, ты демонстративно подставил мне ножку и я своей мордой пропахал газон, после чего,  я не менее открыто и молниеносно подсёк тебя, как траву серпом, и ты, бедолага, долго ходил прихрамывая. Но, правда, меня после этого удалили с поля. Зато ты не стал больше нахально сбивать пацанов и я надолго избавил их от твоего беспредела.
Или чуть позже, когда мы повзрослели ещё лет на 5, на вечеринке у моей бывшей одноклассницы, ты нагрубил ей, за что   я заставил тебя при народе извиниться перед ней  и тут же покинуть помещение.
Я всё ещё тот же Нодир. Тебе доставалось от меня тогда, когда мы были ещё школьниками, и позже, когда стали самостоятельными. А теперь может достаться вдвойне. И как от блюстителя порядка. Потому что закон и правда на моей стороне. А гулять на свободе осталось тебе недолго. Это я говорю вполне серьёзно. И предлагаю тебе вернуться в зону с повинной,  отсидеть оставшуюся часть срока и с чистой совестью выйти на свободу. Если повезёт и не будешь шалить, то можешь освободиться досрочно. А так тебе ни мало ни много, потолок светит- все пятнадцать.
- Для меня не существует такого понятия, как чистая совесть, потому что ни у кого её нет. Даже со смесью с чем-нибудь. Может когда-то и было. На заре цивилизации. Она же её и сожрала, эта цивилизация со своими товарно-денежными, производственными и прочими отношениями. А досрочка, это не для меня. Мужикам моего толка и моих понятий даже заподло об этом думать.
- Слушай дальше, законничек, задрипанный, - перебил его Нодир. А оружие сдай в милицию. Если боишься пойти туда, спрячь в надёжное место и анонимно сообщи в дежурную часть по телефону. Так будет лучше.
-Нашёлся мне учитель. Никогда ещё у меня не было учителей из ментов.
-Пойми, балбес, всё, что творится сейчас, явление временное. Преходящее. Опомнись, пока не поздно. Хотя бы во имя памяти того, что когда-то мы учились в одной школе, играли на одной площадке, пусть даже бывало, что и ссорились, иногда. Забудь о том, кем мы стали позже. Это судьба. Это она так с нами распоряжается. От неё никуда не денешься. Каждый сам куёт свою судьбу, своё счастье. Ты наковал себе славу особо опасного рецидивиста, а я прослыл неподкупным ментом.
-Оттого и страдаешь, что святошу из себя ставишь. Твои ровесники давно уже в майорах ходят и разъезжаются на иномарках, а ты никак не можешь вылезть из капитанов и даже на дряхлого жигулёнка не заработал.
-Зато я могу при любых обстоятельствах, на любом месте, в любое время суток ходит один, не думая и не боясь, что кто-то сможет остановить меня и сказать, что я незаслуженно обидел его или получил, или же вообще превысил власть.       
 Когда Гизала хотел что-то сказать, Нодир резко прервал его:
 -Я тебе слова не давал. Сегодня мой день. Можешь вообще ничего не говорить. У тебя ещё есть время подумать и сделать соответствующие выводы. Забудь своё прошлое. Надо начинать новую жизнь. А даётся то она один раз. Помнишь, как у Островского “Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы”.
-Я тебе не Павка Корчагин.
В это время связь прервалась, в трубке послышались частые гудки.

                ***********************

Седоволосый начальник ОВД, старый чекист, за плечами которого был большой профессиональный и жизненный опыт, пригласив к себе Нодира в кабинет и, по - отцовски положив руку на его плечо, сказал:
-Сынок, я  в курсе всего. Понимаю  твоё  состояние. Напиши рапорт  и уходи в отпуск. Погуляй немного. Поезжай к детям. Там намного спокойнее. Может к концу твоего отпуска что-нибудь да преобразуется. Никто не даст тебе гарантию, что с тобой ничего не случится. По последней сводке из столицы за сутки убиты 3 сотрудника правоохранительных органов, у 5 под угрозой физической расправы отобрано табельное оружие. У  некоторых даже часы сняли с рук. Оперативная обстановка очень сложная. Я жду тебя с рапортом, - заключил он.
На третий день отпуска, который проводил Нодир в селении родителей в кругу семьи и вдали от мест боевых действий, ему позвонил бывший однокурсник по Высшей школе милиции Руслан, и поинтересовавшись событиями, происходящими в Таджикистане, и выслушав его, сказал:
- Брось всё и приезжай ко мне. По телевизору видим, что у вас там творится. Посмотришь, как мы тут живём. Понравится, останешься на постоянно. Если нет, то как у вас окончательно уймутся, вернешься обратно. Здесь много наших, выпускников Ташкентской. Если пожелаешь остаться, переговорим с начальством и переведём тебя к нам на равнозначную должность.Так что долго не думай.
Не прошло и пяти дней, как Нодир был уже на Северном Кавказе и любовался, особенно по утрам, цепью снежных вершин Большого Кавказского хребта с двуглавым Эльбрусом. Благо в то время не было никаких ограничений или препятствий для передвижения по территории  бывшего, некогда могущественного, Союза. Законодатели новоявленных независимых государств не успели к тому времени придумать что-нибудь новое под названием закон, препятствующие людям свободно передвигаться по просторам «широкой необъятной Родины своей» связать некогда жившие под одной крышей народы по рукам и ногам.
Дав ему время для передышки, после недельного отдыха и гуляния в горном ауле, Руслан повёл Нодира в Управление кадров МВД. Здесь, выслушав его, сказали, что они ничего против его перевода не имеют, а, наоборот, будут рады принять в свои ряды опытных специалистов, но в любом случае, окончательное решение будет принято только после изучения его личного дела.
Вскоре по их запросу личное дело капитана милиции Олимова Нодира, проделав тот же путь, что и он сам, только в отличие от своего хозяина под грифом “секретно» и специальной почтой, лежало на столе сотрудника кадрового аппарата МВД. Изучив дело и при этом обратив особое внимание на разделы о поощрениях и взысканиях, выводы по результатам проведённых аттестаций и не обнаружив ничего компрометирующего его, комиссия пришла к выводу о целесообразности дальнейшего прохождения им службы у них на равнозначной должности.
Так как перед уходом в отпуск Нодир сдал все свои дела и материалы и за ним ничего не числилось, у него никаких проблем с переводом не возникло. Нодир позвонил по телефону в Таджикистан и объяснил сложившуюся ситуацию начальнику милиции. Начальник ОВД сказал, что приветствует его решение, хотя нелегко будет с ним расставаться. И пожелал удачи.
  Родители также доброжелательно с пониманием отнеслись к его решению и дали ему своё благословенье. Мать даже выразила свое одобрение словами, «где бы ты ни был, ты нужен нам живой» и строго предупредила, чтобы он почаще звонил и давал о себе знать и этого им будет достаточно. А что касается  детей и супруги, он может быть  спокоен.
Нодир же написал рапорт с просьбой об увольнении в связи с переводом и по факсу направил его в Душанбе. Тогда вся эта процедура была намного проще. Связи «навеки сплочённых нерушимых республик свободных» были еще теплы, не успели остыть, да и нормативных актов, которые могли бы воспрепятствовать переводу не было.  Действовали ещё нормы союзных законов.
Так герой нашего повествования стал сотрудником МВД одной из республик Российской Федерации на Северном Кавказе.               
               
                ************************
         
Незаметно прошёл год и подошло время отпуска. Нодир написал рапорт на имя министра внутренних дел о представлении ему очередного трудового отпуска с выездом в г. Душанбе и сдал в секретариат.
Через день на занятиях по е подготовке начальник следуправления, проводивший занятие с личным составом вверенного ему подразделения, подняв трубку зазвеневшего телефона внутренней связи, резко встал с места и несколько раз чётко отчеканив “так точно”, “есть” положил трубку и быстро найдя взглядом среди присутствующих Нодира, задержавшись на нём и не отрывая от него глаз, спросил: - Олимов, вы случайно, не натворили что-нибудь?
-Никак нет, товарищ полковник, ответил Нодир.
-Почему-то министр Вами интересуется. Быстренько спуститесь к нему. И не забудьте в приёмной привести себя в порядок.
Увидев его у полуоткрытых дверей, секретарша министра спросила:
-Вы Олимов?
Он утвердительно кивнул головой.
- Министр ждёт Вас, можете войти, -продолжила она.
Нодир, постучавшись и войдя в кабинет, как положено по уставу доложил о своём прибытии.
Генерал встал с места и, направившись к нему навстречу спросил по -таджикски:
-Олимов, чи хели?
           -Хорошо, товарищ генерал, - ответил Нодир по-русски.
Генерал крепко выругался, как и подобает русскому мужику и как бы недовольным тоном добавил: - Ты что, родной язык забыл?
-Никак нет, товарищ министр, -громко и раздельно произнес Нодир.
-Тогда в чём же дело?- развёл руками он и подойдя поздоровался с Нодиром, крепко сжав его руку, как старому знакомому.
-А-ну, присядь и расскажи, каким ветром занесло тебя в  эти края и почему ты так рвёшься туда обратно, когда там не совсем спокойно. А для милиционера тем  более.
Нодир ответил, что он собирается поехать навестить родителей и семью, которых не видел уже год и вкратце изложил, как он попал сюда.
Генерал же в свою очередь рассказал, что последние три года до распада СССР, в бытность начальником одного из управлений МВД Союза, курировал МВД Таджикистана и каждый год, бывая по долгу службы в Душанбе, успел объехать чуть ли не всю республику. По крайней мере осмотреть достопримечательности у него хватило времени.
-Никогда я не забуду ваши хлеб и соль,- с некоторым оттенком тихой грусти, особо подчеркнул он. 
Далее министр поинтересовался, знает ли он его близких друзей и назвал несколько фамилий, среди которых Нодир знал лишь немногих, так как вся его трудовая деятельность прошла на периферии. Но среди них были и такие, которых он знал лично и Нодир поимённо перечислил их с указанием места работы, занимаемой должности, или же если выехал за пределы, то куда именно. Причины были ясны: В связи с известными событиями.
После министр спросил, где и у кого он живёт. Нодир ответил, что снимает квартиру в пригороде. Министр, как бы, про себя протяжно и многозначаще сказав: –Дааа, - покачал головой и добавив, - я вас понимаю, - поднял трубку и вызвал к себе своего зама по тылу и в присутствии  Нодира спросил у него:
-У нас есть свободные ведомственные квартиры для  семейных?
По всей вероятности зам по тылу назвал несколько улиц, которые почему-то, может ввиду отдалённости от места работы, министра не устроили. И он потребовал:
-Ищите ближе к нам, сюда.
Спустя несколько секунд заместитель назвал ещё какую-то улицу.  Министр остановил зама и обращаясь уже к Нодиру и указывая в полуоткрытое окно сказал: - Вон, видишь дом, за окном. Будешь жить в нём. А затем спросил у зама:
- Cколько комнат в квартире. Тот ответил: -Три.
Генерал тут же дал распоряжение главному тыловику вверенного ему ведомства:
-Выпиши ему ордер, пусть поедет и покажет супруге и привезёт её с детьми сюда. Дети там, а он здесь. Это непорядок,- заключил он.
Через два дня Нодир с ордером на квартиру, расположенную буквально в 150 метрах от МВД, летел из Минеральных Вод в Москву, с тем, чтобы оттуда уже улететь в Душанбе.
Пролетая над просторами необъятной России, Нодир вдруг вспомнил сравнительно недавнюю историю, случившуюся в Афгане с одним из офицеров тогдашней нашей Советской Армии, который, возвращаясь ночью с задания, решил укоротить себе путь. Завернув на мало объезженную глухую проселочную дорогу, что не было предусмотрено инструкцией, не справившись с управлением, совершил аварию и в бессознательном состоянии  угодил в руки к людям близлежащего кишлака, население которого сочувствовало моджахедам и было далеко недружелюбно настроено к Шурави. 
Нодиру стоило огромного труда, переодевшись под местных, войдя в доверие к влиятельным людям кишлака, раздобыть через них точные сведения относительно точного места нахождения Павла (так звали того парня), а затем в качестве “посредника”, знающего русский язык (по легенде он отбывал срок в тюрьмах СССР за нарушение госграницы, где и выучил язык),  договориться с ними об его выкупе и вызволить из беды, когда те уже собирались передать его боевикам, разумеется, за вознаграждение.
Как ему помнится, красная цена, в которую обошёлся тогда Павел, равнялась 10 ящикам тушёнки, 5 мешкам перловки, которую они приняли за какой-то особый сорт риса, и медикаментам, до отказа набитых в вещмешок, среди которых, чего греха таить, было и немало просроченных. Год тот, как сохранилось в памяти, для афганцев был малоурожайным, зимой осадков выпало намного меньше обычного и с богарных земель они почти ничего не сняли. С продуктами было туго и они без особых проблем согласились на подобный “бартер”.
Нодир вполне осознавал,  какому риску он подвергает себя, взявшись за спасение Павла. Но он пошёл на это не ради денег и   славы и без каких-либо расчётов, а просто по врождённому чувству взаимной выручки и только из чистых побуждений. Какая могла быть речь о славе. Если бы командование части учуяло о ЧП, не миновать бы Павлу наказания за самовольное изменение маршрута, и то при условии его возвращения целым и невредимым. А Нодира можно было смело представить к правительственной награде, да обстоятельства были не те, не подходящие.
Без чьей-либо подсказки или же уговору, а по личной инициативе и способности к самостоятельным активным действиям, Нодир поступил так, как могли бы на его месте поступить многие, кто воспитан в его духе. Сделать дело ради того, чтобы Павел, молодой офицер, отец двоих детей, выпускник высшего военного училища, не завершил свою карьеру на печальных тонах, а хуже того оставил сиротами своих детей. Просто надо было сделать. Он и сделал. У него даже девиз был из строк песни: “Если надо, значит надо”.
Уж больно был похож министр на того Павла из Архангельской области, думал про себя Нодир. Те же черты лица, та же манера ведения разговора, даже рост и телосложение его напоминали того “белого медведя” из Холмогоров, как он иногда подшучивал над ним по-дружески, а в ответ Павел называл его «снежным человеком» спустившимся с ледника Федченко.
Павел, по некоторым сведениям, до конца афганской кампании прослужил ещё в нескольких горячих точках, удостоился множества наград и дошёл до больших чинов. Нодир успел решить про себя: Вот вернусь с отпуска, обязательно найду его, этого Павла или же наведу справку о возможном родстве, пусть даже дальнего, между ними. Министром, который так по-отечески отнесся к нему, своего рода беженцу, теперь уже с другой страны под названием «ближнее зарубежье» и вызволенным из неволи Павлом, чуть не попавшим в лапы душманов. Кто знает. А вдруг на самом деле… Земля круглая. Гора с горой не сходится. А вот человек… . Тут уж свои правила  и законы.
Мысли Нодира оборвало объявление о готовящейся посадке в аэропорту Домодедово и предупреждение застегнуть ремни и поднять спинки кресел на исходное положение.
Самолёт вырвался из облачного плена и за круглыми выпуклыми стёклами иллюминаторов показались подмосковные сады, огороды, колхозные постройки и скотные дворы.