Зачем нам Пушкин? Неформальные заметки

        Пусть ни у кого не вызовет недоумения провокационный тон заголовка: речь идет вовсе не об очередной бесплодной потуге «сбросить Пушкина с парохода современности». Как показывает история, ко дну идут именно новейшие громоздкие пароходы, вроде пресловутого «Титаника», а великий (и потому вечный) поэт непоколебимо остается на своем почетном пьедестале. Гораздо интереснее другое: ведь с пушкинских времен прошло уже почти два века, измениться успело всё – и язык, и общество, и характер литературы, да и сознание самих читателей, а Пушкин по-прежнему остается незыблемым символом не просто русской поэзии и даже не только русской культуры, но едва ли не всей России. Уж какие там пароходы! Сейчас и межпланетной ракетой никого не удивишь, – а все-таки именно Пушкин, родившийся (вдумайтесь!) в позапозапрошлом, XVIII столетии, продолжает быть наиболее полным олицетворением той русской творческой речи, которая одна объединяет всех нас, россиян, людей разных народностей и национальностей, в единый русский народ, великий не только своим количеством и своей историей, но, может быть, также и своим будущим. По крайней мере, в это искренне хотелось бы верить. И вот тут-то всем нам может очень и очень помочь тот самый Пушкин.   
 
        Что имеется в виду? Как минимум, две роли, на которые вряд ли подойдет кто-то другой, кроме Пушкина. Во-первых, Пушкин (скорее как символ, чем как реальная личность) способен выступить в качестве универсальной соединяющей силы, стоящей выше любых политических пристрастий, религиозных предубеждений или материальных интересов. Ведь что объединяет людей? Что-то общее, и этим общим как раз и оказывается Пушкин, с самого детства ставший неотъемлемой частицей каждого, живущий в нас цитатной памятью («Я помню чудное мгновенье»), или зрительным образом знаменитого «арапского профиля» (густые кудри, курчавые бакенбарды, воротник крылатого плаща), или, наконец, одним из безусловных, затвердевших стереотипов, на которых держится обыденное мировосприятие («дерево – береза, рыба – карась, поэт – Пушкин»). Пушкин стал частью нашего повседневного обихода, настолько прочно вошел в подсознание, что мы воспринимаем его, не задумываясь и не замечая, как воздух, которым все мы дышим. Пушкин с нами на каждом шагу, и мы даже не осознаем подчас связанной с этим курьезности: горсад имени Пушкина – а поэт и не бывал в нашем городе; кинотеатр имени Пушкина – а разве было в эпоху Пушкина кино?   

        Уж о ком другом, а о Пушкине-то знает каждый образованный и не очень гражданин России. А если знает, то значит и помнит, и подсознательно может соотнести свою участь с судьбой Пушкина – и у него не всё в жизни было гладко, и его преследовали власти, нужда и враги, и ему не довелось побывать за границей, и в его семейной жизни произошла катастрофа, и т. д., и т. д. Стало быть, по сути дела – неудачник, хотя и великий человек. И вот эта-то неудачливость как раз и делает Пушкина близким и понятным каждому, поскольку большинство из нас вряд ли могут, не кривя душой, похвалиться своими бесспорными удачами. А раз так, то и в самом деле, выходит, «Пушкин – наш товарищ»: не оттого ли и народная любовь к нему, что нашему народу свойственно любить и сострадать людям несчастливым и безвинно пострадавшим? Вот и получается отличная основа для народного единения – давайте видеть в бедах Пушкина отдаленное подобие собственных бедствий и переносить сочувствие и уважение к нему друг на друга, утешая себя тем, что если уж сам Пушкин, великий и прославленный Пушкин, столькое вытерпел в жизни, то как же нам, которые вовсе не чета ему, не быть терпимее к другим и смиреннее перед судьбой. В бессмертном имени Пушкина – мировая слава России, в трагической его жизни – отражение исторической участи русского народа. Страдает каждый по себе, а искупаются страдания всех великой поэзией Пушкина.

        Это первая, так сказать, домашняя роль Пушкина. Но есть и вторая, призванная помочь нашему культурному самоопределению устоять перед нахраписто вторгающейся к нам чужеродной масс-культурой. Хорошо было сказано в XIX веке: «Пушкин – наше всё». В XXI веке впору переиначить эти слова: Пушкин – наше всё, потому что, кроме Пушкина, у нас ничего, по большому счету, и не осталось. Какие авторитеты не расшатаны? Какие ценности не опрокинуты? Что мы можем с уверенностью противопоставить западным киногероям? Какие традиционные идеалы добра не покажутся скучными, а нравственные заповеди – устаревшими? Слава богу, что все-таки светлое имя и всеобщая известность Пушкина не уступят новейшим «оскароносным» знаменитостям, для весьма и весьма многих персонажей которых пушкинская душевная «милость к падшим» подменена холодным умением эффектно добить поверженного противника (чтоб долго не мучился). Слава богу, что эти строчки про милость до сих пор учат в школах, ибо в школу ходили все, а вот в библиотеку пойдет далеко не каждый, зато гораздо большее число окажется на очередном киносеансе с очередным каким-нибудь «терминатором».

        Так что Пушкин – это альтернатива сперва покемонам, а потом и киллерам: может быть, единственная до сих пор не скомпрометированная альтернатива, потому что хоть и классик, а все-таки «ай да сукин сын!», по собственному игривому признанию. О, если бы все сукины сыны были такими… И хотя в горсаду имени Пушкина количество выпиваемого «тинейджерной» молодежью пива едва ли стало меньшим оттого, что периметр зеленых насаждений наречен столь славным именем, но все-таки присутствие здесь разрозненных пушкинских примет является (хотелось бы верить) той пунктирной нитью, по которой не совсем еще захмелившее себе головы «племя младое, незнакомое» способно будет со временем выйти к более осмысленному жизненному досугу и более достойным образцам человеческого бытия.
    
        Да будет так, потому что Пушкин – это прежде всего человек, пусть даже и великий человек, не лишенный некоторых человеческих слабостей, но именно человеческих, а не бесчеловечных, как у новейших «машинных» супергероев, годящихся лишь в экипаж тонущего «парохода современности». А Пушкин мог бы в этой ситуации стать путеводным маяком на берегу, указывающим безопасную гавань духовного спасения. Или вот еще образ, более соответствующий масштабам личности и места Пушкина в нашей жизни: он – как яркая звезда в сгустившейся темноте ночного неба над нашими головами. Звезда эта будет гореть вечно, даже если мы вовсе позабыли и думать о ней. Но главное, что свет этой звезды есть, и он – путеводный, однако пройти по нему удастся только тем, кто помнит о существовании чудесной звезды и дает себе труд хотя бы изредка смотреть на нее, сверять по ней свои шаги. Пушкинская звезда светит всем нам. Выше голову!

        Июнь 2003