Хроники Рая. 3

Леона было уже собралась из чисто девичьего любопытства расспросить о родственниках и помочь парню обрести родню, но тут подумала, а чего она не пригласит его хотя бы на чай. Да и раз он сам решил не спешить с родней, чего она полезет вопреки его желаниям в сводницы? Он ей не фрид, чтобы ему предлагать такое. Гостей, тех кто не фрид, обычно в дом не приглашали, для того была веранда, что и служила в роли гостиной. Ибо внутреннее убранство дома, это как внутренний духовный мир человека, где существует свой уникальный микроклимат, дух и тонкий баланс гармонии, что можно легко нарушить посторонним вторжением. Потому только фрид или фрида, на уже проверенных духовных отношениях, может быть желанным гостем обители, что не нарушит сей баланс гармонии, а наоборот, даже его несколько обогатит и украсит. Хоть люд ныне не был там суеверным, однако говорить через порог, или как тут, через ограду, считалось типа дурного признака. И Леона пригласила его на веранду...
– “Мне, пятилетке, отец смог внушить о важности пакета, что он мне тогда дал и велел его хранить как зеницу око. Он упредил так, что если вдруг чего случится и я останусь один, то должен найти своих родственников, чьи фото и данные лежали в сем пакете, а так же и какие-то ценные бумаги отца с матерью. Теперь я понимаю, что родители не хотели пропасть бесследно, а в то время ни во что верить было невозможно, погибнуть можно было в любой момент. Я того конечно тогда не понимал и не смог бы ни поверить, ни представить, что вдруг мои родители исчезнут. Мал бы да и глуп. Но так именно и случилось. Однажды я проснулся от грохота, весь дом дрожал и трясся и казалось вот-вот развалится. Я не думая пошел к родителям и открыв дверь из своей комнаты, едва не выпал наружу с четвертого этажа... Так случилось, что на дом упала бомба и пол дома обвалилось до земли, как раз ровно по стену моей комнаты. Разумеется разгрести эти руины было бы мне невозможно из какой-то там пустой надежды, что родители под руинами еще живы...”, - начал-таки парень, который представился именем – Арон, хотя не хотел от начала рассказывать о себе, зная что ныне люди не любят вспоминать период апокалипсиса, но Леона упросила его, а желание хозяйки – закон для гостя. Они попивали ароматный и бодрящий чай из растения пинкола, закусывая мельдановой карамелью, заместо сахара. А парень все так же, видимо в силу привычки склонял глаза вниз, словно что-то высматривая на скатерти стола. Он был статен, атлетичен, крепкого телосложения и широкой кости, да и весьма симпатичен, если бы не этот, немного рассеянный взгляд куда-то под ноги. По ходу его дальнейшего повествования стало ясно, что считай с пяти лет он стал бродяжничать и рос фактически почти как гремлин. Но у него была святая цель, стать воином и отомстить за смерть отца с матерью. А потом выполнить последнее поручение отца связанное с пакетом. А дальше... дальше он не знал.
– “В то время еще были крысы, что ковырялись в руинах города в поисках какой добычи, продуктов или вещей. Порой они принимали и меня в свои стаи и надо было почти сутками работать, разгребая руины в поисках какой добычи, за это кормили и поили и давали спокойный ночлег. Я же все желал найти какое оружие и идти на фронт, мстить за родителей, над чем крысы конечно только потешались. Ибо я не понимал, что фронта уже нет, а истинные убийцы моих предков находятся или на континенте Америки или в далекой стране Россия, которые сами не воевали, а сидели в своих уютных дворцах и только командовали армией и бомбежками, запусками ракет и разжиганием войны и ненависти. Но я держал путь на свой надуманный фронт и потому надолго в таких стаях не задерживался. Я отказывался верить, что такого фронта не существует и где-то есть враги. Однажды я попал в подвал, где было оборудовано помещение какого-то чудака. Я никогда ни прежде, ни потом, более не видел такого... склада что ли, ибо у него все помещение из нескольких комнат было заставлено вещами, всякой электроникой, техникой, одеждой, ящиками с выпивкой и консервами, так что в помещениях оставались только узкие проходы. Это был не обычный крыс, что лазал сутками в поисках добычи, а какой-то хитрец, что умудрился проникать в руины супермаркетов, складов продукции и всего такого, видно через подземные коммуникации и таскал в свой подвал все ящиками. Куда ему столько было одному? Меня это крайне шокировало и поражало. Он был постоянно подвыпивши и хвастался мне, какой он стал богатей. На вопрос зачем все это и еще в подвале, он меня начал поучать, что подвал лучшее бомбоубежище, а когда война кончится – он построит себе целый дворец. Но в сути это был пьяный бред и такие как он, уже давно вымерли, вместе с крысами. На мои мечты он так же смеялся, что я настолько мал, чтобы вообще удержать в руках оружие, да и прихлопнут меня в первом же бою. Но на вопрос о родне, он первый, кто сказал мне, что многие горожане подались в леса, подальше от города и мне надо искать родню там. И он махнул наобум рукой, в какую надо идти сторону, что оказалось конечно не стороной леса, а наоборот в глубь руин города. Хорошо нашлись отдельные добрые люди, что помогли мне найти первые лесные поселения”, - Арон рассказывал в той же манере, словно для себя, не выражая никаких чувств и эмоций, словно говоря о чем-то банальном и обыденном. Никакой трагедии или печали Арон не выражал вообще. Но дело было в самой эпохе и в девичьей пристрастии к фантазиям. В данную эпоху с развитием фантазии внутреннего мира от мечтаний будущего, и повышенной чувствительностью психики от воздействия природы, у дев сильно возросла и эмпатия, то есть когда она чувствовала себя в “шкуре” собеседника. А уж воображение у дев богатое, плюс усиленное порождаемыми от него чувствами и эмоциями. И с того, Леона, так внутренне представляла и переживала детские мытарства Арона, словно духовно погрузилась в настоящий ад. Ей самой не привелось пережить ничего подобного, ибо ее предки с ранних лет, утащили ее в лес, еще до начала массированных бомбардировок и разгула бандитизма и мародерства на улицах города, ибо уже ни верили ни чему и предчувствовали, к чему приведет вся эта вакханалия войн по всей Европе и миру. Хотя первые лесные поселенцы еще надеялись, что фронт скоро стихнет и можно будет вернуться в свои города. Бежать куда-то на край света, когда войны гремят повсюду, ни у кого из нормальных ума бы не хватило, да и по пути бегства было возможно все, от ограбления до гибели. Если и были беженцы, то в основе никто из оных не выжил. Теперь она же понимала, отчего ее от начала так сдерживало от стремления приблизиться к этому парню, словно он источал духовные миазмы трагедии пережитого детства. И где ему только не удалось побывать и что только не довелось пережить. Он был и с теми, кто ныне превратились в гремлинов, но отовсюду уходил, держа путь своей мечты и веры.
– “По данным пакета, которые уже прочли нормальные люди в лесном лагере, так как я естественно рос безграмотным, мне пояснили, что мои родственники находятся за сотни верст и совсем в другом городе. Потому советовали оставаться с ними, чтобы я хотя бы подрос и окреп для столь дальнего пути. Потом же, мне многое прояснили что происходит на самом деле. Что никакого такого фронта нет, но если я так рвусь воевать, то есть бандиты которые нападают и на лесные лагеря горожан и я могу поучится у мужей, что были в роли воинов и защитников их лагеря. В данном лагере было наверное до сотни душ экс-горожан, с детьми и без, и целыми семьями. Вот тогда я попал на воспитание к некоему бывшему военспецу Руго. Он был уже стар и на пенсии, но военный опыт у него был большой. Он меня и тренировал и натаскивал, но оружия мне в таком возрасте никто не доверял. Даже в случай нападения бандитов, меня как дите, старались спрятать подальше от боя. А я наоборот рвался на фронт, чтобы хоть чем помочь своим воинам или быть полезным. Меня прям бесило, что все меня считали немощным дитем. Я все хотел отомстить любым врагам, за своих родителей и за то, что с пяти лет мне пришлось скитаться по руинам, за то, что город превратился в руины, за то, что мир превратился в войну и ненависть. Я был немного наглым и одержимым, потому меня обычно такие как крысы или гремлины не трогали, а наоборот звали к себе, обещая вырастить из меня настоящего “бойца” их фронта. Но я как бы чувствовал внутри себя, что это не мое, это не для меня. И только в лесном лагере, среди нормальных горожан, я стал чувствовать себя в своем мире, но мне постоянно что-то не хватало, а это были - страсть стать воином и найти родню, то есть исполнить последнее желание отца. Вот так, сбежав однажды из под опеки на очередную потасовку с лесными бандитами, меня то ли контузило, то ли еще что, и я потерял ориентацию и очутился невесть где. Потом долго странствовал наобум, пока не вышел на окраины одного городка, где тоже было все отчасти разграблено и развалено. Жил у одной бабули, что отказывалась покидать свой небольшой домик. Помогал ей чем мог по хозяйству и ходил на промысел, чтобы что-то раздобыть полезного в руинах. И вот там, я встретил одного старого чудака, что подарил мне карту страны и научил ею пользоваться, а так же, ориентироваться по солнцу и луне. Там тоже были мои ровесники, чумазые мальцы что лазали по руинам и промышляли что могли, и я стал бегать с ними за компанию. Они порой собирались у старика Гуннара, что позволял им вести себя в своем доме, как им нравится. Его и дети всегда называли чудаком, я не знаю с чего старик обратил внимание именно на меня и стал расспрашивать о моей жизни. Я ему видно и рассказал и про фронт и про поиск родни, вот он меня и научил, как по карте найти то, что мне надо, и даже отметил где опасные места, что желательно обойти стороной. Откуда он все знал, мне неведомо. Потом, когда я ушел от бабки, я уже и сам стал отмечать на карте, где находились уцелевшие селения и лесные общины и как они назывались отныне. С селянами и общинниками было спокойно, ибо моя карта их очень интересовала, но никто у меня ее не просил и не отнимал. Меня расспрашивали, где я побывал и что я там видел....”, - Арон снова замолк словно задумался и погрузился в свои мысли, а Леона сидела как парализованная, как прикованная к своему креслу и все внутренне переживала его “ад” скитаний.