Промысел 2 12 4

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2015/12/02/1482
 «Кто ведает вину? - Вернулась к недосказанному Пайн, едва за вождём хрустнул войлок. - Ты, охотник, знаешь, как Этого звала мать?»

Отец глянул на сына, вспомнил ночь смуты, получил утвердительный кивок.
«Иис, имя Спасителя Мира».
Озвучил Моти ответ на адресованный Тонду вопрос.

«Там, где двое или трое собраны во имя моё, буду я среди вас».
Некогда сказано землянам. Накануне у потухающего костра Ида вспоминала день Голгофы. Выяснилось: люди из-за хребта слыхали весть о Воплотившемся Слове. Имя тоже открылось.

Тонд обнаружил потрясающую схожесть сведений. Конечно, расстояние не велико, быстрокрылые вестники хранителей из «Круга Верных» спокойно преодолевают кручи, но сколько их надо, чтобы передать всё, прозвучавшее в памятную ночь у Синих камней!

Тинк Эйи знал и про бремена, и про обоснование закона Продолжения Рода. Сидели, слушали, понимали. Здесь, в родительском круге, повторилось то же.

«Эйст колдун перечислил пятнадцать заветов любви, - сказала Пайн. – Если сверяться по Слову, Я не люблю своих детей, чужих подавно. Чувствую, что даже себя не люблю.

Встаёшь утром, начинаешь менять чехлы на лице. Притворяешься, делаешь важный вид, не замечаешь ежеминутных сравнений, прикидок, извивов голоса, надуманных слов.

Запуталась в тенётах, оплела сердце предрассудками, будто родом с болот. Скажи, мастер, как не угаснуть при подобной глухоте души?»

Женщина впервые после годов отчуждения глянула на мужа. Презираемый доселе человек сделался источником надежд.

«Ты помнишь все заветы?
Моти со стороны услышал собственный голос и обнаружил: душа признанного мудреца походит на распластанный подошвой гриб, страшно высунуться из чехла, нечего сказать жене.

«Вот выход. Тонд вздрогнул, будто проколотый иглами. – Каждый раз, когда бередит горькая досада, поверяй чувства Словом, и будет дан ответ».

«Слово - сын Создателя мира, - сказала Пайн. – Можно ли без бубна и витка получить помощь?»

«На твои огорчения не напасёшься бубнов, женщина. – Не усмешка, но горький упрёк злому неверию послышался в голосе хозяина круга. – Нас ради живое обреклось смерти, указало путь. Мы же норовим ухватиться за череду шагов и клочья кожи».

«Так понятней, да.- Пайн произнесла знакомую с детства считалочку: - Безмерные страдания по силам сильным. Подняться над смертью способен бессмертный. Нам дано ли повторить?»

Теперь мать искала поддержки сына, желала свериться с внезапной догадкой.
«Видимо, своя мера дана каждому. Тонд растёр пальцами колени. -

Охотника именем Иис растянули на палке с перекладиной, чтобы мучительней умер. Так рассказывала жена родоначальника. У нас говорят: убийца в плошке подал отраву. Эйи считают: воткнули нож.

Охотник видел и не возразил. Этот добровольно принял смерть от руки человека, познал полную меру страдания. Не осталось потаённого места на теле, а сердце взорвалось кровью и водой.

Всё мирское, даже взгляд матери, растворило преддверие насквозь пройденной муки. Легла тропа для готовых шагнуть. Имя дано, точно лыжный след. Оступиться можно, только зачем, если путь свободен?»

«Не понятно, охотник».
Моти выпрямился, глядел предельно внимательно, будто выверял количество песка для прозрачного расплава.

«Не понятно кому? Непонятно что?»

«Разумом я понимаю, охотник, уточнила Пайн: - нужно, чтобы Слово всегда было тут, заветы в мысли, имя на устах. Но доходишь до события, приближаешься к поступку, и срабатывает вековечное правило добытчиков, нужна цель. Какова она, простая и сиюминутная?»

«А вот, смотрите. Отогнавшая гибель Волта женщина передала песню матерей своего племени, и каждый может пользоваться:


Среди любивших, как бы то ни странно,
До дна беды достала только та,
Которая безмолвно и незванно
В отчаянье стояла у креста

И слышала, как Сын, изнемогая,
Сказал, чтобы уже ступить за край:
«Один я в мире, и тебя не знаю.
Ты обозналась, женщина, ступай.

Ступай путём бессилья и утраты.
Ступай и погляди со стороны,
Как умирает, тем лишь виноватый,
Что зло творили чьи-нибудь сыны.

Ступай и веруй, что пройдя горнило
И отряхнувши немощную плоть,
Восторжествует Жизненная Сила,
Способная страданье побороть».

И день, и путь, и подвиг связан с нами,
И равновесна боль, как ни возьми.
Пусть эти распинаемы грехами,
А Тот распятый грешными людьми.

Вот потому-то с дерзновенной дрожью
Нам должно в сердце положить завет:
Увидеть в каждом сыне Искру Божью.
А нет, так и воскреснуть шанса нет.

Весло лежало меж опор. Тонд наклонился забрать. Безъязыкий Конни аж сел, встретившись взглядом со свидетелем казни. Атт опасалась лишних ушей, велела Тонду молчать.

Айби жестами описал события в Глиняных Пещерах. Мойи подтвердил понимание, принял кожаный свиток, обещал передать весть членам «Большого Совета».

Мать проводила сына до бровки, дождалась, пока точка сотканного её руками паруса истаяла меж берегов бегущего с юго-запада притока.

Глейсту жилось хорошо. Охота к перемене мест отпала. Упоительная интрига поселилась в круге проходимца. Победитель со знанием дела осваивал занятый плацдарм, покорял население.

Строптивица прогибалась, точно упругий каркас лодки, льнула к воде, но держала форму, берегла своё. Тайви нравилось быть замужней. Женщина наслаждалась обретением устойчивости, Удовольствие походило на долгую игру в запреты , где нужно прыгать на одной ноге и наконец позволяется перестать.

Глейст был приятен до остановки дыхания. Остренькой иголочкой покалывала опасность огорчить, и поминутно делала так, не догадываясь, что тешит любящую неожиданности душу.

Обретение первой боли вынудило сопротивляться. Глейст в настойчивости дошёл до состояния смертельно раненого зверя, размазал добычу по меховому одеялу без надежды полакомиться, но с целью убить.

Потом стаивал в ничто, глядел и осязал, как постигшая откат восторга хищница зализывает погрызенную ключицу, упивался её удовольствием от вкуса его крови.

Отлетел эфемерный сон, свет наметился в мире. Глейст отнёс жену на кувшин освобождения, обмыл укутанной с вечера водой, вернулся к очагу, дал напиться.

Тело подчинилось, но едва охотник распластался поверх, душа дрогнула ужасом.
«Этих съели! да?»
Выговорила Зайн.

«Ты, женщина, чуть не проглотила меня».
От перекатывающихся слов под сердцем дрогнул горячий комочек, предвестник радости. Только страх владел телом так, что даже сладкого витка не хотелось.

«Как теперь будет, Глейст?»
Спросила, будто не сама.
«Каждому своя доля, умница. Мы бессильны изменить прошлое».

 «Зачем эти сидели без огня? Зачем с ними Дарт!»
Голос пропал, шёпот тоже. Остались намёки на движения губ.
«Не знаю, Зайн».

«Почему, охотник, ты не сказался там?»
«Следует запомнить, женщина: тишина надёжней грома. Люди пользовались темнотой. Прячутся те, кому есть, что скрывать. Случайных свидетелей убивают. Так принято.

Ты напрасно подала голос. Ничего не стоило кому-нибудь ткнуть копьём. Дарт вряд ли обрадовался бы твоей смерти».

Зайн близко видела глаза, животом чувствовала голос мужа. Ниже пупка расходились волнообразные круги. Было похоже на вибрацию пещерной подлоги. Там турбины электростанции днём и ночью тревожили воображение затворниц.

«Ты оставил гибнущих без помощи, охотник?»
«Глупо, женщина, угощать царапунов собственным мясом. Мы даже отвлечь зверей не смогли бы. Слишком велика стая. За нами шёл дозор с факелами».

«Брат погиб, как ты думаешь?»
«Выясним, когда согреется тропа».

Дарт и Минт пришли под красные уголья. Нист пронырнул следом, притих у опоры.

«Я возвращался с рыбалки, услыхал возню и бросил мешок. – Объяснил одноглазый. - Тут подоспели дозорные».

Зайн не поверила, глянула на мужа. Голос одного из давешних собеседников Дарта принадлежал пришлецу. Глейст утвердительно кивнул, предложил гостям плошки с горячим.

Хозяйка круга по правилам Тайви в беседе «слово Имеющих» стояла крайней и лишь потому не задала вопроса.

Хозяин не собирался задавать. Казалось очевидным: Минт с Кручёной Протоки стал тем, кого на земле назвали бы словом «Крот».

Разведчики болот сделали ставку на крайнего из недовольных и получили сторицей. Именно главарю несостоявшейся смуты принадлежала легенда о догоняющих пловцов сторожевых зверях.

Минту же предстояла задача выяснить, кто такой Глейст. Опыт соватажничества подсказывал: Звезда способен вертеться, точно льдина под палкой, в любой миг может накрыть. Поступок одновременно явился бы спасением и гибелью.

Теперь, как представлялось Минту, опасность отсутствовала. Наверняка Глейст не играет надвое, но использовать возможность постарается сполна.

Дарт был недоволен, и не только рана беспокоила охотника Тайви. Сестра много знает, оказалась в стане врагов женой одного из членов «Малого Круга». Секретный посланец превратился в повязанного родством по женщине.

С чем бы ни вернулся охотник, падёт подозрение, ведь вредить однокровникам нельзя. Зайн в необходимости выбора предпочтёт мужа. Видно, что объятия двоих разомкнуты лишь для необычайности происходящего.

Сестра кормила брата. Дарт глотал кажущуюся безвкусной пищу, диву давался, почему насельников священной горы интересует нечто кроме его персоны. А хозяин круга, по утреннему обыкновению, собирал нагар от котла, черпал и подливал воду.

Правая рука Тайви была замотана белёным полотном, лицо казалось того же цвета. По расходящимся пятнам в торце повязки Глейст понял: кисть утрачена.

Нист полупрозрачной нежитью сидел на опорной перемычке, вибрировал меж пыльными лучами. Первым порывом хлестнуло по сердцу желание прогнать соглядатая, но рыжие обычно доезжают на втором наитийном всплеске. С поступками спешить не следовало. Долженствовало держаться так, будто незваный гость отсутствует, подать Нисту плошку.

«Что нового в мире, охотник?»
Спросил хозяин настойчиво вежливым тоном.

«Ледяная роса накрыла траву, - отвечал Нист. – Верный признак спада засухи».

Есть незыблемый порядок: пригласили тебя, или шмыгнул без спроса, уважай данное с пищей слово. Претендующий на должность летописца вертушок с Кручёной Протоки выполнял правило.

«И зима бывает засушливой до выветривания снега. – возразил Глейст, пытаясь держать лицо. - Я слыхал, надо следить игру лучей на рассвете».

Разговор о погоде предполагал обмен любезностями, давал повод отодвинуть край обвала новостей.

«Лучше наблюдать хищных птиц. – сказал Дарт. - Если пьют воду, дождя не будет».
 Импульсивный Минт не выдержал.

«Пятеро убитых за ночь, вот что случилось».
«Кто бил?»
Привыкший терпеть нетерпение предводитель западных людей отчеркнул жест длинным зевком.

«Ты лучше знаешь, охотник!»
Взвизгнул одноглазый.

«Я, соплеменник, знаю женщину и привязанного к дереву белого самца. Мы растворили одиночество, наткнулись на противостоящее полосатым стадо, оседлали вожака. Если бы копытные избегали безлесья, мертвецов оказалось бы больше».

«Ты поймал белого, я сразу поняла!»
Дочь без спроса пересекла черту, бросилась опрометью, точно в воду, обняла хозяина круга. Довольный ходом событий Глейст засмеялся.

«Вот полотно, охотник, я узнала свою работу, отмыла, но больше не буду».

«Почему так?»
«Ты, говорят, взял женщину. Сделано хорошо. Есть, кому стирать».

«Верная весть, да. Только холста в круге мало. После завтрака дерзкая Эйи покажет, где найти травы для прядева».

«Под сводом без числа, охотник. Длинная лента отрастает, к свету тянется».
«А треугольные?»

Глейст протёр глаза, будто вдруг родился. Теперь засмеялась дочь, хлопнула в ладоши.

«Вот так! Великий боец засох на острове, ничего не знает!»


Продолжение:
http://www.proza.ru/2015/12/14/788