Третье интервью

        Вхожу. Отсутствие  отталкивающего и раздражающего. Обстановка изученная и не нарушающая баланса спокойствия. В помещении  8 процентов освещения зеленого цвета, который даёт  ночник у изголовья кровати. Пациентка лежит с закрытыми глазами, дыхание неровное. Провожу сканером по её пальцам, сверяю данные – Анна Васильевна Дмитраченко, 36 лет. Процедура обязательная, но ненужная, только для протокола. Ошибок, связанных с попаданием не к тому пациенту,  в моей практике не было.

        Сегодня я посещаю Анну последний раз. Третье конкретизирующее обобщение. Или «интервью», как  в нашем отделе называют его с недавнего времени. Попытка создать профессиональный сленг. Слово «интервью» - дружественное для восприятия, поэтому я его тоже использую. Слово «сленг» - нет. Оно вызывает короткие синие волны, мешающие работе.

        Третье интервью. Это значит, что пациентка к данному моменту прошла все три стадии коррекционного восстановления. И сегодня я дам окончательное заключение о её состоянии.
        Прикасаюсь к её руке. Тактильный контакт – необходимость.

        - Анна, как вы себя чувствуете?
        Она обязана мне ответить. Так предписано Правилами ведения протокола.  Но мой профессиональный опыт уже дал ответ. Улучшений нет.
        Женщина вздыхает,  поводит плечами и плотнее заворачивает себя  в одеяло:
        - Холодно…
        - Вам очень больно, Анна? Насколько вы оцениваете свою боль по десятибалльной шкале?
        - Восемь, - произведенный звук всего на три единицы отличается от звука дыхания.

        Восемь. Понятно. Она не в состоянии терпеть, но думает, что может быть хуже. Стрелка сканера давно пересекла красную зону и уверенно показывает цифру 12.

        - Анна, расскажите мне о первом, что вы сейчас вспомните.
Она начинает говорить медленно, ускоряет темп повествования пропорционально возрастающим децибелам голоса:

        - Речка была такой теплой, даже теплее, чем воздух. Неожиданно, я-то думала, что мы только по бережку побродим, посидим на бревнышке, поговорим… А он на ходу раздеваться начал, шорты – на песок, футболку мне, шлепанцы в разные стороны. Разбежался – бултых! А потом воды в ладони набрал, и на меня! А я кричала! Кричала, что люблю! На весь пляж кричала! Все на нас смотрели, все-все!

        - Спасибо, Анна, достаточно.
Делаю запись: «Циклично повторяющееся возвращение в исходную точку».
Это значит, что улучшений не наступило.

        Я слегка сжимаю ей руку:
        - Анна, я передам ваше дело на консилиум. Завтра сообщу вам о результатах.
        Я на полпункта отступаю от Правил. Я должна сообщить ей о результатах немедленно. Никакого консилиума не будет. Пациентка безнадежна. Мы не сможем ей помочь.
        Она слабо сжимает мне руку в ответ и открывает глаза.
На меня впервые смотрят человеческие глаза.   Холод кольцом охватывает черепную коробку. Она не может открыть глаза. Не должна. Но она открыла. И смотрит прямо на меня:

        - Спасибо вам за всё… Я знаю, вы очень хотели мне помочь. Не надо меня обманывать, я знаю, что меня ждёт дальше. Не ваша вина, что не получилось, не корите себя.  Я благодарна вам, вы старались… Спасибо и прощайте.
        Она улыбается. Улыбается.

        Выхожу, всматриваясь в экран монитора, в  тридцать первый раз пролистываю страницы дела Анны.
        Тяжелая рука опускается мне на плечо:
        - Джей-7, вы не реагируете на мой вопрос. Вы закрываете дело Анны?

        Кожа становится мне мала, чувствую, как она съеживается, а потом натягивается. Мышцы конечностей с трудом реагируют на посылаемые им импульсы и мелко подрагивают.
        Смотрю начальнику в лицо:
        - Да, Эм-2. Закрываю. Она неизлечима.
        - Это пятый случай нерезультативного завершения доверенного вам дела, Джей-7. Я ставлю вопрос на Совете о вашей профессиональной пригодности. Дело Анны перешлёте мне, я подготовлю отчёт о допущенных вами ошибках.

        - Я подготовлю встречный отчёт, Эм-2. Вы знаете, что в случае с Анной были использованы не только отработанные, но и усовершенствованные методы восстановительной коррекции. Повторяю – она безнадежна. И я готова доказать это Совету.
        - Вы знаете Правила, Джей-7,  я отдал приказ не выдавать вам новое дело до окончания тестирования вас Советом.
        - Да, я знаю Правила. Вы берете на себя ответственность за оставление моего участка без наблюдающего, Эм-2?
        - Да, я беру на себя данную ответственность, Джей-7.  До Совета вашим участком  буду заниматься я. Сдайте дела и готовьтесь к переаттестации.


        Я отправила Эм-2 все дела. Открытые и архивные. Оставила только дело Анны.  Его надо закрыть и  подготовить отчёт.
        Несколько нажатий на клавиши,  и поперек монитора возникает красная надпись:
        Пациентка безнадежна и невосстановима. Диагноз «Неразделенная любовь».
        Обязательная подпись.  J-7 - Ведущий Наблюдатель Отдела Коррекции восприятия действительности / Филиал 21 века земного летоисчисления/

        Неразделенная любовь.
        Кто-то из корректоров попытался внедрить в устную речь слово «безответная». Я его не использовала даже на уровне «профессионального сленга».
        Конечности, называемые руками, слегка дрогнули. Сленга!.. Я не обратила это слово в звуки, но подумала.
        Любая особь, достигающая возраста осознания себя, знает, что вопросов без ответов не  существует, равно, как и наоборот. Значит, понятие «безответная» - лишено смысла, неинформативно. И, как следствие – неприменимо. Даже в устной речи.

        Я посмотрела на окончания пальцев. Они дрожали сильнее. Плечо горело невидимым отпечатком ладони Эм-2. Глотательные движения производились с трудом.
        Выданное мне тело на данный момент отработало только треть от гарантийного срока службы. Неполадок быть не должно.
        Это значит только одно –  первый цикл восстановления оказался безрезультатен. Моя болезнь продолжает развиваться.

        «Это пятый случай нерезультативного завершения доверенного вам дела, Джей-7»…
        Я плохо воспринимала информацию, доносимую до меня Эм-2.  Он мог бы воспользоваться привычным для нас способом – телепатией. Но по общему незарегистрированному и незаписанному соглашению, действующему  в Отделе Коррекции,  сотрудники  пользовались звуковым методом передачи информации.  Считалось, что так мы лучше понимаем пациентов.

        В тот момент мой взгляд был направлен на губы Эм-2. Я смотрела, как они двигались, как едва заметно кривились, воспроизводя мелодию низкого тона.
Смотрела, как короткие, часто растущие волоски перекрывали  на долю мгновения поток серого света.
        Серые. У  тела, выданного  в пользование Эм-2   – серые глаза. Я зафиксировала это в сознании.
        Значит, болезнь прогрессирует.

        Нажатие нескольких клавиш на селекторе внутренней связи:
        - Ка-18, во сколько у вас запланировано пополнение запасов питательных веществ? Я совмещу свой график с вашим.

        Ка-18  начинала в нашем отделе стажером.  Моим стажером. По тому, как быстро она смогла получить место Наблюдателя и отдельный участок,  я смогла сделать вывод, что работу она знала. Следовательно, не была вновь прибывшей, а была переведена к нам.

        Я могла спросить у неё – откуда и почему.
        Она бы ответила.
        Задавать такие вопросы было против Правил. Я не задавала.
        Но знала, что она – ответит.
        Я не должна была этого знать.  Потому что Наблюдателю невозможно увидеть событие, которое не произошло. Смотрителю – возможно. Но во мне нет гена Смотрителя.
        Но я – знала.
       

        Значит, я была заражена уже тогда, когда К-18  определили ко мне стажером.
        Ей я доложила в письменном порядке, как и предписывалось Правилами, о своём возможном заражении. Она должна была, согласно тем же Правилам, вынести мой вопрос на Совет и быть свидетелем при рассмотрении вопроса о моём дальнейшем использовании.
        Должна была. Но не вынесла. Она назначила мне дату начала первого цикла восстановления под её личным контролем. Она пошла против Правил.
Теперь, когда развитие моей болезни требует второго цикла, я знаю, почему я обратилась именно к Ка-18…
        В предварительно согласованное время  я увижу её в месте пополнения запасов питательных веществ, и она назначит мне дату следующего посещения. И снова не вынесет это на Совет…


        …Дело Анны я отправила Эм-2, прикрепив  и дополнительный, подробный  отчёт.

        Совет назначен на декабрь по земному летоисчислению.  Сейчас март. Второй цикл восстановления рассчитан на шесть земных месяцев. Значит, мне надо прибыть к К-18 в апреле, чтобы  закончить цикл в октябре и успеть привести тело в порядок к Совету. На отдых осталось не так много времени.

        …Я не поставила выданное мне тело в капсулу, как предписывалось Правилами на время отдыха.
        Я положила его на пол, пытаясь повторить позу Анны. Я - положила? Или всё-таки,  я - легла?!
        Я задала себе вопрос. И не нашла на него однозначный ответ...
        Воспроизвела в памяти  движение губ Анны, называемое улыбкой.  Каждая пациентка, признанная мной безнадежной, улыбалась. Я пыталась воспроизвести  движение лицевых мышц. Мне не удалось это ни разу.
        Сейчас губы меня слушались. И  кончики их дрогнули и двинулись, подчиняясь моей воле!
        Плечо снова загорелось отпечатком ладони Эм-2…
        Задавать вопрос о смертельности для нас очеловечивания - против Правил. Но я задам его на Совете.

        …Совет назначен на декабрь…
Я отправила короткое сообщение Ка-18 и перевела будильник с апреля на ноябрь.
Я не хочу давать телу «время отдыха». Я просто хочу спать.