Подборка Юмор

Ирина Курамшина
Сетевой ник IRIHA
Член РСП, член Московского литературного содружества, член писательского клуба «Соучастник», член редколлегии литературного портала «Решетория».
Место проживания – г.Москва.
Родилась в Сибири, детство и юность прошли на Крайнем Севере.
Публикации в различных журналах, альманахах, сборниках, газете «Школьник».
Автор пяти сборников: двух поэтических и трех прозаических.
Готовятся к выходу два сборника рассказов и книга для детей.

Три попытки
Вася Чукчин пытался покончить жизнь самоубийством. Уже в третий раз за день. К каждому суицидальному акту он готовился основательно: копался в ворохе вырезок из газет и журналов, рылся в Интернете, делал пометки в блокноте, пошагово рассчитывал любые незначительные нюансы ответственного мероприятия. Но… как говорится, человек предполагает, а вот расположить к себе Фортуну дано не всякому. Каждый раз она, словно издеваясь, показывала Васе здоровенный кукиш. И от этого было обидно вдвойне. Ведь он не просил у капризной дамы каких-либо выгод для себя, не требовал чего-то сверхестественного, нереального, не пытался завести дружеские отношения с ней, зная, что всё это – бесполезный труд. Видимо, Фортуна, знала, ведь она никогда не баловала Васю своим вниманием, равнодушно обходя стороной уже с первых дней жизни, когда родители нарекли его в честь кота, который умер незадолго до рождения мальчика.
Фамилия также сыграла немаловажную роль. И как Вася ни пытался протестовать, сколько усилий ни прилагал, для всех знакомых образ «чукчи» из анекдотов и сам он, Вася Чукчин, срослись намертво. По-другому его никто никогда не хотел воспринимать, и с годами незаметно для самого себя он стал соответствовать анекдотичному герою на все сто процентов. Даже привык со временем к постоянным насмешкам. Но подслушанный на днях в курилке разговор сослуживцев круто изменил и настроение Василия, и его взгляды на саму жизнь. Коллеги обсуждали его – Васю; говорили о том, что «как корабль назовешь, так он и поплывет»; потешались над пожизненным Чукчинским фарватером. Вот тогда и возникла мысль о суициде.
В день своей запланированной кончины Вася сначала долго ждал, когда мать и бабка уйдут из дома, потом еще дольше не мог дозвониться в ЖЭК, потому что газ, который был ему необходим, отчего-то отсутствовал. Вася извел два коробка спичек, но ни конфорки, ни духовка упорно не желали возгораться. Лишь к вечеру Чукчин сумел получить от диспетчера невразумительный ответ, но к тому времени домой вернулись родные и сообщили, что газа не будет целую неделю – в районе авария. Планы рухнули. Пришлось вынашивать новые.
Часа через два, в ходе долгих мучительных раздумий Вася выбрал, как ему казалось, легкую и быструю смерть – отравление. В кино такое всегда выглядело красиво: прилег герой на диван и, вроде как, заснул. Да и просто очень. Осуществить задуманное Чукчин решил этой же ночью, сбегав в аптеку и прикупив необходимое: снотворные таблетки. Вот только по рассеянности (или по привычке?) поставил их в общий шкафчик с медикаментами на кухне. И по той же самой рассеянности всё перепутал. В итоге Вася до утра промучился в туалете с жутчайшей диареей. Бабкины слабительные пилюли оказались на редкость великолепным средством.
После страшной ночи обессиленный Василий сидел на краю крыши. Он окончательно утвердился в выборе пути на небеса. Предварительно у себя в комнате немного потренировался: широко разводил в стороны руки и падал плашмя с кровати на пол. Но на шум тут же прибежала матушка и устроила скандал. Пришлось продолжить тренировки мысленно.
Он представлял себя ангелом с пушистыми крыльями, которым станет после смерти. «Уж там-то никто не посмеет назвать меня чукчей, там я буду таким, как все…» – размышлял напоследок Вася, мечтательно уставившись в небо.
И тут он почувствовал, что на него кто-то смотрит. Вася стал озираться по сторонам, и его взгляд столкнулся с другим взглядом. Взглядом, полным восхищения и обожания. Не сразу, но все же до Чукчина дошло, что восхищение предназначено именно ему. И главное! – таким приветливым, нежным взглядом на него смотрела очень симпатичная девушка. Из окна дома, что находился напротив крыши. Девушка! Впервые в жизни сердце Чукчина на мгновение остановилось, а потом пошло набирать обороты, стуча все громче и громче. И такое это было непривычное и приятное состояние, такое блаженство, такое…
Вася покраснел от смущения, занервничал, попытался встать, но поскользнулся на банановой кожуре, которую сам же и бросил тут на крыше, и с грохотом покатился вниз по кровле навстречу магнетизирующему взгляду и неведомому доселе чувству…

Муж Музы
Спасибо Саше Тюжину за идею

Шла уже вторая неделя, как писатель Овечкин бесцельно и безвольно (что ближе к истине) целыми днями валялся на диване. Изредка он включал телевизор, лениво щёлкал пультом по каналам, пытался всматриваться в то, что мелькало на экране, вслушиваться в слова, но всё казалось нереальным, далёким, чужим или попросту неинтересным.  Диван был старый, продавленный, в нескольких местах пружины почти прорвали обивку, они так и норовили впиться в тело Овечкина, который, однако, ничего не замечал. К тому же, он никогда и не придавал таким мелочам большого значения. А тем более сейчас… Когда отсутствовал интерес к жизни, когда был утерян ключик к ее смыслу…
Всеволод Геннадьевич тосковал. Та, которая верой и правдой служила ему несколько лет, исчезла. Самая желанная, самая любимая и лучшая из женщин покинула его, не оставив ни записки, ни какого-либо намёка на причину своего ухода – ни-че-го.
– Я даже номера её телефона не знаю... – страдальчески стонал Овечкин и тут же сам себя одергивал:
–  А зачем бы он мне понадобился, когда она была всегда рядом?
Привычка пагубно влияет на тело, а уж про сознание и говорить нечего.  Писатель настолько привык к постоянному присутствию женщины, что совершенно позабыл о далёких временах без неё. Без неё, без своих романов, которые (что греха таить?) были и написаны-то под воздействием чар искусительницы. Или вдохновительницы?
Всеволод Геннадьевич призадумался:
«Чёрт! Прямо наваждение какое-то. Почему я не могу вспомнить, как её зовут. И лицо не помню, не единой чёрточки. Может, у меня «белая горячка» началась? Да, нет же – я не пью. Интересно, у трезвенников она случается? Ничего не помню, но точно знаю, что я  кого-то люблю, и это существо – стопроцентно – женского пола. Да, люблю… Или любил?.. А, может, придумал любовь?..»
От размышлений его оторвал напористый звонок в дверь. Пришлось долго искать тапочки, тащиться в прихожую. Овечкин надеялся, что назойливый посетитель не выдержит долгих сборов хозяина квартиры и уйдет. Но трель не смолкала.
Прежде чем открыть дверь, Всеволод Геннадьевич предусмотрительно прильнул к глазку.  По ту сторону стоял и вымученно улыбался пухлый тип в старомодной ондатровой шапке-ушанке, в короткой дубленке времён перестройки и с небольшим потёртым чемоданчиком в руках.
«Родственник из глубинки?..» – вспыхнула и тут же погасла мысль, так как Овечкин вспомнил, что он сирота с давних восемнадцати лет. В целом мужичок за дверью не вызывал опасений, потому Всеволод Геннадьевич отворил дверь и осторожно спросил:
– Вы ко мне?
– Если вы – господин Овечкин, то точно к вам. – Ответил незнакомец, сменив вымученность на подобие приветливости.
Хозяин без дальнейших расспросов пропустил гостя в квартиру и предоставил тому самостоятельно разъяснить цель своего визита.
– Понимаете, Муза Вейсаловна разболелась не на шутку. Мы сначала думали, день-два и пройдет, а у неё температура до сих пор держится, так что она никак не может выйти на работу. Да к тому ж ещё праздник сегодня, день всех влюблённых. Вот потому и…
– Что «и»? – растерянно спросил Овечкин. – Кто такая Муза Вей… как там вы сказали, не запомнил?
– Муза Вейсаловна. Моя жена. Она же у вас работает.
– У меня? Ваша жена? – Всеволод Геннадьевич запаниковал.
– Да вы не волнуйтесь, Сева.– Добродушно, почти по-родственному, изрёк гость и продолжил. –  В нашем одиннадцатом управлении принято: когда жена болеет, её работу обязан выполнять супруг. Таким образом, до полного выздоровления Музы –  я в вашем полном распоряжении. Вот только извините, по специальности я – слесарь, так что подсобить смогу лишь по части сантехники.
Увидев, что Овечкин стал белее мела и, как подкошенный, повалился в кресло, сантехник из одиннадцатого управления бойко отрапортовал:
– Можете написать заявление – вам пришлют другую Музу (у нас в управлении весь женский пол имеет одинаковые имена). Но не факт, что новая Муза быстро освоится с возложенной миссией. Выбирать вам.
Минут пять в квартире стояла гробовая тишина, на фоне которой гулко бьющееся сердце хозяина квартиры казалось тому громовым раскатом. Гость же робко переминался с ноги на ногу, вопросительно глядя на Овечкина.
– Так как? Мне приступать к обязанностям? Или заявление будете писать?
– Подожди. Заладил: заявление, заявление… – пришел в себя Овечкин. – Тебя как звать?
– У нас в конторе всех работников-мужчин зовут просто мужьями. Без имён. Так и зовите меня – Муж.
– Муж, так Муж. Только давай без церемоний, на «ты». И прошу к столу. – Всеволод Геннадьевич гостеприимно распахнул перед гостем дверь на кухню. – Как говорится, подкрепимся тем, что Бог послал.
Ситуация стала забавлять Овечкина. Мужичок ему нравился. И хоть Сева так до конца и не понял, о какой своей работнице – жене Мужа шла речь, была в ситуации некая пикантность, нестандартность и таинственность. Из тех женщин, кто бывал в квартире писателя,  в супруги новому знакомому скорее всего подошла бы Анна Митрофановна, приходящая раз в неделю наводить у Всеволода чистоту и порядок да приготовить борщ на три-четыре дня.
«Раиса из издательства слишком юна для этого дядечки, Ольга Ивановна – стара. Хотя, разве они мои работницы? Скорее, я на них тружусь. И потом… Он же сказал – Муза Вейсаловна.  Неужели это?.. Значит, её зовут Музой. Но как… почему? Я не помню, не знаю… Работает у меня… Кем?..»
– Так музой и работает, – словно подслушав мысли Овечкина, пояснил Муж. – Твоей музой.
– Прости, кем? Как ты сказал? Повтори-ка. – А в голове застучало: «Глюки какие-то, сказка наяву. Я, наверно, сплю а это всё мне снится».
– Экий ты, Сева, непонятливый да ещё недоверчивый. Сон, сон… – заворчал собеседник. – Какой к чёрту сон? Реальнее не бывает. Моя Муза – твоя муза. Помогает тебе творить. Ты же писатель. – Муж удовлетворённо хмыкнул. – А каждому творцу по штату положена муза. Некоторым по особому распоряжению выделяют иногда две или даже три музы, но не более. Причём, на короткий срок. Ну, это… как у олимпийцев, когда они на рекорд «идут». Но обычно на одного творца положена одна муза. Штатное расписание у нас меняют редко. В исключительных случаях наши Музы трудятся пожизненно. То есть до конца вашей жизни, писательской или, скажем, композиторской.
Гость всё говорил, говорил, а Овечкин уже не слушал, вспоминая свои ощущения, когда Муза была рядом. Он будто растворился в них, смаковал их на вкус, мысленно прикасался к своей фее. Тем не менее, осознать слова Мужа о болезни Музы не получалось, как и воссоздать в памяти её лицо. Как сквозь сон, до Всеволода долетало: 
– Вам-то положено по одной музе, а на них самих лежит забота за десяток, иногда и больше, творческих личностей, типа тебя.  Теперь мне предстоит всех жениных клиентов обслужить. Так что давай, говори, что у тебя починить – я мигом исправлю, руки у меня из чистого золота. Не веришь? Пощупай, можешь даже на зуб попробовать.
С этими словами Муж поднёс ко рту Севы свой указательный палец. Но, увидев, что писатель отрицательно завертел головой, сунул руку в карман дублёнки и замолчал, молчаливо-вопросительно взирая на Овечкина.
– Может, ты разденешься? Жарко у меня что-то. ¬– После пятиминутной паузы предложил хозяин квартиры.
– Да, да, да. – Весело засуетился Муж, скидывая верхнюю одежду. – Слишком жарко. Сейчас отрегулирую температуру отопления, и будет полный порядок. Но сначала мы проветрим помещение. – Он по-хозяйски распахнул форточку.
Без дублёнки гость показался ещё пухлее: невероятных размеров пузо обтягивала выцветшая клетчатая рубаха навыпуск. Затрапезные «треники» только усиливали эффект необъятности форм. Завершала комплектность толстоты абсолютно лысая голова с небольшими выпуклостями над ушами.
«Рога растут, – подумалось Овечкину. – Вероятность того, что я сплю, равна ста процентам».
– Опять не угадал, – рассмеялся мужичок, расположившись на полу у батареи.
Он открыл свой чемоданчик, и взор Всеволода Геннадьевича уткнулся в стандартный набор слесарных инструментов – чистеньких, блестящих, аккуратно разложенных в строгом порядке по величине.
– Это не рога, Сева, а банальные шишки, которые я всякий раз набиваю, когда натыкаюсь на подобных тебе недоверчивых творцов. Наши Музы – верные, порядочные и самые преданные на свете жёны. И клиентам они не изменяют, как порой некоторые  думают. Просто сейчас у нас в управлении дефицит с кадрами. Вас, творящих, стало слишком много, а Музами не становятся, Музами – рождаются.  И, заметь, рождаются Музы только от Муз. Но какие могут быть декретные отпуска у наших жён, когда каждый второй стал писать книги, каждый третий – музыку, каждый четвёртый – картины? Сам посуди – если Муза уйдёт в отпуск по уходу за ребёнком, каково будет вам? А нам – мужьям? Представляешь? Ты у меня сегодня уже шестой клиент. Еще к пяти нужно успеть до захода солнца. И всем объясни, растолкуй подробно, что да как. И все в депрессии, и все на диванах, и ни один не хочет даже строчки написать или мазка по холсту сделать. Хорошо, что ты, Сева, не пьющий. До обеда с одним подопечным моей жены пришлось два часа делать вид, что водку люблю. А утром одну малолетнюю дурёху еле откачал – вены себе перерезала. Ей, видите ли, показалось, что исчерпала свой творческий потенциал. И сразу за бритву хвататься?! Что за нравы у современной молодёжи.  Лет двести назад было значительно легче. Каждая Муза работала только на одного клиента, и отпуска девочкам полагались, когда клиенты сознательно делали творческие перерывы. А что сейчас? Стахановки! Другого слова не подберёшь.
Овечкин при этих словах смутился и покраснел. Он вспомнил, что подписал с издательством договор, по которому должен был два раза в месяц предоставлять новый роман. А сюжеты где брать, скажите пожалуйста? Да и сидеть по двенадцать-четырнадцать часов в день за компьютером – не каждый человеческий организм выдержит.  Но если план не выполнить, издательство может запросто договор расторгнуть. А жить-то на что, если, кроме как, умения сочинять, другого не дано? Учиться новому ремеслу поздно. Вот и тянешь лямку писателя, высасываешь из пальца истории, от которых самого мутит. Мысли в голове прокручивались, словно в мясорубке, мысле-фарш просился наружу. Это было ново и тягостно – Овечкин неожиданно расплакался. 
– А ты поплачь, поплачь, слёзы помогают выходу негативной энергии, – добродушно поощрил Муж. – Я иногда на свою жену смотрю, когда она с работы возвращается, тоже плакать хочется. Она ведь старается, вкалывает без выходных, без отпуска, но стопроцентный положительный результат в последнее время всё меньше и меньше. Очерствели творцы. Тут ты прав – мутит. И не только вас, но и Муз, и нас мутит, и наше начальство тоже. Но не помогать не можем, прейскурант услуг расписан много веков назад.
Тут он удовлетворённо крякнул и стал собирать инструмент.
– Отопление отрегулировал. Попутно трубы прочистил, они у тебя в жутком состоянии были – в трех местах свищи начали образовываться. Я их устранил. Сейчас ещё в ванной кран починю, подтекает ведь давно, а ты даже не замечаешь. И всё, мне по другим адресам поторопиться нужно.   
Овечкин воспаленными, красными от слез глазами, смотрел, как красиво и споро делает свою работу этот странный сантехник. Как будто воочию Всеволод увидел белый лист бумаги, по которому резво понеслись буквы, слагаясь в слова и соединяясь в предложения. Муж Музы оказался достойным её заменителям. Вдохновленный Овечкин бросился к родному компьютеру.
– Э… Сева! Остановись-ка. Не пойдёт! Кому нужен такой сюжет в романе?  Уборщица, обслуживающая десять участков и не справляющаяся ни на одном. Фу! Ведра, половые тряпки, неподъёмные мусорные баки, грызуны, которых травить нет сил… Мне Муза рассказывала, что твоим читательницам требуется любовь и только любовь!  Предлагаю  историю про тётю Клаву из вашего ЖЭКа облечь в форму фельетона. И отправь его потом в вашу главную городскую газету – там сейчас как раз ждут нечто подобное, даже место оставили на полстраницы. До завтра успеешь, а я подсоблю – так и быть. Адресочек электронной почты газеты уже на твоем письменном столе. У моей Музы главред этого издания тоже в клиентах. А мне как раз к нему после тебя надобно. Так что пиши, а я в ванной поколдую.
Овечкин даже предположить не мог, что так увлечётся публицистикой – фельетон шёл легко и быстро. Всеволод и не заметил, как его странный гость закончил работу и тихо, по-английски, ушёл, не попрощавшись. Лишь ветерок из форточки, открытой мужчиной со странным именем Муж, да прекратившаяся капель из крана в ванной свидетельствовали о реальности существования сумасшедшей сказки.
– Музе – привет и мои пожелания быстрейшего выздоровления. – Послал вслед гостю запоздалое напутствие Овечкин.


Коты и интеллект
– Шухер! – Слово выстрелило так громко, что в ушах зазвенело.
Киноману тотчас вспомнился бы эпизод из известного фильма про «малину», которую неожиданно накрыла героическая милиция. Начитанный обыватель провел бы параллель с гоголевским «Ревизором» в современной трактовке. Бухгалтер бы моментально нажал на заветную кнопку «Delete» на своем многострадальном компьютере.
А у меня иммунитет имеется. Прививка, можно сказать. В моем доме «Шухер!» произносится, а вернее кричится, раз сто за вечер. И что, прикажете каждый раз дергаться и направлять сердце в левую пятку?
Поговорка «как корабль назовешь, так он и поплывет» – очень правильная поговорка. Как раз про наш клинический случай. Моя дочь величает Шухером… кота. И ведь, как в воду смотрела, когда называла. Имя ему очень подошло. Словно сшито было именно на это существо, он сросся с именем в одно неделимое целое, и теперь уже трудно представить, что Шуха мог быть каким-нибудь мещанским Барсиком или деревенским Васькой. То ли кот поплыл по жизни в соответствии с выбранным именем, то ли дочери можно оформлять патент на интуицию.
Появился он неожиданно, как и все остальные живности, что периодически попадают в мой дом и остаются чаще всего навсегда. Шухер – единственный из моих котов, с родителями которого знакома дочь. Между прочим, почти породистый котик у нас оказался – не запланированная, но удивительно красивая помесь белоснежного папки, корниш-рекса, с русской голубой мамкой. Черный цвет с едва заметной сероватой дымкой, без единого светлого пятнышка, в сочетании с желтыми, слегка раскосыми глазами, да еще длиннющие, мощные лапы – это примерный портрет нашего недоразумения. Дочь с котом иногда ходят в гости к его папаше. Говорят, Шуха – копия своего предка. Все повадки, характер, внешность, даже голос и вихляющую походку перенял у отца. Только переплюнул его по части проникновения «туда-куда-ни-в-коем-случае-нельзя». Шухер на шухере – не каламбур, а каждодневная ситуация в нашем доме.
У кота круглосуточная вахта. Он даже во сне не теряет бдительности, всё слышит, всё видит, и, стоит открыть любую дверь, дверцу или форточку – Шухер моментально материализуется рядом и умудряется просачиваться через самую маленькую щель. Чаще всего - незаметно. По этой причине он не единожды оставался за входной дверью, на балконе, в шкафах и даже в холодильнике.
Кстати, о холодильнике. Его любит не только Шуха. Ещё до появления его в моей семье, белый дом со вкусностями всегда интересовал предыдущего кота Мурзика. О! Это был необыкновенный котяра. Он пользовался хозяйским унитазом, добывал пищу на всю семью, совершая набеги на соседские квартиры через балкон и неосторожно оставленные открытыми форточки, всё понимал, почти освоил разговорную речь, и его «мяу» к концу жизни очень смахивало на «мама». И ещё он умел открывать любые двери. Мурзик в наше отсутствие запросто, буквально одной лапой, справлялся с холодильником, доставал оттуда все, что его привлекало, и устраивал пир с другими обитателями жилища – двумя собаками. По этой причине на вкусный дом пришлось соорудить задвижку.
Потом к нам (опять же – совершенно спонтанно) попало еще одно божье создание, самый настоящий пасхальный подарок, так как случилось всё на Пасху. Вроде как «сходили погулять до магазина за всякой всячиной». Нагуляли, в том числе, одну из всячин – заморыша с огромными глазами на полморды. Какие ассоциации крутились в голове у дочери при выборе имени для очередного котика – не знаю, но он был наречен Борщём. Я после этого стала чаще готовить одноименное блюдо, резонно рассудив, что у дочки оно любимое. Однако не угадала. Борщ-кот и борщ-еда – разные понятия. Но по понятиям у нас дочь специалист. С нее и спрос.
Борщ был уличным пацаном, неприхотливым в еде и благодарным всем подряд. Любимым лакомством кота являлся обыкновенный хлеб и прочие хлебобулочные изделия. Они у нас обычно хранились в шкафчике на кухне. На него пришлось навесить замок, так как старый кот Мурзик, завязывая знакомство, хозяйским жестом показал вновь прибывшему, что и как нужно делать, чтобы получить желаемое.
С появлением последнего кота хозяйственный магазин тоже пришлось посетить, задвижек или замков требовала папина тумбочка, интерес к которой у Шухера не ослабевает до сих пор.
– Шухер! Ты же кот, а не обезьяна. И не строй из себя дебила. Я все равно не поверю. – Слышу, как дочь ведет разъяснительную работу в ванной. – Слезай, прошу тебя, а то свалишься ненароком.
Мне даже не надо к ним заглядывать, потому что знаю – Шухер болтается на бельевых веревках. Наш кото-макака обожает ванную. Он целыми днями перебирает многочисленные пузырьки и бутылочки, играет с пробкой, сражается с веревками, покоряет их и приручает. Они – его ветряные мельницы, его Эльбрусы и Джомолумгмы. Шухер умудряется не только висеть на веревках, он освоил канатоходство, придумал свой собственный способ комфортабельного времяпровождения наверху. Кот ложится поперек веревок мордой к выходу и презрительно наблюдает за зрительницей – собакой, которой такой аттракцион не очень нравится, видимо, из зависти, она добросовестно дежурит в партере – а вдруг артист свалится. Вот тогда-то можно будет отвести душу и вдоволь налаяться.
Как ни странно, падает Шухер часто. Бьется обо все подряд еще чаще. Толку никакого. Не собачка Павлова – явно. Рефлекс упорно не вырабатывается. То ли у него в мозгу отключены рецепторы, отвечающие за страх и память, то ли он у нас просто отчаянный парень.
Каждый раз, идя домой, я не знаю что меня ожидает. Шуха любит пошарить на полке с инструментами. По кухне бывают разбросаны гвозди, молоток, один раз я обнаружила дрель. Чаще других инструментов кот достает пассатижи. Чем они его прельщают – непонятно. Возможно, это связано с маниакальными наклонностями Шухера, или прошлые жизни тяготеют над его настоящей сущностью. Невольно задумаешься: вдруг кот когда-то был инквизитором. Во всяком случае, насекомым от кота деться некуда. Тут как-то муха в квартиру залетела. Можете себе представить летающего кота? Нет? А я видела собственными глазами. Соответственно, все, что было на пути порхающего усатого, падало, падало и падало. Пришлось мне подключиться и выгнать муху на балкон. Однако через полчаса я наблюдала картину: трое моих хвостатых питомцев дружно созерцали что-то на полу. Вы правильно предположили. Это была муха. Дохлая.
Наряду с отчаянностью и хулиганистыми манерами младшенький – нежнейшее существо на свете, любитель бесконечных сопливых поцелуев и животикопоглаживания. И если Борщик – кот гнездовой, успокоительно действующий на нервную систему, то про Шухера можно сказать одним словом – тусовщик. Где все – там и он. Как репей, будет приставать, пока его не выгонишь из комнаты и не закроешь дверь. Одно хорошо: орёт Шуха тихо. Но очень часто.
Сейчас у Шухера новое увлечение: он вообразил себя героем «Маленького Принца» Антуана Экзюпери и теперь печется о своем друге – плюшевой мышке. Дружок уже давно без глаз, без лап и вообще без каких-либо опознавательных признаков по причине пылкой любви со стороны кота. Дочь раз пятнадцать делала мыше трансплантацию органов, чаще хвоста, но неприглядный вид друга никак не влияет на трогательное, почти отеческое отношение к нему Шухи. Он терпеливо кормит мышу, засовывая его целиком в миску с сухим кормом, поит его водой, после чего бедное животное долго сохнет на батарее. На днях Шуха приучал друга к лотку. Сначала на собственном примере показал мыше, куда и как надо правильно выкладывать ровные колбаски отходов жизнедеятельности. Потом тыкнул дружка предполагаемым носом в эти самые колбаски (ох уж, наши уроки за оставленные в неположенном месте метки! значит, с памятью у него всё же порядок?). Сверху водрузил горку из полрулона туалетной бумаги и увенчал композицию освежителем воздуха. Вот так!
Волей-неволей станешь чаще читать вслух классиков. И перестанешь сомневаться в том, что коты умеют думать. Умеют, еще как умеют. Я точно знаю.
И не говорите мне, что у котов нет интеллекта.