Отвращение

                Аркадию Бабченко в благодарность за наглядный ответ на мой вопрос
     Я копался в запыленных манускриптах, если верить покойному Кристоферу Ли, написанных рукой Бога, с трудом продираясь через многоумие и словоохотливость переписчиков, неизвестных монахов, что в перерывах между оргиями трудились на ниве просвящения, столь дорогого обезумевшему от радостей долгого пути сифилитику Радищеву, не за хер отмотавшему срок и выпущенному на волю волей тирана. Тавтологические и казуистические изыски софистов приводили меня в трепет, легкой изморосью подымавшуюся из основания члена, из моих раздувшихся яиц, переполненных густой спермой желания и ожидания грандиозного зрелища снятия печатей, клеймения раскаленным тавром мусульманских проповедников и милосердных белых собратьев, вспомнивших заветы Христа и отдавших свою землю на поругание во имя благих намерений, с неизбежностью влекущих всех нас в ад.
     - Время пробы.
     Голос юродивого сотряс стены, вшивое рубище раздулось парусом Васко да Гамы, роняя на пол щедрую дань в виде гнид, блох и мандавошек, божьих тварей, по буддистским заветам и необъяснимому милосердию новых звонарей, сыновей Иоанна Грозного, сохраняемых со всем тщанием бережно холимого наследства господина Герцена и нежного друга его Огарева. Я помнил из давно прочитанного, что пробой называли со времен стрелецкого войска отведывание пищи, но вот кем и зачем - это я забыл, как обычно, как привычно забывал все бывшее и несбывшееся, когда-то кружившее головы и ломавшее истлевшие копья общественных дискуссий, взаимных предательств в процессе бессмысленного бега по пересеченной местности проклятой от веку землицы, проклятой самим создателем, ненаучной аномалии, курским магнитом притянувшей к себе всю глупость мира, сосредоточившей ее в многочисленных головах упорно самовоспроизводящихся приматов, гордых чем-то потусторонним, чем-то вызывающим рвоту, извечную тошноту, своей закольцованностью и незыблемостью.
     Стылый морок, извиваясь холодными щупальцами, уползал во мрак преисподней, отпуская мою душу, даруя краткий миг иллюзорного самообмана, наивной надеждой озаряя спешно разжигаемые костры новой инквизиции под черным знаменем джихада, что сметет этот мир за горизонт, как сор, как недогнившую падаль, разлагающуюся вот уже семьдесят лет, с того проклятого весеннего дня, положившего конец и предел какому-то бы ни было будущему, повергнувшего изумленную вселенную под грязные ноги бородатого кочевника, вроде, такого же, как и все остальные, но это лишь казалось. Сама суть существования подобной формы жизни не мыслила себя без уничтожения, привычного и обычного за многие эоны бытия, минувшие со дня сотворения из праха и говна первого человека, оправдываемого верой отцов, заветом богов, цветом кожи и еще не вытекших глаз, слезящихся предсмертной слезой, сочащихся гноем и сукровицей, единством почвы и крови, почвы и крови, вечных почвы и крови.