Манос

«МАНОС»

В последнее время я стал редким гостем в своем гаражном кооперативе. Автомобиль был продан — срочно понадобились деньги, да и ржаветь он стал не по дням, а по часам. Паучки ржавчины так и норовили перелезть с днища на гладкую, окрашенную в бежевый цвет верхнюю часть поверхности кузова, то здесь, то там пузыря ее рыжими разводами. Схалтурил товарищ, который готовил машину к покраске. Однако я на него не обижаюсь — новые хозяева забрали авто, невзирая ни на «паучки», ни на другие мелкие недостатки.
Когда становишься только пешеходом или пассажиром, гараж постепенно превращается в склад. У меня такая же беда. Если что-то нужно, идешь в гараж и переворачиваешь там все вверх дном, чтобы найти необходимую тебе вещь. Вот и вчера искал дома сверла, потом вспомнил — еще весной отвез их в гараж вместе со скопившейся на балконе ненужной домашней утварью.
Прохожу по гаражному ряду гляжу: мужики сгрудились у старенького, обшарпанного «Москвича-408».
«Повылезали «подснежники» на свет Божий! Весна пришла!» — подумал я, глядя на автолюбителей и их технику. Громкий мужской хохот разносил по округе легкий ветерок. На шум подошло еще человек восемь. Я тоже остановился поздороваться со знакомыми, а заодно и узнать, с чего это так заливаются взрослые дядьки.
Объектом для шуток стал невысокий мужичок средних лет, с круглыми глазками на таком же круглом розовощеком лице. Порфирьевич, как обычно его называли знакомые, давно был выведен из душевного равновесия и с нескрываемыми раздражением и злостью огрызался на колкие реплики собравшихся. Кто-то нарочито хаял автомобиль, другие — самого хозяина и его навыки вождения. Досталось даже тестю и теще Порфирьевича, подарившим ему лет десять назад этот самый злосчастный «Москвич».
— Правда, Порфирьевич, что твой тесть на этом чуде технической мысли самого товарища Сталина по нашему городу раскатывал? — язвил лысоватый мужчина в вылинявшей на солнце некогда красной майке.
Однако Порфирьевич не ответил и только отвернулся от него в другую сторону. Тогда долговязый и худой, похожий на соломину, дядька, державший за руль велосипед, снял с колоши штанов деревянную бельевую прищепку и пояснил:
— Это не тесть товарища Сталина раскатывал, а теща Порфирьевича возила показать вождю нашу «Гореваху»!
— Это та рощица, куда дамочек на рандеву вывозят? — поинтересовался молодой парень.
— Она и есть, только тебе ехать туда еще рановато будет! — засмеялся Соломина.
— Теперь понятно, почему сын Порфирьевича Федька так на вождя похож! — поддержал кто-то шутку.
— Сталин здеся вовсе не при делах! — пытался перекричать смех чей-то голос. — Порфирьевич когда-то шабашников из Грузии к себе на постой брал, те днем стругали бревна на сруб, а ночью — Федьку!
— Э! Э-э-э! Э! Тьфу на тебя, конодка дубовая! — выругался в ответ Порфирьевич.
Когда я подошел и стал здороваться со всеми за руку, Порфирьевич руки мне не подал. Он, грозно раздувая щеки с нездоровым румянцем, окинул меня колючим взглядом и даже, как показалось, что-то нечленораздельное буркнул вроде как:
— Пнинесла ненегкая еще одного «бонтонога» на мою гонову!
— Спроси у него что-нибудь! — эмоционально шепнул мне на ухо давнишний знакомый Андреич, который вот уже второй год донимал меня предложением продать или обменяться с ним гаражами.
— Что спросить? — не понял я просьбы.
— Что хочешь, лишь бы вызвать его на разговор. Про машину расспроси… Кстати! Ты же охотник, об открытии охоты, например, поинтересуйся. Я Порфирьевичу давно говорил, чтобы не кипятился и не обращал на кривляк никакого внимания. Пусть сейчас перепсихует малехо, может, это за науку ему сойдет.
— Как ваш агрегат бегает? — с бухты-барахты задал я вопрос.
— Агнегат как агнегат. Всякое бывает… — словно чувствуя подвох, настороженно ответил Порфирьевич и вдруг похвастал: — Газ тонько немного пнижму — сотню бежит негонько!
Порфирьевич проговорил все это настолько смешно, что я отвернулся, чтобы не расхохотаться. Только сейчас я понял, почему все хотят разговорить этого человека — просто уж очень веселый у него был говорок.
— Так уже и легенько?! — уцепился за его слова Андреич.
— Не венишь? Можем и пновенить, тонько бензина у меня нетушки, все тесть вчена выкатан.
— У тебя все как обычно: не понос, так золотуха! — упрекнул своего приятеля Андреич. — Как тесть вчера мог ездить на машине, если ты говорил, что карбюратор не работает?
— Все-то тебе интенесно! Сныхан, что нюбопытной Ванване нос отонвани! Снишком часто не туда сована, вот и поднезани его чуток! Починини мы вчена канбюнатон! Ясно тебе, унод Петна Веникого?!
— С карбюратором вроде бы все ясно, вот только бензин куда подевался?..
— С тестем и карбюратором на троих по капле сообразили! — перебил Андреича Соломина.
— У моего отца, между прочим, был «Москвич-410» — два ведущих моста! — попытался я успокоить и расположить Порфирьевича к себе, когда накал смеха понемногу спал.
— Вездеход, нужно понимать?! — не то констатировал факт, не то переспросил Соломина.
— Тут человек про вездеход с двумя ведущими мостами говорил, — начал новую шутку мужчина в выгоревшей майке. — Эки дела! Вот у Порфирьевича дома мосты так мосты имеются: стоит только взглянуть на его жену с тещей! Они у Порфирьевича замест двигателя будут! Раз видел, как толкали его машину — думал, они вот-вот поднимут колымагу и, как пушинку, понесут!
— Что ты пнотив моей насточки имеешь? — обиженно возмутился Порфирьевич. — Нучше на свой «Запоножец» гнянь! Спенеди в багажнике на сономе куны яйца уже несут!
Все засмеялись, а мужчина в выгоревшей майке скоренько ретировался в свой гараж.
— Что, съел?! Куда драпаешь?! — крикнул ему вдогонку Андреич. — Получил по ушам, главный куровод Советского Союза?!
— Тоже мне куревода нашли! — донесся обиженный голос из гаража. — Сколько раз вам можно объяснять? Говорю, жена наседку временно на яйца посадила!..
Всплеск хохота по громкости превзошел все предыдущие. От души впервые смеялся и Порфирьевич.
— Вы, мне сказали, что на охоте были? — спросил его я.
— Ай! — махнул рукой он. — Бын на откнытии. Охота, вам доножу, она пуще невони…
— Ну-ну! В этом месте давай чуть поподробнее! — попросил Андреич.
— Что там насказывать! Утнечком пноснунись на зоньке… С вечена еще на пнуды заехани. Вышни из панатки, дождик накнапывает. Гнежу! Нетят!.. Княквы!.. Бнасаюсь, бнатва, в панатку, бену нужье, пницениваюсь и стненяю! Тнах-тнах — мимо! Пенезанединся — стненяю ещё наз! Тни утки двумя выстненами снес, как на стенде в тине! Пока снова пенезанядинся, княквы унетени своей доногой.
— Так прямехонько сели в твой «Москвич» и погнали по ухабам?! — поддел рассказчика Соломина.
— Нет, у тебя веносипед одонжини! — спокойным голосом ответил Порфирьевич. —– Навенно, недавно веннуни, наз в нуках его денжишь?!
— Правильно! — заходясь от хохота, выпалил Андреич. — Так и надо недотепе, пусть не перебивает, когда Порфирьевич рассказывает.
— А где же твои утки? Сожрал небось?! — не сдавался Соломина — То-то, я гляжу, из-под штанин перья торчат!
— Где? — оглядывая себя, повелся Порфирьевич.
— Там, за горизонтом! — весело сказал Андреич. — Вчера рассказывал, что две утки сбил, позавчера — одну. Количество сбитых уток растет прямо с геометрической прогрессией!
— Когда это я тебе, Анднеич, такое говонин? Пнидумаешь тоже!
— Так, а где утки? Поясни мне, наконец, бестолковому, куда твои «княквы» подевались? Шурпы не пробовал, на жаркое тоже никто не приглашал…
— Я же тебе насказыван, что утки в кнапиву упани.
— Упали и упали. Чего, спрашивается, не забрал?
— Забенешь тут, печется, однако, зновнедная!
— А больше не ездил? — поинтересовался кто-то.
— Патнонов нет… — с грустью вздохнул охотник. — Тогда на откнытии все и настненян.
— Могу продать! — предложил рыжеватый мужик в голубой майке. — Свою «ижевку» я еще в прошлом году продал, а патроны остались… Дорого не возьму. Ты где живешь?
— На Ненина…
Рыжий дядька старательно записал адрес на клочке грязной газеты.
— Как звать-величать? — уточнил он.
— Моноз моя фаминия.
— Ма-нос, — приговаривая вслух, выводил каракули дядька.
— Нет! — остановил его Порфирьевич. — Я не Манос, а Мо-ноз!
— Так я и записал: «Ма-нос»! Не пойму, что ты еще хочешь?
— Моноз… Моноз я!
— А я что, не так понял?!
— Ты не так написан! Напиши вместо Манос — Мо-ноз! Внубаешься?!
— Не внубаюсь! — открыто засмеялся дядька.
Порфирьевич вконец разозлился. Лицо побагровело, губы нервно подрагивали. Сжимая кулаки, мужчина, казалось, вот-вот бросится драться на своего обидчика.
— Ты, свинья, мано того, что мою фаминию непнавинно записан, так еще и пенекнивниваешь!
— Сам ты свинья! Тоже мне учитель Манос выискался!
— Моноз!.. Моноз я! — попытался все еще как-то объясниться Порфирьевич. — Я буквы «н» и «н» не выгованиваю!
— Как не выговариваешь, если выговариваешь! Я же не глухой! — «включив дурня», рыжеватый дядька явно насмехался над дефектом речи Порфирьевича. Он громко загоготал, облокачиваясь на капот автомобиля.
— Отойди от моего «Москвича», хнен монжовый! — угрожающе зашипел на него донельзя разозленный Порфирьевич.
Все собравшиеся даже расступились, а дядька продолжал нахально лыбиться:
— А что я? Я ничего!
— Отойди говоню, не то коном пенекнещу! Вон ном в угну нежит!
Мужчины тоже не выдержали и рассмеялись. Только Андреич, хотя и сам не скрывал улыбки, попытался успокоить Порфирьевича:
— Да брось ты, Порф, гневиться! Все, даже дети, знают, что на дураков и больных не обижаются.
Рыжий дядька ушел.
— Пошни все отсюда! Зубосканы! — не унимался Порфирьевич, уже крича на нас.
— Порф, успокойся, — обняв приятеля за плечи, говорил ему Андреич.
— А чего они с меня смеются?
— Так они же не со зла. Смешно говоришь, вот и смеются. Разве нельзя смеяться, когда смешно? И ты смейся с ними! Сколько раз тебе говорил. Когда злишься и психуешь, они еще больше стараются тебя раззадорить.
— Надно, Анднеич, пноехани.
— Вот это другое дело. Слышу голос мужчины!
— Хватит. Пенестань. Будешь тепень и ты меня еще нечить.
— Я?..
— Ты-ты. Мне, Анднеич, пона домой собинаться. Жена на обед ожидает. Хочешь, пошни ко мне. Мания будет нада.
— Спасибо, Порфирьевич. Сын на побывку из армии приехал. Десять дней всего пробудет.
— Пниходи с сыном… Никонаевну свою тоже не забудь.
— Хорошо, я тебе позвоню.
— Договонинись! — пожимая Андреичу руку, сказал Порфирьевич. Затем обратился к нам: — Всем пока! Анавиденчик! — сказал он и скрылся в гараже.
— Так что? — беря меня под руку, спросил Андреич. — Продашь мне свой гараж али меняться будем?
— Пока нет. Думаю.
— Думай-думай, атаман, думу думную! Только не долго!..
Гараж Андреичу я так и не продал. Недавно он купил его у Порфирьевича… в нагрузку с «Москвичом». Порфирьевич приобрел себе «Жигули» и построил новый гараж на территории огорода своего родственника. А мужики из кооператива, когда собираются вместе, частенько вспоминают Порфирьевича добрыми словами и улыбкой.

3 мая 2006г., Минск