Дайте мне слово

     - Все в сборе? Никто не опаздывает?
     - Вроде, все, - откликнулось сразу несколько инструментов.
     - А ноты?
     - Куда мы денемся? Где лежат произведения в папках, там и мы. Если инструменты могут куда-то уйти, то папки с нами всегда на месте.
     - Приступаем!
     - В прошлый раз мы с вами разучивали вальс, с которым до этого  поработали ноты.  Мне кажется, он получился: насыщен красивыми мелодиями, богатыми красками, без лишней суеты, люди слушали с удовольствием.
     - Да и дирижёр остался доволен, - включилась Труба. - Если что ему не нравится, сразу на его лице появляются брезгливые морщинки.
     - Честно признаться,  мы, ноты, не знаем, как этот вальс будет звучать с другими оркестрами: народными, камерными,  симфоническими или эстрадными,– вмешалась нотка СИ-бемоль тоненьким писклявым голосом, - но почему-то уверена, что  вальс всем понравится и посчитают за честь принять его в репертуары оркестров.
     - Конечно, исполненный военным оркестром, да ещё в парке, который был заполнен отдыхающими, звучал бесподобно, - сказал Фагот.
     - Тебе, наверное, виднее, но мы тоже чувствовали себя великолепно, блаженствовали от удовольствия, - заулыбались несколько инструментов.
     - Что касается вас, нот, может, вы уверены и спокойны за вальс, за качество написания, - сказал Гобой, - а мы перед выступлением чуть-чуть волновались. Валторна несколько раз ошибалась, заставила нас нервничать, как  перед боем. Да и дорогой наш Фагот вёл себя некорректно, зазнался, пошёл “не в ту степь”.
     - Бывает, - сказали Скрипки, - на репетициях дирижёр иногда несдержан, употребляет грубые высказывания, даже некоторых из нас он обижает до слёз. Это кухня. Здесь рождаются “здоровые мысли”.
     - Может, хватит об этом, сколько можно мусолить  одно и тоже! - не выдержала Валторна. - Давайте подумаем, что разучивать дальше. Кто хочет предложить тему для дискуссии?
     - Я подслушала беседу композитора с дирижёром, - тихо прошептала Виолончель, - так ему дирижёр сказал, что  при написании нового произведения надо обратить внимание на некоторые шероховатости гармонии, нежелательно, говорит он, перенасыщать мелодию триолями, это искажает её лаконичность.
     - Он себя подстраховывает, - улыбнулась Флейта. - Триоли сложнее исполнять. Конечно, легче без них, но они увеличивают ювелирность произведения.
     - Мы согласны с тобой: чем сложнее произведение, тем оно интересней, - закончили скрипки и альты.
     - Что-то долго ты смотришься в зеркальце, разглядываешь новую морщинку?
Хозяйка скрипки застыдилась:
     - Да нет, Гобойчик, просто соринка в глаз попала.
     - Я давно заметила, как ты стала обращать внимание на моего любимца, владельца Гобоя, - присоединилась к разговору вторая Скрипка. - Чувствуется, ты неравнодушна к нему. Конечно, он молод, красив, только что закончил консерваторию, кровь у него горячая, играет. Ты тоже на высоте: модница, красавица, чем ему не пара.
     - К хозяйке Скрипки украдкой явилась любовь и обожгла её, разве это плохо?
     - Кто против? Высокие чувства не проходят даром, след остаётся на всю жизнь.
     - А я думаю: почему моя подружка так часто смотрится в своё зеркальце, - заметила третья Скрипка, - а оказывается, вот что: она  рассматривает молодого человека, хозяина Гобоя, через зеркальце.
     - Да ладно вам, стоит немножко отклониться от суеты, полюбезничать, тут же шептание, сплетни, видите, как она покраснела?
     - Это у женщин в крови, этого у них не отнять - на вид они мирные, хорошие, но бывают “настырными” в избытке, вставляют такие “незатёртые” словечки, что могут нас, мужиков, вогнать в краску, когда захотят, - сказал Тромбон Фаготу.
     - Она любуется зеркальцем, наверное, только что купила его, - продолжила насмешничать Валторна.
     - У меня, девочки, оно одно. Зачем бы я имела два? Как ни смотри на них, лицо всё равно не меняется. Если бы отражение в каждом зеркальце менялось, было разное, то и разговоров на эту тему небыло бы.
     - Действительно, каждый выбирал себе зеркало по своему желанию: для театра – одно - красивое, подкрашенное, для делового разговора с начальством – более важное, строгое, а для сплетен – не имеет значения какое, свободное.
     - Сегодня будем разбирать партитуру Моцарта, сороковую соль-минорную симфонию, - сказал директор оркестра, - предстоят гастроли в Японию.
     - Вольфганг Амадей. Частенько мы играем его произведения, где только с ним не выступали, в каких странах не были!
     - Да, Фагот, люди любят его произведения за красоту мелодий, их лаконичность.
     - Дирижировать будет Владимир Спиваков, - напомнил директор.
     - Частенько приходится этому дирижёру репетировать с нами, - задумчиво произнесла Флейта.
     Помолчав, продолжила:
     - Забавные истории о Спивакове поведала нам его Скрипка.
Услышав его имя, Скрипка подошла.
     - Да вот и она, - сказала Флейта. – Ты можешь повторить, Скрипочка,  что ты нам рассказывала о своём хозяине.
     - Могу.
     - Давай, не стесняйся.
     - Володя в детстве был хилым мальчиком, - начала она с ходу свой рассказ. - Над ним драчливые ребята просто издевались, не давали ему проходу. Частенько ломали его скрипку, а сколько он от них получал тумаков! Из-за драк Спивакова несколько раз исключали из школы. Чтобы уметь постоять за себя, он начал заниматься боксом. Потом, почувствовав на себе силу Володи, все его обидчики отстали от него. В дальнейшем бокс его выручал много раз. Однажды, уже в зрелом возрасте, музыкант поколотил пьяного хулигана на борту самолёта из Буэнос-Айреса в Рио-де-Женейро. Чуть позже он с женой ночью возвращались из парижской квартиры Ростроповича и Вишневской к себе в отель, и  вдруг на них напали два здоровенных араба и негр.  Грабители сбили с ног Спивакова. Но он не растерялся, вывернулся и раскидал всех троих. После этого он два месяца ходил в корсете, так как у него были повреждены рёбра.
     - Забавно, очень даже забавно, - произнёс Контрабас. - Я, например, ничего об этом не знаю. Так часто меняются дирижеры, что знать о каждом просто нет возможности.
     - Зато ты отличаешься в другом, - напомнила Флейта, - слишком много позволяешь глотать папиросный дым своему парню, не заботишься о его здоровье.
     - Да у нас в оркестре половина курящих, разве они нас, инструментов, послушают?
     - Ладно. Пока репетиция не началась, - сказал Контрабас, - чуточку отвлечёмся, вспомним Моцарта, его забавные истории.
     - Давай, Скрипка, ты у нас хорошо его знаешь, любимица, сопровождаешь всюду, расскажи о нём.
     - Почему же я? Его хорошо знают и Клавесин и Фортепиано. Они-то точно с ним постоянно были, не отходили от него ни на час.
     - Не отлынивай, Скрипочка, мы же тебя очень хорошо изучили, всегда стараешься быть в стороне, прячешься за другие спины.
     - Ладно уж, вы не так далеко и от меня ушли, если покопаться.
     - Это случилось ещё в детстве Моцарта. После выступления в императорском дворце, - стала рассказывать Скрипка, - юная эрцгерцогиня Мария-Антуанетта решила показать ему своё роскошное жильё. В одном из залов мальчик поскользнулся на паркете и упал. Эрцгерцогиня помогла ему подняться.
     - Вы так добры ко мне… - сказал юный музыкант, - пожалуй, я на вас женюсь.
     Мария Антуанетта рассказала об этом своей матери. Императрица с улыбкой спросила маленького “жениха”:
     - Почему ты хочешь жениться на её высочестве?
     - Из благодарности,  - ответил Моцарт.
     - А вот ещё забавный случай, - продолжала Скрипка:
     - Как-то раз, когда семилетний Моцарт давал концерты во Франфкурте-на-Майне, после выступления к нему подошёл мальчик лет четырнадцати.
     - Ты так замечательно играешь! – сказал он юному музыканту. – Мне никогда так не научиться…
     - Да что ты! – удивился маленький Вольфганг. – Это ведь так просто. А ты не пробовал писать ноты? Ну, записывать мелодии, которые приходят тебе в голову…
     - Не знаю… мне в голову приходят только стихи…
     - Вот это да! – восхитился малыш. – Наверно, писать стихи очень трудно?
     - Да нет, совсем легко. Ты попробуй…
     Собеседником Моцарта был юный Гёте.
     - Вам не надоело меня слушать?
     - Да что ты, разве могут надоесть редкие и забавные истории о Моцарте и Гёте? Здорово! Может, расскажешь что-нибудь ещё?
     - Тогда слушайте дальше:
     - Композиторы Вольфганг Моцарт и Жорж Бизе чем-то похожи друг на друга. С детства у них были триумфальные концертные выступления. Жаль, что покинули этот бренный мир рано: один ушёл в тридцать пять лет, другой – в тридцать шесть.
     - А какая незабываемая увертюра Бизе к опере “Кармен”, пальчики оближешь! - вслух подумала вторая Скрипка.– Извини, Сестрёнка, что прервала твою мысль.
     - Ничего, пустяк. Продолжаю:
     - Однажды некий высокопоставленный зальцбургский сановник решил побеседовать с юным Моцартом, который к тому времени уже приобрёл мировую славу. Но как обратиться к мальчику? Сказать Моцарту “ты” – неудобно: слишком велика его слава, а сказать “вы” – слишком много чести для мальчика…
 После долгих размышлений этот господин наконец нашёл удобную, как ему показалось, форму обращения к юной знаменитости.
     - Мы были во Франции и Англии? Мы имели большой успех? – спросил сановник.
     - Я-то там бывал, сударь. Но вот вас я, признаться, нигде, кроме Зальцбурга, не встречал! – ответил ему простодушный Вольфганг.
     - Я слыхала, что Моцарт написал пьесу, где при игре был задействован и нос, - заговорила Труба.
     - Это он подшутил над Сальери. Сказал ему, что написал такую вещицу для клавира, которую не сможет исполнить ни один человек в мире, кроме… него! – сообщил он приятелю.
     Посмотрев ноты, Сальери воскликнул:
     - Увы, Моцарт, ты тоже не сумеешь сыграть это. Ведь тут обе руки должны исполнять труднейшие пассажи, причём на противоположных концах клавиатуры! И именно в этот момент необходимо взять несколько нот посереди клавиатуры! Даже если играть ещё ногой, всё равно исполнить написанное не удаётся:  слишком быстрый темп…
     Моцарт, весьма довольный, рассмеялся, сел за клавир и… исполнил пьесу в точности так, как она была написана. А сложный аккорд посередине клавиатуры он взял… носом!
     - Вот это да! – удивились инструменты, - такого, чтобы автор играл носом, наблюдать не приходилось. Можно, конечно, видеть, когда играют в четыре, можно допустить и в шесть, пусть даже в восемь рук, а тут при игре задействован нос!..
     - Если быстрый темп пьесы, то с какой же скоростью маэстро сыграл это своим носом, как же его нос выдержал, не сломался? - засомневалась Виолончель,
     - Видимо, сумел, - рассмеялась Валторна.
     - Зарабатывая вполне приличные гонорары, Моцарт, тем не менее, вечно вынужден был занимать деньги, - открыл секрет Клавесин. Получив за выступление на концерте тысячу гульденов (сумму баснословную!), он уже через две недели сидел без денег. Аристократический приятель Вольфганга, у которого тот попытался занять, с удивлением заметил:
     - У тебя нет ни замка, ни конюшни, ни дорогостоящей любовницы, ни кучи детей, куда же ты деваешь деньги, мой дорогой?
     - Но у меня есть жена Констанция! – весело напомнил Моцарт. – Она мой замок, мой табун породистых лошадей, моя любовница и моя куча детей…
     - Получив деньги, сразу тратить их, не оставляя на потом, на чёрный день, - это же безрассудно! - сказала Флейта.
     - А был ещё такой случай, - заговорило Фортепиано:
     - Один из завистников Гайдна как-то в разговоре с Моцартом с пренебрежением сказал о музыке Гайдна:
     - Я бы так никогда не написал.
     - Я тоже, - живо отозвался Моцарт, - и знаете почему? Потому, что ни вам, ни мне никогда не пришли бы в голову эти прелестные мелодии.
     - Хорошо сказал о музыке сам Йозеф Гайдн, - добавил Фагот:
     “ Найдите хорошую мелодию – и ваша композиция, какова бы она ни была, будет прекрасной и непременно понравится, - посоветовал композитор, - это душа музыки, это жизнь, смысл, сущность композиции. Можно найти самые редкостные и искусные аккорды, но без мелодии они ничто”.
     - Скажи, Флейта, почему у Гайдна Симфонию № 102 си-бемоль мажор называют “чудом”? - спросила Виолончель.
     - А ты разве не знаешь? Об этом долго говорили, случай-то такой неординарный, необычный, запоминается.
     - Нет, недовелось слышать.
     - На премьере этой симфонии, - стала рассказывать Флейта, - как только умолкли ее последние звуки, все зрители устремились в переднюю часть зала, чтобы высказать своё восхищение композитору. В этот момент с потолка сорвалась огромная люстра и упала как раз на то место, где совсем недавно сидела публика. То, что никто не пострадал, было чудом. Представляете, как испугался Гайдн. Он был на гране срыва. Это был единственный случай, который привёл его в шоковое состояние.
     - Вообще Гайдн любил шутить, - сказали Скрипки, - при каждом удобном случае давал повод посмеяться. Вот что рассказала одна из них о шутке Гайдна:
     - Уставшие от долгой разлуки со своими семьями, музыканты оркестра обратились к Гайдну с просьбой донести до князя их желание повидаться с родными, и маэстро придумал хитрый способ поведать об их тревоге – на этот раз при помощи музыкальной шутки. В Симфонии № 45 завершающая часть заканчивается в тональности до-диез мажор вместо ожидаемого фа-диез мажор (это создаёт неустойчивость и напряжение, требующее разрешения). В этом месте Гайдн вставляет Adagio, чтобы передать своему патрону настроение музыкантов. Оркестровка оригинальна: инструменты замолкают один за другим, и каждый музыкант, закончив партию, гасит свечу у своего пюпитра, собирает ноты и тихо уходит. В конце концов, в тишине зала остаются играть только две скрипки. К счастью, нисколько не разозлившись, князь понял намёк: музыканты хотят уехать в отпуск. На следующий день он приказал всем готовиться к немедленному отъезду в Вену, где остались семьи большинства его слуг. А Симфония № 45 с тех пор так и называется – “Прощальная”.
После рассказа Скрипки на минуту воцарилось молчание.
     - Интересно получается, - нарушив тишину, заговорила нота МИ, - когда автор подготовит партитуру к исполнению, всем инструментам ясно, как и что играть, где вступать, а вот как приходится нам, нотам, себя чувствовать при записи партитуры, это какой-то  кошмар. Композитор тусует нас как карты: напишет, не понравится - вычёркивает, бросает листы с нами в корзину, напишет и снова в корзину, пока его мысль не созреет, не примет нужную форму.
     - Да, подружка, никто о нас не заботится, не жалеет нас, - пожаловалась нота РЕ.
     - А что вы плачете, горюете? Без вас и музыки не будет, выходит, имеете большую силу, даже, пожалуй, главную, - успокоила их Флейта.
     - Вы, инструменты, думаете, что мы, ноты, как пушинки или бабочки? Когда захотели – взлетели, куда захотели – сели. Например, решили сами закрепиться на линейках или между ними, не тут-то было. Сам композитор решает, куда нас направить. Попробуй его ослушаться, сразу тебя выбросит в корзину вместе с линейками.
     - Да, вы ноты безликие, одно только название, никто вас не погладит, не приголубит, не пожалеет. Только вами распоряжаются, не спрашивают вашего мнения. Это плохо, когда нет своего хозяина. Единственная ваша защита и величие – каждая нотка - она имеет свою длительность, которая при исполнении играет решающую роль.
      – Действительно, мы в этом убедились, - вмешалась нота РЕ-диез мажор. - Однажды композитор начал писать Фокстрот, а когда стал менять тональность, увлёкся, вошёл в азарт и, не замечая, перешёл в другую сферу - в Танго.
     - Он, видимо, искал хорошую мелодию, пытался копаться в своих фантазиях, но что получилось, сами видите.
     - Такие осколочные мелодии, фрагменты, автор держит у себя в голове - на всякий случай,  и в нужный момент пускает их в дело. Поэтому и рождаются шедевры.
     - Бывает, композитор пишет увлечённо, с огоньком; проходит время, и этот шедевр пропадает, тускнеет, теряет свежесть, вот и летят листы с нами, нотами, в корзину, время потеряно.
     - Ничего не сделаешь, дорогая нотка МИ, - сказала Флейта, - хорошее произведение рождается в муках.
     Наконец, появился Спиваков. Оглядев весь оркестр, встал за пульт. Все стихли.
     - Разберём первую часть произведения.
     При взмахе дирижёрской палочки оркестр ожил. Зал наполнился музыкой. Недоиграв фрагмент симфонии, дирижёр остановил оркестр.
     - Первые скрипки, будьте внимательнее, в прошлый раз мы с вами потеряли много времени. О чём вы думаете? Из-за вас оркестр пришлось несколько раз останавливать.
     - Кларнет, сколько раз тебе приходится повторять? Ты что не можешь отличить бемоля от диеза? Ты же портишь строй оркестра. - Начнём с пятого такта.
     Все инструменты увлеклись игрой, но искоса следили за дирижёрской палочкой, чтоб не отстать или не выскочить вперед.
     - Стоп! Вы что, литавры? В этом месте должны быть тише воды, ниже травы.
     - Давайте прогоним весь отрывок сначала, а нюансы будем рассматривать потом, - предложила виолончель.
     - Сначала так сначала, я непротив, - согласился дирижёр, открывая первую страницу партитуры. - Вы должны слышать динамику звучания оркестра, его ритм и дыхание. Поднять его дух на высокий эмоциональный уровень. Душа музыки  - в мелодии.


                2


     - Гастроли - это хорошо, особенно молодым, - подумала вслух  Виолончель, - с радостью и с удовольствием побываешь во многих странах мира, узнаешь жизнь этих людей. Ты в Токио первый раз?
     - Да, - признался Альт.
     - У тебя всё впереди.
     - Когда знаешь, что предстоят гастроли за границей, - сказал Альт, -  начинаешь чувствовать прилив гордости за нашу страну, за свой народ и ощущаешь ответственность.
     - Да, это так.
     Помолчав, Виолончель продолжила:
     - В исполнении произведений в основном главенствуют три больших кита: Моцарт, Бетховен и Чайковский.
     - Часто также играют и других маститых авторов,  например, Вивальди, Глинку, Рахманинова, Россини, - подключился к разговору  Кларнет. - А Штраус со своими вальсами… Изумительные мелодии!
     - А какие бывают интересные моменты в жизни этих людей, просто удивляешься! - сказала Виолончель. - Обычно такие непредсказуемые случаи скрыты от людских глаз.
     - Пусть расскажут о таких случаях с Бетховеным его Скрипка и Фортепиано, они  хорошо его знают, общались с ним с детства.
     - Ну что ж,  наши дорогие, слушаем вас.
     - Людвиг ванн Бетховен был резкий и прямой, не терпел  насилия над собой, - заговорила Скрипка. - Он сильно выделялся своим внешним видом среди дам и кавалеров того времени. Всклокоченный внешний вид. Почти всегда его находили небрежно одетым и непричёсанным. Как-то раз из-за своего внешнего вида он был арестован, за бродяжничество. Бетховен отличался крайней резкостью. Однажды, когда он играл в публичном месте, один из гостей начал разговаривать с дамой. Людвиг тотчас оборвал выступление и добавил: “Таким свиньям я играть не буду!” - и никакие извинения и уговоры не помогли. В таких его произведениях, как сонаты: “Лунная”, “Аппассионата” и других, - чувствуются порывы и волевые импульсы.  Думаешь: вот сейчас кто-нибудь нарушит тишину, и он внезапно набросится, не пощадит  этого провинившегося, растерзает его в клочья.
     Фортепиано сменило Скрипку.
     - И вдруг в 26 лет Бетховен начинает терять слух. Вы представляете, что это такое для композитора? – повысило голос Фортепиано. Потом он узнаёт, что глухота неизлечима. Людвиг становится угрюм, замкнут. Все дальнейшие сочинения пишет “по памяти”, представляя их звучание в уме.
     - Огромное значение имеет предмет в музыкальной школе – сольфеджио, - поделилась нота ДО. - Записывать музыку на нотной бумаге не играя – трудно.  Даётся педагогом задание ученику послушать несколько мелодичных фраз, а он должен эти мелодии записать на линейки. В дальнейшем вырабатывается музыкальная память. Это задание  можно сравнить с заданием радиотелеграфисту для повышения его мастерства. Услышав по радио морзянку, радист сразу в уме читает текст, то есть переводит из эфира звуки на цифры и буквы.
     - Ох, и тяжёлая эта работа, - признались ноты РЕ и МИ.
     - Да. Для этого нужен музыкальный слух, а это есть далеко не у каждого человека.
     - Вы что-то хотели, нотки, сказать или добавить к нашему разговору?
     - Мы хотим напомнить, что такое же несчастье постигло и чешского композитора Бедржиха Сметану, он тоже оглох  и писал ноты по памяти.
     - Однажды, - взяло снова эстафету Фортепиано, - Бетховен и Гёте, гуляя, встретили императрицу в окружении свиты и придворных;  Гёте, отойдя в сторону, склонился в глубоком поклоне;  Бетховен прошёл сквозь толпу придворных, едва притронувшись к шляпе.
     - Да, Гёте вежлив и покладист, - согласилась Флейта. - Как-то он говорил: “Там, где кончается слово, начинается музыка. Ею можно выразить больше и глубже, чем словом. Музыка вызывает чувства. Ну а музыка и слово – тем более”.
     - О странностях Бетховена все окружающие его знали, - сказала Скрипка. - Каждый раз, прежде чем сесть за стол и приступить к сочинению музыки, Бетховен опускал голову в таз с ледяной водой. Эта процедура настолько вошла у него в привычку, что композитор не мог отказаться от неё до конца жизни.
“Музыка – это откровение более высокое, чем мудрость и философия”, - говорил Бетховен.
     - А почему Людвиг был таким грубым, что на него повлияло? – поинтересовался Альт.
     - Детство было печальное, - сказала Скрипка. – Отец Людвига служил в капелле у одного князя. Там же раньше пел и его дед. Отец был скрипачом и клавесинистом, он был способным музыкантом, но гибельная страсть к алкоголю сделалась причиной многих страданий семьи и особенно Людвига. К обнаружившемуся с раннего детства дарованию Бетховена он отнёсся как к новому источнику доходов. Принуждениями, побоями он заставлял четырёхлетнего ребёнка часами просиживать за фортепиано, бесконечно твердя бессмысленные упражнения на скрипке. После смерти жены, которая не выдержала бесконечных семейных невзгод, непрестанной нужды, отец совсем опустился, а вскоре  умер. Семнадцатилетний Людвиг становится главой семьи, взяв на себя заботу о младших братьях. Помимо работы в капелле,  он вечерами играет на альте в оркестре оперного театра, даёт уроки музыки. Непосильная нагрузка подорвала здоровье Бетховена. К тому же он перенёс тиф и оспу, оставившую заметные следы на его лице. Но жестокие удары судьбы не сломили сильного духом юношу. Ему не удалось получить образования. С одиннадцати лет перестал посещать общеобразовательную школу. Начал заниматься самообразованием: изучил французский и итальянский языки, знал латынь.
     - Никому не пожелаю такого детства, - сказала Флейта. – Вот у Петра Ильича Чайковского детство совсем иное. Его готовили в советники  Министерства юстиции, а он, поработав немного там, сбежал, покинул этот пост.
     - И зачем он это сделал? – спросили вторая Скрипка и Альт?
     - Пётра Ильича Чайковского, - стало объяснять Фортепиано,– в двенадцать лет родители направили на учёбу в Санкт-Петербургское училище правоведения, после окончания, которого он стал трудиться титулярным советником в Министерстве юстиции. А в двадцать один год поступил в Музыкальные классы Русского музыкального общества, которое потом преобразовалось в Петербургскую консерваторию. Вот что потом о нём рассказывали:
“Когда Пётр Ильич покинул выгодное, такое тёплое место в Министерстве юстиции, все его родственники были несколько ошарашены и досадно удивлены”. Его дядя отругал своего племянника, когда тот поступил в консерваторию: “Петя, Петя, какой позор! Променял юриспруденцию на дудку!”
     - А вот что рассказал Волков, в прошлом художник, о Чайковском:
“Однажды меня попросили рассказать о том, как начиналась моя карьера. Я поведал, как мне вначале было нелегко снискать хлеб насущный. Приходилось работать в Государственном Департаменте, причём за двоих, так как мой напарник ни хрена не делал, кроме как целыми днями протирал штаны, насвистывая какие-то мелодии…”
     - Этот свистун плохо кончил, наверное?
     - Как же! Его первого при сокращении выгнали. Позже этот бездельник поступил в Петербургскую консерваторию. Его фамилия была Чайковский. Кто знал, что он будет в дальнейшем знаменитым композитором и создаст прекрасные мелодии?
     Некоторые ноты перевели разговор на другую тему.
     - Мы не завидуем инструментам, когда темп произведения исполняется в Presto, когда  скорость не держится на привязи, – сказали они, - наверное, все в мыле, особенно достаётся ведущим, например, Скрипкам.
     - Да, конечно, вам, нотам, в этом смысле легче. Автор вас только напишет на линейках и всё, а нам отдуваться, - сказала  Скрипка. - Мы находимся с вами, как говорят, в разных весовых категориях.
     - Что-то долго нет Федосеева, наверно, ищет дирижёрскую палочку. Оркестр уже в полном составе и готов начать работу.
     - Он, Скрипка, ещё не пришёл в себя от гастролей в Гонконге, - сказала Виолончель. – Быть ответственным за людей нелегко,  седые волосики появляются неспроста.
     - На гастролях в этом городе, я даже не знаю, где он находится на карте мира, - сказала Флейта, - у нас каждая минута была на учёте.
     - Ты в школе географию не учила. У тебя, наверное, по этому предмету неуд.
     - Да, Гобойчик, я действительно к географии относилась небрежно, на первом плане у меня была музыка.
     - Гонконг находится на Коулунском полуострове, - начал объяснять Гобой. - С трёх сторон (юга, запада и востока) город омывается Южно-Китайским морем. Располагаясь в юго-восточной части Азии и в дельте реки Чжуцьян, он является основным азиатским центром и “золотыми воротами” в Китай.
Появился дирижёр.
     - Ну что, ребята, отдохнули, пора к делу.
Владимир Федосеев открыл партитуру балета Сергея Прокофьева “Сказ о каменном цветке”.


                3


     После репетиции инструменты уединились в укромном месте.
     - Ну что, ребята, отдохнём от музыки, поболтаем.  Есть возможность поговорить о наболевшем, о трудностях нашей  повседневной жизни, - предложила Туба.
     - Зачем нам ещё говорить о нашей минорной жизни, этого у нас предостаточно, мы её чувствуем и ощущаем на себе, на каждом шагу, - недовольно пропищала Скрипка, - лучше продолжим прежнюю, мажорную тему, которую мы затронули в прошлый раз.
     - Действительно, лишний повод улыбнуться, чем грустить, посмеяться над знаменитостями, над  историями их жизни, - подхватила идею Флейта. - Помните, я рассказывала вам о Чайковском, как он протирал свои штаны, будучи служащим в Департаменте, не работал, а ходил и насвистывал свои мелодии.
     - А кто его туда устроил?  Родители. - убедительно сказала Труба, - думали, что из него выйдет титулярный советник в Министерстве юстиции, а Петра давно влекла музыка. Титулярный советник в России считался статским классным чином девятого класса, соответствующим чину Капитана пехоты. Он давал право иметь личное дворянство, а всего классов было четырнадцать.
     - Давайте я вам расскажу об одном интересном человеке, музыканте,
     - Слушаем тебя, Кларнет, ты, наверно, хорошо его знаешь?
     - И не я один. Тесно с ним общались Гармошка, Баян, Аккордеон, Фортепиано, Альт, Труба и Я - покорный ваш слуга. Он о каждом инструменте заботился, благотворил, разговаривал  на равных, гладил, сдувал с него пылинки. А они ему отвечали  великой благодарностью. Эти любимчики, вывели его из глухой деревенской жизни на просторы высшего музыкального поля.
     - Кто же он?
     - Композитор Юрий Важенин.
     - Недавно, побывав на его концерте, узнала, что его музыку стали исполнять только когда ему стукнуло пятьдесят лет, - сказала Флейта.
     - А я видела афишу с его именем, не этот ли Важенин? – спросила Виолончель.
     - Да. Слышал кто-нибудь про него?
     Возникла заминка.
     - Видимо, незнаете, раз молчите. Его мало кто знает. Жизнь у него не совсем обычная: рос в деревне, сильно заикался, мечтал учиться музыке, хотел стать лётчиком.
     - А ты не знаешь, отчего он стал заикаться? – спросил Гобой.
     - Упал с русской печи в таз с водой, когда ему было два года.
     - Что же родители не доглядели?
     - В школе ему было трудно говорить, а в старших классах на уроках отвечал письменно. Когда его призвали в армию, - продолжил Кларнет, - он заставил себя там исправить этот недуг и стал основательно заниматься музыкой.
     - Как же его взяли с такой речью?
     - Сумел. Юрий очень хотел служить и приложил все силы, чтобы его взяли. После службы, продолжая овладевать нотной грамотой, закончил и сельскохозяйственный институт, и курсы художника-оформителя.
     - Он что и художник? – поинтересовалась Флейта.
     - Получается так. Нередко уделял внимание и этому ремеслу. Написал много картин, в основном пейзажи.
     - А что же у него было главное: музыка или живопись? К чему больше лежала душа? - настойчиво допытывалась Флейта.
     - Победила музыка. Самостоятельно изучил теорию, гармонию, инструментовки духовых, народных и симфонических оркестров. Изучил полифонию, анализ музыкальных форм. Произведениям его суждено появиться в свет только в год его пятидесятилетия, - сказал Кларнет.
     – Получается, что он учился всю свою жизнь. Какое же  было у него терпение?
     - Надеялся, что когда-нибудь будут исполнять и его музыку.
     - Да. Колоссальная работоспособность. Что же он написал и кто исполнил его первое произведение? – спросил Фагот.
     -  Мы с Альтом сами принимали участия в оркестре, - ответил Кларнет. - Это был первый марш Юрия Важенина “России верные сыны”, исполненный сначала народным оркестром, а потом военным. За последующие десять лет он сумел написать столько, сколько не смог создать, наверно, ни один известный композитор за такое короткое время.
     - Интересная его судьба, насыщенная и сжатая до предела по времени, - сказала Виолончель. – Чтобы заставить себя преодолеть недуг, должна быть неимоверная сила воли. В чём заключается его секрет?
     - Ни в чём, он лишь заставил себя работать над собой до изнеможения. Во время службы в Москве приходилось даже для этого выступить в трамвае № 23, следовавшем от метро Динамо до метро Маяковского.
     - А где же Альт, я что-то его не вижу, куда он исчез?
     - Да вот он, выглядывает из-за кулис, думая, что мы его не видим. У него есть что рассказать об этом музыканте.
     - Да, друзья, - включился в разговор Альт, - мне пришлось раньше других поработать с этим композитором. Это было время,  когда он учился в девятом классе городской школы. Там функционировал и свой духовой оркестр.
     - Почему  Важенин оказался в городской школе? – задал вопрос Фагот.
     - В девятом классе он попытался исправить свою речь и попросил директора школы отпустить его в городскую поликлинику  на три месяца. Чтобы учебное время не пропало, Юрия прикрепили к городской школе. Но в итоге он не только не исправил речь от заикания, но и нахватал двоек.
     - Ясно. Чтобы не заикаться в классе, он на всех уроках молчал.
В Юрии Важенине нет богатырской выправки, фактура неартистична, да и рост у него - ниже среднего. Поэтому его за такой  неказистый вид соответственно и принимали. Перед написанием марша он прибыл в Магнитогорск в музыкальное училище к одному преподавателю. По радио прозвучала передача, что он помогает музыкантам по композиции. К этому времени Важенин  уже стал пробовать писать партитуры для разных оркестров.
     - Ты пока посиди, я закончу статью в газету, просили друзья, -  сказал преподаватель, когда после ночного очередного приезда поезда Челябинск-Магнитогорск явился Важенин к своему наставнику.
     - Конечно, конечно, пишите, - сказал Важенин, - подожду.
     “Что же он так грубо со мной, мог бы своей статье уделить внимание и в другое время, скажем, дома вечером”, - подумал обиженный композитор.
Проходит полчаса. Чтобы скоротать время, Юрий начал тихонько играть на фортепиано “Лунную” сонату Бетховена, потом сыграл вторую часть. Когда стал играть третью, быструю, преподаватель писанину оставил:
     - Я совершенно, оказывается, вас не знаю, - сказал он, - думал, вы начинающий. Когда вы первый раз появились в училище, я подумал: “А скотникам что тут делать?”
     Его слова прозвучали  унизительно и оскорбительно, как будто Важенин был человеком второго сорта.
     - В следующий приезд к нему Юрий сказал: “Ваш скотник приехал”, - и подарил ему два диска с духовной музыкой, написанной им по картинам художника Н. Рериха и выпущенной фирмой “Мелодия” в Москве.
     Преподаватель сконфузился, стал оправдываться, что тоже хочет подобное написать…
     - Да, этому преподавателю перед Важениным было явно  неудобно. Он пожалел, что озвучил свои мысли.
     - В каких жанрах работает этот композитор? Что он уже написал?
     - Во всех жанрах. У него в багаже: оперы, симфонии, поэма, увертюры, выпустил виниловые диски с духовной музыкой в фирме “Мелодия” в Москве и многое другое. Особую роль в творчестве Важенина сыграла дружба с духовным ансамблем “ОКТОИХ”. Этот коллектив исполнял музыку от древних распевов монастырей и Церковного Обихода до современной богослужебной музыки. Всем известно благодатное воздействие на душу человека чудесного сочетания молитвы с музыкальными созвучиями, их очищающими врачующими свойствами. Диски с музыкой Важенина разошлись не только по всему Советскому Союзу, но  попали и в другие страны: Францию, Германию, Голландию, Южную Корею и в другие страны.
     Ещё долго беседовали инструменты, пока не выдохлись, не устали.
     - Давайте в следующий раз соберёмся и продолжим нашу интересную тему, - зевая, закончил Кларнет.
     Свет погас, и всё стихло.



                4


     - Про наши гастроли, которые только что закончились, есть что рассказать. Предлагаю каждому поделиться впечатлениями, раскрыть моменты, которые вас взволновали и растрогали. Кому предоставить слово?
     - Я бы, Виолончель, хотела продолжить мажорную тему, которую мы вели в прошлый раз, слушая эти мемуары, - сказала Скрипка. - Я становлюсь свободной, раскрепощённой, и мне после таких рассказов  дышится легче, они заряжают меня на целую неделю.
     - Мне тоже эти сходки нравятся, и я поддерживаю Скрипку, тем более, завтра выходной.
     - Мы все согласны с ней.
     - Я, наверно, начну первым, сейчас вспомнил историю с моим композитором Александрой Пахмутовой, - включился Аккордеон.
     - Приступай, но ты хорошо её знаешь в детском возрасте, а Фортепиано больше бы рассказало о ней.
     - Ну и что, я тоже считаюсь членом этой команды.
     - Мы не против.
     - Однажды она была на Северном Флоте и уж очень ей хотелось посмотреть, как подводная лодка возвращается из глубины  на  базу, - начал уверенно вести свой рассказ Аккордеон. -  Привезли её в Полярный, как раз вернулась одна дизелюха с боевой службы. Стоит Пахмутова на пирсе вместе со всеми начальниками и швартовыми командами. А командир терпеть не мог, когда жены офицеров приходили встречать мужей, отвлекает это:  момент уж очень важный – швартовка. Увидел он среди чёрных шинелей и бушлатов женское пальтишко, естественно,  принял композитора за жену какого-нибудь  экипажа и как заорёт в “матюгальник” на весь Кольский залив:
     - Уберите с пирса! А то швартоваться не буду!
     Вот так и появилась замечательная её песня со словами “Когда усталая подлодка из глубины идёт домой…”.
     - А можно я расскажу забавный случай из фильма, музыку, для которого написал композитор Микаэл Таривердиев? – вспомнила вдруг  Флейта.
     - Конечно, можно!
     - У Вячеслава Тихонова (исполнителя роли Штирлица в фильме “17 мгновений весны”) приключилась какая-то беда с сердцем. Повезли его в больницу, да только ближайшим оказался один военный госпиталь. Привозят его туда, там местный врач заполняет карточку, спрашивает его имя, фамилия, отчество?..  И вот доходит до графы “Звание” (госпиталь-то военный), на что легендарный боец невидимого фронта ответил:
     - Штандартенфюрер.
     Врач поднимает глаза, внимательно так на него смотрит и говорит:
     - Ой, извините, я вас не узнал…
     - Интересный ты вспомнила момент из жизни Тихонова, хороший, но нам лучше поговорить о музыке, это  ближе к теме.
     - О Микаэле Таривердиеве, который написал музыку к этому фильму, лучше расскажет сам Рояль, он с ним общался с детства.
     - Давай, дружище, ближе к нашему огоньку, выкладывай, что знаешь и помнишь.
     - Во времена детства этого композитора в Тбилиси, - заговорил  Рояль, - самым сложным для него была не учёба в школе, а решение выбрать, в какой из двух известных в городе мальчишеских “банд” участвовать. Самым большим грехом этих “банд” было выяснение отношений между собой с помощью кулаков.
     - Ты, Роялюшка, давай не вокруг да около, а ближе к делу, коротко и ясно.  Посмотри, за тобой выстроилась целая очередь, и все хотят выговориться.
     “Я всегда, когда пишу музыку к фильму, - говорил Таривердиев, - стараюсь поставить себя на место героя. Штирлиц – герой собирательный, такой человек существовал;  их было трое, тех, кто работал в высших эшелонах немецкой власти. Двое были раскрыты и погибли, один остался жив. Разведчики, которые по многу лет работали за рубежом, годами не могли встречаться с домашними, женами, детьми. Из-за этого у них происходили психологические срывы. Для того чтобы их поддержать,  устраивались бесконтактные встречи. Ну, скажем, жену разведчика привозят в какую-то нейтральную страну. Разведчик приезжает туда же. И на вокзале, или в магазине, или в кафе в какой-то определенный час они видят друг друга, не общаясь, не разговаривая, чтобы не подвергнуть разведчика опасности. Эпизода такой встречи с женой в сценарии не было. Сделали это по ходу съёмок фильма. В кафе входит жена разведчика с покупками в сопровождении человека из посольства, даже не зная, что в этом же кафе находится её муж – Штирлиц. Сопровождающий просит посмотреть направо, только незаметно, и она видит мужа. Малейшая реакция может стоить ему жизни. Сцена, где Штирлиц встречается с женой взглядами. Человек из посольства на минуту уходит, чтобы продлить их встречу. На этом месте фильма были убраны все шумы:  звуки кафе, звон посуды, стук приборов, все скрипы, звучала только музыка. “Когда мне рассказали - о <такой встрече>, - сказал Таривердиев, - меня потрясло, и я написал музыку. Восемь минут звучания и ни одного слова. Этот эпизод получился одним из самых сильных”.
     - Хороший эпизодик, дружище, из жизни этого композитора.
     - Кто следующий?
     - Дайте мне слово, - смеясь, вклинилось в разговор Фортепиано, - я не могу говорить без смеха об этом человеке. Это шутник, очень любил розыгрыши, хотя не всегда удачные.
     - Кто это?
     - Никита Богословский. В детстве, листая телефонный справочник Ленинграда, он наткнулся на фамилию Ангелов Ангел Ангелович (болгарин, судя по всему), набрал номер и шутя спросил:
     - Позовите Чёрта Чёртовича.
Оттуда раздались подобающие слова про маму мальчика, его умственные способности и прочее. Но Никита только этого и хотел. Он звонил так много раз подряд, зовя Чёрта Чёртовича, наслаждаясь реакцией мужика. Под конец Ангелов просто вешал трубку. Прошло очень много лет. Как-то Богословский, уже будучи человеком в летах, листал тот же самый справочник и опять (случайно) нашёл Ангелова А. А. Набрал номер и, давясь от смеха, попросил… Чёрта Чёртовича! Из трубки старческий скрипучий голос проворчал:
     - Ты ещё жив, сволочь?
     Раздался хохот. Инструменты, явно, такого поворота не ожидали.
Первым дебютом Богословского стала сочиненная им песенка в тринадцать лет для дочери Утёсова. В шестнадцать композитор написал оперетту “Ночь перед Рождеством”, и ее поставили в Театре музыкальной комедии. Любопытно то, что Богословского на премьеру не пустили со словами: “Мальчик, тебе ещё рано ходить в театр самостоятельно”. Богословский был маленького роста, и его легко было принять за мальчика.
     Славу композитору принесли песни: “Тёмная ночь”, “Шаланды полные кефали”, написанные им к фильму “Два бойца”,  “Спят курганы темные” и другие.
     Однажды, устав от совместных гастролей с Сигизмундом Кацем, он представился на одном из концертов в глубинке своим напарником и отыграл его репертуар. Когда на сцену вышел настоящий Кац, зал разразился гомерическим смехом, а гастроли спешно свернули, чего хохмач и добивался.
В другой раз Богословский привёз из заграничной поездки ручку с исчезающими чернилами и апробировал её действие на пиджаках собственных приятелей – Евгения Евтушенко, Сергея Михалкова и режиссёра Марка Донского. Когда же последний упросил шутника взять заморскую диковинку в ресторан, Богословский  подсунул ему ручку с настоящими чернилами. Потом несчастному Донскому пришлось долго объясняться и расплачиваться за испорченный пиджак официанта.
     Как-то раз на вечер Богословского не смог прийти заявленный в составе участников Иосиф Кобзон. Когда он приехал домой, первое, что сделал Богословский,  не раздеваясь, подошёл к телефону, набрал номер  Кобзона и сказал ему на автоответчик:
     “Забудь номер моего телефона! И не смей больше петь ни одной моей песни! Если я узнаю, что ты их где-то поешь, будешь иметь дело с моим адвокатом”. И хотя Богословский и Кобзон потом формально примирились, холодок между ними так потом и не исчез.
     - Ну и шутник.
     - Дайте и мне слово, - оживилась Флейта, - не могу тоже молчать, когда для этого есть повод посмеяться. Хочу рассказать  историю из жизни моего Бородина.
     - У него вроде, кроме тебя, есть любимчики Фортепиано и Виолончель?
     - ДА! Есть!
     - Просим.
     - Учёный-химик и композитор Бородин был весьма рассеянным человеком, - стала рассказывать Флейта. - Как-то он поехал за границу. Во время проверки паспортов на пограничном пункте чиновник спросил, как зовут его жену. Бородин в то время думал о чем-то  своём и не понял сразу вопроса. Чиновник посмотрел на него с подозрением:
     - Не знаете, как зовут вашу жену?
В этот момент в помещение вошла его жена Екатерина Сергеевна. Бородин бросился к ней:
     - Катя! Ради бога, как тебя зовут?
     - Действительно, рассеянный. Так можно попасть впросак, влипнуть в какую-нибудь историю и оказаться в сложном положении.
     - Однажды вечером к Бородину в гости пожаловали друзья, - продолжила Виолончель, вместо Флейты. - Играли его произведения, ужинали, беседовали… Вечер прошёл так замечательно, что никто и не заметил, как время пролетело. Неожиданно Бородин посмотрел на часы и, ахнув, заспешил: он поднялся из-за стола, вышел в прихожую, торопливо надел пальто и принялся дружески со всеми прощаться. Друзья были в полном недоумении.
     - Куда это вы, Александр Порфирьевич?
     - Будьте здоровы, милые мои, а мне, пожалуй, уже и домой пора… Засиделся я с вами, а ведь у меня завтра лекция…
     И долго ещё Бородин не мог понять, отчего все вокруг так хохочут.
     - Он ведь был активным участником творческого содружества “Могучая кучка”?
     - Да, дорогой Фагот, помимо него в этот коллектив входили композиторы: Милий Балакирев, Модест Мусоргский, Николай Римский-Корсаков и Цезарь Кюи. Бородин окончил Петербургскую медико-хирургическую академию, а композитором он был самоучкой.
     - Кто следующий на очереди? Кто-то хотел рассказать о Ростроповиче? Подходите, место освободилось.
     - Прошу слово.
     - Давай, Виолончель, поделись своими воспоминаниями о своём друге.
     - Мстислава Леопольдовича как солиста Московской Филармонии включили в бригаду по обслуживанию целинных и залежных земель, - начала она  тихим голосом. - Приезжает на полевой стан, народ на земле сидит, фортепьяно нет. Ростропович разволновался: как же без аккомпанемента? Ян Френкель его успокаивает. “Славочка, я тебе на аккордеоне подыграю,  никто и не заметит”. Вот Ростропович играет на виолончели, Френкель аккомпанирует, как может. Вдруг где-то в конце “Зала” встаёт здоровенный целинник в робе и, перешагивая через сидящих, движется к “сцене”. Ростропович шепчет коллеге:
     - Янек, что-то мне лицо его не нравится, играй побыстрее!
     Однако закончить не успели. Мужик дошёл до концертантов, положил на виолончель огромную ручищу и внушительным басом сказал Ростроповичу:
     - Браток, не гунди, дай баян послушать.
     - Да, могло бы закончиться плачевно для Мстислава, - вздохнула Скрипка.  - А кто из знаменитостей играл свои произведения на одной струне?
     - Да кто кроме твоего Паганини, Скрипка, ты же прекрасно знаешь, что никто.
     - Конечно, Николо Паганини. Он воздействовал на своих слушателей многими трюками вроде подражания пению птиц, мычанию коров, жужжанию пчёл и других насекомых. За подобные номера завистники называли Паганини шарлатаном. Однажды на концерте он исполнил композицию только на двух струнах, которую назвал “Дуэтом влюблённых”. Одна его почитательница восторженно сказала маэстро:
     "Вы совершенно несносный человек, ничего не оставляете другим… Кто сможет вас превзойти? Только тот,  кто сыграет на одной струне, но это же совершенно невозможно".
     Эта идея весьма понравилась Паганини, и через несколько недель в концертах он уже играл сонату на одной струне.
     - Ну, это понятно, Паганини же, ему нет равных.
     Наступила пауза. Подошла Балалайка.
     - У нас люди знают великих знаменитостей, чтят их, но мало кто ведает о их жизни. Интересный случай произошёл с моим композитором Георгием Свиридовым, - сказала она. – Как-то дирижёр Владимир Федосеев был с ним в деревне, на Валдае, и пришли они в сельпо искать валенки Свиридову. У него были больные ноги, он и летом в валенках ходил. Встали в очередь: “Валенки есть?” а лето было. Впереди них выпившие мужички. Один услышал про валенки, “Вы кому?” – спрашивает. Федосеев говорит: “Свиридову”. “Пошли! У меня дома валенки есть”.
     Вот такой полупьяненький мужичок знал, что есть такой Свиридов-композитор и готов помочь ему, если он в чём-то нуждается.


                5


     - Убедились? После оживлённых бесед все пришли к выводу, что, кроме тех инструментов, которые постоянно общаются со своими хозяевами, никто лучше о них не рассказывает.
     - Кому слово?
     - Наверно, мне.
     - Ты вроде, Скрипка, говорила о Вивальди, хорошо его знаешь?
     - Да.
     - Давай, вспомни какой-нибудь эпизод из его жизни, расскажи то место, которые не знаем.
     Все приготовились слушать.
     - Антонио Вивальди, - стала рассказывать Скрипка, - готовился стать священником, в пятнадцать лет был пострижен в монахи, в восемнадцать стал дьяконом, а в двадцать один год получил сан священника. Его почему-то прозвали “рыжий монах”, но по состоянию здоровья он был отстранён, музыка взяла своё, обострились приступы астмы, но это было только предлогом, а реальной причиной была его страстная увлечённость музыкой.
Все оживились.
     - Новаторский цикл Вивальди “Времена года”, - продолжала Скрипка, - опередил программную музыку композиторов-романтиков XIX столетия. Особенно в концерте “Зима” мой хозяин достигает вершин художественной изобразительности. Уже в первых тактах мастерски передано им ощущение пронизывающей зимней стужи (“под порывами ледяного ветра все живое дрожит в снегу”). Затем с поразительной наглядностью воспроизводятся удары капель дождя в окно, скольжение на коньках и внезапное падение конькобежца, треск  льда и, наконец, неистовая борьба с северным ветром.
     - Ребята, если вы вспоминаете всех музыкантов, не забудьте и Сергея Рахманинова – русского композитора, этого блестящего пианиста своего времени.
     - Давайте я.
     Место ведущего заняло Фортепиано и  увлеченно стало рассказывать об этом человеке:
     - Рахманинов обладал самым большим из всех пианистов охватом клавиш. Он мог сразу охватить двенадцать белых клавиш! А левой рукой Рахманинов свободно брал аккорд: до ми-бемоль соль до соль! Руки его были действительно большими, но изумительно красивыми, цвета слоновой кости, без вздувшихся вен, как у многих концертирующих пианистов, и без узлов на пальцах.
В конце жизни кнопки на ботинках Рахманинова (а именно ботинки на кнопках он любил носить) застегивала только жена, чтобы перед концертом, не дай бог, не был повреждён ноготь на пальце…
     - Я от кого-то слышала, что забавный случай произошёл с ним, когда он был в Америке, - вклинилась Флейта, - может ты расскажешь?
     - Да, Флейта.  Когда Рахманинов туда прибыл, один музыкальный критик удивленно у него спросил:
     - Почему маэстро так скромно одевается?
     - Меня все равно здесь никто не знает, - ответил Рахманинов.
Со временем композитор ничуть не изменил своих привычек, и тот же критик через несколько лет снова спрашивает:
     - Маэстро, ваши материальные обстоятельства значительно изменились к лучшему, но лучше одеваться вы не стали.
     - Зачем? Ведь меня и так все знают, - пожал плечами Рахманинов.
     На репетиции первой оперы Сергея Рахманинова “Алеко” к двадцатилетнему ещё никому не известному автору подошёл Чайковский и смущённо спросил:
     - Я только что закончил двухактную оперу “Иоланта”, которая недостаточно длинна, чтобы занять целый вечер. Вы не будете возражать, если она будет исполняться вместе с вашей оперой?
     Потрясённый и счастливый, Рахманинов не смог ответить и молчал, будто воды в рот набрал.
     - Но если вы против… - начал Чайковский, не зная, как истолковать молчание молодого композитора.
     - Он просто потерял дар речи, Пётр Ильич, - подсказал кто-то.
     Рахманинов в подтверждение усиленно закивал головой.
     - Но я так и не понял, - засмеялся Чайковский, - против вы или нет. Если не можете говорить, то хоть подмигните…
     Рахманинов так и сделал.
     - Благодарю вас, кокетливый молодой человек, за оказанную мне честь, - совсем развеселился Пётр Ильич.
     Помолчав, Фортепиано продолжило:
     - Как-то раз, приехав на концерт в один американский город, чтобы избежать встречи с корреспондентом, Рахманинов вышел последним из опустевшего вагона и окольным путем прошёл прямо к ожидавшей его машине. Рахманинов не любил назойливых папарацци, преследовавших его во время концертных выступлений в Америке, Европе, дома, и насколько возможно старался их избегать. Однако возле гостиницы его уже ждал фотограф с аппаратом наготове. Рахманинов почти бегом вошёл в гостиницу, не дав возможности снять себя. Но, когда композитор отправился обедать в ресторан, у его стола опять очутился человек с фотокамерой и принялся его снимать. Заслонив лицо ладонями, Сергей Васильевич сказал не без раздражения:
     - Прошу вас, оставьте меня в покое, я не хочу сниматься…
     Вечером, купив газету, он увидел свою фотографию. Лица, правда, не было видно, одни руки… Надпись под этим снимком гласила:
     “Руки, которые стоят миллион!”
     Воцарилось молчание.
     - И это должны скрыть от людей? Считаю - несправедливо! У великих людей должно быть всё прозрачно, история не должна замалчиваться.
     - Правильно! Мы эту идею поддерживаем, дорогая наша Валторна!
     - Кто следующий хочет высказаться? Вообще-то нам следует выбрать ведущего, а то какое-то столпотворение, каждый норовит захватить первенство, нужно соблюдать очередь.
     - Раз ты, Фагот, проявил инициативу, то и будь ведущим, - назначай следующего, - согласилось большинство инструментов.
     - Я не слышал Гитару, ей что, не оком рассказать?
     - Почему не оком, есть, но о Михаиле Глинке, о котором я хотела поведать, лучше  расскажут Скрипка, Виолончель и Флейта. Ведь они тоже тесно с ним общались, как и я,  даже, пожалуй, чаще.
     - Хорошо, дадим вам всем время для выступления. Поделитесь каждая своими воспоминаниями, только чуточку позже. Сейчас обед, и мы не должны тратить это драгоценное время на развлечения.
     - Понимаем тебя, Фагот, конечно, обед важнее, иначе от нас уйдут силы, и мы не сможем улыбаться.



                6



     - Долго обедаете. Пока ждала вас, все мысли у меня улетучились.
     - Мы, Гитара, не виноваты, что нас задействовали в маленьком, частном мероприятии: играли на свадьбе у высокого чина. Композитор, видно, не захотел предоставить тебе работу.
     - Зажмотил.
     - Так кто следующий защитит своего кумира, знаменитого автора увертюры из оперы “Руслан и Людмила”?
     - Ну, что ж, наверно, осмелюсь я.
     - Просим, Флейта,
     - Как-то о Михаиле Глинке хорошо выразился композитор Цезарь Кюи. Он сказал, что у Глинки особенно выразительно соединение самых разнообразных качеств: и сила, и мягкость, богатство мыслей и богатство их развития, их разработки, замечательная техника и гармоническая, и контрапунктическая – всё это в нём заключается, и над всем этим царит удивительная лёгкость сочинения, естественность, ясность, простота и неисчерпаемый запас вдохновения.
     - Ну, ты, Флейта, не то говоришь, уснула, что ли?  О Глинке нужно рассказать забавный, интересный случай из его жизни, чтобы мы убедились, что ничто человеческое ему не чуждо. Ты пока вспоминай, а мы послушаем твою подружку Виолончель. Она в этой увертюре  прекрасно ведёт свою партию, заслушаешься.

     Скрипка тоже знала многое о Глинке, ведь немало лет она служила ему.
     - Известен курьезный случай из его жизни. Композитор долго и безуспешно репетировал с певицей, которая имела прекрасный голос, но никак не могла придать соответствующей выразительности партии Гориславы в “Руслане и Людмиле”. Чтобы как-то вызвать к жизни ее вялый голос, Глинка тихо подкрался и ущипнул ее. Она, конечно, вскрикнула от неожиданности и боли.
“Ну вот, - похвалил ее композитор, - теперь вы и сами видите, что этой фразе можно придать и жизнь, и выразительность. Вот так и пойте”.
     - К пьедесталу пробирается клавесин, у него, видно, есть что-то интересное: глаза горят, как угольки, и щёки надулись.
     - Да, я хочу развеселить вас всех. Несмотря на всю безграничную доброту и простодушие, - начал  разговор клавесин, - Себастьян Бах порой бывал сварливым и вспыльчивым. Как-то раз на репетиции второй органист церкви св. Фомы, играя, допустил небольшую ошибку. Рассердившись и не найдя под рукой, чем бы запустить в неумеху-музыканта, Бах в раздражении сорвал с себя парик и швырнул им в органиста.
     - Тебе надо сапоги тачать, а не играть на органе! – закричал Иоганн Себастьян.
     Все присутствующие рассмеялись.
     - Дайте и мне слово, - попросила Скрипка,
     - Просим.
     - Я хочу рассказать несколько моментов из жизни австрийских композиторов - Штраусов: Иоганна – отца и Иоганна – сына. Оба писали вальсы. Младшего называли “королём вальсов”. Старший был эгоистичным и себялюбивым. Его жена рожала ему в год по ребёнку. В течение десяти лет семья была вынуждена менять квартиры каждый год, и в каждой новой рождался очередной маленький Штраус. Отец не принимал никакого участия в воспитании своих детей, не желал вникать ни в какие семейные, бытовые проблемы. Дело обстояло гораздо хуже. Он нашёл в том же доме, только в другой квартире, молодую женщину, с которой завёл бурный роман, результатом которого стали семеро детей, рождавшиеся чуть ли не одновременно с его “законными”.
     Иоганн младший имел четырнадцать невест. Вена говорила о его похождениях, видимо, считая это естественным: ведь он был сыном своего отца. Однако, сколько бы там ни насчитывали романов венские болтушки, Иоганн младший всех удивил: женился на бывшей актрисе, старше его на семь лет. Её звали Етти Трефц. До встречи со Штраусом она жила то с одним, то с другим, в результате чего имела семерых детей. Когда она познакомилась с Иоганном, то решила круто изменить свою жизнь, посвятив себя целиком гению. Детей каким-то образом распределила между любовниками и вышла замуж за композитора. Она стала ему настоящей матерью, его защитником, его нянькой, его импресарио. Вся их семейная жизнь была построена только  из желаний и прихоти композитора. У Штрауса была привычка писать вальсы, переходя из комнаты в комнату, поэтому Етти велела расставить письменные столы даже на кухне.
     - Сколько же детей всего у Штраусов? – удивились все присутствующие. - И, наверно, каждый из них мог писать музыку?
     - Друзья, давайте чуточку остынем, обстановка  накалилась, все хотят высказаться, - предложила Флейта.
     - Вы посмотрите на часы, - заглушила всех Труба, - ночь уже в полную силу захватила нас своим дыханием, скоро перевалится на вторую половину, пора утихомириться, сколько можно  болтать? Многие инструменты устали за рабочий день. Если обо всех музыкантах, композиторах и дирижёрах вспоминать, не хватит жизни.      
     Все, словно по команде, очнулись, согласились, успокоились и приняли зов Трубы как должное:  пора на покой.
     Вдруг что-то подействовало на Виолончель, видимо, к ней неожиданно явилась муза. От волнения сердце у неё ёкнуло, затрепетало, появился блеск в глазах. Смычок коснулся её струны, скользнул по ней, и она тихо запела. Сначала стали подпевать Альт и Скрипки, потом вступили и стали вплетать в общую тему свои сочные  голоса Флейта, Кларнет и Гобой. Музыка звучала всё громче и громче. Включились и басовые партии. Кто-то открыл окно, и мелодия, выйдя на свободу, стала заполнять пространство города. Песню развернули, как парус. В других соседних домах ожили Баяны, Балалайки, Домры и Гитары,  забыв о глубокой ночи, все наслаждались порывом творчества, взлётом души.

     - Привет, друзья! После гастролей, тянувшихся около месяца, а то и больше,  наш оркестр заскучал о наших сходках, накопилось множество вопросов  друг к другу,  захотелось вновь собраться, развлечься, приоткрыть завесы тайн. Кто у нас был ведущим в последний раз?
     - Если здраво подходить к этому вопросу и если моя память мне говорит правду, - сказал Кларнет, - то это была ты, Скрипка,
     - Ну, пусть и продолжает в том же духе, - согласились все.
     - Может, кто-нибудь против?
     - Да чего уж там, не стесняйся, бери управление в свои руки.
     - Ну, хорошо. На примете польский композитор Фредерик Шопен. Где его сопровождающий?
     - Я здесь, - отозвалось Фортепиано.
     - Начинай, принимай эстафету.
     - Ещё будучи ребёнком, Шопен привык играть в кромешной тьме, - повело свой рассказ Фортепиано. - Садясь за игру, он непременно гасил свечи. Только так мальчик мог настроиться на нужный лад. Эту привычку он пронёс с собой до последних дней. Даже играя в гостях, Шопен просил погасить свет в комнате. Он очень любил в детстве некоторые аккорды, но его пальцы ещё не могли их брать. Тогда мальчик решил растянуть свои пальцы и даже придумал для этого приспособление. Оно причиняло сильную боль. Несмотря на это, юный пианист носил его постоянно, не снимая даже ночью. Прислуга, которая жила в доме Шопена, была уверена, что мальчик сошёл с ума. По ночам он вскакивал и бежал к фортепиано, чтобы играть. Он был натурой замкнутой. Самым интимным жанром, в котором работал Шопен, были вальсы. По его вальсам можно судить о его внутреннем мире.
     - Друзья, давайте договоримся так: каждый, после своего выступления должен подвести итог, чтоб услышанное запомнилось  нам. Не нужно сразу начинать следующему. А то получается неразбериха: кто за кем и кто про кого.
     - Я чуть-чуть разбавлю мажор маленьким минором? – спросила Валторна.
     - Если до слёз не дойдёт, то давай.
     - Случайно узнала, что от обычной дирижёрской палочки, если ей сделать больно и если её послать не поназначению, против её воли, - сказала Валторна, - то можно нарваться на её грубость, получить такую порцию, что потом и не захочешь эту палочку обижать. Причиной смерти композитора Жан Батиста Люлли стала обычная дирижёрская палочка. Как-то дирижируя оркестром, он случайно ударил себя по ноге. Небольшая рана привела к общему заражению крови, которое и вызвало смерть композитора.
     - Редкий случай, конечно, и печальный.
     - На очереди Франц Лист, - выкрикнула Скрипка. – Где ты, пианино, отзовись?
     - Оно за углом с кем-то беседует.
     - Пригласите его.
     Подошел любимый инструмент Листа.
     - Ты готов высказаться?
     - Естественно.
     - Просим.
     - Когда Франц собирался ехать с концертами в Берлин, в паспорте, в графе “Цель поездки”, он написал: “быть освистанным”.
     - И всё? Мы, Фортепиано, тебя знаем, что ты самое дорогое и близкое у него, но твоего осколочного рассказа слишком мало, может, ты ещё что-нибудь вспомнишь, покопайся, поделись секретом?
     - Вот ещё эпизодик, - спохватилось Фортепиано, - Рихард Вагнер был женат на дочери Ференца Листа,  то есть был его зятем.
     - Родственные отношения двух великих людей. Забавно. А о Вагнере можешь что-то рассказать?
     - Могу, но Рояль больше знает, он ведь близок  Вагнеру, как рубашка у тела.
     Подошёл Рояль, всех осмотрел снизу доверху, кашлянул, набрал в лёгкие воздуха, ещё посмотрел на всех и, причмокивая, поведал:
     - Вагнера с детских лет влекло к искусству: этому способствовала и атмосфера семьи: отчим Вагнера был актёром и драматургом, старшие сёстры и брат тоже посвятили себя театру. Путь Рихарда к вершинам искусства был необычен. Композитор был почти самоучкой. Не имел понятия о законах музыкального творчества, тайком стал брать уроки теории музыки у одного из оркестровых музыкантов, но тот мог дать лишь самые первоначальные сведения. Рихард был уверен, что сможет стать композитором. Он сам придумал необыкновенный способ самообучения: переписывать партитуры симфоний Бетховена (этот композитор был его кумиром), следя за ходом музыкальной мысли и техникой изложения. Способ этот оказался действенным, и, когда, наконец, Вагнер нашёл опытного учителя,  шести месяцев занятий оказалось достаточно, чтобы вчерашний самоучка приобрёл нужные профессиональные навыки. Когда Вагнер стал показывать свою первую оперу “Риенци”, никто её не брал, ни один театр не хотел рисковать, ставя оперу неизвестного музыканта.
     - Благодарим тебя за рассказ. На первых порах становления Вагнеру, конечно, было непросто.
     - А кто представляет Джузеппе Верди.
     - Я, дорогая Скрипка, я - Рояль.
     - Надеемся, ты выдашь интересные воспоминания о своём кумире?
     - Надейтесь.
     - Консерватория в Милане носит имя Верди. Хотя в своё время композитору было отказано в приёме в эту консерваторию, - начал рассказывать Рояль.
     “…Оставьте мысль о консерватории. А если уж вы так хотите заниматься музыкой, поищите себе какого-нибудь частного учителя среди городских музыкантов”, - сказали ему  на вступительном экзамене, где он играл на рояле свои сочинения.
     - Такие моменты случались, - сказала ведущая. - Сразу не принимают учиться, бракуют, а в дальнейшем, когда этот молодой человек  достигнет  высот, признают его.
     - Верди  считал себя великим композитором, - напомнило Фортепиано.
     “Когда мне было двадцать пять лет, я говорил: “Я и Моцарт”. Когда мне было сорок лет, я уже говорил: “Моцарт и я”. А сейчас я говорю просто: “Моцарт”. - Вот такие слова вспоминал наш  Джузеппе.
     В дальнейшем у него было много учеников. К нему пришёл однажды молодой человек, чтобы Верди послушал его игру. Закончив играть, гость попросил высказать своё мнение:
     - Только скажите мне всю правду! - решительно сказал парень, в волнении сжимая свои пудовые кулаки.
     Это был рослый юноша, наделённый огромной физической силой. Но играл он из рук вон скверно.   
     - Не могу, - со вздохом отвечал Верди.
     - Но почему же?
     - Боюсь…
     - Джузеппе мог шутить, - сказала Виолончель.
     - Внимание! В очереди стоят Скрипка и Рояль. Это не те, которые знали композитора Исаака Дунаевского?
     - Да, это мы. И не только знали, но и общались с ним с детства.
     - Давайте поделитесь с нами воспоминаниями, расскажите интересные факты из жизни этого знаменитого вундеркинда. Кто первый начнёт?
     - Наверно, я, Скрипка. Я была его другом с раннего детства. В советскую эпоху композиторов чтили, - начала она вспоминать. - По Волге в свое время плавал теплоход, на носу которого было написано: “К. Дунаевский”. Но Дунаевского звали Исаак Осипович. Однако, когда это сообщали команде парохода, те уверяли, что всё правильно. Пароход назывался “Композитор Дунаевский”, а такое длинное название на носу не умещалось.
     - Факт интересный, заслуживает внимания. Ну а ты, Рояль, что скажешь?
     - Капитан, капитан, улыбнитесь!
     - Ты, наверное, меня, как ведущего, назвал капитаном?
     - Что вы, друг мой, это припев песни, которая написана к кинофильму “Дети капитана Гранта”, автор её и есть  композитор Дунаевский. А как звучит увертюра в фильме, написанная тем же автором, это что-то невероятное, очень мелодичное, запоминающееся произведение, словами не объяснить.
     - Все мы заканчивали школу и нас провожал в дорогу  “Школьный вальс”. Путь, конечно, у каждого свой, но этот вальс, написанный Исааком Дунаевским, один на всех. Это самый лучший композитор в начале советского времени.
     - Да, было время!
     - Дмитрий Шостакович. Историческая личность. Я, вижу, фортепиано уже стоит здесь и ждёт, когда дадут команду  рассказывать о  знаменитости.
     - Представь себе, госпожа моя ведущая, что я давно уже здесь, очередь моя подошла, пришлось, конечно, поволноваться, пока стоишь в очереди, всего наслушаешься, с кем-то и поспоришь. Отец Дмитрия Шостаковича Дмитрий Болеславович, - инженер-химик, профессиональный революционер, сосланный царским правительством на вечное поселение в Сибирь, сотрудник известного химика Менделеева. После смерти отца сыну, помимо учёбы в консерватории, пришлось зарабатывать на пропитание. Юноша устроился тапёром в один из кинотеатров Ленинграда. Поскольку звук в немом кино отсутствовал, его заменяло фортепианное сопровождение.
     Во время войны Дмитрий из Ленинграда никуда не уезжал. Много писал. Знаменитая седьмая симфония Шостаковича - “Ленинградская” была посвящена родному городу  Ленинграду. Тема её – борьба с фашизмом. “Музыка неудержимо рвалась из меня”, - вспоминал он. – Ни холод, ни голод, ни отсутствие топлива, ни частые артобстрелы и бомбёжки не могли помешать вдохновенному труду. Симфонию Шостакович начал писать задолго до начала Великой Отечественной. Позже он признавал, что писал симфонию о тоталитарном режиме, к которому относил не только фашизм.
     В шестидесятых СССР посетил видный композитор из Индии, который писал музыку к кино. Уважаемый гость на встрече с композитором поинтересовался, сколько Шостакович платит помощнику, который за ним записывает музыку. Шостакович удивлённо поднял брови и ответил, что он делает всё сам. Тогда индиец воскликнул: “А вы и ноты знаете”?
     - С Дмитрием был ещё забавный случай, - вспомнила фортепиано. – Два любителя выпить пригласили его быть третьим. Шостаковича заинтересовало такое пикантное предложение напарника. Сложились все по рублю. Разговорились. Один сообщил, что он в прошлом слесарь, а второй – токарь.
     - А ты кто?
     - Я композитор, - ответил захмелевший Шостакович.
     - Ну, не хочешь говорить, хрен с тобой! – обиделись собутыльники.
     - Действительно забавный случай.
     - Кто на очереди? – крикнула Скрипка.
     - Господин Рояль настойчиво просит дать ему слово.
     - О ком вы просите, уважаемый?
     - Мы даже не вспомнили такого композитора, как Джоаккино Россини! - упрекнул он.
     - Да, мы хорошо его знаем. “Севильский цирюльник” своими прекрасными мелодиями глубоко вошёл в наши души. У Россини тоже, наверное, в жизни много интересного?
     - Есть, конечно, и немало.
     - Расскажи.
     - Живя в молодости в Болонье, Россини написал революционную песню, воодушевлявшую итальянцев на борьбу за освобождение от австрийского ига. Молодой композитор понимал, что после этого ему вовсе не безопасно оставаться в городе, занятом австрийскими войсками. Однако уехать из Болоньи без разрешения австрийского коменданта было невозможно. Россини пришёл к нему за пропуском.
     - Кто вы? – спросил австрийский генерал. Композитор назвал первую попавшуюся фамилию и добавил:
     - Я музыкант и композитор, только не такой, как этот разбойник Россини, который сочиняет революционные песни. Я люблю Австрию и написал для вас бравурный военный марш, который вы можете дать разучивать вашим военным оркестрам.
     Россини отдал генералу ноты с маршем и получил взамен пропуск.
На другой же день марш был разучен, и австрийский военный оркестр исполнил его на площади Болоньи. А между тем это была та же заново аранжированная революционная песня. Когда жители Болоньи услышали знакомый мотив, они пришли в восторг и тут же подхватили его. Можно себе представить, как был взбешен австрийский генерал и как он сожалел, что композитор уже за пределами Болоньи.
     Однажды на карнавале в Риме внимание публики привлекла группа бродячих музыкантов, особенно выделялась комичная пара:  неестественно толстый мужчина и худая женщина. Они виртуозно играли на гитарах, а их спутники распевали весёлую песенку:
          Слепы мы и рождены
          Жить для страданья,
          В день веселья не оставьте
          Нас без подаянья.
     Публика недоумевала: откуда у бродячих музыкантов такое мастерство?
Но никто и не узнал тогда, что мужчина был Джоаккино Россини, увеличивший свою природную полноту с помощью подушек, а женщиной нарядился Никколо Паганини. Друзья распевали песенку, которую Россини специально сочинил для карнавала.
     Несмотря на то, что Россини писал очень быстро, бывали случаи, когда он не успевал закончить музыкальную партитуру в срок. И так было с увертюрой к опере “Отелло”: премьера на носу, а увертюры все еще нет! Директор театра “Сан-Карло”, недолго думая, заманил Россини в пустую комнату с решетками на окне и запер композитора, поставив ему всего лишь тарелку со спагетти, и пообещал, что, пока не будет последней ноты увертюры, Россини из своей “тюрьмы” не выйдет и еды не получит. Сидя взаперти, Россини очень быстро закончил увертюру. Так же было и с увертюрой к опере “Сорока-воровка”, которую композитор сочинял в тех же условиях, запертым в комнате, причем сочинял её в день премьеры! Под окном “тюрьмы” стояли рабочие сцены и ловили готовые листы с нотами, затем бежали к нотным переписчикам. Разъярённый директор театра приказал людям, охранявшим Россини: если листы нотной партитуры не будут выбрасываться из окна, тогда из окна вышвырните самого композитора!
     - Дорогой наш Рояль, много интересного мы почерпнули  из твоих уст.  Есть у тебя ещё такие рассказы-воспоминания?
     - Есть.
     - Давай сегодня остановимся на этом. Продолжим беседу в следующий раз, как-никак, а по времени уже заполночь.  Многие зевают, боюсь, пропустят интересные истории мимо своих ушей.

     Можно много рассказывать интересные, малоизвестные случаи из жизни великих людей: композиторов, музыкантов, дирижёров. К ним спокойно можно отнести поэтов, писателей, художников и учёных. У каждого своя, неповторимая судьба. Прикоснуться к ним, почувствовать  атмосферу того времени – не великое ли чудо?