Утомлённая и Мёртвая. Parte IV. Nota II. Bulimia

Часть IV. Записка II. Булимия.

Об этом очень трудно говорить. И писать. И думать. Губы словно слиплись от тёплого мёда — приторного и противного на вкус, слишком сахарного, слишком тягучего, слишком яркого, слишком мерзкого, — язык словно болит от только что сделанного прокола без анестезии, пальцы словно немеют как на холоде, как зимой, как будто я взяла огромную сосульку в руки, как будто окунула руки в ледяной канал, а вода снова приняла меня в объятия и забрала всю. Захватила в свои неожиданно тёплые цепи, притянула к себе так нежно и по-матерински и потащила в глубину — ближе к дну, дальше от земли.

Я чувствую себя ужасно. Отвратительно. Стыд охватывает всю меня, всё это мерзкое тело, все гнилые мысли, оставаясь лишь красной пульсирующей точкой — не более. Хочется забиться под стол, обхватить коленки и просто остаться там, пока не свалит сон, чтобы позже проснуться в апатии, вылезть из своего временного, но такого прекрасного и безопасного убежища, пойти на кухню и… поесть. Чёрт. Обещала же не думать!

Только кому от этого легче?

Точно не мне.

Значит, я должна рассказать. Заговорить первой, расцепить слипшиеся губы, перебороть боль в языке, растереть пальцы. У меня нет иного выхода. Психологам я отныне не доверяю — слишком сильно было воспоминание. Три-два года — не такой уж маленький срок, ведь так? Или?..

В любом случае…

Я не буду дописывать эту строчку. Слишком много спряталось за тремя словами, слишком много скрыто за многоточием. Я всё ещё нахожусь в отрицании своего собственного «я», всё ещё слышу несуществующее осуждение, всё ещё не верю, что меня кто-то поймёт. Но я должна продолжить. Обязана. Тот психолог подсказал мне верную вещь — единственную правильную во всей его работе. Надо излагать мысли. Иначе они сожрут тебя. Убьют. Зацепятся острыми ногтями в слабую душонку и распотрошат её, словно маньяк-психопат режет кишки жертвы на куски.

Мерзко, правда?

Мне уже ничего не кажется мерзким.





Чёртов круг. Чёртова система. Чёртова зависимость. Ты глотаешь тёплую воду из крана маленькими глоточками, не заботясь о различных микробах и болезнях, наполняя и без того полный желудок. Жрать мало после двух питьевых дней? Заботиться о фигуре? Думать о потерянных трёх и набранном килограмме? Да чёрта с два. Легче нажраться, будто ты худая мразь, у которой ноги от земли до неба, а каждая калория усваивается так, словно это твоё альтер-эго, та красивая девушка, а не ты выпила воды. И ты — некогда сорок килограммов, а сейчас пятьдесят, при росте сто семьдесят. Или меньше. Ты не худая мразь. Ты жирная. Словно комок сала запихнули в старую одежду и обвязали нитками, залепили скотчем. Ты ненавидишь себя за хреновый обмен веществ. Ты ненавидишь других, потому что по их вине он испортился. Ты ненавидишь всё. И всех.

Оборачиваюсь к коту, разлёгшемуся около моих ног и мурлыча почему-то более грустно, нежели довольно. Волнуется? Заботится? Заменяет мать, которая сейчас впахивает на работе? Мяукает каждый раз, когда отнимаю руки ото рта и выплёвываю гной из горла — следствие тонзиллита и только что вылеченной ангины. Выплёвываю гной. Не рвоту. Пальцы уже все обкусаны, словно я цепляюсь за них зубами, пытаюсь прокусить до крови, словно у меня нервный тик или ОКР. А точно ли «словно»? Разве не от злости и беспомощности я пытаюсь закусать себе все места, до которых могу дотянуться? Разве не аутоагрессия заставляет меня искать новые способы причинять себе боль?

Еда спасает.

Но ненадолго.

Опускаюсь к коту, а он смотрит своими зелёными глазами прямо в душу, будто он ведьма, будто сейчас выхватит все душевные проблемы и, мурлыча и забавно тряся хвостом, отнесёт их подальше. Касается ладони влажным холодным носом, внимательно нюхает указательный палец, потом начинает облизывать его. Волнуется. Заботится. Заменяет мать, которая сейчас впахивает на работе. Глажу по чёрной шерстке — точно такой же, как мои волосы и одежда — и тихо-тихо спрашиваю, получится ли сейчас. Кот смотрит мне прямо в глаза. Осуждает. Переживает.

— Ты единственный, кто меня любит.

Мяукает.

Я поднимаюсь к раковине и начинаю всё заново. Спустя пять попыток у меня выходит обед и мерзкой жёлтой массой спускается в слив раковины.

Верхнее нёбо будто чем-то обожгли, или словно покурила Мальборо с ментолом. В горле ощущается ком того, что ещё осталось. Я решаю не усугублять ситуацию — наливаю себе крепкий чай. Руки дрожат, я сама вся шатаюсь и качаюсь взад-вперёд. Кот смотрит на меня с надеждой, что ничего больше не будет. Потом отворачивается и старается прислушиваться к звукам на улице. А всё, чего мне хочется, так это просто закурить сигарету и запить её чаем. Я чувствую себя отвратно.

Но скоро комок в горле становится невыносимым.

Кот уходит на подоконник, любуется на людей.

Я подхожу к раковине.

И начинаю всё сначала.






Булимия стала моей спутницей — в тот период, когда я загрустила по своим пятнадцати годам и решила стать такой же хрупкой, как и тогда. Бесконечные срывы после нескольких дней диеты не могли не утомлять, и я нашла выход — рвота. Искусственная, неприятная, заставляющая корчиться около раковины и на коленях стоять перед унитазом. Было легко: съела — прочистилась. Никаких проблем. До тех пор, пока я не заметила, что начала блевать даже после небольшой, положенной на диете закуски. Конечно, тогда и с зубами была проблема, и волосы выпадали, но это происходило в лёгкой форме, поэтому внимание не концентрировалось на таких маленьких вещах.

Булимия стала тем, за что я впоследствии возненавидела себя ещё сильнее. Мать знала об этой «слабости» — как-то раз застала меня в туалете после ужина. Я забыла закрыть дверь, потому что по привычке подумала, что никто не увидит. Но не сработало. И как мама сразу догадалась? Моё оправдание в стиле «я отравилась чем-то, не переживай» не сработало, она умыла меня и дала выпить какой-то раствор. Он подействовал более-менее успокаивающе, и я заснула через час или два прямо с книгой в руках.

Булимия не отпустила меня сразу. Она была монстром из потаённых замученным сознанием кошмаров. Она преследовала. Еда мерещилась везде. Но стоило только съесть что-то — и наступало обжорство: я сметала весь холодильник, впихивала даже то, что ненавижу, а потом запиралась в ванной, блевала и потом мылась под душем. Состояние здоровья ухудшалось, я напоминала трупа, выползшего из своей могилы на земной пир. Подруга, позже перерезавшая себе вены из-за невзаимной любви ко мне, пыталась помочь, потому что сама когда-то болела булимией. Ничего не помогало. Я тонула.

Только уже не в воде.

В рвоте.






Как ни странно, но впервые справиться с этим мне помогла вода. Да, чёрт побери, мой фетиш, моя любовь, моя одержимость — вода. То, что когда-то довело меня до этого, теперь помогало выбраться. Или делало вид, что помогало. Я так и не вылечила булимию до сих пор. Если я ем больше установленных семисот грамм, то это значит, что ближайшая ночь пройдёт несладко. Даже горько. С привкусом слабительных и тёплой воды. Она спасала. Она уберегала. Она показывала последствия и убирала их.

Я перечитала кучу заметок на эту тему: и как лечить булимию самостоятельно, и как лечат в больнице, и как вообще предотвратить. Я листала Интернет-страницы одну за другой, информация просто перестала усваиваться, буквы превратились в один сплошной текст, кашу, где всё смешалось в один комок, напоминающий как раз то, с чем я боролась. И я просто доверилась воде. Составила расписание перекусов, постаралась изменить отношение к себе. Что-то получилось.

Постепенно всё ушло.






Тогда я ещё не знала, что просто так от булимии и анорексии не избавиться. Это твои страхи. Твои проблемы. Твоя депрессия. Твои невысказанные желания и мысли. Ты просто тонешь, понимаете?

Как тону и я.






Срыв.

Рвота.

Желание сдохнуть.

Ты никто.

Срыв.

Рвота.






Знакомый белый потолок. Знакомые белые стены. Всё такое нереально материальное, близкое, словно белый цвет охватывает тебя, вот ты уже коснёшься его пальцем. Всё отпускает. Ты качаешься на молочных волнах огромного бескрайнего моря. Небо — светло-аквамаринового цвета. Облака — мягкие и ватные сгустки тумана. Солнце — кусочек жёлтого драгоценного камня, янтаря, светящегося изнутри обжигающим глаза цветом.

— Что с ней?

— Доктор, понимаете, я сама психолог, но она не хочет, чтобы ей помогали… У неё нервная булимия.

Сгустки тумана постепенно темнеют. К ним добавляется чёрный дым, смешивается, образуется другая масса — тучи. Янтарь тухнет, застывает , тепло превращается в материю и камнем падает в море, нарушая лёгкие волны, делая их больше и мощнее.

— Булимия, говорите?

Меня уносит. Затаскивает в водоворот. Сверху на поверхность моря падают капли дождя, и я чувствую себя как за стеклом — вижу, что происходит на небе, но не могу дотронуться и выплыть.

— Да, булимия. Нервная.

Вода засасывает меня до конца. В той реальности я чувствую, что мне не хватает воздуха. В этой начинаю кричать с закрытыми глазами. Задыхаюсь. Пытаюсь пошевелить онемевшим телом в том мире. В этом же начинаю душить саму себя.

— Что за?..

Вода засасывает меня сильнее. Ударяет в спину мощным напором, подбрасывает вверх, забирает последние кусочки воздуха и разрывает их у меня на глазах.

И я тону.


Рецензии