Вильям Гиллер. Бессменный начальник госпиталя

      Вильям Ефимович Гиллер               


              ВИЛЬЯМ ГИЛЛЕР. ВОЕНВРАЧ,  НАЧАЛЬНИК СЭГа №290               


 Молодой. Красивый. Бесстрашный.

                УЧЕНИЯ, ПЕРЕШЕДШИЕ В ВОЙНУ

   "Группа врачей с увлечением вслушивалась в анализ деятельности хирургического блока, который проводил окружной хирург, когда с проходившей мимо грузовой машины спрыгнул фельдшер Рыдванов, прикреплённый к штабу руководства учениями.
   Посмотрев вокруг растерянным взглядом, он от волнения закричал во всю силу лёгких высоким фальцетом:
   - Разве вы ничего не знаете? Война! Немцы бомбили Киев, Минск, Севастополь, Одессу... Штаб армии  и руководства учением выехали в Новосибирск!..
   Лица у всех сразу посуровели.

   У меня перехватило дыхание: "Что это, новая вводная или..."
   - Прекратите шутки! - крикнул я. - Говорите толком, от кого вы это слышали?
   Рыдванов от досады хлопнул руками по голенищам сапог и, медленно отчеканивая каждое слово, сказал:
   - Товарищ военврач второго ранга, даю вам честное слово коммуниста... Вы можете сами убедиться - позвоните на узел связи, в штаб или пошлите кого-нибудь на станцию.

   Я вижу, как дрожат руки у Рыдванова: он нервно теребит усы, перебирает складки гимнастёрки.
   Слух о войне быстро проникает в палатки и блиндажи: со всех сторон сбегаются "раненые" бойцы и командиры. Движение на дороге останавливается.
   Спотыкаясь и перепрыгивая через лужи, подбегает дежурный. Поправляя съехавшую набок пилотку, он вручает мне радиограмму: "Учение немедленно прекратить тчк Всем выехать своим частям тчк Полковник Маслов".
   Всё ясно: полковник Маслов - начальник штаба корпуса".

   Этот текст из документальной повести ВИЛЬЯМА ЕФИМОВИЧА ГИЛЛЕРА (1909 - 1981) "Во имя жизни" (Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. Москва - 1956).
   Здесь о начале Великой Отечественной войны, о том, как учения  военных врачей в мирное время мало чем походили на то, что было потом во фронтовом госпитале; о биографии нового типа медицинского формирования  - сортировочного эвакуационного госпиталя (СЭГа) № 290 Западного, а позже - 3-го Белорусского фронтов...

   Бессменным  его начальником все годы войны и был военврач Вильям Гиллер. Предполагаю, что он даже во сне ни разу не увидел, что в самом начале войны станет организатором, поистине, махины, медицинского гиганта  - СЭГа № 290. Только персонала разного профиля в нём было до 1000 человек, а иногда - и 1500; это зависело от ситуации на фронте и от количества поступающих раненных и больных воинов.
   И если  за все годы войны его не перекинули на другой фронт, не сместили с должности, значит, он был на своём месте и полностью оправдывал оказанное ему доверие.

                "РАЗ-ДВА, ВЗЯЛИ! ЕЩЁ РАЗ ВЗЯЛИ!"

  Надо  сказать  о том, что начальник госпиталя  В.Гиллер, комиссар ( официально- заместитель начальника госпиталя по политической части) Г. Савинов ( его воспоминания можно прочитать здесь же, на Прозе.ру - Л.П.-Б.) и нередко - начальники профильных отделений оказывались нередко в опасных ситуациях раньше, чем весь СЭГ № 290. 
  Особенно наглядно это было в первые месяцы войны, когда фашисты рвались к Москве.

   Вильяма Ефимовича можно назвать разведчиком.  В годы войны госпиталь шёл следом за  фронтом. Когда приходил приказ: передислоцироваться на определённый участок фронта, то на поиски подходящего места для  расположения этого гигантского медицинского учреждения отправлялся именно начальник госпиталя.
   Он видел последствия боёв: разбитые населённые пункты,   горящие дома, заводы и фабрики, погибших людей и тысячи раненых, среди которых было и гражданское население, дети...
   Отступая, гитлеровцы  минировали здания, прятали  мины на дорогах, а их самолёты днём и ночью бомбили всё, что лётчики видели на земле.

    Иногда поиски  места для  госпиталя  затягивались, потому что после вражеских бомбёжек от городов и  сёл оставались одни  дымящиеся развалины и ямы.  Надо было учитывать всё, что способствовало бы главному назначению СЭГа: принимать раненых, оказывать им помощь, а  тех, кто мог перенести дальнюю дорогу, отправлять  дальше от фронта.
   Значит,  важно было наличие дорог для санитарного транспорта, помещения для размещения раненых, вода, электричество и, что было особенно необходимо: близость железной дороги.  А ещё надо было найти такое место для развёртывания госпиталя, чтобы оно не было приманкой для фашистских самолётов. Начальник госпиталя отвечал за безопасность раненых и персонала.

   И получалось, что В.Е.Гиллеру приходилось, как военоначальнику, разрабатывать план продвижения госпиталя. Он понимал всю ответственность, возложенную на него. Конечно, делал он всю работу не один. Хорошо помогали заместители, партийная и комсомольская организации. Однако, он отлично понимал: за всё, что происходит в госпитале, отвечает прежде всего он.

   ...Идёт второй месяц войны. Вот какой совет получил Вильям Ефимович в  Санитарном управлении Западного фронта:
   "Война только началась. Приготовьтесь осваивать новую профессию - организатора. Главное, учёт реальной обстановки, понимание характера войны. Сообразно с этой обстановкой, придётся действовать, действовать порой самостоятельно. Побольше выдержки и спокойствия. Вооружите этими качествами и своих подчинённых".

   Кем приходилось быть на фронте военврачу, хирургу В.Е.Гиллеру, видно из его воспоминаний в повести "Во имя жизни":
   " Напряжение боёв возрастает с каждым днём. Гитлеровцы нажимают на Смоленск: он у них как бельмо на глазу, - преграждает путь к заветной цели, к Москве, срывает все графики блицкрига...
   Ожесточённые налёты фашистской авиации на наши боевые порядки, и особенно на тыловые дороги, заставили нас отложить вывоз части раненых до темноты, что грозило тяжёлыми осложнениями.
   Но часам к девяти вечера напряжение боя стало спадать, и генерал приказал немедленно приступить к вывозу раненых в Вязьму; в моё распоряжение было выделено двадцать грузовых машин.

   Едва мы выехали на Смоленский тракт, как вынуждены были остановить машины. На всём протяжении, доступном взору,  широкое шоссе, обсаженное старыми липами в два обхвата толщиной, запрудили беженцы, табуны лошадей, стада коров, медленно бредущих, не обращая никакого внимания на гудки машин. По временам шум на шоссе сливался в один непрерывный гул, прерываемый лишь сигналом машины или детским плачем.
   Здесь, на старом Смоленском тракте, эвакуация предстала во всём своём трагизме. Бросив насиженные веками родные места, увязав в узелок свои пожитки, уходили от врага, как от чумы, советские люди...

   Проливной дождь размыл просёлочные дороги. Машины застревают, увязая в грязи по задний мост. Никогда не предполагал, что от такого занятия, как толкание машин, могу впасть в неистовство.
   И чем мы только не толкали их: и руками, и грудью, и спиной, и головой, ухая, как завзятые грузчики: "Раз-два, взяли! Ещё раз взяли! Сама пошла!"
   
   Когда началась война, Вильяму Гиллеру было 32 года. Он родился 24 июня 1909 года в городе Пушкино Московской области. Отец рано умер; его мама была учительницей музыки. В семье было четыре брата.
   В 1926 году Вильям окончил 9 классов в г. Севастополе. С 1927 по 1931 годы он - студент лечебного факультета Московского медицинского института. После окончания института по распределению работал (1931-1934 гг.) в  центральной больнице г. Магнитогорска.
   С 1934 г. в составе Российской рабоче-крестьянской армии (РРКА).  К началу войны Вильям Ефимович - военврач 2-го ранга.
   30 апреля 1945 года получил звание полковника медицинской службы.
 
   О его наградах есть информация в анкете, которую Вильям Ефимович заполнил 10 февраля 1966 года.
   Во время войны: Орден Красного Знамени; 2 Ордена Красной Звезды; 2 Ордена Отечественной войны (степень не указана); 8 медалей.
   После войны: Орден Красного Знамени; Орден Красной Звезды; юбилейные медали.

   Опубликован вот такой документ:
   "Приказ войскам Западного фронта
    О награждении личного состава
 
   5 января 1942 года. № 6. Действующая армия.
   От имени Президиума Верховного  Совета Союза ССР, за образцовое выполнение заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награждают
   ОРДЕНОМ КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ..."

    Названы пять фамилий военврачей, среди них  двое из СЭГа № 290:
    Военврач  2-го ранга Гиллер Вильям Ефимович и военврач 1-го ранга Минин Николай Иванович  (начальник отделения для  легко раненых, хирург; воспоминания о нём  опубликованы -  Л. П.- Б.)
   
   В книге "Во имя жизни" В.Е.Гиллер рассказал о том, как он и его сослуживцы получали награды (речь об Ордене Красной Звезды) в Кремле. СЭГ № 290 в то время находился в Москве. Вручал награды  Михаил Иванович Калинин.
  Среди награждённых был сам  Вильям Ефимович, а также Н.И.Минин, Г.Т.Савинов ( комиссар госпиталя),  М.Я. Шур (ведущий хирург госпиталя),  медицинская сестра Меньшикова (подробностей о ней пока нет),  Валентина Муравьёва (врач-эвакуатор).

   К сожалению, по книге  трудно установить, в каком году было  то торжественное событие. Возможно,  это  награда, о которой шла речь в вышеприведённом приказе. Но почему  в том приказе нет упоминания о М.Я.Шуре и других, награждённых в Кремле?
   Скорее всего, М.И.Калинин вручал  награды  В.Гиллеру и другим в 1942 году. А весной 1943 года СЭГ № 290  выехал из Москвы.    

                ДРАГОЦЕННЫЕ ПОДРОБНОСТИ ОЧЕВИДЦА

   После окончания войны  послужной список Вильяма Ефимовича  такой: с октября 1948 г. - старший ординатор Главного военного клинического госпиталя имени академика Н.Н.Бурденко. С мая 1951 г. - старший преподаватель военной кафедры в Ивановском медицинском институте.
   Работал также главным врачом 54-й городской больницы в Москве. Но вскоре  он был приглашён работать главным врачом центральной поликлиники Литературного фонда Союза писателей СССР.
   Вильям Ефимович не оставил воспоминаний о военных годах. Все или почти все его впечатления - содержатся в написанных им книгах.

   Работа в поликлинике  Литфонда стала благом и для него - фронтового врача, и для СЭГа № 290.  В годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.  было великое множество госпиталей разного назначения и профиля, а также медсанбатов, санитарных поездов...
   О многих из них мало что известно. Жаль! Рассказы о действиях медицинских учреждений в годы боевых действий - это бесценный  практический опыт, это рассказ о людях, самоотверженно борющихся за жизнь каждого раненого.
 
   Вполне возможно, что среди пациентов поликлиники были писатели - фронтовики. И кто-то надоумил В.Гиллера описать всё, что пришлось испытать ему и  персоналу СЭГа № 290 в годы войны с фашистами.
  Или он сам попросил помощи у писателей. Как бы то ни было, но  уже в 1956 году вышла первая книга "Во имя жизни" с трогательными словами: "Друзьям и товарищам по Западному фронту посвящает свой скромный труд  автор".

   Эту книгу можно, без преувеличения, назвать документальной повестью, так как в ней все персонажи названы  подлинными своими именами, отчествами и фамилиями. Здесь бомбёжки  в Вязьме, отступление советских войск к Москве, передислокация СЭГа № 290 из Вязьмы в Москву и работа в столице с октября 1941 по март 1943 гг. Были потери и раненые и среди персонала госпиталя.   
   Позже эта книга была переработана  и дополнена автором и вышла в 1967 г. в издательстве "Советский писатель" под  названием "И снова в бой..." В этом варианте повести изменены имена, отчества, фамилии и описан путь госпиталя до Дня Победы в 1945 г.

   Вот как заканчивается книга (до "Эпилога"):
   "В ночь на восьмое мая ( 1945 г.; это было в Кёнигсберге - Л.П.-Б.) мы проснулись от оглушительной пальбы. В один миг огромный двор наполнился полуодетыми людьми. Здесь были и раненые и сотрудники госпиталя.
   Это был салют Победы! Гитлеровская Германия капитулировала!..
   Ещё  днём раньше никто из нас не  мог сказать, останется ли он жив. Теперь впереди у каждого была долгая и, как всем нам казалось, счастливая жизнь.

   Словно прослышав о празднике, весна решила порадовать нас. Наступили изумительные солнечные дни, полные неизъяснимой прелести и пьянящей тишины. По вечерам из распахнутых окон палат и служебных помещений лился яркий электрический свет.
   Непривычно безлюдно было у широко раскрытых дверей приёмно-сортировочных отделений. Ни длинной вереницы санитарных машин, ни ходячих раненых, нетерпеливо дожидающихся своей очереди в душевую и ванную комнату.
   Не бродят по двору в кромешной тьме сёстры с фонариками и санитары с носилками, нет переполненных до отказа приёмных залов.

   Госпиталь продолжал работать, но уже перейдя на давно забытый мирный график - на восьми-, а затем и шестичасовой рабочий день. Теперь уже не было нужды по шестнадцать часов простаивать в перевязочных и операционных или, едва задремав, вскакивать по авралу.
   Вдруг объявилось много больных. И каких только среди них не было страдальцев! И язвенники, и гипертоники, и астматики, и страдающие болезнью печени, и внезапно скрюченные злым радикулитом...

   Казалось непостижимым: как могли эти действительно больные люди переносить тяготы военной жизни, мокнуть под дождём, мёрзнуть в окопах, подолгу не спать на боевом марше, питаться всухомятку? Как удавалось им всё это время преодолевать свои старые и нажитые на войне болезни?
    И вот, наконец, наступил день, когда впервые за все эти годы в госпиталь не поступил ни один раненый. Опустели хирургические, опустели операционные. Только эвакуационное отделение продолжало жить напряжённой жизнью, непрерывно эвакуируя раненых в глубь страны ".
   Но до тех победных салютов были ещё годы жестокой войны.

   Вильям Ефимович  написал также повесть "Два долгих дня" (Москва, издательство "Советский писатель", 1983 г.).  Пока не известно, выходила ли она при его жизни. Книга наполнена  тревожными событиями и переживаниями.
 
  В марте 1943 года Красная Армия вела наступательные бои. СЭГ № 290 двинулся за фронтом. В только что освобождённом городе в Смоленской области  надо было найти  помещение для размещения госпиталя.  Приглянулся огромный кирпичный трёхэтажный дом  с выбитыми окнами, но выбора не было.

   Когда  здесь развернули все отделения госпиталя и они заполнились ранеными, выяснилось, что здание заминировано. "Они знали, -  читаем в книге, - что гитлеровцы минируют даже собачьи будки".
   Мало того,  здесь находились и раненные немцы - их оставили свои на произвол судьбы.  Потом их отделили от  наших  раненых; как говорят - от греха подальше. Трудно было объяснять покалеченным бойцам, что советские врачи  оказывают помощь всем, кто в ней нуждается,  не делят их на своих  и чужих.
   В течение двух долгих дней сапёры искали мины. И нашли.

   А книгу В.Е.Гиллера "Пока дышу..." (Москва, издательство "Советский писатель", 1970 г.) можно назвать романом. В ней тоже медицинский сюжет, но  время мирное;  любовь, работа...
   Вильям Ефимович публиковал также в различных журналах  свои рассказы о  СЭГе № 290, о  хирургах и других боевых товарищах,  их подвигах  ради Отчизны. Это  драгоценные подробности  очевидца о Великой Отечественной войне.
   
    Я хорошо помню Вильяма  Ефимовича Гиллера.  Видела его не один раз на встречах ветеранов СЭГа № 290.  Вот на одной из таких встреч он призвал  ветеранов -  своих бывших подчинённых  - написать воспоминания. И ещё он сказал примерно следующее:
   "Дадим же друг другу обещание: встречаться до тех пор, пока будет жив хоть один сэговец".  Много лет ветераны госпиталя  чтили наказ своего руководителя. Но  время не щадит даже героев войн.
   Сейчас в Москве и в Московской области осталось в живых лишь несколько бывших сотрудников этого фронтового госпиталя. Состояние здоровья не позволяет им бывать на встречах.
 
   Долгие годы огонёк памяти о СЭГе № 290 поддерживала врач, председатель (третий и последний) Совета ветеранов этого госпиталя Анна Павловна Медведева (1920-2019; её рассказы о  работе в СЭГе можно прочитать  здесь же на Прозе.ру - Л.П.-Б.).
  И, безусловно,  всю историю этого фронтового госпиталя хранят книги, написанные его бессменным начальником, а также документы в некоторых музеях.  Больше всего  материалов  собрал   музей  Вяземской средней  школы № 2.

   Конечно, в своих книгах Вильям Ефимович не мог написать абсолютно обо всём персонале госпиталя; как и о каждом дне работы СЭГа № 290.  Для этого пришлось бы ему выпустить многотомное собрание сочинений. 
  Он сделал то, что смог, чтобы память о его однополчанах не канула в Лету.

   Вильям Ефимович  был высоким, сухощавым, с выправкой военного человека. Но, пожалуй,  позже выделялся он везде своей совершенно седой - белой головой. Недавно архив воспоминаний сэговцев пополнился большим альбомом - здесь фотографии, сделанные на встречах  сэговцев с  1966 года. И на всех снимках  сразу бросается в глаза  белоснежная  голова Вильяма Гиллера.

   О нём вспоминали, как о  блестящем организаторе; строгом, но справедливом начальнике. Надо сказать, что его побаивались все - от поваров до врачей.
   Вот что мне  рассказывали медицинские сёстры, работающие в СЭГе № 290, когда госпиталь находился в Москве, в Лефортово:

     "Когда Вильям Ефимович шёл по отделениям госпиталя, весть об этом бежала впереди него. И весь персонал подтягивался, как солдаты перед смотром.
   Раненые поступали беспрерывно, особенно в 1941 году, когда шла битва за Москву. Привозили раненых не только с Западного фронта, но и из других фронтов. Мест для них не хватало; бывало, что раненых после того, как им оказывали помощь, вновь укладывали на носилки. 
   Были заполнены все коридоры. Персоналу приходилось лавировать между тесно уставленными  кроватями, носилками...
   Казалось, какая уж тут чистота! Но у нас всё блестело. Никому никаких скидок не было. Хоть не спи, не ешь, но порядок и чистота должны быть везде.
   Где много ран, крови, гноя, там очень важна чистота. Антибиотиков тогда не было. Весь персонал госпиталя  находился  на военной службе и дисциплина у нас была строгая, как в армии.

   В кино и литературе можно встретить примеры, как  какой-нибудь врач проверял чистоту в палатах  -  белым платком проводил по тумбочкам и другой мебели. Вильям Ефимович  ничего подобного не делал. Но, видно, глаз у него был острый; всё видел. И достаточно было его взгляда, чтобы персонал бросался  наводить  порядок.
   Наш начальник госпиталя прекрасно знал, что персонал падал с ног;  и мы знали, что он падал с ног от усталости. Но шла война! Бойцам на фронте было тяжелее, чем нам".
   Все, кто служил в годы войны в СЭГе № 290, отмечали, что В.Е.Гиллер всегда был в отутюженной форме; его сапоги  блестели при любой погоде. А к раненым Вильям Ефимович относился с заботой и нежностью.
               
  ОТРЫВКИ ИЗ  КНИГ "ВО  ИМЯ ЖИЗНИ"  И "И СНОВА В БОЙ..."               


                НА ФРОНТ

   В бешеном темпе мчится на запад воинский поезд. На полустанках и станциях оглушают звуки оркестров, мелькают знамёна и транспаранты: Сибирь (В.Е.Гиллер до войны служил врачом в сибирском корпусе и полевые учения проводились там же - Л.П.-Б.) провожает на фронт своих сыновей. Вся магистраль в шесть тысяч километров, которые отделяют нас от Москвы, представляет сплошную линию из вагонов с солдатами и платформ с орудиями.

   Долго  смотрел я  на залитый огнями старинный большой город, в котором осталась моя семья. Перед глазами жена и сыновья: младший машет ручонкой, а старший жмётся к матери. Основные отделы  штаба корпуса выехали ещё накануне - ночью, тыловые подразделения едут в эшелоне сапёрного батальона.

   Чем ближе к Москве, тем сильнее ощущение  фронта. Огни станций и деревень исчезли - мы въехали в зону затемнения. Всё больше и больше эшелонов с войсками и орудиями, идущих на запад, и встречных эшелонов - с  эвакуированными и заводским оборудованием, -  продвигающихся на восток. Последние наполняют душу тревожным, щемящим чувством.
   В Москве получаем направление на Западный фронт.
   По широким асфальтированным дорогам Подмосковья мчатся камуфлированные военные машины, красные пассажирские автобусы. Обгоняем колонну пассажирских автобусов с войсками - она растянулась на добрый десяток километров. Это отправляются на фронт московские ополченцы.

   В Гжатске конечная остановка. Вопреки всяким уставным нормам, используя ночное время, одновременно разгружаются три или четыре эшелона.
   - Скорее, скорее, товарищи, - торопит комендант станции, - соблюдайте правила маскировки, не подвергайте опасности себя и других.
   На полуторке, только что сгруженной с платформы, с двумя командирами из штаба корпуса выезжаю в Вязьму: как сообщил нам комендант, там находится штаб армии, в которую входит наш корпус.

   По мере приближения к Вязьме настроение снижается. В воздухе почти беспрерывный  гул вражеских самолётов. Небо густеет курчавыми облачками - это разрывы зенитных снарядов; железные крыши домов звенят от осколков; улицы города заполнены жителями: спешно роются щели и рвы, сооружаются баррикады.
   Неподалёку от моста красноармейцы раскапывают дом, извлекая из-под обломков пострадавших при бомбёжке. А в ста метрах, у плетня, расположилась на отдых какая-то часть, и бойцы, как ни в чём не бывало, варят в котлах себе пищу.  Война...

   Штаб армии разместился на далёкой окраине. В глубине сада сапёры заканчивают строительство вместительных блиндажей. Положение куда серьёзнее, чем мы думали. Немцы продолжают продвигаться вперёд. Наш корпус, которому здесь придали ещё несколько стрелковых частей, заканчивает сосредоточение.

   Начальник штаба  корпуса полковник Маслов собирался уезжать, когда мы подъехали к оперативному отделу. Обрадовались мы ему, как родному: он пользовался большим и всеобщим уважением.
   - Николай Васильевич, дорогой, объясните: что происходит? - взмолился я, поздоровавшись с ним.
   - Положение тяжёлое, - ответил Маслов. - Большие потери; не хватает танков, авиации. Корпус из резерва фронта передаётся в действующую двадцать четвёртую армию. С утра второго июля мы должны занять рубеж по Днепру.

   - Николай Васильевич, - спрашиваю я Маслова о том, что волнует меня больше всего, - как будем воевать? Госпиталей нет. Когда-то ещё прибудут... Санитарные машины тоже...
   - Обещали дать полевой госпиталь. Вместо санитарных машин придётся нажимать на порожнячок.
   - А где находится станция снабжения?
   - На Вадино, километров пятьдесят будет от передовой. Что, скажете, не по уставу? - с усмешкой посмотрел он на меня. - Ничего, ничего, не пугайтесь, будем помогать. Едем к генералу, - пригласил Маслов меня в машину.

   На широченной автостраде Москва - Минск, куда ни взглянешь - автомобили. На бортах машин, на стволах орудий краткие, но выразительные надписи: "Ни шагу назад!", "За Родину!", "На врага!". По обеим сторонам дороги, по обочинам, с лязгом и натужным фырканьем движутся тягачи с тяжёлыми пушками: отдельно везут лафет, отдельно - ствол.
   Я вглядываюсь в лица встречных раненых; на автобусах, приспособленных под перевозку, ещё не сняты вывески маршрутов: "Таганская площадь - Курский вокзал"; "Курский вокзал - Красная Пресня"...

                ЧТО-ТО  ВЫСКОЧИЛО ИЗ  РАНЫ
 
   Командный пункт командира корпуса разместился в густом лесу.
   В блиндаже генерала находился маршал Тимошенко (Семён Константинович - Л.П.-Б.). По сравнению с портретом, в простой солдатской шинели он выглядел старше...
    Он подробно расспросил меня о состоянии медицинского обеспечения корпуса. Я не преминул пожаловаться, что штатные корпусные госпитали ещё не подошли, нет пока и санитарных машин для перевозки раненых из дивизий.

   - Придётся немного подкинуть, -  отозвался Тимошенко, поворачиваясь к генералу.
   - Обязательно, - ответил командир корпуса, – но свободных машин у меня нет, все в разгоне, а вот те, что возят снаряды, пожалуй, можно  использовать  для перевозки раненых. В общем, разворачивайте работу! – обернулся  он ко мне.
   Маршал заторопился к выходу, все бросились его провожать, вышел вслед за всеми и я
.
    «Разворачивайте работу! Легко сказать!"
    За семь лет службы в армии я, конечно, не раз  представлял себе картину  работы в условиях войны.  По положению,  в моём распоряжении должно  находиться  несколько госпиталей,  санитарный транспорт - два=три десятка  автомашин.  Но всё это по положению; фактически госпитали и транспорт в пути,  когда  придут – неизвестно. Всё  было не так, как предполагалось.

    А раненые не ждут. Первая встреча с ними произошла  в медсанбате стрелковой дивизии.
    Бой шёл в четырёх-пяти километрах.Отзвук ружейно-пулемётной стрельбы доносился сильно приглушённым  на поляну, которая всё более и более заполнялась: на траве, под тенью деревьев, на носилках с шинелями под головами молчаливо и неподвижно лежали бойцы, серьёзно раненные в живот, в позвоночник, в ноги, с туго перевязанными фанерными лубками и в специальных деревянных и проволочных шинах. Их подвозят в грузовых "зисах".

    Медико-санитарный батальон удачно разместился на территории совхоза у станции Вадино. Собственно, многие здания совхоза уже давно разрушены бомбёжкой, но уцелевшие дома, водопровод, обилие соломы и лесной массив вблизи полностью обеспечивали первоочередные нужды медсанбата.
   Командир батальона Ираклий Чухенашвили и хирург Азбукин буквально валились с ног. Они уже вторые сутки не выходили из операционной палатки.

   Закончив операцию, Азбукин забегал в  сортировочную палатку, просматривал неоперированных, решая: направить ли раненого немедленно на операцию или он может спокойно следовать для излечения дальше, в тыл.
   Решать необходимо было точно и незамедлительно. Безошибочный диагноз, подсказанный порой не внешними признаками, а тем шестым чувством - интуицией, без которой немыслим подлинный хирург, не должен обмануть ни врача, ни больного. А потом снова - в операционную палатку, к лежащему на столе раненому...

   Время не ждёт. Вместе  с врачами  включаюсь в работу и я.
   Бывают случаи, которых ни одной инструкцией не предусмотришь.   
    - Что у вас? – спросил  я немолодого солдата, который  осторожно поддерживал руками  низ живота.
    - И сам не пойму. Ожгло меня, поднял рубаху, смотрю – что-то выскочило из раны…

   Я растерянно смотрел то  на его лицо с сухими, потрескавшимися губами, то на выпавший из раны брюшной полости кусок сальника.
    - Ложись, сейчас же ложись! – не дожидаясь носилок, я взял его на руки и вместе с санитаром понёс в палатку...
    - Я и сам бы дошёл, - подал он голос, - тут недалече до палатки, вон и поболе меня раненые лежат, а я ещё ничего, и сам дойду.
   Какая  воля нужна была, чтобы, превозмогая нечеловеческую боль, придерживая свои внутренности,  самому  прийти в медсанбат!
   Осмотрев рану, я распорядился как можно скорее перенести его в операционную.

    - Так как же это ты с такой раной разгуливал по передовой? - спросил я, начиная готовить его  к операции.
      Боец  ничего не ответил. Наклонившись к самому лицу, я увидел разительную перемену, происшедшую с раненым. Вялое, безучастное лицо, закрытые глаза, пропадающий пульс: налицо  была классическая форма шока. Велел дать раненому большую дозу возбуждающих средств.
   Медлить с операцией было смерти подобно, и я её сделал. После раненый на самолёте был вывезен в тыловой госпиталь.
               
    Не успел я подготовить нового раненого, как раздалась оглушительная команда: «Воздух!» - и следом за ней  послышался пронзительный, сверлящий свист падающей бомбы.
   Поспешно накинув на грудь оперируемого марлевые салфетки, замираю у операционного стола. Сестра с протянутым скальпелем в руке вся  вдруг сжалась,  как будто ей стало очень холодно. "Скорее бы!», - думаю я.
   И вдруг всё  исчезает.

   Очнулся  минут через пятнадцать-двадцать. В воздухе - острый запах взрывчатки. Кто-то заботливо поднимает меня на ноги, о чём-то спрашивает, но я не слышу. Долго всматриваюсь и  узнаю Азбукина. Он оттаскивает меня в сторону и  укладывает на скошенное сено рядом с моим раненым.
   - Полежите, передохните немного, контузило* вас малость .
     Медленно, усталым движением он стянул с головы белую шапочку, вытер ею потный лоб, и неожиданно попросил:
    - Дайте  покурить.
      Пока я доставал  папиросы,  он заснул, прислонясь к стволу дерева.
* После той контузии какое-то время В.Е.Гиллер плохо слышал.               


                ГИТЛЕРОВЦЫ БОМБЯТ МОСКВУ

    Назойливое жужжание фашистского самолёта. "Почему же он не бомбит?" - подумал я. Жужжание  не давало покоя, я вышел из палатки и увидел в полутьме одинокую фигуру штабного финансиста. Он  смотрел на звёздное небо.
   - И вам спать не даёт? - вполголоса спросил я. - Зудит над ухом, проклятый.
   - Вы что, с Луны свалились? - ответил он. - Они уже третий час прорываются в сторону Вязьмы. Смотри, смотри, вон прожекторы поймали! Эх, ускользнул, проклятый! - досадливо выкрикнул он. - Нет, снова поймали. Так его, бандита!
   Щупальца прожекторов цепко держали маленькую белую точку. Прерывистые ленты трассирующих пуль понеслись вверх, там что-то сверкнуло и вспыхнуло.
   - Подбили! - обрадовались мы.
 
   Утро принесло разгадку ночных событий. Гитлеровцы впервые отважились бомбить Москву. Наши зенитчики сбили около двух десятков вражеских самолётов. С этой ночи начались налёты фашистской авиации на столицу. Но на всём пути, начиная с передовой, самолёты противника встречала сплошная стена заградительного огня. Десятки прожекторов помогали зенитчикам обнаруживать врага и уничтожать его.

   Ни на минуту меня не покидает одна гнетущая мысль: "Почему мы всё время отходим?" Но разве только меня мучает этот вопрос? Неудачи на фронте каждый  из нас переживал, как свое личное горе.
   Молодцы раненые! Не хотят эвакуироваться в тыл. Один так и сказал: "Должны победить! Не впервой русским гнать захватчиков со своей земли"...

   В штаб корпуса поступило, наконец, сообщение, что санитарные машины прибыли. Прибыли и госпитали - разгружаются в Москве на Окружной дороге, завтра  своим ходом они двинутся на фронт.
   - Боюсь, как бы их не перехватил какой-нибудь не в меру расторопный медицинский начальник, - поделился я своими опасениями с Масловым. - Соблазн-то какой: три свеженьких, укомплектованных полевых госпиталя!

   Было чего опасаться. Широкий размах боевых действий поглощал все наличные и прибывающие госпитали и медицинские силы. Их в первые месяцы войны явно не хватало. Госпитали формировались на Урале, в Сибири, в Поволжье, и медленно, как нам казалось, очень медленно продвигались к линии фронта.
   - Тревога законная, - рассмеялся Маслов. - А вы бы съездили к своему медицинскому начальству. Вооружитесь "охранными грамотами". Заодно о транспорте договоритесь.
             
    Санитарное управление Западного фронта находится в двух-трёх километрах от станции Касня. По дороге, в Вязьме, заскакиваю  в парикмахерскую.
   За много дней впервые имею возможность увидеть себя в зеркале:  в пропылённом трофейном маскировочном халате, увешанный оружием, в сдвинутой набок каске, из-под которой торчит кузьмакрючковский чуб. Что и говорить, зрелище поистине устрашающее! Лишь опытные руки парикмахера вернули мне  знакомые черты...

   Наш корпус, реорганизованный в отдельную армейскую группу, оказался на направлении главного удара гитлеровцев, и медсанбатам пришлось за сутки сменить  несколько стоянок.
   "Мессеры" гоняются за каждой машиной, повозкой. Отправлять раненых опасно, не отправлять  - тоже опасно. Их приносят на носилках прямо с позиций, большей же частью они приходят сами.
   В середине августа (1941 г. - Л.П.-Б.) корпус получил восемь новеньких санитарных машин. Маленькие, юркие зелёные "санитарки" очень хороши,  и даже та, что с несмываемой надписью «Перевозка рожениц».
   
                БУДЕТЕ ВЫ И СТРОИТЕЛЕМ, И ВРАЧОМ...

   И вот снова  Касня…
   Вильям Ефимович отправился в Санитарное управление Западного фронта. За новым назначением.
   Начальник управления пригласил его в кабинет. И вызвал главного хирурга фронта Станислава Иосифовича Банайтиса.
    Профессора Банайтиса В. Гиллер знал немного по работе в мирное время в Куйбышеве. "Многие из нас, - написал Вильям Ефимович  в книге, - прилежно изучали превосходные таблицы по военно-полевой хирургии, разработанные им в бытность начальником кафедры военно-полевой хирургии" (имелась в виду Куйбышевская военно-медицинская академия - Л.П.-Б.).
                --------------       ---------------       -------------
     Начсанфронта  проглядел  моё командировочное предписание и, прищурив глаза, сказал:
    - Буду откровенен: я собираюсь назначить  вас на работу, где  вам небо  с овчинку покажется. Будете  и строителем, и врачом, и даже творцом. Будете  создавать  нечто новое, потому что такого госпиталя, какой вам предстоит организовать, ещё не было.
    Во время войны с белофиннами был у нас, правда, сортировочный госпиталь, но он  походил скорее  на вокзал, чем на медицинское учреждение: там, главным образом, распределяли раненых по госпиталям.  Всех! Почти без всякого отбора и без учёта ранения.
 
   Начсанфронта встал, подошёл к карте и, указав карандашом на какую-то точку, снова обратился к нам.
   - Это Новоторжская, - сказал он. – Здесь мы решили организовать первый сортировочно-эвакуационный госпиталь – СЭГ Западного фронта. Станция, как вы могли заметить, расположена на стыке железных дорог: Вязьма - Гжатск, Можайск – Москва, Вязьма – Ржев, Вязьма – Калуга – Тула. В нескольких сотнях метров от вас превосходная автомагистраль Москва – Смоленск – Минск, неподалёку – аэродромы.

  Словом, здесь – узел жизненно-важных путей к фронту и с фронта - в тыл. Далее: ваш предшественник – а он у вас был – не понял основной задачи госпиталя. А задача эта в том, чтобы, приняв раненых, рассортировать их и оставить у себя тех, кто нуждается в немедленной хирургической помощи, а остальных отправить в полевые госпитали разного профиля.
  По мере выздоровления они снова будут поступать в СЭГ для отправки в тыл. Легко раненые будут направляться в госпитали-лагеря; срок лечения в них примерно суток тридцать, после чего их можно вернуть в строй.

   Начсанфронта немного помолчал, видимо, давая мне возможность осознать сказанное, затем, мельком глянув на меня сквозь свои удивительно чистые, словно вовсе без стёкол, очки, продолжил:
    - Итак, вы, в отличие от других госпиталей, будете принимать раненых беспрерывно и безотказно. Круглые сутки придётся принимать и отправлять санитарные поезда. Но самое главное – умело сортировать раненых.

    И снова он посмотрел на меня, но теперь уже испытующе: тот ли, мол, это человек, которому можно доверить такое дело? Потом спросил:
   - Вам приходилось когда-нибудь командовать госпиталем?
   - Нет, никогда, и тем более…
   - Вот и отлично! – перебил он меня. – По крайней мере, меньше будет рутины. Не будете скованы установками и нормами мирного времени…

   - По опыту многих войн известно, что легко раненые составляют почти пятьдесят процентов от общего числа, - подключился к  разговору  Банайтис. - До сих пор все они отправлялись в дальний тыл. Но это роскошь, которая сейчас недопустима. Легко раненых будем лечить здесь же, недалеко от фронта. А чтобы лечить, их, прежде всего, надо выделить из общего потока.

   Напутствуя В.Е.Гиллера, главный хирург Западного фронта С.И.Банайтис уточнил:
   - Сортировка, эвакуация и неотложная хирургия - таковы три ваших кита.               

    Вильям Гиллер позже вспоминал:
   - Уже первое знакомство с медицинским персоналом госпиталя показало, что состав его очень неоднороден. Здесь были и врачи старшего поколения, заведовавшие большими хирургическими отделениями. Одни участвовали в боевых действиях на озере Хасан и Халхин-Голе; другим довелось штурмовать железобетон «линии Маннергейма».
   Были врачи и помоложе, была и совсем зелёная молодёжь – студенты пятых курсов, досрочно выпущенные в сорок первом году. Не имея никакого опыта самостоятельной работы, они готовы были своротить горы.

   Как руководить этой разнородной пёстрой массой? Как спаять её одной идеей, одной непреложной истиной: нам некуда отходить, надо готовиться к длительному пребыванию здесь, на Новоторжской, в непосредственной близости к фронту?..
  Конечно, люди, повидавшие войну, будут нашим цементирующим началом; они помогут, подскажут, научат.

   Научат… Никогда ещё за десять лет врачебной работы мне не приходилось так много и беспрестанно учиться и учить! Всё, что я узнавал, всё, что должен был сделать, я записывал в те дни в толстенный блокнот, испещрённый в разных направлениях, вкось и вкривь, карандашными записями.
   И глядя сейчас в этот блокнот, я вижу дорогих моих товарищей. Многие записи стёрлись, их приходится разбирать с помощью лупы. Но картины прошлого сохранились в памяти так ясно, будто они и сегодня – реальность.
               
               
                СЛАВА ЖЕНЩИНАМ!

      Жизнь ежедневно угрожала захлестнуть нас потоком «первоочередных» и «неотложных» дел. Раненые поступали неравномерно: то на станцию один за другим придут семь-восемь эшелонов под разгрузку, то почти одновременно – пять поездов под погрузку.
   Одних принимай, осматривай, корми, оказывай им необходимую помощь, распределяй по госпиталям, других готовь к отправке… Энтузиазма, с каким работал медицинский персонал госпиталя, было недостаточно.
   Все мы хоть и беспрерывно подстёгивали себя, хоть и сводили к минимуму часы отдыха, ели на ходу и большую часть суток были по горло заняты, но почему-то беспрерывно торопились, суетились, и со стороны, вероятно, производили впечатление людей, опаздывающих на поезд…

   Директивы и инструкции – письменные и устные – низвергались на нас сплошным потоком. От нас требовалось выполнение сотни обязательств – от раннего диагностирования газовой гангрены до точнейшего учёта раненых; от организации труда хирургических бригад до строительства подъездных путей.
   Но ведь, помимо всего этого, нужно было ежедневно перенести на руках сотни, если не тысячи, раненых; многих прооперировать, а, прооперировав, обеспечить им покой, уход, заботу…
   Нужно было ежедневно накормить около шести тысяч человек!

   Долгое время я не мог понять, почему наши раненые, особенно ходячие, недовольны питанием. Продуктов уходила масса, мы получали их беспрерывно, словно это была не война, не госпиталь, а отличный санаторий мирного времени. Почему же люди жалуются на плохое питание? Куда деваются продукты?
   Девушки-санитарки и дружинницы с огромными корзинами обходили ряды стоящих, лежащих и прогуливающихся раненых. В корзинах – бутерброды с маслом, сыром, колбасой. Ешь вволю! И так с утра до вечера. А количество жалоб на питание всё не уменьшалось.
   Эта загадка казалась мне просто неразрешимой.

   Но однажды один из раненых, старшина стрелковой роты, остановил меня во дворе и сказал:
   - Я, товарищ военврач, слышал ваш разговор с хозяйственником, и хочу вам кое-что сказать. В чём тут причина? У вас ведь учёта питания нет? Нет! А продукт вкусный? Вкусный! И дают его, сколько влезет. Как же от него отказаться! На фронте икорки да сырку не увидишь. Там пища, сами знаете, какая: щи, каша, сало, концентрат.
   - И что же? – спрашиваю. – Больше, чем человек может съесть, он же не съедает.
   - А вот это – как сказать, - возразил старшина. – Иной наберёт впрок, ни одну корзину не пропустит, а съесть не может. Полежат-полежат у него бутерброды, зачерствеют – он за новыми тянется, а те бросает.
   Сознательности не всем хватает. Вот и подумайте теперь, как порядок навести, чтобы все люди были сыты, и продуктом зря не бросаться. По-хозяйски надо, как дома у себя…

   Это он точно сказал: надо, как дома, чтобы все были сыты, но в ведро чтоб добро не летело. К вечеру того же дня наш «треугольник» разработал несложную систему выдачи продуктов нескончаемому потоку раненых.
   Каждому прибывающему мы теперь вручали талон на трёхразовое питание. Хоть враз съешь, хоть в течение дня – дело твоё, но это всё, что мы можем тебе предложить. И система эта, разумеется, далёкая от идеала, вскоре избавила нас от всяческих неожиданностей и упрёков, потому что понятие нормы известно каждому солдату. Осталось подумать о горячей пище, о чём-то, вроде столовой.

   Девушки на войне…
   В первые месяцы это не переставало казаться удивительным, и, глядя на какую-то Наташу или Катю, или Иру, я невольно спрашивал себя: «Как она сюда попала?». Ведь она – не врач, не связистка, не медсестра, - просто девушка без всякой военной специальности, десятиклассница или студентка, ткачиха или ученица мастера…
   Какой тропой пришла она на войну? Что, кроме чувства страха за родину, привело её сюда? Потому что это чувство тревоги, боли и даже – мщения было свойственно миллионам наших женщин, но ведь на фронт уходили далеко не все. Те, остальные, помогали Родине в тылу, работая на заводах, в тыловых госпиталях, в колхозах. И слава им за это!
   Но наши девушки, те, что добровольно пришли под огонь, казались мне совсем иными…
   
   Около двухсот дружинниц было у нас в госпитале. Недавние ученицы средних школ, студентки вузов, будущие учителя, инженеры, агрономы, научные работники – все они пришли к нам, чтобы своим трудом облегчить ратный труд воинов.
   На весь наш фронт прогремела слава санитарки Марины Ситниковой. После постановления Советского правительства о награждении орденами и медалями военных санитарок и санитаров-носильщиков за вынос раненых с поля боя, фронтовая газета посвятила Марине специальную полосу, рассказавшую, как и при каких обстоятельствах Марина вынесла с поля боя пятьдесят три человека.

   - Зря портрета не дали. Интересно, какая она из себя, - оглядывая окружавших его девушек, заметил после комсомольского собрания молоденький фельдшер.
   - А какая она, по-твоему, должна быть? – спросила его худенькая медицинская сестра, сидевшая рядом с ним. – Особенная, что ли?
   - Уж, во всяком случае, не такая, как ты, - уверенно заявил фельдшер. - Здоровенная, небось, деваха. Это ж такую силу надо иметь – нашего брата тащить, да ещё и с оружием!
  - Спорим? – возмутилась сестричка. – Спорим, что я тебя, куда хочешь, оттащу? Ложись на землю, а я тебя буду тащить на шинели, дай только ремень. Ну, ложись!
   Фельдшер поспешил ретироваться.

   А Марина Ситникова лежала в это время у нас в госпитале, прикованная к постели тяжёлым ранением.
   В её тесной и душной от горячей печки землянке я застал уже не меньше пяти посетителей. Я попросил всех выйти, но услышал тоненький голосок:
   - Не надо, оставьте их, пожалуйста, это мои однополчане пришли меня проведать.
   Я повернул голову и замер от изумления.
   На меня смотрела, поблескивая глазами, девочка-подросток. Да, да, девочка с круглым личиком и смешной пшеничной косичкой. Я готов был поклясться, что ей не больше семнадцати лет. К счастью, в землянке было темновато, и никто не заметил моего смущённого вида.

   - Вы – Ситникова? Марина Ситникова?
   - Да, - ответила она, поглядев на меня с улыбкой. – А почему это вас удивляет?
   - И это, значит, вы вынесли с поля боя более пятидесяти раненых?
   - Точно, я. Не верите? – улыбаясь, спросила она. – Да я вам их сейчас по фамилии назову, вот они стоят позади вас – Дегтев, Замков, Морозов… Ну-ка, ребята, подтвердите.

   - Не надо ничего подтверждать. Я просто не ожидал, что вы такая…
   - Какая?
   - Такой карапузик, - выпалил я, неожиданно для самого себя.
   Ситникова засмеялась, а вместе с ней засмеялись и все остальные.
   - Представьте себе, что меня и в роте именно так называли. И сколько я не ругалась, не помогло, так и хожу с этой кличкой.

   Ушёл я из палатки Марины в состоянии некоторого душевного смятения. Если уж девочки, вроде неё, способны на такое, что же должны делать мы, здоровенные мужчины, работающие здесь в относительно благополучных условиях? Как нам следует себя вести, чтобы быть достойными таких героинь?               

    Приведённые здесь кусочки текста из книг  - лишь небольшая часть воспоминаний фронтового хирурга Вильяма Ефимовича Гиллера.

   Фашисты стремительно двигались к Москве. Появилась угроза, что СЭГ №290 может попасть в окружение. И его отправили в Москву; в столицу  госпиталь прибыл в начале октября 1941 года.
   Медицинские работники  во время войны ценятся не менее, чем  воинские подразделения разного назначения.
   Артиллерийский снаряд и хирургический скальпель - равнозначные ценности на войне.
   Можно сказать, что госпиталь спрятали. Предстояли тяжелейшие бои на подступах к столице, а потому госпитали (в Москве было много госпиталей) должны были быть готовыми к приёму тысяч раненых.

   В столице СЭГ № 290  находился до марта 1943 года. Затем было строительство подземного медицинского городка в Пыжовском лесу (близ города Вязьмы). Здесь госпиталь находился с 19 марта 1943 года по 19 июня 1944 года.  А дальше были Минск, Вильнюс, Каунас, Восточная Пруссия, Кёнигсбергская операция...

   Персонал СЭГа № 290, спасая раненых бойцов и офицеров, возвращая их в строй, внёс весомый вклад в победу СССР над гитлеровской  Германией. Каждый сотрудник госпиталя приближал Великую Победу.
   Тяжёлая ответственность за бесперебойную работу госпиталя лежала на плечах его начальника Вильяма Ефимовича Гиллера. И он справился!
 
   Этот госпиталь после окончания войны был "расквартирован" в г. Бобруйске (Белоруссия). Кто-то из  персонала был демобилизован лишь в 1946-1948 годах. Кое - кто  остался там работать и после демобилизации. Многие годы на встречи сэговцев в Москву приезжали сослуживцы из Бобруйска. И сейчас в этом городе есть военный госпиталь и, вроде бы, он сохранил фронтовой номер -290.
   
 
                А ПОТОМ ОНИ СТАЛИ ВЕТЕРАНАМИ ВОЙНЫ

    После окончания Великой Отечественной войны  все, кто служил в  сортировочном эвакуационном госпитале № 290, разъехались по  домах в разных республиках, входящих  тогда в СССР.
   Слишком много было дел у страны, которой пришлось несколько лет вести кровавые бои с  коварным врагом - немецкими фашистами  и их сателлитами (лат. satelles -  спутник, слуга, сообщник), а потому фронтовики, кто-то сменив военную форму на гражданскую одежду, а кто-то - не сменив, включились в восстановление народного хозяйства.
   Медицинские работники - фронтовики продолжали лечить раненых, которых были тысячи в  госпиталях; во время войны их называли тыловыми; работали в больницах и поликлиниках.

   Конечно, они вспоминали войну и  боевых друзей. Но прошли годы, прежде чем сослуживцы СЭГа № 290  вновь встретились. Инициативу проявили москвичи, а именно  лейтенант медицинской службы в отставке Нина Павловна Михайловская ( Уварова; интересные воспоминания её и о ней можно прочитать здесь же, на Прозе.ру - Л.П.-Б.), которая затем и стала первым председателем Совета ветеранов этого фронтового госпиталя.
 
   Первая  встреча  сэговцев (кого успели к тому времени найти) состоялась в Москве 20 октября 1957 года в  Центральном доме Советской Армии.
   В архиве Совета ветеранов СЭГа 290 есть  тот - первый пригласительный билет. Он - частица истории, связанная с Великой Отечественной войной 1941-1945 гг. А потому опишу, как он выглядит.

   На титуле красная звезда с серпом и молотом в центре, а также символ медицины: чаша и змея. На его развороте:
   "За нашу Советскую Родину!
   Уважаемый товарищ!
   Центральный Дом Советской Армии имени М.В.Фрунзе
                и
   Главное Военно-Медицинское Управление Министерства обороны СССР
   приглашают Вас на  ВСТРЕЧУ военно-медицинских работников - участников Великой Отечественной войны.
   В программе:
   1. Выступления начальника Военно-Медицинского Управления МО СССР, медицинских работников - участников Великой Отечественной войны и воинов, находившихся на излечении в госпиталях.
   2. Концерт.
   Встреча состоится 20 октября 1957 г. в Краснознамённом зале. Начало в 12 ч. (чьей-то рукой красным карандашом сиправлено: с 10).
   Адрес ЦДСА: площадь Коммуны, 2". Назван и транспорт, каким можно добраться до ЦДСА.

   Нина Михайловская подробно написала, как готовилась и как проводилась та встреча. Она одна, конечно,  не смогла бы  искать адреса сэговцев, разъехавшихся после окончания войны в разные концы СССР , отправлять им письма с  предложением встретиться, обойти десятки разных служебных  кабинетов. 
  В Москве из первых своих боевых товарищей она нашла  начальника СЭГа В.Е.Гиллера, врача госпиталя А.П.Медведеву и других. Они включились в эту работу.

   Не всё было  на той  встрече так, как задумывалось. Тот дружеский сбор в Москве фронтовиков-медицинских работников был первым после войны. А потому пригласительные билеты были  направлены  разным медицинским учреждениям, оказывающим помощь раненым в годы войны...
   Как говорят, набежало много гостей - это были соскучившиеся боевые товарищи.

   И среди них затерялись ветераны СЭГа № 290. По сути - инициаторы и хозяева  встречи. И что самое обидное: не было  указано выступление В.Е.Гиллера.
   Всё равно, та встреча  прошла замечательно: со слезами, воспоминаниями и смехом.

   Но Н.П.Михайловская и её помощники (вошедшие потом в Совет ветеранов этого госпиталя) решили, что надо организовывать встречи только  персонала СЭГа № 290. Это, конечно, не исключало приглашения гостей.
   И следующая  встреча сэговцев состоялась 9 мая 1966  года  в Москве -  в Центральном доме медицинских работников   на улице Герцена, 19(теперь - Большая Никитская). Этот Дом затем стал их местом встречи в течение десятилетий.
 
   На пригласительном билете, направленном Анне Павловне Медведевой , написано: "Вступительное слово бывшего начальника СЭГа 290 полковника медицинской службы запаса Гиллера В.Е.".
   Встреча была посвящена 21-й годовщине разгрома фашистской Германии и 25-летию организации СЭГа № 290.   Вильям Ефимович  старался  не пропускать  встречи со своими боевыми товарищами.
 
   У Вильяма Ефимовича  Гиллера  три сына и дочь; есть внуки и правнуки.
   Он  умер 28 февраля 1981 года. Похоронен на Рогожском кладбище ( Москва).  На все встречи ветераны госпиталя  и гости приносили много разных цветов. И все эти цветы отвозили на могилу Вильяма Ефимовича Гиллера.