Петя в волшебной стране

               

Туман спустился на землю и ловко укутал электрический столб на той стороне озера. Он так же лишил реальности дальний лес, растворив одну его половину в молоке, другую подмазал снизу какой-то копотью, причем обе части были подвижны; а еще дальше – на другой стороне озера, от горизонта  исходило сияние, будто не деревня Тухачи располагалась на том месте, в согласии с географией и геометрией пространства, а некая желанная, волшебная страна выплывала из тумана. Туман намеревался поглотить и бутылку Столичной, что донышком взмыла в зенит, но Петя опередил его, ловко вылив внутрь остатки жидкости. Огненный столб, что испепелял последнее время, столб, идущий с неба на землю, ровно через его душу, столб, который, кажется, называют Любовью, почти растаял, словно вместе с водкой, туман попал внутрь. Боль отпустила. Непослушными пальцами Петя скрутил самокрутку и затянулся, задерживая поглубже дыхание. Реальность удвоилась: теперь перед ним были два электрических столба; два рыбацких шеста вмерзли в рыхлый, осенний ледок озера – шуга, как говорит дядька; два берега шли параллельно друг другу и две сосны шумели на высоком откосе. Лаяли собаки. Петя пошел домой. Параллельно  тропинке по снегу  тянулись отпечатки больших лап, похожих на собачьи.
На повороте к своей улице качнуло так, что он чуть не оказался в луже, а резиновый сапог едва не хлебнул воды. Он вытащил ногу, с сапога стекала вязкая грязь. Петя сорвал пучок желтой осоки, торчавшей из-под снега и принялся вытирать сапог. Он обомлел, когда выпрямившись, посмотрел на дорогу и «больше не пью» – пронеслось в голове: фигура в белом балахоне, с длинными волосами, спускавшимися до плеч маячила впереди, лишь хлюпанье подтверждало, что  движется она все ж по грязной дороге, а не по водам. Петя прищурился – забыл одеть линзы, а очки носить он стеснялся – да это же Родька, друг его перся по лужам почему-то с табуреткой в руках.
– Хей гайс!
– Табуретку несу на помойку – Родя махнул в сторону контейнеров с надписью «Мы за чистый город» и разбросанным  в радиусе пяти метров, мусором.
На нем был белый свитер, вытянутый до колен, одетый на косуху. К фэшн-причудам друга Петя привык, однако странное выражение лица Родьки – торжественное и взволнованное, настораживало.  По-крайней мере не вязалось с прозой момента. Родя прошел мимо, не останавливаясь.
– Заходи, я у себя, – крикнул его спине Петя и неуверенно пошел в другую сторону.
Возле Родиного дома стояли соседи, в толпе он увидел мамку. Петя подошел поздороваться, стараясь дышать в сторону. Соседи о чем-то переговаривались.
– Дедушка Боря повесился, – тихо сказала мама.
Деда Родькиного Петя помнил с детства, казалось, он не менялся, будто всю жизнь был сухим стариканом с палкой, которой постукивал по половицам дома, сжимая ее в скрюченных кулаках с желтыми, прокуренными пальцами; бывало гонял их с Родькой этой палкой, за какую нибудь детскую провинность; а в день пенсии ковылял с этой палочкой к магазину за портвейном «Три семерки». Покупать деду спиртное Родькина мамка, тетя Валя, им строго настрого запретила. Сейчас деду Боре было где-то 80 и недавно у него нашли рак легких.
Петя сразу протрезвел, развернулся, хотел догнать друга, но на помойке его уже не было. Домой идти казалось невыносимым. Постояв с минуту, Петя решил вернуться на Мудышку, откуда только пришел,  она с детства была любимым  их местом.
Мудышка – удивительный по красоте полуостров с одинокой сосной, ее могучая крона устремлялась вверх, а корни торчали из земли на высоком берегу тихой заводи. Краевед Кораблев, живший рядом, утверждал что сосне 300 лет. Об этом свидетельствовала табличка под деревом «Сосна. Памятник природы. 300 лет», вкопанная им же, хотя наверное, мало кто мог бы усомниться, что это сосна, а не, допустим, береза. Они даже как-то шутили с Родькой, хотели везде повесить таблички:  «Скамейка. Объект. 6 месяцев», «Земля. Твердь. Минерал. 7208 лет», «Небо» и тд.
Но Родьки здесь не было, либо он спрятался, не желая никого видеть. Начали спускаться сумерки. Петя сел на большую красную скамейку (ее поставили в прошлом году молодогвардейцы на каком-то субботнике) и опять скрутил самокрутку. Подуло сильнее.
Петя стал вспоминать смски Веры, редкие разговоры в скайпе и их первый и единственный поцелуй, вот здесь, под сосной.  Огненный столб в сердце Пети опять засветился, набирая температуру, он готов был отделиться от предмета обожания и снова прожигать душу чистой, испепеляющей Любовью, но Петя решил сражаться. Он должен разобрать этот столб.
Петр откинулся на спинку скамейки, закрыл глаза и принялся представлять озеро, заводь, лес. Легко анимировав воду, он живо утихомирил ее, дабы рябь не мешала сосредоточиться; потом построил водокачку, старую, заброшенную, где чуть не погиб в детстве, ухнув в яму прогнившего пола; небрежными мазками создал дальний лес, благо он был в тумане, не забыв все же маленькую сосенку на берегу, и  зелеными пятнами набросал проталины в снегу. Теперь предстояло построить электрический столб. Представив, сколь глубоко в землю вкопаны его сваи, он вывел наружу железобетонную опору. Протянул ее вверх метров на 15; повесил крестообразно перекладину, что называется траверсой, это он помнил по политеху;  повесил трансформаторы,  провода; для точного соответствия с оригиналом отвел вниз несколько тросов в целях укрепления конструкции, отчего вкупе с проводами эти очертания начали напоминать недовоплотившуюся звезду о трех лучах. Отсутствие четвертого обуславливал берег озера, так как вода не лучший материал для электрических контактов; пятый луч звезды, канонически устремленный вверх, тоже был не нужен, потому что на небе пользуются другими видами освещения и не нуждаются в электричестве. «Хех» сказал про себя Петя и полюбовался постройкой. Теперь предстояло самое важное: разобрать столб. Он  поглубже затянулся, собрался с силами и, потерев руки, приступил. Так как сваи были глубоко в земле, он начал с верхушки. Медленно, напрягаясь он испепелил вершину столба и вскоре она тихо задымилась. Тоненькая серая струйка осторожно  поползла вбок, к озеру, перерезав траекторию полета двух сорок, и слилась в конце концов  с туманом. Дым постепенно стал темнеть и вот уже черный пепел – столбяная пыль – стала расходиться по округе в сером влажном воздухе. Потом растворилась траверса, столб таял на глазах, с треском и пшиком лопались трансформаторы, их  зеленые осколки  летели вниз, усыпав снег стеклянными листочками. Железобетонная опора исчезала в сыром тумане, пепел разлетался по округе и вскоре лишь облако пыли осталось на этом месте. Электрические провода (мало ли что, как бы весь поселок не оставить без света) Петя решил не трогать. Теперь ему казалось, что он даже явно чувствует запах гари, впрочем, может рыбаки развели где-то костер. 
«Чистая работа – подумал он и сделал еще одну самокрутку, – Но все таки надо найти Родьку». Что друг где-то здесь, Петя не сомневался.  Сделав несколько шагов по нежнейшим шелковым простыням белого снега, Петя обнаружил большие звериные следы, что кружили рядом. "Какой огромный пес, – подумал он, – нет это не Амур, точно». Следы были совсем свежие, видно за работой Петя не заметил пробегавшей мимо животины. Петя направился вглубь полуострова. Вот свежесрубленная ива, в ее тени он еще летом прятал велик, когда приезжал купаться. От ивы торчали обглоданные основания, по ней изрядно прошлись крепкие, здоровые зубы и Петя машинально поводил языком по своим брекетам. Верхушка ивы, разобранная по сучьям и веткам, лежала в воде, вернее в вязкой кашице подмерзшего снега на берегу. Это орудовали бобры, которые поселились здесь недавно. Промышленность  в районе почти исчезла с закрытием завода, леспромхозов и комбината. Еще раньше было покончено с сельским хозяйством, так что поля и леса никто больше не опылял ядохимикатами. Это сказывалось неблагоприятно на человеческой составляющей – из-за отсутствия  рабочих мест многие запили – смертность  стала высокой, а рождаемость низкой, но оживило, наоборот, местную фауну, да и флору, так как   весной теперь здесь росли купальницы, летом кувшинки, а осенью было много маслят; что касается живности, то даже и старожилы, дед Борис, в частности, не помнили чтоб в округе было столько диких зверей: бобры, выдры, нутрии жили в водах, белки скакали по деревьям, а  на верхушки сосен садились, порой, дивные белые аисты.
«Так бобры и до сосны доберутся» – подумал Петя, – и решил непременно в следующий раз, когда будет здесь, обрызгать все деревья апельсиновым маслом. Вдалеке он услышал звон стекла. «Вот урод, – подумал он на Родьку, – бутылки бьет, сам же летом приедет купаться» и пошел в сторону шума. Камни и сваи торчали здесь, едва припорошенные снегом. Это остатки лесопилки, что была на этом месте в середине прошлого века. Родькин дед рассказывал, что работал на ней когда-то. Пилорама постоянно ломалась – аборигены полуострова для определения этого качества использовали глагол «мудить». Она то работала, то не работала, то есть мудила, и вся бригада частенько забивала козла на улице, под шум сосны летом или в кочегарке зимой, что сказывалось на 13ю зарплату. Лесопилки давно нет, но название прижилось –  «Мудышка». Бетонные сваи и фрагменты стен, остатки былой цивилизации Рамщиков, последним представителем которой  был, возможно, Родькин дед, торчали то здесь, то там по всему полуострову. Вот разваленные железные ворота из двух рельсин, одна из них короче другой, во времена расцвета сюда прибывали караваны МАЗов с грузом древесины. Петя с Родей лазали по этим руинам в детстве, и не одна пара штанов была разодрана о железные штыри, что торчали на бетонных сваях. Странно, Петр всегда был уверен, что ворота пусты  и лишь сейчас обнаружил, как следует приглядевшись, что это не так: между двумя рельсами было ... зеркало.  Подойдя ближе он увидел в воротах отражения кустов ольшанника,  столба, дерева, сьеденного бобрами, кирпичной кладки, огоньков вышки сотовой связи на другой стороне озера   и самое интересное – парня в серой куртке, резиновых сапогах, черной шапке с сигаретой в зубах.  Пошел дождик. Петр с изумлением вглядывался в эти причудливые метамарфозы пространства. Он поднял правую руку – парень поднял левую руку, повернулся слева направо – человек в воротах повернулся справа налево. Петя заорал:
–Родяяя!
–Йа-йа-йа!!! – раздалось откуда то из Зазеркалья.
–Иду к тебе! – выкрикнул Петр и отошел на некоторое расстояние от ворот, достаточное для разбега. Натянул поглубже на глаза черную вязаную шапку, которую недавно подарила одна знакомая в Москве, хотел было закутать кулаки в рукава свитера, но раздумал  – вдруг зеркало не разобьется, вздохнул поглубже и со всех сил ломанулся ровно в центр ворот. Раздался звон разбитого стекла, обожгло щеку, кулаки стали мокрыми и Петя упал на траву. Он открыл глаза.  Поднялся на ноги. Вытащил из щеки что-то острое, наверное, стекляшку, вытер о штаны мокрые руки. Перед ним был Волшебный лес. Впрочем, он мало отличался от леса реального, да, кажется и вообще не отличался. Тот же ноябрьский снежок, который и тут начинал таять под дождем, такие же осины и березы росли вокруг. Но вот на этой березе, он помнит, сук был срублен слева, сам же и рубил его для костра летом, а здесь – справа, озеро должно быть впереди, а здесь сзади, скамейка с надписью ЯТЕП повернута в другую сторону... Петр постоял и прошел вглубь Волшебного леса.  Интересно, сам он теперь тоже перевернут? Петя начал шевелить рукой (какой теперь – левой или правой?) в поисках сердца. За елкой что-то зашуршало. Петя подошел и увидел Родьку. Он прятался за стволом дерева, на Роде были странные очки, как у первых автомобилистов что ли:
«Вырядился как хипстер. Где ты такие отсосал?» – рассмеялся громко Петя. Родька в ответ зашикал: «Услышат, заткнись». Петр озадаченно взглянул на друга: «Может поехал на нервяке?»
За другими деревьями тоже, кажется, были какие-то люди. «Блин, а вот вроде дед Борис стоит на своей табуретке и грозит ему палкой. Тоже модные очки нацепил старый пердун. А говорили, что он повесился.» А вот, не Вера ли  стоит за сосной, глаза у нее большие, прямо огромные из-за диоптрий и прикладывает палец к губам: «Тссс, Серый волк». Сердце заколотилось, но Петя весело спросил: «Лол, а в Волшебной стране тоже все не в шоколаде?))» Но удивленно посмотрев по сторонам, он услышал приближающиеся шаги и рычание. Все попрятались за деревья, лишь Родька зашептал на ухо: «Одевай очки,  в них волк тебя не увидит». Петя в замешательстве стал зачем-то рыться в карманах, но ничего кроме мобильника, табака, ключей и каких-то крошек не нашел. И правда, откуда у него очки, он же носит линзы? Родька, поняв, что у друга нет защиты, замахал в сторону зеркала: «Назад!» Вера, высунувшись из-за сосны, показала пальцем на дверь. Даже дед Борис не удержался, высунул свою палку и махнул ею в сторону ворот: «Херачь!» «Беги отсюда» – одними губами пошевелил Родька и скрылся за кустом. В темноте появилась фигура – Серым волком был мужик в плаще,  длинном, кожаном, его густая шевелюра была серой, вернее черной с проседью (соль с перцем) а волосы зачесаны назад. Сверкающими в полумраке глазами он следил за Петей, за каждым его движением. От него воняло чем-то затхлым, повеяло резким запахом мокрой псины. Петр на секунду остолбенел, ощутив внутри животный ужас. Последнее, что он увидел в Волшебной стране, темная фигура в прыжке, летящая на него и полы длинного  плаща, раздувающиеся на ветру черными парусами. Петя метнулся в сторону, но волк успел схватить его за полы куртки. Раздался треск раздираемой одежды. Петя упал лицом в мокрый снег, зажмурился  и  ждал, как эти большие голодные зубы вопьются в его шею; как потечет теплое под одежду, покрасит снег; а он взглянет последний раз в небо и в глазах мелькнет красная волчья пасть.
 Петя открыл глаза. Серое темнеющее небо и ветки осины. Ни души. Лай собак вдалеке. Оказывается, он лежал с другой стороны ворот. Куртка была разодрана сбоку, будто когти выцепили здоровый кусок – лохматый синтепон торчал из-под ткани, сливаясь со снегом. Петя  встал. Под ногами что-то хрустнуло, он нагнулся и увидел раздавленные большие очки, которые, похоже, выронил, когда бежал к воротам. Поднял их и со всей силы запустил в сторону. Очки ударились о рельсину и сказали «бдынь». Петя отряхнулся, спрятал оцарапанные руки в карманы и пошел домой.
Большие собачьи следы проваливались в темноту.