Жили мы в Мире и Благодати

Дорога

     Колхоз «Сога» для Пошехонья самый обычный. В районе  к пятнадцати хозяйствам из двадцати шести нет дорог. «Сога» из их числа. Это определяет и статус  колхоза, и финансовое состояние, и характеры живущих  здесь людей. Есть в нем и нечто особенное: за лесами, болотами,   за реками Согой и Иней живут Благодать и Мир – небольшие  деревушки, чьи названия уходят в сказку, вымысел и вовсе не связаны с умильным белокрылым голубем на трафаретных  плакатах времен соцреализма.

     По бездорожью путь к Благодати и Миру оказался банально трудным. До Белого  села  ехали доехали с помощью районной администрации за какие-то полчаса, а дальше шофер добросовестно выполнил наказ – вез журналистов  докуда возможно. И чем ближе было до Благодати, тем ухабистее становилась  дорога.
Одиннадцать км, отделяющих  деревню от остального мира, строят уже немало лет, но сколько сделают, столько же погода  и техника  перемешают в  первозданную грязь. Расставшись с «газиком», мы еще долго  слышали натужное  его завывание:  машине никак не удавалось  развернуться на топкой колее. А мы с трудом передвигали ноги в глинистом месиве.  Уже и вечер готовились встречать на пустынной дороге, когда наконец загудел вдали  идущий навстречу  грузовик,  и водитель его Николай  Лясников буквально выдернул нас  из грязи. А развернуться и этой машине  было не под силу – делали крюк по разъезженной  до нас луговине.

     Дорога эта странным образом приобретает  символическое значение – не просто расстояние от пункта А до пункта Б, а процесс, ощутимо меняющийся, напоминающий нашу жизнь, полную парадоксов  и абсурда. Давно сооруженные вдоль разбитой дороги, павильоны осановок ветшают. Полотно,  насыпанное  разными дорожными организациями, с каждой  весной снова превращаются  в бездонную глиняную хлябь, по соседству с которой  время от времени скребется в кювете очередной  одинокий бульдозер.

     Николай Лясников, молодой колхозник, был первым согожанином на нашем пути в Благодать. Он понемногу отвечал на расспросы:  окончил техникум по специальности «механик по сельхозмашинам», но работает водителем, женат, дочке девять месяцев, недавно въехал в новый дом – один из трех, строящихся колхозом, завел хозяйство – корову, теленка, поросенка, овец, охотничью собаку. Зарплата невелика, приходится, как в старину, охотничьим промыслом себе помогать. Похоже, что обосновался здесь Николай  прочно -  поблизости родители. Но вот дороги… Если машину чинишь после каждого рейса, ухабы в пути чувствуешь, как свою боль. Что там ралли Париж -  Дакар,  разве это трудности:  песок и солнце, день чудесный… Тем бы гонщикам да трассу через Благодать и Мир. Потом мы ездили в тракторной тележке, самом расхожем  внутрихозяйственном  транспорте, -  она то накренялась под опасным углом, то  легкомысленно жалась к крутому откосу. В мастерской нам показали  автобус с оторванным бампером:  раньше он дважды  в неделю ходил в Белое село, но недавно его волок по бездорожью трактор – и вот результат. Как-то и председательский «уазик» съехал  в кювет. Слава Богу, пока  все это без жертв обходится. Обратно мы уезжали на тракторе с тележкой, где  стояли две бочки с отработанным маслом и газовый баллон. Нам место на этот раз нашлось в кабине, а в тележке  привычно приспосабливались к неожиданностям дороги местные колхозники. Тракторист время от времени оглядывался на них – целы ли.

     И о чем бы   ни зашла речь  в здешних местах, все связано с дорогой – недостроенной и мифически зовущей  в мир  и к благодати. Занимающий второе место  в районе по надоям  молока, колхоз не может без титанических усилий вывезти свою продукцию. При нас два дня подряд  автомашины возвращались  с не принятым грузом – вредна молоку такая болтанка. В конторе увидели свежий по здешним меркам номер газеты  «Северный край» - пятидневной давности. Новости, значит, тоже подпортились. Ребятишки с четвертого  класса шагают  в грязь и непогоду по четыре-пять километров  в ту и столько же обратную  сторону.  Многие учатся неважно и без охоты, устают  от нудного хождения по бездорожью. Что с них спрашивать родителям… А что спросит с них жизнь?

     А самое страшное здесь – внезапная болезнь. И здоровому  в тракторной  тележке трястись опасно, а для занемогшего расстояние  между смертью и жизнью куда короче, чем  от Благодати до районной больницы. Что  говорить и о такой «мелочи», как женские туфли, которые стоят теперь на полках каждой торговой точки. За три дня, что  провели мы в  «Core», без резиновых сапог шага не сделали. Так же и местные женщины – ежедневно  грязь и примитивный, изматывающий труд.  Потому неудивительно, что примитивные  телеподелки они воспринимают  как жизнь на другой планете.

     Не зря все эти дни где-нибудь на краю необозримой лужи у Голубкова мы все  вспоминали  разманикюренных  дам и гладких мужиков, что  зачастили в Ярославль  учить провинцию жизни. Как выглядели бы они  на этой дороге, что изрекали бы  с чувством своего  преувеличенного  достоинства?  Или не знают они об этих дорогах, о красоте, тонущей в грязи?  Ну не могут не знать, потому что иначе  надо полностью потерять слух, зрение, память. Скорее делают вид, что этого  как бы нет.

Работа

     Держит здесь людей, заполняет их жизнь именно работа. Конечно, у всех она разная. Мы встретили одного человека, который открыто бы признался в своем счастье. Это была Зоя Григорьевна Лужина, учительница начальной  школы. Она так и сказала, что у нее все хорошо. И работа, и семья. И корни  ее рода здесь. Сама она – дочь учительницы, награжденной орденом Ленина. Уже на пенсии, но ходит в маленький  новый домик, отданный под школу, из  соседней деревни.

     Вся округа – ее ученики. И все бывшие ученики убеждены, что  лучшей учительницы просто не может быть. Сегодняшним малышам не с кем ее сравнивать, она для них весь мир, она – утешительница, защитница. Они чувствует, как  нежно  она любит их и как хочет добра. Недаром перед началом каждого урока они спешат обсудить с ней  все  новости. На большой перемене садятся к общему столу, за приготовленный ею обед. Сейчас, правда, готовит специальный работник.
Лужина выросла здесь, вырастила сыновей.  Раньше ездила летом в другие места, где было красивее и удобнее, и с  облегчением возвращалась обратно. Нет больше благодати, чем в Благодати.

     За всю жизнь она ни разу не рассердилась на детей – ее улыбку они хранят в своих душах как талисман. Вместе  с учениками вырастила березовую рощу  у старой школы., теперь новую будет сажать. Ее могут разбудить  среди ночи, если заболеет ребенок, - она даст совет. С ней обсуждают многие семейные секреты – ее сердца хватит всем. Но болит оно при мысли о том, что ждет ее  сегодняшних учеников в стремительно меняющемся мире.

     Николай Федорович  Столяров , механизатор, тоже ее ученик, мы пришли к нему довольно поздно. Но белая ночь скрадывала вечер. У порога дома валялся гусеничный трактор, сделанный из двух брусков дерева, с велосипедными цепями. Игрушку, оказалось, смастерил один из сыновей. Поблизости стояли две косилки и колесник отца – и в Мире стало опасно оставлять технику без присмотра у мастерской. Надежнее у себя, под окном. Хозяин недавно объехал все луга в колхозе – его звену  предстоит заготавливать  сено. Травы нынче неважные, да еще дождь накануне сенокоса. Николай был задумчив, серьезен,  и скуп на слова. На днях к нему приехал младший брат из Ярославля. Работает в кооперативе, получает  чуть ли не в десять раз больше старшего.

     О зарплате колхозников  спрашивать стыдно. Столяровым еще полегче – трезвый, трудолюбивый хозяин, мастер на все руки. Во дворе – две коровы,  три теленка, поросенок, овцы. Надо бы стадо поменьше – уход  отнимает  много  сил, но иначе не проживешь с такой семьей: старшая дочь выходит замуж, вторая после  окончания средней школы собирается в педагогический техникум, на сыновьях все горит. Даже от подписки на газеты пришлось отказаться. Вся  жизнь Столярова проходит в труде. Мать растила их с братом без отца, поэтому все восходы его, все работы его, вся ответственность за мать и семью – его. А от беспокойства порой не спится. Главный вопрос: долго ли будет тянуться  эта странная тревожная неразбериха в жизни, когда нарушилось  все, что казалось таким прочным.  Колхоз, считает он, протянет еще год, два. Выходит из строя техника, люди теряют ориентиры и вкус к работе.
Что будет после колхоза? Во всяком случае, в фермеры тут подаваться никто не собирается, даже те трое, кто предусмотрительно успел купить тракторы. Николай же не купил ни трактора, ни машины. Такие, как он, считают, что выживут, если объединятся по нескольку хозяйств. Надежда только на свои руки,  так как  к нынешнему руководству он не питает ни уважения, ни доверия. Оно  продолжает губить крестьянство,  не понимая, что губит весь народ.

     Так же размышляют и  председатель «Соги» Алексей Александрович Евдокимов и его жена  Нина Вениаминовна, глава сельской администрации, еще сравнительно молодые люди, полные энергии и азарта в работе.

     Нина всегда  мечтала о городской жизни и сейчас мечтает, но уже чисто теоретически. Муж ей достался хороший, но так преданный сельской работе, которая стала его единственным  способом его существования, что на городскую жизнь Нина давно махнула рукой. Алексей объясняет, что признает такой труд: всегда в напряжении, всегда в тревоге,  теперь – всегда в ожидании худшего.
На его столе два телефона, невероятно изящные  рядом с лужей у крыльца и запачканным грязью» газиком», но они, по существу,  не работают: связисты никак до Благодати не доберутся. Если завтра снова вернут молоко в колхоз,  придется «списывать» его в реку, горько шутит председатель, телята уже от него отворачиваются. Барахлит холодильник на одной ферме – это почти катастрофа:  и купить, и починить одинаково трудно.

     Не хватает в колхозе специалистов – глухомань. Механик по одной  из профессий (есть еще у него диплом политолога), отлично владеющий всякой техникой, Евдокимов до боли в сердце переживает все ее неполадки и потери. Если не будет колхоза, он все равно останется здесь. Как и Столяров уже думает о каких-то новых объединениях крестьян.

     Те, с кем мы встречались у мастерской, на ферме, ездят по бездорожью, живут с каким-то азартом отчаяния. Доярки уходят с дойки, не зная, что будет с молоком, попадет ли оно в город, телятам или  - в реку. В райцентре акционерное общество «Шехонь» (бывший сырзавод) давно затоварились и маслом,  и сыром и свежее молоко все чаще не принимает. Механизаторы каждый день месят грязь в тех же колдобинах, заранее зная, где жалобно взвоет двигатель,, где снова что-то содрогнется за спиной. Забыть это многим помогает водка.  В дни нашего  приезда,  впрочем, это была  какая-то мандариновая настойка, только что привезенная  в магазин.

     Конечно, есть в Благодати и другие люди, для которых работа – защитница, опора не только в добывании хлеба, но  и оправдание самой жизни.  Думается, к таким  надо отнести  редкого по нашим временам человека – «золотые руки» Валентину Николаевну  Реброву.  Сорок лет печет она  хлеб для  окрестных деревень. Как и у большинства здешних женщин, жизнь ее складывалась непросто, и сейчас многое мучает. Но вот хлеб в Благодати  на редкость хорош. И когда к обеду  снимают его  с противней  в маленьком доме  на краю села с неизвестно откуда взявшейся здесь  походной солдатской  хлебопекарни, аромат горячих буханок перебивает  и аромат цветущих трав, и запах укропа  в соседних  огородах. Уже и пенсия  давно подошла, да люди все никак не хотели передавать  хлеб в другие, не золотые руки. Теперь Валентина Николаевна подготовила себе замену -  молодую женщину  с профилем  средневековой  мадонны и пушистой  светлой косой, которая приехала из  сюда с малышами  из Череповца подальше от  металлургических гигантов. Людмила  Абрамовна  быстро освоила секреты  хлебопечения, дети ее выздоровели и окрепли. Мы наблюдали, как обе женщины вечером замешивали опару  на завтра. Уже давно  вернулись домой  трактористы и доярки,  закрылась контора, а здесь торжественно и  серьезно готовили хлеб. Две женщины делали древнее, как мир, дело.  Но парадоксов и с работой – чем дальше, тем больше. Мы встретились  здесь с  азербайджанцем-зооинженером, который переквалифицировался  в строители и за одиннадцать лет почти отвык от своей субтропической Ленкорани. Видели новичка в колхозе, пастуха-цыгана, который перехитрил  при устройстве  всю колхозную контору, заверив, что  у него только  четверо детей, а оказалось  - десять!

Память

     Когда дойдешь до берега Соги, увидишь кувшинки на ее темной воде, дремучий лес на той стороне и заливные луга  на этой,  все в лиловых  колокольчиках и белых ромашках, забудешь и грязную  дорогу, и надорвавшийся трактор, и нудный дождь, видно, зарядивший надолго. Вот уж где Мир и Благодать.  Мы все пытались   истоки этих названий, а сейчас лежал перед нами – в этой тишине, в чистоте воздуха, в неоглядных далях.

     А как тут было  сто, двести лет назад? Лучше всего  об этом рассказывает   Владимир  Зиновьевич Кирсанов, человек с  чудинкой, местный «кладоискатель», как с иронией называют его земляки.

     Живет он с женой в старом двухэтажном особняке, который  бывшим хозяевам  здешней усадьбы служил то ли мастерской, то ли  складом,  то ли конторой. Кирсанов и его домочадцы убеждены, что  остались в этих стенах тени прошлого, которые  временами любят  пошутить  над нынешними жильцами. То покажутся какими-то лицами, то толкнут, то вот кота трижды перекрасили.

     Но хозяев они  не испугали, а лишь любопытство разбудили. Дошло до того, что Владимиру не в радость стали другие занятия, какими владел, и, несмотря на иронические  усмешки односельчан, он обошел  с лопатой  всю округу, облазил  развалины барского дома, все старые деревья в парке пересчитал. Возле дома у него целая куча  старинных  осколков с таинственными  знаками и цифрами. Его рассказы  завораживают. И оживает старое  имение Сосновец.

     Вот он,  белый дом – дворец, с узорчатым паркетом и сверкающими колоннами, с богатой библиотекой.  Перед окнами три аллеи спускаются к Соге:  аллеи Ожиданий, Свиданий и Любви. В парке живописными группами  растут серебристые  тополя, кедры, пихты, липы, дубы, туя, боярышник, сирень персидская, белая, лиловая, голубая. Все это было – лишь десять лет назад, рассказывают, в одну ветреную ночь упали все кедры, кроме двух. Поверженный тополь, остатки которого и сейчас лежат на поляне, поражает своей толщиной – диаметр в полтора метра. Сейчас  в парке травы выше пояса, но угадываются  бывшие цветники, беседки,  дорожки. В Сосновце была когда-то  оранжерея,  выращивались арбузы. Исправно работали кирпичный,  винный, маслозавод. К фермам  была вымощена булыжниками дорога,  огромные камни до сих пор откапывают при строительстве. 15-километровая просека вела из Сосновца прямо в Пошехонье. Просека  давно заросла, ездят в объезд – сорок километров. Две церкви, построенные Лихачевым, разрушились, только кренится под ветром колокольня. На кладбище к могилам  бывших владельцев  имения не  подберешься из-за крапивы и кустов.

     В поместье выращивали прекрасных коней. А сейчас только одна лошадь есть в «Соге.  Кладоискатель Кирсанов  уверен, что  Лихачев был весьма загадочной личностью, масон,  знался с магией, с темными силами, чье влияние и сейчас ощущается в этих краях.

     У учителей Рощиных, которые вместе отдали здешней школе 105 лет, свой взгляд на историю края.  У них в доме хранится  рисунок генеалогического  дерева Лихачевых с конца XVII века. Мы видели фотографии портретов, где  изображены дама в кружевном платье с диадемой  и ожерельем, мужчины с муаровыми  лентами через  плечо, с аксельбантами и орденами, с лицами красивыми и умными. Насчет черной магии и масонства Рощины  настроены скептически, но в благотворном влиянии образованного  и высоконравственного семейства убеждены. Кстати, один из старых кедров вместе с екатерининской березой сохранился именно перед их домом. В семьях местных жителей и сейчас  живут легенды о доброте  и разумной требовательности помещиков. Да и для всех в округе память о  Лихачевском имении  как  чистый родник, разговоры о котором  всегда кончаются вздохом – умели люди. Почему   же у нас не так!

      Другие воспоминания невольно дают ответы на другие вопросы.  Те же  Рощины, наша хозяйка Наталья  Николаевна Белова и многие другие -  люди со дна Рыбинского моря. Их воспоминания о корнях и истоках горьки и печальны. Затоплялись Молога и окружающие деревни, уезжали со своим скарбом люди, оставляли богатые земли и покосы, родные могилы и стены. Начинали все на новом месте, но до сих пор вспоминают ушедшие  на дно моря церкви, где их крестили, улицы, где жили, перелески, куда за ягодами ходили. Первое поколение давно уже на погосте у разрушенной церкви, а у более молодых тогдашних новоселов часто жизнь складывалась неровно. Дети, в душах которых разорвалась связь поколений, слишком охотно покидали красивые, но  чужие места, редко наезжают сюда. А те, кто и живет по соседству, не сохранили почему-то присущих мологжанам тесных семейных связей, уважительности к старикам. Тут часто можно увидеть: рядом дома матери и сына. Но у матери дверь покосилась, крыша течет, а сыну будто нет до этого дела – его то дороги изматывают,  то очередная партия спиртного в магазине.

     И тогда старые матери обращают свои взоры к фотографиям, которые есть на стенах в каждом доме. На них молодые и серьезные мужчины тревожно всматриваются  в сегодняшнюю жизнь. Вот если бы он был жив, вздыхает постаревшая вдова. Если бы были живы те 124 земляка, погибшие на фронте, чьи имена бережно  собраны школьниками Сосновецкой школы, директор которой М. К. Рощин сам и ранен не раз, и контужен. Но нет тех мужиков и парней, без них полвека сеют и убирают хлеб на здешних нивах, лишь в памяти близких они – живые.

     А сейчас еще одна волна памяти катится по деревням. Доживающим век старикам повышают пенсии за работу в военные годы. И теперь каждый ветеран живет в двух измерениях. Одни радуются запоздалой оценке, другие досадуют на задержки документов   в райсобесе. Волнений хватает всем. Наша хозяйка  все время возвращается к тем дням, когда девчонкой, голодная,  кое-как одетая, с утра  до ночи  в поле была, как со сверстницами ходила пешком  в Пошехонье, неся оттуда на себе  торбы с семенным зерном. И так  в каждом доме -  повести о загубленном детстве, о невеселой молодости,  окрашенные дымкой печали, об ушедшем времени. И все же  ощущалось в этих разговорах и чувство  гордости – выдержали, выжили.  А сейчас? Выживем ли?

     Вечером накануне нашего отъезда над Благодатью   поднялись две радуги. Одни люди говорили, что это к теплу, другие  -  что к новым ливням. Так мы  и уезжали с неопределенной настроением - надеждой  на бессмертную русскую душу и с тревогой  за очередной бессмысленный  шаг тех,  кто якобы  село спасает.

     И. Копылова (Коротаева), И. Хрупалова

     Совхоз  «Сога», Пошехонский район.

     Фото С. Метелицы и  Ю. Барышева

     P.S.  20 ноября 1992 года, «АГРОФИРМА «СОГА», ООО; основной вид деятельности  организации  -  "Разведение крупного рогатого скота" (д. Благодать)