Дорога

1. Кто мы? Куда идем?
2. Мораль не дожидаясь
3. Путь к себе
4. Попытка начала
5. Переодевание
6. Ротор в ладонях
7. Как я ехал
8. Управление счастьем
9. Ртищевская Роксана
10. По перрону без маски
11. Купе для депутатов
12. Дороги и удачи!


1. КТО МЫ? КУДА ИДЕМ?

Начиная новый рассказ, меня всякий раз захватывает многотемье и какая-нибудь яркая эмоциональная картина, требующая отбросить определенность замысла и написать – непременно написать именно о ней, об этой картине. Она хочет быть первой. Так случилось и на этот раз. Только собрался я рассказать историю о том, как однажды ехал домой, как мама –  будто специально – рассказала о том, что у моей прабабушки – донской казачки Матрены Куприяновны Гребенниковой (Гориной) была сестра – Павлина Куприяновна… Я переспросил – Паулина? Нет – ответила мне мама – именно Павлина! И был у нее «кабинет», да мы же с тобой виделись с ней и заходили в ее комнату, неужели ты не помнишь? Не помню, я же был совсем маленький… Расскажи!

Комната. С одной стороны – кровать с периной необъятных размеров и особым устройством «передней панели» - от пола до перины – бесконечные выдвижные ящички… Напротив – огромный по меркам сельского дома стол закройщика и главное производственное оборудование – ножная швейная машинка. Правильно, – «Зингер». И здесь тоже – где только можно – бесконечные ящички – нити простые, шерстяные и шелковые разных цветов и толщин, иглы, иголки и иголочки, мелки и мыльца, ножницы всевозможных форм и размеров, наперстки, булавки, крючки и кнопки, ленты и прочая и прочая…

Павлина пережила трех мужей, с каждым из которых прожила то ли по пятнадцать, то ли по двадцать лет. Семейная легенда утверждает – она же легенда (!), что по двадцать пять, но я в это  верить отказываюсь категорически. Детей у нее не было. Умерла она под сто лет, совсем уже  тихо, накануне вдруг попросив внучатую племянницу протопить баньку. Ввечеру, как всегда, еще поработав, – уснула, а когда пришли звать к завтраку, ее – ее души – в комнате уже не было…

Павлина Куприяновна, Матрена Куприяновна – еще раз медленно произношу удивительное таинственное и загадочное созвучие имен моих прабабушек… Моих! И думаю об их жизни…
 
Но и они – эти имена –  сами по себе для меня самоценны, ладны – могут создать настроение и вмиг изменить мое состояние. Кто мы? Что у нас осталось за плечами? Куда мы идем?

Боже мой, я становлюсь сентиментальным и начинаю слушать и даже записывать мамины рассказы, в прежние времена навевающие на меня скуку и рождающие раздражение. А сколько бабушкиных рассказов еще, надеюсь, хранит моя память. Это… сценарии невиданных фильмов. Про Лизу Горину – Елизавету Федоровну Федотову... Про ее огромную любовь и песню, благодаря этой любви сочиненную на стихи поэта Рославлева – «Над полями, да над чистыми».. Про «белого» казака-отца и «белый» детский дом в Крыму в последний год гражданской, про «красную» старшую сестру, ликбез и «красную» молодость в «юнгштурме»… Про голод, про еще один голод, про войну и переправу-эвакуацию из Сталинграда под бомбежкой с четырьмя детьми, про еще один голод и финский промерзающий насквозь домик. Точно, думаю я, вспоминая, – Канны и Берлинарии в сторонке и немного нервно…


2. МОРАЛЬ НЕ ДОЖИДАЯСЬ

А записать сегодня я решил историю о том, как ехал однажды. Но не единожды. Да. Собственно, и мораль-то этой истории я могу передать читателю прямо здесь, не дожидаясь окончания повествования. Именно – не единожды, потому что история эта, имевшая свои пролегомены и до того – запомнилась мне настолько, что «включалась» и в Шанхае, и в Пекине, и в Гуанчжоу, и под утро в каком-то райцентре провинции, извините, Гуандон – и на кухне ресторана в Дюссельдорфе, где я вздумал освобождать говорящую по-русски посудомойщицу из «немецкого плена».

И в самолете, летящем из Москвы в Дели… Спросил у сидящего рядом индуса – можно ли человеку безопасно гулять по Дели одному, выходить на прогулку ночью? Глупый вопрос, задал и тут же пожалел.

Он помолчал, внимательно посмотрел на меня – вам можно!
 
Незабываемое ощущение предрассветного Дели – никаких еще авто, мопедов и рикш, тишина, запах сандала, запевающие птицы… – и вдруг… этого нельзя придумать и в это невозможно поверить – грохот карданного вала, внезапно отвалившегося на ходу от первого, длинного как вагон, автобуса, выехавшего на линию. Вообще – единственного авто на совершенно безлюдном и «безмашинном» проспекте. Пустой автобус продолжает по инерции двигаться, огромная длинная труба попрыгав и погремев, успокаивается на асфальте… Наконец «вагон» останавливается, водитель невозмутимо возвращается, поднимает и несет кардан на плече к автобусу...

Я машу ему рукой – он улыбается мне широко – во весь рот, показывая белые зубы – мы оба понимаем, что кардан и сломавшийся автобус это даже не пустяк – этого просто нет, а есть – вот этот воздух и это утро, еще совсем не жаркое, и это только что появившееся Солнце, и это счастье жизни. 

Утром на моем рабочем месте – международной выставке полимеров – выхожу покурить рядом с павильоном – невдалеке за невысоким заборчиком огромная куча мусора, каких-то отходов – в ней деловито копается молодая мама в сари и трое ее ребятишек мал мала. «Крученый-верченый» индус, одновременно похожий и на цыгана и на узбека-зазывалу с рынка – «покупайте дыни из Чарджоу!», немного говорящий по-русски, наперебой предлагает нам то поездку в Тадж-Махал, то в магазины, то «девочек по вызову», то настоящий индийский кнут – совсем недорого.

От моего вопроса он внезапно становится задумчивым и серьезным – я показываю ему на семью на куче и говорю одно слово: «грязь». И тут же его – совершенно индийский ответ – «грязь – это не там, грязь – в душе» – пронзает мое сознание и остается в памяти на всю жизнь…    


3. ПУТЬ К СЕБЕ

Будь самим собой и будь в духе – и эмоциями управлять не будет необходимости – с такой высоты вы будете управлять ими неосознанно – автоматически и в самой высшей степени эффективно. Впрочем, в таком состоянии и управлять-то будет не  надо – вы станете воедино – вы и ваши эмоции. 
 
Дорога… Она и дорога нам тем, что это всегда – путь к самому себе. Путь по кругу, на это точно указывает слог «ро» - вращающийся ротор, рота циклического расписания. Путь длинный – «га» – гать – вытянутая длинная дорога, выстланная по непроходимому болоту из длинных вытянутых бревен… Путь непростой таинственный, волшебный, непредсказуемый заранее – недаром дать «га» - это гадать… Га дать. «До» - достижение, пройдя по дороге ты добираешься до цели. Дорога – достижение цели по длинному кругу, непредсказуемый путь от себя к… себе самому. Всякое слово в нашей речи и мыслях – химическая формула… Метахимия…

Дорога между дачных участков узкая, хотя если постараться – разъехаться можно. Моя красная машина появляется на холме и парочка соседей, разговаривающих «окно в окно» прямо на проезжей части – заткнувших ее двумя «клиньями» своих авто – видит мое приближение задолго. Секунд за двадцать - тридцать. Вполне уже можно дорогу и освободить. Подъезжаю, но не упираюсь в багажник – спокойно останавливаюсь метрах в трех - четырех. Теперь надо выдержать три полных секунды паузы, потом треск шестерни стартера –  «заведение мотора» медленное, не с первой попытки – железное препятствие, наконец, продвигается вперед и принимает вправо. Проезжаю так же медленно, заглянув в глаза обоим чудакам, влево, затем вправо. Про себя и спокойно – «выросли, а ума не вынесли…». Тут же забываю мимолетное происшествие и вспоминаю только через час. Я не тормозил резко, не уперся в бампер, не гудел, не кричал, что мол «ты видел меня уже минуту – чего же ждал, старый…?». Я увидел изумленье на лицах этих типичных «мелкохамов» - им не удалось зацепить «марсианина».


4. ПОПЫТКА НАЧАЛА

Эта история запомнилась очень ярко. Я несколько раз рассказывал ее друзьям, принимался описывать в письмах… Сейчас краски слегка поблекли и затушевались, исчезла контрастность, забылись детали… Но твердо решив окончательно записать ее на бумаге – сравнивая варианты ее описания в исходящих письмах и бумажных черновиках – я обнаруживаю ее одинаковость везде – ее канва и мои переживания отложились так однозначно, что в разных моих попытках сохраняется все одно и то же – вплоть до прилагательных и метафор – эта история выстроилась в моей памяти четкой и несмываемой бороздой, как песня, раз и навсегда записанная на граммофонной пластинке.

Жизнь, люди, железная дорога, вагоны и даже вокзалы – с пластиковыми окнами и иконами вместо беляшей, изменились. Самое время заставить себя вспомнить эту историю еще раз полностью от начала до конца и записать на бумаге… Ее – жизнь или историю? Историю из жизни!

Через несколько лет после этой дороги домой я защищу диссертацию по педагогике и решусь преподавать уже не свою любимую химию, а не менее любимую психологию. И на лекциях – никогда и ни по одной из тем – не буду чувствовать недостатка в примерах из жизни, проработав к тому времени много лет во взрывоопасном химическом производстве. И все мои аппаратчицы и машинисты, слесаря, крановщики и монтажники, прибористы и электрики, газоспасатели и пожарные – начнут проживать еще одну свою жизнь – в моих поучительных рассказах-примерах.
 

5. ПЕРЕОДЕВАНИЕ

Один из них был весьма острым, кто-то мог бы усмотреть в нем неоправданную жесткость метода, примененного «без ведома испытуемого», кто-то увидел бы нечто, задевшее женское достоинство или честь. Но я невозмутимо «отнырнул» бы подальше от этих критиков, – «но комментс» – потому что все главное, что происходило, - происходило внутри меня, а наш внутренне-личностный мир, хвала и слава всем богам, пока еще принадлежит нам лично.

Однажды мысленно переодел одну из своих аппаратчиц… Я вовсе не придумал этого метода – просто прочел о нем еще задолго до того в каком-то журнале по психологии.

Шаловливая и бойкая, даже заводная и веселая худенькая молодая мама. Умная, работящая и не ленивая. «Вредная» и ехидная временами… Как это чаще, чем наоборот, бывает – с невезением в жизни личной. Слегка нагловатая и хамоватая – что называется, по необходимости – значительно еще до тех пределов, за которыми людей надо осекать твердо и строго.   
 
  А у меня происходила «жесткая проба» – двадцати пяти летний вчерашний студент университета через всего два года работы начальником смены – я был назначен заместителем начальника огромного технологического цеха – соединявшего в себе (по бытовавшему в то время советскому «щекинскому» методу укрупнения – вам это ни о чем не напоминает в современных российских вузах?) три огромных цеха-отделения и лабораторию. Я перешагнул тогда через один иерархический уровень – начальника отделения – и после руководства сменой в десять человек стал одним из главных руководителей цеха в сто технологических и сто лабораторных лиц – женского пола в своем подавляющем большинстве. Пол, разумеется, отличался не только лицами…

Однажды ночью, замещая товарища и работая не со своей сменой, в самый тяжелый предутренний час, борясь с сонливостью, я забрел в комнату приема пищи… Да-да, она именно так и называлась – КПП, не путайте с контрольно-пропускным КПП. А там, в этой КПП, две аппаратчицы выбирали-примеряли новые бюстгальтеры, горкой лежавшие на столе. Цех был с особой вредностью и в сорок пять они уже были работающими пенсионерками. Я оторопел и ретировался с извинениями, но главное было не в этом – ах, посмотреть было на что.

Вчерашний ботаник-студент, преданный к тому же науке и продолжающий «увлекаться ею» по вечерам и в выходные, я молниеносно изучил «процессы и аппараты» своего нового монстра – да так, что помню до сих пор, вплоть до нумерации колонн, теплообменников и насосов – но цех требовал не только познания его физико-химической сущности. Он требовал быть «инженером человеческих душ».

Она приставала ко мне каждое утро, когда ее смена «Б» работала «в день». Через год я «перетрахивал», как замечательно выражается президент одной очень родной и близкой страны, все смены и собрал в эту смену всех молоденьких и лучше других работающих девчонок. А может быть просто «любимчиков». Впоследствии эту смену назвали комсомольско-молодежной. И она там была одной из главных комсомолок.

Приставала… С любой темой. Участок приборного щита с ее рабочим местом находился недалеко от начала операторной и эта циклически повторяющаяся история и начиналась как раз прямо при моем входе – она была уже тут как тут. Почему «киповцы» не наладили приборы, почему на самописцах не пишут перья, почему не выдают мыло и рукавицы, почему спецовки такие некрасивые и недолговечные, как женщина может ходить в таких кирзовых «ботиночках», когда в насосной восстановят вакуумную уборку и почему все «му» – «сво»? Но ее выступление не было просто «на тему дня» - в речи обязательно был некий намек, какая-нибудь тонко запрятанная каверза, которую уже мое воображение из моськи превращало в слона.

С удовольствием потерзав меня пару минут, она, как египетская царица – жезл, хватала свой сверкающий бронзовый крюк и убегала на регенерацию растворителя – стремительно, но очень грациозно. Помню эту картину до сих пор. Темно-синяя спецовка, рукавички в одной руке, желтый крюк-жезл в другой, - она опять победила и убегает, стараясь не подавать виду, без ухмылки – убегающая загадочная Джоконда. Я не исключал пари на меня с самыми разнообразными условиями выигрыша. Флиртовать или даже влюбиться в нее я не хотел или не мог, поскольку она устойчиво заполнила раздражением часть моего существа. 

Зрители числом десять – пятнадцать человек понимали, что поединок опять проигран молодым начальником и в операторной начиналась вакханалия – разговоры и смех тут и там, снятый когда-то с моей теперешней должности, главный приборист-киповец начинал неторопливо и привычно переругиваться с татарочкой Лялей – опытнейшей начальницей смены, давая понять, что я должен их рассудить, а я шел вдоль щита и пытался собрать все свои впечатления и мысли воедино, потому что, глядя на приборы я должен был лучше их всех, досконально и точно понять, что происходит, как работает оборудование, как вообще обстоят дела. Но «глядя в книгу, видел…» только свое раздражение и обиду и на эту девку-ехидну, и на этого супер-профи – главного мастера-прибориста, который каждое утро демонстративно приходит раньше всех и садится на мое место в центре, возле начальника смены. И на взгляд очередной аппаратчицы, рабочее место которой я проверяю – улыбающийся и понимающий… мою несостоятельность…

Однажды утром я вошел в операторную и, не мешкая, сразу посмотрел на нее. Никаких эротических фантазий у меня не было, –я был сосредоточен и нацелен на действие. Впрочем, это все слова, а вот без Эроса в этом действии обойтись вряд ли было возможно…

Она была худенькой – спецовка скрывала ее формы и поэтому последовательность моих акций в качестве модельера – в смысле снятия мерок - носила самый общий и весьма отвлеченный характер. Но она была женщиной – красивой и шаловливой «молодкой» и она почувствовала… А я переодел ее из спецовки в праздничное элегантное ладно сидящее, тут же  скроенное и сшитое летнее платье, с выточками в разных местах, как положено. Технолог и руководитель огромного цеха и по совместительству – модельер и портной. Что же тут такого? Тем более, что все это было сделано совершенно, ну, или почти совершенно – невинно, да к тому же – мысленно…

Сначала она не могла понять, что я делаю с ней – видя что-то необычное и старясь прочитать и понять, что. Но когда она увидела результат, а она увидела его в моих глазах, как в зеркале – ее глаза просияли мне в ответ. Шелковое немного прозрачное светло-синее с белыми кружочками платье замечательно облегало фигуру и слегка трепетало на ветру, ей захотелось танцевать, и показалось, что она поцеловала меня этим сияющим взглядом…

Мне же было неизвестно, чего она от меня добивалась своим ехидством на самом деле, и можно было допустить, что то, чего она добивалась, могло выходить за пределы профессиональных отношений и совсем не понравиться, скажем, моей жене.

«Ксения, привет!». Я подошел ближе, магия еще не прошла и я почувствовал, что она позволит мне сейчас обнять ее и прижать к своей груди и погладить волосы… Я заговорил первым – она была обескуражена, она была теперь совсем другой – удивленной, теплой, искренней, не очень счастливой, желающей, даже жаждущей любви, ласки и нежности. Из аппаратчицы пятого разряда отделения экстракции я превратил ее в женщину. Она молчала в ответ. Она сдавалась на милость. Победителю.


6. РОТОР В ЛАДОНЯХ

В этом цехе и в этой должности я проработал семь лет. И просто по своей работе и по своей должности обязан был быть победителем. Всегда. Войти в огромную насосную, например, когда где-то в ее чреве выдавило прокладку на фланце трубы с паром высокого давления. Гудящий сотней насосов 3D-лабиринт, заполненный ревущим паром, ничего не видно… И в этом гуле и реве нужно пройти по всему помещению, не разбив себе голову о трубы и задвижки, найти прорыв, по потоку струи понять, откуда, а по технологической «схеме в голове» понять как это устранить, не останавливая производства. Или зимой руководить прогревом на ходу замерзающих трубопроводов углеводородов на склад – ползая по трубам в ватных штанах, фуфайке и валенках. Растворенная в углеводородах в самых мизерных количествах вода начинала вымораживаться – постепенно наслаиваясь на стенках трубопроводов где-то после минус тридцати… Или тушить пожар. Или прибежать первым к задвижке подачи пара и закрыть ее в несколько секунд, когда кто-то упустил управление процессом и давление неконтролируемо растет… И даже нет времени на то, чтобы посмотреть – сколько? Надо просто очень быстро бежать и очень быстро закрывать, надеясь на неведомых румынских металлургов и сварщиков, на совесть сделавших когда-то эту огромную стальную тридцатиметровую колонну. Сделавших так, что разрешенное давление – восемь атмосфер, а выдержит она, пожалуй – все двадцать пять…

Разобраться в огромной простыне-электросхеме блокировок остановившегося турбокомпрессора и найти способ запустить его в работу.

Быть победителем, часто преодолевая ситуации невозможные – делая их возможными. Однажды в праздничный день за мной приехали – холодильное отделение, являющееся третьей частью цеха и работавшее не только на весь завод, но и на половину производственного объединения, находилось на грани остановки. Чешские огромные пропановые турбины «Сулики» я называл на грузинский манер «где же ты моя, Сулико?». Их было четыре и еще одна пятая – поменьше и поэлегантней – «Васлава».

Эту машину поменьше в похожей ситуации несколько лет назад загубил зам директора завода – приехав спасать предприятие также, как и я – чтобы не остановить все объединение на праздники. Бедной «Ваславе» погнули ротор.

Из четырех моих «Сулик» две были в ремонте, одна была в работе и одна в плохом резерве. Я называл такой резерв «малодушным», механик и начальник цеха доложили перед праздниками наверх, что компрессор в резерве. Но его тоже необходимо было ремонтировать. Такие ситуации, увы, иногда случались. Механическая служба была в напряжении, привлекли все возможные сторонние организции – но «в лужу» все-таки «сели». Самый старший из работавших в цехе трех братьев-мордвинов – самый высокий из них – Иван – профи самого высокого пошиба – был в своем обычном спокойном состоянии готовности ко всему, но и он, было видно – немного нервничал, потому что отследил мое появление в цехе уже по дороге из проходной. Встретил у ворот. Послушали-посмотрели машины, как врачи на обходе, зашли в маленькую звукозащищенную кабинку в центре зала. Я подумал, повезло, что все остальное оборудование трех огромных цехов-отделений моего суперцеха работает как по маслу – ничего не будет отвлекать. Вторая половина компрессорного зала, по размерам напоминающего колонный зал Дома Союзов – мерно и пронзительно гудит огромными ЛК-500 – ленинградскими турбинами, перекачивающими технологический продукт – контактный газ. Повезло, что Иван на смене, повезло, что все остальное работает, как часы, еще раз подумал я – и эти мысли не просияли, а заполнили мое существо – они меня очень хорошо поддерживали, они были нужны мне  - так зачем же расставаться с ними так молниеносно…

Наш диалог в начинавшейся пьесе мне был понятен изначально – Ваня будет для меня не подчиненным, а другом – советчиком, но – еще и начальником и инженером по технике безопасности. Каждое мое решение он будет опротестовывать, потому что решения нам предстоят, прямо скажем, «нетиповые»…

Это уже сегодня, спустя тридцать лет после той пьесы, я могу пофилософствовать на леденящие темы Чернобыльской трагедии и вспомнить фото двух начальников той смены – вглядываюсь в их лица – лица «отличных парней отличной страны». Они стоят перед моим мысленным взором от первого взгляда на фото и навсегда. Те парни… Как, почему, чего им не хватило? Знаний? Что подкачало? Самоуверенность или… Где пряталось малодушие, или.. его не было, но они столкнулись действительно с таким «Нострадамусом в развитии земной цивилизации», где ничего не играло роли… Или проводился какой-то эксперимент и была ограничена их ответственность или они дали какую-то чудовищную расписку? Или это пирамида разгильдяйства и неудачи, нанизавшаяся в тот день самым невероятным и роковым образом?

Да и как и в чем винить этих парней, если прибывшие на ликвидацию последствий действительные самые светлые светила тогдашней физики всерьез боялись, что сгусток материи с цепной реакцией внутри… прожжет планету насквозь и… выйдет с другого конца земного шара.

Ваня, нельзя нам останавливаться – встанет наш завод, следом цех производства катализатора для нашего и второго завода, а уже наработанные тонны его дорогущей продукции без холода разложатся и испортятся. Дни праздничные – пойдет цепь остановок, ты ж понимаешь, что не все они могут быть по регламенту. А вдруг где-нибудь авария – да еще на праздники? Нет! Давай искать выход! Не сдаваться!

Третья и четвертая вскрыты, на одной из них даже работает бригада слесарей, первую срочно надо останавливать, работает вполсилы, ротор гуляет, лабиринты, видимо, уже помяты, ампераж высокий. А вторая – «малодушный резерв»…
 
Делаем со второй все, что наметили по плану. Досконально проверяем маслостанцию, делаем гидропромывку маслохолодильникам – масло должно быть похолоднее, насколько возможно. Продуваем всасы… Врубаем... Взвыла и загудела-засвистела, как турбины самолета, притормозившего на кромке взлетной полосы перед самым стартом на взлет. Нам известно ее слабое место – опорно-упорный подшипник… Капает время, так - взлетели – полет нормальный, загружаем по всасам, ампераж растет – все! Да – все в норме. Температура подшипника – самого ответственного, держащего ротор не только в опоре, но и в упоре – медленно растет, пройдена точка сигнализации, на табло загорается красная лампочка, звенит звонок… Вынимаю термометр сопротивления, вставляю обычный спиртовый – теперь турбина вращается «в наших ладонях» – смотрим не мигая на подкрашенный красный спиртовый столбик – прошли точку блокировки – если бы я не вытащил штатный термометр, сейчас машина встала бы сама – заревела бы сирена и загорелся бы большой аварийный фонарь над ее щитом управления. Лариса – третья машинистка-практикантка – у щита – у кнопки ручного отключения, мы с Иваном и второй машинист наготове – закрывать задвижки на нагнетании и на трех всасах. Всматриваемся напряженно. Поиграть антипомпажным клапаном, но что толку – машина нам нужна на полную загрузку, вполсилы она заводы не потянет… Она у нас одна, больше ничего нет.

Приближаемся к тому, к чему ни один нормальный машинист или тем более руководитель производства приближаться не должен ни при каких обстоятельствах – к температуре плавления баббита. П р и б л и ж а е м с я…

Мать честная! Да, мы здесь еще ни минуты не пережили ни уныния, ни страха, ничего плохого – мы спокойно искали выход! Спокойно, но в обострении всех мыслей, всего опыта и всех чувств! Есть выход! Выход есть! Температура остановилась!

Что же будет дальше? Переглянулись… У Лары – палец на красной кнопке останова. Температура… медленно идет вниз градусов на семь и снова ползет к нашему крайнему напряжению – сцена немая и статическая – мы забыли про переминание с ноги на ногу, про моргание глазами, про все на свете. Мы – в системе, мы вместе с баббитом несем на себе визг вращающегося и упирающегося ротора. Температура ползет вниз. Ура! Опять вверх – Иван кричит мне в ухо – нет, не выше первого цикла! Да, я отлично понимаю – даже критическое состояние «немного гуляющего ротора» может быть стабильным, а это – наше спасение.
 
Стоим в пантомиме шесть или семь полных циклов, суфлер заснул, оркестр продолжает издавать свист взлетающего лайнера. Да, наши лайнеры-турбины всегда «на взлете» – а в эту минуту надсадно ревут четыре – две могучие сиплые ленинградки, работающие на «тяжелом» углеводородном газе, про которые мы забыли и две свистяще-визжащие чешские пропановые, про которые мы помним. И на одну из них очень надеемся.   
   
Пантомима заканчивается, но пьеса продолжается, что же делать дальше? Что написано там, в сценарии наших судеб на ближайшие несколько суток?

Я отлучаюсь – приношу стул и сажаю Ларису прямо напротив термометра. В руки – рабочий журнал – записывает температуру каждую минуту, один из машинистов постоянно дежурит у щита управления.

Машину номер один разгружаем. Ампераж двигателя второй подрастает… Теперь в работе – она одна, весь завод-самолет летит на ней, как на одном крыле. Останавливаем первую.

Все. Можно передохнуть. Ласково трогаю ладонями корпус ревущей турбины – «спасибо вам, и сердцем и рукой, за то, что вы меня не зная сами, так любите»… Чешская девушка «Сулика» или грузинская девушка «Сулико»… Меняются смены, я остаюсь со своей «девушкой» на все время – на несколько суток, до первого рабочего дня после праздников, регулярно прихожу на свидания… Слушаю, трогаю, ласкаю…

Утро – собираюсь домой – вызывают к директору – захожу по дороге к проходной, докладываю, сначала благодарит, потом ругает, предлагает на выбор – благодарность за работу предприятия или выговор за грубое нарушение правил техники безопасности. Я рассказываю ему, что теперь, пока слесаря будут заканчивать ремонт трех машин и первая из них выйдет – завод будет продолжать «висеть» на моей «второй». Осекаю фразу, но он отлично понимает – что будет продолжать «висеть» – уже не на моей, а на его ответственности. Теперь предлагаю ему меня просто отпустить и удаляюсь с улыбкой. Идти утром вдоль заводского забора от проходной к остановке – притом идти победителем – о, кто понимает, тот понимает – это дорогого стоит. А когда это происходит несколько раз в год на протяжении пяти – десяти лет – ты меняешься, постепенно становишься другим человеком. Победителем.


7. КАК Я ЕХАЛ

Можно напрячься и точно вспомнить год, в который с Ростом случилась эта история… Стоит или нет?

Но вот в то утро Ростику точно стоило напрячься и проснуться пораньше. Всего-то минут на пятнадцать – двадцать. И все было бы по-другому, потому что тогда он успел бы на автобус, не было бы «Волги», женщины с коровой и так далее. Не было бы этой истории. Он доехал бы до Саратова, потом до Балаково, потом до Самары, потом – домой. При любом, самом неудачном раскладе. И самое главное, при этом ему не нужна была бы железная дорога…

А при чем здесь Ростислав, если эту историю я знаю так хорошо и точно, что читатель наверняка поймет, что это – моя история.  Но мне сегодня хочется написать именно так – спрятаться за плечом своего героя, наблюдать действие со стороны, перенести себя в других действующих лиц. Рефлексия, знаете ли… И игра с читателем, потому что я буду играть «по своему хотению», то оставаясь собой, то превращаясь в своего героя. А еще – и я это знаю совершенно точно – «Нет ничего подозрительнее правды» – поэтому я спрячу свою настоящую историю за как бы выдуманной историей Роста… Ему поверят, а мне могут и не поверить…

Жена Ростика пошла провожать, продолжая удивляться его нежеланию следить за расписаниями, заботиться о билетах и тому подобному. Августовское прохладное утро, две фигуры с велосипедом, на руль которого повешена дорожная сумка. Они  долго шли в гору, через весь поселок – до самого выезда на трассу – надеясь поймать попутку. Она продолжала пенять, а он вдруг вспомнил о том, что и перед звонком по телефону никогда не готовится к разговору, не продумывает его, бросаясь в любой диалог спонтанно, «сломя голову» - независимо от важности звонка и человека на другом конце.

 Нижней прихоперской частью поселка, затем верхней – дорога была небыстрой и разговор продолжался минут сорок. Рост не знал тогда, что самая большая тайна современной психологии – тайна психического состояния, точнее его обретения – того самого – нужного в тот или иной момент. И не знал, что именно эта тайна будет раскрываться перед ним весь день, постепенно разогреваемый солнцем вслед за злополучным утром «упущенного автобуса». Не знал, но его мысли почему-то роились как весенние пчелы – именно вокруг чего-то подобного – еще несформулированные и невысказанные, непроговоренные – это было скорее ощущение-предвкушение на фоне колоритных сельских пейзажей и театральных постановок вывода коров в стадо, со сменяющимися слайдами звуков, запахов и декораций.

Да, встать надо вон там – за посадками и сразу после поворота дороги на районную «Сельхозтехнику». Они поцеловались, и Росту почему-то стало радостно оттого, что жена ушла обратно в месте, откуда за поворотом еще не было видно той обочины, на которой ему предстояло испытать свою удачу. Жена ушла обратно – в свой родительский дом, где, наверное, уже просыпались их с Ростом мальчики, а ее родители вовсю заправляли своим немалым хозяйством. Их истории разошлись на время, и мой рассказ дальше будет посвящен только его истории. Но в ее истории сразу после прощания была необъяснимая деталь, такая странная мелочь – внезапно пошел дождь. Короткий, но сильный – ливень как будто хотел смыть ее недовольство Ростиком, ее мысли о его неорганизованности. Она рассказала ему при встрече, что даже упала вместе с великом, поскользнувшись на внезапно раскисшей дороге.

Рост был изумлен – в его истории было солнечно и никакого намека на дождь не было, хотя и их «хронос» и их «топос» были  совсем совсем близки – минут пять всего и один поворот сельской улицы.

Нашему герою было тревожно и интересно – как подступиться к победе, как проехать по этой дороге – летней, без билета, с битком набитыми полупьяными, иногда, а то и нередко опаздывающими – еще советскими поездами, с третьими полками, с заедающими при открытии окнами и вечно падающими занавесками, – переползшими в странные девяностые как будто на красный свет и по заросшим травой и кустарником резервным путям. Необходимое направление было самым «подходящим» для поездок в конце августа – отдыхающие из Сочи и Ялты возвращались на Урал и в Сибирь…

У Роста был, хоть и небольшой, но запас времени, и он мог проложить несколько путей – но все-таки самый прямой путь лежал через Ртищево на Сызрань. Но сначала нужно было добраться до ближайшей станции…

Прошло буквально две-три минуты первых мыслей о предстоящей дороге и выборе маршрута – как из-за поворота показалась ослепительно белая «Волга»…

Всякий раз, отправляясь в путь, я точно знал, что это состояние перехода – смены людского окружения, Провидение использует для того, чтобы подослать ко мне человека, которому я обязан сказать что-то очень для него важное, жизненное, экзистенциальное… Этот человек непременно будет в состоянии выбора и я буду негромко ему рассказывать – даже читать лекцию – о том, что факультет университета или профессию не надо выбирать ни в коем случае, их надо полюбить. Как женщину. А может быть в дороге рядом со мной, всегда оказывался человек совершенно случайный, Провидением не выбранный, а просто каждый человек всегда находится в дороге и в состоянии выбора?

В «Волге» был только водитель, Ростик поднял руку, машина затормозила и он сел на переднее сиденье… Тронулись – шофер – молодой паренек – был тем самым попутчиком, которому важно и интересно поговорить с человеком постарше, поопытнее, так сказать, «видавшим виды», но, главное, способным осмыслить свой опыт и, что немаловажно – уметь рассказать о нем. «Двадцать четвертая» была в идеальном состоянии – паренек с утра-пораньше ехал встречать начальство, две ее стальные тонны летели по залатанному асфальту так замечательно плавно, что Рост впервые за это едва начавшееся утро подумал о его необычности, почти волшебности – эта мысль мимолетно пробежала-проскочила в сознании, но успела обдать все его существо каким-то необычным излучением и… осталась – в его самоощущении – в ощущении тепла и света искрящихся глаз человека с улыбкой. Счастливого человека. Не того, который поймал эту заветную птицу за перья хвоста и в его руках вот-вот останутся только эти перья. Нет – того, кто приголубил-обнял эту птицу, нежно прижал ее в своей груди…

В то время и в глубинке и в столице нельзя было рассчитывать на что-то лучшее, «Двадцать первых Волг» «Чаек» и «ЗИМов» было мало и они изрядно поизносились, иномарки или еще не появились или только-только начали появляться… Еще бегали по дорогам «Москвичи», сильно похожие на довоенные немецкие «Фольксвагены», так что белая «Волга» была не просто автомобилем – это была масть и это был фарт… Вероятнее всего к Росту должна была подъехать «Лада» или «Нива», но это было бы слишком буднично. И фартом – вот уж точно – не было бы никаким…

Да, сердце пело – раньше знания и со-знания – оно уже догадалось, что магия всех Млечных Путей – она – Муза дорог – всех – и пехотных, и велосипедных, и мотоциклетно-автомобильных, и железнодорожных – села ко мне на колени в сказочной узорчатой кожаной пачке и крепких «дорожных» пуантах. И вот сейчас мы разорвем объятья, встанем и закружимся под перестук рельсовых стыков – без нестыковок и заминок – «как по нотам»…   

Разум еще не верил – но сердце уже пело и состояние Ростика постепенно переходило в то – особое, которое не покинет его до утра следующего дня. Он вышел из автомобиля. Радость… От прохладной свежести летнего утра. От напружиненного загорелого тела. От ладно сидящего джинсового костюма. От нетяжелой привычной дорожной сумки. От сказочного, как будто чудом сохранившегося «флигеля средневекового замка» – краснокирпичной водонапорной башни железнодорожной станции, в окружении могучего караула из тополей и вязов, пытающихся быть выше ее…   

Еще была видна уходящая вдаль «Фартовая машина белой масти», а Рост уже шел к «замку» по дороге с огромными тракторными колеями. Только что пожелав водителю «экзистенций на порталах собственных мест силы без каких бы то ни было интерфейсов». Ах да, тогда такие слова-«гаджеты» еще не вертелись на языке. Сказал он ему словами попроще – но точно что-то похожее. От всей души… Да и получилось это у нашего героя тогда намного более складно да ладно, чем то, что я сейчас стараюсь вспомнить и передать читателю.

Навстречу шла корова. Женщина в резиновых сапогах, в халате и фуфайке сверху тоже шла, но корова – прямо на Ростислава. Он отпрянул и посмотрел на погонщицу-хозяйку.

Переодев Ксению, я больше никогда не делал ничего подобного, тем более специально, но запомнил, что могу сделать так. И этого довольно. И в очередной – в третий раз, я преобразовал женщину совсем недавно – в коридоре больницы, когда навещал родственника. Я просто помог пройти этой женщине – пожилой и тяжело располневшей – и идя рядом под руку, боковым зрением вдруг выхватил ее улыбающееся лицо и в мгновение испытал потрясение – я увидел ее… молоденькой ладной девушкой, я обнаружил, как она улыбается и смеется, ее мимику и движения, я реконструировал ее фигуру сквозь время и болезни… Но это – была уже совсем другая история…

А тогда я взглянул на женщину с коровой и впервые в жизни увидел ее, вернее не ее, а впервые кого бы то ни было и когда бы то ни было  – совершенно по иному – нет, не совсем уж девчушкой, а молодой и сильной оптимистичной женщиной – вот такой, у которой все впереди. Она смотрела мне в глаза. Не мигая. Столичный строгий облегающий костюм, высокая и статная с красивой ладной фигурой – нет, не заманчивая «штучка», а настоящая чудо-красавица!

Корова встала. Мы заговорили, обходя ее и медленно приближаясь друг к другу. Она вспомнила себя, узнала и немедленно принялась рассказывать мне о том – что было тогда, когда она была такой, какой я сумел увидеть ее в ее глазах. Какой после этого она смогла увидеть себя в глазах – уже моих. Она успела рассказать много – я замер и заслушался – она увидела себя в волшебном зеркале моих глаз и спешила рассказать мне о той себе своим волшебным зеркалом, поставленном моему навстречу. И я, создавший эту картину, обомлел от открывшейся бесконечности. Женской жизни и души. Подробности теснили друг друга. Она рассказывала о том, как работала в отряде подготовки космонавтов, как чуть ли не дружила с легендарной Валентиной Терешковой… Какие были люди, какие были отношения, какие были победы. Какие были мужчины. Какие были надежды и счастье, и какие были надежды на счастье. Как все однажды рухнуло и она оказалась здесь в фуфайке и с коровой. И вдруг она замолчала…

А вы кто? Паузу нельзя было продолжать дальше, поскольку ей стало страшно услышать что-то необычное – типа «марсианин» или «волшебник». Тогда она продолжила. По профессии?

Она догадалась, что человек, упершийся в рога ее коровы, возвращал всех встречных в их самое лучшее время счастья и победы и ей важно было узнать, что это? Кто это? Как это? Все-таки объясните мне, кто вы? Почему это я иду по грязи за коровой в фуфайке и сапогах, но в ваших глазах вижу себя той – другой, которой сама хотела бы видеть себя – всегда и навсегда. Той – другой – не здесь и не сейчас. Рост и сам был нимало потрясен происходящим и что-то лепетал про знакомый с детства вопрос-приветствие «Как жизнь молодая?», про то, что этот исстари задаваемый вопрос мудр и неслучаен, ибо жизнь только молодая, всегда молодая и иной не бывает независимо от возраста… Про психолога начинающего и химика уже состоявшегося. Про студенческое время с увлечением книгами Лурии и Выготского. Разумеется, ответом она удовлетворена не была, но глаза ее тем не менее искрились также, как в момент их встречи… Ничего не поделаешь – Росту не терпелось пройти оставшиеся сто шагов до станции… Распрощались очень тепло и, как было очевидно Ростику, навсегда… Однако он скоро еще раз увидел ее – уже без коровы и фуфайки. Но – обо всем по порядку…


8. УПРАВЛЕНИЕ СЧАСТЬЕМ

Осознание, достигнутое путем рефлексии и опыта теряется, если не находит своего словесного выражения. Менеджмент любви? Да именно так, постепенно, год за годом, Рост формулировал свой подход, свое кредо в управлении другими людьми, унизительно называемыми подчиненными. Он никогда не поступал так, как большинство солидных топ-манагеров – не унижал, не делегировал большую часть своих обязанностей, всегда сам был занят настолько, что казалось, что работа делится поровну – на него и остальной коллектив. Но зато он мог позволить себе купаться в их тепле и заботе, мог позволить себе уехать в командировку или отпуск, мог простой просьбой обеспечить выполнение самого форс-мажорного задания.

Мы все слышали про вдохновляющее направление в социуме, в культуре, в философии инжиниринга – «управление знаний» – управление знаниями, с помощью или посредством знаний, с помощью большего, чем у иных, знания и еще управления самими знаниями, их обретением. А еще мы все испытываем на себе результаты управления эмоциями и чувствами – в основном через пропаганду и рекламу…

Управление счастьем? Что это? Как это? Вы – кто?

Несколько человек стояли у входа, похожего на крыльцо деревенского дома – с верандой и лавочками слева и справа – кто-то вышел подышать, кто-то наоборот – покурить. Рост вошел – слева в дверном проеме – пустой зал ожидания, справа – вытянутая, как пустой вагон, комната кассового зала – между ними – стена-перегородка с круглой, обтянутой железом печкой, которая одним своим боком в холода обогревает стоящих у кассы, а другим – зал ожидания.

Низенькое окошечко кассы в стене справа – почти в самом углу – у окна в дальнем «торце» «вагона». От окошечка до входа вдоль всей правой стены стоит очередь. Несмотря на утро, очередь какая-то закатно-вечерняя, хмурая, безнадежная и унылая. Усталая настолько, как будто этим людям пришлось простоять в ней всю ночь. Если тоска этого помещения превратилась бы в дым, то «хоть топор вешай» промелькнуло у Роста… Мимо людей он подошел к окошку, полуприсел на корточки, заглянул… Окошко было похоже на туннель, стена была сложена в два кирпича, как будто в кассе хранилась зарплата огромного завода, а не выручка кассы малюсенькой станции, где поезда стоят всего минуту, и то не все…

У другого конца туннеля-портала сидела девушка. Рост улыбнулся ей так, как будто они были давно знакомы – «Привет, как дела? Что-то у вас сегодня уныло тут – просто чересчур!». Девушка слегка улыбнулась, в первое мгновение еще недоумевая, но потом собралась и вдруг поняла, что скука прошла и сейчас она поиграет вот с этим занятным парнем – «а что вы хотите?». «Вас поцеловал бы с удовольствием, но дотянуться не могу…» Нет, не помню я точно, как и что в тот момент сказал ей Рост. И начал ли он неосторожно говорить про любовь на свой страх и риск или подождал намека на возможность флирта. Не помню я точно даже то, был ли тут флирт или просто волна радости и надежды – или просто какой-то интересной или загадочной жизни – захлестнула помещение кассы через тоннельное окошко. Так девушки мечтают поступить в театральный или замирают при слове богема… Но Ростик был еще волшебнее – это был просто дух – настоящий, мужской, человеческий и почти сверхчеловеческий, он принес вовсе даже не флирт, но дух счастья.

На мгновение включилась рефлексия и наш герой обратил внимание на то, что очередь, всегда возмущающаяся пролезающими без нее, способная подчас на многое в сторону такого проныры – не шелохнулась. Они просто точно знали, что надежды нет никакой, что билетов нету и стояли, просто потому, что ехать было надо – край, как надо – детям в школу, взрослым – на работу…

Оживленный разговор с кассиршей коснулся-таки темы билета еще раз и девушка тут же его выписала-вырезала и еще прокомпостировала картонку плацкарты. Потом сама же спохватилась – до поезда было всего пятнадцать минут и она сама только что приблизила окончание этой замечательной встречи.
 
На веранде о чем–то оживленно рассказывал мужчина и Рост прислушался, потому что разговор с кассиршей не отпускал его и надо было хоть чуть-чуть развеяться. Это был средних лет моложавый директор местной то ли средней, то ли восьмилетней школы – он рассказывал о том, что все лето пришлось таксовать на своем стареньком «Москвиче». Его красная «четыреста двенадцатая» машина ижевской сборки, вытращив фары, стояла совсем недалеко – за штакетником станционного полисада и подтверждала слова хозяина.  Удивительное время, подумал Рост, директор школы-таксист – ни до, ни после такого не было и, наверное, не будет. Он включился в разговор, в минуту оказался в его центре, кто-то тут же спросил о чем-то уже не директора, а Ростика, но надо было двигаться дальше – за зарослями сирени, за полузатоптанной полузаросшей клумбой с цветами и невысоким кустарником уже было видно, что это идет не очередной товарняк – да и по времени это был его поезд…

Рост садился один – всего один на весь длиннющий состав – билетов-то не было! – он, повесив сумку на локоть, взялся за поручни, подтянулся, и уже хотел было подниматься по ступеням. Минута стоянки уже почти исчезла – на поиск вагона с проходом вдоль длиннющего поезда… Тепловоз медленно тронул, а Ростик все еще стоял на нижней подножке, почти упираясь в молоденького проводника в зеленой куртке железнодорожного студенческого стройотряда. Вытращив глаза, проводник смотрел поверх Роста, пришлось и ему оглянуться… Перехватил руки, прижал сумку к железу лестницы, повернулся, насколько смог… Проводник не сдвинулся ни на шаг – видимо такого не видел еще никогда… Как впрочем и Ростик.

Их было человек десять – женщин средних лет и постарше – в пиджаках, жакетах и кофтах, с сумками и коробками – они стояли строго в шеренгу на равном расстоянии друг от друга и махали – то ли пареньку-проводнику, то ли Росту – махали по-настоящему, как это описано в классической литературе – платками – в основном белыми, в общем, у кого какие были. Что-то кричали, некоторые улыбались – а сильнее всех сияла улыбкой и каким-то торжеством утверждения благодати и благодарности – та женщина, шедшая меньше часа назад за коровой – уже переодевшаяся в свой лучший наряд… Собрала всех, вот умница, – и продающих пирожки на станции и соседок – подумал Рост. Вот кто настоящая волшебница! Таких проводов у него не было никогда. И до сих пор больше не было.

Наконец проводник пришел в себя… «Кто эти тетки?». «Они меня очень любят, и я их обожаю…», ответил Рост. Всех? Да! Проводник опустил площадку и закрыл дверь на ключ. Прошли по проходу вагона – Рост уселся на свое место, а проводник стоял, изучая его билет все внимательнее и внимательнее… И ни говоря ни слова, куда-то ушел. Вагон был как вагон, обыкновенный, плацкартный, воздуха хватало, где-то были открыты окна. Естественно, как всегда, когда совершенно нет билетов – свободные места были, и Рост вытянул ноги и с удовольствием прижался к жесткой стене, прислонив голову к откинутому проволочному ободу сетки для шляп. Закрыл глаза и почти уже задремал, стараясь унять восхищение и восторг от таких фантастических проводов, от кассирши и той женщины-подруги Терешковой, от белой «Волги», от всего этого, судя по всему, благополучно заканчивающегося волшебного утра, уже плавно перешедшего в не менее волшебный день.

Пришел, нет, почти прибежал проводник – вас просит к себе начальник поезда! Никогда Роста не просил к себе ни папа римский, ни начальник поезда, ни губернатор… Пошли…

Начальник сидел в пустом купе с красивой занавеской и приоткрытом окном… Чего он хотел от Роста – осталось невыясненным, потому что все его интонации типа – «откуда у вас такой странный билет» исчезли от сияющей улыбки пассажира и его слов – немедленно, как мачете – разрубивших все сети-поползновения очень большого начальника, возомнившего себя дознавателем. Он продолжил неожиданно извиняющим тоном – вы понимаете, в вашем билете указан наш номер поезда и станция вашего прибытия – Сызрань. Но наш поезд – номер такой-то не идет через Сызрань, наш поезд идет через Саранск!       

Рост понял, что кассирша не могла не дать ему все, что могла. Ему нужен был билет, а она была ему безмерно благодарна – в этом нависшем гнетущем и безнадежном наступающем дне ей неожиданно стало весело, она была почти счастлива – и за это была готова отдать гораздо больше… Он озарил эту тьму человеческого раздражения и усталости. Он мгновенно залечил ее раны, уже нанесенные с самого открытия кассы то одним, то другим пассажиром, разъяренным от отчаяния и неудачи.

Не могла не дать, но дать не могла. Дать было нечего. Осознанно или нет, но девушка нашла выход.


9. РТИЩЕВСКАЯ РОКСАНА

Развилка на Саранск или Сызрань была в Ртищево – там Ростика и ссадили с поезда, резко забирающего на север, в то время как путь нашего героя лежал на восток. Ему даже показалось, что ссадили несколько грубовато, как будто опасаясь, что таинственный пассажир со странным билетом неведомым образом переведет стрелки и уведет на восток весь поезд с пассажирами, проводниками, рестораном и штабным вагоном.   
 
Огромный кассовый зал Ртищевского вокзала располагался на первом этаже пятиэтажки, выходящей фасадом на привокзальную площадь. В ее центре на постамент была водружена не менее огромная голова Ильича, – вместо привычного для каждого города или поселка памятника в рост, или, в крайнем случае, бюста. С крыльца кассового зала она смотрелась левым профилем. Вождь наблюдал не за успехами железной дороги, а, отвернувшись, всматривался в окрестности. По этой причине первый кадр, который запечатлялся в памяти гостей славного города Ртищево по выходу из вокзала в город – был затылок с лысиной.

Зал не напугал, просто на мгновение озадачил Роста – здесь не было глубокого, как пещера – окошечка кассы. Кассами была одна из стен – очень демократично и от летней духоты – едва застекленная так, что при желании можно было даже дотянуться до кассирши… Какие из касс работали было непонятно, никто нигде ничего не продавал – люди просто стояли, кассирши, которых Рост разглядел, подойдя к кассовой стене, просто сидели. Впрочем – только в одной из касс – в самой середине. Их было две, они оживленно беседовали о чем то о своем, о девичьем… Ближе к совсем снятому проему в стеклянной стене, заменяющему собой окошко кассы, сидела совершенно очаровательная армянская девушка… Рост придвинулся к парапету кассовой стены, аккуратно потеснив стоящих и разглядел ее всю, в обтягивающем коротком платьице.

На миг он подумал о том, что здесь – все то же самое – только народу человек двести – вместо тех десяти-пятнадцати на маленькой станции с погонщицей коровы. Не лучше ли было бы все-таки искать выхода там?

В вытянутой грозовой «туче» усталых и раздраженных людей, стоящих к кассе как и положено – справа, стояло человек тридцать – сорок. Эти люди в отличии от остальных, просто сидевших в зале и уже «сложивших крылья» – на что-то надеялись – и кто терпеливо, кто раздраженно, кто в отчаянии – плотно стояли в затылок друг другу, то по одному, то теснясь по двое-трое… Слева к кассе выстроилась другая – авантюрно-оптимистическая – очередь… Знаете, как это бывает – люди с причиной или якобы с причиной и основанием для подхода слева – «я только спросить», «у меня поезд через десять минут», «я по брони», «по заказу», «по телеграмме» и тому подобное. Левые – были люди разные – и просто проныры, и верящие в чудо, в фарт, в момент, в удачу, и авантюристы по жизни, и те, кто надеялся на сострадание остальных, потому что ехал с детьми, и загорелые «не от мира сего» «мещане во дворянстве» – по летнему, но богато и модно одетые парочки, невесть как, не снимая темных очков,  телепортировавшиеся сюда из Алупки или Феодосии и давно уже признающие в жизни только особые, так сказать, не народные и не общие пути…   

Билетов не было и обе очереди – правильно-правая пессимистически-тоскующая и неправильно-левая оптимистически-нагловатая – шансов не имели никаких. Во всяком случае, в перспективе кратко- и среднесрочной.   

Рост на мгновение как будто расправил невидимые крылья и закрыл собою девушек-кассирш от потока отрицательных флюидов, втекающих к ним из заполненного людьми зала. Кассирша подняла на него свои огромные черные глаза с любопытством и надеждой. Рост просто сиял счастьем и девушка поняла, что ее точно не ждет раздражение и отчаянное требование билета, а вместо всего этого – ну, во всяком случае, просто развлечение среди этой нависшей людской тучи…

«Как же это хорошо, что билетов нет», сказал ей Рост первое, что пришло ему в голову – «я, пожалуй, останусь тут с вами, как же вы прекрасны!». Она слегка улыбнулась с легкой усмешкой – уж больно банальными были первые слова нового претендента на заветный билетик, но глаза ее постепенно начинали светиться в ответ. «Зачем же оставаться, лучше увезите меня отсюда в столицу или прямо сразу в Париж!» - наверное подумала девушка, но промолчала…

Ростик продолжал без паузы – «боже мой, как же вы похожи на… молодую Роксану Бабаян!». Ответом была уже настоящая открытая светящаяся улыбка ртищевской Роксаны – она просияла уже без какой бы то ни было ухмылки – губами, ямочками на щеках, сияющими огромными глазами – ей сказанное понравилось очень очень – все ее тело, обтянутое леопардовым платьицем качнулось и напряглось – для него, и Рост, с удовольствием глядя на прекрасную женщину – негромко спросил – нет, не про билет, он догадался – «как же так, вам ведь никто никогда этого не говорил, ведь правда?». «А вы видели ее по телевизору, в тот год, когда она только появилась на экране? Помните какою она была?» Да. Да. Его, теперь только его, Роста, кассирша, – говорила только одно слово – «да!». Теперь можно было просить чего угодно, - ей было так приятно на каждый вопрос отвечать ему «да!».

Девушку не смутило сравнение с другой. Другая была в недосягаемом столичном бомонде… И уже не была такой, какой здесь и сейчас была она. Ее наполнило счастьем то, что ее улыбку, ее красоту, свежесть, молодость, прелесть, ум, такт, фигуру, обтягивающее платье, макияж и прическу, маникюр и туфельки – все-все, что было у нее действительно прекрасного и настоящего, и даже свет желания и счастья, исходящий из глаз – было только что оценено так удивительно, с ходу, с одного – с первого взгляда.

«Вы куда сейчас направляетесь?» – негромко, как старого друга, спросила Роксана. «Сначала мне надо добраться до Сызрани». «Я смогу вам помочь, но билеты будут только купейные. Приходите через два часа. Сколько вам?» – красивый певучий ее голосок с кавказским акцентом произнес это почти шепотом, но слова эти, как в сказке – прозвучали в его голове громко и с раскатистым эхом… Русская по умолчанию предложила бы один, машинально подумал Ростик, но армянка – с Кавказа, с Востока, с древней Византии – она понимает, что за таким мужчиной, за настоящим мужчиной – стоит семья, да что там семья – род, тейп, село и даже не одно… И путешествовать он может с женой, детьми, тещей и свекровью…

Правильная очередь не среагировала никак – для них Рост, также, как и на той маленькой станции, был марсианином, но неправильная – внезапно активизировалась, стало понятно, что все они напряженно вслушивались в разговор. Они почуяли вожака-победителя – как будто ожидая такого парня, мгновенно пересчитались – и потянувшись к нашему герою – горячо и наперебой зашептали ему – «возьмите и нам, нас восемь… восемь человек!». Род, предположенный кассиршей, тут же и возник. Рост подмигнул кассирше – «Девять!» – Роксана улыбнулась и ее улыбка снова просияла и начала угасать… Сказка, как и в окошечке-туннеле утром, кончалась слишком быстро, едва начавшись…

Он отошел от стеклянной стены и искренне удивился – все «левые» соискатели побросали свои «места в партере» и сгрудились вокруг. Роста немало поразила вера этих людей в Случай, которого они ждали так сильно, и в человека, которого они ждали так же. И вот он появился и сотворил все на их глазах легко, здорово и ловко, как в танце…

Условились собраться на этом же месте через два часа. День клонился к вечеру, но было еще светло и вся его команда разбрелась по привокзальным окрестностям. Ветерок, шелест листвы, гудки тепловозов, «громкие» технологические переговоры диспетчеров и объявления по станции.


10. ПО ПЕРРОНУ БЕЗ МАСКИ

«Да, она скорее всего проститутка, притом занялась этим совсем совсем недавно» - подумал Рост и уже не отводил глаз от девушки. С детства к нему притягивалось все особенное, отличающееся, излишне перевозбужденное, или наоборот, страдающее – его никогда, заглядывая в глаза, не пропускали нищие и бомжи, к нему обязательно с разговорами приставали пьяные, «болезные и хромые». Бездомные собаки долго шли за ним, надеясь, что этот добрый человек покормит их и даже, возможно, станет их новым хозяином. Это стало проходить где-то после двадцати, когда он постепенно научился носить с собой разные маски и надевать их по необходимости. Но подходящей маски не нашлось и встреча с этой девушкой была неминуема. У нее был замысел-умысел и конкретная цель, а тут шел улыбающийся парень со светящимися глазами, который не обидит точно, а может быть пойдет? Она не могла пропустить Роста и он это понял, заговорив первый. Нет, мне этого не хочется, но я с удовольствием «пофланирую» с тобой туда-сюда по перрону – примерно так закончился их «встречный» разговор и они тронулись через вокзал, по первой платформе, вдоль путей… Надежды питают не только юношей, но и девушек… Она была на удивление… наивной – просто совсем уже десятиклассницей. И Рост, с рождения знавший о своем призвании педагога, был все еще очень нужен ей, с упрямством юности собирающейся и уже начавшей зарабатывать именно так. Она была… одной из первых в новой волне этой забытой и невиданной доселе профессии – «невиданной на виду обычной жизни» – и она была совершенно неиспорченной мечтательницей – обычной девушкой, которую в ее новом положении интересовало общение, умение знакомиться, раскрывать людей, как это с первого взгляда делают, например, швейцары или официанты. Впрочем то, о чем они говорили, уже забылось. Но девушка эта, начисто лишенная лицемерия и ханжества, как-то по своему решавшая проблемы нравственности и справедливости – в обтягивающих джинсах и яркой кофте – запомнилась. Как и «директор школы-таксист», она – «десятиклассница-проститутка» почему-то непременно должна была вплестись в цепь встреч этого волшебного дня и она сделала это. Ничего похожего на других проституток или сутенеров – на станции и вокруг нее не было. Во всяком случае, за эти два часа, Рост ничего подобного больше не заметил. Видимо, для этого городка она была и в самом деле, началом… извините, новой жизни.               

Погуляв в сквере еще немного, Рост в положенное время появился в зале. Ни о какой опасности бунта правой очереди он уже не думал – он подошел к Роксане в окружении своей команды – как старый знакомый или работник МПС – протянул ей заранее собранные купюры и получил обещанные билеты. Никакие фамилии-паспорта тогда не нужны были. Вовсе. Можно было путешествовать с ушами, лапами и хвостами. Как в мультике про Простоквашино. Беспрепятственно.

Отошли, поделили добычу и направились к поезду. Шли кучно, и Рост в действительности почувствовал себя уважаемым аксакалом и цыганским бароном в одном лице – вожаком этой спонтанно образовавшейся стаи – он купался в благодарных взглядах и тепле приятного разговора. Подошел поезд. Роясь как пчелы и ничего и никого не замечая вокруг – группа ввалилась в вагон. Проводница что-то пыталась сказать, но люди, размахивая билетами как флагами на демонстрации, ничего не желали не только слушать, но и воспринимать. Скорый поезд тронулся и набрал ход. Все купе были закрыты, в проходе никого не было. Вагон уже спал. Проводница наконец-то достучалась до восприятия ее слов счастливыми окружающими – «куда же я размещу всех вас – мой вагон полон с самого начала – хоть вы и с билетами, но мест у меня нету». Люди команды Роста, только что верившие в него, как в бога, стали отводить взгляды и потихоньку расходиться – искать себе место в других вагонах, скорее всего – уже плацкартных. Постепенно разошлись все. Сказочно красивая девушка с маленьким мальчиком лет трех-четырех, которую он даже не успел толком заметить и разглядеть во время приключения у кассы, покупки билетов и посадки в вагон – остались в проходе вагона вместе с Ростом, продолжая все так же восхищенно глядеть в его глаза. С ними было замечательно, они продолжали верить в него и он продолжал верить в себя.


11. КУПЕ ДЛЯ ДЕПУТАТОВ

Прошло несколько минут, мальчика посадили на откидной стульчик прохода, молчали и чего-то ждали. Ростик только что растерял своих почитателей, но это его совершенно не обескуражило и не смутило, а на отсутствие мест ему вообще было наплевать – они едут, это главное. Состояние не изменилось и он «в духе» и смеющимися от счастья глазами смотрел на проходящую мимо них проводницу. Казалось, она чего-то ждала… Постояла в противоположном конце вагона. Посмотрела на новых пассажиров, задумалась… Наконец, она зачем-то подошла к одному из купе, открыла его своим ключом и… пригласила их. Попросила вести себя аккуратно, ничего не ломать и не пачкать, это купе для депутатов – и удалилась.

Это было настоящее внезапное чудо. Теперь они знали, что чудо бывает вот так и оно вот такое. На столе стояла ваза с цветами. Аккуратно заправленные белоснежные постели, идеальный порядок, стаканы в подстаканниках, ложечки, чайничек, занавески с рюшечками. Никто не вошел, девушка и мальчик смотрели на Роста и молчали. Они были полны восхищения. Они смотрели на Волшебника. Недавно они поверили ему, и он купил им билеты, которых не было вообще. Только что они снова поверили ему и его способности снова подтвердились. Вошли, сели… Проводница – совершенно замечательная, как теперь стало очевидно, женщина – заварила чаю, пожелала спокойной ночи и удалилась к себе.

Рост молчал, а его внезапные компаньоны наперебой принялись рассказывать ему, кто про что, и он, слегка подремывая, молча слушал, понимая, сколько тепла и даже любви они хотят ему сейчас передать – от всей души. Девушка была не замужем и рассказала, что едет с племянником. Рост понял, что и ее сестра воспитывает этого чудо-принца одна. А маленькому принцу, в свою очередь, настолько понравился этот дяденька, что он простодушно доверил ему, что дома их ждет его мама, и что она еще красивее, чем тетя. Нет нет, не простодушно, мальчик это сказал совершенно осознанно и далеко не сразу, уже засыпая… Вот тут, в этом удивительном купе мчавшегося домой скорого поезда, мальчик захотел, чтобы этот такой хороший и почти сказочный дядя-волшебник стал его папой. Никогда еще его не провожала группа женщин, махающих платками, никогда еще чужой ребенок не говорил ему таких слов…

Впереди была ночь в покое и уюте и Росту предстояло провести ее – как будто в образовавшейся всего на несколько часов, но – в собственной семье, ведь и эта очаровательная девушка и ее племянник беззаветно полюбили его.

Выпили чаю, что-то пожевали, уложили утомленного мальчика спать и… не сомкнули глаз до утра, продолжая наслаждаться этим сказочным вечером волшебного достижения, уже практически перешедшим в ночь и надвигающимся, как дорога на восток, утром… Девушка была очень красива, настолько, что Рост подумал об искушении Провидения… Рост был счастлив.

Девушка была счастливой, а Рост красив светящимися от пережитого глазами, от удачи, оказавшейся в нем, внутри него – он чувствовал себя повелителем удачи и победы. Сидели напротив и говорили. Обо всем на свете. Говорили словами и глазами, а обменивались… душами и это было, может быть, чрезмерно задушевно для дяди и племянницы, но совершенно целомудренно для мужчины и девушки.

Замечательный малыш – настоящий Маленький Принц – спал в покое, комфорте и уюте. И ехал домой к маме. И это было его, Роста – оправданием, оправданием его «марсианского» пренебрежения утомительной, но правой очередью, его сомнительного получения билетов и еще бог знает чего, что, конечно, будет ерундой или неправдой, но что сейчас может выдумать ханжа, читающий этот рассказ…

Они ехали в один и тот же городок, но утром все было уже по-другому. Сказка кончилась, карета превратилась с тыкву, точнее купе для депутатов – в заунывный жесткий автобус ПАЗик, в котором Рост по-прежнему, как своих, опекал девушку и мальчика. Распрощались…

Уже потом, много лет спустя, однажды, наш герой вдруг выстроил схему этой дороги, выделил все пазлы и их зацепления – почему это женщина с коровой знала, что у него есть билет именно на тот подходящий к станции поезд, ведь она успела отвести корову, переодеться и подговорить товарок махать платками… И стояли они настолько точно, что она должна была знать номер его вагона – ведь все августовские те составы были очень длинными… Может быть, это она прибежала в кассу к знакомой – а почему бы и нет – девчонке-кассирше? И раскрутила ее на билет? И почему Роксана продала именно купейные билеты? Двойные – ладно, других у нее не было, но не кроется ли в этом какая – то схема, какая-то выгода? Поразмышляв так совсем немного, он выбросил все эти домыслы-пазлы из головы – дело ведь было совсем не в этом, правда?


12. ДОРОГИ И УДАЧИ!

Рост доехал до дома, вошел в пустую квартиру. Настежь распахнул окна. Было утро. Дня следующего. История волшебства этого сказочного перехода-переезда завершилась и наступило  чувство опустошенности. Надо было продолжать жить. Теперь надо не забыть время от времени попадать в сложные ситуации, чтобы не исчезали навыки выхода из них.  Например, ездить автостопом в сильный мороз или ночевать на площади трех вокзалов… Или не спать три ночи подряд и закончить работу в срок.

Теперь надо было не забыть ставить себе такие цели и задачи, реализовывать такие замыслы, о которых другие скажут – нереально или невозможно. Надо было накрепко запомнить то, что случилось за прошедшие сутки. На всю жизнь… Запомнить, чтобы потом, в сложностях или трудностях цейтнотов, «форс-мажоров» и фрустраций, когда цель слишком трудна и вроде бы по всему, совершенно недосягаема – включать в себе волшебника той обочины с появляющейся из-за поворота белой «Волгой»…

С того самого утра Рост уже больше не сомневался в своей удаче, она поселилась в нем навсегда. Теперь Рост-волшебник был не один. Он был с Удачей. Во всех переходах, на всех переездах, во всех станциях и аэропортах, во всех ситуациях, в окружении людей или сил природы… Просто – на всю жизнь. Ведь вся наша жизнь – переход…

Рост просто научился включать кнопку… Удачи победителя…

Люди, у которых никогда не было такой дороги, беспокоятся о билетах заранее. Они иногда упрекают нашего героя в хвастовстве, мании величия и даже гордыне. Они считают и называют себя правыми, но не хотят больше стоять в очереди, пусть даже и правой. Они даже сделали дешевле билет, взятый заранее. Они готовы взять все себе – и побольше – и, разумеется, слева, как же по-другому, и лучше так, чтобы никто этого не видел. Они боятся брать на себя ответственность и у них проваливается асфальт на улице, гнутся роторы компрессоров и с опор срываются целые агрегаты гидроэлектростанций. Они больше не позволяют химику Росту преподавать психологию и философию. «Кто на что учился…» – так они говорят и им очень нравится одна профессия, как одиночная камера – на всю жизнь. Они повесили видеокамеры везде, даже в своем автомобиле и увеличили штат полиции настолько, что могут проследить почти за каждым, но при этом запретили детям самостоятельно гулять по вечерам. Подождите минуточку! Они запретили вылезать из нор тем, кто может навредить любому беззащитному человеку – невооруженному, ребенку, пожилому, женщине? Они умело и мужественно отлавливают их, когда те появляются по вечерам? Они ограничили их свободу? Нет, они ограничили свободу детям! Они поступили именно так – задом наперед и вверх ногами, построили дом крышей вниз, а фундаментом вверх. Вместо того, чтобы изменить мир, безгранично принадлежащий их детям, они решили ограничить детей. И теперь дети вырастут с этим ограничением – ограниченными, под домашним арестом на часть времени своей жизни. Несправедливость и абсурд этого ограничения станет для них нормой. Несправедливость и абсурд станет для них нормой. Дети вырастут. И будут знать, что когда они еще не были взрослыми, те, кто взрослыми уже были, запрещали им вечером выходить на улицу. Якобы, чтобы они одни не ходили в кафе, ночные клубы и дискотеки. Дети никогда не узнают, разве что только из книг, что те, кто был детьми раньше, на лошадях могли уехать в ночное – в луга под падающие звезды безраздельно им принадлежащего неба и безраздельно принадлежащей ночи…

Но мир… не изменится. Потому что каждому человеку будет дорога и удача. И дорога научит… Тем она и дорога…

Она все вернет «на круги своя»…


Геннадий Длясин
1 – 28 июня 2015