дневники отчаявшихся

Все эти жуткие полки с ширпотребом и бульварщиной, улицы, кишащие тараканами, хищные зрачки, безразличные полосы губ; я ненавижу этот Город до мозга костей, ведь знаю его наизусть – я его психоаналитик. Каждую неделю он приходит ко мне на сеансы, заполненный этими грязными, паршивыми мыслями и людьми. Эти сеансы были и есть самым тяжелым опытом в моей врачебной практике. Крах и ужас, что он испытывал, тот крах, от которого я должна была его излечить – он наполнял меня. Сначала незаметно, когда я набирала сообщения, он добавлял в них что-то грубое, безликое, скучное, мыльное. Эта непристойная грубость забрала все житейские радости. Затем я рычала в зеркало, плакалась стенам и орала на стулья, отчего в моем десятиэтажном доме дрожали стекла; они умоляли их пощадить, тряслись от страха и разбивались – с треском. Я была уведомлена о каждом желании Города, о самых глубоких его страстях. Я слушала взахлеб его сны! Я рисовала его лицо, искаженное страхом и демонами. Я предалась рвению к Городу, к своему пациенту.  Он был страшен и уродлив, страдал бессонницей и алкоголизмом, но от чего-то я последовала за ним по улицам Безудержной Тоски и Ликующего Декаданса. А его бульвары! Они кишат божествами жертвоприношений самых скверных язычников. Божки гордо восседали на деревянных лавочках, окруженные дарами: везде валялись куски мертвой человеческой плоти, от кишок до больших пальцев. Страшная вонь пиршества, чавкающие рты многоруких и жирных богов затягивали меня – и я почти оставила надежду, когда вошла. Как часто я слышала слово «Счастье!». Культ, возведенный Городом, стоял на нем, как на пьедестале. Счастье, счастье, мы счастливы! Так твердили они- его Люди, его Сны. Как счастлив был он глотать последнюю добродетель, если такая еще валялась на тротуаре в ожидании скорой смерти. Добродетели, любовь, лучший мир! Грязная пучина бессонниц! Пластиковые бутылки из-под пива, что аккуратно смяты и брошены на растерзание грязным улицам – как просили они о спасении! И я дала им спасение. Я убила Его.