Джеймс Бонд из херсонского двора -Херсонские расск

Едва первые лучи солнца заглядывали в наш двор, как на высоком крыльце третьего подъезда появлялась Клара Соломоновна, грузная дама значительно старше бальзаковского возраста, небрежно причесанная и одетая всегда в одно и тоже платье, цвет которого не смог бы определить даже художник, отличающийся тонкими колористическими способностями. А размеры платья были так необъятны, что если бы его отдавали в прачечную постирать, приемщица наверняка возмущенно сказала бы: «Чехлы от танков мы в стирку не берем!» Но Клара Соломоновна вряд ли когда-то имела дело с прачечными, а поэтому, думаю, и не догадывалась, на какой отлуп она могла бы угодить там. Итак, она выходила на крыльцо, неся перед собой, крепко сбитый колченогий табурет и, установив его впритык к не открывающейся створке подъездной двери, царственно усаживалась, внимательно оглядывая двор и ничего не ускользало от  ее карих слегка навыкате глаз, сканирующих, все доступные взору, окрестности.  А как она эмоционально реагировала на происходящее!  К примеру, вот на дереве воркуют сизари, а к ним, распластавшись по земле, тихо подбирается кот.
– А ну пошел вон! – кричала старая  женщина, размахивая руками, – Нет, вы только посмотрите на этого хулигана! Птички сидят и никого не трогают, а он так и хочет им кишки выпустить.
Она делала попытку встать и вмешаться в Книгу Судеб, но голуби, почуяв опасность, взлетали и усаживались на самые верхние сухие ветки соседней гледичии, а кот, облизнувшись, устраивался между корнями старой акации и погружался в дрёму.
– Так тебе и надо! – ликовала Клара Соломоновна, – Что, получил!
И тут же включалась ругать огромного чёрного дога, Аргуса, начинающего свою утреннюю прогулку с разгона кошачьего бедлама, царившего во дворе всю ночь:
– Ну скажи мне, что тебе надо от этого котика?! Он лежит себе и отдыхает после жаркой ночи, а ты, здоровый уркаган, на него накинулся! Нет совести у людей – рвут друг друга на части и не подавятся же!
 
До сих пор не могу понять, как оказалась Клара Соломоновна в этом доме, который был заселен, в основном, семьями офицеров силовых структур, а из гражданских в нем получили квартиры только управляющий Областным отделением Центрального банка, начальник какого-то крупного строительного управления и Клара Соломоновна! Кем она была в прошлом никто толком не знал. Сама же она рассказывала, что в Херсоне славилась, как знаменитая портниха-белошвейка и что на постельном белье ее работы было зачато чуть ли не половина всех жителей нашего южного города. Все добродушно посмеивались над рассказами старухи, мало в них веря, но ее присутствие  во дворе со временем стало настолько привычным, что никто уже и не представлял себе крыльца третьего подъезда без Клары Соломоновны.

Итак, утро разгоралось и по лестнице уже стучали каблуками жильцы, идущие кто на работу, кто на рынок, а кто просто вынести из ведра мусор, так как очень плохая примета выносить мусор вечером – говорят,  денег не будет. С этого момента и начинался напряженный рабочий день Клары Соломоновны. Мало кому удавалось проскользнуть мимо нее и не быть подвергнутым допросу с пристрастием. Даже поднаторевшие  в этом деле ГБ-ешники были вынуждены отвечать на ее вопросы:
– Здравствуйте Степан Прокопьевич, – проникновенно тянула старуха.
– Здравствуйте, – пытался односложно отбемкаться от нее шустрый оперативник. Да не тут-то было.
– А что это вы вчера вечером, плохо себя чувствовали?
– Да нет, нормально, – бурчал он, не чуя подвоха.
– Так вы же еле заползли на крыльцо! – не унималась Клара Соломоновна. – Я могу  себе представить ваш крестный путь на пятый этаж!!!
Весь красный, мужик скатывался по ступенькам крыльца и старался как можно быстрее удалиться, но вслед неслось еще крайнее сочувствие его жене, красавице и очень, со слов старухи, культурной женщине:
– Если бы я была вашей женой, – развивала мысль бывшая портниха, – вы бы у меня были шёлковым!
– Ой, Раиса Ивановна, – легко меняла тему  Клара Соломоновна, видя тянущую тяжелые сумки соседку, – вы уже с рынка? А что вы там взяли? И по какой цене? Нет, это невозможно! Разве летом могут быть такие цены на овощи?! Я помню, скуплялась на рынке всего на три рубля. И что вы думаете? Не могла дотащить это все домой! А я ведь тогда рядом с рынком жила, в полуподвале  по Торговой. Ну конечно, я же брала весь набор на сотэ – и синенькие, и помидорчики, и морковка, и перчик, и лучок – и еще много чего. И все это на три рубля! – она выкатывала глаза и поднимала к небу три пальца, как бы призывая в свидетели Всевидящего и тут же перескакивала на другое. – А ваш Вовочка уже ушел в школу. Ой, он такой у вас хороший мальчик – всегда так вежливо здоровается и, наверное, хорошо учится… Что вы говорите?! На одни пятерки?! Сразу видно, что вы занимаетесь воспитанием сына! А то проходят мимо, как урки, ни тебе здравствуйте, ни тебе до свидания… Я всегда говорю, у приличных людей – приличные дети. Что, уже каникулы и он не в школу пошел? А куда так рано? На рыбалку?! Так это он пошел на завтрак рыбки наловить?! Ой, какой хороший мальчик…

Никто не мог пройти так просто мимо Клары Соломоновны, не ответив на ее проникновенные вопросы  и не пополнив ее досье какой-либо новой информацией. Но самое интересное то, что она всю эту информацию не только держала в голове, но и часто умело ею пользовалась, за что и получила знаменитое на всю округу прозвище – Джеймс Бонд.

Шли годы, мы росли и взрослели, но над Кларой Соломоновной, казалось, они были не властны. Подобно Эдипову сфинксу, она восседала на крыльце и ее голос не смолкал, наполняя двор постоянно звучащими откровениями, приводящими порой в ужас не боящихся ни Бога ни Чёрта ГБ-ешных офицеров и заставляющие их жен кривить губы в ехидных улыбках – дескать, что получил, будешь знать как бухать! Именно от Клары Соломоновны пошла гулять по двору крылатая фраза: Не умеешь пить – пей кефир!
Да и нам, дворовой ребятне, доставалось на орехи. Особенно старуха блюла нашу нравственность.
– Скажите, Вовочка, а чего это Светка постоянно бегает к вам?
– Так я ей помогаю делать задание по математике, – бессовестно врал я.
– Интересно, почему у нее появляются вопросы по математике, когда ваша мама уходит к портнихе? – и на мое невнятное мычание в ответ, Клара Соломоновна изрекала:
– Неприлично девушке ходить к молодому человеку, когда родителей нет дома! Держитесь, Вовочка, подальше от таких девочек, а то как бы чего не случилось…
И я уже слышал через окно,  как она вычитывала моей матери:
– Представляете? Только вы из дома, как она уже к Вовочке лезет! Такое впечатление, что она следит за вами… Это разве может закончится чем-то хорошим?!
Ой, как злились мы со Светкой на нее за все это, придумывая месть, одну страшнее другой. Однако, взглянув на огромную и беспомощную старуху, злость сама собой проходила и мы старались провернуть свои амурные дела тишком-нишком, что, впрочем, редко удавалось, так как Клара Соломоновна всегда стояла на страже, лишь с короткими перерывами на обед и ужин.

А потом я ушел в армию, где оказался в спецподразделении, выполнявшем весьма деликатные боевые задачи в различных горячих точках мира И что самое потрясающее, когда в свободные минуты вспоминал о Херсоне, часто перед глазами возникала монументальная фигура сидящей у дверей подъезда Клары Соломоновны. Нет, конечно же я вспоминал и свою возлюбленную, и друзей, и мать с отцом, но все эти воспоминания были в какой-то дымке, рисуя почти не реальные картины и образы, а вот Джеймс Бонд нашего двора всегда представлялась очень чётко и вполне материально. Порой, я даже слышал ее слегка надтреснутый голос, обращавшийся ко мне:
– Вовочка, что же вы там вытворяете?!  Неужели хорошие мальчики могут заниматься такими гадостями? И вы думаете, что это все может закончится чем-то хорошим?! – я качал головой, пытаясь избавиться от наваждения и услышать воркование моей зеленоглазой колдуньи, всегда нашептывавшей мне в ушко ласковые сладости, но в голове звучал только голос Клары Соломоновны:
– Вы же всегда были приличным мальчиком и что из вас сделали эти ийодиоты?! – Ее слова жгли меня каленым железом, хотелось завыть по волчьи и вцепиться зубами кому-нибудь в горло, но те, кто были рядом, несли на себе ту же ношу безысходности людей, выполнявших приказы, а дотянуться до отдававших эти приказы не хватало длинны рук… Как ни странно, но так злившая нас в юности старуха вдруг превратилась для меня в  мерило порядочности и угрызения совести. Я с замиранием сердца представлял себе, как вернусь в свой старый двор и встречусь у дверей подъезда с Кларой Соломоновной:
– Ну вот вы и вернулись, – скажет она мне, – долго вас не было. А что это за ужасная одежда на вас? Вы же хороший мальчик, зачем напёрли на себя эту гадость?
– Это не самая большая гадость, которую я напёр на себя, – хотелось бы сказать ей, но чувствовал, как слова замирают на губах, а глаза старухи прожигают меня насквозь.

Но всему есть начало и есть конец. И  вот я, затянутый в новенькую парадно-выходную форму, которую надел лишь второй раз за весь срок службы (первый – мы в ней принимали присягу), с перехваченным от волнения дыханием иду по тихим улочкам моего города, еще не совсем веря в реальность происходящего. Миновав парк с по-осеннему голыми деревьями, захожу в свой двор, прохожу мимо старой покосившейся  лавочки, на которой, как обычно, сидят несколько говорливых соседок, при моем появлении запричитавших что-то типа, «Ой Боженьки, Вова вернулся!» – и поднимаюсь по ступенькам в свой подъезд. Ловлю себя на мысли: чего-то не хватает, но не могу сразу врубиться чего. И только уже нажимая звонок своей квартиры, понимаю: а на крыльце не было Клары Соломоновны!
– А где Джеймс Бонд? – ошарашиваю вопросом мать,  открывшую двери и начавшую тонко радостно завывать.
– Что? Кто? – никак не может понять вопроса ошарашенная женщина.
– Где Клара Соломоновна? – четко повторяю вопрос и мать начинает возвращаться в реальность происходящего.
– Так ее похоронили два месяца назад, – говорит она почти будничным голосом и снова срывается на вой, – сыночек мой  вернулся, родненький мой вернулся…

Поморщившись, я снимаю шинель и захожу в дом, медленно прохожу в свою комнату и закрываю дверь перед самым носом матери, следующей за мной по пятам. За дверью продолжаются всхлипывания, переходящие в рыдания, а я сажусь в кресло и тупо гляжу в окно. Почему-то я не воспринимаю этих проявлений радости от моего возвращения, скорее, это больше походит на горестный плач. Плач по безвозвратно ушедшей чистоте помыслов моей юности. Плачь по Кларе Соломоновне.