Дом из лиственницы-31

Продолжение

31

Доктор Шварц прибыл незамедлительно. Внимательно осмотрев раненого, оставил рецепт и сказал:
- Сотрясений мозк. Трогать невозмошно. Лежать три недель, меньше нельзя. Уход. Хорошее питание. Будет здороф.

Михеич заплатил за визит положенный гонорар и отправил посыльного к аптекарю. Аптекарь жил на втором этаже того же дома, в котором размещалась аптека. Весь город знал, что беспокоить его можно было в любое время суток. Он не отказывал никому, правда, за неурочный отпуск лекарств брал небольшую наценку, как компенсацию за своё круглосуточное служение. Горожане полностью это одобряли, потому что возможность прибегнуть к лекарственной помощи в любое время, по их мнению, стоила ещё дороже, чем брал снисходительный аптекарь.

К утру больной, получив необходимые пилюли и порошки, пришёл в ясное сознание и, увидев Дуняшу, принесшую ему чай, заваренный из ромашки, обрадовался, что выразилось в его попытке улыбнуться. Улыбка вышла криво, но Дуняша поняла эту выражаемую радость.

Товарищи, которые принесли раненого уполномоченного, навещали его через день, стараясь не причинять никаких беспокойств. В прихожей снимали обувь и в одних обмотках чуть не на цыпочках шествовали на второй этаж. Там они тихо о чём-то шептались и примерно через полчаса так же тихо удалялись. Дуняша пробовала пару раз оставить их отобедать, однако они вежливо, но решительно отказывались, сказав, что их начальник и так отнимает у них много сил и хлопот и этого больше чем довольно.

Сострадание, которое испытывала Дуняша к своему подопечному, очень скоро сменилось на влюблённость, а потом и вовсе на более глубокое чувство. При этом молодые люди ощущали полную взаимность, хоть никто из них не решался первым открыться в своих чувствах. Внешне выражалось оно только в теплоте взглядов, да в робких, как бы случайных прикосновениях, от которых обоих кидало в жар.

Оказалось, что уполномоченного зовут Василий Петров, что он прибыл из Петербурга, где был студентом философского факультета и уже почти его окончил. Однако большевистская ячейка отправила его в Вологду вместе с товарищами для помощи вологодским большевикам, которые были малочисленны и слабы. В Петербурге у него остались мать и старший брат, который работает пекарем в булочной на Невском. Он заботится о матушке. Отец служил чиновником в городской управе и умер от чахотки три года назад.

Молодые люди беседовали, как только это дозволяло здоровье Василия. От него Дуняша узнала, что сейчас по всему миру готовится пролетарская революция, и что угнетённые народы сбросят с себя ярмо эксплуататоров и получат свободу. Что все люди равны, что никто не имеет права жить за счёт другого, что богачи – зло этого мира и пьют кровь рабочего класса.

Дуняше все эти идеи очень нравились, смущало только одно: она никак не могла представить себе купца Молотилова и благодетельницу свою купчиху Куприянову кровопийцами. Они в её представлении были заботливыми, рачительными хозяевами. И даже если Катерина Петровна и прикладывала руку к прислуге, но это так, для науки и порядка. Ведь знал весь город, что оплата у неё была лучше всех, да и заботилась она о них, как о своих дальних, но бедных родственниках. А тут ещё и письмо пришло, теперь уже от монахини Варвары, в прошлом Куприяновой Катерины Петровны, что настоятельницу Ферапонтова монастыря расстреляли, а сама она подалась в Горицкий монастырь, где монахинь не трогают пока. После того, как настоятельницу арестовали, а потом и убили, Ферапонтовские монахини попрятались кто куда. Одни ушли в мир, там прижились и молятся тихонько, другие, как она, разошлись по монастырям.

Дуняша целый вечер плакала над письмом, а потом, огорчённая, прочла всё это Василию, на что получила ответ, что перегибы всегда и везде бывают в такие горячие времена, что ему искренне жаль, что так всё получилось, что сам он думает, что Ферапонтовская настоятельница была не так уж и виновна, чтобы её расстреливать. Может быть, она призывала к бунту против новой власти? Но и тогда расстреливать женщин – это уж слишком. Дуняша видела, что и сам он помрачнел и расстроился, что только добавило любви и сострадания в её сердце.

Серафима Матвеевна видела всё, что происходит с дочерью, и влюблённость её, и новые взгляды. Честно сказать, ни уполномоченный этот, ни эти революционные идеи были ей не по душе, но она принуждала себя молчать, потому что отовсюду доносились только тревожные вести: то разграбили этих, то расстреляли тех. Никакие власти с этими беспорядками справиться не могли, всё менялось просто на глазах, поэтому расположение этого большевика Василия могло дать всем обитателям дома из лиственницы хоть какую-то защиту.

К тревогам Серафимы Матвеевны добавились ещё сборы купца Молотилова со всем семейством за границу. Отъезд был назначен на завтра, и она молила Бога, чтобы хоть он благополучно добрался до Франции этой. Она давеча была у них, и у тишайшей супруги его узнала, что поедут они через Архангельск, что сейчас там расквартированы войска Антанты и их флот. До Архангельска будут добираться через Вологду, пока дорога свободна. Он уже договорился с послами от миссии союзников, которые как раз сейчас с визитом в Вологде и уже готовились убыть снова в Архангельск.

- С дипломатической миссией-то будет безопасней, так мой Пашенька говорит, - сказала Настасья Николаевна, пододвигая к гостье поближе вазочку с вишневым вареньем.
- Тревожно на сердце, дорогая Настасья Николаевна, ой, тревожно. И за Катерину Петровну тревожно, ой, то есть за мать Варвару.
- Да как не тревожно. Мой-то тоже от неё весточку получил. Как они теперь, монахини, будут жить... Неведомо. Говорят, большевики вообще против веры православной. Ох, спаси Господь,- Настасья Николаевна трижды осенила себя крестным знамением.- Да и вы-то как доберётесь. Видела я во дворе обозы, всё уж и готово у Вас?
- Всё готово, душечка, Серафима Матвеевна. В Вологде наши присоединятся. Дочь с зятем тоже поедут. А как родину-то покидать, всё сердце прямо кровью обливается. Супруг говорит, что нету выхода никакого, погубят, разграбят и убьют. Во как. Жили себе жили, а тут в одночасье беда какая… - И Настасья Николаевна тихо заплакала.
- Не плачьте, душенька. А ну, как обойдётся. Может, недолго этим новым властям безобразить. Может, скоро и вернётесь, благословясь.
- Ой, ежели так... Да боюсь, что надолго. Иначе Пашенька мой не стал бы такое дело хлопотное затевать. - Настасья Николаевна вытерла слёзы бумазейным платком.
- А дом-то на кого оставляете?
- Да нанял Пашенька знакомого приказчика, Димитрия. Всё ему оплатил. Будет пригляд какое-то время. А там, как Господь даст.

Приятельницы ещё попили чаю, попрощались, обе поплакали. На обратной дороге Серафима Матвеевна зашла в храм поставить свечку да подать записочку о благоприятном путешествии, помолилась ещё Николаю Угоднику, но вышла из храма всё равно с тяжестью на сердце.
- Хоть пока храм не закрыли, да священника не тронули, есть где Богу-то помолиться, - так размышляла она, возвращаясь домой в печальном расположении духа.

Прошёл месяц, Василий совершенно поправился, готовился покинуть дом из лиственницы. Товарищи доставили ему распоряжение, что после выздоровления направляется он в Вологду уполномоченным по земельным делам при Земельном комитете. Обстановка по разделу земель была крайне напряженная. Кулаки и середняки взялись сопротивляться, и зависимые от них бедняцкие хозяйства старались занимать нейтральную сторону, по-крестьянски размышляя, что новая власть придёт и уйдёт, а им с односельчанами жить ещё и кормиться.

Был последний день его пребывания в гостеприимном доме, всю ночь он не спал, не зная как попросить Дуняшу стать его женой, да и как попросить её руки у Серафимы Матвеевны, которая, как ему представлялось, была не очень к нему расположена. Ему проще было выйти в рукопашную с врагом, чем подступиться к этому деликатному делу. К утру ничего лучше не придумал, чем обратиться за помощью и союзничеством к Михеичу. Ему казалось, что мужчина мужчину поймёт лучше и как-то именно по-мужски поможет.

Как рассвело, Василий вышел во двор и зашёл в конюшню, где, как он знал, обычно в это время хлопотал Михеич, который любил лошадей до самозабвения.
- Михеич, доброго утра. Можно отвлечь на минутку?
Немногословный Михеич кивнул в ответ и жестом пригласил Василия присесть на скамью, которая стояла у входа в конюшню.
- Деликатное дело. Хочу просить руки Дуняши, а не решаюсь ни объясниться, ни попросить. Как рассудишь?
Михеич опять кивнул в знак того, что понял, помолчал с полминуты и сказал коротко: "Помогу". Затем решительно встал со скамьи, жестом приказав Василию сидеть, и пошёл в дом. Через малое время из дома вместе с ним вышли Серафима Матвеевна с образом Богородицы на расшитом полотенце, а следом за нею семенила Дуняша, румяная и свежая со сна, в голубом нарядном платье. Михеич, ставший от них немного сбоку, решительно рубанул воздух сверху вниз рукой, как будто давал отмашку. И Василий, набрав в грудь побольше воздуха, встал, подошёл к Серафиме Матвеевне и сказал на одном дыхании:
- Уважаемая Серафима Матвеевна, позвольте попросить руки Вашей дочери. Обязуюсь быть ей примерным мужем.
- Я-то что. Вы у неё спросите.
- Дуняша, дорогая, будьте моей женой, - выпалил Василий неестественным для себя, чрезмерно громким голосом.
- Я согласна, - прошептала Дуняша, опустив глаза и залившись краской.
- Ну, вставайте на колени, благословлю Вас, коли так.

Василий, хоть и был атеистом, а всё же против материнского благословения не устоял. Они с Дуняшей опустились на колени, и Серафима Матвеевна трижды осенила их иконой и поднесла её по очереди к помолвленным приложиться.

После этой стремительной, но подспудно ожидаемой всеми церемонии все прошли в дом, где уже был накрыт стол.
- Мне сегодня надобно отбыть в Вологду по назначению к службе.
- Езжайте, голубчик. А мы с Дуняшей приедем позже, как Вы там со свадьбой договоритесь. Или сюда прибудете венчаться?
- Да вот, сие неведомо. Скорее всего, нужно будет быть на службе неотлучно. Думаю, не лучше ли в Вологде? Я там как раз и жильё присмотрю и обо всём договорюсь.
- Это правильно, это по-мужски, - удовлетворённо кивнула Серафима Матвеевна, хотя и страшилась отпускать Дуняшу в такое неведомое замужество. Однако она чувствовала, что в такие смутные времена, да ещё когда купцы за границу подались, нужно как-то с новой властью уживаться. Может быть, так и лучше для Дуняши-то будет.
Назначили свадьбу через месяц в Вологде.
- А что тебе жильё-то искать? - сказал до этого молчавший Михеич, вынимая и кладя на стол ключ.
- Это откуда?- спросила Серафима Матвеевна.
- Это от дома Фёдора Мартинианыча. Уехали они, ключ мне приказали передать этот. Берите, живите. Записку сейчас Дуняша напишет к соседям. Они там присматривают за домом, если что.
- Благодарю. Очень… - Василий встал и поклонился: - Я этого не забуду. И заботы вашей не забуду. Хорошие, сердечные вы люди.
- Поживём, увидим, - сдержанно сказала Серафима Матвеевна. - Я Вам тут собрала кое-чего в дорогу, да смену одежды мы тут приготовили. Видно, у Вас-то совсем ничего за душой-то нет.

К экипажу его проводила одна Дуняша, все понимали, что жениху и невесте нужно побыть хоть немного наедине. Они впервые обнялись. Никаких клятв, никаких слов, только одна бесконечная надежда на полноту счастья.

Продолжение следует.


Рецензии
Счастье ли для Дуняши? Ну хоть недолго, да, "бархатность" переворотов - не для нас, у нас все в кровушке топят.

Елена Гвозденко   16.12.2015 13:33     Заявить о нарушении
Это уж точно, всё с кровью и без полутонов. Какая-то дикая беспощадность...
Пусть, хоть, Дуняша, по-своему, будет немного счастлива.

Татьяна Васса   16.12.2015 18:03   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.