Рута майя 2012, или конец света отменяется 27

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ЙАШЧИЛАН

Узкое шоссе до Фронтеры-Коросаль пролегло среди настоящих джунглей. Деревья, деревца, кусты, кустарники, вьюны, лианы и прочая растительность пребывали в густой тесноте, росли друг на друге, налезали друг на друга, обволакивали друг друга, толпились, переплетались, соревновались, тянулись к солнцу, карабкаясь по телам соседей.
«Воистину все растет друг на друге», – подумала Томина.

Пейзаж за окном напоминал бесконечный зеленый океан, который дышал и колыхался разными оттенками зелени, высотой и густотой зарослей. Его салатовые,  оливковые, малахитовые, нефритовые, изумрудные волны то набегали, то  вздымались, то падали, образуя  темно-зеленую бездну.

Последние несколько километров перед Фронтерой дорога была ужасна. Марине приходилось лавировать между бесконечными выбоинами, а иногда и откровенными ямами. Она чертыхалась и нервничала, волнуясь за прокатный автомобиль.
На въезде в городок молодой человек предложил им лодку со скидкой, за 600 песо. В основном же ланчи стоили 750 песо. И они радостно согласились.
– Хороши бы мы были, если бы приняли предложение того обормота, – хмыкнул Беловежский.
– Да уж.

Река Усумасинта производит неизгладимое впечатление. Противоположный ее берег уже принадлежит Гватемале. На протяжении многих сотен километров река служит границей между двумя государствами.
Берег, подобно настоящей лодочной станции, утыкан десятками причаленных ланчей, длинных моторных лодок в форме пироги с пластиковыми и  пальмовыми тентами. Перевозка по Усумасинте, вероятно, чаще всего до Йашчилана, была отлаженным бизнесом.
Они разместились в ланче под пальмовым тентом, и молодой ланчеро, приветливый и дружелюбный, выдал им спасательные жилеты и с радостью отвечал на их вопросы, пока не завел оглушающий двигатель.

– Саша, а ты уверен, что 600 песо – это вся поездка? – тревожилась Марина. – Надо бы уточнить.
– Я уверен.
– Помнишь, тот тип говорил, что ланчи здесь 750 туда и 750 обратно?
– Он врал.
– Возможно. Но лучше переспросить.
– Не занудствуй. Смотри, у нас есть квитанция на поездку, – начал раздражаться Саша.

Она было собралась сама выяснить волновавший ее вопрос у ланчеро. Но мотор уже вовсю гудел, лодка проворно рассекала водное пространство, и идти в конец ланчи, ни за что не держась, можно было только ползком. Марина замкнулась, даже обиделась и некоторое время размышляла о своем спутнике. Сначала сердито, потом с интересом, потом с нежностью. Она вспомнила утренний эпизод в Бонампаке, его неожиданное трепетное участие и пыталась понять, имеет ли это какое-то особое значение, и как она сама к этому относится. Да, она не отстранилась тогда и  сейчас призналась сама себе, что находиться в его объятиях ей было даже приятно. И все же, вдруг за поездку обратно придется еще заплатить? Она вернулась к будоражившему ее вопросу. И мысли о Беловежском возвратились в прежнее русло. Но вскоре она забыла свою досаду и наплевала на стоимость ланчи, потрясенная окружающим ее миром.

Широкая река с удивительно голубой водой между рыжими песчано-глинистыми берегами, покрытыми буйной растительностью, то текла безмятежно и неспешно, то клокотала вокруг незримого препятствия, то усмиряла волнение и успокаивалась. Она не была еще полноводной в это время. И иногда казалось, что ланча цепляется днищем за дно реки. Ланчеро вдруг что-то крикнул и, привлекая их внимание к чему-то, кивнул в сторону берега, стараясь приблизить туда лодку. Там, на глинистой почве, почти сливаясь с ней по цвету, полз, активно перебирая короткими уродливыми ногами, аллигатор и скрылся в воде.
– Усумасинта ими кишит, – улыбнулся молодой человек. – Наверняка, увидим еще.

На гватемальской стороне на песчаной круче вросло корнями могучее дерево со строгим серым стволом.
– Какая красота! – возопила Марина. – Это сейба?
– Она. Роскошное дерево! – согласился Александр.
Внизу ствол подпирали плоские лопасти, как будто фалды широкой юбки, развевающиеся в танце. Крона снова напомнила Марине сравнение с «Садом расходящихся тропок». Она казалась пушистой от бесчисленных ветвей, веток и веточек, бесконечно переплетенных и скрещивавшихся. Листва отсутствовала, но толстые ветки ближе к стволу обильно поросли паразитами, словно плюшем, что придавало дереву ощущение мягкости. Созерцание этого прекрасного дерева опять наводило на думы о вечности, величии, умиротворении и могуществе природы.
Вскоре и еще одно подтверждение ее могуществу опять вогнало их в трепет. Под песчаным отрогом на отмели мирно дремал, вальяжно валяясь и грея бока на солнце, огромный, на сей раз жирный крокодил.

Когда лодка сделала крутой поворот, Беловежский заметил:
– Скоро приплывем. Йашчилан находится как раз на выступе этакой петли Усумасинты.
– Какие дебри! Плывем уже минут сорок. Наверно, мало кто посещает это труднодоступное городище, – предположила Марина.
– Как бы не так. Видела, сколько во Фронтере было лодок? А теперь сюда посмотри!

На берегу стояла вереница ланчей, и одинокого знакомства с археологическим памятником это не сулило. Выторговав у ланчеро хотя бы три часа на осмотр и удостоверившись, что все оплачено сполна, они спрыгнули на усеянный людскими следами влажный песок.
– Когда они успели здесь натоптать? – поразилась Марина.
– Они не посещали Бонампак, – напомнил Саша.

Углубившись в дебри, они очутились среди первых руин, где в едином порыве джунгли каменные сливались с природными. В темной галерее их приветствовали мелкие черненькие летучие мыши, гроздьями висевшие под майяским треугольным сводом. Вот послышалось устрашающее приветствие обезьян-ревунов, будто на всякий случай предупредивших, кто здесь хозяин.
– Это же наши старые знакомые – ревуны! – неожиданно обрадовалась им Марина. – Показались бы нам, чтобы мы могли с ними по-дружески поздороваться.
Беловежский расхохотался и вдруг участливо поинтересовался:
– Не боишься их больше?
– Я вообще ничего не боюсь.
– Верю.

Они выбрались на обширное открытое пространство, Главную площадь.  По всему периметру ее окружали развалины построек разного размера и предназначения. Это были и разрушенные временем храмы с остатками вычурных «кокошников» и штуковых масок, и небольшие платформы с заросшими травой ступенями, и руины майяской бани, и площадка для игры в мяч, и просто беспорядочные нагромождения камней, некогда, вероятно, служившие для какой-то цели, и внушительных размеров холмы, в чьих очертаниях угадывались нераскопанные пирамиды.

Городище кишело туристами, «турьём», как выразился Александр.
– А мы разве не турьё? – улыбнулась Марина.
– Мы нет. В этом городище мы однозначно не турьё! – заявил Саша и резко присел на корточки возле поросшего мхом камня в форме ровного плоского цилиндра.
– Ах, какой алтарь! – бормотал он, доставая фотоаппарат, и начал пальцами и первым попавшимся прутиком счищать мох.
– Почему именно в этом городище? – не унималась девушка.
– Ты вообще здесь во всей Мексике по работе,  а я именно в Йашчилане тоже, считай, по работе.

И он продолжил скрупулезно фотографировать алтарь. Марина тем временем вскарабкалась на ближайшую платформу и любовалась видами реки и леса. Городище утонуло в настоящей сельве. Совершенно уместной здесь оказалась фраза одного из путеводителей: «Джунгли поглотили город».

Она внезапно заметила, как к ним приближается мужчина в форме «охранника» и испугалась, вдруг Беловежский нарушает какие-нибудь правила, снимая алтарь. Она решила пойти и сама побеседовать с «секьюрити», чтобы отвлечь его внимание.
– Здесь много алтарей, – охранник начал первым. – И многие с надписями.
Марина опоздала. Он подошел вплотную к Саше.

– Вы ведь снимаете надписи?
– Да.
– Правильно. Время и климат не щадит их. С каждым годом они видны все хуже. Надо, чтобы специалисты читали эти бесценные письмена.
– Вы сотрудник городища, историк? – обрадовалась Марина таким справедливым речам.
– Нет, но мне интересна история. Мы слишком мало знаем об истории своего народа. И даже читать не умеем наши письмена. А вы, вероятно, археолог? – и он обратился к Александру.

Марина среагировала раньше, чем Саша смог выбраться из своей скрюченной вокруг священного камня позы. Она с гордостью проговорила:
– Он занимается цивилизацией майя.
– Я эпиграфист, – добавил Саша.
Слово это было не совсем понятно охраннику, и Саша разъяснил.
– Вы майя-лакандон? – в свою очередь полюбопытствовала Томина.
– Да.
– И вы здесь живете?
– Живу во Фронтере-Коросаль, а здесь работаю.

– А ночью городище тоже охраняется? – Маринино любопытство зашкаливало.
– Бывают ночные дежурства.
– Наверно, страшно? Ревуны и дикие звери.
– Страшно и величественно! – охранник явно был романтиком. – Представьте себе эту площадь, залитую лунным светом, а среди развалин разгуливают ягуары.
– Души бывших царей Йашчилана? – засмеялся Александр.
– Почему? – удивилась Марина.
– У многих правителей в царственном имени присутствовало слово «ягуар».

– Ночь – время ягуара, – мечтательно проговорил лакандон. – У моего народа есть поверье, что Бог солнца ночью странствует по Подземному миру и для этого превращается в ягуара с его желтой пятнистой шкурой, с его повадками, быстротой, храбростью, напором, умением видеть во мраке, способностью преодолевать водные преграды, которыми полна преисподняя. Поэтому ягуар – это «ночное Солнце».
– Какое замечательное поверье! – восхитилась Томина.
– Днем здесь не страшно, – поспешил успокоить мексиканец. – Ягуары не потревожат вас. Гуляйте с удовольствием!
– Спасибо вам!

– Йашчилан грандиозен! – с восторгом выдохнула Марина. – Во всем пространстве царит природное благородство. Во всех постройках сквозит монументальность.
– Да. Это действительно великолепный город. Он занимал обширную территорию в эпоху расцвета, – откликнулся Беловежский. – И самое замечательное  то, что его история здесь задокументирована.

Они переходили от сооружения к сооружению, и Саша то и дело хватался за фотоаппарат и, не то оправдывался, не то радовался:
– Здесь же все испещрено надписями!
– Ты знаком с историей Йашчилана? – спросила Томина.
– Немного. Я не просто так сказал тебе, что я здесь по  работе. Мы с Робом сейчас имеем задание максимально  разобраться надписях из Йашчилана.

– У вас нет фотографий надписей?
– К сожалению, фотографии старые, не очень хорошие. Есть только прорисовки. Но их надо уточнить.
– Прорисовки?
– Да. Видишь иероглифы? – он показал ей похожие на рисунки письмена на первой попавшейся стеле.
– И-и?
– В зависимости от сохранности, от ракурса, от освещения, от качества фотографии может варьироваться рисунок. Смотри: вот так эту черту, например, видно, а с этого ракурса не видно, а вот так она вообще сливается с другой линией. От этого меняется смысл написанного. Фотографии надо делать с разных сторон и при разном освещении и затем прорисовывать максимально приближенный к истине вариант.

– Вот это да! Да ты тут годами будешь фоткать!
Беловежский рассмеялся:
– Верно. Тут фоткать не перефоткать. На самом деле фотографии уже существуют, но для верности прорисовки я должен, сколько смогу, увидеть это своими глазами и сделать свои фотографии.
– Интересно!

– Мариша, – неожиданно ласково обратился к ней Саша. – Ты не обидишься, если я попрошу тебя пока погулять одной. А я тут побегаю, пофоткаю.
Она удивленно на него посмотрела.
– Нет, ну, я тут рядом. Просто я постоянно отвлекаюсь, а времени у нас не очень много. Ты не бойся, тут вон турья полно. И кричи, если что, – при этих словах он бережно взял ее за плечи и слегка сжал, как бы обещая свою поддержку.
– Да не вопрос, – легко согласилась девушка. – И не страшно мне совсем. Разве что страшно интересно! – И она сама засмеялась над собственным каламбуром.

Беловежский погрузился в свой мир. Марина развлекалась, наблюдая, как он фотографировал стелы, алтари, притолоки, косяки, ступеньки, все то, на чем древние майя запечатлели свои тайны. Чтобы добраться до самой сути и найти подходящий ракурс, Саша принимал самые экзотические позы: полз, скрючивался, ложился пластом и навзничь с задранными ногами, сидел по-турецки, на корточках и на коленках, висел, сворачивался калачиком.

Томина зачарованно разглядывала вычурные изображения на стелах. Фантазии художников, сотворивших эти невероятные сцены из жизни самих майя и их божеств, не было предела. В тени под тентом ее внимание привлек лежачий каменный монумент в форме крокодила. Она вспомнила слова ланчеро, что майя делали изваяния аллигаторов или других амфибий, потому что верили, что они позаботятся о проблеме воды в их городах.

Оторвавшись от крокодила, она с восхищением взирала на выложенную на холме, убегавшую высоко вверх лестницу с изъеденными временем ступеньками, отороченную с обеих сторон зеленой порослью. Помимо туристов, по ней то тут то там карабкались деревья. Всех их манило маячившее на самой вершине лестницы ажурное сооружение, сквозь которое просвечивало голубое небо.

Томина заметила, как Беловежский взбежал по нескольким ступенькам на первую террасу и углубился в исследование живописной группы руин, красовавшихся на фоне заросшего холма. Прямо перед глазами у нее оказалось молодое дерево. Тонкий серый ствол его разделился на две основные ветки, и в этой развилке примостился наглый, но совершенно очаровательный паразит. Присосавшись к стволу, он безвольно свесил тонкие корни и выпростал пучком длинные узкие язычки листьев. Будто в доказательство своей ценности, заявляя, дескать, я красивый, мне все можно, он выпустил прелестный ярко-красный цветок. Марина улыбнулась.

И в тот же момент послышалось громкое душераздирающее рычание. Я застыла, не в силах пошевелиться, вперив широко раскрытые от ужаса глаза в великолепную лестницу. Рычание доносилось оттуда. Этот звук принадлежал не обезьянам-ревунам: их за сегодняшний день я научилась отличать.
Изменилось освещение, видимо, солнце слегка померкло, спрятавшись за тучу. Воцарилась полная тишина: смолкло пение птиц, стрекотание насекомых, не посмели подать голос ревуны. Куда-то исчезли туристы. Наверно, я не заметила, как эта большая группа покинула городище.

И вновь рычание. Ему вторит еще рычание, и еще. На самом верху лестницы перед ажурным сооружением показался большой рыжевато-черный зверь. На секунду он задержался, медленно повернул голову в одну, затем в другую сторону, словно осматривая свои владения. И начал неслышно и неспешно спускаться, грациозно и горделиво выставляя вперед одну за другой мощные мягкие лапы и изящно поигрывая длинным тонким хвостом. Постепенно стал вырисовываться весь его облик: огромная пятнистая морда с небольшими слегка закругленными ушками выдавала в нем представителя семейства кошачьих. Можно было бы принять его за львицу, если бы не обилие черных пятен, изысканным узором украсивших всю его отливающую шелковым блеском на солнце рыжую шкуру. Он добрался до нижней платформы и застыл, мягко опустив свой зад, возле невысокой стелы.

Я встретилась взглядом с умным всепроникающим взором небольших желтых глаз этого короля джунглей – ягуара. Почему-то я не испытывала страха. Я чувствовала учащенное биение своего сердца, но осознавала, что так оно бьется не от страха, а от восторга и благоговения.
Ягуар издал оглушительный рык, широко разинув пасть в агрессивном оскале, обнажив огромные острые клыки и сморщив рыжий бархат на носу. И в то же мгновенье на разных уровнях лестницы с двух сторон, издавая ответные рычания, возникли еще четыре ягуара и, точно смена караула, стали парами чинно и синхронно стекать вниз, лапа за лапой, в ногу, с присущей всем кошачьим грациозной пластикой движений.

 Первые двое спустились на площадь, прямо перед мной, и сели изящными статуэтками по краям лестницы. Двое других остановились у левого и правого крыла первой террасы и тоже опустились на задние лапы. Все пятеро благородных рыжих с черными рисунками красавцев-ягуаров обменялись беззлобными рыками, будто производя перекличку. Самый главный, которого я окрестила «вожаком», остался сидеть возле стелы. Остальные величавой поступью медленно тронулись в разные стороны.
Я не сходила с места. Без страха, с восхищением наблюдала за потрясающим действом, невольным свидетелем которого я оказалась.

Но вдруг я увидела Беловежского. Он вышел из какой-то развалины, отступил на пару шагов, точно взвешивая, стоит ли она его внимания. Прямо на него, не убыстряя хода, столь же медленно, двигался ягуар. Я уже собралась было крикнуть, но испугалась, что крик только вызовет агрессию у всех зверей. Саша как раз обернулся, широко улыбнулся мне, приветливо помахал и скрылся внутри строения на секунду раньше, чем я успела жестами предупредить его об опасности. Ягуар спокойно проплыл мимо. Прямо по зеленой траве площади, опережая того на несколько шагов, ступал другой зверь. Они бесстрастно продолжили обход вверенного им городища.

«Вожак» еще раз незлобиво зарычал, несколько раз пружинисто переступил лапами в одну и в другую сторону, словно исполняя ритуальный танец, и двинулся прямо на меня. Я прижалась к дереву, но опять поймала себя на мысли, что совсем не боюсь. Вот сейчас разорвет меня этот хищный зверь, еще секунда и мне конец, а страха нет.
Ягуар скользнул по мне осмысленным взглядом и царственно прошествовал мимо, по прямой пересекая площадь. Через несколько мгновений он скрылся за древними камнями в чаще.

Томина выдохнула. Солнце снова вспыхнуло с прежней силой. Городище наполнилось звуками. Проводив взглядом последнее шевеление веток в зарослях, где исчез ягуар, Марина вспомнила Сашины слова о душах ушедших правителей и подумала, что они теперь его хранители: «Надо бы расспросить Сашу подробней».
От этих мыслей он и оторвал ее, окликнув:
– Маришка! Я все здесь закончил. Поднимемся по лестнице, там роскошный храм виднеется, Здание Тридцать Три.
Она смущенно улыбнулась ему в ответ, что-то пролепетала и, как сомнамбула, потащилась за ним.

Очень скоро морок испарился, она оживилась, с восторженным изумлением взбираясь по истертым древним ступенькам. Самые верхние ступени отсутствовали: их заменили полностью поглотившие лестницу толстые змеевидные корни.
И вот перед ними восхитительный храм, одноэтажный, на небольшой платформе с еще рядом ступенек. На его «голове» покоилось совершенно немыслимое сооружение: своеобразный высоченный «гребень» со множеством сквозных квадратных окошек, наподобие сот. Ровно посередине несуразно восседала нелепая роботоподобная фигура, вероятно, некогда изображавшая правителя или даже божка.

– Саша, как правители Йашчилана связаны с ягуарами? – приступила Марина к допросу.
– Не то чтобы связаны. Просто такие у них имена.
– Почему? Они имели в виду «ночное солнце»?
– Вижу, тема ягуаров зацепила тебя, – улыбнулся Беловежский.
Томина почувствовала, что краснеет.
– Думаю, они больше вдохновлялись другой ипостасью этого хищника. Ягуары ассоциировались с охотой, с войной, с победой из-за тех же своих качеств, которые упомянул лакандон, доблести, отваги, силы, сноровки.
– Йашчилан вел много войн?
– О да! Из этих многочисленных надписей складывается более или менее полная династическая история этого царства с красивым названием «Пачан» – «Расколотое Небо». Нам известны некоторые его правители с четвертого века.

Они проникли в самую гущу джунглей и по змееподобным переплетавшимся запутанными узлами корням пробирались по указателю к Малому Акрополю, совершая длительные подъемы и спуски, петляя, спотыкаясь и цепляясь за разнокалиберные лианы, болтающиеся упругими канатами или свисающие тугими плетьми.
– Это мы шагаем по улицам города, – усмехнулся Александр и кивнул на еле-еле заметную в толще из сети мелких корней и густых зарослей пирамидальную кладку, поглощенную лесной чащобой.
– Да ладно!

– Мы сейчас идем к Акрополю, где один из самых ярких царей Йашчилана оставил нам свидетельство о своих многочисленных войнах. Это Ицамнах-Балам III правивший почти 60 лет в седьмом-восьмом веках. «Балам» на языке майя «ягуар». В одном из храмов, кажется, в здании Сорок Четыре, сохранился его так называемый «военный мемориал»: в притолоках и надписях на лестнице перечислены его победы и пленники. Его называют Великим, потому что он превратил Йашчилан в одну из самых влиятельных держав на Усумасинте.

– Удивительно! Так далеко, в таких дебрях! – воскликнула Марина.
– На самой крупной водной артерии! – возразил Саша. – Тогда это не были такие уж дебри. Отсюда была связь со всем миром майя. Кстати, его последняя жена была из Калакмуля, с Юкатана.
– И что?
– А то, что союз с могущественным Калакмулем много значит. И к тому же я занимаюсь как раз Калакмулем.
– Еще есть Баламы?
– Сын Ицамнаха от этого брака, взошедший после десятилетнего Междуцарствия, как полагают, не совсем законным путем. Его звали Яшун-Балам IV, или Птица-Ягуар.
– И здесь интриги?
– Борьба за власть. Говорят, тот еще был манипулятор, но продолжал укреплять Йашчилан. Этот чудесный храм с резным набалдашником посвящен как раз ему. Он распространил свое влияние и на Бонампак.

– Йашчилан был сильней Бонампака?
– Безусловно. Последний из великих царей, сын Яшуна, Ицамнах-Балам IV участвовал в той знаменитой битве как союзник Бонампака вместе с небезызвестным уже нам с тобой Яахавом-Чан-Муваном и, возможно, даже изображен на фресках.
– Не тот, кто был в одежде ягуара? – предположила Марина.
– Скорее всего, тот все же сам Муван. Шкуры ягуара обычно в принципе носили правители или даже представители знати.

– Йашчилан – красивое название. Это что-то означает?
– «Зеленые камни». Но это уже современное название. Ведь после Ицамнах-Балама IV, фактически в девятом веке, Йашчилан, подобно другим царствам майя, приходит в упадок. И этот некогда процветающий, могущественный город превращается в добычу сельвы, в зеленые камни, и во владение диких зверей, – грустно завершил свой рассказ Беловежский.
– И ягуары становятся его хозяевами, – торжественно проговорила Марина.
Прямо над головой, словно иллюстрацией к Сашиным словам, прозвучал вопль ревуна. Разглядеть наглеца за густой листвой не удалось. Саша рассмеялся:
– Как видишь, не только ягуары.

Внезапно Марина оступилась, охнула и, пытаясь сохранить равновесие, поскользнулась на влажном гладком корне. Она лихорадочно старалась ухватиться за какую-нибудь лиану. Идя чуть позади, Саша исхитрился ловко обхватить ее и удержать от падения. Она повернулась к нему со словами благодарности. Глаза их оказались на одном уровне, и они схлестнулись взглядами. Дальше произошло что-то совершенно неожиданное для обоих. Во всяком случае, Марина потом так и не смогла объяснить себе, как это случилось и почему. Но в тот момент она вдруг порывисто обняла Сашу за шею и на мгновение крепко прижалась к нему всем телом. Когда она слегка отстранилась, чтобы продолжить путь, он уже перехватил инициативу и не выпустил ее из своих рук. Еще секунду удержав ее в объятьях, он затем бережно взял ее голову в руки и осторожно поцеловал прямо в соленые от пота и трепетные от сбивающегося дыхания губы.

Когда поцелуй закончился, она выдохнула:
– Я видела ягуаров!
– Не сомневаюсь, – ласково шепнул Саша и снова закрыл ей рот поцелуем.
Все это время над их головами надрывался ревун.