И в лужах я жил

В воздухе резко запахло озоном. Мириады молекул насытили улицы и я проснулся. Город вздохнул и проснулся вместе со мной. На самом деле, возможно, он проснулся раньше меня, но теперь этого никак не узнаешь.  Для людей, не существует того, что происходит без них. Если ты есть, значит, ты центр и других вариантов мозг не допускает.
В мглистой серости комнаты я поднялся, протирая глаза, и сделал пару шатающихся шагов в сторону окна. Распахнув его, я закашлялся влажным воздухом, который неумолимым цунами ворвался в комнату и затопил все предметы мелкой россыпью дождинок. Вещи съёжились, пытаясь защититься от влаги, но это всё равно было бесполезно.
Я снова проснулся.
Глубоко втягивая живительную сырость, я смотрел на город, простирающийся за давно некрашеным подоконником. Множество домов, твёрдых, будто гранитных, высились за квадратным проёмом, закрывая горизонт. Свинцовое небо было так низко, что казалось, будто это оно тянет дома вверх на невидимых нитях, держит их. А те, податливые, немного колышутся, но не сходят с места, приклеенные к асфальту божественным клеем. Геометрические формы всего этого действа были такими чёткими, что показались бы математику произведением искусства, если бы ему хватило ума посмотреть куда-то поверх своих бумаг.
Я перегнулся за подоконник, не обращая внимания на жадно набросившиеся струи воды и посмотрел вниз. Интересно, все ли соседи проснулись? А может кто-то так и не вернулся?
Тучная швея, поправляя жакет, куда-то торопилась. Она всегда куда-то торопилась и всегда поправляла потрёпанный жакет. А ещё она всегда жаловалась и никогда не уезжала. Она рассказывала про своего погибшего мужа, плакала, потом рассказывала про нехватку денег и снова плакала. Она много говорила про детей, которых я ещё ни разу не видел. Наверное, они слишком малы, чтобы тут появляться. Её хрупкое разноцветное отражение в луже мерцало и вилось за ней пёстрым полупрозрачным шарфом.
Я хотел окликнуть её, но, рискуя нарваться на очередные слёзы, передумал. Шум улицы был таким привычным, мерным, понятным и даже каким-то родным. Этот равномерный гул сливался с фортепианной игрой моего соседа сверху. Тучный сосед мой много играет и всегда грустные мелодии. Полагаю, он играет и весёлые, но только когда я не слышу.
Хорошенько промокнув и озябнув, я прикрыл окно и прошлёпал на кухню за чаем. Это всегда удивляло меня. Чай тёплый и приятный. Но при всей своей теплоте он не просто сочетается с этим пепельным городом, он дополняет его. Пар от горячего напитка струится вверх и меланхолия в воздухе становится почти ощутимой. Чай не делает город теплее так же, как огонёк сигареты не делает мрак светлее.
Мой сосед сверху много курит и пьёт много чая.
Здесь почти все курят или захлебываются в других привычках. Наверное, это помогает им хоть в какой-то степени сосредоточиться на себе и не думать о скоротечности нашего пребывания тут. Именно привычки, заставляют тебя чувствовать себя более материальным, чем ты есть на самом деле, приковывая тебя к действительности. Ты берёшь в руку сигарету, куришь и вот, ты уже не бесплотное создание, не какое-то абстрактное «я», а «я, курящее сигарету». А теперь расширим до «я, курящее сигарету, пьющее пиво, смотрящее в телевизор и жующее бутерброд». Уже гораздо шире, не правда ли? Вот он человек, жаждущий зацепиться за всё за что возможно, лишь бы забыть хотя бы на время о своём неумолимом исчезновении.
Минутку моих философствований прервал грохот с нижнего этажа. Это, скорее всего, Парочка. Я не знал их имён, хотя часто слышал их ругань. Дело в том, что во время ссор они обращались друг к другу по-разному, но никогда не по имени. Наверное, имя это штука интимная, а когда вы давно уже не близки, то надобность в таком обращении отпадает. Парочка всегда ссорилась, а если не ссорилась, то разделялась на два обиженных лагеря. Они были недовольны собой, своими отношениями, своими детьми, своей работой и вообще всем. Не так давно я впервые увидел их сына, хотя рано ему в его-то возрасте тут появляться. Худой мальчик с большущими, испуганными глазами и ссадинами на руках. Я не хотел бы его встретить здесь ещё раз. Это очень неправильно, когда тут появляются дети.
Закинув грязную кружку в раковину, я быстро оделся и, на ходу поправляя туфлю, вышел в пустой коридор.  Шаги гулко отдавались в железобетонном тоннеле, путешествуя вокруг меня, сталкиваясь со мной и снова путешествуя. Я хорошенько обмотал шею шарфом мышиного цвета и толкнул входную дверь.
Очередная волна мокрого, холодного осеннего дня окатила мою худощавую фигуру и, как сторожевой пёс, признав родного человека, разрешила войти на свою территорию. Узкая мутная улица вилась между кирпичными домами к центру, куда я и направился, запахивая серое пальто поплотнее и оглядываясь, в поисках знакомых.
Люди ходили мимо меня, почти все достаточно размеренно, опустив немного головы. Я видел их нахмуренные лбы, сжатые губы и спешил пройти дальше. Да-да, я такой же, как и они, но, почему-то, вид «таких-же-как-и-я» меня всегда удручал. Какой-то парень играл на гитаре в переходе печальные песни, и пара человек остановилась в задумчивости у него.
Когда я подошёл к книжному магазину, был всё такой же нескончаемый осенний день, цвета олова. Я и забыл, что здесь никогда не меняются сутки.
Тренькнул звонок над дверью и я пробрался в захламлённую комнатку, уставленную фолиантами. Быстро кинул взгляд на пыльную полку, где находилось несколько моих книг, бездарно написанных, бездарно расставленных и уже который год валяющихся тут. Конечно же, ни одна из них не продалась, кому нужна эта писанина.
Владелец магазина был понур и грузен. Он был астматиком и находился тут почти круглый год, а это плохой признак. Я здесь только осенью и зимой иногда, как и большинство жителей. Когда ты тут круглый год, это действительно очень нехороший признак. Завернув купленную мной бумагу в непромокаемый пакет, он вышел проводить меня и с завистью отметил, что моё отражение на удивление яркое сегодня.
- Оно убьёт тебя, ты же помнишь об этом. – Грязные стёкла его очков не скрывали читавшейся во взгляде горькой зависти и какого-то странного высокомерия.
Я ничего не ответил и зашагал в сторону дома с купленными листами. Моё радостное отражение, полное и разноцветное скакало по лужам, исчезая и снова появляясь.
--
В этот раз всего три дня. Хорошо, что я успел купить бумагу и исписать её почти полностью. Потому что, когда я вышел на третий день в грязно-белый двор, дождь прекратился.
Тишина повисла в титаново-сером городе и только отражения в маленьких лужах, весело дрожали. Несколько человек рядом с дальним домом, оторопело остановились, глядя куда-то вдаль в одном направлении. Я знал, что сейчас все жители именно так и делают. В следующие секунды город наполнится топотом ног. И он наполнился.
Так было каждый раз, поэтому, завидев бегущих, я перебежал дорогу и прижался теснее к домам. Они всегда бегут. Никто не хочет умирать.
Швея выскочила из нашего дома и, с трудом передвигая тучное тело, резво проковыляла во двор. Я не сомневался, что она точно спасётся. Правда, спасение ли это? Всегда оставаться тут, на этом свинцовом и мокром дне, в окружении таких же свинцовых людей. Хотя, пишется тут хорошо, не поспоришь.
Кто-то задел меня плечом, не рассчитав поворот, я отшатнулся, успев заметить пронзительно-яркое отражение этого человека в одной из витрин. Почему-то, меня это не опечалило.
Топот усиливался, город гудел и становился как будто прозрачнее при этом. Дома теряли связь с молочным небом и оседали, уменьшались. Гротескные создания пробегали мимо них, скрываясь от белого сияния, которое неслось с востока. Сияние усиливалось, катилось вперёд неудержимой лавиной, подминая под себя менее расторопные фигурки, с шелестом поглощая дома.
Я вышел на середину улицы, не обращая внимания на торопившихся мимо, и наблюдал приближающийся свет.  Грозный, большой, широкий и громкий. Вот он съел ещё часть дома, вот проглотил книжный магазин (как я надеюсь, что Владелец не успел скрыться). Ещё пара сотен метров.
Моё отражение сзади меня бушевало, разрастаясь, звеня. Ещё несколько метров. Я упал на спину, не в силах вынести яркого сияния и разноцветная радуга, с диким пением, набросилась на моё серое тело и поглотила меня.

Наконец-то этот дождь закончился! Нестерпимо смотреть на эти тучи и огромные лужи. В их отражении всё кажется таким серым. Да и сам я какой-то…серый.