Счастливы вместе

                Доченьке

На ужин решили никого не приглашать, отметить скромно, в кругу семьи. За ужином все разговоры были вокруг именинницы. Эти разговоры и навели меня на воспоминания об одном небольшом знакомстве из моей студенческой жизни.

       Когда я учился на начальных курсах института, на улицах города, в магазине "Союзпечать" и в областной библиотеке мне часто попадалась одна, на мой взгляд, интересная пара: старик и парень лет 30. Оба они были довольно бедно и старомодно одеты в старые зимние пальто коричневого цвета, широкие брюки, такие же старые истоптанные ботинки и потрёпанные шапки- ушанки. Скрюченный полулысый  старик и худой долговязый парень - брюнет в больших очках. Старик походил на старого еврейского сапожника из кино. Парень был похож на... опустившегося студента консерватории. А может мне это сейчас лишь так кажется,  по прошествии времени. Люди с книжками в руках у меня всегда вызывали уважение, пусть даже их вид немного отличался  от других. Так и с этим стариком и парнем. Каждый раз,  увидев их на улице,  я пытался как можно подольше понаблюдать за ними. Они быстро проходили мимо,  о чём-то бурно разговаривая. Старик всегда носил с собой такой же, как и он сам,  старомодный портфель. Иногда в руках у них были книги или газеты. Однажды я зашёл в "Союзпечать" купить что-нибудь, чтобы  почитать и полистать. Я каждый месяц покупал журналы "Корея", "Вьетнам", чуть позже появился "Китай". Иногда я покупал вьетнамскую "Нянзан" или китайскую "Жэньминь жибао". С китайской газетой было проще:  я,  хотя и немного, но всё же что-то мог прочесть и понять. С "Нянзан" всё было наоборот: я, конечно же, ничего не понимал, но мне всё равно было интересно её листать. У меня был вьетнамско-русский словарь,  и иногда я пытался разобраться в написанном с помощью словаря, правда, всё-равно мало что  понимал. В тот день,  зайдя в магазин,  я уже было купил очередной номер "Нянзан" и, собираясь выйти на улицу, заметил того самого старика  с интересом за мной наблюдавшего. Он мне широко улыбнулся, подошёл ко мне и,  помяв шапку в руках и слегка поклонившись, спросил:- Вы читаете по-вьетнамски?
- Немного. Я его раньше изучал, - почему-то соврал я, но, поймав доверительную улыбку старика, мне вдруг стало стыдно и, я поспешно добавил.- Сейчас я изучаю китайский язык, с китайским у меня дела обстоят лучше. Старик уважительно закачал головой, повернулся назад  и, махнув рукой,  сказал.- Володя, иди сюда. Молодой человек говорит по-вьетнамски и по-китайски.Только тогда я заметил, что его неизменный спутник, парень-очкарик, тоже был в магазине. Он подошёл к нам, также,  как и отец,  с шапкой у живота, слегка поклонился мне и сказал: "Здравствуйте!". И опять в этом было что-то старомодное. Мы поговорили немного. Я узнал, что они из Грузии и иногда между собой говорят на грузинском.  Спрашивали меня о трудностях китайского языка и ещё о каких-то страноведческих и лингвистических вещах. Потом извинились за то, что задерживают меня и,  попрощавшись,  мы разошлись.

     С этой встречи, каждый раз, когда я встречал их где-либо в городе, я почему-то стал избегать их. Сказать честно, мне было стыдно,  что кто-либо из моих знакомых мог увидеть меня разговаривающим с этими чудаками, слишком уж не от мира сего они были, это бросалось в глаза. И в тоже время они мне всё ещё были интересны:  и их явная дружба и взаимопонимание, их интерес к совместному времяпровождению вызывали во мне если не восхищение, то по крайней мере уважение. Их неординарность в облике и поведении вызывала во мне что-то подобное жалости. И каждый раз, завидев их на улице, я старался перейти дорогу или просто повернуть в другую сторону. Иногда я всё же на них наталкивался. Они радостно улыбались и, как всегда,  по-старомодному слегка наклонялись вперёд, приветствуя меня. Вежливо поздоровавшись с ними,  я сразу же пытался ускользнуть. Однажды, весной, когда уже все сняли зимние одежды и надели демисезонные куртки и плащи, я прогуливался по центру города со своей девушкой, на которой, как я тогда думал, скоро женюсь. Мы шли и о чём то разговаривали. Вдруг я увидел идущих навстречу нам Володю и его старика- отца. Они тоже увидели меня с девушкой, остановились и почтительно ждали,когда мы подойдём. Я не знал,  как поступить: поздороваться ли, сделать ли вид, что я их не заметил, или, может, остановиться и перекинуться парой слов? Мне было стыдно показать своей девушке, что я знаю их, хотя, если честно, я не знаю, как бы она отреагировала на моих знакомых. Она была доброй и неглупой девушкой, в меру насмешливая, но я-то был дурак,  и мне было стыдно показать,  что я знаю таких чудаков. Когда мы подошли к ним довольно близко, Володя и его отец, в неизменных своих коричневых пальто, как по команде, улыбнулись, приподняли свои дурацкие шапки и немного наклонились в нашем направлении. К моей радости, моя подружка их не заметила, я же лишь мотнул в их сторону головой , и мы прошли мимо...С тех пор больше я их не видел.
 
      Скоро в стране началась рыночная катавасия. С девушкой той я расстался и через некоторое время забыл. На улицах города стали появляться нищие старики,  и опустившиеся деклассированные мужики непонятных лет шатались у помоек. Володя и его отец мне всегда казались какими-то незащищёнными от ударов со стороны общества или государства, слишком наивными, которых любой мог обвести вокруг пальца или обидеть. Иногда, гуляя по городу, я неосознанно хотел встретить Володю и его отца, мне хотелось узнать,  где они и как они живут.

    Однажды, в разговоре с институтским другом, с которым у меня по-настоящему был общий язык и общие интересы, я рассказал об этом своём знакомстве,  и оказалось, что он тоже знал их и немного рассказал того, чего я не знал. Родом они, и правда,  были из Грузии. Как попали в Забайкалье,  мой друг не знал, но знал то, что в войну старик был армейским переводчиком немецкого языка и очень хорошо знал этот язык. Научил немецкому и Володю. Было время, когда они общались только на немецком. Когда Володю забрали в армию, отец-фронтовик писал ему письма на немецком языке. Об этом узнали особисты,  и у Володи были неприятности. Они прекратили общаться на немецком, но любовь к языкам и дальним странам у них осталась. Они всегда ходили по библиотекам и книжным магазинам и старались всегда учиться чему-то новому. Больше мой друг о них ничего не знал. Опять прошло некоторое время,  и однажды мой друг сказал мне, что на улице встретил Володю. С его слов Володя выглядел хуже прежнего и был подавлен: умер отец, без которого ему стало очень трудно жить. Что потом стало с Володей,  мы не знали. Больше его никогда не встречали. Я хорошо помню их, таких непохожих на остальных жителей города, и они всегда казались мне очень счастливыми от того, что они вместе, что у них есть общие интересы и  что  они живут в своём мире, который, наверное, совсем не такой,  как реальность.

       В некотором роде я всегда стремился к таким вот дружеским и доверительным отношениям со своими детьми, хотел, чтобы мои интересы были и частью их жизней. Что бы их детсво и юношество, которые пролетят незаметно, остались светлым мигом в их будущих воспоминаниях. Насколько  у меня это получается или получится - покажет время. Вот что я вспомнил вчера, сидя за семейным столом и думая о том, что вот уже восемнадцать лет,  как я стал папой...

Сидней, Австралия.