Рассказа нету поучительней на свете

ВОСПОМИНАНИЯ  ОТСТАВНОГО КОМБАТА  7
                Рассказа нету поучительней на свете, чем тот,
                В котором Вите отказали в партбилете

    Никогда не думал, что буду писАть мемуары. Но жизнь сложилась так, что мне пришлось быть свидетелем некоторых исторических событий, о которых следует рассказать. Да и в самой жизни случались истории, которые могут быть интересными будущим историкам, которые по мелким фактам моей жизни смогут сделать заключение о событиях крупных, происходивших и с СССР, и с Украиной, и с Киевом. В данном случае я пишу о КПСС-КПУ. «Парадная сторона её медали» известна хорошо, а вот теневая, на уровне мелких сошек, известна только им, этим сошкам. Но поделиться ею, «рассказать о времени и о себе» вполне может оказаться занимательным и полезным и для пишущего, и для читающего.  АВТОР. 13-12-015
ПУТЬ В ПИОНЕРЫ
  Я рос в семье, в которой коммунистическая идея воспринималась как нечто естественное, хотя предки мои вовсе не были «без роду, без племени». Дед по матери, Ефим Константинович Матвеев, был родом из «вольной Конёвки», что где-то недалеко от городка Петровска Саратовской губернии. Перед революцией у него был «пятистенный» дом, на первом этаже которого размещалась дедова столярная мастерская, в которой работало три работника. У деда Ефима было трое детей от первого брака, и четверо – от брака с моей бабкой, Анной Матвеевной Рассказовой, дочери родителей, бывших крепостными. Замуж за деда она вышла в восемнадцать лет, был он старше неё на 14 лет. От бабушки дед «разжился» ещё на четверых детей - двух моих дядьёв Александра и Петра, мою тётку Елену и мать Клавдию.
   Никто не нищенствовал, хотя моя бабушка работала на маслозаводе, получая в месяц что-то около 11 рублей. Вот она-то и была самой большой «контрой»! Как-то раз мне говорит: «Нынче хлеб стоит рубль сорок (до 1961 года). Я получаю пенсию 110 рублей (за сына Александра, пропавшего без вести в 1943-м). Раньше я получала 11 рублей, а хлеб стоил копейку. Так когда мне лучше жилось?»
   Еше раз её «диссидентство» проявилось в беседах с другими бабушками, которых в нашем дворе было человек восемь. Вот одной из них, Сергеевне, родом из Загорска, она как-то и выдала прозвище «полубарыня – полукоммунистка». Не терпела Анна Матвеевна двурушников! Да, могла «покалякать» о недостатках, но в меру. И, если кто-то из нас с братом начинал вслух «зудеть» о недостатках, просто давала подзатыльник: «Не трепи, чего не надо».
   В 1920 году дед Матвеев умер от тифа. Свирепствовавшая тогда голодовка привела к тому, что свой пятистенный двухэтажный дом бабушка была вынуждена продать за 10 мешков муки. «А она оказалась наполовину с половой», - всегда горько сокрушалась бабушка…
   Вот и пришлось ей мою мать и её младшего брата Петра отправить в Саратов в детский дом, посадив на товарный поезд. «Уже стемнело. Страшно. Едем мы с Петей, прижались друг к другу, а колёса стучат, а буфера лязгают...» Снял их с поезда обходчик, но добрым оказался, сдал проводнику, чтобы довёз до Саратова.
   От детского дома остались у них половинчатые воспоминания. Об издевательствах над ними я не слышал никогда. Мать стала петь и танцевать, дядя научился хорошо рисовать. В конце-концов, выбились в люди: мама закончила курсы бухгалтерского учёта и уехала на работу в совхоз Белокуриху на Алтай, где-то возле Чуйского тракта. Пётр Ефимович закончил Саратовскую школу НКВД и работал опером, дослужился до капитана МВД. Участвовал в обороне Кавказа и в выселении чеченцев, где был ранен. И никогда никто из них против советской власти не выступал! Тепло вспоминали, как ходили в детском доме пионерским отрядом, распевая «богохульные» песни, типа «Как Исус Христос проигрался в стос, И с тех пор он на небе не показывается». Дальше вспоминать почему-то не продолжали…
    Дед мой по отцу, Терентий Фёдорович Новицкий, родом из деревни КАшперовка, Казатинского района Винницкой области. Каким-то образом он был «особой, приближенной к помещику» Змигродскому, был у него то ли управляющим, то ли поваром. Женился дед Терентий на Елене Михайловне Борисовой, которая, чует моё сердце, к пану Змигродскому имела какое-то родственное отношение. Ну, какого, спрашивается, лешего пан всех детей Елены Михайловны после смерти в 1909 году моего деда выучил в Белопольской семилетней школе за свои деньги?
У Елены Михайловны были веские причины не любить Советскую власть: её старшего сына Алексея, офицера царской армии, расстреляли в 20-м. Скорее всего, красные, ибо даже его имя для нас с братом было глубокой тайной: «Лёша утонул, спасая твоего отца». И только после его смерти я узнал, кто этот офицер с кайзеровскими усами и длинной шашкой на боку, чью фотографию отец бережно хранил всю свою жизнь.
Мама немного приоткрыла тайну Алексея. Где-то в 18-м он пришёл домой с фронта. А уже начался бандитизм. Ну, «ггаждане жители Белополья» и попросили бравого офицера-земляка организовать что-то похожее на народную милицию. Он и организовал, да, на свою голову «прихватил за жабры» кого-то из «победившего класса». А власть менялась часто. С белыми не ушёл, думал, бежать из родных мест незачем. Да кто-то донёс на Алексея в «противостоящий лагерь». «И бежала я за их санями, всё просила, чтобы хоть место назвали, где расстреляли моего Лёшу» - вспоминала моя бабка в 47-м, когда, драпанув от голода из Белополья, «калякала по душам» с моей второй бабкой на той же кухне, где теперь сижу я за нетбуком.
   На своих фотографиях на «колхозницу», как писал в своих анкетах отец, Елена Михайловна совсем не похожа. Да и то, что девичья фамилия моей бабки Борисова, отец почему-то открыл мне только незадолго до своей смерти.
   И, при всём при этом, самое интересное то, что мой отец стал одним из трёх первых комсомольцев, создавших свою ячейку в Кашперовке! Об этом я узнал в 10-м году, когда с семьёй на машине дочери «совершили круиз» по Житомиру и Казатинскому району. В ВКП(б) отец вступил в 1928 году. Никогда ни одного «горбатого» слова не услышал я от отца ни в адрес советской власти, ни в адрес многонационального СССР, хотя его сестра Галина Терентьевна «отхватила», перед самой смертью Сталина, 10 лет за национализм. Она в том Белополье, что рядом с Кашперовкой, художественную самодеятельность с учениками вела, видно, кто-то и донёс «об излишнем рвении».
   А вот «керивныкив» всех рангов отец мог и прочехвостить. И на партсобрании, и «в кругу семьи». Терпеть не мог Хрущёва, называя его Мыкытой и «оцэ доробало». Несмотря на то, что за стеной и нас жил «сексот», утром и вечером, когда есть тропосферное прохождение дальних радиосигналов, практически постоянно мы слушали «вражьи голоса», причём отец тут же комментировал услышанное, злясь: «Вот же «керивныкив» послал господь на нашу голову!», когда крыть было нечем, или смеялся, когда слышал откровенную ложь вражьих голосов». А на ранних этапах передач на СССР такое случалось. В МВД он проработал с 28 го по 63й год, два срока проходив полковником. Чуть было не стал генералом, да один из «керивныкив» - сослуживцев большим «ходоком» оказался. И ушёл младший брат «белого» царского офицера в дембель без генеральских лампасов, но получив за долголетнюю безупречную службу Орден Ленина и светящиеся часы «Победа», которые я, молодой идиот, утопил.
   Вот и мы росли с моим старшим братом Владимиром «сочувствующими» партии. В её «члены» не лезли, но и в «диссиденты» не стремились.
В пионеры меня, как положено, приняли в 4-м классе. Да еще и звеньевым выбрали! И стал я «работать». Помню, в 5-м классе проводил «внеклассное чтение» перед Октябрьскими праздниками. Читаю рассказ о том, как матросский патруль вышел на дежурство перед восстанием. Забыл автора, но строки текста запомнились: «В темноте ночи красивый город с церквями и зданиями, каналами и публичными домами исчез». Какого чёрта автору надо было вперить в текст эти «заведения»? Завуч Мария Антоновна, присутствовавшая на «читке», внимательно так посмотрела на меня: «Это хорошо, что вы читаете вне школы, но уже поздно, идите домой». По дороге мне мой приятель Вовка Школенко, ехидненько так, и говорит: «Ты знаешь, что такое «публичные дома»? «Ну, что-то вроде клуба, чтобы публика там выступала». «Гы-гы». Он марки коллекционировал, да и мама акушером-гинекологом работала. А уроков полового воспитания у нас, к счастью, не было.
   Дома на мой вопрос «Что такое публичные дома?» бабушка, сначала выспросив, откуда я знаю такое слово, ответила: «Это дома, где мужики гуляют». «Мы диалектику учили не по Гегелю, Она сама толпой врывалась в стих»…
До 7-го класса я был «пионер – всем ребятам пример»….
ОТХОД ОТ КРАСНОГО ГАЛСТУКА
 В 1958 ГОДУ я заболел ревмокардитом. Болячка эта, скорее всего, развилась во мне от усиленных занятий лёгкой атлетикой в начале «переходного возраста». Тренировались мы в ДЮСШ-1 по два-три раза в неделю, пробегая за тренировку не менее 3=х километров. И вот в 7-м классе у меня началась аритмия. 23-го сентября 1958 года меня уложили в постель, и пролежал я, с перерывом на удаление гланд, в общей сложности 6 месяцев. Чуть было не остался на второй год, но, с грехом пополам, переводные экзамены вытянул. О спорте уже не было речи, да еще по средам получил я дополнительный выходной.
От такого счастья сполз на «4» и «3». Зачитывался Эрихом Ремарком, Теодором Драйзером и Александром Крониным (А не Арчибальд ли он? Забыл уже. Но «Замок Броуди» и «Звёзды смотрят вниз» до сих пор помню). Прочитал «Униженные и оскорблённые» Ф.М. Достоевского и больше его книг не читал: очень длинно показалось и скучно. Ухватился за Эрнеста Хемингуэя и Джеймса Олдриджа. Его «Морской орёл» и «Дело чести» долго не отпускали от себя, а «Подводная охота» стала путёвкой в дайвинг на долгие годы. После 8-го класса, когда мы всей семьёй отдыхали в Алуште, я, в нарушение всех пионерских законов и медпредписаний, впервые самостоятельно выпил 150 граммов «портвейна крымского красного ЮБК». Впервые, с глубины метров 8, достал несколько «рожающих» рапан. Больше такие, с панцирями в прозрачных «рожках», наполненных малюсенькими рапанчиками, не попадались, хотя нырял и глубже, до 13 метров.
Осенью 1959 года красный галстук остался в прошлом, а половое развитие начало набирать обороты. Но слова «Советский Союз» и «наши» чтил.
   А в девятом классе, когда началась хрущёвская реформа образования и переход на 11-летнее обучение, я перевёлся в другую школу, оставшуюся десятилеткой. За мной пришла характеристика, в которой наша новая классная дама выставила меня … прогульщиком и «диссидентом». За то, что я в чём-то её ослушался, уж не помню, в чём. Но успеваемость свою я не потерял, как и отличное знание английского языка для тех требований. Потому и приняли меня, как и полагалось, в комсомол.
    В 10м классе на одном из комс. собраний меня «понесло», и я покритиковал одноклассников чуть ли не за политическую инертность во время политинформаций, которые…доводилось проводить и мне. «О!» - решила парторг школы: - «Вот и новый наш комсорг!»
   За то время, что я был комсоргом, кроме посещения различных совещаний и конференций, я реально не сделал ничего, за исключением робких попыток что-то сделать. В 10-м классе, особенно, если занимаешься, кроме школы, еще чем-то, типа радиолюбительства и спорта, времени на общественную деятельность остаётся мало. Или – или. Но, при всём моём уважении к социализму, жизнь «рьяного проводника идей партии» мне не подходила. «Я хочу стать инженером, а не партийным работником» - так я и сказал парторгу школы, когда меня «снимали с должности» на партийном собрании.
ОТДЫХ ОТ «ОБЩЕСТВЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ»
Ни в КПИ, ни в Институте автоматики, куда я распределился после его окончания, ни меня никуда «не брали», ни я никуда не лез. Правда, где-то зимой с 63-го на 64-й год мы с братом совершили «антисоветский поступок». Уж очень надоел Хрущёв и вся камарилья, которая с раннего утра и до поздней ночи расписывала деяния «нашего дорогого Никиты Сергеевича». Осточертели – не то слово. И вот снежным вечером мы на одной из лавочек Владимирской горки вырезали «Слава Сталину! Хрущёв – гад!» Хоть и помогла нам бутылочка «Перцовки», но делали мы надпись сознательно, хотя не признавали ни уже появившегося Солженицына, ни «правозащитников» типа уже появившегося Василя Симоненко. Мы продолжали верить в Великую Идею, и презирали всех тех, которые, как мы считали, своим поведением её в той или иной степени порочат.
31-го декабря 1963 года, во Дворце спорта на встрече Нового года, меня с лепшим другом Борькой Трефиловым «взяли комсомолисты» за то, что мы перелезли через верхние поручни зрительного сектора. Т.Е перелезали многие, а остановила «комса» нас. Трефилов и понёс: «Вы что, хватаете не тех, кто начал, а последних?» Ага, в дежурку. Трефилов: «Это нарушение прав человека!» «Ну да?» - съязвил начальник комс. патруля. И для разъяснительной работы вызвал «раковую шейку» и запроторил нас во 2=е отделение милиции, где нас мигом посадили в КПЗ, с диагнозом «противодействие милиции в нетрезвом виде». Ни в одном глазу у нас не было, хотя в нагрудном кармане пиджака я держал неоткрытую плоскую бутылку румынского рома. Начальником деж. смены был один паразит – капитан, бывший мой сосед, прекрасно знавший и меня, и мою семью. Так вот, Трефилова он выпустил в 23-30, меня – в 23-58.
Выйдя на площадь Калинина, нынешний Майдан, я столкнулся с каким-то чернокожим. Кажется, из Мозамбика. «Социализм – хорошо, стройте себе. Но советская милиция – это плохо» - так я ему заявил. Я и тогда не стал «большим диссидентом»…
                Советская Армия
В армии во время переброса по железной дороге к полигону один паразит из числа моих бойцов стырил из моего «тревожного чемодана» припасенную мной на всякий случай бутылку «перцовки», и с командиром 2-го взвода л-том Ивановым устроил в теплушке пьянку. Чтобы их утихомирить, я чуть было не выстрелил ему холостым патроном в зад. Хорошо, один сержант вмешался, отговорил меня и дал тому паразиту по голове. А вот второй мл. сержант, за свой «преданный» язык бывший комсоргом батареи, на которого я после возвращения с учений, уже на точке, наложил взыскание, устроил комс. собрание, на котором мне поставили в вину то…что я не смог навести порядок в вагоне! Редкой прощалыжности был тот мл. сержант Пл=к!
   Но перед «дембелем» он подал заявление «в партию»! И вот как-то раз смотрю – его расчет занимается заправкой ракеты окислителем и сливом, а расчётом командует другой сержант, К., из «молодых». «Я уже своё отслужил, мне скоро дембель, пусть К. тренируется». И впаял я Пл. трое суток ареста на «губе». Так замполит м-р Кр. узнав, что я таким образом порчу показатели его работы по приёму в партию, пообещал впарить трое суток ареста мне!
    Разные партийцы были. Были Коммунисты, которых нельзя было не уважать, были и «коммунисты», от которых плевались.
   Одним из таких был старший пропагандист м-р Зайцев. Вот уж чмо, так чмо было! Уж как он, учившийся на заочном в Черкасском пединституте, завидовал нам, имевшим высшее техническое образование! Уж как досаждал при каждом удобном случае!
  До нашего «дембеля» оставалось 4 месяца. Кое-кто решил, что самое  время «вступать». Читаю одно заявление: «Я хочу решения 24 съезда партии выполнять коммунистом». А чё, комсомольцем нельзя? И вообще, я предполагал, как в фильмах, придет убеленный сединами партиец, и скажет: «Ты нужен партии!». Но батарея моя 2 сезона была отличной, а никто с предложениями ко мне не шёл…
И вот как-то возле клуба, среди «любимого личного состава», натыкаюсь я на майора З. «Я хотел бы вступить, но не знаю, как писать заявление». «Конечно, вступай! Вот выйдешь ты в этом году из комсомола по возрасту, кем же ты будешь?» Я, добросовестно грызший в КПИ «Историю КПСС», и отвечаю: «Конечно, сочувствующим!» Майор Зайцев., историю КПСС, видно, не учивший, в момент изменился в лице: «Кому сочувствующим? ПАРТИИ?»
У меня земля поплыла под ногами! Стал объяснять этому майору, что «сочувствующий» в 24-м году означало «поддерживающий политику». «А что, можно не поддерживать?» Уж не помню, что я ему ответил, и отошёл. Чёрт меня дёрнул! Только мне еще не хватало, чтобы наш контрик капитан Стеценко донос на меня от этого жёлчного майора получил! И до 90-го года мысль о «вступлении в ряды» меня больше не посещала…
ЛИХИЕ ДЕВЯНОСТЫЕ
Как и большинство советских граждан, начало перестройки воспринял с энтузиазмом. Уж очень надоели чиновники всех рангов, мыслящие себя этакими «небожителями». В 89-м ребята из отдела, под зубовный скрежет некоторых сослуживцев, выдвинули меня кандидатом в депутаты Киевского горсовета по 222 избирательному округу. Я выступал один, мне помогала жена и её племянник Игорь. Из 12 кандидатов я пришёл третьим, но опередил председателя Старокиевского исполкома Гайдая, пришедшего 6-м.
Но Горбачёв, своей неуёмной критикой прошлого, мне быстро осточертел. С 89 года я самостоятельно стал вывешивать в Институте эл. сварки им. Е.О. Патона «антиперестроечные постеры» из «Советской России», «Правды» и т.д. В 89-м, увидев в «Вечернем Киеве» объявление, приглашавшее на встречу всех, кто не согласен с Горбачёвым, стал членом «марксистской платформы в КПСС», даже вошёл в состав Киевского городского координационного комитета. Вот тут бы мне пригодилось членство в КПСС, потому, что при обсуждении некоторых вопросов и, особенно, при принятии решений, зачастую ненавязчиво, но настойчиво, «пальму первенства» отдавали именно «членам»! Правда, поднимался вопрос о кооптации МП в КПСС, да куда там! Комчванство, несмотря на важность момента, победило, и вопрос о кооптации в партию свежих сил, верных идее, затих как-то сам собой. О том, что когда-то объявляли «ленинский призыв по приёму в партию», «наверху» предпочли не вспоминать. Так спокойнее, да и зарождающийся националистический «РУХ» не надо бы беспокоить…
   Перед 7-м Ноября 90-го пошёл я на собрание парторганизации нашего ОКТБ. Надеялся, что найду единомышленников против РУХа, хуторянско-националистическую сущность которого понял сразу, как только прочитал его программу. И вот сижу на партсобрании, слушаю. Парторг вед. Инж. П-ня объявил, что надо назначить линейных для охраны колонны демонстрантов на 7-е. У всех вода во рту. И вот нач-к ОКТБ д.т.н.Мо-н и говорит: «Какие линейные? Какая вообще может быть демонстрация, когда РУХ огромными колоннами ходит по городу? Сидеть надо тихо и ждать, когда успокоится ситуация!»
Такого я не ожидал! Ну, и «борцы за идею»! Я попросил слова. «За всю свою жизнь я изредка ходил только на парады, на демонстрации не ходил никогда. Пришёл к вам потому, что обстановка требует, что надеялся найти здесь борцов. А нашел трусов». Забрал пальто, и вышел. Начальник ОКТБ мне мой демарш запомнил…
Та демонстрация показала полную беспомощность КПУ. Милиция была готова к тому, чтобы действовать против РУХА, который вёл себя в высшей степени агрессивно и нахально. Руховцы орали вдоль всего пути демонстрации с правой, чётной стороны Крещатика. На видных местах провокаторы топтались на Госфлагах УССР и СССР, как могли, старались оскорбить. И ничего не делалось в ответ! Помогло лишь то, что руховцев тогда было меньше.
Чуть позже встретил меня парторг П-ня. «Пиши заявление, найди две рекомендации и приходи на партсобрание. Будем тебя принимать в кандидаты». НАКОНЕЦ-ТО! ДОЖДАЛСЯ! САМИ ПРИШЛИ!
Ну, а как заявление писать? Я решил за образец взять рапорт отца с просьбой отправить его на фронт, который он писал на имя НаркомВнуДел Таджикской ССР в 1942 году. С рекомендациями тоже проблем не было.
И вот собрание. Парторг его построил тактически неправильно: первыми рассматривались заявления о приёме в партию, а вторыми – о выходе из неё. Поэтому против меня выступали те, кто из партии убегал. Убегал один зам.зав. отделом по фамилии Мозжухин. С виду он такой же Мозжухин, как я – Рабинович. Уж сколько грязи сей «коммунист»» вылил на меня, хотя до этого мы с ним знакомы не были! «Он говорит, что текст заявления взял от своего отца. Сейчас не 42-й год! Он пользуется трудностями в нашей партии, чтобы пролезть в нее!» При голосовании «за» не хватило одного голоса. Результат во многом определило то, что нач. ОКТБ М-н демонстративно воздержался.
А следующим было дело вот того самого Мозжухина. Его «выходная» речь – это сказка! Запомнил навек! «Вы – не демократы, вы – насильники! Вот в Риге изнасиловали жену одного омоновца, так они схватились за автоматы и пошли протестующих разгонять. Если бы изнасиловали мою жену, то я бы с утра пошёл, и написал заявление в исполком» С тех пор я Мозжухина встречал не раз, но все никак не было случая спросить у него, не ходил ли он в исполком…
   Придя домой, я словно груз с плеч сбросил! Куда я лез? В какой компании собрался «воевать?» Да еще и в качестве кандидата, а не полноправного члена партии? Чтобы на тебя, как на Золушку, вешали всю неблагодарную работу? Не-е, спасибо, обойдусь…
Где-то недели через две встретил меня парторг: «Будет собрание, приходи. Уж один-то голос наберём». Этот разговор услышал работавший со мной в одной комнате вед. инж. Курасов: «Что, пользуясь трудностями, с которыми столкнулась наша партия, пролезть в неё хочешь? Не выйдет! Постой в очереди лет десять, как мы стояли!»
В очередях я всю жизнь никогда не стоял, пытался или найти другое решение своих проблем, или вообще отказываясь от них. Но на собрание пришёл, не хотел парторга подводить. И началось…
«Он во время работы чай пьёт. У него куча справочников на столе, стол в порядок не приводит. Он мне говорит «Ну, что, Курасов. Так ни хрена и не делаете? Дождётесь, что «коммуняку – на гилляку»! Он на собрание РУХа ходил!»
«Так я же то тебе в шутку говорил, когда пришел с того собрания, куда ходил. Чтобы разузнать, кто такие, и что собираются делать. Да и собирались они в парткабинете, ключи от которого вы им сами и дали!» Куда там! «Партийцы» навострили уши против возможного «троянского коня» и «прокатили» меня с треском, уже куда с большим, чем в первый раз.
Выхожу, иду по коридору. Слышу, сзади меня второй секретарь Московского райкома КПУ П.Б.Иванов спрашивает парторга П-ню: «Так я так и не понял, почему вы его не приняли?» «Я и сам не пойму»…
 Через 2 года, 26 июля 1993 года, уже я, член бюро Московского райкома Соцпартии Украины, после визита в посольство Республики Куба по случаю 40-й годовщины штурма казарм Монкада, буду, чуть не со слезами, уговаривать бывшего второго секретаря Московского райкома КПУ Павла Иванова стать первым секретарём райкома Компартии Украины, восстанавливавшейся после снятия на неё запрета. П-ня же решил в состав того райкома не входить: «Я решил отдохнуть, подумать и осмотреться» - сказал он мне. Скоро ОКТБ начало сокращаться, и наши дороги разошлись…
СПАСАЯ Ленина
Был 2002 год. Я возвращался с пляжа. Решил пойти более приятной дорогой – проходняками, где машин меньше. Иду, и вижу: стоит, к дому прислонённый, большой барельеф Ленина, и два дворника рядом курят, не знают, куда его снести. Неподалёку был Комитет защиты мира, да, видно, закрыли, как пережиток прошлого, а барельеф вынесли. Мимо пробегал здоровый рыжий кот. Увидел барельеф – и к нему. Понюхал, уже хотел хвост задрать, прыснуть. «Кыш, злодей» - крикнул я. – «Мужики, куда вы Ленина несёте?» «Хочешь - забирай!»
 Подхожу, беру в руки. Килограммов 12 весит гипсовый Ильич. Высота – сантиметров 80, ширина – более 50ти. Беру курс домой. Метров через 10 останавливаюсь «А куда я его дену? На балкон подвесить – нацики начнут камни бросать, окна побьют. На стенах уже такой площади свободной нет…»
А недалеко были райком СПУ и райком КПУ. Иду в СПУ. «Возьмите Ильича!» «У нас уже есть» - и незнакомая мне секретарша, отмахиваясь от меня, показывает на настольный 30-ти сантиметровый бюстик.
Иду в КПУ. «Ой, хорошо бы, да у нас нет таких людей, чтобы его принести». Ладно, немощь от идеологии. Иду назад, взваливаю барельеф себе на голову, и, с остановками, приношу в райком. «Ой, как хорошо, огромное спасибо, повесим его на стену, или найдем другое применение».
Прихожу через 3 месяца: «Как там мой Ленин?» «Да вот стоит за моим столом» - показывает мне первый секретарь Шпундра.
Прихожу еще через три месяца.  Ленин все там же, «бессмертен и величав». «Вот мы скоро пригласим реставратора, чтобы поверхность очистил и подновил»
Прихожу через год. Никто к Ленину не прикасался. «А что с ним делать??» «Да прикрепите к доскам, будете на демонстрациях носить впереди колонны»
Прихожу еще через полгода. Меня встречает дама с повадками профессиональной партийной секретутки: «Что вы нам эту статуэтку подсунули? Сколько вам РУХ заплатил за это? Некому ей заниматься!» И тут я вспылил: «Вы собираетесь прийти к власти, а сами не можете с одним гипсовым барельефом справиться! Так куда же вы лезете?»
Потом Шпундру сняли за полный развал работы. Появились молодые ребятки. «Что с Лениным?» «А где он?» Показал. «А мы и не знали…»
В прошлом году, где-то в июле, шёл мимо. Знакомая дверь открыта. Захожу внутрь. Меня встречает здоровый детина в черной безрукавке, с белым трезубцем на груди. «А где райком КПУ?» «Мы его  выгнали» «Вы – это кто?» «Батальон «Печерск -1». Ясно, «национально свидоми». Про Ленина я им не стал напоминать. Может, не заметили?
                «Не жалею, не грущу, не плачу…»
…Всё прошло, как с белых яблонь дым? И ни КПУ, ни коммунистическая идея уже не вернется? Уверен, что всё вернется на круги своя. Слишком много хорошего было сделано на одной шестой земного шара за время социализма, чтобы исчезнуть БЕЗВОЗВРАТНО, какие бы шаманские пляски и заклинания не проводились. Был сделан самый главный эксперимент будущего: была доказана возможность плодотворного развития общества без частной собственности в течение длительного времени. И за время этого развития, после примерно 15-летнего становления, не было ни постоянных голодовок, ни гражданских войн. Эффективность социализма доказала и ВОВ: Германия по всем показателям превосходила СССР не менее, чем в два раза, но добиться большего, чем СССР, военного производства не смогла, несмотря на то, что на неё работала вся Европа!
   Конечно, надо учитывать и роли личностей, стоящих у руля. Так вот, чем быстрее у руля коммунистического корабля появятся люди, прочувствовавшие на своей шкуре все «прелести капитализма», понявшие все его слабые места, бессребреники и жертвенники, способные ради идеи на все, люди не слова, но дела, дела любого, вплоть до самого трудного и неблагодарного, не такие, которые не знают, что делать с гипсовым барельефом, - тем быстрее начнётся возрождение коммунистической идеи «в металле». «Завтра» просто должно стать «лучше, чем вчера»! Вот только жаль, что придётся вновь пройти все «свинцовые мерзости», которые прошёл Советский Союз на своём пути к «развитому социализму». Можно только уповать на счастливый случай или инопланетян, которые этому воспрепятствуют. К сожалению, ни революции, ни контрреволюции без жертв не обходятся…
Но, без возврата на коммунистический путь развития, основной чертой которого станет ликвидация частной собственности, планету Земля не ожидает ничего хорошего. Имею честь!
   Виктор Новицкий, инженер, капитан запаса, журналист, «безбилетный коммунист»