Qui pro quo
Судья строго постучала карельской березы молотком председателя по круглой, карельской березы подставке, предупреждая подсудимого воздерживаться то ли от латинских, то ли от русских фразеологизмов. Тот пожал плечами и продолжал:
- Вот я и говорю, подмена, ващьчесть.
Он, хоть и подобрал презрительную губу свою, все же издевался, когда намеренно соединял обращение «ваша часть» в одно слово, как в старину соединяли «ваше сиятельство» в «вашсво». Вынесение приговора, неважно, справедливого иль нет, навсегда ставит осужденного на сторону ненависти или, как минимум, небрежения ко всему, что олицетворяет власть, государство, социальное общество, нравственность, мораль. Исправительная система и не думала никогда никого исправлять, ибо ее цель иная, а именно: устрашение тех, кто пока еще по эту, светлую сторону закона, тем более, что со времен Салтыкова-Щедрина, да и гораздо глубже в историю государства российского, «строгость законов российских извиняется необязательностью их исполнения». То есть каждый подданный страны заранее знает, что уж в чем-нибудь да виновен априори, почему и, помня о необязательности исполнения, взятку всегда несет с поклоном и благодарностью должника, а власть предержащий, будь то постовой или министр, берет её не с вороватым смущением, но с радушной и сострадательной улыбкой прощающего прегрешение благодетеля, поясняя, однако, то ли себе, то ли просителю, что деньги эти вовсе не ему, а неосязаемому «кому-то» где-то там, на абстрактном и недостижимом «верху», где владычествует истина. Он понимал, что именно в эту чертову щель, в этот зияющий кромешной тьмою зазор между истиной и правдой устремляется весь этот мутный поток человеческой несправедливости, подлости, лицемерия… М-да… Он много чего мог бы сказать суду по этому поводу, но не без оснований опасался, что карельский молоток судьи живо пресечет такие пространные речи, да к тому же и провинность его не была столь исторически значимой, чтобы сочинять эпохальную «Апологию Сократа» с все равно трагическим финалом.
- Правда, ващьчесть, есть лишь мнение по поводу факта, который, в свою очередь, хоть и является следствием истины, но никак не ею самой. Судить по правде, означает, судить по мнению, то есть по тому, что мнится одному либо группе людей, но мнится именно сегодня и именно с определенного ракурса. Я вот давеча лежал на нарах и глядел в окно, приводя в порядок, так сказать, свое самосознание. Небо было таким голубым и чистым, что на секунду почудилось, будто вот это не я за оконной решеткой следственного изолятора, а как раз оно, чистое небо в несправедливом заточении. Видите, как рознится правда от истины, смотря на то, по какую сторону клетки находится автор правды? Но суть в другом. Тут я заметил, что по стеклу, вишь ты, портя мне всю идиллическую картину непорочного, несправедливо осужденного мира, ползают две мухи, да еще и такими движениями, знаете ли, что вот-вот оскоромятся совокуплением.
По залу прокатился смех, а судья машинально взялась за молоток.
- Я взял газету, свернул ее мухобойкой, встал и направился к окну, дабы совершить справедливое правосудие над надвигающимся непотребством, однако, как часто и водится в жизни, одна быстро догадалась о моих намерениях и улетела, избежала, так сказать, вторая же… Вот тут-то, ващьчесть, и вся процессуальная коллизия, так сказать. Вторую судить никак невозможно было, ибо при ближайшем рассмотрении она оказалась… вертолетом, летящим, мать его, в голубом небе верстах эдак в пяти от потенциального и, как мы теперь видим, никак невозможного правонарушения посредством эксгибициального, так сказать, соития.
Судья произвела движение прекратить эту клоунаду и уже было опустила молоток свой на подставку, но тут и сама прыснула смешком вслед за залом, прикрывая рукой с молоточком оскоромившийся рот. Подсудимый же, глядя на проявленное аудиторией сочувствие рассказу, осмелел и продолжил апологию, перестав валять из себя дурачка своим «так сказать».
- Как я и говорил, qui pro quo, граждане, - обращался он уже больше к залу, нежели к суду. - Находясь в пяти метрах от предполагаемых событий, я был убежден в преступном намерении двух субъектов права. Я оценил видимую ситуацию, на основании увиденного предположил её развитие, вынес суждение, сформулировал приговор и приступил к исполнению посредством газеты. Но давайте представим, если бы у меня в руках оказалась не газета, а дробовик. Полагаясь на правду, которую считал неоспоримой, я бы выстрелил не вставая с нар. И что? Что в результате? Муха, которая и не помышляла ни с кем совокупляться, а лишь оказавшаяся не в то время не в том месте и, возможно, вместе со мною лишь умильно восторгавшаяся синим небом и светло завидуя свободному полету вертолета, была бы мертва, ну а вертолет, граждане…, тому ведь что газета, что дробовик…, да и за что, спрашивается?..
Тут зал разразился хохотом, а судья, наконец взявшая себя в руки, закричала: «К порядку!» и стукнула молотком так, что березовая голова его отлетела и покатилась по столу.
- Подсудимый, - строго произнесла она, дождавшись тишины, - либо говорите по существу дела, либо я лишу вас слова.
- По существу, ващьче, - совсем обнаглел подсудимый, нещадно сокращая и так сокращенное, что недолго уже оставалось и до простонародного «ваще», - разумеется… Неоспоримым является тот факт, что я ударил палкой по лицу рядового полиции, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Если быть совсем точным – моя трость, коей я законно обладаю в силу медицинской необходимости, сиречь, хромоты, натурально явилась причиной сломанного его носа, но…, следуя принципам процессуального детерминизма, давайте проследим цепочку причин и следствий чуть глубже. Чтобы понять мотив моих действий, надобно оговориться, что собак я ценю выше людей или, уж как минимум, гораздо выше людей в полицейской форме, простите…
Судья вновь схватилась за молоток, но, увидев, что в руке у нее только черенок, лишь многообещающе строго посмотрела на подсудимого.
- Собакам не нужны тома гражданского и уголовного кодексов, - продолжал он, уже перестав глядеть в сторону судьи и апеллируя только к залу, - чтобы оставаться честными и преданными человеку, каковыми должны бы быть и люди по отношению не только к человеку и обществу, но и к собаке тоже. Согласен, человеческий закон запрещает собакам отправлять свои естественные надобности на газоне, но это касается лишь собак, рядом с которыми есть их хозяин, да и то, ошибочка, - не запрещает (как такое запретить?), а лишь обязывает хозяина прибрать за своим питомцем после. А если собака ничья, без ошейника?
В то злосчастное голубое июньское утро двое полицейских стояли у газона и, покуривая, честно несли службу стране, народу и Риму, как принято было говорить на родине юриспруденции. Рядом с ними присела, с известной своей надобностью, бездомная собачка. Один из полицейских (пострадавший то есть) был возмущен таким небрежением к общественному порядку, этим оскорблением достоинства человека и человечества, а еще более он был возмущен видимо запахом, ибо со словами «ах ты, вонючая сука!», обрушил на преступную собачью спину резиновую полицейскую дубинку общественной справедливости. Собачка взвыла и убежала прочь. Я же (здесь я напоминаю о моем сердечном отношении к собакам), оказавшись как раз рядом, со словами «ах ты, вонючая сука!» лишь повторил действия служителя закона, с той лишь разницей, что тот вроде на газон и не гадил вовсе, а удар пришелся несколько не на спину, он как-то неудачно развернулся лицом. Вот, собственно, и вся, граждане, истина, альфа и омега причин и следствий. Когда же я, весь в синяках от полицейских дубинок, очнулся в обезьяннике (уж простите, на нарах быстро привыкаешь к их сленгу), мне было предъявлено официальное обвинение в хранении двух граммов героина и в сопротивлении полиции, с нанесением при задержании тяжких телесных повреждений рядовому патрульно-постовой службы.
Истине, граждане, не нужны свидетели и доказательства, а вот правде они ой как нужны. Моей правде свидетелями лишь моя совесть да та собачка или «вонючая сука», как выразился пострадавший; но поглядите, какой легион на стороне правды иной. Тут вам и следствие, и суд, и прокурор, и заявление пострадавшего, и подброшенный героин (если не мой, то чей и откуда, спросите себя). Чтобы понять, отличить где муха, а где вертолет, не нужно хвататься ни за газету, ни за дробовик…, но нужно лишь оторвать зад от стула, встать, подойти и посмотреть сквозь мутное, усиженное мухами стекло правды правосудия в чистое небо истины, граждане присяжные. А еще, граждане присяжные, прежде чем вынесете мне свой объективный и непредвзятый приговор, задумайтесь: кто сошел с ума натурально, Дон Кихот или общество, записавшее его в сумасшедшие? Клетка на окне камеры для кого, для неба или для узника? Не ищите правды, ищите истины!
Лишь сейчас он обращался к тем, для кого и задумывал всю эту речь и взор его пылал. Статья 228 УК ч.2 грозила ему лишением свободы от трех до десяти и общественный адвокат предложил ему, в силу неоспоримой очевидности состава преступления с одной стороны, и отсутствия возможности наскрести нужную сумму на взятку с другой, признать вину и покаяться, в надежде получить хотя бы семь с учетом инвалидности. Тогда он отказался от услуг адвоката вовсе, ибо судебная система не прощает сломанных себе носов и из трех и десяти всегда выбирает десять, но присяжные – они люди, а люди любят собак, любят хотя бы за то, что те просто не умеют врать.
***
Сейчас трудно сказать, была ли на самом деле та собачка и был ли тот героин действительно не его, но я отлично помню вердикт присяжных: «Не виновен по всем пунктам обвинения». Я помню, как взорвался аплодисментами зал суда, как аплодировал стоя и я сам и даже судья, теребя в руках черенок от символа правосудия, с трудом скрывала улыбку. А еще я думал: если слово, хорошо сказанное слово может опрокинуть тщательно задокументированные факты, то где же истина и есть ли она вообще, «ваще», говоря языком оправданного подсудимого, может, преступника, а, может, и праведника… Qui pro quo.
Свидетельство о публикации №215121300424