Размытости

 Тяжело писать, когда сказать нечего. И тогда выдумываешь всякую ересь, про теорию о мясе, которое влияет на воинственность, про Дафниса и Хлою, про самоконтроль телевидения, про червячков из желе или жевательную резинку в форме челюстей вампира.
 Давайте представим, что мы на поле боя. Под ногами взрываются мины. Вверху свистят снаряды и падают в чернозем, осыпая нас комьями земли. Как бьется сердце и как огромен момент, сложивший в себя все виды эмоций и перечеркнувший их инстинктом, возведенным в степень, десятикратно большую, чем любая из мыслей или идей. Это не ново.
 Оставим поле боя, перейдем к песчаному пляжу, волна, строптивая Афродита, накатывает и сбегает, оставляя краба, что ползет к нам, угрожающе подняв над головой клешни, защитник тайн богини. Падает в гуще джунглей кокос, сминая пышный куст, и катится по отлогому склону, к нашим ногам. Мы не сможем его разбить, поэтому, размахнувшись, бросим на волю вод и вот, он качается в волнах, удаляясь от нас. Первые звезды болеют небом, слышны резкие крики обезьян. Уходим и отсюда.
 Цветочный магазин в огромном городе. Сквозь разбитое окно доносятся гудки машин. Чудная орхидея, сломанная под корень. Банка с кофе на боку, ветер разносит крупицы коричневого порошка. Душно и парко. Настойчиво звонит телефон.
 Сквозь школьное окно видны спортивные снаряды. Жужжит муха. Учительница рассказывает про геометрические фигуры. Рисует трапецию. Она похожа на эшафот.
 Мне не нравится абзац про поле боя. Он мне отвратителен, но вычеркнуть, стереть его не могу. Он впаян в структуру. Он теперь, в некотором роде, сердце. А буквы в нем - клетки. И если его удалить, то выйдет чудовище. И если не тронуть, то тоже чудовище, но зато честное.
 Самые интересные абзацы, общеизвестный факт, о любви или сильных переживаниях. Может рассказать о том, насколько я бываю азартен, причем не выдумывая, и совершить тем самым, откровением, прыжок из фантазий в реальность? Или нет, тогда уж лучше о первом, багрянце и стыде, заставить напрячься тех, кто шел в моей жизни рядом, а потом исчез? Или лучше о тех, кто идет сейчас? Не могу решиться. Здесь собраны случаи, которые я не имею права показывать никому. Только под тройной завесой непроницаемого крепа, скрадывающего все черты узнаваемости.
 Так вот, если попытаться материализовать эти самые богатства, что щедро свалены в гору, визуализировать их и представить в виде перечня предметов, обладающих, во всех смыслах, такими качествами, что присущи предметам дорогим и оттого, априори, бездушным, то ничего не выйдет. Скорее все эти мои колебания, мой опыт - это дни. Были глубокие и серые январские сумерки, с паровозными гудками, вестниками холодов. Были ночи поздней весны, с растрепанными, после оглушительной грозы, облаками на темно-фиолетовом небе, и блестящий асфальт, долгой дорогой провожающий надежду. Были октябрьские полдни, где ярко-оранжевая листва виноградника резко спорила, до боли, с аквамарином прогретой бездны. Были и безликие дни, отчаянные, со "слепой" моросью, где черная клякса - раскрытый зонт, воспринималось за знак свыше. А сейчас что? Август, друзья. Сахаристый, уверенный август, задорно улыбающийся арбузным боком. Теплый, но не жаркий. И утром солнце нежно, и небеса расчерчены брюхом самолета, что пролетел в полночь незамеченным, а значит нет поводов для грусти.
 Но я не могу сказать всего. Сказать все, значит,пожалуй, умереть. Пусть и в сфере сугубо интереса. В целом, я начал за упокой, а закончил за здравие. Хотя мне и не по душе это "за здравие", так и охота убрать пробел, добавив абсурда происходящему. Естественно, что про любой из тех дней, так и хочется сказать, что окаянных, но это так по бунински, про любое из этих приключений, путешествий в мирки других людей, я могу рассказать более обширно, но не испытываю жажды, и это более мне понятно, чем отсутствие тем, которые стоило бы поднимать здесь и показывать чужому зрачку, сужая его до размеров . (точки), сестры той, что станет здесь, в конце.