Глава 5. Бомба

Генка, ученик то ли третьего, то ли четвертого класса, впервые ехал со своим классом в кузове грузовой автомашины. Ехали они в колхоз на уборку.

Попе было довольно неудобно и даже немного больно скакать на ухабах по жёсткой лавке, расположенной вдоль борта. Да и страшновато было, запросто можно было вылететь через борт. Но тем, кто сидел на корточках в середине машины между лавками, просто на полу довольно грязного, обитого жестью кузова, наверное, было ещё хуже. Они то и дело падали друг на друга и образовывалась куча мала. Несколько человек, находившихся сразу позади кабины, встали на ноги и оперлись на кабину, невзирая на грозные крики пионервожатого, приказывающего сесть.

Бороться со страхом помогали песни, которые орали хором. Генка, как всегда, во все горло распевал. Он считался в классе запевалой, потому что у него был очень звонкий голос, и потому, что он учился в музыкальной школе.

Впереди их грузовика ехали несколько таких-же грузовиков. Сквозь плотную завесу пыли, лезущую в горло и мешающую петь, иногда проглядывали пылящие грузовики с шевелящейся детской массой в белых рубашечках и ярких алых пионерских галстуках.

У Генки такого галстука не было. Он всё ещё был октябренком. На его рубашечке блестела красная звёздочка, вставленная в жёлтую жестяную оправу. Посредине звездочки, в белом  кружке, фотография толстощекого кудрявого мальчика, которого все называли дедушка Ленин. Понять, почему мальчика называли дедушкой было мудрено, но Генка привык к этому. Дедушка, так дедушка.

Чем-то Генка провинился и наверное поэтому его не вызвали из строя, когда принимали очередной раз в пионеры. А ведь он, пожалуй, выучил лучше всех слова "Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей..."

Правда, он спросил своего будущего пионервожатого, почему клянутся перед лицом, а не просто перед товарищами. Володька, их будущий пионервожатый из 6-Б класса, не смог ему ответить, но пообещал, что спросит у старшей пионервожатой дружины...

Так и не дождавшись, что ему повяжут красный галстук, который сразу сделал бы его старше в собственных глазах и в глазах одноклассников, Генка приплёлся домой в слезах и соплях. Не приняли только двоих из класса - его и двоечника Сережку.

Он вспомнил, как мама дома сказала:

- Этого следовало ожидать! Опять пятая статья.

Она сказала вообще-то какое-то другое слово, но Генка понял, что это то же самое, что и статья. Мама работала адвокатом, и она знала сотни, а может и тысячи статей. Генка уже по-взрослому понимал, что статья - это такая штука, по которой в суде судят преступников, и от нее зависит сколько лет им сидеть в тюрьме. Но вот почему он считался преступником, и сколько лет по этой пятой статье ему не светило стать пионером, он никак не понимал. Спросил об этом у мамы, но мама вдруг на него рассердилась, стала кричать, чтобы он не совал нос куда не следует, а потом погнала его учить уроки. Генке было до слёз обидно, потому что он все уроки сделал еще в школе на продленке.

Видимо, задумавшись, он перестал петь, а когда очнулся вдруг в наступившей тишине услышал грохот колес, звон цепей, которые болтались за задним бортом кузова. А еще услышал голос пионервожатого:

- Боуден, ну ты думаешь запевать, или хочешь, чтобы тебя никогда в пионеры не приняли?

Почему-то старшие всегда звали его только по фамилии, хотя других звали по именам - Сереженька, Валечка, Наташенька, Боренька...

К счастью, страшная поездка вскоре закончилась и ребята горохом посыпались из кузовов. Генка, этаким бравым солдатиком спрыгнул через боковой борт, не удержался, и упав на коленки, до крови разодрал их о жесткую, иссохшую землю. Вокруг него раздался хохот, а Генка, которому было не очень-то и больно, вдруг почувствовал, как лицо стало мокрым. Размазывая грязным, испачканным в земле кулаком слезы, он постарался отвернуться от всех и шморгал среди жары вдруг рассопливившимся носом.

Из кабины вылезла их учительница Марья Ивановна и немедленно всех утихомирила. Марья Ивановна была их первой учительницей и, кроме того, женой директора школы, потому все побаивались её. Но Генка её любил. Она единственная, кто всегда защищала его, и даже, кажется, любила Генку. А еще она жила в том же дворе, что и они с мамой, и частенько заходила к ним в гости, или просто беседовала с мамой подолгу, встретившись во дворе.

Всех построили на краю поля, пионервожатые сдали рапорт старшему пионервожатому, а затем какая-то толстая бабуля рассказала, что они должны делать. Нужно было идти вдоль рядков и срывать только красные помидоры, складывать их в ящики, а ящики относить вдвоём или вчетвером на край поля.

Генка тут же спаровался со своим другом Борькой и они начали носить ящики. Ящики были ужасно тяжёлые, но, по крайней мере, на этой работе можно было остановиться, передохнуть. Собирать помидоры было легче, но это по их понятиям была девчачья работа. Да и ходить всё время нагнувшись под горячим осенним солнцем было неудобно и жарко. Весь класс так и разделился. Девчонки собирали помидоры, а мальчишки таскали ящики. И хотя, как говорила мама, в УК СССР была статья запрещающая эксплуатацию детского труда, почему-то считалось, что пионеров это не касается. Впрочем, сами пионеры и Генка в их числе, об этом даже не догадывались. Зато прекрасно знали пионерский марш:

С пионерским звонким маршем

В нашем солнечном краю

Мы идем на помощь старшим

Строить Родину свою!


Слово чести – крепче стали,

Будь в труде для всех пример,

Чтобы с гордостью сказали:

- Это сделал пионер!


Впрочем, сейчас им было не до маршей. Жутко хотелось пить.

На краю поля стояла бричка с бочкой воды и пить можно было сколько угодно. Но ведь до бочки ещё надо было дойти через огромное поле. И, тем не менее, друзья уже столько выпили, что в животах аж булькало.

Генке уже давно хотелось писать, но вокруг были девчонки. А ещё поле, поле, поле, и ни единого кустика. Лишь вдалеке темнела полоса то ли посадки, то ли леска. Генка предложил Борьке сбегать туда. Они оглянулись в поисках Марьи Ивановны, но она куда-то исчезла. Отпрашиваться пописать у пионервожатого они не захотели, потому что он мог высмеять их. Украдкой, оглядываясь на поле, где работали одноклассники, они побежали к леску.

С краю леска кустики были настолько редкие, что через них можно было видеть абсолютно всё. Пришлось зайти подальше.

Уфффф! Слава Б-гу дотерпели.

Было приятно и прохладно, одуряюще пахло сыростью и вроде грибами. Назад они уже не бежали, а потихоньку брели, разглядывая корявые и толстые стволы дубов, подбирая желуди в красивых пупырчатых шапочках.

- Генк, а Генк! Иди сюда, смотри, что я нашёл!

В траве лежала какая-то интересная штука, вросшая в землю. Друзья тут же нашли себе по палочке и стали откапывать её из земли. Штуковина оказалась похожей на громадный жёлудь, только вместо шапочки у неё были крылышки. Размером она была где-то чуть больше, чем половина Генкиного локтя. Штуковина была железной и довольно тяжёленькой.

- А давай её к нашим отнесём, наверное Марья Ивановна знает что это такое.

Они обтёрли штуковину листьями, и потащили на поле. Выйдя из леска, начали играть с ней. Борька сказал "лови!", раскачал и бросил ее Генке. "Тяжёлая, черт!" - Генка с трудом удержал железяку, а затем, в свою очередь, перебросил её Борьке. Так они и шли, перебрасываясь, по соседним рядкам на поле.

Марья Ивановна уже вернулась и друзья хором заорали:

- Марь Иванна! Смотрите, что мы нашли!

Учительница оглянулась и вдруг застыла в такой, скурученной винтом, позе. Тем временем Генка с Борькой приближались. Очнувшись, Марья Ивановна неожиданно тонким голосом вдруг закричала:

- Бросьте её!!! Аааааааааа! Нет, не бросайте! Замрите!

Генка и Борька сделали по инерции ещё пару шагов и, недоуменно переглядываясь, остановились. А Марья Ивановна снова закричала:

- Дети! Все! Бомба-а-а-а!!! Немедленно бегите отсюда! Гена, Борис, стойте на месте и не шевелитесь.

Подталкивая непонятливых взашей, Марья Ивановна прытко удалялась все дальше и дальше, а Генка с Борькой, как два столба, остались торчать посреди поля. Через пару секунд до Генкиного сознания добралось слово "бомба". И эту бомбу он держал в руках. И бросить её нельзя - взорвётся. Почему-то шепотом он прошептал:

- Борька, это бомба. Она рвануть может, - и они оба совершенно синхронно осели на вспушенные рядки. Генка так и сидел, держа на коленях бомбу, как ребёнка. Время остановилось, над полем повисла звенящая тишина. Лишь в вышине где-то щебетала невидимая птичка.

Генка наконец оторвал взгляд от бомбы и глянул на друга. У Борьки было побелевшее, прямо таки снежное лицо с огромными, заледеневшими глазами. Глаза не двигались и даже не моргали, они не отрывались от бомбы.

Как и раньше, шёпотом, Генка сказал:

- А я не знал, что бомбы бываю маленькие. Я думал они огромные.

Борька почему-то потряс головой и тоже шепотом ответил:

- Ага.


Машина с военными приехала минут через сорок. Потом военные долго о чем-то совещались, а затем один солдат, надев на себя несколько телогреек, медленно-медленно подошёл к ребятам и медленно-медленно взял бомбу из Генкиных рук. Он отнес её в машину и положил в ящик с песком. Потом вскочил на подножку и машина, крадучись, поползла по дороге вдоль поля.

Встать на замлевших ногах ни Генка, ни Борька не смогли. Марья Ивановна на руках отнесла их к классу. Военные пошли прочёсывать лес, а детей загнали в грузовики и решили немедленно возвращаться в Снежное.

Назад ехали молча. Почему-то было не до песен.


На ближайшие пол-года, Генка и Борька стали героями школы. Их все узнавали, останавливали, расспрашивали. Конечно Генка и Борька напропалую врали, как им было нисколечко не страшно, что они специально сели на мягкую землю, и держали эту бомбу, чтобы всех спасти. Но Генка помнил, как у него уже дома так тряслись руки, что он даже ложку в них не мог удержать. А ночью во сне ему долго виделись то оскаленные черепа, кричавшие "Счас взорвется", то они снова с Борькой шли по полю и бросали бомбу друг другу, и вдруг Генка ронял её. К счастью, он немедленно просыпался, весь в холодном поту и бомба взорваться не успевала.

10 окт, 2010

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/12/14/877