Как мы приближали перестройку

   Это  было  в  те  добрые  советские  времена,  когда  водка  « Московская»  стоила  два  рубля  восемьдесят  семь  копеек,  а  нормальный   « небалованный»  трехзвездочный  коньяк  четыре  рубля  двенадцать  копеек.  Сейчас  такого  и  за  семьсот  рублей  не  всегда  купишь,  потому  что  раньше  следили  за  качеством  продукции,   а   сейчас  -  за  количеством  организаций,  следящих  за  качеством.  Это  были  времена,  когда  Госплан    планировал  разработки  узлов  и  механизмов,  отстававших  на  десять  лет  от  мирового  уровня.  Разработка  более  современных  конструкций  не  нужна  была  нашему  отстававшему  на  десятки  лет  производству.  Пока  эти  планы  спускались  в  министерства,  в  институты,  на  производства,  они  устаревали  еще  на  три-четыре  года.  И  конструкторы  конструировали  давно  изобретенные  велосипеды,  а  рабочие  выпускали  детали,  оседающие  на  складах.  А  были  ведь  и  в  Госплане,  и  в  министерствах  умные  головы,  которые  понимали  ненужность  и  даже  вредность  этой  работы,  но  не  могли    сказать  ученым  не  изобретайте  то,  что  мы  требуем,  конструкторам  -  не  конструируйте,  рабочим  -  не  работайте;  что  результат  будет  нулевой.  А  если  сказать,  то  сразу  начнется  революция  или  перестройка,  что,  впрочем,  через  несколько  лет  и  случилось.  Ведь  даже  нефти  всего  земного  шара  не  хватит,  чтобы  в  течение  многих  лет  платить  деньги  населению  СССР  не  за  реально  сделанный  товар,  а  только  за  то,  что  оно  -  население  СССР.
     И  призадумались  наши  отцы  в  правительстве:  как  же  сделать  так,  чтобы  всей  правды  не  сказать,  а  за  выплаченную  зарплату  хоть  что-нибудь  получить  с  трудового  человека.  Хорошо  было  «отцу  народов»,  у  него  половина  населения  в  лагерях  делом  занималась:  пиломатериал,  бетон  делали;  плотины,  дома  строили;  хлеб  растили  и  угля  стране  давали…   А  вторая  половина  за  них  зарплату  получала.  Потом  он  их  просто  местами  менял.  Любо-дорого  посмотреть.  Теперь  времена  не  те,  на  Запад  оглядываться  приходится.  И  пришла  тут  кому-то  в  голову  благая  мысль:  а  не  послать  ли  все   эти  институты  и  КБ  к  такой-то  матери…  в  колхозы?  Смотришь  -  хлебца,  мясца,  молочка  в  стране  прибавится,  да  и  зарплату,  наконец ,  не  зря  платить  будем.
     Вот  и  потянулись  ИТРовцы  с  граблями,  косами,  да  вилами  в  колхозы.  И,  надо  сказать,  для  здоровья  народного  была  в  этом  большая  польза.  Хилый  ИТРовец ,               
 никогда  не  державший    в    руках   ничего  тяжелее  карандаша,  с  хилыми  наметками  мускулов,  с  вечно  больными  миндалинами  и  хлюпающим  носом,  пьянеющий  от  одного  стакана  сухого  вина,  через  месяц  работы  на  свежем  воздухе,  на  молоке  и  мясе  крепнет,  поправляется  килограмм  на  пятнадцать.  А  через  полтора  месяца  этот  бугай  забывает  все  свои  болячки  и  его  уже  не  только  стаканом  вина,  но  и  бутылкой  самогона  не  свалишь.  А  какие  познания  в  народном  фольклоре  приобретал  наш  ИТРовец!  Если  раньше,  когда  пьяный  хулиган  обращался  к  нему  на  своем  диалекте,  бедняга  открывал  рот,  не  зная,  что  сказать,  и  падал  в  обморок,  то  теперь  он  отвечал  хулигану  на  сочном  народном  языке.  Хулиган  озадаченно  смотрел,  а  потом  вежливо  извинялся:  извините,  мол,  ошибочка  вышла.  И,  пятясь  задом,  отползал.
    Словом,  к  началу  80-х  годов  прошлого   столетия  усилиями  самого  правительства (хотя  и  вопреки  его  желанию)  была  создана  плеяда  борцов  за  перестройку.  Именно  они  в  88-90- х  годах  выходили  на  митинги  протеста,  а  в  91-ом  стояли  на  баррикадах,  защищая  белый  дом  от  танков  Кантемировской  дивизии.  А,  тогда,  в  начале  80-х,  мы  собирались  и,  все  понимая,  искали  выходы  из  ситуации  в  стране.  За  бутылкой  вина  спорили  до  хрипоты,  поним ая,  что  сделать  что-либо  серьезное  нереально,  можно  только  помогать  расшатывать  здание.  И  мы  его  расшатывали,  как  в  песне: «мы  это  время  приближали,  как  могли»…
     В  период  сенокоса  моя  лаборатория   в  полном  составе  выезжала  в  колхоз  на  месяц.  И  это  была  уже  не  лаборатория,  а  первая  интернациональная  пролетарская  бригада  « Даешь   сенокос  или  держитесь  девки!».  Все  бойцы  интербригады  были  с  большим  опытом  борьбы  на  колхозном  фронте,  так  что   и   со  здоровьем  и  с  фольклором  у  нас  было  все  в  порядке.  Мы  вывозили  с  собой  на  борьбу  и  наших  верных  сослуживок,  ИТРовок,  в  полном  составе.  Размещались  мы  все  вместе  в  помещении    либо  старой  конторы,  либо  клуба.  Ставили  старые  железные  кровати  с  панцирными  сетками,  сверху  бросали  матрасы,  набитые  соломой  или  сеном ( в  зависимости  от  того,  что  осталось  в  колхозе  от  нашей  прошлогодней  борьбы).  Колхоз  этот  имел  символическое  название  « Борьба»   и   размещался  в  отдаленной  части  Даниловского  района  Ярославской  области.  Возглавлял  всю  эту  борьбу  председатель  Василий,  недавно  закончивший  сельхозинститут.  Девушки  звали  его  Васенькой,  а  мы  Васей  или  Васькой  в  зависимости   от  ситуации.  Всю  борьбу  за  урожай  Василий  вел  двумя  взводами  механизаторов  и  пастухов,  которые  несли  постоянные  потери  в  неравной  борьбе  с  алкоголем.  Видимо  поэтому  шумный  приезд  нашей  интербригады  воспринимался  председателем  как  праздник.  Теперь  Василий  не  сомневался,  что  победа  будет  за  нами.  Он  сразу  давал  раскладку  по  гектарам  и  тоннам,  которую  нам  планировалось  выполнить  за  месяц.  Теперь  его  задача  состояла  в  обеспечении  горючим  техники,  ежедневном  учете  потерь  своих  бойцов,  продолжавших  стойко  бороться  с  самогоноварением,  и  в  координации  действий  своего  мехвзвода  с  нашей  бригадой.
     Моя  задача  состояла  в  дележе  Васиных  тонн  и  гектаров  на  дни  и  недели,  в  обеспечении  бойцов  нашей  славной  бригады  «горючим»  (кстати  надо  отметить,  что  потерь  личного  состава  у  нас  не  было),  ежедневными  двумя   ведрами   молока  из  коровника,  находящегося  в  полутора  километрах,  еженедельным  мешком  картошки  и,  самое  главное,  мясом.  На  неделю  необходимо  было  мяса  в  размере  одной  овцы  или  половины  теленка  в  рамках  нашего  хоздоговора  с  Василием  и  в  свете  решений  партии  и  правительства  в  целях  подъема  сельского  хозяйства.
     Для  обеспечения  молоком  и  картофелем  составлялись  наряды  из  двух  человек:  бригадармеец  и  бригадармейка.  Причем  пары  составлялись  исключительно  по  желанию  сторон.  Как  правило,  инициатором  составления  пары  были  бригадармейцы,  бригадармейки  хихикали,  краснели,  но  соглашались: «Ну  ладно,  уже…».  Наряд  уходил  в  этот  трехкилометровый  поход  за  молоком  сразу  после  работы,  часов  в  пять.  Возвращались  они  поздно  вечером,  к  концу  ужина,  с  полными  ведрами  молока,  довольные  и  счастливые.  Следует  отметить  и  то,  что  состав  нарядов,  определенный  в  первый  день,  уже  не  менялся  в  течение  всего  периода,  за  редким  исключением.  Что  ж,  все  в  жизни  бывает.  А  это  и  была  наша  маленькая,  свободная  от  обрыдлого  общества,  жизнь.
   Для  поездки  за  мешком  картошки  на  овощехранилище  запрягалась  в  телегу  старая  вислоухая  пегая  кобыла  с  подпалинами,  как  будто  поеденная  молью.  Когда  кобылу  загоняли  в  телегу,  она  возмущенно  пердела  и  испражнялась,  а  потом,  попердывая,  вразвалку  шла  к  хранилищу,  и  в  животе  у  нее  все  что-то  ухало  и  бухало.  Мы  все  боялись,  что  брюхо  от  нагрузки  разорвется  и  кишки  вывалятся  наружу.  Однако  ничего  страшного  не  происходило,  и  кобыла  из  года  в  год  исправно  исполняла  свои  обязанности.
   Места  в  клубе  было  предостаточно,  да  и  вокруг  луга,  кусты,  леса,  но  почему-то  наряды  с  особым  удовольствием  ходили  за  молоком  через  чепыжи  и  ездили  за  картошкой  через  сенник  на  конюшне.
   Если  в  нашей  бригаде  появлялись  новички,  то  мы  обязательно  делали  обряд  посвящения.  Помню,  незадолго  до  поездки,  в  лаборатории  появился  молодой  конструктор  Ринат.  Это  был  скромный,  застенчивый,  неженатый  татарин.  Было  похоже,  что  и  девушек-то  он  видел  только  в  шальварах  да  в  чадре.  Поэтому,  я  тут  же  решил  взять  его  с  собой  и  сделать  настоящим  интербригадовцем.  Крещение  было  решено  сделать  в  первой  же  бане.  В  баню  мы  ездили  в  поселок  Середу,  находившийся  в  пяти  километрах  от  нас.  В  бане  было  два  отделения  -  мужское  и  женское,  но  парилка  была  одна  на  два  отделения.  Чтобы  в  нее  попасть,  надо  было  пройти  через  мужское  отделение,  для  чего  между  мужской  и  женской  мойками  была  сделана  дверь,  которая  не  запиралась.  А  чтобы  исключить  все  вопросы,  три  дня  в  неделю  объявлялись  женскими,  три  дня  -  мужскими.  В  принципе  женщины  могли  мыться  и  в  мужские  дни,  но  без  парилки.  Если  бы  мы  могли  в  то  время,  как  сейчас,  снять  всю  баню  своей    бригадой,  то  парилка,  естественно,  была  бы  для  всех.  Но  в  те  времена  показной  морали  это  было  невозможно.  Поэтому  мы  выбрали  мужской  день,  так  как,  во-первых,  большинство  девушек  относится  к  парилке  более  индифферентно,  чем  мужики,  им  важнее  было  помыться,  во-вторых,  должно  было  со стояться  крещение  Рината.  И  вот  после  работы  вся  бригада  на  колхозном  самосвале  с  песнями  и  гиканием  подъезжает  к  поселковой  бане.  Местные  бабульки,  чуть  не  с  ужасом,  наблюдают  картину  разгрузки  нашего  табора  из  самосвала.
   И  вот  мы  в  предбаннике.  Быстро  скидываем  одежду  и  вожделенный  момент  -  мы  в  жарком  пару  затуманенной  мыльной.  Гремим  тазами,  с  криками,  хохотом  обливаемся  почти  кипятком,  трем  друг  другу  спины  и,  наконец,  парилка:  жаркий  дух  березы,  можжевельника.  Веники  запарены,  теперь  в  ковш  с  кипятком  немножко  пива,  и  густой  хлебный  запах  поплыл  по  парной.  И   вот   березовые  веники  загуляли  по  соскучившимся  спинам.  После  парилки  выходим  глотнуть  свежего  воздуха  в  предбанник.  Ищу  глазами  Рината  -  этот  салага  еще  раздевается,  не  спеша,  как  будто  он  расположился  здесь  на  неделю.  Мы  его  торопим  и  объясняем,  что  баня  должна  начинаться  прямо  с  парилки,  поэтому  никакие  тазы  и  мочалки  ему  пока  не  нужны.  Мы  заводим  его  в  мыльную  и  ведем  к  дверям  в  женское  отделение…  Ничего  не  подозревающая  жертва  послушно  идет  на  заклание.  Я  оцениваю  его  внешний  вид:  белые  ноги  и  туловище  с  торчащими  ребрами  и  неразвитой   мускулатурой,  красное  сгоревшее  лицо  и  руки  от  локтей.  Да,  это  не  Ален  Делон.  Однако  мужское  достоинство  довольно  внушительных  размеров,  что  говорит  о  его  будущих  успехах.  Что  ж  девушкам  должно  понравиться.  То,  что  кроме  наших  девушек,  там  мылось  еще  и  женское  население  поселка,  нас  особенно  не  смущало.  Чем  больше  зрителей,  тем  лучше.  Пусть  побалдеют  нахаляву.  Думаю,  такие  концерты  у  них  в  поселке  не  часто  устраивают.  Вот  открываем  дверь,  вталкиваем  туда  Рината,  и  дружно  держим  дверь  с  другой  стороны.  Замерли.  Сначала  тишина.  Потом  громкий  женский  визг,  который  вскоре  сменяется  хохотом  и  одобрительными  выкриками.  На  этот  хохот  накладывается  нечленораздельное  повизгивание  и  постанывание  Рината.  Я  представляю  гамму  ощущений,  которую  испытал  Ринат,  видевший  до  этого  обнаженных  женщин  только  в  классическом  изображении  «обнаженной  махи»,  либо  оплывшей  «русской  венеры»  с  веником.  Сексуальная  революция  и  заполонившие  прилавки   глянцевые   журналы   с  фотографиями  обнаженных  красавиц  появились  много  позже,  после  развала  социализма.
     Однако  сцена  за  дверью  затягивалась,  повизгивания  Рината    стали  через  чур  истеричными.  Пора  давать  занавес.  Ринат  ворвался  на  нашу  половину  с  безумными  глазами  и  лязгающими  зубами.  Мы  с  трудом  затащили  его  в  парилку,  отогрели,  отпарили  веничком  -  смотрим,  человек  ожил  и  уже  не  прочь  сам  лезть  за  стенку.  Вот  так  закалялась  сталь!
     Однако,  я  отвлекся  от  основных  своих  задач:  обеспечения  бригады  горючим   и  мясом.  Ну,  с  мясом  вопрос  решался  просто  -  я  подходил  в  конце  недели  к  пастуху,  показывал  ему  чекушку,  он  быстренько  загонял  стадо  в  телятник  и  овчарню  и  при  нашей  активной  помощи  забивал  овцу  или  теленка  (если  мясо  нужно  было  еще  кому-нибудь)  по  согласованию  с  Василием.  Забойщики  по  правилам  получали  бесплатно  ливер,  ноги  и  голову.  Мы  честно  делили  ливер  пополам  и  довольные  друг  другом  расходились.  Пастух  с  чекушкой  и  ливером  на  закуску,  а  я  в  телеге  на  пегой  кобыле  вез  тушу  мяса,  ливер,  голову  и  ноги.
    Ливер  -  сердце,  печень,  легкие,  мы  тут  же  жарили,  а  из  головы  и  ног  Чекушкина  делала  прекрасный  студень  в  огромном  прокопченном  чугуне,  который  она  ухватом  запихивала  на  всю  ночь  в  натопленную  русскую  печь.  Чекушкина  была  прикомандирована  к  нам  из  отдела  кадров  кухаркой.  Это  была  дама  средних  лет,  отличающаяся  от  других  грудью  шестого  размера.  Мы  подозревали,  что  ее  к  нам  не  зря  из  отдела  кадров  прислали.  Тогда  все  кадровые  работники  были  бывшими  или  внештатными  сотрудниками  КГБ  и  обязаны  были  «стучать»  о  настроении  в  коллективе,  о  подозрительных  мыслях  и  личностях.  Но  глядя  на  нее,  невольно  вспоминались  слова  Есенина:  «Мне  бы  лучше  вон  ту,  сисястую,  она  глупей!...».  Да  и  тетка,  по  сути,  она  была  добрая.  Так  что  разглядеть  крамолу  в  нашем  поведении  ей  было  не  просто,  разговоры  откровенные  при  ней  не  велись,  а  что  пьем  много,  так  кто  ж  тогда  не  пил.  Хотя  с  горючим  в  бригаде  дело  обстояло  значительно  лучше,  чем  в  Васькином  мехвзводе.  У  него  вечно  то  горючего  нет,  то  машина  сломалась.  У  нас  же  горючее  поступало  регулярно  по  плану.
    Прежде  всего  была  разработана  стратегия  поставки.  Так  как  тогда  прямой  дороги  Ярославль  -  Любим  через  эти  места  не  было,  то  в  Ярославль  надо  было  ехать  из  Середы  до  Данилова  на  автобусе,  а  потом  уж  электричкой  до  Ярославля.  Естественно,  автобус  опаздывал  на  утреннюю  электричку,  уехать  можно  было  только  днем,  в  Ярослаль  попадали  только  к  вечеру,  а  обратно  -  на  следующий  день.  Эти  сложности  были  вызваны  тем,  что  по  решению  нашей  славной  партии  и  правительства  алкогольная  продукция  в  сельские  районы  и  районные  городки  во  время  уборочной  не  завозилась.  Соответственно  расписание  автобусов  и  поездов  составлялось  с  таким  учетом.  Поэтому  местное  население  в  город  не  ездило,  а  спивалось  исключительно  на  собственной  продукции  -  самогоне,  похмелье  от  которого  было  длительным  и  тяжелым.
      Но  мы  же  были  научные  работники,  поэтому , после  изучения  ситуации,  был  разработан  следующий  оптимальный  маршрут:
    -  выход  из  дома                -  7.00
    -  марш-бросок  легкой  трусцой  20  км  по  лесным  дорогам  до  станции  Путятино
    -  даниловская  электричка  на  Ярославль  отправляется  из  Путятино             -  10.00   
    -  прибытие  в  Ярославль                -  11.00
    -  три  часа  на  разграбление  винных  прилавков  и  обед
    -  отправление  электрички  на  Данилов                -  14.00
    -  прибытие  электрички  в  Путятино                -  15.00
    -  марш-бросок  с  полной  выкладкой  (полный  рюкзак  водки)  быстрым 
       шагом  до  дома  те  же  20  км
    -  прибытие  домой  к  ужину                -  19.00
    Дорога  туда  и  обратно  на  перекладных,  со  временем  на  закупку,  составляла  всего  двенадцать  часов. 
    Однажды  прихожу,  как  всегда,  с  большим  рюкзаком,  смотрю,  ребята  грустные      
сидят  -  мяса  не  дали.  Ладно,  говорю,  бойцы,  не  переживайте,  утро  вечера  мудренее.  Утром  иду  я  к  председателю.  Васька  сидит  чернее  тучи.
    -  Где  мясо?  -  спрашиваю.
    -  Нету  мяса,  и  не  будет!  -  отвечает.
    -  Что  так?
    -  Последний  пастух  запил,  скотина  второй  день  в  хлеву  орет.  -  уронил  председатель  скупую  мужскую  слезу.
     -  Ты,  Василь,  главное  не  бери  в  голову,  вопрос  этот  мы  с  тобой  закроем.  -  пожалел   я  его.
     В  глазах  председателя  появился  не  очень  уверенный  огонек  надежды:
    -Это…  как  это  закроем?
    -  А  вот  так:  с  сегодняшнего  дня  я  выделю  тебе  на  пастьбу  бойцов  своей  бригады.  И  за  пастьбу  эту  ты  нам  заплатишь  по  двойному  тарифу,  -  тут  Васька  согласно  замотал  головой,  -  но,  чтобы  мясо  сегодня  было!
     -  Дык  как  же  я  тебе  сделаю  мясо,  ежли  пастухи  все  пьют?!
     -  Ты  мне  скажи,  кого  забивать,  я  сам  зарежу  -  сказал  я  как  можно  увереннее,  стараясь  вспомнить,  как  пастух  забивал  и  свежевал  скотину.
    -  А  ты  могешь?  -  с  сомнением  спросил  Василий.
    -  Я  все  могу.  Кого  забивать?  -  выразил  я  нетерпение.
    -  Забивай  овцу.  А  котору…  Ты  пойди  к  Асафу,  он  тебе  скажет.  -  отмахнулся  председатель.
     Ладно,  к  Асафу,  так  к  Асафу.  Вернувшись  домой,  снарядил  двоих  бригадармейцев  на  пастьбу,  сказал  куда  и  как  гнать  скотину.  По  большому  счету,  пастьба  -  дело  не  хитрое.  Стадо  само  знает  свой  маршрут,  надо  только  следить,  чтобы  никто  от  стада  не  отбился.  Все  разошлись  по  объектам,  и  я  задум ался:  пьяный  Асаф  ничего  толкового  не  скажет,  а  Чекушкина,  если  что  не  так,  наверняка  настучит  про  мою               «антинародную»  деятельность.  Тут  концы  в  воду  не  спрячешь,  подумал  я,  глядя  на  кухарку,  хлопотавшую  у  печки.  А  если  не  спрячешь,  то  надо  наоборот  афишировать  и  измазать  ее  в  той  же  овечьей  крови.
    -  Вот  что,  Чекушкина,  пойдем-ка  со  мной  на  ферму.  Я  хоть  мужик  и  здоровый,  но  одному  несподручно.  Мы  с  пастухом  всегда  вдвоем  забивали  и  свежевали.  К  тому  же  ты  женщина  в  соку,  крепкая.  Одной  грудью  овцу  придавишь,  -  подсластил  я  пилюлю.  Чекушкина  улыбнулась  комплименту:
    -  Пайдем.
    Запрягли  мы  нашу   пегую,  и  поехали  к  Асафу,  старшему  пастуху.  Асаф,  обрусевший  цыган,  высокий,  черноволосый   с    сединой,  с   крупными  чертами  лица,  большой  бородой,  спускающейся  на  мясистую  грудь,  плавно  переходившую  в  необъятный  живот.  Весил  он  не  менее  десяти  пудов.  Асаф  чинно  возлежал  на  высокой  кровати  в  какой-то  черной  хламиде,  похожей  на  рясу.  Казалось,  он  сейчас  откроет  глаза  и  благостно  затянет:  «Мир  тебе,  сын  мой».  Но  Асаф  никак  не  отреагировал  на  наш  приход.
    -  Асаф,  проснись,  мы  к  тебе  от  председателя,  -  пастух  вопросительно  приоткрыл  один  глаз,  -  Василий  велел  спросить,  какую  овцу  можно  забить.
    Асаф  закрыл  глаз,  задумался,  пожевал  губами  и  медленно  произнес:
    -  Дык,  бери,  котора  глянется.
   Индульгенция  была  получена.  Мы  с  моей  помощницей  пару  раз  обошли  овчарню,  и  «глянулась»  нам  огромная  ярка,  размером  с  теленка.  То-то  шашлыков  с  нее  можно  наделать!  С  большим  трудом  нам  удалось  поймать  ее  в  загоне  и  завалить  на  разделочный  стол.  Она  билась,  лягалась,  кричала,  словом  совсем  не  хотела  умирать.  И  только  когда  Чекушкина  навалилась  на  нее  обеими  грудями  шестого  размера,  а  я  начал  ножом  пилить  бедняге  горло,  она  захрипела  и  затихла.  Только  слезы  текли  из  огромных,  с  длинными  ресницами,  овечьих  глаз,  маслиновых,  как  глаза  восточной  красавицы.  Кое-как  мы  ее  освежевали  и  забрали  все:  мясо,  голову,  ноги,  весь  ливер  и  даже  свежеснятую  шкуру,  как  шкуру  побежденного  зверя.  Везли  мы  все  это  домой,  но  радости  не  было,  как  будто  мы  совершили  какое-то  паскудство.
   Несколько  дней  мы  пировали:  ели  только  мясо  и  пили  вино,  даже  наряд  за  молоком  не  посылали.  А  через  два  дня  на  взмыленном  Воронке  прискакал  Васька  и  с  криком:  -  Сволочь,  ты  племенную  валютную  ярку  загубил!!!...,  -перешел  на  местный  фольклор.  Я  ему  спокойно,  на  таком  же  фольклоре,  объяснил,  что действовал  строго  по  его  инструкции.
    -  Вот  и  товарищ  из  органов  может  подтвердить,  -  кивнул  я  в  завершении  в  сторону  Чекушкиной.  Васька  плюнул  мне  под  ноги,  вскочил  на  коня  и  поскакал  в  контору  подсчитывать  убытки.
               
               
                P. S.   Прошло  много  лет.  Завершилась  перестройка.  Колхоз  «Борьба»  развалился.  Васька  продал  сам  себе  колхозную  технику  и  стал  фермером.  Вонючая  валютная  шкура  сгнила  на  балконе  моей  «хрущевки».  Институт  закрылся.  Сотрудники  пошли  в  дворники  и  «челноки».  Нерентабельные  производства  позакрывались,  а  рентабельные  открыть  не  получилось.  Вся  страна  превратилась  в  большой  рынок,  и  только  доклады  новых  руководителей  остались  такими  же  оптимистичными,  как  доклады  бывших  генсеков.  И  когда  я  их  слушаю, не  могу  отделаться  от  ощущения,  что  мы  плетемся  на  новом  «Лексусе»,  в  который  вместо  двигателя  запряжена  та  же  самая  пердячая  кобыла.


                Сентябрь     2010.