Черный свитер. Белый творог. И ящерица

Не мой сегодня был день. Утром, шлёпая в сланцах в направлении недалёкого пляжа с целью совершить короткий утренний заплыв, я зацепился резинкой шлёпанцев за какую-то торчащую из земли дрянь, которая и оторвала эту самую резинку вместе с половиной изношенной подошвы. Идти в одном сланце не было здравомыслящим и я пошел дальше босиком, потуже завернув не слишком плотно затянутое на бёдрах полотенце. Но, подходя к песчаной полосе пляжа, я чуть было не наступил на откуда-то выскочившую ящерицу, от неожиданности подпрыгнув вверх, как мне показалось, метра на полтора, и отпустив край укрывающей меня махровой ткани, которая немедленно свалилась на безразлично смотрящую на меня рептилию. Окружающих людей эта история взволновать не успела, поскольку я молниеносно поднял упавшую полотенчатую махру, одним широким движением обматывая её вокруг себя, с запоздалым удивлением не увидев ящерицу на том месте, где её только что накрыло. Именно в эту секунду я почувствовал совершенно ненужное мне шевеление чужеродного тела в области моих чресел, очередным мощным жестом срывая с себя уставшее от всего этого бардака полотенце и остался стоять перед обходящими меня людьми широко расставив руки, с голым задом и выпрыгивающим изо рта сердцем, соловьиным взглядом провожая исчезающую в камнях дороги земноводную тварь.

Когда я брёл по мелководью ушедшей в отливе воды, желая опустить туда своё задумчивое тело, меня ошпарила медуза, отчего я подпрыгнул снова, третий раз за это утро, но уже на разумную высоту и не беспокоясь об оставленном на берегу полотенце. На месте поцелуя осталась какая-то красная дрянь величиной с ладонь, которая горела и саднила ещё часа полтора, но никак не повлияла на развитие дальнейших событий. А они были.

Придя домой и приготовив завтрак, я протёр высокотехнологичную сенсорную плиту влажной салфеткой, стирая с неё опиумные дорожки случайно рассыпанной соли, и каким-то образом активировал одну из конфорок, на которой стояла ещё вчера почищенная картошка в небольшом количестве воды. Поехав после этого на тренировку, я завалил чей-то мотоцикл, мудро припаркованный прямо позади моей машины и совершенно невидимый в зеркало заднего вида. Поднимая упавший байк и оглядываясь в поисках его хозяина, я прищемил себе кисть руки между мото-рулём и авто-бампером, взбесился окончательно и нахрен завалил несчастный байк в другую сторону, размашисто пнув откуда-то взявшийся здесь сдутый футбольный мяч. Мяч по сложной кривой траектории влетел через открытую дверь в салон моего Сузуки Самурая и сбил с зеркала заднего вида висящие на нём солнцезащитные очки. Мне стало эмоционально тяжело. Но на тренировку я всё-таки поехал, не обращая внимание на лежащий сзади на тротуаре мото-хлам.

В тренажерном зале не случилось ничего, если не считать забытое полотенце. Я стоял над разворошенной спортивной сумкой, в который раз переворачивая свои носки, майки и откуда-то взявшиеся женские колготки, успокаивая себя задумчивой мантрой: «Это ничего, переживём, хотя уже немножко задолбало, всех порву», - но гантели по залу в огорчении разбрасывать не стал, просто вытерся после душа тренировочными штанами и осторожно поехал домой, очень надеясь на свободный от странностей дальнейший вечер. Однако, войдя в домашнее помещение через два часа после моего последнего ухода, я сразу почувствовал тревожный запах горелого картошечного мяса и, через клубящийся по кухне зеленоватый дым, увидел стоящую на конфорке почерневшую кастрюлю с обуглившимися картофельными трупами внутри. Ужинать такими хахаряшками не хотелось совершенно, поэтому я достал свой вечный обезжиренный творог и сел на лоджии перед постоянным в своей фантастике закатом.

Вспоминая произошедшее за день и в задумчивом оцепенении поедая творог, я каким-то образом умудрился уронить полную его ложку на свой чёрный байковый свитер, сразу превратив всё это в чёрт те что, размазанное по чёрт те чему, терпеливо встал, чтобы пойти на кухню за влажной губкой, но как-то не заметил закрытую стеклянную дверь лоджии, широкую, молчаливую и удивлённую, гулко шарахнув по ней своими носом и лбом, после чего отрешенно прислонился к пластиковому косяку пылающей щекой и, исподлобья смотря в накатывающиеся волны прибоя, решил стоять так до тех пор, пока не наступит завтра. Завтра наступило через две минуты, поскольку стеклянную дверь я решительно бодал уже почти в полночь, замечательную канарскую полночь, накрывшую меня и мой распухший нос солёной прохладой никогда не спящего океана, готового к тому, что мой следующий день я снова начну с привычного босоногого появления перед ним.



GC