Закрутить бы детектив как Пронин

     Закрутить бы детектив как Пронин - с неторопливым изложением событий, подробными психологическими нюансами, рассуждениями, вроде бы и к делу не относящимися, но постепенно погружающими читателя  в  атмосферу неожиданной и неотразимой логики расследования, воссоздающей по крупицам  из незначительных, казалось бы, ничего не значащих поступков, случайно оброненных фраз, мелких деталей поведения картину происшедшего преступления. И заставить читателя проникнуться сочуствием к героям повествования, к их иногда нелепо сложившейся жизни, хотя иногда на первый взгляд благополучной и вполне состоявшейся.  Когда следователь Зайцев почти постоянно заходит в тупик при очередном расследовании преступления, становится обидно за этого честного и исполнительного служаку, которого судьба отрядила на поле деятельности явно не его профиля.  Еще большим сочувствием проникаешься к трагической судьбе бывшего научного сотрудника, исследовавшего двойные звезды - цефеиды, которого новое время выбросило на обочину жизни, сделало бомжом, бомжарой. Его случайное участие в расследованиях Зайцева показывает, насколько неординарным, ясно и логично мыслящим умом обладает этот внешне опустившийся человек.
     А у меня как-то так сложилось, что по жизни «детективные» трупы мне не попадались. Нет, конечно, умерших я и не сосчитать сколько проводил в мир иной - и родных, и друзей, и знакомых. А на нашем крупном - пять тысяч человек - предприятии почти каждую неделю вывешивают некрологи - инсульты, инфаркты, онкология, автокатастрофы, самоубийства - кто из окна выпрыгнет , кто из ружья застрелится. Но все это, хоть часто и неожиданные и почти всегда непоправимо горькие, но естественные события, если и окутанные таинственными подробностями, то, в основном, семейными неурядицами или неладами на работе.
     Что в избытке на предприятие принес этот треклятый недоношенный капитализм, так это кражи. Куда там несуны в советское время - десяток гвоздей, винты, болты и прочая мелочевка.  В девяностые годы первым делом растащили  имевшийся на каждом оборонном предприятии неприкосновенный стратегический  запас материалов и деталей - мобилизационный ресурс.  Машинами вывозили. Иногда даже такие машины ловили - с полным кузовом цветных металлов, но почему-то виновных так и не находили.  А компьютеры? Когда появились персональные компьютеры - чуть побольше чемоданчика - кейса, буквально охота за ними началась. Не помогала охрана, заборы из колючей проволоки, сигнализация. Практически в каждом подразделении время от времени случались кражи компьютеров, но ни милиция, ни спецмилиция ни разу никого не нашли. Ну, что там компьютер! А здания и сооружения!  Предприятие передало в город все детские садики и они почти все тут же были «прихватизированы». Возле проходной была заводская автовелостоянка - заасфальтированная площадка с подведенным для освещения электричеством, окруженная забором. Профком и экономисты задолбали директора - убыточная, много потребляет электричества (шесть лампочек!), надо ее отдать городу. Отдали. Вскоре там появились добрые молодцы, поставили будку, организовали дежурство. Стала частная платная автостоянка и нисколько не убыточная, а очень даже наоборот. Предприятие имело свой бетонно-растворный узел, расположенный отдельно от основной территории. Конечно, убыточный. Приватизировали. Через небольшое время там остался один владелец - теперь это один из самых богатых людей города.
     Казалось бы - вот она, частная инициатива!  Но, к сожалению, в основе процветания этой частной инициативы, в ее истоках  лежит элементарное воровство, вольное или невольное.
     Одним словом, читая Пронина и восхищаясь его детективным и литературным талантом, невольно припомнил я кражи, вроде бы и незначительные, но в расследовании которых мне приходилось участвовать. Было это еще в советское время, по нынешним  временам  на это и внимания бы никто не обратил, кроме, конечно,  самого пострадавшего.
     Работал я тогда в одном академическом институте в Подмосковье, в небольшой - человек двадцать - лаборатории. Основная работа всех сотрудников была связана с проведением экспериментальных работ в полевых условиях. Все молодые - даже завлаб Лев Тимофеевич Ремизов едва подбирался к сорока, а остальные - сразу после вуза или техникума. Работа в экспедиции была напряженная, с круглосуточными дежурствами, ремонтом в полевых условиях ломавшейся техники, обслуживанием дизель-генератора, обеспечивавшего аппаратуру электричеством, поскольку располагалось все это вдали от электрификации. Но и по возвращении из экспедиции приходилось много времени тратить на обработку накопленного экспериментального материала - обрабатывать многокилометровые записи на магнитных лентах и фотопленках, строить многочисленные графики, анализировать полученнные данные и предлагать гипотезы, делать выводы и умозаключения. Кропотливая и большей частью нудная работа. Ну, и, конечно, требовалась разрядка.  Самый простой способ - выпивка. Не часто, но регулярно. Конечно, ходили в кино, посещали театры. Были и свои рекордсмены - завзятые театралы. Так, Леня Протопопов даже свою двухкомнатную квартиру в Подмосковье поменял на комнату в Москве - только ради того, чтобы иметь возможность регулярно бывать в Большом театре.
     Конечно, выпивка - не самый одухотворенный вариант времяпрепровождения, но, несомненно, самый распространенный. В то время основной проблемой было найти водку - не вообще, а именно тогда, когда она требовалась, поэтому на работе предпочитали использовать спирт.  Мои детективные страсти и связаны с пропажей спирта.
     В институте и в лаборатории спирт был на строгом учете. Выдавали только на определенные виды работ, расписывались в десятке ведомостей, составляли отчет об израсходованном спирте. Тем не менее ребята на любом применении спирта умудрялись хоть немного, но сэкономить, хотя это были, конечно, крохи.  Другое дело при выезде в экспедицию. Там и контроль был слабее и списать было проще. Но эта экономия обычно использовалась на более благородные, в какой-то мере даже общественные цели.  Так, в процессе подготовки к защите кандидатской диссертации Димы Добряка группа специалистов решила сделать из сэкономленного таким образом спирта коньяк. Нашли заводскую технологию, модернизировали ее применительно к домашним условиям.  Руководство всей процедурой взял на себя Юра Орехов, который и предложил основную операцию выдерживания в дубовых бочках заменить настаиванием на дубовых стружках. Стружку сделали из хорошего дубового стула, обработали стружку перекисью водорода и залили разведенным спиртом. Поскольку никто не знал, сколько времени надо настаивать, оставался единственный способ - пробовать на вкус, в результате чего настаивавшийся спирт стал довольно быстро усыхать. Чтобы не ставить под удар карьеру зятя и обеспечить благополучное завершение защиты диссертации, Димина теща сварила сорок литров самогона.  Добавили еще стружки, залили самогон и процесс продолжился.  Все же, несмотря на все издержки домашней технологии, к защите литров двадцать самодельного коньяка было готово. Успех был огромный.  Из всей лаборатории один только Лев Тимофеевич не был посвящен в тайны происхождения коньяка, но ему он, по всему видно, понравился. Нахваливая коньяк, поинтересовался:
     - Где достали?
     - Да у Димы знакомые оказались в конторе, где разливают коньяк, - Юра Орехов взялся объяснить  таинственное происхождение такого большого количества золотистого напитка.
     - А почему он не в бутылках?
Действительно, коньяк красовался на столе в нескольких стеклянных графинах.
     - Так он же прямо с линии разлива, до упаковки, - не растерялся Юра.
     Так вот, в условиях всеобщего спиртового дефицита  в сейфе у Льва Тимофеевича всегда стояли две - три стеклянных банки с притертой пробкой, в которых в качестве НЗ - неприкосновенного запаса -  хранился спирт. В экстренных случаях Лев Тимофеевич  доставал банку и отливал кому надо сто или двести грамм, при ближайшей возможности снова пополняя банку, поэтому про НЗ знали все.  Знать, конечно, знали, но тяжеленный сейф закрывался двумя ключами и стоял он в кабинете завлаба, закрывавшемся специальным ключом. Ключи же от сейфа были только у Льва Тимофеевич, а от кабинета еще и у меня - замзавлаба. Функции зама выполнял я, что называется, на общественных началах, поскольку на зарплате это никак не отражалось - так было принято в нашем академическом институте.
     И вот однажды возвращаюсь я из очередной экспедиции, и меня тут же перехватывает наш техник Лева Федоров:
     - Слушай, надо что-то делать - Женьки Кущенко уже второй день нет на работе!
     -  Как нет? А домой ходили?
     - Да ходили. На стук никто не отвечает, а телефона у них нет.
     - А кто последним видел его?
     - Да многие. Ну, и я тоже. С работы вместе шли.
     - Поддатые?
     - Ну, немного.
     - А что пили?
     - Спирт, конечно.
     Женька Кущенко мужик под два метра ростом и весом килограмм сто тридцать.  Такого даже бутылка спирта не свалит, значит, случиться могло что-то серьезное. Тем более, что склонностью к прогулам он не отличался.
     - Слушай, Лева, а может он в аварию попал? Он никуда не собирался ехать?
У Женьки был «Запорожец» - консервная банка. Когда Женька с трудом втискивался в него, бедный «запор» проседал почти до земли.
     - Да ничего не говорил.
     Пришлось собрать небольшую экспертную группу, обсудить ситуацию, договориться, что делать и распределить поручения. Целый день до позднего вечера несколько человек обследовали все места, где, по нашим предположениям, мог находиться Женька. Нанесли визит в милицию - за прошедшие два дня трупов в ближайшей окрестности обнаружено не было, вытрезвитель пустой, дорожных происшествий не было. Как видите, благословенное было время! Можно было радоваться, но Женьку-то найти не удалось!
     На следующий день после беспокойной ночи прихожу на работу. Не успел дойти до своей комнаты, как мимо меня пронесся пропавший Женька прямиком в комнату техников, и я слышу его громкий почти восторженный вопль:
     - Мужики, где вы такую забористую штуку нашли?! Представляете, два дня дрых без просыпу!  Ух, хороша, зараза!
     У меня будто камень с души свалился. Слава богу, Женька нашелся, живой и здоровый. Но теперь надо было разобраться, что же на самом деле произошло. Начал я аккуратно всех, кто, как мне казалось, мог иметь к этому отношение, допытывать, но без особого успеха, пока не взялся за Леву Федорова. Я знал, что он не врет. Мог чего-то не сказать, умолчать, но явную неправду говорить не будет. В конце концов, в результате моей настойчивости Лева мне все и рассказал.
     Оказалось, Лев Тимофеевич задумал перенести свой кабинет из одной комнаты в другую, недавно отремонтированную. Руководить операцией по перетаскиванию мебели поручил Леве Федорову, а сам уехал на несколько дней в командировку. Шкафы, столы, стулья перетащили быстро и подступили к тому самому тяжеленному сейфу, в недрах которого, как все знали, таились две, а, может, и три банки спирта. Ситуация была соблазнительная, поскольку одна преграда в виде постоянно закрытого кабинета в данный момент отсутствовала. К тому же ни завлаба, ни его зама на работе не было.  Мужики сдвинули сейф на середину комнаты и, почесывая затылки, бродили вокруг него, не зная, что предпринять дальше. Наконец, кому-то в голову пришла светлая идея - уронить сейф. Банки разобьются, спирт вытечет, надо его быстренько собрать и процедить. Помолчали, обдумывая идею. Кто-то засомневался:
     - А не рухнет пол, когда мы эту махину уроним? Все-таки мы на втором этаже.
Ответ никто не знал и снова все заходили кругами. Наконец, Лева решился:
     - А, была не была. Сдвигаем к стенке, там опоры ближе, и роняем.   
От грохота рухнувшего сейфа из комнат повыскакивали все, кто был в это время на работе, но бетонные перекрытия устояли, и все произошло так, как и было задумано - банки разбились, спирт вытек. К сожалению, лужа спирта оказалась накрытой рухнувшим сейфом.  Лежащий сейф не удалось быстро оттащить в сторону, пришлось звать на помощь. Пол был покрыт линолеумом и когда удалось собрать спирт, то даже после тщательного процеживания раствор оказался желтовато-буроватым за счет частично растворившегося линолеума.  Сейф оттащили на новое место, на пятно, оставшееся от разлившегося спирта, поставили слесарный верстак,  и столпились вокруг посудины, хмуро разглядывая образовавшееся то ли возможное питье, то ли отраву. Наконец, кто-то нерешительно предложил:
     - Может, Женьку Кущенко позвать. У него желудок гвозди переваривает.
     - А что, - воодушевился народ, - он и не такое пил.
     - А помните, как в нашем закрытом городе появилось трое негров? Милиция прямо переполошилась, а потом оказалось, что эти чудики морилку употребили. Может, и здесь так же, появится небольшой загарчик, прямо как с курорта человек.
     - Не, мужики, - Лева Федоров решительно махнул рукой. - Нехорошо человека обманывать. Надо ему все сказать и пусть сам решает.
     Позвали Женьку. Не вдаваясь в подробности, сказали, что достали спирт, вот только что-то еще там намешано, и все сомневаются, можно ли его пить. Женька понюхал, спросил:
     - Процедили?
     - Два раза, через слой ваты.
     - Ну, неси стакан. И воду не забудь.
     Налили грамм сто пятьдесят. Женька выпил, крякнул, запил водичкой, кто-то сунул ему кусок хлеба и огурец. Я не уверен, что на этом все закончилось, но меня уверяли, что больше не пили. Мне трудно поверить, что Женька мог на этом остановиться. Ну, а через полчаса рабочий день подошел к концу и все пошли по домам.
     К счастью, это происшествие закончилось без последствий и для Женьки и для всех остальных участников.  Оставшийся раствор я заставил вылить, и все печально смотрели, как Лева выливал его в раковину, будто в последний путь провожая.
     Лев Тимофеевич удивился, как это могли такую громадину уронить, открыл сейф, увидел, что одна банка целенькая, поохал, выкидывая осколки стекла от разбившихся банок, и на этом все закончилось. Посвящать его во все подробности происшедших событий никто не стал.
     Прошло довольно много времени. Обстановка в лаборатории оставалась все такой же, и все так же стоял НЗ у Льва Тимофеевич в сейфе. Народ все также мотался по экспедициям, по командировкам, писал отчеты, статьи, заявки, рацпредложения, создавал и осваивал новую технику - жизнь размеренно плыла, втиснутая в ложе планов, инструкций, приказов, распоряжений. Иногда кто-нибудь выскакивал из этого потока, на небольшое время погружаясь в теплое море отпуска, но быстро возвращался - кто с сожалением, кто с удовольствием - в нашу небольшую деловую речушку, скорее даже ручеек, к которому каждый привык и поэтому, несмотря на множество ограничений и запретов, чувствовал себя свободно и защищенно.
     Однажды из такого же отпуска возвратился и я, но не успел еще даже коснуться нашего лабораторного потока, чтобы наскоро ознакомиться со всем, что здесь произошло за это время, как меня вызвал Лев Тимофеевич. Был он весь какой-то взъерошенный. В кабинете у него сидел начальник первого отдела нашего института Петр Степанович Силуянов. Судя по их виду, произошло нечто экстраординарное.
     - Ну, что, из отпуска?
Я кивнул головой.
     - И как отдохнул? - Петр Степанович со всеми был на ты. Он всегда играл роль своего парня, которому можно во всем доверять. Скорее всего, их этому хорошо обучали.
     - Да чего там отпуска, я на недельку к родителям смотался, своего ребятенка им подкинул.
     - А ключ от кабинета с собой брал?
     - Ну, зачем? Дома оставил.
     - А жена дома оставалась?
     - Нет, мы вместе ездили, она там еще на неделю осталась.
     - И где теперь ключ?
     - У меня, - я вынул ключ из кармана и положил на стол. Петр Степанович взял его, внимательно осмотрел, взял такой же ключ, по-видимому, Льва Тимофеевича, сравнил их.
     - А что случилось? - не выдержал я.
     - Понимаете, ко мне в кабинет залезли, - Лев Тимофеевич явно чувствовал себя неловко от устроенного Петром Степановичем допроса.
     - И что-то украли?
     - Главное, сейф вскрыли, ну, и спирт забрали. Но бумаги все на месте.
     - Главное, у тебя там закрытый документ хранился, - Петр Степанович сурово поджал губы.
     - Но он же цел.
     - Цел - то цел, а что с ним происходило, неизвестно. А вдруг что-то где-то всплывет? Вот и думай, что делать, - Петр Степанович пожал плечами, покачал головой и после некоторой паузы обратился ко мне:
     - Слушай, но тебе придется поработать. Надо порасспросить всех ваших кадров, может, кто-нибудь что-то заметил.
     Я невольно встал:
     - Но я ведь не следователь, никогда такими делами не занимался. Ну, и вообще, это вроде по вашей части.
     Лев Тимофеевич даже подскочил:
     - Ну, вы полегче, полегче. Это же у нас пропало.
     Петр Степанович как бы нехотя взглянул на меня:
     - Да ты не кипятись. Если до нашего ведомства дойдет, то нам тут всем не поздоровится. И мне, конечно, но в первую очередь вам. Неизвестно кто получил свободный доступ к закрытому документу - это вам не шуточки. А администрация лаборатории отвечает за все, что у вас внутри происходит. Ну, ладно. Посмотри лучше, какую визитную карточку этот тип оставил, - и он протянул мне клочок измятой бумажки.
     На бумажке большими печатными латинскими буквами было написано - FANTOMAS, но последняя буква была повернута на сто восемьдесят градусов по вергикали. То ли специально сделано, то ли действительно человек не знал, как правильно писать, - пойди разберись.
     - Кто у вас любитель фильмов про Фантомаса?
     - Да их все по десять раз смотрят. Тем более, что все новые серии появляются, а под это дело и старые снова повторяют.
     Еще некоторое время посидели, помусолили кое-какие подробности и разошлись в полной неопределенности, что предпринять дальше.
     В лаборатории уже все знали о происшествии. Удивительно, как такого рода информация совершенно необъяснимым образом становится чрезвычайно быстро известна окружающим. Иногда кажется, что о ней все знают еще до самого происшествия. Конечно, квалифицированный следователь или самородок типа пронинского бомжары, наверное, раскопал бы, какие следы происшествия выплыли наружу из-за плотно закрытой двери, какие слова произносились по телефону в утреннем разговоре  Льва Тимофеевича и Петра Степановича, что было написано на их физиономиях при встрече, - да мало ли какие признаки может заметить наблюдательный человек и сделать правильные выводы. Самое интересное, что таких наблюдательных людей очень даже немало вокруг нас, но они незаметны и большинству неизвестны, и никто из них не претендует на авторство, не борется за приоритет, так что кажется, будто такая информация и впрямь возникает прямо в окружающем воздухе.
     Возможно, и раскрытие самого происшествия для таких людей не составило бы труда, но никто из нас не знал об их сущестовании в нашем коллективе. Да и были ли они?
Кажется, информация иногда и впрямь возникает из воздуха.
     Время шло и происшествие в кабинете завлаба потихоньку стало забываться.  Лев Тимофеевич сдал документ в первый отдел, восстановил свои запасы спирта и жизнь в лаборатории снова покатила по накатанной колее. Петр Степанович, подержав довольно длительную паузу, по-видимому, решил, что все обойдется без последствий и меня больше по этому поводу не теребил, чему я был только рад.  У меня были некоторые соображения, но настолько хлипкие и не подкрепленные фактическими доказательствами, что я предпочел держать их при себе.
     Практически с момента образования лаборатории материально ответственной, проще кладовщицей была Вера, пришедшая к нам сразу после школы, очень исполнительная и трудолюбивая, но не имеющая никакого практического опыта, поэтому с ней часто происходили различные казусы. Приходит к ней как-то тот же Лева Федоров:
     - Вера, мне надо двадцать листов фотобумаги, - и ушел по своим делам, чтобы вернуться минут через пять, когда Вера в своих шкафах отыщет фотобумагу. Приходит Лева и почти в ужасе кричит:
     - Вера, ты что делаешь?
     Оказывается, у Веры пачек по двадцать листов бумаги не было, и она взяла пачку в сорок листов, открыла ее, вытащила из черной упаковки фотобумагу на свет и сидит, отсчитывает двадцать листов. Ну, конечно, на свету светочувствительная бумага тут же потемнела и пришла в негодность.
     С развитием лаборатории появилась необходимость во втором матответственном.
Им стал Виталий Лещик, недавно пришедший к нам высокий тощий парень. В его ведении были, в основном, разные приборы, но недавно ему передали и спирт, так как посуду со спиртом таскать со склада было тяжело. Он был почти единственным, при котором Лев Тимофеевич часто открывал свой сейф, доставая или убирая спирт. Иногда Лев Тимофеевич на две - три минуты выходил, оставляя все открытым. В принципе Виталий мог за это время сделать слепки с ключей. Но мог еще не значит сделал.
     Так что воровство спирта так и осталось нераскрытым. Может быть, и к лучшему. Кто знает, каким боком это бы у нас вылезло и к каким изменениям  в жизни лаборатории привело, но вряд ли ее улучшило бы.