Параллельно с болью. Глава 6
На заводе дорос до начальника технологического бюро. Теперь мне физически было полегче. Кроме того, моя боль сама собой утром по привычке отделялась от меня и возвращалась лишь поздно вечером.
Понятное дело, что многие вещи, доступные обычным людям, мне были недоступны. Я не мог бегать и прыгать, не мог присесть на корточки, так как в голеностопных суставах был угол движения лишь 5 градусов, и то только по вертикали. По горизонтали же стопы были полностью "замкнуты". Боль в спине не давала мне даже наклониться и взять что-то с полочки в холодильнике. Приходилось становиться на колени, чтобы взять нужное с нижних полок.
Но я втянулся. Даже ремонты дома делал сам вместе с женой и мамой.
Однако палочка здорово мешала в работе. Поэтому выходя в цех, или как говорил наш начальник, в "сферу производства", я стал оставлять её в своем технологическом бюро. Когда меня искали, мои коллеги, оглядываясь, и если палочка стояла около моего стола, так и говорили "Да пошел он в сферу".
Работа настолько затягивала, что я перестал замечать, что хожу без палочки.
Однажды я решил, что и в транспорте без неё удобнее. Ведь тогда обе руки свободные. Надеяться на то, что мне будут уступать место, я давно перестал. Мало того, если я видел, что входит беременная женщина или явный инвалид, то первый из всех пассажиров уступал им место, и на душе становилось как-то хорошо от этого.
Уменьшилась ли боль? Нет. Но она стабилизировалась. А умение отделяться от неё позволяло мне часами бродить по городу с фотоаппаратом, разыскивая то, мимо чего нормальные люди в спешке проходят, не замечая красоты. Когда народу на остановках было настолько много, что рассчитывать втиснуться туда не приходилось, то и вообще шёл домой десяток километров пешком. Зато мышцы спины настолько окрепли, что могли удерживать спину в любом положении. Теперь я даже умываться мог стоя, наклонившись над раковиной. Если стоишь ровно, то нагрузки на позвоночник не чувствуешь. Но наклонившись - это что-то.
Вот только долго сидеть было больно. А после сидения было ужасно больно сделать первый десяток шагов. Поэтому я старался вставать, когда поблизости никого не было и никто не мог услышать мои стоны, маты и рычание. Никто не мог увидеть гримасы на моем лице. А потом я втягивался, отделялся от боли, и шагал, стараясь не раскачиваться и не хромать. Мне почему-то было стыдно, что меня видят хромым. И это получалось. И еще я научился улыбаться людям даже тогда, когда боль становилась нестерпимой. Даже смеяться.
Самое страшное для меня были осень и зима. Ноги настывали, промокали, начинали сильно ныть, а к вечеру распухали так, что если я снимал ботинки, то повторно натянуть их уже не было никакой возможности. И тогда на помощь приходили мамины руки. Они делали массаж, скользили по моим натруженным суставам и мускулам и будто впитывали в себя боль.
***
Так, почти без изменений прошло еще много лет.
Я так и не научился аутотренингу. Однажды мы с дочкой отдыхали в Евпатории. И как-то, в качестве развлечения, купили билеты на сеанс гипноза известного гипнотизера. Было очень интересно посмотреть на это действо.
Мы с ней сидели где-то в 4-м ряду. Нам было отлично видно, что происходит на сцене. А гипнотизер там вытворял всякие штуки со своей молодой помощницей. То она у него засыпала стоя и потом падала навзничь даже не дрогнув и не согнувшись, а он в самый последний момент подхватывал её. То клал девушку на две спинки стула ногами и пятками, а она лежала как деревянная и не прогибалась. То ещё что-то с ней делал. Для нас с дочкой это всё было похоже на выступления фокусника в цирке. И мы с Леночкой лишь пытались разгадать секрет фокуса. Однако "фокусы" скоро окончились и фокусник, то-бишь гипнотизер, стал вызывать желающих из зала.
Мы понимающе переглянулись, ну кто-ж не понимает, что это обычная подстава? Однако народу на сцене становилось всё больше, то там, то здесь пустели места в зале, а вскоре встали и несколько наших знакомых по дому отдыха. Мы начали понимать, что это не может быть подставой.
Через некоторое время и с людьми в зале стало происходить что-то странное. Они глуповато смеялись, махали руками, раскачивались. Некоторые мужчины и даже женщины начали раздеваться, когда им сказали, что они на пляже. Зал явно сходил с ума, и лишь мы с Ленуськой были островком людей, сохранивших разум в сумасшедшем доме.
Ясное дело, что не мы одни были такие, но все же нормальных людей в зале осталось меньшинство.
Много позже, оценивая тот сеанс, я сделал вывод, что люди с крепкой психикой видимо не поддаются гипнозу. Наверное поэтому же и аутотренинг у меня не удавался.
***
И вот мы уехали в Израиль. Шел 1994 год, мне уже было 45, а травма случилась, когда мне было 25.
Поначалу пришлось работать преподавателем программирования в русском колледже. А это практически весь день на ногах у доски, или в переходах от одного ученика к другому. Но, увлёкшись уроком, я переставал замечать боль, она снова была лишь рядом со мной.
Затем я работал шомером (охранником). Здесь пришлось тяжело. Зимой, в дождь, в холод, когда боль самая сильная, приходилось раз в час обходить всю охраняемую территорию городка. Потом минут 35-40 сидеть в будке, скорчившись на неудобном стуле, и снова обход. Но самыми страшными оказались дежурства на входе в магазин или в ресторан. Стоять - в тысячу раз больнее, чем ходить, двигаться.
Слава Богу, я нашел новых друзей, а они помогли мне устроиться программистом в крупную фирму. Теперь я сижу днями. Ноги разгрузились, зато спина становится колом. Но увлечение работой вновь дает мне возможность отделяться от боли. Она не исчезает, и не снижается, она лишь отделяется от меня, позволяя терпеть ее.
Правда, когда я встаю и делаю пару десятков первых шагов, я не могу удержаться от гримас и от внутреннего стона. Но стоит кому-то появиться на горизонте, как гримасы прячутся, я начинаю идти ровно, не раскачиваясь, а на лице появляется улыбка.
После обеда мы нашим маленьким коллективом всегда выходим гулять вокруг нашего огромного 27-этажного здания. Это больше километра. И хотя я каждый раз внутренне борюсь сам с собой, пытаясь найти причину чтобы не пойти на прогулку, однако побеждаю сам себя и таки иду.
А ещё у меня есть собака Патрик, Патефон, Патриций, Патюська. Он тоже служит моим обезболивающим, с ним минимум дважды в день нужно выходить гулять при любой погоде. А уж если мы прихватываем Фота Евгеньевича (так я зову свой фотоаппарат), то боли приходится скрежетать зубами вообще в метре от нас. Нам не до неё!
Уже миллион лет я живу параллельно с болью. Но по-прежнему радуюсь жизни, и по-прежнему окружающие порой даже не догадываются насколько мне больно. Но боль - сама по себе, а я сам по себе.
P.S. Если вы знаете людей, которым пригодится мой опыт - дайте им ссылку на этот рассказ. Вдруг он им поможет?!
КОНЕЦ
Начало здесь: http://www.proza.ru/2015/12/14/1384
Свидетельство о публикации №215121401542
Однажды размету.
Их жизни, чувств и снов
Смету всю черноту..."
Это отрывок о боли из стихотворения Марины Клименченко, когда его читала, вспомнила о Вашей боли, Женя, и подумала, что стоит жить - даже с болью, превозмогая ее, ради себя, ради своих близких, ради самой жизни.
Помогая другим на своем примере преодолеть трудности и не отчаяться, перебороть себя и продолжать жить.
С благодарностью за то, что Вы есть и пишете свои чудные произведения.
Варвара.
Варвара Можаровская 15.02.2018 21:26 Заявить о нарушении
В жизни столько чудесных вещей, ради которых стоит жить. У меня это фотография, мои собаки и котейки, море, путешествия (правда не пешие) по Израилю, музыка, пение, гитара. В конце-концов, возможность писать прозу и стихи. А главное - мои дети и внуки. Ведь я им нужен!
Евгений Боуден 15.02.2018 22:08 Заявить о нарушении