Крысиная охота
Кокер спаниель Чарли носился по поляне, как угорелый, его прелестная хозяйка в бикини и хозяин в плавках с распростертыми, как паруса, простынями ловили его, отрезая путь к лесной тропе. Чарли не давался, от скорости одно его ухо трепетало на ветру, а другое, залепленное чем-то тёмно зеленым, было приклеено к голове. Кешина хозяйка наблюдала за происходящим, как болельщик, морщась от промахов соседей по даче. Потные и замученные хозяева еще долго бы гонялись за неутомимым питомцем, у которого на морде было написано, что все интересное ещё впереди, если бы хорошенькой Ирочке не пришла в голову счастливая мысль:
- Чуся! Пойдем есть гречневую кашу с тушёнкой! – кокер остановился как вкопанный, сделал резкий поворот и радостно взлаивая, понёсся к хозяйке. Ирочка ловко накинула на Чарли простыню и свернула его в кокон, хозяин подхватил на руки брыкающийся сверток и понёс его в баню.
- Такой обаятельный песик, и такие странные причуды. Не понимаю, что его может привлечь к коровьей лепешке. А вчера я видела, как он с наслаждением вывалялся в разложившемся трупе крысы…
- Ах, Наталья Юрьевна, это не причуда, это необходимый компонент охоты, Чарли отбивает свой собственный запах, чтобы дичь не учуяла.
- Какая дичь?
- Гипотетическая, вы же знаете, Марк не охотник, поэтому Чарлик ущемлён в этом отношении, прекрасный охотничий инстинкт пропадает втуне.
Великолепный сиамский кот Инокентий, в компании которого жила его хозяйка Наталья Юрьевна, зевнул от сочувствия к соседу, с которым поддерживал приятельские отношения. Бессмысленность собачьей беготни не занимала и не раздражала его, глупость безгрешна. А потом, разве развлечение не пик, например, человеческого счастья? Возможно, и собачьего тоже. Сам, он мог охотился, сколько угодно, в приделах своей усадьбы, но не любил, потому что обожал философию – мать всех наук.
Его охота носила чисто формальный характер - для поддержания имиджа, статуса и, отчасти, в рекламных целях.
Обалдевшую и верещавшую от страха мышь он осторожно нёс в зубах, и клал у ног хозяйки, которая тут же начинала визжать и скакать, после чего он относил добычу туда, где взял и свой долг считал выполненным. Иногда он играл с мышью на ковре в гостиной, подбадривая ее узкой лапой, и та, успевала забиться под диван или за шкаф, хозяева часами тыкали палкой во все углы, пытались изловить её, да куда им…
Частенько мышь оставалась жить в дом, и становилась, как бы «своей», стараясь не попадаться на глаза хозяевам, тихо лопая, по ночам, бесплатный харч из Кешиных чашек.
Скромных и вежливых мышек он не трогал, а жадных и нахальных, относил подальше от дома, чувствительно прижимая по дороге разжиревшую тушку зубами, чтоб знала своё место.
У Чарли, который ни разу в жизни не поохотился по-настоящему, не считая впопыхах задавленной соседской курицы, была идея фикс – поохотиться на крыс.
- Доступно и дешево, - объяснял он Иннокентию свой план, - крысы то в посёлке есть?
- Были.
- Почему были?
- В нашем конце остались только двое, остальные ушли кто куда.
- Что же, все ушли, а двое остались?
- Ну да.
- А почему?
- Крысоволк их выжил, сам с подругой остался, а остальные ушли, кому хочется связывать с психом?
- Кто такой крысоволк?
- А ты что, не знаешь? Чудак! А еще собираешься на крысиную охоту.
В принципе, это обыкновенный пасюк, а крысоволка из него сделал Геннадий Уткин из-за того, что крысы у него почти все припасы сожрали.
Посадил он трёх крыс в пустую железную бочку и держал их там, не давая ни пить, ни есть, пока они друг друга жрать начали. В живых остался один, но он и его не выпускал до тех пор, пока тот не сгрыз до половины собственный хвост.
Смысл этой бесчеловечной акции в том, что одуревший крысак начинает жрать всех подряд, в первую очередь сородичей.
Когда свихнувшегося пасюка выпустили, он стал кидаться и на своих, вот они и ушли от греха подальше.
- Тогда тем более надо как можно скорее устроить крысиную охоту и освободить посёлок от этого монстра.
- Он и сам вскоре издохнет, они долго не живут.
- Почему?
- Перестают понимать законы жизни.
- А у людей? –
- А что у людей? У них рыжих женщин заживо сжигали, инквизиция называется.
- Всех сжигали?
- Нет, не всех, только красивых и умных, хозяин рассказывал.
- Тебе?
- Хозяйке, она у нас такая.
- Какая?
- Рыженькая, ну и красивая, конечно.
- Он её сжечь что ли хотел?
- Нет, он сказал, что целует кончики её пальцев-лепестков и следы её ног.
- Н, про следы ног это понятно, та догиня из соседнего подъезда…
Про законы жизни Чарли знал мало, потому что был забалованным и зацелованным хозяйкой псом, хотя и добродушным от хорошей жизни.
На охоту решили идти завтра утром, Чарли присмотрел себе свежую
коровью лепёшку, и предложил Кеше тоже воспользоваться бесплатным
камуфляжем.
- Мне это ни к чему, я ничем особенным не пахну, - отказался Кеша и брезгливо поморщился.
- Как это не пахнешь, еще как пахнешь, духами пахнешь.
- Это от хозяйки переползли, она меня на руки берёт.
-Зачем?
- Гладит.
- А…
Наутро Чарли спозаранку вывалялся в коровьей лепёшке с особой тщательностью, Кеша наотрез отказался.
-Ты хоть в цементе поваляйся, вон у нас в углу порватый мешок лежит.
Кеша вдумчиво понюхал мешок, но валяться не стал, а потряс на мешок хвостом, и немного, для приличии, побрызгал на него.
- Не так, не так! – кипятился Чарли, - вот надо, - он упал на рассыпавшийся цемент и методично вывалялся в нем, демонстрируя высший класс маскировки.
После валяния в цементе Чарли стал похож на жуткое фантастическое существо из ужастика. Цемент, налепившись на свежую коровью лепёшку, приобрел вид диковинного то ли панциря, то ли коросты.
Чарли почувствовал некоторую тяжесть в теле, но ажиотаж охоты затмевал всё остальное.
Они бежали вдоль улицы имени Миклухо-Маклая по земляной тропинке, Кеша ближе к забору на случай встречи с незнакомыми собаками, настороженно поджав уши и контролируя ситуацию.
Навстречу им попался нетрезвый мужчина с буханкой хлеба в руке, увидев их, он остановился, нецензурно высказался, а потом отскочил на противоположную сторону улицы и заорал:
- Оборотень! Люди добрые, оборотень!
Кеша оглянулся, осуждающе посмотрел на матершинника и ответил тем же:
- Оуэы, - гортанно и грозно, по-сиамски, оборвал нахала.
Две бабушки на лавочке признали в Чарли потерявшуюся Дусину овцу, а дачник с редкой специальностью океанолог, получил нечто вроде интеллектуального шока, увидев из-за забора неопознанное им существо.
Двое вездесущих пацанов младшего школьного возраста уже бежали следом за странной парой радостно подпрыгивая и горланя:
- Оборотень, оборотень!
Тревожная и будоражащая весть облетела улицу со скоростью света, народ высыпал на улицу, как одиннадцатого сентября, когда объявили, что бомбят Америку.
В наш материальный век, богатый на аналитиков всех мастей и фасонов, редко услышишь по- настоящему романтические гипотезы.
- На Украине кенгуру покусало женщину, со спины напало, та стала обороняться, так оно ее задними ногами отпихнуло, - высказалась бабушка дачного вида.
- Это все городские, их дела, понаехали тут, раньше, при советской власти такого не было.
- При советской власти еще похлеще было, только скрывали.
- Кино было по телеку, «Клон» называется, а в Англии овцу искусственную вырастили, и наши туда же.
- Куда люди, туда и Марья крива.
- Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя есть возможности… - пришел в себя океанолог.
Василиса Кирилловна готовилась к презентации тщательно и продуманно, королевская лилия «чочолина» должна была распуститься к полудню.
На фотографии цветок был потрясающе красив, тропической и чуть-чуть развязной красотой, на то она и «чочолина», итальянская порнозвезда девяностых годов прошлого столетия.
Ни у кого в Полянске такого не было, размер, цвет, форма – все было супер.
Две знакомые дамы, тоже из сословия Полянских дачников, должны были зайти на чай и полюбоваться заграничным чудом, но тревожная новость перебила все задумки. Приятельницы прытко пронеслись мимо палисадника с «чочолиной», успев радостно крикнуть:
- Оборотень!- захихикали, как мыши из мультиков и унеслись догонять неопознанное существо.
- Так это и есть долгожданный перл, гибрид блудницы и лесного колокольчика?- сосед Соломон Будимирович Рахманов подошел, как всегда неслышно.
- Да, полчаса назад распустилась, но в описании сказано, что будет цвести восемь, десять дней, - Василиса Кирилловна отступила в сторону, приглашая соседа полюбоваться.
- Там напишут. Вот так всегда, страшное и ужасное всегда интересней, а это пес Ирочки, Дорогиной в девичестве, опять вывалялся в чем-то.
А настоящий то оборотень – я.
- Скажете тоже, с какой это стати вы оборотень?
- Стати никакой нет, а есть факт. Ты вот, Васенька, есть хомо сапиенс, человек разумный, а я – нет.
Фамильярное обращение на «ты» Соломона Будимировича к Василисе Кирилловне было с оттенком братского попечения и несколько ироничной нежности. На людях он называл ее по имени и отчеству, а наедине всеми мыслимыми и немыслимыми производными от имени Василиса или просто на букву «в». Иногда он называл ее Асей.
Соседом Соломон Будимирович был хорошим, при необходимости помогал, и ничего такого не позволял, в друзья сердца не набивался, хотя и был вдов, как и сама Василиса. Однажды, она даже одалживала у него, приличную сумму денег, до двадцатого числа, когда ей присылали арендную плату за сдаваемую в Москве квартиру.
Соломон Будимирович выложил просимую сумму в долларах и рублях, на выбор, подчеркнув, что долг можно отдать в удобный для нее срок.
- Все мы хомо сапиенс, только в разной степени, - она неизменно и подчеркнуто обращалась к соседу на «вы».
- Не все, Вася, не все, я, например, человек певчий - homo canere.
- Ну и что, певцы такие же люди, я, кстати, никогда не слышала, чтобы вы пели.
- При чем здесь певцы, речь идет о певчих. Вот, например, соловей птица певчая?
- Певчая.
- Ну вот, и я певчий, - Соломон Будимирович неожиданно сложил тонкие и скуповатые губы перламутровым бутоном, глаза заволокло голубоватой пленкой, и он стал совсем не похож на себя, хотя его природная мимика всегда была специфичной.
Но сейчас произошло что-то иное, совершенно необычное.
Василису охватил мистический ужас, и кожа покрылась мелкими пупырышками, как у гибридных огурцов.
Из маленькой щелки-дырочки в губах, сложенных бутоном, полилась волшебная, прекрасная музыка – полонез Огинского, чудесный оркестр звучал альтами, скрипками, виолончелью, вздыхали контрабас и гобой, звучал рояль, духовые тоже участвовали, пел орган и еще какие-то неведомые прекрасные инструменты сливались в удивительной и непостижимой гармонии и красоте.
Потом были исполнены ее самые любимые мелодии, которые неведомым образом были угаданы исполнителем, завершилось все волшебной песней из мьюзикла «Кошки».
Соломон Будимирович разжал губы и посмотрел на нее веселыми глазами цвета шоколадного драже.
- Что это такое? Это вы чем? – Василиса Кирилловна приоткрыла рот.
- Это и есть человек певчий.
- Что это значит?
- Это значит, что существует такая разновидность человека, некая его ветвь…
- Как неондертальцы что ли?
- Нет, Васена, эти рыжие ребята совершенно тут не при чем, к хомо сапиннс и к хомо певчему они вообще никакого отношения не имеют.
- Чем же отличается человек певчий от нас? – Василиса Кирилловна смутилась и покраснела от того, что причислила себя к преобладающему большинству.
- Совсем немногим, посмотри - Соломон Будимирович широко открыл рот и потыкал туда пальцем.
Василиса сглотнула комок в горле, поднялась на цыпочки и опасливо заглянула вглубь.
Ей никогда не приходилось смотреть в горло человеку, в том числе и себе.
То, что она увидела, цветом, было немного похоже на свежего лосося, но все-таки и не похоже.
Она не знала, как это назвать и как это выглядит у других, там было изящнее, чем она предполагала, что-то вроде тончайших складочек, какие бывают на знаменитых и бывших в большой моде в советское время, шторах «маркизы».
- Соломон Будимирович, а вы к врачам обращались?
- Это еще зачем? Еще скажут, что заячья губа или собачье пасть, да и вообще…
Васенька, раз уж ты все знаешь, зови меня, пожалуйста, просто Соло, ну какой я Соломон - я Соловей! Соло!
Как то у себя в саду Василиса наткнулась на гнездо соловья, вернее соловьихи, соловьят было трое, серые и круглоголовые они сидели на краю гнезда, вид у них был суровый, готовый ко всему, Василиса осторожно задвинула ветки туи и больше туда не подходила.
- Да! – продолжал Соло, - Соловей Будимирович Рахманов, прямой потомок Соловья - разбойника, которого в свое время порешил Илья Муромец, хотя и за дело порешил, пращура!
- За какое дело? – охрипшим голосом спросила сомлевшая Василиса и в изнеможении села на садовую скамейку, не на шутку испугавшись раздвоенности сознания с шизофреническим оттенком.
- Вась, ты что, испугалась? Пошли в дом, валерьянки выпьешь, а то столько событий за одно утро…
В прохладе дома она и впрямь почувствовала себя спокойнее, но вместо валерианки поставила на стол початую бутылку какого-то отчаянно дорогого коньяка и фантастические конфеты, из новых, умеющих многие годы сохранять свежесть.
- Соломон, то есть, Соло, вы что, в самом деле, считаете все эти сказки…
- Вовсе не сказки, Василиса, а былины! Былины отличаются от сказок тем, что возникли не на пустом месте, а тем, что это действительно было.
- Так ведь там и Змей Горыныч был…
- Был, конечно.
Василиса Кирилловна вспомнила, как отдыхала в санатории с необыкновенно полезной минеральной водой, на берегу великой Реки.
Территория вокруг санатория была изрыта круглыми и прямоугольными ямками и ямами непонятного назначения.
Никто из обслуживающего персонала не мог внятно объяснить их происхождение, пока однажды к ней не подошел мужчина в просторном одеянии, похожем на лапсердак.
Отвернув длинную и широкую полу, он продемонстрировал нечто, разложенное по многочисленным карманам, и спросил:
- Зуб динозавра нужен?
- Зачем? – оторопела Василиса Кирилловна.
- На сервант поставите, интеллигентно, а то понаставят хрусталя и радуются.
А тут придут к вам гости и увидят, что вы человек культурный, палеонтологией интересуетесь, историю знаете…
Пользуясь растерянностью клиента, он наклонился к ее уху и шепотом добавил:
- У меня дома и челюсть есть, и хвост, много чего есть, если желаете.
- Где же это вы все берете?
- Где, где – в земле, - продавец древностей хлебосольно повел рукой, обозначая простор археологических изысканий.
- Так эти ямы вы копаете?
- Не я один, копают люди, кому надобно, жить то надо.
- И покупают?
- Не покупали б, так и не копали бы, интеллигентные люди интересуются драконами.
- Драконами? – вздрогнула Василиса Кирилловна.
- Ну динозаврами, какая разница, мы их так между собой называем, короче.
У меня дома челюсть есть и хвост, - снова зачастил продавец и опять распахнул просторный лапсердак.
- Спасибо, я не любитель таких вещей и ничего в них не понимаю.
- А чего тут понимать, раньше они здесь жили, теперь мы живем, все ж таки уважать надо историю, - пробурчал он ей вдогонку.
- Васенушка, ты чего? Испугалась все-таки? – вернул ее Соло из прошлого.
- Куда же они тогда делись, если были?
- Туда и делись, куда все девается. Ты, Вася, спрашиваешь, за что моего далекого предка Илья Муромец порешил?
За дело, ну, я не буду тебе пересказывать всю былину, а скажу только самое главное, ты ведь знаешь, это была домосковская эпоха России.
Привозит Илья на княжеский двор Соловья Будимировича, на высоком резном княжеском крыльце стоит князь и вся его родня – жена, дети…
Ниже - воеводы, приближенные, дворня, все как водится. Народ посадский, купцы и прочие горожане тоже поблизости тусуются.
Все, конечно, про Соловья Будимировича слышали от людей, будто он может на разные лады свистать – и птицей, и зверем, а может и так, что все в беспамятстве лежат.
Василиса очень зримо увидела знакомую с детства картину из знаменитого фильма «Илья Муромец».
Богатырь Илья Муромец сидит на богатырском коне, а в переметной суме сучит кривыми ногами низкорослый коряжистый мужчина татаро-монгольского обличья.
- Ну, значит, князь просит показать ему свое умение, угощает их с Ильей водкой и вином, выпили они крепко, сейчас, конечно, трудно сказать перепили или недопили, или водка на птичьем помете была настояна, но дело не в этом…
- Странно как то вы говорите Соломон Будимирович, ой, Соло, как будто они и не враги были вовсе, а добрые соседи или знакомые.
- Так оно и было, князь княжил, Илья Муромец богатырствовал, ну а Соловей, что греха таить – рэкетом промышлял. Князю от него тоже польза была и не малая, предупреждал его через своих ребят, если половцев заметит или еще что, сверху, с деревьев-то далеко видать.
Они с дерева на дерево могли свободно перемещаться по плетеным лестницам, перекинутым с верхушки на верхушку, плетеными качелями и канатами, по-всякому…
- Как Тарзан?
- Круче, Тарзану до них, как до Китая пешком, ведь Соловей не один был, там ведь вся мужская родня была.
На деревьях были устроены гнезда для сна и отдыха, жены и малые дети жили, конечно, на земле, в усадьбах.
- Я думала, что этот Соловей-разбойник один был, по крайней мере, в кино именно так, а былины я не помню, в школе что-то такое изучали, по-моему.
- Община соловьев была маленькая, истинные носители рода, с певчими способностями рождались не часто. Никто не знал, почему и как, что-то с хромосомами, наверное.
- Но сейчас можно исследовать ваши хромосомы, представляешь, какая будет сенсация!
Мы одно время тоже хотели провести исследования, но потом отказались от этой идеи, еще не время.
- Кто это мы?
- Общинники, у нас и теперь есть община, малочисленная, но есть.
В дверь позвонили, выглянув в окно, Василиса Кирилловна увидела двух, ожидаемых ею знакомых дам, приглашенных на презентацию «чочолины».
Дамы настырно звонили и с нетерпением поглядывали через забор палисадника, Василиса заметалась:
- Ой, не хочу, чтобы они вас видели, знаю я их – пойдут разговоры, домыслы, и все такое, посидите пока здесь, - и она, почти втолкнула Соло, в комнату для гостей.
Это в городе можно жить, как «сыч в дупле», в деревне все подлежит суду и оценке.
Неуемное любопытство пришедших было не вполне удовлетворено, «оборотнем» оказался всем известный пес Чарли, которого по не понятным пока причинам сопровождал тоже известный им кот Кеша, любимец и духовный наставник кошачьего населения поселка.
Пришедшие дамы знали в Полянске всех и вся, и не только их жителей, но и всю их дворовую живность.
Охотники пробежали недолго, Чарли стал задыхаться, глаза налились кровью, с языка обильно текла слюна. Кеша тревожно взвыл по-сиамски «оуыэ», но смекнув, что вытьем горю не поможешь, огородами побежал к дому.
Хозяева Чарли в растерянности бродили по поляне перед домом и звали своего любимца, обещая ему прощение, гречневую кашу с тушенкой и запретное сливочное печенье.
- Мряу, - в раздражении проскрипел Инокентий хозяйке Чарли.
- Кешенька, Кеша, котя, а мы Чарлика потеряли, - со слезами сообщила Ира.
- Мряу, - опять проскрипел Кеша, еще больше раздражаясь от бестолковости хозяев Чарли, и немного отбежал в сторону улицы имени Миклух-Маклая.
Ирочка в недоумении смотрела на него, но хозяин, бывший боевой офицер, что-то сообразил:
- Ир, Кеша зовет нас куда-то, с Чарли что-то случилось.
- Мряу, шу-у-у, - раздражение непонятливыми хозяевами Чарли достигло предела. Кеша побежал, непрестанно оглядываясь на Ирочку с Марком, которые шли за ним быстрыми шагами.
Чарли лежал в лопухах у забора и часто дышал, цемент сковал его тугим панцирем, закупорил кожу, еще немного и он потерял бы сознание.
- Чуся, Чуся! – заголосила Ирочка, а Марк, схватив чуть живого пса на руки, длинными прыжками понесся домой, Кеша и хозяйка бежали следом.
Чусика отмывали, отскребали, и сделали какой-то укол, который он даже не почувствовал, к отмытому и слегка ожившему другу подошел Кеша и сказал:
- Ух-х-х, - Чарли понял.
Хозяева Чарли всячески хвалили Кешу, но тот, уклоняясь от поглаживания и упоительной щекотки, и с королевским достоинством удалился на свою территорию.
Все это пришедшие дамы, не поленившиеся проследить происшествие до конца, выложили Василисе Кирилловне.
- Вот она, прекрасная «чочолина», - без ожидаемого пафоса провозгласила хозяйка заграничной диковинки.
Одна из дам, как пылесос обнюхивала заморскую красавицу:
- Пахнет от нее как-то…, как бы лошадиным потом что, ли…
От нее пахнет как от возбужденной бабочки, потому что в природе тоже своя эротика…, а уникальная окраска – цвет непредвиденных обстоятельств, - встала на защиту «чочолины» Василиса.
Дама ухмыльнулась, с придурковатой любезностью, обнаружив тайную склонность к романтике.
- Надо же, все как у людей, отозвалась другая и покачала восьмикилограммовым бюстом, душа ее размякла.
Теперь дамы стали громко восхищаться всем, что попадало в поле их зрения – темным сочным укропом, веселой петрушкой, ровными рядами окученной картошки и другим богатством Василисиного сада-огорода.
После столичной жизни, к которой Василиса привыкла, как ей казалось, навсегда, она неожиданно обнаружила, что стосковалась по тяжелой крестьянской работе, поэтому огород был образцово-показательный.
Дамы, а собственно дамами их можно было называть условно, в силу принадлежности к женскому полу.
Но поскольку у нас в стране нет устоявшегося обращения между гражданами, народ называет себя по-разному. Чаще всего слышится «мужчина», «женщина» и «девушка» - по половому признаку и физиологическому состоянию, реже старорежимное «молодой человек».
Автор придерживается одесского варианта - «дамы», хотя одна из них, коренная местная жительница себя таковой не считала, муж ее на людях звал «мать», наедине Кока, а соседи Нинушкой.
Вторую можно было считать дамой с некоторой натяжкой, но кем на самом деле она себя считала, мы не знаем, звали ее Верой Петровной.
Василису Кирилловну они уважали, и не просто так, в общем, а по определенной причине – та сама построила дом.
Полянские жительницы вообще ко всему материальному относились с главенствующим и безусловным уважением.
Дом Василиса Кирилловна построила, конечно, не своими руками, но без чьего-либо участия в руководстве этим сложным процессом.
После смерти мужа, чтобы не впасть в депрессию, она стала часто бывать у матери в Полянске, стараясь обустроить ей быт. С ремонтом старого дома дело не заладилось, одно латали, другое разваливалось.
- Да брось, ты Васенька, маяться, дом старый его не поправишь, а меня молодой не сделаешь, - уговаривала ее мать.
Но тут ей в газетном киоске случайно попала на глаза книжка «Как самому построить дом», книгу она купила, прочитала и обрадовалась, оказалось все очень даже просто.
Книгу она прочитала раз десять, а может быть и больше, почти что вызубрила ее наизусть, а что не понимала, спрашивала у мужа подруги, работавшего прорабом.
Из всех заветов, изложенных в книге и советов мужа подруги, она вынесла главное – ни за что не давать задаток, не платить вперед, а только за качественно выполненную работу и мужественно придерживалась этого правила.
Дом был построен исключительно по этой причине, сменилось с десяток бригад, две из которых даже подали на нее в суд, но проиграли процесс, потому что
договор, прилагаемый к упомянутой книге, тянул на нобелевскую премию юридического мастерства.
Поэтому дом она все-таки построила.
Добротный и простой, без архитектурных замашек, недоделок и брака.
Депрессию как ветром сдуло после знакомства с первой бригадой строителей, она вообще многое узнала о жизни за время строительства, кроме новых форм табуированной лексики.
И эта жизнь, которую она узнала, была намного интереснее той, которой она жила раньше.
Нина и Вера Петровна за глаза называли ее министершей, причем без иронии и подковырок, поскольку она ей и была, не всю жизнь, конечно, но последние десять лет точно.
Василиса Кирилловна вышла замуж за выпускника того же лесотехнического института, где училась сама. Не каждая девушка из Полянска выходит замуж за министра, но Василиса Мельникова, которую за глаза парни называли Василисой Прекрасной, вполне оправдывала свое имя.
Она и вправду была прекрасна, редкой красотой и статью, которую невозможно было испортить ни косметикой, ни сизыми джинсами, так называемой женской одеждой начала двадцать первого столетия.
Виктор Субботин, потомок комсомольского вожака, тоже не был потомственным москвичом, поэтому имел привычку петь у костра про «солнышко лесное».
Комсомольское движение, исчезнувшее с поверхности Земли в перестройку, продолжало, видимо, существовать в изменившемся или подпольном варианте, где то в районе земной коры.
Бывшие его лидеры, вожаки и их родичи с периодичным постоянством появлялись во всех властных структурах отечества.
Так появился министр лесопользования и лесопроизводства Субботин Виктор Андреевич, он был крайне энергичен, любил лес и все, что в нем водилось.
Василиса Кирилловна поначалу ездила с мужем в лесные командировки, которые почему то были похожи на пикники для начальства, но потом она стала работать в одном из столичных учреждений, и постепенно, все сошло на нет.
Теперь они виделись редко, муж все куда-то спешил, рвался в бескрайние лесные дали, особенно за Уральские горы.
Василиса жила в столице, работая то в департаменте, то в агентстве, где ее постоянно посылали на стажировку за границу.
Встречи с мужем были праздничными и мимолетными, как и положено в светской буржуазной семье.
Глава семьи нежно намекал Василисе детей не заводить, пока не будет достигнут стандарт столичного благополучия.
Приличная квартира уже была, предусмотрительно оформленная на Василису, строился загородный дом в старообрядческом стиле…
И дальше бы их жизнь продолжалась по отшлифованному министерствами стандарту, но случилось то, что случилось…
Вертолет с лесным министром и другими ответственными лицами рухнул далеко от столицы во время инспекторской проверки лесных угодий, по телевизору сказали - невосполнимая потеря.
Затем, в последующие полгода к Василисе приезжали четыре, тщательно скрываемые доселе, гражданские жены покойного мужа, все с детьми младшего дошкольного возраста, из отрогов Сихоте Алиня - с младенцем.
Все жены были хорошими, очень хвалили усопшего, хотели бы жить в Москве, но узнав, что все материальные активы на Василисе, разъехались по своим лесам, приглашая ее погостить у них когда-нибудь.
Прыткие Полянские дамы этих подробностей не знали, нынешняя жизнь Василисы нареканий у них не вызывала, но визит соседа мог спровоцировать интерес, поэтому она и запихнула его в гостевую комнату.
Дамы, освежившись поселковыми пересудами и сплетнями, пили чай, в гостевой комнате было тихо.
- Вкусно, - разжевывая мармеладину, похвалила Нина, - а тут по телевизору одна все пела «мармеладный мой», надо же, и чего хорошего для мужчины-то - мягкий и трясется…
- Может она слаще морковки ничего не ела, вот и поет про мармелад, - отозвалась Вера Петровна. На меня в свое время тоже оборачивались, - Вера Петровна произнесла свою коронную фразу, с которой у нее начинались все разговоры, косвенно давая понять, что и сейчас она еще очень даже ничего и желает оставаться в этом же состоянии как можно дольше. О себе она рассказывала с умилением и нежностью.
Все это предисловие имело конкретную цель – постоянную реставрацию своего фасада. В те времена, когда на нее оборачивались, одна из телеведущих обронила, сакраментальную фразу о том, что для сохранения кожи своего лица в идеальном состоянии достаточно наносить на нее все, что есть под рукой из продуктов питания у любой хозяйки.
Имелось в виду овощные и фруктовые соки, масло, сметана и все остальное, содержащее в себе витамины и микроэлементы. По этой причине Вера Петровна уже несколько лет свирепствовала над своей физиономией, непреклонно добиваясь от нее возвращения свежести. Цвет лица менялся в зависимости от ингредиентов того, что было в данный момент под рукой, поэтому все эти годы родня и соседи не видели ее в натуральном виде.
Вот и теперь, она искоса поглядывала на ярко красную мармеладину, прикидывая ее косметическую ценность.
- Сейчас все химия, мармелад то наш Райпо делает, краски не жалеет, во, погляди, - Нина высунула язык, неотразимая убедительность пурпурного языка сделала свое дело, и дамы засобирались домой.
- Ах, жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как и тюремный срок, - Соло появился в дверях, ведущих в сад.
- Так вот, за дело снес Илья Муромец голову моему пращуру, за дело, - продолжил он, - в былине как сказано? «Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, зарычит-тко ты во полрыку звериного.»
Как водится, чарку ему дали, конечно, из князевых белых рученек, но подозреваю, что водка могла быть паленой, потому что свистнул Соловей-разбойник в полную силу.
Что произошло дальше, ты уже, конечно, знаешь… маковки на теремах должны были покривиться, а они упали, околенки во теремах должны были рассыпаться, да только рассыпались они вместе с теремами.
Но это полбеды, такое случалось не раз, а беда в том, что все княжеские дочки одномоментно потеряли самое дорогое для девушки – то, бишь, невинность.
Ну, а поскольку князь с домочадцами стоял на возвышении, то у барышень случилась дефлорация от сильнейшего звукового удара, сейчас бы сказали избирательная баротравма.
- Кошмар…
-Да, кошмар, да еще какой, причем международный, барышни должны были выйти замуж за иностранных принцев и князей с целью расширения и укрепления Киевского княжества и его границ, а получилось все наоборот.
Девицы по неопытности заголосили «ох и ах» ну, и, как говорится, понеслось дерьмо по трубам…
Выдали княжон за своих захудалых князьков и политическая активность князя на время притухла.
Именно по этой причине центром Руси стал не Киев, а Москва – там вовремя подсуетились, ну и …
Я, хотя человек еще не старый, но сама знаешь, в жизни всякое бывает, поэтому пока жив, хочу искупить вину далеких предков, за весь наш род попросить прощения у хохлов, - Соло вздохнул и допил коньяк.
- И как вы себе это представляете?
- Тут в одной украинской газете было любопытное объявление, некая фирма
«Звыняйтэ», по нашему «Извиняюсь» предлагает гражданам организовать процедуру извинения любого масштаба и направленности.
Н-да, худшее из состояний – чувство вины и ответственности, почему бы и не сделать на этом бизнес, ничуть не хуже, чем на других потребностях человечества, - пробормотала Василиса.
- Я связался с этой фирмой, они сообщили мне, что опыт у них есть, но с таким масштабным проектом еще не работали, - мужественный нос Соло с семитской горбинкой вздрогнул, тонкие скуповатые губы сложились изумительным перламутровым бутоном, а глаза смотрели величаво и сурово.
Фирма рьяно взялась за дело, по мере продвижения проекта, получившего название « Кровавое бесчестие», вырисовывалось грандиозное шоу на берегу Днепра.
Речное судно, на котором предстояло находиться извиняющемуся Соло, планировали закамуфлировать под старинный струг времен Садко.
Для Соло придумали фантастический наряд – помесь боярского парадного облачения с соболями, и делового цыганского костюма. Не ладилось со словесным обращением к украинскому народу, получалось тускло, коряво и уныло.
Василиса Кирилловна вспомнила про Наталью Юрьевну, хозяйку известного в Полянске, сиамского кота Кеши.
- Вы знаете Соло, она литератор, сотрудничает с известными журналами, я думаю, у нее получится, есть в ней нечто такое, что ученые называют протоплазмой, философы – жизненной энергией, а китайцы – ци, - предложила Василиса.
Обращение, написанной Натальей Юрьевной, и вправду оказалось тем, чего так тщетно Соло добивался от фирмы «Звынайтэ», и он согласился сотрудничать с белобрысой протоплазмой.
В качестве группы поддержки, а также как специалиста по лесным делам, Соломон Васильевич пригласил Василису.
Он оказался человеком не бедным и снял себе и дамам роскошные номера в одной из лучших гостиниц Киева.
Наталья Юрьевна, муж которой пребывал в командировке, не могла оставить кота Иннокентия ни на чье попечение, по причине его умопомрачительной родословной, и особым жизненным режимом.
Пока шла подготовительная работа, необъяснимым образом, перераставшая в грандиозное шоу вселенского масштаба, Кеша от нечего делать общался с гостиничными кошками:
- Как вы относитесь к идее Иоганна Ван Гельмонта о самозарождении мыши в искусственных условиях? – спросил он трехцветную гостиничную кошку Мусю.
- Та ни, я лучше сало, - застеснялась Муся.
- Я сало не ем, холестерин, холецистит и прочее…,
- Та ни, брешут, сало очищает, - разволновалась Муся.
- Но все-таки, рецепт Иоганна Ван Гельмонта мне интересен с философской точки зрения, как на эту проблему смотрят ваши соотечественники?
Муся побежала созывать знакомых котов и кошек для научной дискуссии, которая обещала быть горячей.
Кеша встретил представителей киевской кошачьей братии добродушно, сладко потянулся, нечаянно выпустив наружу круто загнутые сине-коричневые когти.
Поговорили о мышах и сале, ничего, из перечисленного Кеша не ел, представители прохладно отнеслись к теории Иоганна Ван Гельмонта, еще поговорили о предстоящем мероприятии и гости сообщили, что местность на берегу Днепра кишит злыми, жирными и здоровыми комарами, которые могут испортить жизнь кому угодно.
Кеша к акции прощения был вполне готов, а в номерах «люкс» шла лихорадочная работа по примерке и выбору костюмов группе сопровождения.
Не могли одеть Василису Кирилловну - как настоящей царевне, все было ей к лицу, поэтому выбирали долго. Даже бутафорские рубины, летник из парчи и «соболя» из «Бориса Годунова», довольно вульгарные вблизи, несмотря ни на что делали ее еще более очаровательной.
Чтобы от такой красоты как то усмирить сердце, бившееся молотом в груди Соло, он нес всякую чепуху о буддийском подходе в борьбе с муниципальными властями, не оплачивающими вовремя за электроэнергию, и был, как лимонка на взводе.
С Натальей Юрьевной все было наоборот – она терялась в ярком и блестящем, стеснительно моргала белесыми ресницами, и после долгих мучений ее обрядили в костюм мальчика-писца, - полосатые портки, сиротскую шапочку и огромное гусиное перо.
Кеша шнырял между всеми, как бывалый дизайнер, но Соло не оценил его заигрывание с фальшивыми соболями, и несколько раз невежливо отодвигал ногой в сторону, ну что ж, известно, что люди, которые чего-нибудь стоят – не сахар.
На следующий день, погрузив в автобус парчовые кафтаны, рубины и соболя, группа прибыла на место будущей исторической акции.
Застеленный коврами струг деловито пыхтел мотором, участники пребывали в приподнятом и романтическом настроении.
Берег Днепра был умеренно засеян отдыхающими гражданами, но толпы, жаждущей сенсационных исторических откровений не наблюдалось.
Соло вопросительно изогнул подмалеванную гримером бровь.
- Народ будет, будет, он в принципе здесь, всех оповестили в самых читаемых СМИ, вы начнете, и они подгребут, - взгляд менеджера воровато скользил по водной поверхности.
Жители Киевской Руси, уставшие от всяческих разоблачений в политике и бизнесе, все-таки продолжали обсуждать перипетии столичной жизни:
- Не переживайте, она от семи собак отлается, - обсуждали неожиданные маневры красавицы-женщины-политика.
- Ну,куда, куда от всего этого деться? Некуда…
- Как это некуда? А к такой-то матери?
- Дорогие граждане свободной Украины,- тоном циркового конферансье провозгласил Соломон Будимирович, - прервав тяжелые думы публики, - ходом мировой истории я призван обнародовать…
Соло очень доступно разъяснил публике суть происшедших более двух тысяч лет событий. Народ реагировал вяло, до конца не осознавая исторический парадокс.
Парадоксов в Незалежной хватало, но как согревали душу нашего современника искренние слова раскаяния.
Соломон Будимирович глубоко вздохнул, чтобы совершить главное, зачем он сюда приехал – произнести искреннее извинение за ту роковую ошибку, которая изменила ход истории теперь лишь дружественного нам государства.
Но и этому, увы, не суждено было свершиться, все живые существа, имеющие уши, услышали раскатистое, и заглушающее все на правом берегу Днепра, а может быть и на левом:
- Конкурс на лучшую покупку, победитель получает главный приз – водяной мотоцикл, - голосил крепкий молодой парубок с луженой глоткой, появившийся на берегу, перекрывал все звуки в радиусе трех морских миль.
Размалеванный микроавтобус, из которого выкатился раскладной прилавок с товарами, призывал всех участвовать в небывалой по оригинальности акции.
- Беспроигрышная лотерея, коронный выигрыш – десять тысяч евро,- колоратурно надрывалась невдалеке от конкурса дама бальзаковского возраста, одетая как королева бразильского карнавала, по мощности децибел не уступающая парубку.
- Я, мягко говоря, удивлен, - обратился Соломон Будимирович к главному менеджеру «Звынайтэ».
Менеджер заволновался, к организованному им шоу, без согласия заказчика, были привлечены некие фирмы и фирмочки, занимающиеся лотереями, рекламой, и другой необходимой обществу деятельностью.
Солидная моржа сама плыла в руки, и отказаться от нее не было никакой возможности. Белобрысая помощница заказчика, без конца исправлявшая и улучшавшая текс исторического воззвания к бывшему народу Киевской Руси, была далека от коммерческих тонкостей порученного ей проекта.
- Небольшая накладочка вышла, сейчас все устроим, - виляя блудливым глазом, заверил он, и выхватил из рук оратора лохматый микрофон.
Соломон Будимирович, с ходу оценивший ситуацию, так дышал на менеджера раздутыми от гнева горячими ноздрями, что у того затряслись руки и он выронил микрофон на усланную коврами палубу струга или фелюги.
Микрофон с длинным искусственным мехом, так называемая ветрозащита или мохнатка, упал на спину дежурившего под ногами Кеши, тот от неожиданности подпрыгнул и отскочил:
- Так вот какие они корабельные крысы! – Кеша был наслышан о таковых, но никогда их не видел. Длинный черный мех с зеленоватым оттенком, совершенно не крысиный запах и вообще…
На заросшей густым мехом морде крысака, не читалось ни малейших признаков страха или раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался.
- Оуэыа! – над Днепром раздался леденящий душу боевой клич сиамских котов, непостижимым образом усиленный воспрянувшими динамиками, по собственной инициативе решившими заглушить конкурентов на берегу.
Замечено, что техника в России, даже заграничного производства, часто ведет себя не адекватно, вопреки инструкциям и техническим параметрам.
- Оуэыа! – боевой клич раздирал пространство и время, Кеша взмахнул когтистой лапой ,и бесстыжий крысак камнем пошел ко дну.
- А еще говорят, что корабельные крысы отличные пловцы, - Иннокентий с интересом проследил за камнем уплывающим микрофоном, и с чувством исполненного долга уселся на носу струга, наблюдая дальнейшие события.
Соломон Будимирович посмотрел на менеджера и на окружающих огненными глазами, и Василиса почувствовала какой-то непонятный восторг под ложечкой.
- Все пропало, - хрипло сказала она, кутая плечи в капроновый шарф шамаханской царицы, усеянный золотыми звездами.
Тоненький лилейный голос больше соответствует слову нравиться, а охриплость соответствует любви. Так уж повелось по жизни, что в критических ситуациях люди больше доверяются инстинктам, вот и сейчас, огненный взор Соло, как в первый раз, увидел невероятно прелестную женщину, сказочную красавицу в роскошных мехах, парче и рубинах.
В один миг все отлетело, как прах, вся ерунда нелепых планов, забот и огорчений, осталось радостное возбуждение внезапного счастья.
Любовь вообще приватна, она проста и первобытна, она дичится, чуть-чуть пугает и пугается сама, ей не мешает географическое положение , и то пространство, где она находится, а также все остальное.
Василиса тоже только сейчас увидела в Соло мужчину, способного проскакать куда-нибудь очень далеко верхом и соблазнить графиню, в отличии от тех, которым, к примеру, радость приносят папки с бумагами. И она тихонько, украдкой, дальним предальним краешком сознания, тоже подумала:
- Сегодня, в первой половине дня началось мое счастье.
Гормоны счастья, любви и ошалелости выбросились в кровь у Соло в таком количестве, что их хватило бы на всю публику правого берега Днепра, постепенно прибывавшую к месту происшествия.
- Ну, все, хватит, по контракту ваша фирма оплачивает все издержки в случае срыва акции, - беспечно махнул рукой Соло, хотя естественное в этой ситуации стервозное настроение требовало дальнейшего выхода. И выход, конечно, тут же нашелся - помойное ведро шоу бизнеса, по законам пакости, вывалило в спокойные воды Днепра гражданина, который по-собачьи, шустро плыл от берега в сторону катера.
- Гад! Москаль! – подплывший гражданин выплюнув в сторону Соло фонтанчик воды, ухватившись за борт огромной рукой сырно-сливочного колера, - у моей
подруги от твоего вытья сердце затрепетало, сам сказал, гад, что сожалеешь, а сам… , - он хотел добавить что-то еще, но не успел.
Кеша воспринял огромную руку, как понтонную переправу или трап на сушу, легко и грациозно, как Нуриев, он пробежался по ней, но рука быстро закончилась и началась спина, тоже сырно-сливочная. Гражданин дернулся, опять закричал «гад», Кеша понял, что промахнулся и тоже закричал свое «оуыэ», потому что дальше идти было некуда. Он вцепился в аппетитные плечи пловца, и они закружились в воде странной вопящей этажеркой.
Не умеющая плавать Наталья Юрьевна опасно перегнулась через борт фелюги и махая коротенькими ручками истошно кричала:
- Кеша, иди сюда, иди сюда, - но дотянутся не могла и искала глазами что-нибудь вроде багра, чтоб зацепить парочку и притянуть назад.
Василиса Кирилловна тоже синхронно протянула руки и стала звать Кешу на борт струга. Сырно-сливочный гражданин нелепо барахтался, но все никак не мог дотянуться до борта и, увидев над водой Василисину косу, схватился за нее, как за швартовочный канат, дернул, в одно мгновение та оказалась в воде.
- Василиса плавать не умеет! – завизжала Наталья Юрьевна, - и я тоже, - визг перешел в рыдания.
- Где круг? – прогремел Соло в ухо менеджеру.
- Какой круг?
- Спасательный!
- Не знаю, я тут первый раз и тоже почти не плаваю, да тут не глубоко, - он судорожно дергал за ручку мотора, пытаясь завести плавсредство.
- Ну, а я в этой сбруе поплыву, как топор, но деваться некуда, - в одну секунду Соло сбросив с себя годуновские соболя, остался в парчовых штанах.
Перемахнув через борт, он пытался дотянуться рукой до Василисы, которая, то выныривала, цепляясь за гражданина, то уходила под воду.
- Ой, мамочки, помогите! Ведь утонут, утонут, утонут! – голосила Наталья Юрьевна.
Соло бешено молотил руками по воде и все-таки поймал Василису за шиворот, расшитого золотом летника, пытаясь подтолкнуть ее к борту струга. Гражданин с орущим Кешей на спине, не переставая, кричал «гад». Наталья Юрьевна, бессмысленно метавшаяся между менеджером и бортом, и с перепугу закричала:
- Соломон Будимирович! Вы крещеный?
- Нет.
- Как же так? Вы можете утонуть, это опасно для жизни, давайте я вас окрещу, а то…
- Валяй!
Наталья Юрьевна стала брызгать на него водой и быстро произнесла:
- Во имя Отца, аминь! Во имя Сына, аминь! Во имя Святого Духа, аминь!
Из мотора, наконец, вылетела упрямая и скупая искра, он затарахтел, струг дернулся, Наталья Юрьевна упала на усланную коврами палубу, ухватившись рукой за атласный валик, как атрибут боярской роскошной жизни.
Бутафорские атласные валики, которые в час отдыха подкладывали себе под бока знатные люди, оказались из пенопласта и в следующее мгновение полетели за борт.
Первым подгреб к борту катера сырно-сливочный гражданин с двумя валиками под мышками
Он снова схватился огромной ручищей за борт, но Кеша проигнорировал приглашение ,и легко спрыгнул на палубу прямо с его плеч, потом громко потряс ушами, и обернулся к непрошенному визитеру и сказал:
-Ш-ш-у-у-у-а.
- Видкиля вин знае, що мэнэ кличуть Шурою, - ошалело спросил гражданин.
- Он еще и не то знает, мистик! Лучше помогите мне, Шура, Василису поднять на борт, она совсем обессилела, а все из-за вас, это вы стянули ее в воду.
Наталья Юрьевна хлопотала вокруг Василисы, которая сначала отплевывалась днепровской водичкой, а потом просто лежала с закрытыми глазами и на пол лица стрельчатыми ресницами, измученная и прекрасная. Иногда она открывала глаза и видела над собой прозрачную высь, мир был нескончаем и безмерно соблазнителен.
Соло испытал такую нежность и жалость к этой женщине с глазастым детским личиком, так что ком подступил к горлу, когда он представил, что все могло бы окончиться не так.
Вот она, прекрасная и ничья.
- Ну, что вы тут околачиваетесь? Плывите назад, к той, у кого трепещет сердце, а то, как бы вас, Шура, винтом не зацепило.
- А шо ваш котик еще знае, может он гадае?
- Я не знаю, Кеша, ты гадаешь? – не без сарказма обратился Соло к Иннокентию.
У-у – живо ответил тот, он сидел рядом и добросовестно наблюдал за всем происходящим, - контроль, контроль и еще раз контроль, - было написано на его мордахе.
- Ну, сами видите.
- Вижу, - согласился Шура, - внезапно заговорив по-русски, може скажет, жениться мне или нет?
- Если вы завидный жених, то женитесь, по крайней мере, завидовать перестанут, а сами-то как?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Понятно, что скажешь, Кеша? – на что тот зевнул, и потряс ушами.
- Все ясно, - перевел, Соло, с кошачьего на русский.
- Вот и мама тоже…, да я и сам чую, не про нас ананас, - гражданин мотнул головой на берег, там маячила фигура в виде ананаса в желтой тунике.
- А что твоя хохлушечка? Гарна? – лукаво спросил Соло.
- Твоя царевна гарна, от днепровской водички еще краше стала, иди к ней, что со мной толковать, спасибо коту, что разъяснил дураку, - москаль Рахманов отцепил сырно-сливочного гражданина, с валиком под мышкой, от струга и тот покорно поплыл в сторону суши.
Все это было в те благословенные, домайдановские времена, когда русские не обижались на «москалей», а украинцы на хохлов.
А чего тут обижаться? Эти из московского княжества – «москали» и есть, никто и не отказывается, а те носили роскошные, не виданные в Московии хохлы, модниками были, ну и что? И никаких обид, относились друг к другу без сентиментальной идеализации, все просто, господа.
Майдан дал волю железным бочкам, они гремели, как тамтамы, о них обламывали бейсбольные биты и руки, их раскаляли докрасна и на круглых боках жарили сало, которое отдавало паленой шерстью.
Железные бочки били, расплющивали гусеницами танков, в них мочились, им мстили за смерть братьев, матерей и детей, которая была не за горами.
Свирепа и черна была отравленная кровь, познавших железную бочку мятежа и крамолы, но это было потом.
- Все! Возвращаемся, в гостинице обсудим происшедшее, в шесть вечера прошу ко мне в номер с вашим юристом, - сурово сдвинул брови Соломон Васильевич, обращаясь к сомлевшему менеджеру Илюше, еле сдерживая улыбку, потому что жизнь ему улыбалась.
Вечером менеджер явился в гостиницу пьяный и смелый по самые не балуй, на все вопросы к нему он недоуменно икал и наблевал всем на обувь.
Как в России, так и в Киевской Руси веками закреплялась – и закрепилась-таки традиция обнаруживать снисхождение к пьяному человеку.
Женщины засуетились и повели его в ванну, где он жадно глотая холодную воду, перешел на другую стадию опьянения и стал вести себя как бандит, хватая их за разные части тела.
Апперкот в глаз, который произвел Соло, вывел неугомонного менеджера на следующий уровень, характеризующийся как прорыв за пределы обыденного.
- Вот, - он опять икнул и сунул в руки Соломона Васильевича пачку гривен, перемешанную с рублями и американскими долларами, - отступное, без юристов обойдемся.
Прекрасный ужин примирил обе стороны, Соломон Васильевич был счастлив и хотел немного того же окружающим, в какой то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас.
- Ну, а вот вы, Наталья Юрьевна, зачем вы на меня водой брызгались перед тем, как спасти? - спросил он, когда Илья ушел, и остались только свои.
- Как это зачем, я же вас крестила, потому что была явная смертельная опасность, вы могли утонуть.
- Утонуть? Я прекрасно плаваю, я вообще все делаю прекрасно! И зачем меня крестить?
- Как это зачем? Смертельная опасность, а вы в Днепре, сам князь Владимир крестил в нем сограждан.
И потом нас в воскресной школе учили, что в таких ситуациях любой православный христианин может окрестить любого человека с его согласия.
- Разве я давал согласие?
- Вы сказали «валяй».
- И что теперь?
- Теперь вы можете закончить таинство крещения в церкви, если захотите, - подала голос Василиса.
- Откуда тебе это известно, Ася? – спросил Соло, намеренно называя ее секретным именем, известным, только им.
- У нас, прекрасный катехизатор.
- Какие вы знаете слова, Василиса.
В белом костюме, припасенном для братания с хохлами после акции прощения, Соломон вошел в церковь и, не зная, что делать дальше, сцепил руки за спиной. Отец Никодим оказался веселым и добрым, они проговорили довольно долго, а на следующее утро он повесил на шею Соло кипарисовый крест из Иерусалима.
- Бог меня простил, - наклонился он к розовому Василисиному уху.
Все вернулись из неглубоко небытия в сегодня и, меряя длинными шагами гостиную в «люксе» Василисы, Соломон Васильевич мягко сказал:
- Так уж случилось, Ася, что мужчины из нашего рода влюблялись довольно редко, они вступали в брак ради соблюдения традиций, ради власти, денег…, оставляя «на потом» настоящую любовь, если повезет…
Но, ты же тоже был женат…
- Был, потому что до армии я был у нее первым мужчиной, и она сказала, что беременна. Я женился, ушел служить в Красную армию, а она сделала аборт…
- Ну и что, я все равно о тебе ничего не знаю, мама говорила, что ты электрик.
- Конечно электрик, где электричество, там и я, работаю генеральным директором энергосистемы нашего региона, ну и совладелец, конечно.
Соло посмотрел не нее особым мужским взглядом загадочным и неотразимым.
- И на роду мне написано, что женой моей должна быть Прекрасная Василиса Кирбитьевна, красота неописанная, из косточки в косточку мозжечок переливается…
- Какой еще мозжечок?
- Твой, так в былине сказано, видимо имеется в виду, что и внутри у тебя тоже все прекрасно, так что собирайся Ася, собирайся.
- Куда собираться? Я устала, у меня еще вода в животе булькает…
- Как это куда? Свадьбу играть и птенцов высиживать!
Соловьев!!!
Крысиная охота
Кокер спаниель Чарли носился по поляне, как угорелый, его прелестная хозяйка в бикини и хозяин в плавках с распростертыми, как паруса, простынями ловили его, отрезая путь к лесной тропе. Чарли не давался, от скорости одно его ухо трепетало на ветру, а другое, залепленное чем-то тёмно зеленым, было приклеено к голове. Кешина хозяйка наблюдала за происходящим, как болельщик, морщась от промахов соседей по даче. Потные и замученные хозяева еще долго бы гонялись за неутомимым питомцем, у которого на морде было написано, что все интересное ещё впереди, если бы хорошенькой Ирочке не пришла в голову счастливая мысль:
- Чуся! Пойдем есть гречневую кашу с тушёнкой! – кокер остановился как вкопанный, сделал резкий поворот и радостно взлаивая, понёсся к хозяйке. Ирочка ловко накинула на Чарли простыню и свернула его в кокон, хозяин подхватил на руки брыкающийся сверток и понёс его в баню.
- Такой обаятельный песик, и такие странные причуды. Не понимаю, что его может привлечь к коровьей лепешке. А вчера я видела, как он с наслаждением вывалялся в разложившемся трупе крысы…
- Ах, Наталья Юрьевна, это не причуда, это необходимый компонент охоты, Чарли отбивает свой собственный запах, чтобы дичь не учуяла.
- Какая дичь?
- Гипотетическая, вы же знаете, Марк не охотник, поэтому Чарлик ущемлён в этом отношении, прекрасный охотничий инстинкт пропадает втуне.
Великолепный сиамский кот Инокентий, в компании которого жила его хозяйка Наталья Юрьевна, зевнул от сочувствия к соседу, с которым поддерживал приятельские отношения. Бессмысленность собачьей беготни не занимала и не раздражала его, глупость безгрешна. А потом, разве развлечение не пик, например, человеческого счастья? Возможно, и собачьего тоже. Сам, он мог охотился, сколько угодно, в приделах своей усадьбы, но не любил, потому что обожал философию – мать всех наук.
Его охота носила чисто формальный характер - для поддержания имиджа, статуса и, отчасти, в рекламных целях.
Обалдевшую и верещавшую от страха мышь он осторожно нёс в зубах, и клал у ног хозяйки, которая тут же начинала визжать и скакать, после чего он относил добычу туда, где взял и свой долг считал выполненным. Иногда он играл с мышью на ковре в гостиной, подбадривая ее узкой лапой, и та, успевала забиться под диван или за шкаф, хозяева часами тыкали палкой во все углы, пытались изловить её, да куда им…
Частенько мышь оставалась жить в дом, и становилась, как бы «своей», стараясь не попадаться на глаза хозяевам, тихо лопая, по ночам, бесплатный харч из Кешиных чашек.
Скромных и вежливых мышек он не трогал, а жадных и нахальных, относил подальше от дома, чувствительно прижимая по дороге разжиревшую тушку зубами, чтоб знала своё место.
У Чарли, который ни разу в жизни не поохотился по-настоящему, не считая впопыхах задавленной соседской курицы, была идея фикс – поохотиться на крыс.
- Доступно и дешево, - объяснял он Иннокентию свой план, - крысы то в посёлке есть?
- Были.
- Почему были?
- В нашем конце остались только двое, остальные ушли кто куда.
- Что же, все ушли, а двое остались?
- Ну да.
- А почему?
- Крысоволк их выжил, сам с подругой остался, а остальные ушли, кому хочется связывать с психом?
- Кто такой крысоволк?
- А ты что, не знаешь? Чудак! А еще собираешься на крысиную охоту.
В принципе, это обыкновенный пасюк, а крысоволка из него сделал Геннадий Уткин из-за того, что крысы у него почти все припасы сожрали.
Посадил он трёх крыс в пустую железную бочку и держал их там, не давая ни пить, ни есть, пока они друг друга жрать начали. В живых остался один, но он и его не выпускал до тех пор, пока тот не сгрыз до половины собственный хвост.
Смысл этой бесчеловечной акции в том, что одуревший крысак начинает жрать всех подряд, в первую очередь сородичей.
Когда свихнувшегося пасюка выпустили, он стал кидаться и на своих, вот они и ушли от греха подальше.
- Тогда тем более надо как можно скорее устроить крысиную охоту и освободить посёлок от этого монстра.
- Он и сам вскоре издохнет, они долго не живут.
- Почему?
- Перестают понимать законы жизни.
- А у людей? –
- А что у людей? У них рыжих женщин заживо сжигали, инквизиция называется.
- Всех сжигали?
- Нет, не всех, только красивых и умных, хозяин рассказывал.
- Тебе?
- Хозяйке, она у нас такая.
- Какая?
- Рыженькая, ну и красивая, конечно.
- Он её сжечь что ли хотел?
- Нет, он сказал, что целует кончики её пальцев-лепестков и следы её ног.
- Н, про следы ног это понятно, та догиня из соседнего подъезда…
Про законы жизни Чарли знал мало, потому что был забалованным и зацелованным хозяйкой псом, хотя и добродушным от хорошей жизни.
На охоту решили идти завтра утром, Чарли присмотрел себе свежую
коровью лепёшку, и предложил Кеше тоже воспользоваться бесплатным
камуфляжем.
- Мне это ни к чему, я ничем особенным не пахну, - отказался Кеша и брезгливо поморщился.
- Как это не пахнешь, еще как пахнешь, духами пахнешь.
- Это от хозяйки переползли, она меня на руки берёт.
-Зачем?
- Гладит.
- А…
Наутро Чарли спозаранку вывалялся в коровьей лепёшке с особой тщательностью, Кеша наотрез отказался.
-Ты хоть в цементе поваляйся, вон у нас в углу порватый мешок лежит.
Кеша вдумчиво понюхал мешок, но валяться не стал, а потряс на мешок хвостом, и немного, для приличии, побрызгал на него.
- Не так, не так! – кипятился Чарли, - вот надо, - он упал на рассыпавшийся цемент и методично вывалялся в нем, демонстрируя высший класс маскировки.
После валяния в цементе Чарли стал похож на жуткое фантастическое существо из ужастика. Цемент, налепившись на свежую коровью лепёшку, приобрел вид диковинного то ли панциря, то ли коросты.
Чарли почувствовал некоторую тяжесть в теле, но ажиотаж охоты затмевал всё остальное.
Они бежали вдоль улицы имени Миклухо-Маклая по земляной тропинке, Кеша ближе к забору на случай встречи с незнакомыми собаками, настороженно поджав уши и контролируя ситуацию.
Навстречу им попался нетрезвый мужчина с буханкой хлеба в руке, увидев их, он остановился, нецензурно высказался, а потом отскочил на противоположную сторону улицы и заорал:
- Оборотень! Люди добрые, оборотень!
Кеша оглянулся, осуждающе посмотрел на матершинника и ответил тем же:
- Оуэы, - гортанно и грозно, по-сиамски, оборвал нахала.
Две бабушки на лавочке признали в Чарли потерявшуюся Дусину овцу, а дачник с редкой специальностью океанолог, получил нечто вроде интеллектуального шока, увидев из-за забора неопознанное им существо.
Двое вездесущих пацанов младшего школьного возраста уже бежали следом за странной парой радостно подпрыгивая и горланя:
- Оборотень, оборотень!
Тревожная и будоражащая весть облетела улицу со скоростью света, народ высыпал на улицу, как одиннадцатого сентября, когда объявили, что бомбят Америку.
В наш материальный век, богатый на аналитиков всех мастей и фасонов, редко услышишь по- настоящему романтические гипотезы.
- На Украине кенгуру покусало женщину, со спины напало, та стала обороняться, так оно ее задними ногами отпихнуло, - высказалась бабушка дачного вида.
- Это все городские, их дела, понаехали тут, раньше, при советской власти такого не было.
- При советской власти еще похлеще было, только скрывали.
- Кино было по телеку, «Клон» называется, а в Англии овцу искусственную вырастили, и наши туда же.
- Куда люди, туда и Марья крива.
- Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя есть возможности… - пришел в себя океанолог.
Василиса Кирилловна готовилась к презентации тщательно и продуманно, королевская лилия «чочолина» должна была распуститься к полудню.
На фотографии цветок был потрясающе красив, тропической и чуть-чуть развязной красотой, на то она и «чочолина», итальянская порнозвезда девяностых годов прошлого столетия.
Ни у кого в Полянске такого не было, размер, цвет, форма – все было супер.
Две знакомые дамы, тоже из сословия Полянских дачников, должны были зайти на чай и полюбоваться заграничным чудом, но тревожная новость перебила все задумки. Приятельницы прытко пронеслись мимо палисадника с «чочолиной», успев радостно крикнуть:
- Оборотень!- захихикали, как мыши из мультиков и унеслись догонять неопознанное существо.
- Так это и есть долгожданный перл, гибрид блудницы и лесного колокольчика?- сосед Соломон Будимирович Рахманов подошел, как всегда неслышно.
- Да, полчаса назад распустилась, но в описании сказано, что будет цвести восемь, десять дней, - Василиса Кирилловна отступила в сторону, приглашая соседа полюбоваться.
- Там напишут. Вот так всегда, страшное и ужасное всегда интересней, а это пес Ирочки, Дорогиной в девичестве, опять вывалялся в чем-то.
А настоящий то оборотень – я.
- Скажете тоже, с какой это стати вы оборотень?
- Стати никакой нет, а есть факт. Ты вот, Васенька, есть хомо сапиенс, человек разумный, а я – нет.
Фамильярное обращение на «ты» Соломона Будимировича к Василисе Кирилловне было с оттенком братского попечения и несколько ироничной нежности. На людях он называл ее по имени и отчеству, а наедине всеми мыслимыми и немыслимыми производными от имени Василиса или просто на букву «в». Иногда он называл ее Асей.
Соседом Соломон Будимирович был хорошим, при необходимости помогал, и ничего такого не позволял, в друзья сердца не набивался, хотя и был вдов, как и сама Василиса. Однажды, она даже одалживала у него, приличную сумму денег, до двадцатого числа, когда ей присылали арендную плату за сдаваемую в Москве квартиру.
Соломон Будимирович выложил просимую сумму в долларах и рублях, на выбор, подчеркнув, что долг можно отдать в удобный для нее срок.
- Все мы хомо сапиенс, только в разной степени, - она неизменно и подчеркнуто обращалась к соседу на «вы».
- Не все, Вася, не все, я, например, человек певчий - homo canere.
- Ну и что, певцы такие же люди, я, кстати, никогда не слышала, чтобы вы пели.
- При чем здесь певцы, речь идет о певчих. Вот, например, соловей птица певчая?
- Певчая.
- Ну вот, и я певчий, - Соломон Будимирович неожиданно сложил тонкие и скуповатые губы перламутровым бутоном, глаза заволокло голубоватой пленкой, и он стал совсем не похож на себя, хотя его природная мимика всегда была специфичной.
Но сейчас произошло что-то иное, совершенно необычное.
Василису охватил мистический ужас, и кожа покрылась мелкими пупырышками, как у гибридных огурцов.
Из маленькой щелки-дырочки в губах, сложенных бутоном, полилась волшебная, прекрасная музыка – полонез Огинского, чудесный оркестр звучал альтами, скрипками, виолончелью, вздыхали контрабас и гобой, звучал рояль, духовые тоже участвовали, пел орган и еще какие-то неведомые прекрасные инструменты сливались в удивительной и непостижимой гармонии и красоте.
Потом были исполнены ее самые любимые мелодии, которые неведомым образом были угаданы исполнителем, завершилось все волшебной песней из мьюзикла «Кошки».
Соломон Будимирович разжал губы и посмотрел на нее веселыми глазами цвета шоколадного драже.
- Что это такое? Это вы чем? – Василиса Кирилловна приоткрыла рот.
- Это и есть человек певчий.
- Что это значит?
- Это значит, что существует такая разновидность человека, некая его ветвь…
- Как неондертальцы что ли?
- Нет, Васена, эти рыжие ребята совершенно тут не при чем, к хомо сапиннс и к хомо певчему они вообще никакого отношения не имеют.
- Чем же отличается человек певчий от нас? – Василиса Кирилловна смутилась и покраснела от того, что причислила себя к преобладающему большинству.
- Совсем немногим, посмотри - Соломон Будимирович широко открыл рот и потыкал туда пальцем.
Василиса сглотнула комок в горле, поднялась на цыпочки и опасливо заглянула вглубь.
Ей никогда не приходилось смотреть в горло человеку, в том числе и себе.
То, что она увидела, цветом, было немного похоже на свежего лосося, но все-таки и не похоже.
Она не знала, как это назвать и как это выглядит у других, там было изящнее, чем она предполагала, что-то вроде тончайших складочек, какие бывают на знаменитых и бывших в большой моде в советское время, шторах «маркизы».
- Соломон Будимирович, а вы к врачам обращались?
- Это еще зачем? Еще скажут, что заячья губа или собачье пасть, да и вообще…
Васенька, раз уж ты все знаешь, зови меня, пожалуйста, просто Соло, ну какой я Соломон - я Соловей! Соло!
Как то у себя в саду Василиса наткнулась на гнездо соловья, вернее соловьихи, соловьят было трое, серые и круглоголовые они сидели на краю гнезда, вид у них был суровый, готовый ко всему, Василиса осторожно задвинула ветки туи и больше туда не подходила.
- Да! – продолжал Соло, - Соловей Будимирович Рахманов, прямой потомок Соловья - разбойника, которого в свое время порешил Илья Муромец, хотя и за дело порешил, пращура!
- За какое дело? – охрипшим голосом спросила сомлевшая Василиса и в изнеможении села на садовую скамейку, не на шутку испугавшись раздвоенности сознания с шизофреническим оттенком.
- Вась, ты что, испугалась? Пошли в дом, валерьянки выпьешь, а то столько событий за одно утро…
В прохладе дома она и впрямь почувствовала себя спокойнее, но вместо валерианки поставила на стол початую бутылку какого-то отчаянно дорогого коньяка и фантастические конфеты, из новых, умеющих многие годы сохранять свежесть.
- Соломон, то есть, Соло, вы что, в самом деле, считаете все эти сказки…
- Вовсе не сказки, Василиса, а былины! Былины отличаются от сказок тем, что возникли не на пустом месте, а тем, что это действительно было.
- Так ведь там и Змей Горыныч был…
- Был, конечно.
Василиса Кирилловна вспомнила, как отдыхала в санатории с необыкновенно полезной минеральной водой, на берегу великой Реки.
Территория вокруг санатория была изрыта круглыми и прямоугольными ямками и ямами непонятного назначения.
Никто из обслуживающего персонала не мог внятно объяснить их происхождение, пока однажды к ней не подошел мужчина в просторном одеянии, похожем на лапсердак.
Отвернув длинную и широкую полу, он продемонстрировал нечто, разложенное по многочисленным карманам, и спросил:
- Зуб динозавра нужен?
- Зачем? – оторопела Василиса Кирилловна.
- На сервант поставите, интеллигентно, а то понаставят хрусталя и радуются.
А тут придут к вам гости и увидят, что вы человек культурный, палеонтологией интересуетесь, историю знаете…
Пользуясь растерянностью клиента, он наклонился к ее уху и шепотом добавил:
- У меня дома и челюсть есть, и хвост, много чего есть, если желаете.
- Где же это вы все берете?
- Где, где – в земле, - продавец древностей хлебосольно повел рукой, обозначая простор археологических изысканий.
- Так эти ямы вы копаете?
- Не я один, копают люди, кому надобно, жить то надо.
- И покупают?
- Не покупали б, так и не копали бы, интеллигентные люди интересуются драконами.
- Драконами? – вздрогнула Василиса Кирилловна.
- Ну динозаврами, какая разница, мы их так между собой называем, короче.
У меня дома челюсть есть и хвост, - снова зачастил продавец и опять распахнул просторный лапсердак.
- Спасибо, я не любитель таких вещей и ничего в них не понимаю.
- А чего тут понимать, раньше они здесь жили, теперь мы живем, все ж таки уважать надо историю, - пробурчал он ей вдогонку.
- Васенушка, ты чего? Испугалась все-таки? – вернул ее Соло из прошлого.
- Куда же они тогда делись, если были?
- Туда и делись, куда все девается. Ты, Вася, спрашиваешь, за что моего далекого предка Илья Муромец порешил?
За дело, ну, я не буду тебе пересказывать всю былину, а скажу только самое главное, ты ведь знаешь, это была домосковская эпоха России.
Привозит Илья на княжеский двор Соловья Будимировича, на высоком резном княжеском крыльце стоит князь и вся его родня – жена, дети…
Ниже - воеводы, приближенные, дворня, все как водится. Народ посадский, купцы и прочие горожане тоже поблизости тусуются.
Все, конечно, про Соловья Будимировича слышали от людей, будто он может на разные лады свистать – и птицей, и зверем, а может и так, что все в беспамятстве лежат.
Василиса очень зримо увидела знакомую с детства картину из знаменитого фильма «Илья Муромец».
Богатырь Илья Муромец сидит на богатырском коне, а в переметной суме сучит кривыми ногами низкорослый коряжистый мужчина татаро-монгольского обличья.
- Ну, значит, князь просит показать ему свое умение, угощает их с Ильей водкой и вином, выпили они крепко, сейчас, конечно, трудно сказать перепили или недопили, или водка на птичьем помете была настояна, но дело не в этом…
- Странно как то вы говорите Соломон Будимирович, ой, Соло, как будто они и не враги были вовсе, а добрые соседи или знакомые.
- Так оно и было, князь княжил, Илья Муромец богатырствовал, ну а Соловей, что греха таить – рэкетом промышлял. Князю от него тоже польза была и не малая, предупреждал его через своих ребят, если половцев заметит или еще что, сверху, с деревьев-то далеко видать.
Они с дерева на дерево могли свободно перемещаться по плетеным лестницам, перекинутым с верхушки на верхушку, плетеными качелями и канатами, по-всякому…
- Как Тарзан?
- Круче, Тарзану до них, как до Китая пешком, ведь Соловей не один был, там ведь вся мужская родня была.
На деревьях были устроены гнезда для сна и отдыха, жены и малые дети жили, конечно, на земле, в усадьбах.
- Я думала, что этот Соловей-разбойник один был, по крайней мере, в кино именно так, а былины я не помню, в школе что-то такое изучали, по-моему.
- Община соловьев была маленькая, истинные носители рода, с певчими способностями рождались не часто. Никто не знал, почему и как, что-то с хромосомами, наверное.
- Но сейчас можно исследовать ваши хромосомы, представляешь, какая будет сенсация!
Мы одно время тоже хотели провести исследования, но потом отказались от этой идеи, еще не время.
- Кто это мы?
- Общинники, у нас и теперь есть община, малочисленная, но есть.
В дверь позвонили, выглянув в окно, Василиса Кирилловна увидела двух, ожидаемых ею знакомых дам, приглашенных на презентацию «чочолины».
Дамы настырно звонили и с нетерпением поглядывали через забор палисадника, Василиса заметалась:
- Ой, не хочу, чтобы они вас видели, знаю я их – пойдут разговоры, домыслы, и все такое, посидите пока здесь, - и она, почти втолкнула Соло, в комнату для гостей.
Это в городе можно жить, как «сыч в дупле», в деревне все подлежит суду и оценке.
Неуемное любопытство пришедших было не вполне удовлетворено, «оборотнем» оказался всем известный пес Чарли, которого по не понятным пока причинам сопровождал тоже известный им кот Кеша, любимец и духовный наставник кошачьего населения поселка.
Пришедшие дамы знали в Полянске всех и вся, и не только их жителей, но и всю их дворовую живность.
Охотники пробежали недолго, Чарли стал задыхаться, глаза налились кровью, с языка обильно текла слюна. Кеша тревожно взвыл по-сиамски «оуыэ», но смекнув, что вытьем горю не поможешь, огородами побежал к дому.
Хозяева Чарли в растерянности бродили по поляне перед домом и звали своего любимца, обещая ему прощение, гречневую кашу с тушенкой и запретное сливочное печенье.
- Мряу, - в раздражении проскрипел Инокентий хозяйке Чарли.
- Кешенька, Кеша, котя, а мы Чарлика потеряли, - со слезами сообщила Ира.
- Мряу, - опять проскрипел Кеша, еще больше раздражаясь от бестолковости хозяев Чарли, и немного отбежал в сторону улицы имени Миклух-Маклая.
Ирочка в недоумении смотрела на него, но хозяин, бывший боевой офицер, что-то сообразил:
- Ир, Кеша зовет нас куда-то, с Чарли что-то случилось.
- Мряу, шу-у-у, - раздражение непонятливыми хозяевами Чарли достигло предела. Кеша побежал, непрестанно оглядываясь на Ирочку с Марком, которые шли за ним быстрыми шагами.
Чарли лежал в лопухах у забора и часто дышал, цемент сковал его тугим панцирем, закупорил кожу, еще немного и он потерял бы сознание.
- Чуся, Чуся! – заголосила Ирочка, а Марк, схватив чуть живого пса на руки, длинными прыжками понесся домой, Кеша и хозяйка бежали следом.
Чусика отмывали, отскребали, и сделали какой-то укол, который он даже не почувствовал, к отмытому и слегка ожившему другу подошел Кеша и сказал:
- Ух-х-х, - Чарли понял.
Хозяева Чарли всячески хвалили Кешу, но тот, уклоняясь от поглаживания и упоительной щекотки, и с королевским достоинством удалился на свою территорию.
Все это пришедшие дамы, не поленившиеся проследить происшествие до конца, выложили Василисе Кирилловне.
- Вот она, прекрасная «чочолина», - без ожидаемого пафоса провозгласила хозяйка заграничной диковинки.
Одна из дам, как пылесос обнюхивала заморскую красавицу:
- Пахнет от нее как-то…, как бы лошадиным потом что, ли…
От нее пахнет как от возбужденной бабочки, потому что в природе тоже своя эротика…, а уникальная окраска – цвет непредвиденных обстоятельств, - встала на защиту «чочолины» Василиса.
Дама ухмыльнулась, с придурковатой любезностью, обнаружив тайную склонность к романтике.
- Надо же, все как у людей, отозвалась другая и покачала восьмикилограммовым бюстом, душа ее размякла.
Теперь дамы стали громко восхищаться всем, что попадало в поле их зрения – темным сочным укропом, веселой петрушкой, ровными рядами окученной картошки и другим богатством Василисиного сада-огорода.
После столичной жизни, к которой Василиса привыкла, как ей казалось, навсегда, она неожиданно обнаружила, что стосковалась по тяжелой крестьянской работе, поэтому огород был образцово-показательный.
Дамы, а собственно дамами их можно было называть условно, в силу принадлежности к женскому полу.
Но поскольку у нас в стране нет устоявшегося обращения между гражданами, народ называет себя по-разному. Чаще всего слышится «мужчина», «женщина» и «девушка» - по половому признаку и физиологическому состоянию, реже старорежимное «молодой человек».
Автор придерживается одесского варианта - «дамы», хотя одна из них, коренная местная жительница себя таковой не считала, муж ее на людях звал «мать», наедине Кока, а соседи Нинушкой.
Вторую можно было считать дамой с некоторой натяжкой, но кем на самом деле она себя считала, мы не знаем, звали ее Верой Петровной.
Василису Кирилловну они уважали, и не просто так, в общем, а по определенной причине – та сама построила дом.
Полянские жительницы вообще ко всему материальному относились с главенствующим и безусловным уважением.
Дом Василиса Кирилловна построила, конечно, не своими руками, но без чьего-либо участия в руководстве этим сложным процессом.
После смерти мужа, чтобы не впасть в депрессию, она стала часто бывать у матери в Полянске, стараясь обустроить ей быт. С ремонтом старого дома дело не заладилось, одно латали, другое разваливалось.
- Да брось, ты Васенька, маяться, дом старый его не поправишь, а меня молодой не сделаешь, - уговаривала ее мать.
Но тут ей в газетном киоске случайно попала на глаза книжка «Как самому построить дом», книгу она купила, прочитала и обрадовалась, оказалось все очень даже просто.
Книгу она прочитала раз десять, а может быть и больше, почти что вызубрила ее наизусть, а что не понимала, спрашивала у мужа подруги, работавшего прорабом.
Из всех заветов, изложенных в книге и советов мужа подруги, она вынесла главное – ни за что не давать задаток, не платить вперед, а только за качественно выполненную работу и мужественно придерживалась этого правила.
Дом был построен исключительно по этой причине, сменилось с десяток бригад, две из которых даже подали на нее в суд, но проиграли процесс, потому что
договор, прилагаемый к упомянутой книге, тянул на нобелевскую премию юридического мастерства.
Поэтому дом она все-таки построила.
Добротный и простой, без архитектурных замашек, недоделок и брака.
Депрессию как ветром сдуло после знакомства с первой бригадой строителей, она вообще многое узнала о жизни за время строительства, кроме новых форм табуированной лексики.
И эта жизнь, которую она узнала, была намного интереснее той, которой она жила раньше.
Нина и Вера Петровна за глаза называли ее министершей, причем без иронии и подковырок, поскольку она ей и была, не всю жизнь, конечно, но последние десять лет точно.
Василиса Кирилловна вышла замуж за выпускника того же лесотехнического института, где училась сама. Не каждая девушка из Полянска выходит замуж за министра, но Василиса Мельникова, которую за глаза парни называли Василисой Прекрасной, вполне оправдывала свое имя.
Она и вправду была прекрасна, редкой красотой и статью, которую невозможно было испортить ни косметикой, ни сизыми джинсами, так называемой женской одеждой начала двадцать первого столетия.
Виктор Субботин, потомок комсомольского вожака, тоже не был потомственным москвичом, поэтому имел привычку петь у костра про «солнышко лесное».
Комсомольское движение, исчезнувшее с поверхности Земли в перестройку, продолжало, видимо, существовать в изменившемся или подпольном варианте, где то в районе земной коры.
Бывшие его лидеры, вожаки и их родичи с периодичным постоянством появлялись во всех властных структурах отечества.
Так появился министр лесопользования и лесопроизводства Субботин Виктор Андреевич, он был крайне энергичен, любил лес и все, что в нем водилось.
Василиса Кирилловна поначалу ездила с мужем в лесные командировки, которые почему то были похожи на пикники для начальства, но потом она стала работать в одном из столичных учреждений, и постепенно, все сошло на нет.
Теперь они виделись редко, муж все куда-то спешил, рвался в бескрайние лесные дали, особенно за Уральские горы.
Василиса жила в столице, работая то в департаменте, то в агентстве, где ее постоянно посылали на стажировку за границу.
Встречи с мужем были праздничными и мимолетными, как и положено в светской буржуазной семье.
Глава семьи нежно намекал Василисе детей не заводить, пока не будет достигнут стандарт столичного благополучия.
Приличная квартира уже была, предусмотрительно оформленная на Василису, строился загородный дом в старообрядческом стиле…
И дальше бы их жизнь продолжалась по отшлифованному министерствами стандарту, но случилось то, что случилось…
Вертолет с лесным министром и другими ответственными лицами рухнул далеко от столицы во время инспекторской проверки лесных угодий, по телевизору сказали - невосполнимая потеря.
Затем, в последующие полгода к Василисе приезжали четыре, тщательно скрываемые доселе, гражданские жены покойного мужа, все с детьми младшего дошкольного возраста, из отрогов Сихоте Алиня - с младенцем.
Все жены были хорошими, очень хвалили усопшего, хотели бы жить в Москве, но узнав, что все материальные активы на Василисе, разъехались по своим лесам, приглашая ее погостить у них когда-нибудь.
Прыткие Полянские дамы этих подробностей не знали, нынешняя жизнь Василисы нареканий у них не вызывала, но визит соседа мог спровоцировать интерес, поэтому она и запихнула его в гостевую комнату.
Дамы, освежившись поселковыми пересудами и сплетнями, пили чай, в гостевой комнате было тихо.
- Вкусно, - разжевывая мармеладину, похвалила Нина, - а тут по телевизору одна все пела «мармеладный мой», надо же, и чего хорошего для мужчины-то - мягкий и трясется…
- Может она слаще морковки ничего не ела, вот и поет про мармелад, - отозвалась Вера Петровна. На меня в свое время тоже оборачивались, - Вера Петровна произнесла свою коронную фразу, с которой у нее начинались все разговоры, косвенно давая понять, что и сейчас она еще очень даже ничего и желает оставаться в этом же состоянии как можно дольше. О себе она рассказывала с умилением и нежностью.
Все это предисловие имело конкретную цель – постоянную реставрацию своего фасада. В те времена, когда на нее оборачивались, одна из телеведущих обронила, сакраментальную фразу о том, что для сохранения кожи своего лица в идеальном состоянии достаточно наносить на нее все, что есть под рукой из продуктов питания у любой хозяйки.
Имелось в виду овощные и фруктовые соки, масло, сметана и все остальное, содержащее в себе витамины и микроэлементы. По этой причине Вера Петровна уже несколько лет свирепствовала над своей физиономией, непреклонно добиваясь от нее возвращения свежести. Цвет лица менялся в зависимости от ингредиентов того, что было в данный момент под рукой, поэтому все эти годы родня и соседи не видели ее в натуральном виде.
Вот и теперь, она искоса поглядывала на ярко красную мармеладину, прикидывая ее косметическую ценность.
- Сейчас все химия, мармелад то наш Райпо делает, краски не жалеет, во, погляди, - Нина высунула язык, неотразимая убедительность пурпурного языка сделала свое дело, и дамы засобирались домой.
- Ах, жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как и тюремный срок, - Соло появился в дверях, ведущих в сад.
- Так вот, за дело снес Илья Муромец голову моему пращуру, за дело, - продолжил он, - в былине как сказано? «Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, зарычит-тко ты во полрыку звериного.»
Как водится, чарку ему дали, конечно, из князевых белых рученек, но подозреваю, что водка могла быть паленой, потому что свистнул Соловей-разбойник в полную силу.
Что произошло дальше, ты уже, конечно, знаешь… маковки на теремах должны были покривиться, а они упали, околенки во теремах должны были рассыпаться, да только рассыпались они вместе с теремами.
Но это полбеды, такое случалось не раз, а беда в том, что все княжеские дочки одномоментно потеряли самое дорогое для девушки – то, бишь, невинность.
Ну, а поскольку князь с домочадцами стоял на возвышении, то у барышень случилась дефлорация от сильнейшего звукового удара, сейчас бы сказали избирательная баротравма.
- Кошмар…
-Да, кошмар, да еще какой, причем международный, барышни должны были выйти замуж за иностранных принцев и князей с целью расширения и укрепления Киевского княжества и его границ, а получилось все наоборот.
Девицы по неопытности заголосили «ох и ах» ну, и, как говорится, понеслось дерьмо по трубам…
Выдали княжон за своих захудалых князьков и политическая активность князя на время притухла.
Именно по этой причине центром Руси стал не Киев, а Москва – там вовремя подсуетились, ну и …
Я, хотя человек еще не старый, но сама знаешь, в жизни всякое бывает, поэтому пока жив, хочу искупить вину далеких предков, за весь наш род попросить прощения у хохлов, - Соло вздохнул и допил коньяк.
- И как вы себе это представляете?
- Тут в одной украинской газете было любопытное объявление, некая фирма
«Звыняйтэ», по нашему «Извиняюсь» предлагает гражданам организовать процедуру извинения любого масштаба и направленности.
Н-да, худшее из состояний – чувство вины и ответственности, почему бы и не сделать на этом бизнес, ничуть не хуже, чем на других потребностях человечества, - пробормотала Василиса.
- Я связался с этой фирмой, они сообщили мне, что опыт у них есть, но с таким масштабным проектом еще не работали, - мужественный нос Соло с семитской горбинкой вздрогнул, тонкие скуповатые губы сложились изумительным перламутровым бутоном, а глаза смотрели величаво и сурово.
Фирма рьяно взялась за дело, по мере продвижения проекта, получившего название « Кровавое бесчестие», вырисовывалось грандиозное шоу на берегу Днепра.
Речное судно, на котором предстояло находиться извиняющемуся Соло, планировали закамуфлировать под старинный струг времен Садко.
Для Соло придумали фантастический наряд – помесь боярского парадного облачения с соболями, и делового цыганского костюма. Не ладилось со словесным обращением к украинскому народу, получалось тускло, коряво и уныло.
Василиса Кирилловна вспомнила про Наталью Юрьевну, хозяйку известного в Полянске, сиамского кота Кеши.
- Вы знаете Соло, она литератор, сотрудничает с известными журналами, я думаю, у нее получится, есть в ней нечто такое, что ученые называют протоплазмой, философы – жизненной энергией, а китайцы – ци, - предложила Василиса.
Обращение, написанной Натальей Юрьевной, и вправду оказалось тем, чего так тщетно Соло добивался от фирмы «Звынайтэ», и он согласился сотрудничать с белобрысой протоплазмой.
В качестве группы поддержки, а также как специалиста по лесным делам, Соломон Васильевич пригласил Василису.
Он оказался человеком не бедным и снял себе и дамам роскошные номера в одной из лучших гостиниц Киева.
Наталья Юрьевна, муж которой пребывал в командировке, не могла оставить кота Иннокентия ни на чье попечение, по причине его умопомрачительной родословной, и особым жизненным режимом.
Пока шла подготовительная работа, необъяснимым образом, перераставшая в грандиозное шоу вселенского масштаба, Кеша от нечего делать общался с гостиничными кошками:
- Как вы относитесь к идее Иоганна Ван Гельмонта о самозарождении мыши в искусственных условиях? – спросил он трехцветную гостиничную кошку Мусю.
- Та ни, я лучше сало, - застеснялась Муся.
- Я сало не ем, холестерин, холецистит и прочее…,
- Та ни, брешут, сало очищает, - разволновалась Муся.
- Но все-таки, рецепт Иоганна Ван Гельмонта мне интересен с философской точки зрения, как на эту проблему смотрят ваши соотечественники?
Муся побежала созывать знакомых котов и кошек для научной дискуссии, которая обещала быть горячей.
Кеша встретил представителей киевской кошачьей братии добродушно, сладко потянулся, нечаянно выпустив наружу круто загнутые сине-коричневые когти.
Поговорили о мышах и сале, ничего, из перечисленного Кеша не ел, представители прохладно отнеслись к теории Иоганна Ван Гельмонта, еще поговорили о предстоящем мероприятии и гости сообщили, что местность на берегу Днепра кишит злыми, жирными и здоровыми комарами, которые могут испортить жизнь кому угодно.
Кеша к акции прощения был вполне готов, а в номерах «люкс» шла лихорадочная работа по примерке и выбору костюмов группе сопровождения.
Не могли одеть Василису Кирилловну - как настоящей царевне, все было ей к лицу, поэтому выбирали долго. Даже бутафорские рубины, летник из парчи и «соболя» из «Бориса Годунова», довольно вульгарные вблизи, несмотря ни на что делали ее еще более очаровательной.
Чтобы от такой красоты как то усмирить сердце, бившееся молотом в груди Соло, он нес всякую чепуху о буддийском подходе в борьбе с муниципальными властями, не оплачивающими вовремя за электроэнергию, и был, как лимонка на взводе.
С Натальей Юрьевной все было наоборот – она терялась в ярком и блестящем, стеснительно моргала белесыми ресницами, и после долгих мучений ее обрядили в костюм мальчика-писца, - полосатые портки, сиротскую шапочку и огромное гусиное перо.
Кеша шнырял между всеми, как бывалый дизайнер, но Соло не оценил его заигрывание с фальшивыми соболями, и несколько раз невежливо отодвигал ногой в сторону, ну что ж, известно, что люди, которые чего-нибудь стоят – не сахар.
На следующий день, погрузив в автобус парчовые кафтаны, рубины и соболя, группа прибыла на место будущей исторической акции.
Застеленный коврами струг деловито пыхтел мотором, участники пребывали в приподнятом и романтическом настроении.
Берег Днепра был умеренно засеян отдыхающими гражданами, но толпы, жаждущей сенсационных исторических откровений не наблюдалось.
Соло вопросительно изогнул подмалеванную гримером бровь.
- Народ будет, будет, он в принципе здесь, всех оповестили в самых читаемых СМИ, вы начнете, и они подгребут, - взгляд менеджера воровато скользил по водной поверхности.
Жители Киевской Руси, уставшие от всяческих разоблачений в политике и бизнесе, все-таки продолжали обсуждать перипетии столичной жизни:
- Не переживайте, она от семи собак отлается, - обсуждали неожиданные маневры красавицы-женщины-политика.
- Ну,куда, куда от всего этого деться? Некуда…
- Как это некуда? А к такой-то матери?
- Дорогие граждане свободной Украины,- тоном циркового конферансье провозгласил Соломон Будимирович, - прервав тяжелые думы публики, - ходом мировой истории я призван обнародовать…
Соло очень доступно разъяснил публике суть происшедших более двух тысяч лет событий. Народ реагировал вяло, до конца не осознавая исторический парадокс.
Парадоксов в Незалежной хватало, но как согревали душу нашего современника искренние слова раскаяния.
Соломон Будимирович глубоко вздохнул, чтобы совершить главное, зачем он сюда приехал – произнести искреннее извинение за ту роковую ошибку, которая изменила ход истории теперь лишь дружественного нам государства.
Но и этому, увы, не суждено было свершиться, все живые существа, имеющие уши, услышали раскатистое, и заглушающее все на правом берегу Днепра, а может быть и на левом:
- Конкурс на лучшую покупку, победитель получает главный приз – водяной мотоцикл, - голосил крепкий молодой парубок с луженой глоткой, появившийся на берегу, перекрывал все звуки в радиусе трех морских миль.
Размалеванный микроавтобус, из которого выкатился раскладной прилавок с товарами, призывал всех участвовать в небывалой по оригинальности акции.
- Беспроигрышная лотерея, коронный выигрыш – десять тысяч евро,- колоратурно надрывалась невдалеке от конкурса дама бальзаковского возраста, одетая как королева бразильского карнавала, по мощности децибел не уступающая парубку.
- Я, мягко говоря, удивлен, - обратился Соломон Будимирович к главному менеджеру «Звынайтэ».
Менеджер заволновался, к организованному им шоу, без согласия заказчика, были привлечены некие фирмы и фирмочки, занимающиеся лотереями, рекламой, и другой необходимой обществу деятельностью.
Солидная моржа сама плыла в руки, и отказаться от нее не было никакой возможности. Белобрысая помощница заказчика, без конца исправлявшая и улучшавшая текс исторического воззвания к бывшему народу Киевской Руси, была далека от коммерческих тонкостей порученного ей проекта.
- Небольшая накладочка вышла, сейчас все устроим, - виляя блудливым глазом, заверил он, и выхватил из рук оратора лохматый микрофон.
Соломон Будимирович, с ходу оценивший ситуацию, так дышал на менеджера раздутыми от гнева горячими ноздрями, что у того затряслись руки и он выронил микрофон на усланную коврами палубу струга или фелюги.
Микрофон с длинным искусственным мехом, так называемая ветрозащита или мохнатка, упал на спину дежурившего под ногами Кеши, тот от неожиданности подпрыгнул и отскочил:
- Так вот какие они корабельные крысы! – Кеша был наслышан о таковых, но никогда их не видел. Длинный черный мех с зеленоватым оттенком, совершенно не крысиный запах и вообще…
На заросшей густым мехом морде крысака, не читалось ни малейших признаков страха или раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался.
- Оуэыа! – над Днепром раздался леденящий душу боевой клич сиамских котов, непостижимым образом усиленный воспрянувшими динамиками, по собственной инициативе решившими заглушить конкурентов на берегу.
Замечено, что техника в России, даже заграничного производства, часто ведет себя не адекватно, вопреки инструкциям и техническим параметрам.
- Оуэыа! – боевой клич раздирал пространство и время, Кеша взмахнул когтистой лапой ,и бесстыжий крысак камнем пошел ко дну.
- А еще говорят, что корабельные крысы отличные пловцы, - Иннокентий с интересом проследил за камнем уплывающим микрофоном, и с чувством исполненного долга уселся на носу струга, наблюдая дальнейшие события.
Соломон Будимирович посмотрел на менеджера и на окружающих огненными глазами, и Василиса почувствовала какой-то непонятный восторг под ложечкой.
- Все пропало, - хрипло сказала она, кутая плечи в капроновый шарф шамаханской царицы, усеянный золотыми звездами.
Тоненький лилейный голос больше соответствует слову нравиться, а охриплость соответствует любви. Так уж повелось по жизни, что в критических ситуациях люди больше доверяются инстинктам, вот и сейчас, огненный взор Соло, как в первый раз, увидел невероятно прелестную женщину, сказочную красавицу в роскошных мехах, парче и рубинах.
В один миг все отлетело, как прах, вся ерунда нелепых планов, забот и огорчений, осталось радостное возбуждение внезапного счастья.
Любовь вообще приватна, она проста и первобытна, она дичится, чуть-чуть пугает и пугается сама, ей не мешает географическое положение , и то пространство, где она находится, а также все остальное.
Василиса тоже только сейчас увидела в Соло мужчину, способного проскакать куда-нибудь очень далеко верхом и соблазнить графиню, в отличии от тех, которым, к примеру, радость приносят папки с бумагами. И она тихонько, украдкой, дальним предальним краешком сознания, тоже подумала:
- Сегодня, в первой половине дня началось мое счастье.
Гормоны счастья, любви и ошалелости выбросились в кровь у Соло в таком количестве, что их хватило бы на всю публику правого берега Днепра, постепенно прибывавшую к месту происшествия.
- Ну, все, хватит, по контракту ваша фирма оплачивает все издержки в случае срыва акции, - беспечно махнул рукой Соло, хотя естественное в этой ситуации стервозное настроение требовало дальнейшего выхода. И выход, конечно, тут же нашелся - помойное ведро шоу бизнеса, по законам пакости, вывалило в спокойные воды Днепра гражданина, который по-собачьи, шустро плыл от берега в сторону катера.
- Гад! Москаль! – подплывший гражданин выплюнув в сторону Соло фонтанчик воды, ухватившись за борт огромной рукой сырно-сливочного колера, - у моей
подруги от твоего вытья сердце затрепетало, сам сказал, гад, что сожалеешь, а сам… , - он хотел добавить что-то еще, но не успел.
Кеша воспринял огромную руку, как понтонную переправу или трап на сушу, легко и грациозно, как Нуриев, он пробежался по ней, но рука быстро закончилась и началась спина, тоже сырно-сливочная. Гражданин дернулся, опять закричал «гад», Кеша понял, что промахнулся и тоже закричал свое «оуыэ», потому что дальше идти было некуда. Он вцепился в аппетитные плечи пловца, и они закружились в воде странной вопящей этажеркой.
Не умеющая плавать Наталья Юрьевна опасно перегнулась через борт фелюги и махая коротенькими ручками истошно кричала:
- Кеша, иди сюда, иди сюда, - но дотянутся не могла и искала глазами что-нибудь вроде багра, чтоб зацепить парочку и притянуть назад.
Василиса Кирилловна тоже синхронно протянула руки и стала звать Кешу на борт струга. Сырно-сливочный гражданин нелепо барахтался, но все никак не мог дотянуться до борта и, увидев над водой Василисину косу, схватился за нее, как за швартовочный канат, дернул, в одно мгновение та оказалась в воде.
- Василиса плавать не умеет! – завизжала Наталья Юрьевна, - и я тоже, - визг перешел в рыдания.
- Где круг? – прогремел Соло в ухо менеджеру.
- Какой круг?
- Спасательный!
- Не знаю, я тут первый раз и тоже почти не плаваю, да тут не глубоко, - он судорожно дергал за ручку мотора, пытаясь завести плавсредство.
- Ну, а я в этой сбруе поплыву, как топор, но деваться некуда, - в одну секунду Соло сбросив с себя годуновские соболя, остался в парчовых штанах.
Перемахнув через борт, он пытался дотянуться рукой до Василисы, которая, то выныривала, цепляясь за гражданина, то уходила под воду.
- Ой, мамочки, помогите! Ведь утонут, утонут, утонут! – голосила Наталья Юрьевна.
Соло бешено молотил руками по воде и все-таки поймал Василису за шиворот, расшитого золотом летника, пытаясь подтолкнуть ее к борту струга. Гражданин с орущим Кешей на спине, не переставая, кричал «гад». Наталья Юрьевна, бессмысленно метавшаяся между менеджером и бортом, и с перепугу закричала:
- Соломон Будимирович! Вы крещеный?
- Нет.
- Как же так? Вы можете утонуть, это опасно для жизни, давайте я вас окрещу, а то…
- Валяй!
Наталья Юрьевна стала брызгать на него водой и быстро произнесла:
- Во имя Отца, аминь! Во имя Сына, аминь! Во имя Святого Духа, аминь!
Из мотора, наконец, вылетела упрямая и скупая искра, он затарахтел, струг дернулся, Наталья Юрьевна упала на усланную коврами палубу, ухватившись рукой за атласный валик, как атрибут боярской роскошной жизни.
Бутафорские атласные валики, которые в час отдыха подкладывали себе под бока знатные люди, оказались из пенопласта и в следующее мгновение полетели за борт.
Первым подгреб к борту катера сырно-сливочный гражданин с двумя валиками под мышками
Он снова схватился огромной ручищей за борт, но Кеша проигнорировал приглашение ,и легко спрыгнул на палубу прямо с его плеч, потом громко потряс ушами, и обернулся к непрошенному визитеру и сказал:
-Ш-ш-у-у-у-а.
- Видкиля вин знае, що мэнэ кличуть Шурою, - ошалело спросил гражданин.
- Он еще и не то знает, мистик! Лучше помогите мне, Шура, Василису поднять на борт, она совсем обессилела, а все из-за вас, это вы стянули ее в воду.
Наталья Юрьевна хлопотала вокруг Василисы, которая сначала отплевывалась днепровской водичкой, а потом просто лежала с закрытыми глазами и на пол лица стрельчатыми ресницами, измученная и прекрасная. Иногда она открывала глаза и видела над собой прозрачную высь, мир был нескончаем и безмерно соблазнителен.
Соло испытал такую нежность и жалость к этой женщине с глазастым детским личиком, так что ком подступил к горлу, когда он представил, что все могло бы окончиться не так.
Вот она, прекрасная и ничья.
- Ну, что вы тут околачиваетесь? Плывите назад, к той, у кого трепещет сердце, а то, как бы вас, Шура, винтом не зацепило.
- А шо ваш котик еще знае, может он гадае?
- Я не знаю, Кеша, ты гадаешь? – не без сарказма обратился Соло к Иннокентию.
У-у – живо ответил тот, он сидел рядом и добросовестно наблюдал за всем происходящим, - контроль, контроль и еще раз контроль, - было написано на его мордахе.
- Ну, сами видите.
- Вижу, - согласился Шура, - внезапно заговорив по-русски, може скажет, жениться мне или нет?
- Если вы завидный жених, то женитесь, по крайней мере, завидовать перестанут, а сами-то как?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Понятно, что скажешь, Кеша? – на что тот зевнул, и потряс ушами.
- Все ясно, - перевел, Соло, с кошачьего на русский.
- Вот и мама тоже…, да я и сам чую, не про нас ананас, - гражданин мотнул головой на берег, там маячила фигура в виде ананаса в желтой тунике.
- А что твоя хохлушечка? Гарна? – лукаво спросил Соло.
- Твоя царевна гарна, от днепровской водички еще краше стала, иди к ней, что со мной толковать, спасибо коту, что разъяснил дураку, - москаль Рахманов отцепил сырно-сливочного гражданина, с валиком под мышкой, от струга и тот покорно поплыл в сторону суши.
Все это было в те благословенные, домайдановские времена, когда русские не обижались на «москалей», а украинцы на хохлов.
А чего тут обижаться? Эти из московского княжества – «москали» и есть, никто и не отказывается, а те носили роскошные, не виданные в Московии хохлы, модниками были, ну и что? И никаких обид, относились друг к другу без сентиментальной идеализации, все просто, господа.
Майдан дал волю железным бочкам, они гремели, как тамтамы, о них обламывали бейсбольные биты и руки, их раскаляли докрасна и на круглых боках жарили сало, которое отдавало паленой шерстью.
Железные бочки били, расплющивали гусеницами танков, в них мочились, им мстили за смерть братьев, матерей и детей, которая была не за горами.
Свирепа и черна была отравленная кровь, познавших железную бочку мятежа и крамолы, но это было потом.
- Все! Возвращаемся, в гостинице обсудим происшедшее, в шесть вечера прошу ко мне в номер с вашим юристом, - сурово сдвинул брови Соломон Васильевич, обращаясь к сомлевшему менеджеру Илюше, еле сдерживая улыбку, потому что жизнь ему улыбалась.
Вечером менеджер явился в гостиницу пьяный и смелый по самые не балуй, на все вопросы к нему он недоуменно икал и наблевал всем на обувь.
Как в России, так и в Киевской Руси веками закреплялась – и закрепилась-таки традиция обнаруживать снисхождение к пьяному человеку.
Женщины засуетились и повели его в ванну, где он жадно глотая холодную воду, перешел на другую стадию опьянения и стал вести себя как бандит, хватая их за разные части тела.
Апперкот в глаз, который произвел Соло, вывел неугомонного менеджера на следующий уровень, характеризующийся как прорыв за пределы обыденного.
- Вот, - он опять икнул и сунул в руки Соломона Васильевича пачку гривен, перемешанную с рублями и американскими долларами, - отступное, без юристов обойдемся.
Прекрасный ужин примирил обе стороны, Соломон Васильевич был счастлив и хотел немного того же окружающим, в какой то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас.
- Ну, а вот вы, Наталья Юрьевна, зачем вы на меня водой брызгались перед тем, как спасти? - спросил он, когда Илья ушел, и остались только свои.
- Как это зачем, я же вас крестила, потому что была явная смертельная опасность, вы могли утонуть.
- Утонуть? Я прекрасно плаваю, я вообще все делаю прекрасно! И зачем меня крестить?
- Как это зачем? Смертельная опасность, а вы в Днепре, сам князь Владимир крестил в нем сограждан.
И потом нас в воскресной школе учили, что в таких ситуациях любой православный христианин может окрестить любого человека с его согласия.
- Разве я давал согласие?
- Вы сказали «валяй».
- И что теперь?
- Теперь вы можете закончить таинство крещения в церкви, если захотите, - подала голос Василиса.
- Откуда тебе это известно, Ася? – спросил Соло, намеренно называя ее секретным именем, известным, только им.
- У нас, прекрасный катехизатор.
- Какие вы знаете слова, Василиса.
В белом костюме, припасенном для братания с хохлами после акции прощения, Соломон вошел в церковь и, не зная, что делать дальше, сцепил руки за спиной. Отец Никодим оказался веселым и добрым, они проговорили довольно долго, а на следующее утро он повесил на шею Соло кипарисовый крест из Иерусалима.
- Бог меня простил, - наклонился он к розовому Василисиному уху.
Все вернулись из неглубоко небытия в сегодня и, меряя длинными шагами гостиную в «люксе» Василисы, Соломон Васильевич мягко сказал:
- Так уж случилось, Ася, что мужчины из нашего рода влюблялись довольно редко, они вступали в брак ради соблюдения традиций, ради власти, денег…, оставляя «на потом» настоящую любовь, если повезет…
Но, ты же тоже был женат…
- Был, потому что до армии я был у нее первым мужчиной, и она сказала, что беременна. Я женился, ушел служить в Красную армию, а она сделала аборт…
- Ну и что, я все равно о тебе ничего не знаю, мама говорила, что ты электрик.
- Конечно электрик, где электричество, там и я, работаю генеральным директором энергосистемы нашего региона, ну и совладелец, конечно.
Соло посмотрел не нее особым мужским взглядом загадочным и неотразимым.
- И на роду мне написано, что женой моей должна быть Прекрасная Василиса Кирбитьевна, красота неописанная, из косточки в косточку мозжечок переливается…
- Какой еще мозжечок?
- Твой, так в былине сказано, видимо имеется в виду, что и внутри у тебя тоже все прекрасно, так что собирайся Ася, собирайся.
- Куда собираться? Я устала, у меня еще вода в животе булькает…
- Как это куда? Свадьбу играть и птенцов высиживать!
Соловьев!!!
Крысиная охота
Кокер спаниель Чарли носился по поляне, как угорелый, его прелестная хозяйка в бикини и хозяин в плавках с распростертыми, как паруса, простынями ловили его, отрезая путь к лесной тропе. Чарли не давался, от скорости одно его ухо трепетало на ветру, а другое, залепленное чем-то тёмно зеленым, было приклеено к голове. Кешина хозяйка наблюдала за происходящим, как болельщик, морщась от промахов соседей по даче. Потные и замученные хозяева еще долго бы гонялись за неутомимым питомцем, у которого на морде было написано, что все интересное ещё впереди, если бы хорошенькой Ирочке не пришла в голову счастливая мысль:
- Чуся! Пойдем есть гречневую кашу с тушёнкой! – кокер остановился как вкопанный, сделал резкий поворот и радостно взлаивая, понёсся к хозяйке. Ирочка ловко накинула на Чарли простыню и свернула его в кокон, хозяин подхватил на руки брыкающийся сверток и понёс его в баню.
- Такой обаятельный песик, и такие странные причуды. Не понимаю, что его может привлечь к коровьей лепешке. А вчера я видела, как он с наслаждением вывалялся в разложившемся трупе крысы…
- Ах, Наталья Юрьевна, это не причуда, это необходимый компонент охоты, Чарли отбивает свой собственный запах, чтобы дичь не учуяла.
- Какая дичь?
- Гипотетическая, вы же знаете, Марк не охотник, поэтому Чарлик ущемлён в этом отношении, прекрасный охотничий инстинкт пропадает втуне.
Великолепный сиамский кот Инокентий, в компании которого жила его хозяйка Наталья Юрьевна, зевнул от сочувствия к соседу, с которым поддерживал приятельские отношения. Бессмысленность собачьей беготни не занимала и не раздражала его, глупость безгрешна. А потом, разве развлечение не пик, например, человеческого счастья? Возможно, и собачьего тоже. Сам, он мог охотился, сколько угодно, в приделах своей усадьбы, но не любил, потому что обожал философию – мать всех наук.
Его охота носила чисто формальный характер - для поддержания имиджа, статуса и, отчасти, в рекламных целях.
Обалдевшую и верещавшую от страха мышь он осторожно нёс в зубах, и клал у ног хозяйки, которая тут же начинала визжать и скакать, после чего он относил добычу туда, где взял и свой долг считал выполненным. Иногда он играл с мышью на ковре в гостиной, подбадривая ее узкой лапой, и та, успевала забиться под диван или за шкаф, хозяева часами тыкали палкой во все углы, пытались изловить её, да куда им…
Частенько мышь оставалась жить в дом, и становилась, как бы «своей», стараясь не попадаться на глаза хозяевам, тихо лопая, по ночам, бесплатный харч из Кешиных чашек.
Скромных и вежливых мышек он не трогал, а жадных и нахальных, относил подальше от дома, чувствительно прижимая по дороге разжиревшую тушку зубами, чтоб знала своё место.
У Чарли, который ни разу в жизни не поохотился по-настоящему, не считая впопыхах задавленной соседской курицы, была идея фикс – поохотиться на крыс.
- Доступно и дешево, - объяснял он Иннокентию свой план, - крысы то в посёлке есть?
- Были.
- Почему были?
- В нашем конце остались только двое, остальные ушли кто куда.
- Что же, все ушли, а двое остались?
- Ну да.
- А почему?
- Крысоволк их выжил, сам с подругой остался, а остальные ушли, кому хочется связывать с психом?
- Кто такой крысоволк?
- А ты что, не знаешь? Чудак! А еще собираешься на крысиную охоту.
В принципе, это обыкновенный пасюк, а крысоволка из него сделал Геннадий Уткин из-за того, что крысы у него почти все припасы сожрали.
Посадил он трёх крыс в пустую железную бочку и держал их там, не давая ни пить, ни есть, пока они друг друга жрать начали. В живых остался один, но он и его не выпускал до тех пор, пока тот не сгрыз до половины собственный хвост.
Смысл этой бесчеловечной акции в том, что одуревший крысак начинает жрать всех подряд, в первую очередь сородичей.
Когда свихнувшегося пасюка выпустили, он стал кидаться и на своих, вот они и ушли от греха подальше.
- Тогда тем более надо как можно скорее устроить крысиную охоту и освободить посёлок от этого монстра.
- Он и сам вскоре издохнет, они долго не живут.
- Почему?
- Перестают понимать законы жизни.
- А у людей? –
- А что у людей? У них рыжих женщин заживо сжигали, инквизиция называется.
- Всех сжигали?
- Нет, не всех, только красивых и умных, хозяин рассказывал.
- Тебе?
- Хозяйке, она у нас такая.
- Какая?
- Рыженькая, ну и красивая, конечно.
- Он её сжечь что ли хотел?
- Нет, он сказал, что целует кончики её пальцев-лепестков и следы её ног.
- Н, про следы ног это понятно, та догиня из соседнего подъезда…
Про законы жизни Чарли знал мало, потому что был забалованным и зацелованным хозяйкой псом, хотя и добродушным от хорошей жизни.
На охоту решили идти завтра утром, Чарли присмотрел себе свежую
коровью лепёшку, и предложил Кеше тоже воспользоваться бесплатным
камуфляжем.
- Мне это ни к чему, я ничем особенным не пахну, - отказался Кеша и брезгливо поморщился.
- Как это не пахнешь, еще как пахнешь, духами пахнешь.
- Это от хозяйки переползли, она меня на руки берёт.
-Зачем?
- Гладит.
- А…
Наутро Чарли спозаранку вывалялся в коровьей лепёшке с особой тщательностью, Кеша наотрез отказался.
-Ты хоть в цементе поваляйся, вон у нас в углу порватый мешок лежит.
Кеша вдумчиво понюхал мешок, но валяться не стал, а потряс на мешок хвостом, и немного, для приличии, побрызгал на него.
- Не так, не так! – кипятился Чарли, - вот надо, - он упал на рассыпавшийся цемент и методично вывалялся в нем, демонстрируя высший класс маскировки.
После валяния в цементе Чарли стал похож на жуткое фантастическое существо из ужастика. Цемент, налепившись на свежую коровью лепёшку, приобрел вид диковинного то ли панциря, то ли коросты.
Чарли почувствовал некоторую тяжесть в теле, но ажиотаж охоты затмевал всё остальное.
Они бежали вдоль улицы имени Миклухо-Маклая по земляной тропинке, Кеша ближе к забору на случай встречи с незнакомыми собаками, настороженно поджав уши и контролируя ситуацию.
Навстречу им попался нетрезвый мужчина с буханкой хлеба в руке, увидев их, он остановился, нецензурно высказался, а потом отскочил на противоположную сторону улицы и заорал:
- Оборотень! Люди добрые, оборотень!
Кеша оглянулся, осуждающе посмотрел на матершинника и ответил тем же:
- Оуэы, - гортанно и грозно, по-сиамски, оборвал нахала.
Две бабушки на лавочке признали в Чарли потерявшуюся Дусину овцу, а дачник с редкой специальностью океанолог, получил нечто вроде интеллектуального шока, увидев из-за забора неопознанное им существо.
Двое вездесущих пацанов младшего школьного возраста уже бежали следом за странной парой радостно подпрыгивая и горланя:
- Оборотень, оборотень!
Тревожная и будоражащая весть облетела улицу со скоростью света, народ высыпал на улицу, как одиннадцатого сентября, когда объявили, что бомбят Америку.
В наш материальный век, богатый на аналитиков всех мастей и фасонов, редко услышишь по- настоящему романтические гипотезы.
- На Украине кенгуру покусало женщину, со спины напало, та стала обороняться, так оно ее задними ногами отпихнуло, - высказалась бабушка дачного вида.
- Это все городские, их дела, понаехали тут, раньше, при советской власти такого не было.
- При советской власти еще похлеще было, только скрывали.
- Кино было по телеку, «Клон» называется, а в Англии овцу искусственную вырастили, и наши туда же.
- Куда люди, туда и Марья крива.
- Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя есть возможности… - пришел в себя океанолог.
Василиса Кирилловна готовилась к презентации тщательно и продуманно, королевская лилия «чочолина» должна была распуститься к полудню.
На фотографии цветок был потрясающе красив, тропической и чуть-чуть развязной красотой, на то она и «чочолина», итальянская порнозвезда девяностых годов прошлого столетия.
Ни у кого в Полянске такого не было, размер, цвет, форма – все было супер.
Две знакомые дамы, тоже из сословия Полянских дачников, должны были зайти на чай и полюбоваться заграничным чудом, но тревожная новость перебила все задумки. Приятельницы прытко пронеслись мимо палисадника с «чочолиной», успев радостно крикнуть:
- Оборотень!- захихикали, как мыши из мультиков и унеслись догонять неопознанное существо.
- Так это и есть долгожданный перл, гибрид блудницы и лесного колокольчика?- сосед Соломон Будимирович Рахманов подошел, как всегда неслышно.
- Да, полчаса назад распустилась, но в описании сказано, что будет цвести восемь, десять дней, - Василиса Кирилловна отступила в сторону, приглашая соседа полюбоваться.
- Там напишут. Вот так всегда, страшное и ужасное всегда интересней, а это пес Ирочки, Дорогиной в девичестве, опять вывалялся в чем-то.
А настоящий то оборотень – я.
- Скажете тоже, с какой это стати вы оборотень?
- Стати никакой нет, а есть факт. Ты вот, Васенька, есть хомо сапиенс, человек разумный, а я – нет.
Фамильярное обращение на «ты» Соломона Будимировича к Василисе Кирилловне было с оттенком братского попечения и несколько ироничной нежности. На людях он называл ее по имени и отчеству, а наедине всеми мыслимыми и немыслимыми производными от имени Василиса или просто на букву «в». Иногда он называл ее Асей.
Соседом Соломон Будимирович был хорошим, при необходимости помогал, и ничего такого не позволял, в друзья сердца не набивался, хотя и был вдов, как и сама Василиса. Однажды, она даже одалживала у него, приличную сумму денег, до двадцатого числа, когда ей присылали арендную плату за сдаваемую в Москве квартиру.
Соломон Будимирович выложил просимую сумму в долларах и рублях, на выбор, подчеркнув, что долг можно отдать в удобный для нее срок.
- Все мы хомо сапиенс, только в разной степени, - она неизменно и подчеркнуто обращалась к соседу на «вы».
- Не все, Вася, не все, я, например, человек певчий - homo canere.
- Ну и что, певцы такие же люди, я, кстати, никогда не слышала, чтобы вы пели.
- При чем здесь певцы, речь идет о певчих. Вот, например, соловей птица певчая?
- Певчая.
- Ну вот, и я певчий, - Соломон Будимирович неожиданно сложил тонкие и скуповатые губы перламутровым бутоном, глаза заволокло голубоватой пленкой, и он стал совсем не похож на себя, хотя его природная мимика всегда была специфичной.
Но сейчас произошло что-то иное, совершенно необычное.
Василису охватил мистический ужас, и кожа покрылась мелкими пупырышками, как у гибридных огурцов.
Из маленькой щелки-дырочки в губах, сложенных бутоном, полилась волшебная, прекрасная музыка – полонез Огинского, чудесный оркестр звучал альтами, скрипками, виолончелью, вздыхали контрабас и гобой, звучал рояль, духовые тоже участвовали, пел орган и еще какие-то неведомые прекрасные инструменты сливались в удивительной и непостижимой гармонии и красоте.
Потом были исполнены ее самые любимые мелодии, которые неведомым образом были угаданы исполнителем, завершилось все волшебной песней из мьюзикла «Кошки».
Соломон Будимирович разжал губы и посмотрел на нее веселыми глазами цвета шоколадного драже.
- Что это такое? Это вы чем? – Василиса Кирилловна приоткрыла рот.
- Это и есть человек певчий.
- Что это значит?
- Это значит, что существует такая разновидность человека, некая его ветвь…
- Как неондертальцы что ли?
- Нет, Васена, эти рыжие ребята совершенно тут не при чем, к хомо сапиннс и к хомо певчему они вообще никакого отношения не имеют.
- Чем же отличается человек певчий от нас? – Василиса Кирилловна смутилась и покраснела от того, что причислила себя к преобладающему большинству.
- Совсем немногим, посмотри - Соломон Будимирович широко открыл рот и потыкал туда пальцем.
Василиса сглотнула комок в горле, поднялась на цыпочки и опасливо заглянула вглубь.
Ей никогда не приходилось смотреть в горло человеку, в том числе и себе.
То, что она увидела, цветом, было немного похоже на свежего лосося, но все-таки и не похоже.
Она не знала, как это назвать и как это выглядит у других, там было изящнее, чем она предполагала, что-то вроде тончайших складочек, какие бывают на знаменитых и бывших в большой моде в советское время, шторах «маркизы».
- Соломон Будимирович, а вы к врачам обращались?
- Это еще зачем? Еще скажут, что заячья губа или собачье пасть, да и вообще…
Васенька, раз уж ты все знаешь, зови меня, пожалуйста, просто Соло, ну какой я Соломон - я Соловей! Соло!
Как то у себя в саду Василиса наткнулась на гнездо соловья, вернее соловьихи, соловьят было трое, серые и круглоголовые они сидели на краю гнезда, вид у них был суровый, готовый ко всему, Василиса осторожно задвинула ветки туи и больше туда не подходила.
- Да! – продолжал Соло, - Соловей Будимирович Рахманов, прямой потомок Соловья - разбойника, которого в свое время порешил Илья Муромец, хотя и за дело порешил, пращура!
- За какое дело? – охрипшим голосом спросила сомлевшая Василиса и в изнеможении села на садовую скамейку, не на шутку испугавшись раздвоенности сознания с шизофреническим оттенком.
- Вась, ты что, испугалась? Пошли в дом, валерьянки выпьешь, а то столько событий за одно утро…
В прохладе дома она и впрямь почувствовала себя спокойнее, но вместо валерианки поставила на стол початую бутылку какого-то отчаянно дорогого коньяка и фантастические конфеты, из новых, умеющих многие годы сохранять свежесть.
- Соломон, то есть, Соло, вы что, в самом деле, считаете все эти сказки…
- Вовсе не сказки, Василиса, а былины! Былины отличаются от сказок тем, что возникли не на пустом месте, а тем, что это действительно было.
- Так ведь там и Змей Горыныч был…
- Был, конечно.
Василиса Кирилловна вспомнила, как отдыхала в санатории с необыкновенно полезной минеральной водой, на берегу великой Реки.
Территория вокруг санатория была изрыта круглыми и прямоугольными ямками и ямами непонятного назначения.
Никто из обслуживающего персонала не мог внятно объяснить их происхождение, пока однажды к ней не подошел мужчина в просторном одеянии, похожем на лапсердак.
Отвернув длинную и широкую полу, он продемонстрировал нечто, разложенное по многочисленным карманам, и спросил:
- Зуб динозавра нужен?
- Зачем? – оторопела Василиса Кирилловна.
- На сервант поставите, интеллигентно, а то понаставят хрусталя и радуются.
А тут придут к вам гости и увидят, что вы человек культурный, палеонтологией интересуетесь, историю знаете…
Пользуясь растерянностью клиента, он наклонился к ее уху и шепотом добавил:
- У меня дома и челюсть есть, и хвост, много чего есть, если желаете.
- Где же это вы все берете?
- Где, где – в земле, - продавец древностей хлебосольно повел рукой, обозначая простор археологических изысканий.
- Так эти ямы вы копаете?
- Не я один, копают люди, кому надобно, жить то надо.
- И покупают?
- Не покупали б, так и не копали бы, интеллигентные люди интересуются драконами.
- Драконами? – вздрогнула Василиса Кирилловна.
- Ну динозаврами, какая разница, мы их так между собой называем, короче.
У меня дома челюсть есть и хвост, - снова зачастил продавец и опять распахнул просторный лапсердак.
- Спасибо, я не любитель таких вещей и ничего в них не понимаю.
- А чего тут понимать, раньше они здесь жили, теперь мы живем, все ж таки уважать надо историю, - пробурчал он ей вдогонку.
- Васенушка, ты чего? Испугалась все-таки? – вернул ее Соло из прошлого.
- Куда же они тогда делись, если были?
- Туда и делись, куда все девается. Ты, Вася, спрашиваешь, за что моего далекого предка Илья Муромец порешил?
За дело, ну, я не буду тебе пересказывать всю былину, а скажу только самое главное, ты ведь знаешь, это была домосковская эпоха России.
Привозит Илья на княжеский двор Соловья Будимировича, на высоком резном княжеском крыльце стоит князь и вся его родня – жена, дети…
Ниже - воеводы, приближенные, дворня, все как водится. Народ посадский, купцы и прочие горожане тоже поблизости тусуются.
Все, конечно, про Соловья Будимировича слышали от людей, будто он может на разные лады свистать – и птицей, и зверем, а может и так, что все в беспамятстве лежат.
Василиса очень зримо увидела знакомую с детства картину из знаменитого фильма «Илья Муромец».
Богатырь Илья Муромец сидит на богатырском коне, а в переметной суме сучит кривыми ногами низкорослый коряжистый мужчина татаро-монгольского обличья.
- Ну, значит, князь просит показать ему свое умение, угощает их с Ильей водкой и вином, выпили они крепко, сейчас, конечно, трудно сказать перепили или недопили, или водка на птичьем помете была настояна, но дело не в этом…
- Странно как то вы говорите Соломон Будимирович, ой, Соло, как будто они и не враги были вовсе, а добрые соседи или знакомые.
- Так оно и было, князь княжил, Илья Муромец богатырствовал, ну а Соловей, что греха таить – рэкетом промышлял. Князю от него тоже польза была и не малая, предупреждал его через своих ребят, если половцев заметит или еще что, сверху, с деревьев-то далеко видать.
Они с дерева на дерево могли свободно перемещаться по плетеным лестницам, перекинутым с верхушки на верхушку, плетеными качелями и канатами, по-всякому…
- Как Тарзан?
- Круче, Тарзану до них, как до Китая пешком, ведь Соловей не один был, там ведь вся мужская родня была.
На деревьях были устроены гнезда для сна и отдыха, жены и малые дети жили, конечно, на земле, в усадьбах.
- Я думала, что этот Соловей-разбойник один был, по крайней мере, в кино именно так, а былины я не помню, в школе что-то такое изучали, по-моему.
- Община соловьев была маленькая, истинные носители рода, с певчими способностями рождались не часто. Никто не знал, почему и как, что-то с хромосомами, наверное.
- Но сейчас можно исследовать ваши хромосомы, представляешь, какая будет сенсация!
Мы одно время тоже хотели провести исследования, но потом отказались от этой идеи, еще не время.
- Кто это мы?
- Общинники, у нас и теперь есть община, малочисленная, но есть.
В дверь позвонили, выглянув в окно, Василиса Кирилловна увидела двух, ожидаемых ею знакомых дам, приглашенных на презентацию «чочолины».
Дамы настырно звонили и с нетерпением поглядывали через забор палисадника, Василиса заметалась:
- Ой, не хочу, чтобы они вас видели, знаю я их – пойдут разговоры, домыслы, и все такое, посидите пока здесь, - и она, почти втолкнула Соло, в комнату для гостей.
Это в городе можно жить, как «сыч в дупле», в деревне все подлежит суду и оценке.
Неуемное любопытство пришедших было не вполне удовлетворено, «оборотнем» оказался всем известный пес Чарли, которого по не понятным пока причинам сопровождал тоже известный им кот Кеша, любимец и духовный наставник кошачьего населения поселка.
Пришедшие дамы знали в Полянске всех и вся, и не только их жителей, но и всю их дворовую живность.
Охотники пробежали недолго, Чарли стал задыхаться, глаза налились кровью, с языка обильно текла слюна. Кеша тревожно взвыл по-сиамски «оуыэ», но смекнув, что вытьем горю не поможешь, огородами побежал к дому.
Хозяева Чарли в растерянности бродили по поляне перед домом и звали своего любимца, обещая ему прощение, гречневую кашу с тушенкой и запретное сливочное печенье.
- Мряу, - в раздражении проскрипел Инокентий хозяйке Чарли.
- Кешенька, Кеша, котя, а мы Чарлика потеряли, - со слезами сообщила Ира.
- Мряу, - опять проскрипел Кеша, еще больше раздражаясь от бестолковости хозяев Чарли, и немного отбежал в сторону улицы имени Миклух-Маклая.
Ирочка в недоумении смотрела на него, но хозяин, бывший боевой офицер, что-то сообразил:
- Ир, Кеша зовет нас куда-то, с Чарли что-то случилось.
- Мряу, шу-у-у, - раздражение непонятливыми хозяевами Чарли достигло предела. Кеша побежал, непрестанно оглядываясь на Ирочку с Марком, которые шли за ним быстрыми шагами.
Чарли лежал в лопухах у забора и часто дышал, цемент сковал его тугим панцирем, закупорил кожу, еще немного и он потерял бы сознание.
- Чуся, Чуся! – заголосила Ирочка, а Марк, схватив чуть живого пса на руки, длинными прыжками понесся домой, Кеша и хозяйка бежали следом.
Чусика отмывали, отскребали, и сделали какой-то укол, который он даже не почувствовал, к отмытому и слегка ожившему другу подошел Кеша и сказал:
- Ух-х-х, - Чарли понял.
Хозяева Чарли всячески хвалили Кешу, но тот, уклоняясь от поглаживания и упоительной щекотки, и с королевским достоинством удалился на свою территорию.
Все это пришедшие дамы, не поленившиеся проследить происшествие до конца, выложили Василисе Кирилловне.
- Вот она, прекрасная «чочолина», - без ожидаемого пафоса провозгласила хозяйка заграничной диковинки.
Одна из дам, как пылесос обнюхивала заморскую красавицу:
- Пахнет от нее как-то…, как бы лошадиным потом что, ли…
От нее пахнет как от возбужденной бабочки, потому что в природе тоже своя эротика…, а уникальная окраска – цвет непредвиденных обстоятельств, - встала на защиту «чочолины» Василиса.
Дама ухмыльнулась, с придурковатой любезностью, обнаружив тайную склонность к романтике.
- Надо же, все как у людей, отозвалась другая и покачала восьмикилограммовым бюстом, душа ее размякла.
Теперь дамы стали громко восхищаться всем, что попадало в поле их зрения – темным сочным укропом, веселой петрушкой, ровными рядами окученной картошки и другим богатством Василисиного сада-огорода.
После столичной жизни, к которой Василиса привыкла, как ей казалось, навсегда, она неожиданно обнаружила, что стосковалась по тяжелой крестьянской работе, поэтому огород был образцово-показательный.
Дамы, а собственно дамами их можно было называть условно, в силу принадлежности к женскому полу.
Но поскольку у нас в стране нет устоявшегося обращения между гражданами, народ называет себя по-разному. Чаще всего слышится «мужчина», «женщина» и «девушка» - по половому признаку и физиологическому состоянию, реже старорежимное «молодой человек».
Автор придерживается одесского варианта - «дамы», хотя одна из них, коренная местная жительница себя таковой не считала, муж ее на людях звал «мать», наедине Кока, а соседи Нинушкой.
Вторую можно было считать дамой с некоторой натяжкой, но кем на самом деле она себя считала, мы не знаем, звали ее Верой Петровной.
Василису Кирилловну они уважали, и не просто так, в общем, а по определенной причине – та сама построила дом.
Полянские жительницы вообще ко всему материальному относились с главенствующим и безусловным уважением.
Дом Василиса Кирилловна построила, конечно, не своими руками, но без чьего-либо участия в руководстве этим сложным процессом.
После смерти мужа, чтобы не впасть в депрессию, она стала часто бывать у матери в Полянске, стараясь обустроить ей быт. С ремонтом старого дома дело не заладилось, одно латали, другое разваливалось.
- Да брось, ты Васенька, маяться, дом старый его не поправишь, а меня молодой не сделаешь, - уговаривала ее мать.
Но тут ей в газетном киоске случайно попала на глаза книжка «Как самому построить дом», книгу она купила, прочитала и обрадовалась, оказалось все очень даже просто.
Книгу она прочитала раз десять, а может быть и больше, почти что вызубрила ее наизусть, а что не понимала, спрашивала у мужа подруги, работавшего прорабом.
Из всех заветов, изложенных в книге и советов мужа подруги, она вынесла главное – ни за что не давать задаток, не платить вперед, а только за качественно выполненную работу и мужественно придерживалась этого правила.
Дом был построен исключительно по этой причине, сменилось с десяток бригад, две из которых даже подали на нее в суд, но проиграли процесс, потому что
договор, прилагаемый к упомянутой книге, тянул на нобелевскую премию юридического мастерства.
Поэтому дом она все-таки построила.
Добротный и простой, без архитектурных замашек, недоделок и брака.
Депрессию как ветром сдуло после знакомства с первой бригадой строителей, она вообще многое узнала о жизни за время строительства, кроме новых форм табуированной лексики.
И эта жизнь, которую она узнала, была намного интереснее той, которой она жила раньше.
Нина и Вера Петровна за глаза называли ее министершей, причем без иронии и подковырок, поскольку она ей и была, не всю жизнь, конечно, но последние десять лет точно.
Василиса Кирилловна вышла замуж за выпускника того же лесотехнического института, где училась сама. Не каждая девушка из Полянска выходит замуж за министра, но Василиса Мельникова, которую за глаза парни называли Василисой Прекрасной, вполне оправдывала свое имя.
Она и вправду была прекрасна, редкой красотой и статью, которую невозможно было испортить ни косметикой, ни сизыми джинсами, так называемой женской одеждой начала двадцать первого столетия.
Виктор Субботин, потомок комсомольского вожака, тоже не был потомственным москвичом, поэтому имел привычку петь у костра про «солнышко лесное».
Комсомольское движение, исчезнувшее с поверхности Земли в перестройку, продолжало, видимо, существовать в изменившемся или подпольном варианте, где то в районе земной коры.
Бывшие его лидеры, вожаки и их родичи с периодичным постоянством появлялись во всех властных структурах отечества.
Так появился министр лесопользования и лесопроизводства Субботин Виктор Андреевич, он был крайне энергичен, любил лес и все, что в нем водилось.
Василиса Кирилловна поначалу ездила с мужем в лесные командировки, которые почему то были похожи на пикники для начальства, но потом она стала работать в одном из столичных учреждений, и постепенно, все сошло на нет.
Теперь они виделись редко, муж все куда-то спешил, рвался в бескрайние лесные дали, особенно за Уральские горы.
Василиса жила в столице, работая то в департаменте, то в агентстве, где ее постоянно посылали на стажировку за границу.
Встречи с мужем были праздничными и мимолетными, как и положено в светской буржуазной семье.
Глава семьи нежно намекал Василисе детей не заводить, пока не будет достигнут стандарт столичного благополучия.
Приличная квартира уже была, предусмотрительно оформленная на Василису, строился загородный дом в старообрядческом стиле…
И дальше бы их жизнь продолжалась по отшлифованному министерствами стандарту, но случилось то, что случилось…
Вертолет с лесным министром и другими ответственными лицами рухнул далеко от столицы во время инспекторской проверки лесных угодий, по телевизору сказали - невосполнимая потеря.
Затем, в последующие полгода к Василисе приезжали четыре, тщательно скрываемые доселе, гражданские жены покойного мужа, все с детьми младшего дошкольного возраста, из отрогов Сихоте Алиня - с младенцем.
Все жены были хорошими, очень хвалили усопшего, хотели бы жить в Москве, но узнав, что все материальные активы на Василисе, разъехались по своим лесам, приглашая ее погостить у них когда-нибудь.
Прыткие Полянские дамы этих подробностей не знали, нынешняя жизнь Василисы нареканий у них не вызывала, но визит соседа мог спровоцировать интерес, поэтому она и запихнула его в гостевую комнату.
Дамы, освежившись поселковыми пересудами и сплетнями, пили чай, в гостевой комнате было тихо.
- Вкусно, - разжевывая мармеладину, похвалила Нина, - а тут по телевизору одна все пела «мармеладный мой», надо же, и чего хорошего для мужчины-то - мягкий и трясется…
- Может она слаще морковки ничего не ела, вот и поет про мармелад, - отозвалась Вера Петровна. На меня в свое время тоже оборачивались, - Вера Петровна произнесла свою коронную фразу, с которой у нее начинались все разговоры, косвенно давая понять, что и сейчас она еще очень даже ничего и желает оставаться в этом же состоянии как можно дольше. О себе она рассказывала с умилением и нежностью.
Все это предисловие имело конкретную цель – постоянную реставрацию своего фасада. В те времена, когда на нее оборачивались, одна из телеведущих обронила, сакраментальную фразу о том, что для сохранения кожи своего лица в идеальном состоянии достаточно наносить на нее все, что есть под рукой из продуктов питания у любой хозяйки.
Имелось в виду овощные и фруктовые соки, масло, сметана и все остальное, содержащее в себе витамины и микроэлементы. По этой причине Вера Петровна уже несколько лет свирепствовала над своей физиономией, непреклонно добиваясь от нее возвращения свежести. Цвет лица менялся в зависимости от ингредиентов того, что было в данный момент под рукой, поэтому все эти годы родня и соседи не видели ее в натуральном виде.
Вот и теперь, она искоса поглядывала на ярко красную мармеладину, прикидывая ее косметическую ценность.
- Сейчас все химия, мармелад то наш Райпо делает, краски не жалеет, во, погляди, - Нина высунула язык, неотразимая убедительность пурпурного языка сделала свое дело, и дамы засобирались домой.
- Ах, жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как и тюремный срок, - Соло появился в дверях, ведущих в сад.
- Так вот, за дело снес Илья Муромец голову моему пращуру, за дело, - продолжил он, - в былине как сказано? «Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, зарычит-тко ты во полрыку звериного.»
Как водится, чарку ему дали, конечно, из князевых белых рученек, но подозреваю, что водка могла быть паленой, потому что свистнул Соловей-разбойник в полную силу.
Что произошло дальше, ты уже, конечно, знаешь… маковки на теремах должны были покривиться, а они упали, околенки во теремах должны были рассыпаться, да только рассыпались они вместе с теремами.
Но это полбеды, такое случалось не раз, а беда в том, что все княжеские дочки одномоментно потеряли самое дорогое для девушки – то, бишь, невинность.
Ну, а поскольку князь с домочадцами стоял на возвышении, то у барышень случилась дефлорация от сильнейшего звукового удара, сейчас бы сказали избирательная баротравма.
- Кошмар…
-Да, кошмар, да еще какой, причем международный, барышни должны были выйти замуж за иностранных принцев и князей с целью расширения и укрепления Киевского княжества и его границ, а получилось все наоборот.
Девицы по неопытности заголосили «ох и ах» ну, и, как говорится, понеслось дерьмо по трубам…
Выдали княжон за своих захудалых князьков и политическая активность князя на время притухла.
Именно по этой причине центром Руси стал не Киев, а Москва – там вовремя подсуетились, ну и …
Я, хотя человек еще не старый, но сама знаешь, в жизни всякое бывает, поэтому пока жив, хочу искупить вину далеких предков, за весь наш род попросить прощения у хохлов, - Соло вздохнул и допил коньяк.
- И как вы себе это представляете?
- Тут в одной украинской газете было любопытное объявление, некая фирма
«Звыняйтэ», по нашему «Извиняюсь» предлагает гражданам организовать процедуру извинения любого масштаба и направленности.
Н-да, худшее из состояний – чувство вины и ответственности, почему бы и не сделать на этом бизнес, ничуть не хуже, чем на других потребностях человечества, - пробормотала Василиса.
- Я связался с этой фирмой, они сообщили мне, что опыт у них есть, но с таким масштабным проектом еще не работали, - мужественный нос Соло с семитской горбинкой вздрогнул, тонкие скуповатые губы сложились изумительным перламутровым бутоном, а глаза смотрели величаво и сурово.
Фирма рьяно взялась за дело, по мере продвижения проекта, получившего название « Кровавое бесчестие», вырисовывалось грандиозное шоу на берегу Днепра.
Речное судно, на котором предстояло находиться извиняющемуся Соло, планировали закамуфлировать под старинный струг времен Садко.
Для Соло придумали фантастический наряд – помесь боярского парадного облачения с соболями, и делового цыганского костюма. Не ладилось со словесным обращением к украинскому народу, получалось тускло, коряво и уныло.
Василиса Кирилловна вспомнила про Наталью Юрьевну, хозяйку известного в Полянске, сиамского кота Кеши.
- Вы знаете Соло, она литератор, сотрудничает с известными журналами, я думаю, у нее получится, есть в ней нечто такое, что ученые называют протоплазмой, философы – жизненной энергией, а китайцы – ци, - предложила Василиса.
Обращение, написанной Натальей Юрьевной, и вправду оказалось тем, чего так тщетно Соло добивался от фирмы «Звынайтэ», и он согласился сотрудничать с белобрысой протоплазмой.
В качестве группы поддержки, а также как специалиста по лесным делам, Соломон Васильевич пригласил Василису.
Он оказался человеком не бедным и снял себе и дамам роскошные номера в одной из лучших гостиниц Киева.
Наталья Юрьевна, муж которой пребывал в командировке, не могла оставить кота Иннокентия ни на чье попечение, по причине его умопомрачительной родословной, и особым жизненным режимом.
Пока шла подготовительная работа, необъяснимым образом, перераставшая в грандиозное шоу вселенского масштаба, Кеша от нечего делать общался с гостиничными кошками:
- Как вы относитесь к идее Иоганна Ван Гельмонта о самозарождении мыши в искусственных условиях? – спросил он трехцветную гостиничную кошку Мусю.
- Та ни, я лучше сало, - застеснялась Муся.
- Я сало не ем, холестерин, холецистит и прочее…,
- Та ни, брешут, сало очищает, - разволновалась Муся.
- Но все-таки, рецепт Иоганна Ван Гельмонта мне интересен с философской точки зрения, как на эту проблему смотрят ваши соотечественники?
Муся побежала созывать знакомых котов и кошек для научной дискуссии, которая обещала быть горячей.
Кеша встретил представителей киевской кошачьей братии добродушно, сладко потянулся, нечаянно выпустив наружу круто загнутые сине-коричневые когти.
Поговорили о мышах и сале, ничего, из перечисленного Кеша не ел, представители прохладно отнеслись к теории Иоганна Ван Гельмонта, еще поговорили о предстоящем мероприятии и гости сообщили, что местность на берегу Днепра кишит злыми, жирными и здоровыми комарами, которые могут испортить жизнь кому угодно.
Кеша к акции прощения был вполне готов, а в номерах «люкс» шла лихорадочная работа по примерке и выбору костюмов группе сопровождения.
Не могли одеть Василису Кирилловну - как настоящей царевне, все было ей к лицу, поэтому выбирали долго. Даже бутафорские рубины, летник из парчи и «соболя» из «Бориса Годунова», довольно вульгарные вблизи, несмотря ни на что делали ее еще более очаровательной.
Чтобы от такой красоты как то усмирить сердце, бившееся молотом в груди Соло, он нес всякую чепуху о буддийском подходе в борьбе с муниципальными властями, не оплачивающими вовремя за электроэнергию, и был, как лимонка на взводе.
С Натальей Юрьевной все было наоборот – она терялась в ярком и блестящем, стеснительно моргала белесыми ресницами, и после долгих мучений ее обрядили в костюм мальчика-писца, - полосатые портки, сиротскую шапочку и огромное гусиное перо.
Кеша шнырял между всеми, как бывалый дизайнер, но Соло не оценил его заигрывание с фальшивыми соболями, и несколько раз невежливо отодвигал ногой в сторону, ну что ж, известно, что люди, которые чего-нибудь стоят – не сахар.
На следующий день, погрузив в автобус парчовые кафтаны, рубины и соболя, группа прибыла на место будущей исторической акции.
Застеленный коврами струг деловито пыхтел мотором, участники пребывали в приподнятом и романтическом настроении.
Берег Днепра был умеренно засеян отдыхающими гражданами, но толпы, жаждущей сенсационных исторических откровений не наблюдалось.
Соло вопросительно изогнул подмалеванную гримером бровь.
- Народ будет, будет, он в принципе здесь, всех оповестили в самых читаемых СМИ, вы начнете, и они подгребут, - взгляд менеджера воровато скользил по водной поверхности.
Жители Киевской Руси, уставшие от всяческих разоблачений в политике и бизнесе, все-таки продолжали обсуждать перипетии столичной жизни:
- Не переживайте, она от семи собак отлается, - обсуждали неожиданные маневры красавицы-женщины-политика.
- Ну,куда, куда от всего этого деться? Некуда…
- Как это некуда? А к такой-то матери?
- Дорогие граждане свободной Украины,- тоном циркового конферансье провозгласил Соломон Будимирович, - прервав тяжелые думы публики, - ходом мировой истории я призван обнародовать…
Соло очень доступно разъяснил публике суть происшедших более двух тысяч лет событий. Народ реагировал вяло, до конца не осознавая исторический парадокс.
Парадоксов в Незалежной хватало, но как согревали душу нашего современника искренние слова раскаяния.
Соломон Будимирович глубоко вздохнул, чтобы совершить главное, зачем он сюда приехал – произнести искреннее извинение за ту роковую ошибку, которая изменила ход истории теперь лишь дружественного нам государства.
Но и этому, увы, не суждено было свершиться, все живые существа, имеющие уши, услышали раскатистое, и заглушающее все на правом берегу Днепра, а может быть и на левом:
- Конкурс на лучшую покупку, победитель получает главный приз – водяной мотоцикл, - голосил крепкий молодой парубок с луженой глоткой, появившийся на берегу, перекрывал все звуки в радиусе трех морских миль.
Размалеванный микроавтобус, из которого выкатился раскладной прилавок с товарами, призывал всех участвовать в небывалой по оригинальности акции.
- Беспроигрышная лотерея, коронный выигрыш – десять тысяч евро,- колоратурно надрывалась невдалеке от конкурса дама бальзаковского возраста, одетая как королева бразильского карнавала, по мощности децибел не уступающая парубку.
- Я, мягко говоря, удивлен, - обратился Соломон Будимирович к главному менеджеру «Звынайтэ».
Менеджер заволновался, к организованному им шоу, без согласия заказчика, были привлечены некие фирмы и фирмочки, занимающиеся лотереями, рекламой, и другой необходимой обществу деятельностью.
Солидная моржа сама плыла в руки, и отказаться от нее не было никакой возможности. Белобрысая помощница заказчика, без конца исправлявшая и улучшавшая текс исторического воззвания к бывшему народу Киевской Руси, была далека от коммерческих тонкостей порученного ей проекта.
- Небольшая накладочка вышла, сейчас все устроим, - виляя блудливым глазом, заверил он, и выхватил из рук оратора лохматый микрофон.
Соломон Будимирович, с ходу оценивший ситуацию, так дышал на менеджера раздутыми от гнева горячими ноздрями, что у того затряслись руки и он выронил микрофон на усланную коврами палубу струга или фелюги.
Микрофон с длинным искусственным мехом, так называемая ветрозащита или мохнатка, упал на спину дежурившего под ногами Кеши, тот от неожиданности подпрыгнул и отскочил:
- Так вот какие они корабельные крысы! – Кеша был наслышан о таковых, но никогда их не видел. Длинный черный мех с зеленоватым оттенком, совершенно не крысиный запах и вообще…
На заросшей густым мехом морде крысака, не читалось ни малейших признаков страха или раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался.
- Оуэыа! – над Днепром раздался леденящий душу боевой клич сиамских котов, непостижимым образом усиленный воспрянувшими динамиками, по собственной инициативе решившими заглушить конкурентов на берегу.
Замечено, что техника в России, даже заграничного производства, часто ведет себя не адекватно, вопреки инструкциям и техническим параметрам.
- Оуэыа! – боевой клич раздирал пространство и время, Кеша взмахнул когтистой лапой ,и бесстыжий крысак камнем пошел ко дну.
- А еще говорят, что корабельные крысы отличные пловцы, - Иннокентий с интересом проследил за камнем уплывающим микрофоном, и с чувством исполненного долга уселся на носу струга, наблюдая дальнейшие события.
Соломон Будимирович посмотрел на менеджера и на окружающих огненными глазами, и Василиса почувствовала какой-то непонятный восторг под ложечкой.
- Все пропало, - хрипло сказала она, кутая плечи в капроновый шарф шамаханской царицы, усеянный золотыми звездами.
Тоненький лилейный голос больше соответствует слову нравиться, а охриплость соответствует любви. Так уж повелось по жизни, что в критических ситуациях люди больше доверяются инстинктам, вот и сейчас, огненный взор Соло, как в первый раз, увидел невероятно прелестную женщину, сказочную красавицу в роскошных мехах, парче и рубинах.
В один миг все отлетело, как прах, вся ерунда нелепых планов, забот и огорчений, осталось радостное возбуждение внезапного счастья.
Любовь вообще приватна, она проста и первобытна, она дичится, чуть-чуть пугает и пугается сама, ей не мешает географическое положение , и то пространство, где она находится, а также все остальное.
Василиса тоже только сейчас увидела в Соло мужчину, способного проскакать куда-нибудь очень далеко верхом и соблазнить графиню, в отличии от тех, которым, к примеру, радость приносят папки с бумагами. И она тихонько, украдкой, дальним предальним краешком сознания, тоже подумала:
- Сегодня, в первой половине дня началось мое счастье.
Гормоны счастья, любви и ошалелости выбросились в кровь у Соло в таком количестве, что их хватило бы на всю публику правого берега Днепра, постепенно прибывавшую к месту происшествия.
- Ну, все, хватит, по контракту ваша фирма оплачивает все издержки в случае срыва акции, - беспечно махнул рукой Соло, хотя естественное в этой ситуации стервозное настроение требовало дальнейшего выхода. И выход, конечно, тут же нашелся - помойное ведро шоу бизнеса, по законам пакости, вывалило в спокойные воды Днепра гражданина, который по-собачьи, шустро плыл от берега в сторону катера.
- Гад! Москаль! – подплывший гражданин выплюнув в сторону Соло фонтанчик воды, ухватившись за борт огромной рукой сырно-сливочного колера, - у моей
подруги от твоего вытья сердце затрепетало, сам сказал, гад, что сожалеешь, а сам… , - он хотел добавить что-то еще, но не успел.
Кеша воспринял огромную руку, как понтонную переправу или трап на сушу, легко и грациозно, как Нуриев, он пробежался по ней, но рука быстро закончилась и началась спина, тоже сырно-сливочная. Гражданин дернулся, опять закричал «гад», Кеша понял, что промахнулся и тоже закричал свое «оуыэ», потому что дальше идти было некуда. Он вцепился в аппетитные плечи пловца, и они закружились в воде странной вопящей этажеркой.
Не умеющая плавать Наталья Юрьевна опасно перегнулась через борт фелюги и махая коротенькими ручками истошно кричала:
- Кеша, иди сюда, иди сюда, - но дотянутся не могла и искала глазами что-нибудь вроде багра, чтоб зацепить парочку и притянуть назад.
Василиса Кирилловна тоже синхронно протянула руки и стала звать Кешу на борт струга. Сырно-сливочный гражданин нелепо барахтался, но все никак не мог дотянуться до борта и, увидев над водой Василисину косу, схватился за нее, как за швартовочный канат, дернул, в одно мгновение та оказалась в воде.
- Василиса плавать не умеет! – завизжала Наталья Юрьевна, - и я тоже, - визг перешел в рыдания.
- Где круг? – прогремел Соло в ухо менеджеру.
- Какой круг?
- Спасательный!
- Не знаю, я тут первый раз и тоже почти не плаваю, да тут не глубоко, - он судорожно дергал за ручку мотора, пытаясь завести плавсредство.
- Ну, а я в этой сбруе поплыву, как топор, но деваться некуда, - в одну секунду Соло сбросив с себя годуновские соболя, остался в парчовых штанах.
Перемахнув через борт, он пытался дотянуться рукой до Василисы, которая, то выныривала, цепляясь за гражданина, то уходила под воду.
- Ой, мамочки, помогите! Ведь утонут, утонут, утонут! – голосила Наталья Юрьевна.
Соло бешено молотил руками по воде и все-таки поймал Василису за шиворот, расшитого золотом летника, пытаясь подтолкнуть ее к борту струга. Гражданин с орущим Кешей на спине, не переставая, кричал «гад». Наталья Юрьевна, бессмысленно метавшаяся между менеджером и бортом, и с перепугу закричала:
- Соломон Будимирович! Вы крещеный?
- Нет.
- Как же так? Вы можете утонуть, это опасно для жизни, давайте я вас окрещу, а то…
- Валяй!
Наталья Юрьевна стала брызгать на него водой и быстро произнесла:
- Во имя Отца, аминь! Во имя Сына, аминь! Во имя Святого Духа, аминь!
Из мотора, наконец, вылетела упрямая и скупая искра, он затарахтел, струг дернулся, Наталья Юрьевна упала на усланную коврами палубу, ухватившись рукой за атласный валик, как атрибут боярской роскошной жизни.
Бутафорские атласные валики, которые в час отдыха подкладывали себе под бока знатные люди, оказались из пенопласта и в следующее мгновение полетели за борт.
Первым подгреб к борту катера сырно-сливочный гражданин с двумя валиками под мышками
Он снова схватился огромной ручищей за борт, но Кеша проигнорировал приглашение ,и легко спрыгнул на палубу прямо с его плеч, потом громко потряс ушами, и обернулся к непрошенному визитеру и сказал:
-Ш-ш-у-у-у-а.
- Видкиля вин знае, що мэнэ кличуть Шурою, - ошалело спросил гражданин.
- Он еще и не то знает, мистик! Лучше помогите мне, Шура, Василису поднять на борт, она совсем обессилела, а все из-за вас, это вы стянули ее в воду.
Наталья Юрьевна хлопотала вокруг Василисы, которая сначала отплевывалась днепровской водичкой, а потом просто лежала с закрытыми глазами и на пол лица стрельчатыми ресницами, измученная и прекрасная. Иногда она открывала глаза и видела над собой прозрачную высь, мир был нескончаем и безмерно соблазнителен.
Соло испытал такую нежность и жалость к этой женщине с глазастым детским личиком, так что ком подступил к горлу, когда он представил, что все могло бы окончиться не так.
Вот она, прекрасная и ничья.
- Ну, что вы тут околачиваетесь? Плывите назад, к той, у кого трепещет сердце, а то, как бы вас, Шура, винтом не зацепило.
- А шо ваш котик еще знае, может он гадае?
- Я не знаю, Кеша, ты гадаешь? – не без сарказма обратился Соло к Иннокентию.
У-у – живо ответил тот, он сидел рядом и добросовестно наблюдал за всем происходящим, - контроль, контроль и еще раз контроль, - было написано на его мордахе.
- Ну, сами видите.
- Вижу, - согласился Шура, - внезапно заговорив по-русски, може скажет, жениться мне или нет?
- Если вы завидный жених, то женитесь, по крайней мере, завидовать перестанут, а сами-то как?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Понятно, что скажешь, Кеша? – на что тот зевнул, и потряс ушами.
- Все ясно, - перевел, Соло, с кошачьего на русский.
- Вот и мама тоже…, да я и сам чую, не про нас ананас, - гражданин мотнул головой на берег, там маячила фигура в виде ананаса в желтой тунике.
- А что твоя хохлушечка? Гарна? – лукаво спросил Соло.
- Твоя царевна гарна, от днепровской водички еще краше стала, иди к ней, что со мной толковать, спасибо коту, что разъяснил дураку, - москаль Рахманов отцепил сырно-сливочного гражданина, с валиком под мышкой, от струга и тот покорно поплыл в сторону суши.
Все это было в те благословенные, домайдановские времена, когда русские не обижались на «москалей», а украинцы на хохлов.
А чего тут обижаться? Эти из московского княжества – «москали» и есть, никто и не отказывается, а те носили роскошные, не виданные в Московии хохлы, модниками были, ну и что? И никаких обид, относились друг к другу без сентиментальной идеализации, все просто, господа.
Майдан дал волю железным бочкам, они гремели, как тамтамы, о них обламывали бейсбольные биты и руки, их раскаляли докрасна и на круглых боках жарили сало, которое отдавало паленой шерстью.
Железные бочки били, расплющивали гусеницами танков, в них мочились, им мстили за смерть братьев, матерей и детей, которая была не за горами.
Свирепа и черна была отравленная кровь, познавших железную бочку мятежа и крамолы, но это было потом.
- Все! Возвращаемся, в гостинице обсудим происшедшее, в шесть вечера прошу ко мне в номер с вашим юристом, - сурово сдвинул брови Соломон Васильевич, обращаясь к сомлевшему менеджеру Илюше, еле сдерживая улыбку, потому что жизнь ему улыбалась.
Вечером менеджер явился в гостиницу пьяный и смелый по самые не балуй, на все вопросы к нему он недоуменно икал и наблевал всем на обувь.
Как в России, так и в Киевской Руси веками закреплялась – и закрепилась-таки традиция обнаруживать снисхождение к пьяному человеку.
Женщины засуетились и повели его в ванну, где он жадно глотая холодную воду, перешел на другую стадию опьянения и стал вести себя как бандит, хватая их за разные части тела.
Апперкот в глаз, который произвел Соло, вывел неугомонного менеджера на следующий уровень, характеризующийся как прорыв за пределы обыденного.
- Вот, - он опять икнул и сунул в руки Соломона Васильевича пачку гривен, перемешанную с рублями и американскими долларами, - отступное, без юристов обойдемся.
Прекрасный ужин примирил обе стороны, Соломон Васильевич был счастлив и хотел немного того же окружающим, в какой то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас.
- Ну, а вот вы, Наталья Юрьевна, зачем вы на меня водой брызгались перед тем, как спасти? - спросил он, когда Илья ушел, и остались только свои.
- Как это зачем, я же вас крестила, потому что была явная смертельная опасность, вы могли утонуть.
- Утонуть? Я прекрасно плаваю, я вообще все делаю прекрасно! И зачем меня крестить?
- Как это зачем? Смертельная опасность, а вы в Днепре, сам князь Владимир крестил в нем сограждан.
И потом нас в воскресной школе учили, что в таких ситуациях любой православный христианин может окрестить любого человека с его согласия.
- Разве я давал согласие?
- Вы сказали «валяй».
- И что теперь?
- Теперь вы можете закончить таинство крещения в церкви, если захотите, - подала голос Василиса.
- Откуда тебе это известно, Ася? – спросил Соло, намеренно называя ее секретным именем, известным, только им.
- У нас, прекрасный катехизатор.
- Какие вы знаете слова, Василиса.
В белом костюме, припасенном для братания с хохлами после акции прощения, Соломон вошел в церковь и, не зная, что делать дальше, сцепил руки за спиной. Отец Никодим оказался веселым и добрым, они проговорили довольно долго, а на следующее утро он повесил на шею Соло кипарисовый крест из Иерусалима.
- Бог меня простил, - наклонился он к розовому Василисиному уху.
Все вернулись из неглубоко небытия в сегодня и, меряя длинными шагами гостиную в «люксе» Василисы, Соломон Васильевич мягко сказал:
- Так уж случилось, Ася, что мужчины из нашего рода влюблялись довольно редко, они вступали в брак ради соблюдения традиций, ради власти, денег…, оставляя «на потом» настоящую любовь, если повезет…
Но, ты же тоже был женат…
- Был, потому что до армии я был у нее первым мужчиной, и она сказала, что беременна. Я женился, ушел служить в Красную армию, а она сделала аборт…
- Ну и что, я все равно о тебе ничего не знаю, мама говорила, что ты электрик.
- Конечно электрик, где электричество, там и я, работаю генеральным директором энергосистемы нашего региона, ну и совладелец, конечно.
Соло посмотрел не нее особым мужским взглядом загадочным и неотразимым.
- И на роду мне написано, что женой моей должна быть Прекрасная Василиса Кирбитьевна, красота неописанная, из косточки в косточку мозжечок переливается…
- Какой еще мозжечок?
- Твой, так в былине сказано, видимо имеется в виду, что и внутри у тебя тоже все прекрасно, так что собирайся Ася, собирайся.
- Куда собираться? Я устала, у меня еще вода в животе булькает…
- Как это куда? Свадьбу играть и птенцов высиживать!
Соловьев!!!
Крысиная охота
Кокер спаниель Чарли носился по поляне, как угорелый, его прелестная хозяйка в бикини и хозяин в плавках с распростертыми, как паруса, простынями ловили его, отрезая путь к лесной тропе. Чарли не давался, от скорости одно его ухо трепетало на ветру, а другое, залепленное чем-то тёмно зеленым, было приклеено к голове. Кешина хозяйка наблюдала за происходящим, как болельщик, морщась от промахов соседей по даче. Потные и замученные хозяева еще долго бы гонялись за неутомимым питомцем, у которого на морде было написано, что все интересное ещё впереди, если бы хорошенькой Ирочке не пришла в голову счастливая мысль:
- Чуся! Пойдем есть гречневую кашу с тушёнкой! – кокер остановился как вкопанный, сделал резкий поворот и радостно взлаивая, понёсся к хозяйке. Ирочка ловко накинула на Чарли простыню и свернула его в кокон, хозяин подхватил на руки брыкающийся сверток и понёс его в баню.
- Такой обаятельный песик, и такие странные причуды. Не понимаю, что его может привлечь к коровьей лепешке. А вчера я видела, как он с наслаждением вывалялся в разложившемся трупе крысы…
- Ах, Наталья Юрьевна, это не причуда, это необходимый компонент охоты, Чарли отбивает свой собственный запах, чтобы дичь не учуяла.
- Какая дичь?
- Гипотетическая, вы же знаете, Марк не охотник, поэтому Чарлик ущемлён в этом отношении, прекрасный охотничий инстинкт пропадает втуне.
Великолепный сиамский кот Инокентий, в компании которого жила его хозяйка Наталья Юрьевна, зевнул от сочувствия к соседу, с которым поддерживал приятельские отношения. Бессмысленность собачьей беготни не занимала и не раздражала его, глупость безгрешна. А потом, разве развлечение не пик, например, человеческого счастья? Возможно, и собачьего тоже. Сам, он мог охотился, сколько угодно, в приделах своей усадьбы, но не любил, потому что обожал философию – мать всех наук.
Его охота носила чисто формальный характер - для поддержания имиджа, статуса и, отчасти, в рекламных целях.
Обалдевшую и верещавшую от страха мышь он осторожно нёс в зубах, и клал у ног хозяйки, которая тут же начинала визжать и скакать, после чего он относил добычу туда, где взял и свой долг считал выполненным. Иногда он играл с мышью на ковре в гостиной, подбадривая ее узкой лапой, и та, успевала забиться под диван или за шкаф, хозяева часами тыкали палкой во все углы, пытались изловить её, да куда им…
Частенько мышь оставалась жить в дом, и становилась, как бы «своей», стараясь не попадаться на глаза хозяевам, тихо лопая, по ночам, бесплатный харч из Кешиных чашек.
Скромных и вежливых мышек он не трогал, а жадных и нахальных, относил подальше от дома, чувствительно прижимая по дороге разжиревшую тушку зубами, чтоб знала своё место.
У Чарли, который ни разу в жизни не поохотился по-настоящему, не считая впопыхах задавленной соседской курицы, была идея фикс – поохотиться на крыс.
- Доступно и дешево, - объяснял он Иннокентию свой план, - крысы то в посёлке есть?
- Были.
- Почему были?
- В нашем конце остались только двое, остальные ушли кто куда.
- Что же, все ушли, а двое остались?
- Ну да.
- А почему?
- Крысоволк их выжил, сам с подругой остался, а остальные ушли, кому хочется связывать с психом?
- Кто такой крысоволк?
- А ты что, не знаешь? Чудак! А еще собираешься на крысиную охоту.
В принципе, это обыкновенный пасюк, а крысоволка из него сделал Геннадий Уткин из-за того, что крысы у него почти все припасы сожрали.
Посадил он трёх крыс в пустую железную бочку и держал их там, не давая ни пить, ни есть, пока они друг друга жрать начали. В живых остался один, но он и его не выпускал до тех пор, пока тот не сгрыз до половины собственный хвост.
Смысл этой бесчеловечной акции в том, что одуревший крысак начинает жрать всех подряд, в первую очередь сородичей.
Когда свихнувшегося пасюка выпустили, он стал кидаться и на своих, вот они и ушли от греха подальше.
- Тогда тем более надо как можно скорее устроить крысиную охоту и освободить посёлок от этого монстра.
- Он и сам вскоре издохнет, они долго не живут.
- Почему?
- Перестают понимать законы жизни.
- А у людей? –
- А что у людей? У них рыжих женщин заживо сжигали, инквизиция называется.
- Всех сжигали?
- Нет, не всех, только красивых и умных, хозяин рассказывал.
- Тебе?
- Хозяйке, она у нас такая.
- Какая?
- Рыженькая, ну и красивая, конечно.
- Он её сжечь что ли хотел?
- Нет, он сказал, что целует кончики её пальцев-лепестков и следы её ног.
- Н, про следы ног это понятно, та догиня из соседнего подъезда…
Про законы жизни Чарли знал мало, потому что был забалованным и зацелованным хозяйкой псом, хотя и добродушным от хорошей жизни.
На охоту решили идти завтра утром, Чарли присмотрел себе свежую
коровью лепёшку, и предложил Кеше тоже воспользоваться бесплатным
камуфляжем.
- Мне это ни к чему, я ничем особенным не пахну, - отказался Кеша и брезгливо поморщился.
- Как это не пахнешь, еще как пахнешь, духами пахнешь.
- Это от хозяйки переползли, она меня на руки берёт.
-Зачем?
- Гладит.
- А…
Наутро Чарли спозаранку вывалялся в коровьей лепёшке с особой тщательностью, Кеша наотрез отказался.
-Ты хоть в цементе поваляйся, вон у нас в углу порватый мешок лежит.
Кеша вдумчиво понюхал мешок, но валяться не стал, а потряс на мешок хвостом, и немного, для приличии, побрызгал на него.
- Не так, не так! – кипятился Чарли, - вот надо, - он упал на рассыпавшийся цемент и методично вывалялся в нем, демонстрируя высший класс маскировки.
После валяния в цементе Чарли стал похож на жуткое фантастическое существо из ужастика. Цемент, налепившись на свежую коровью лепёшку, приобрел вид диковинного то ли панциря, то ли коросты.
Чарли почувствовал некоторую тяжесть в теле, но ажиотаж охоты затмевал всё остальное.
Они бежали вдоль улицы имени Миклухо-Маклая по земляной тропинке, Кеша ближе к забору на случай встречи с незнакомыми собаками, настороженно поджав уши и контролируя ситуацию.
Навстречу им попался нетрезвый мужчина с буханкой хлеба в руке, увидев их, он остановился, нецензурно высказался, а потом отскочил на противоположную сторону улицы и заорал:
- Оборотень! Люди добрые, оборотень!
Кеша оглянулся, осуждающе посмотрел на матершинника и ответил тем же:
- Оуэы, - гортанно и грозно, по-сиамски, оборвал нахала.
Две бабушки на лавочке признали в Чарли потерявшуюся Дусину овцу, а дачник с редкой специальностью океанолог, получил нечто вроде интеллектуального шока, увидев из-за забора неопознанное им существо.
Двое вездесущих пацанов младшего школьного возраста уже бежали следом за странной парой радостно подпрыгивая и горланя:
- Оборотень, оборотень!
Тревожная и будоражащая весть облетела улицу со скоростью света, народ высыпал на улицу, как одиннадцатого сентября, когда объявили, что бомбят Америку.
В наш материальный век, богатый на аналитиков всех мастей и фасонов, редко услышишь по- настоящему романтические гипотезы.
- На Украине кенгуру покусало женщину, со спины напало, та стала обороняться, так оно ее задними ногами отпихнуло, - высказалась бабушка дачного вида.
- Это все городские, их дела, понаехали тут, раньше, при советской власти такого не было.
- При советской власти еще похлеще было, только скрывали.
- Кино было по телеку, «Клон» называется, а в Англии овцу искусственную вырастили, и наши туда же.
- Куда люди, туда и Марья крива.
- Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя есть возможности… - пришел в себя океанолог.
Василиса Кирилловна готовилась к презентации тщательно и продуманно, королевская лилия «чочолина» должна была распуститься к полудню.
На фотографии цветок был потрясающе красив, тропической и чуть-чуть развязной красотой, на то она и «чочолина», итальянская порнозвезда девяностых годов прошлого столетия.
Ни у кого в Полянске такого не было, размер, цвет, форма – все было супер.
Две знакомые дамы, тоже из сословия Полянских дачников, должны были зайти на чай и полюбоваться заграничным чудом, но тревожная новость перебила все задумки. Приятельницы прытко пронеслись мимо палисадника с «чочолиной», успев радостно крикнуть:
- Оборотень!- захихикали, как мыши из мультиков и унеслись догонять неопознанное существо.
- Так это и есть долгожданный перл, гибрид блудницы и лесного колокольчика?- сосед Соломон Будимирович Рахманов подошел, как всегда неслышно.
- Да, полчаса назад распустилась, но в описании сказано, что будет цвести восемь, десять дней, - Василиса Кирилловна отступила в сторону, приглашая соседа полюбоваться.
- Там напишут. Вот так всегда, страшное и ужасное всегда интересней, а это пес Ирочки, Дорогиной в девичестве, опять вывалялся в чем-то.
А настоящий то оборотень – я.
- Скажете тоже, с какой это стати вы оборотень?
- Стати никакой нет, а есть факт. Ты вот, Васенька, есть хомо сапиенс, человек разумный, а я – нет.
Фамильярное обращение на «ты» Соломона Будимировича к Василисе Кирилловне было с оттенком братского попечения и несколько ироничной нежности. На людях он называл ее по имени и отчеству, а наедине всеми мыслимыми и немыслимыми производными от имени Василиса или просто на букву «в». Иногда он называл ее Асей.
Соседом Соломон Будимирович был хорошим, при необходимости помогал, и ничего такого не позволял, в друзья сердца не набивался, хотя и был вдов, как и сама Василиса. Однажды, она даже одалживала у него, приличную сумму денег, до двадцатого числа, когда ей присылали арендную плату за сдаваемую в Москве квартиру.
Соломон Будимирович выложил просимую сумму в долларах и рублях, на выбор, подчеркнув, что долг можно отдать в удобный для нее срок.
- Все мы хомо сапиенс, только в разной степени, - она неизменно и подчеркнуто обращалась к соседу на «вы».
- Не все, Вася, не все, я, например, человек певчий - homo canere.
- Ну и что, певцы такие же люди, я, кстати, никогда не слышала, чтобы вы пели.
- При чем здесь певцы, речь идет о певчих. Вот, например, соловей птица певчая?
- Певчая.
- Ну вот, и я певчий, - Соломон Будимирович неожиданно сложил тонкие и скуповатые губы перламутровым бутоном, глаза заволокло голубоватой пленкой, и он стал совсем не похож на себя, хотя его природная мимика всегда была специфичной.
Но сейчас произошло что-то иное, совершенно необычное.
Василису охватил мистический ужас, и кожа покрылась мелкими пупырышками, как у гибридных огурцов.
Из маленькой щелки-дырочки в губах, сложенных бутоном, полилась волшебная, прекрасная музыка – полонез Огинского, чудесный оркестр звучал альтами, скрипками, виолончелью, вздыхали контрабас и гобой, звучал рояль, духовые тоже участвовали, пел орган и еще какие-то неведомые прекрасные инструменты сливались в удивительной и непостижимой гармонии и красоте.
Потом были исполнены ее самые любимые мелодии, которые неведомым образом были угаданы исполнителем, завершилось все волшебной песней из мьюзикла «Кошки».
Соломон Будимирович разжал губы и посмотрел на нее веселыми глазами цвета шоколадного драже.
- Что это такое? Это вы чем? – Василиса Кирилловна приоткрыла рот.
- Это и есть человек певчий.
- Что это значит?
- Это значит, что существует такая разновидность человека, некая его ветвь…
- Как неондертальцы что ли?
- Нет, Васена, эти рыжие ребята совершенно тут не при чем, к хомо сапиннс и к хомо певчему они вообще никакого отношения не имеют.
- Чем же отличается человек певчий от нас? – Василиса Кирилловна смутилась и покраснела от того, что причислила себя к преобладающему большинству.
- Совсем немногим, посмотри - Соломон Будимирович широко открыл рот и потыкал туда пальцем.
Василиса сглотнула комок в горле, поднялась на цыпочки и опасливо заглянула вглубь.
Ей никогда не приходилось смотреть в горло человеку, в том числе и себе.
То, что она увидела, цветом, было немного похоже на свежего лосося, но все-таки и не похоже.
Она не знала, как это назвать и как это выглядит у других, там было изящнее, чем она предполагала, что-то вроде тончайших складочек, какие бывают на знаменитых и бывших в большой моде в советское время, шторах «маркизы».
- Соломон Будимирович, а вы к врачам обращались?
- Это еще зачем? Еще скажут, что заячья губа или собачье пасть, да и вообще…
Васенька, раз уж ты все знаешь, зови меня, пожалуйста, просто Соло, ну какой я Соломон - я Соловей! Соло!
Как то у себя в саду Василиса наткнулась на гнездо соловья, вернее соловьихи, соловьят было трое, серые и круглоголовые они сидели на краю гнезда, вид у них был суровый, готовый ко всему, Василиса осторожно задвинула ветки туи и больше туда не подходила.
- Да! – продолжал Соло, - Соловей Будимирович Рахманов, прямой потомок Соловья - разбойника, которого в свое время порешил Илья Муромец, хотя и за дело порешил, пращура!
- За какое дело? – охрипшим голосом спросила сомлевшая Василиса и в изнеможении села на садовую скамейку, не на шутку испугавшись раздвоенности сознания с шизофреническим оттенком.
- Вась, ты что, испугалась? Пошли в дом, валерьянки выпьешь, а то столько событий за одно утро…
В прохладе дома она и впрямь почувствовала себя спокойнее, но вместо валерианки поставила на стол початую бутылку какого-то отчаянно дорогого коньяка и фантастические конфеты, из новых, умеющих многие годы сохранять свежесть.
- Соломон, то есть, Соло, вы что, в самом деле, считаете все эти сказки…
- Вовсе не сказки, Василиса, а былины! Былины отличаются от сказок тем, что возникли не на пустом месте, а тем, что это действительно было.
- Так ведь там и Змей Горыныч был…
- Был, конечно.
Василиса Кирилловна вспомнила, как отдыхала в санатории с необыкновенно полезной минеральной водой, на берегу великой Реки.
Территория вокруг санатория была изрыта круглыми и прямоугольными ямками и ямами непонятного назначения.
Никто из обслуживающего персонала не мог внятно объяснить их происхождение, пока однажды к ней не подошел мужчина в просторном одеянии, похожем на лапсердак.
Отвернув длинную и широкую полу, он продемонстрировал нечто, разложенное по многочисленным карманам, и спросил:
- Зуб динозавра нужен?
- Зачем? – оторопела Василиса Кирилловна.
- На сервант поставите, интеллигентно, а то понаставят хрусталя и радуются.
А тут придут к вам гости и увидят, что вы человек культурный, палеонтологией интересуетесь, историю знаете…
Пользуясь растерянностью клиента, он наклонился к ее уху и шепотом добавил:
- У меня дома и челюсть есть, и хвост, много чего есть, если желаете.
- Где же это вы все берете?
- Где, где – в земле, - продавец древностей хлебосольно повел рукой, обозначая простор археологических изысканий.
- Так эти ямы вы копаете?
- Не я один, копают люди, кому надобно, жить то надо.
- И покупают?
- Не покупали б, так и не копали бы, интеллигентные люди интересуются драконами.
- Драконами? – вздрогнула Василиса Кирилловна.
- Ну динозаврами, какая разница, мы их так между собой называем, короче.
У меня дома челюсть есть и хвост, - снова зачастил продавец и опять распахнул просторный лапсердак.
- Спасибо, я не любитель таких вещей и ничего в них не понимаю.
- А чего тут понимать, раньше они здесь жили, теперь мы живем, все ж таки уважать надо историю, - пробурчал он ей вдогонку.
- Васенушка, ты чего? Испугалась все-таки? – вернул ее Соло из прошлого.
- Куда же они тогда делись, если были?
- Туда и делись, куда все девается. Ты, Вася, спрашиваешь, за что моего далекого предка Илья Муромец порешил?
За дело, ну, я не буду тебе пересказывать всю былину, а скажу только самое главное, ты ведь знаешь, это была домосковская эпоха России.
Привозит Илья на княжеский двор Соловья Будимировича, на высоком резном княжеском крыльце стоит князь и вся его родня – жена, дети…
Ниже - воеводы, приближенные, дворня, все как водится. Народ посадский, купцы и прочие горожане тоже поблизости тусуются.
Все, конечно, про Соловья Будимировича слышали от людей, будто он может на разные лады свистать – и птицей, и зверем, а может и так, что все в беспамятстве лежат.
Василиса очень зримо увидела знакомую с детства картину из знаменитого фильма «Илья Муромец».
Богатырь Илья Муромец сидит на богатырском коне, а в переметной суме сучит кривыми ногами низкорослый коряжистый мужчина татаро-монгольского обличья.
- Ну, значит, князь просит показать ему свое умение, угощает их с Ильей водкой и вином, выпили они крепко, сейчас, конечно, трудно сказать перепили или недопили, или водка на птичьем помете была настояна, но дело не в этом…
- Странно как то вы говорите Соломон Будимирович, ой, Соло, как будто они и не враги были вовсе, а добрые соседи или знакомые.
- Так оно и было, князь княжил, Илья Муромец богатырствовал, ну а Соловей, что греха таить – рэкетом промышлял. Князю от него тоже польза была и не малая, предупреждал его через своих ребят, если половцев заметит или еще что, сверху, с деревьев-то далеко видать.
Они с дерева на дерево могли свободно перемещаться по плетеным лестницам, перекинутым с верхушки на верхушку, плетеными качелями и канатами, по-всякому…
- Как Тарзан?
- Круче, Тарзану до них, как до Китая пешком, ведь Соловей не один был, там ведь вся мужская родня была.
На деревьях были устроены гнезда для сна и отдыха, жены и малые дети жили, конечно, на земле, в усадьбах.
- Я думала, что этот Соловей-разбойник один был, по крайней мере, в кино именно так, а былины я не помню, в школе что-то такое изучали, по-моему.
- Община соловьев была маленькая, истинные носители рода, с певчими способностями рождались не часто. Никто не знал, почему и как, что-то с хромосомами, наверное.
- Но сейчас можно исследовать ваши хромосомы, представляешь, какая будет сенсация!
Мы одно время тоже хотели провести исследования, но потом отказались от этой идеи, еще не время.
- Кто это мы?
- Общинники, у нас и теперь есть община, малочисленная, но есть.
В дверь позвонили, выглянув в окно, Василиса Кирилловна увидела двух, ожидаемых ею знакомых дам, приглашенных на презентацию «чочолины».
Дамы настырно звонили и с нетерпением поглядывали через забор палисадника, Василиса заметалась:
- Ой, не хочу, чтобы они вас видели, знаю я их – пойдут разговоры, домыслы, и все такое, посидите пока здесь, - и она, почти втолкнула Соло, в комнату для гостей.
Это в городе можно жить, как «сыч в дупле», в деревне все подлежит суду и оценке.
Неуемное любопытство пришедших было не вполне удовлетворено, «оборотнем» оказался всем известный пес Чарли, которого по не понятным пока причинам сопровождал тоже известный им кот Кеша, любимец и духовный наставник кошачьего населения поселка.
Пришедшие дамы знали в Полянске всех и вся, и не только их жителей, но и всю их дворовую живность.
Охотники пробежали недолго, Чарли стал задыхаться, глаза налились кровью, с языка обильно текла слюна. Кеша тревожно взвыл по-сиамски «оуыэ», но смекнув, что вытьем горю не поможешь, огородами побежал к дому.
Хозяева Чарли в растерянности бродили по поляне перед домом и звали своего любимца, обещая ему прощение, гречневую кашу с тушенкой и запретное сливочное печенье.
- Мряу, - в раздражении проскрипел Инокентий хозяйке Чарли.
- Кешенька, Кеша, котя, а мы Чарлика потеряли, - со слезами сообщила Ира.
- Мряу, - опять проскрипел Кеша, еще больше раздражаясь от бестолковости хозяев Чарли, и немного отбежал в сторону улицы имени Миклух-Маклая.
Ирочка в недоумении смотрела на него, но хозяин, бывший боевой офицер, что-то сообразил:
- Ир, Кеша зовет нас куда-то, с Чарли что-то случилось.
- Мряу, шу-у-у, - раздражение непонятливыми хозяевами Чарли достигло предела. Кеша побежал, непрестанно оглядываясь на Ирочку с Марком, которые шли за ним быстрыми шагами.
Чарли лежал в лопухах у забора и часто дышал, цемент сковал его тугим панцирем, закупорил кожу, еще немного и он потерял бы сознание.
- Чуся, Чуся! – заголосила Ирочка, а Марк, схватив чуть живого пса на руки, длинными прыжками понесся домой, Кеша и хозяйка бежали следом.
Чусика отмывали, отскребали, и сделали какой-то укол, который он даже не почувствовал, к отмытому и слегка ожившему другу подошел Кеша и сказал:
- Ух-х-х, - Чарли понял.
Хозяева Чарли всячески хвалили Кешу, но тот, уклоняясь от поглаживания и упоительной щекотки, и с королевским достоинством удалился на свою территорию.
Все это пришедшие дамы, не поленившиеся проследить происшествие до конца, выложили Василисе Кирилловне.
- Вот она, прекрасная «чочолина», - без ожидаемого пафоса провозгласила хозяйка заграничной диковинки.
Одна из дам, как пылесос обнюхивала заморскую красавицу:
- Пахнет от нее как-то…, как бы лошадиным потом что, ли…
От нее пахнет как от возбужденной бабочки, потому что в природе тоже своя эротика…, а уникальная окраска – цвет непредвиденных обстоятельств, - встала на защиту «чочолины» Василиса.
Дама ухмыльнулась, с придурковатой любезностью, обнаружив тайную склонность к романтике.
- Надо же, все как у людей, отозвалась другая и покачала восьмикилограммовым бюстом, душа ее размякла.
Теперь дамы стали громко восхищаться всем, что попадало в поле их зрения – темным сочным укропом, веселой петрушкой, ровными рядами окученной картошки и другим богатством Василисиного сада-огорода.
После столичной жизни, к которой Василиса привыкла, как ей казалось, навсегда, она неожиданно обнаружила, что стосковалась по тяжелой крестьянской работе, поэтому огород был образцово-показательный.
Дамы, а собственно дамами их можно было называть условно, в силу принадлежности к женскому полу.
Но поскольку у нас в стране нет устоявшегося обращения между гражданами, народ называет себя по-разному. Чаще всего слышится «мужчина», «женщина» и «девушка» - по половому признаку и физиологическому состоянию, реже старорежимное «молодой человек».
Автор придерживается одесского варианта - «дамы», хотя одна из них, коренная местная жительница себя таковой не считала, муж ее на людях звал «мать», наедине Кока, а соседи Нинушкой.
Вторую можно было считать дамой с некоторой натяжкой, но кем на самом деле она себя считала, мы не знаем, звали ее Верой Петровной.
Василису Кирилловну они уважали, и не просто так, в общем, а по определенной причине – та сама построила дом.
Полянские жительницы вообще ко всему материальному относились с главенствующим и безусловным уважением.
Дом Василиса Кирилловна построила, конечно, не своими руками, но без чьего-либо участия в руководстве этим сложным процессом.
После смерти мужа, чтобы не впасть в депрессию, она стала часто бывать у матери в Полянске, стараясь обустроить ей быт. С ремонтом старого дома дело не заладилось, одно латали, другое разваливалось.
- Да брось, ты Васенька, маяться, дом старый его не поправишь, а меня молодой не сделаешь, - уговаривала ее мать.
Но тут ей в газетном киоске случайно попала на глаза книжка «Как самому построить дом», книгу она купила, прочитала и обрадовалась, оказалось все очень даже просто.
Книгу она прочитала раз десять, а может быть и больше, почти что вызубрила ее наизусть, а что не понимала, спрашивала у мужа подруги, работавшего прорабом.
Из всех заветов, изложенных в книге и советов мужа подруги, она вынесла главное – ни за что не давать задаток, не платить вперед, а только за качественно выполненную работу и мужественно придерживалась этого правила.
Дом был построен исключительно по этой причине, сменилось с десяток бригад, две из которых даже подали на нее в суд, но проиграли процесс, потому что
договор, прилагаемый к упомянутой книге, тянул на нобелевскую премию юридического мастерства.
Поэтому дом она все-таки построила.
Добротный и простой, без архитектурных замашек, недоделок и брака.
Депрессию как ветром сдуло после знакомства с первой бригадой строителей, она вообще многое узнала о жизни за время строительства, кроме новых форм табуированной лексики.
И эта жизнь, которую она узнала, была намного интереснее той, которой она жила раньше.
Нина и Вера Петровна за глаза называли ее министершей, причем без иронии и подковырок, поскольку она ей и была, не всю жизнь, конечно, но последние десять лет точно.
Василиса Кирилловна вышла замуж за выпускника того же лесотехнического института, где училась сама. Не каждая девушка из Полянска выходит замуж за министра, но Василиса Мельникова, которую за глаза парни называли Василисой Прекрасной, вполне оправдывала свое имя.
Она и вправду была прекрасна, редкой красотой и статью, которую невозможно было испортить ни косметикой, ни сизыми джинсами, так называемой женской одеждой начала двадцать первого столетия.
Виктор Субботин, потомок комсомольского вожака, тоже не был потомственным москвичом, поэтому имел привычку петь у костра про «солнышко лесное».
Комсомольское движение, исчезнувшее с поверхности Земли в перестройку, продолжало, видимо, существовать в изменившемся или подпольном варианте, где то в районе земной коры.
Бывшие его лидеры, вожаки и их родичи с периодичным постоянством появлялись во всех властных структурах отечества.
Так появился министр лесопользования и лесопроизводства Субботин Виктор Андреевич, он был крайне энергичен, любил лес и все, что в нем водилось.
Василиса Кирилловна поначалу ездила с мужем в лесные командировки, которые почему то были похожи на пикники для начальства, но потом она стала работать в одном из столичных учреждений, и постепенно, все сошло на нет.
Теперь они виделись редко, муж все куда-то спешил, рвался в бескрайние лесные дали, особенно за Уральские горы.
Василиса жила в столице, работая то в департаменте, то в агентстве, где ее постоянно посылали на стажировку за границу.
Встречи с мужем были праздничными и мимолетными, как и положено в светской буржуазной семье.
Глава семьи нежно намекал Василисе детей не заводить, пока не будет достигнут стандарт столичного благополучия.
Приличная квартира уже была, предусмотрительно оформленная на Василису, строился загородный дом в старообрядческом стиле…
И дальше бы их жизнь продолжалась по отшлифованному министерствами стандарту, но случилось то, что случилось…
Вертолет с лесным министром и другими ответственными лицами рухнул далеко от столицы во время инспекторской проверки лесных угодий, по телевизору сказали - невосполнимая потеря.
Затем, в последующие полгода к Василисе приезжали четыре, тщательно скрываемые доселе, гражданские жены покойного мужа, все с детьми младшего дошкольного возраста, из отрогов Сихоте Алиня - с младенцем.
Все жены были хорошими, очень хвалили усопшего, хотели бы жить в Москве, но узнав, что все материальные активы на Василисе, разъехались по своим лесам, приглашая ее погостить у них когда-нибудь.
Прыткие Полянские дамы этих подробностей не знали, нынешняя жизнь Василисы нареканий у них не вызывала, но визит соседа мог спровоцировать интерес, поэтому она и запихнула его в гостевую комнату.
Дамы, освежившись поселковыми пересудами и сплетнями, пили чай, в гостевой комнате было тихо.
- Вкусно, - разжевывая мармеладину, похвалила Нина, - а тут по телевизору одна все пела «мармеладный мой», надо же, и чего хорошего для мужчины-то - мягкий и трясется…
- Может она слаще морковки ничего не ела, вот и поет про мармелад, - отозвалась Вера Петровна. На меня в свое время тоже оборачивались, - Вера Петровна произнесла свою коронную фразу, с которой у нее начинались все разговоры, косвенно давая понять, что и сейчас она еще очень даже ничего и желает оставаться в этом же состоянии как можно дольше. О себе она рассказывала с умилением и нежностью.
Все это предисловие имело конкретную цель – постоянную реставрацию своего фасада. В те времена, когда на нее оборачивались, одна из телеведущих обронила, сакраментальную фразу о том, что для сохранения кожи своего лица в идеальном состоянии достаточно наносить на нее все, что есть под рукой из продуктов питания у любой хозяйки.
Имелось в виду овощные и фруктовые соки, масло, сметана и все остальное, содержащее в себе витамины и микроэлементы. По этой причине Вера Петровна уже несколько лет свирепствовала над своей физиономией, непреклонно добиваясь от нее возвращения свежести. Цвет лица менялся в зависимости от ингредиентов того, что было в данный момент под рукой, поэтому все эти годы родня и соседи не видели ее в натуральном виде.
Вот и теперь, она искоса поглядывала на ярко красную мармеладину, прикидывая ее косметическую ценность.
- Сейчас все химия, мармелад то наш Райпо делает, краски не жалеет, во, погляди, - Нина высунула язык, неотразимая убедительность пурпурного языка сделала свое дело, и дамы засобирались домой.
- Ах, жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как и тюремный срок, - Соло появился в дверях, ведущих в сад.
- Так вот, за дело снес Илья Муромец голову моему пращуру, за дело, - продолжил он, - в былине как сказано? «Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, зарычит-тко ты во полрыку звериного.»
Как водится, чарку ему дали, конечно, из князевых белых рученек, но подозреваю, что водка могла быть паленой, потому что свистнул Соловей-разбойник в полную силу.
Что произошло дальше, ты уже, конечно, знаешь… маковки на теремах должны были покривиться, а они упали, околенки во теремах должны были рассыпаться, да только рассыпались они вместе с теремами.
Но это полбеды, такое случалось не раз, а беда в том, что все княжеские дочки одномоментно потеряли самое дорогое для девушки – то, бишь, невинность.
Ну, а поскольку князь с домочадцами стоял на возвышении, то у барышень случилась дефлорация от сильнейшего звукового удара, сейчас бы сказали избирательная баротравма.
- Кошмар…
-Да, кошмар, да еще какой, причем международный, барышни должны были выйти замуж за иностранных принцев и князей с целью расширения и укрепления Киевского княжества и его границ, а получилось все наоборот.
Девицы по неопытности заголосили «ох и ах» ну, и, как говорится, понеслось дерьмо по трубам…
Выдали княжон за своих захудалых князьков и политическая активность князя на время притухла.
Именно по этой причине центром Руси стал не Киев, а Москва – там вовремя подсуетились, ну и …
Я, хотя человек еще не старый, но сама знаешь, в жизни всякое бывает, поэтому пока жив, хочу искупить вину далеких предков, за весь наш род попросить прощения у хохлов, - Соло вздохнул и допил коньяк.
- И как вы себе это представляете?
- Тут в одной украинской газете было любопытное объявление, некая фирма
«Звыняйтэ», по нашему «Извиняюсь» предлагает гражданам организовать процедуру извинения любого масштаба и направленности.
Н-да, худшее из состояний – чувство вины и ответственности, почему бы и не сделать на этом бизнес, ничуть не хуже, чем на других потребностях человечества, - пробормотала Василиса.
- Я связался с этой фирмой, они сообщили мне, что опыт у них есть, но с таким масштабным проектом еще не работали, - мужественный нос Соло с семитской горбинкой вздрогнул, тонкие скуповатые губы сложились изумительным перламутровым бутоном, а глаза смотрели величаво и сурово.
Фирма рьяно взялась за дело, по мере продвижения проекта, получившего название « Кровавое бесчестие», вырисовывалось грандиозное шоу на берегу Днепра.
Речное судно, на котором предстояло находиться извиняющемуся Соло, планировали закамуфлировать под старинный струг времен Садко.
Для Соло придумали фантастический наряд – помесь боярского парадного облачения с соболями, и делового цыганского костюма. Не ладилось со словесным обращением к украинскому народу, получалось тускло, коряво и уныло.
Василиса Кирилловна вспомнила про Наталью Юрьевну, хозяйку известного в Полянске, сиамского кота Кеши.
- Вы знаете Соло, она литератор, сотрудничает с известными журналами, я думаю, у нее получится, есть в ней нечто такое, что ученые называют протоплазмой, философы – жизненной энергией, а китайцы – ци, - предложила Василиса.
Обращение, написанной Натальей Юрьевной, и вправду оказалось тем, чего так тщетно Соло добивался от фирмы «Звынайтэ», и он согласился сотрудничать с белобрысой протоплазмой.
В качестве группы поддержки, а также как специалиста по лесным делам, Соломон Васильевич пригласил Василису.
Он оказался человеком не бедным и снял себе и дамам роскошные номера в одной из лучших гостиниц Киева.
Наталья Юрьевна, муж которой пребывал в командировке, не могла оставить кота Иннокентия ни на чье попечение, по причине его умопомрачительной родословной, и особым жизненным режимом.
Пока шла подготовительная работа, необъяснимым образом, перераставшая в грандиозное шоу вселенского масштаба, Кеша от нечего делать общался с гостиничными кошками:
- Как вы относитесь к идее Иоганна Ван Гельмонта о самозарождении мыши в искусственных условиях? – спросил он трехцветную гостиничную кошку Мусю.
- Та ни, я лучше сало, - застеснялась Муся.
- Я сало не ем, холестерин, холецистит и прочее…,
- Та ни, брешут, сало очищает, - разволновалась Муся.
- Но все-таки, рецепт Иоганна Ван Гельмонта мне интересен с философской точки зрения, как на эту проблему смотрят ваши соотечественники?
Муся побежала созывать знакомых котов и кошек для научной дискуссии, которая обещала быть горячей.
Кеша встретил представителей киевской кошачьей братии добродушно, сладко потянулся, нечаянно выпустив наружу круто загнутые сине-коричневые когти.
Поговорили о мышах и сале, ничего, из перечисленного Кеша не ел, представители прохладно отнеслись к теории Иоганна Ван Гельмонта, еще поговорили о предстоящем мероприятии и гости сообщили, что местность на берегу Днепра кишит злыми, жирными и здоровыми комарами, которые могут испортить жизнь кому угодно.
Кеша к акции прощения был вполне готов, а в номерах «люкс» шла лихорадочная работа по примерке и выбору костюмов группе сопровождения.
Не могли одеть Василису Кирилловну - как настоящей царевне, все было ей к лицу, поэтому выбирали долго. Даже бутафорские рубины, летник из парчи и «соболя» из «Бориса Годунова», довольно вульгарные вблизи, несмотря ни на что делали ее еще более очаровательной.
Чтобы от такой красоты как то усмирить сердце, бившееся молотом в груди Соло, он нес всякую чепуху о буддийском подходе в борьбе с муниципальными властями, не оплачивающими вовремя за электроэнергию, и был, как лимонка на взводе.
С Натальей Юрьевной все было наоборот – она терялась в ярком и блестящем, стеснительно моргала белесыми ресницами, и после долгих мучений ее обрядили в костюм мальчика-писца, - полосатые портки, сиротскую шапочку и огромное гусиное перо.
Кеша шнырял между всеми, как бывалый дизайнер, но Соло не оценил его заигрывание с фальшивыми соболями, и несколько раз невежливо отодвигал ногой в сторону, ну что ж, известно, что люди, которые чего-нибудь стоят – не сахар.
На следующий день, погрузив в автобус парчовые кафтаны, рубины и соболя, группа прибыла на место будущей исторической акции.
Застеленный коврами струг деловито пыхтел мотором, участники пребывали в приподнятом и романтическом настроении.
Берег Днепра был умеренно засеян отдыхающими гражданами, но толпы, жаждущей сенсационных исторических откровений не наблюдалось.
Соло вопросительно изогнул подмалеванную гримером бровь.
- Народ будет, будет, он в принципе здесь, всех оповестили в самых читаемых СМИ, вы начнете, и они подгребут, - взгляд менеджера воровато скользил по водной поверхности.
Жители Киевской Руси, уставшие от всяческих разоблачений в политике и бизнесе, все-таки продолжали обсуждать перипетии столичной жизни:
- Не переживайте, она от семи собак отлается, - обсуждали неожиданные маневры красавицы-женщины-политика.
- Ну,куда, куда от всего этого деться? Некуда…
- Как это некуда? А к такой-то матери?
- Дорогие граждане свободной Украины,- тоном циркового конферансье провозгласил Соломон Будимирович, - прервав тяжелые думы публики, - ходом мировой истории я призван обнародовать…
Соло очень доступно разъяснил публике суть происшедших более двух тысяч лет событий. Народ реагировал вяло, до конца не осознавая исторический парадокс.
Парадоксов в Незалежной хватало, но как согревали душу нашего современника искренние слова раскаяния.
Соломон Будимирович глубоко вздохнул, чтобы совершить главное, зачем он сюда приехал – произнести искреннее извинение за ту роковую ошибку, которая изменила ход истории теперь лишь дружественного нам государства.
Но и этому, увы, не суждено было свершиться, все живые существа, имеющие уши, услышали раскатистое, и заглушающее все на правом берегу Днепра, а может быть и на левом:
- Конкурс на лучшую покупку, победитель получает главный приз – водяной мотоцикл, - голосил крепкий молодой парубок с луженой глоткой, появившийся на берегу, перекрывал все звуки в радиусе трех морских миль.
Размалеванный микроавтобус, из которого выкатился раскладной прилавок с товарами, призывал всех участвовать в небывалой по оригинальности акции.
- Беспроигрышная лотерея, коронный выигрыш – десять тысяч евро,- колоратурно надрывалась невдалеке от конкурса дама бальзаковского возраста, одетая как королева бразильского карнавала, по мощности децибел не уступающая парубку.
- Я, мягко говоря, удивлен, - обратился Соломон Будимирович к главному менеджеру «Звынайтэ».
Менеджер заволновался, к организованному им шоу, без согласия заказчика, были привлечены некие фирмы и фирмочки, занимающиеся лотереями, рекламой, и другой необходимой обществу деятельностью.
Солидная моржа сама плыла в руки, и отказаться от нее не было никакой возможности. Белобрысая помощница заказчика, без конца исправлявшая и улучшавшая текс исторического воззвания к бывшему народу Киевской Руси, была далека от коммерческих тонкостей порученного ей проекта.
- Небольшая накладочка вышла, сейчас все устроим, - виляя блудливым глазом, заверил он, и выхватил из рук оратора лохматый микрофон.
Соломон Будимирович, с ходу оценивший ситуацию, так дышал на менеджера раздутыми от гнева горячими ноздрями, что у того затряслись руки и он выронил микрофон на усланную коврами палубу струга или фелюги.
Микрофон с длинным искусственным мехом, так называемая ветрозащита или мохнатка, упал на спину дежурившего под ногами Кеши, тот от неожиданности подпрыгнул и отскочил:
- Так вот какие они корабельные крысы! – Кеша был наслышан о таковых, но никогда их не видел. Длинный черный мех с зеленоватым оттенком, совершенно не крысиный запах и вообще…
На заросшей густым мехом морде крысака, не читалось ни малейших признаков страха или раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался.
- Оуэыа! – над Днепром раздался леденящий душу боевой клич сиамских котов, непостижимым образом усиленный воспрянувшими динамиками, по собственной инициативе решившими заглушить конкурентов на берегу.
Замечено, что техника в России, даже заграничного производства, часто ведет себя не адекватно, вопреки инструкциям и техническим параметрам.
- Оуэыа! – боевой клич раздирал пространство и время, Кеша взмахнул когтистой лапой ,и бесстыжий крысак камнем пошел ко дну.
- А еще говорят, что корабельные крысы отличные пловцы, - Иннокентий с интересом проследил за камнем уплывающим микрофоном, и с чувством исполненного долга уселся на носу струга, наблюдая дальнейшие события.
Соломон Будимирович посмотрел на менеджера и на окружающих огненными глазами, и Василиса почувствовала какой-то непонятный восторг под ложечкой.
- Все пропало, - хрипло сказала она, кутая плечи в капроновый шарф шамаханской царицы, усеянный золотыми звездами.
Тоненький лилейный голос больше соответствует слову нравиться, а охриплость соответствует любви. Так уж повелось по жизни, что в критических ситуациях люди больше доверяются инстинктам, вот и сейчас, огненный взор Соло, как в первый раз, увидел невероятно прелестную женщину, сказочную красавицу в роскошных мехах, парче и рубинах.
В один миг все отлетело, как прах, вся ерунда нелепых планов, забот и огорчений, осталось радостное возбуждение внезапного счастья.
Любовь вообще приватна, она проста и первобытна, она дичится, чуть-чуть пугает и пугается сама, ей не мешает географическое положение , и то пространство, где она находится, а также все остальное.
Василиса тоже только сейчас увидела в Соло мужчину, способного проскакать куда-нибудь очень далеко верхом и соблазнить графиню, в отличии от тех, которым, к примеру, радость приносят папки с бумагами. И она тихонько, украдкой, дальним предальним краешком сознания, тоже подумала:
- Сегодня, в первой половине дня началось мое счастье.
Гормоны счастья, любви и ошалелости выбросились в кровь у Соло в таком количестве, что их хватило бы на всю публику правого берега Днепра, постепенно прибывавшую к месту происшествия.
- Ну, все, хватит, по контракту ваша фирма оплачивает все издержки в случае срыва акции, - беспечно махнул рукой Соло, хотя естественное в этой ситуации стервозное настроение требовало дальнейшего выхода. И выход, конечно, тут же нашелся - помойное ведро шоу бизнеса, по законам пакости, вывалило в спокойные воды Днепра гражданина, который по-собачьи, шустро плыл от берега в сторону катера.
- Гад! Москаль! – подплывший гражданин выплюнув в сторону Соло фонтанчик воды, ухватившись за борт огромной рукой сырно-сливочного колера, - у моей
подруги от твоего вытья сердце затрепетало, сам сказал, гад, что сожалеешь, а сам… , - он хотел добавить что-то еще, но не успел.
Кеша воспринял огромную руку, как понтонную переправу или трап на сушу, легко и грациозно, как Нуриев, он пробежался по ней, но рука быстро закончилась и началась спина, тоже сырно-сливочная. Гражданин дернулся, опять закричал «гад», Кеша понял, что промахнулся и тоже закричал свое «оуыэ», потому что дальше идти было некуда. Он вцепился в аппетитные плечи пловца, и они закружились в воде странной вопящей этажеркой.
Не умеющая плавать Наталья Юрьевна опасно перегнулась через борт фелюги и махая коротенькими ручками истошно кричала:
- Кеша, иди сюда, иди сюда, - но дотянутся не могла и искала глазами что-нибудь вроде багра, чтоб зацепить парочку и притянуть назад.
Василиса Кирилловна тоже синхронно протянула руки и стала звать Кешу на борт струга. Сырно-сливочный гражданин нелепо барахтался, но все никак не мог дотянуться до борта и, увидев над водой Василисину косу, схватился за нее, как за швартовочный канат, дернул, в одно мгновение та оказалась в воде.
- Василиса плавать не умеет! – завизжала Наталья Юрьевна, - и я тоже, - визг перешел в рыдания.
- Где круг? – прогремел Соло в ухо менеджеру.
- Какой круг?
- Спасательный!
- Не знаю, я тут первый раз и тоже почти не плаваю, да тут не глубоко, - он судорожно дергал за ручку мотора, пытаясь завести плавсредство.
- Ну, а я в этой сбруе поплыву, как топор, но деваться некуда, - в одну секунду Соло сбросив с себя годуновские соболя, остался в парчовых штанах.
Перемахнув через борт, он пытался дотянуться рукой до Василисы, которая, то выныривала, цепляясь за гражданина, то уходила под воду.
- Ой, мамочки, помогите! Ведь утонут, утонут, утонут! – голосила Наталья Юрьевна.
Соло бешено молотил руками по воде и все-таки поймал Василису за шиворот, расшитого золотом летника, пытаясь подтолкнуть ее к борту струга. Гражданин с орущим Кешей на спине, не переставая, кричал «гад». Наталья Юрьевна, бессмысленно метавшаяся между менеджером и бортом, и с перепугу закричала:
- Соломон Будимирович! Вы крещеный?
- Нет.
- Как же так? Вы можете утонуть, это опасно для жизни, давайте я вас окрещу, а то…
- Валяй!
Наталья Юрьевна стала брызгать на него водой и быстро произнесла:
- Во имя Отца, аминь! Во имя Сына, аминь! Во имя Святого Духа, аминь!
Из мотора, наконец, вылетела упрямая и скупая искра, он затарахтел, струг дернулся, Наталья Юрьевна упала на усланную коврами палубу, ухватившись рукой за атласный валик, как атрибут боярской роскошной жизни.
Бутафорские атласные валики, которые в час отдыха подкладывали себе под бока знатные люди, оказались из пенопласта и в следующее мгновение полетели за борт.
Первым подгреб к борту катера сырно-сливочный гражданин с двумя валиками под мышками
Он снова схватился огромной ручищей за борт, но Кеша проигнорировал приглашение ,и легко спрыгнул на палубу прямо с его плеч, потом громко потряс ушами, и обернулся к непрошенному визитеру и сказал:
-Ш-ш-у-у-у-а.
- Видкиля вин знае, що мэнэ кличуть Шурою, - ошалело спросил гражданин.
- Он еще и не то знает, мистик! Лучше помогите мне, Шура, Василису поднять на борт, она совсем обессилела, а все из-за вас, это вы стянули ее в воду.
Наталья Юрьевна хлопотала вокруг Василисы, которая сначала отплевывалась днепровской водичкой, а потом просто лежала с закрытыми глазами и на пол лица стрельчатыми ресницами, измученная и прекрасная. Иногда она открывала глаза и видела над собой прозрачную высь, мир был нескончаем и безмерно соблазнителен.
Соло испытал такую нежность и жалость к этой женщине с глазастым детским личиком, так что ком подступил к горлу, когда он представил, что все могло бы окончиться не так.
Вот она, прекрасная и ничья.
- Ну, что вы тут околачиваетесь? Плывите назад, к той, у кого трепещет сердце, а то, как бы вас, Шура, винтом не зацепило.
- А шо ваш котик еще знае, может он гадае?
- Я не знаю, Кеша, ты гадаешь? – не без сарказма обратился Соло к Иннокентию.
У-у – живо ответил тот, он сидел рядом и добросовестно наблюдал за всем происходящим, - контроль, контроль и еще раз контроль, - было написано на его мордахе.
- Ну, сами видите.
- Вижу, - согласился Шура, - внезапно заговорив по-русски, може скажет, жениться мне или нет?
- Если вы завидный жених, то женитесь, по крайней мере, завидовать перестанут, а сами-то как?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Понятно, что скажешь, Кеша? – на что тот зевнул, и потряс ушами.
- Все ясно, - перевел, Соло, с кошачьего на русский.
- Вот и мама тоже…, да я и сам чую, не про нас ананас, - гражданин мотнул головой на берег, там маячила фигура в виде ананаса в желтой тунике.
- А что твоя хохлушечка? Гарна? – лукаво спросил Соло.
- Твоя царевна гарна, от днепровской водички еще краше стала, иди к ней, что со мной толковать, спасибо коту, что разъяснил дураку, - москаль Рахманов отцепил сырно-сливочного гражданина, с валиком под мышкой, от струга и тот покорно поплыл в сторону суши.
Все это было в те благословенные, домайдановские времена, когда русские не обижались на «москалей», а украинцы на хохлов.
А чего тут обижаться? Эти из московского княжества – «москали» и есть, никто и не отказывается, а те носили роскошные, не виданные в Московии хохлы, модниками были, ну и что? И никаких обид, относились друг к другу без сентиментальной идеализации, все просто, господа.
Майдан дал волю железным бочкам, они гремели, как тамтамы, о них обламывали бейсбольные биты и руки, их раскаляли докрасна и на круглых боках жарили сало, которое отдавало паленой шерстью.
Железные бочки били, расплющивали гусеницами танков, в них мочились, им мстили за смерть братьев, матерей и детей, которая была не за горами.
Свирепа и черна была отравленная кровь, познавших железную бочку мятежа и крамолы, но это было потом.
- Все! Возвращаемся, в гостинице обсудим происшедшее, в шесть вечера прошу ко мне в номер с вашим юристом, - сурово сдвинул брови Соломон Васильевич, обращаясь к сомлевшему менеджеру Илюше, еле сдерживая улыбку, потому что жизнь ему улыбалась.
Вечером менеджер явился в гостиницу пьяный и смелый по самые не балуй, на все вопросы к нему он недоуменно икал и наблевал всем на обувь.
Как в России, так и в Киевской Руси веками закреплялась – и закрепилась-таки традиция обнаруживать снисхождение к пьяному человеку.
Женщины засуетились и повели его в ванну, где он жадно глотая холодную воду, перешел на другую стадию опьянения и стал вести себя как бандит, хватая их за разные части тела.
Апперкот в глаз, который произвел Соло, вывел неугомонного менеджера на следующий уровень, характеризующийся как прорыв за пределы обыденного.
- Вот, - он опять икнул и сунул в руки Соломона Васильевича пачку гривен, перемешанную с рублями и американскими долларами, - отступное, без юристов обойдемся.
Прекрасный ужин примирил обе стороны, Соломон Васильевич был счастлив и хотел немного того же окружающим, в какой то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас.
- Ну, а вот вы, Наталья Юрьевна, зачем вы на меня водой брызгались перед тем, как спасти? - спросил он, когда Илья ушел, и остались только свои.
- Как это зачем, я же вас крестила, потому что была явная смертельная опасность, вы могли утонуть.
- Утонуть? Я прекрасно плаваю, я вообще все делаю прекрасно! И зачем меня крестить?
- Как это зачем? Смертельная опасность, а вы в Днепре, сам князь Владимир крестил в нем сограждан.
И потом нас в воскресной школе учили, что в таких ситуациях любой православный христианин может окрестить любого человека с его согласия.
- Разве я давал согласие?
- Вы сказали «валяй».
- И что теперь?
- Теперь вы можете закончить таинство крещения в церкви, если захотите, - подала голос Василиса.
- Откуда тебе это известно, Ася? – спросил Соло, намеренно называя ее секретным именем, известным, только им.
- У нас, прекрасный катехизатор.
- Какие вы знаете слова, Василиса.
В белом костюме, припасенном для братания с хохлами после акции прощения, Соломон вошел в церковь и, не зная, что делать дальше, сцепил руки за спиной. Отец Никодим оказался веселым и добрым, они проговорили довольно долго, а на следующее утро он повесил на шею Соло кипарисовый крест из Иерусалима.
- Бог меня простил, - наклонился он к розовому Василисиному уху.
Все вернулись из неглубоко небытия в сегодня и, меряя длинными шагами гостиную в «люксе» Василисы, Соломон Васильевич мягко сказал:
- Так уж случилось, Ася, что мужчины из нашего рода влюблялись довольно редко, они вступали в брак ради соблюдения традиций, ради власти, денег…, оставляя «на потом» настоящую любовь, если повезет…
Но, ты же тоже был женат…
- Был, потому что до армии я был у нее первым мужчиной, и она сказала, что беременна. Я женился, ушел служить в Красную армию, а она сделала аборт…
- Ну и что, я все равно о тебе ничего не знаю, мама говорила, что ты электрик.
- Конечно электрик, где электричество, там и я, работаю генеральным директором энергосистемы нашего региона, ну и совладелец, конечно.
Соло посмотрел не нее особым мужским взглядом загадочным и неотразимым.
- И на роду мне написано, что женой моей должна быть Прекрасная Василиса Кирбитьевна, красота неописанная, из косточки в косточку мозжечок переливается…
- Какой еще мозжечок?
- Твой, так в былине сказано, видимо имеется в виду, что и внутри у тебя тоже все прекрасно, так что собирайся Ася, собирайся.
- Куда собираться? Я устала, у меня еще вода в животе булькает…
- Как это куда? Свадьбу играть и птенцов высиживать!
Соловьев!!!
Крысиная охота
Кокер спаниель Чарли носился по поляне, как угорелый, его прелестная хозяйка в бикини и хозяин в плавках с распростертыми, как паруса, простынями ловили его, отрезая путь к лесной тропе. Чарли не давался, от скорости одно его ухо трепетало на ветру, а другое, залепленное чем-то тёмно зеленым, было приклеено к голове. Кешина хозяйка наблюдала за происходящим, как болельщик, морщась от промахов соседей по даче. Потные и замученные хозяева еще долго бы гонялись за неутомимым питомцем, у которого на морде было написано, что все интересное ещё впереди, если бы хорошенькой Ирочке не пришла в голову счастливая мысль:
- Чуся! Пойдем есть гречневую кашу с тушёнкой! – кокер остановился как вкопанный, сделал резкий поворот и радостно взлаивая, понёсся к хозяйке. Ирочка ловко накинула на Чарли простыню и свернула его в кокон, хозяин подхватил на руки брыкающийся сверток и понёс его в баню.
- Такой обаятельный песик, и такие странные причуды. Не понимаю, что его может привлечь к коровьей лепешке. А вчера я видела, как он с наслаждением вывалялся в разложившемся трупе крысы…
- Ах, Наталья Юрьевна, это не причуда, это необходимый компонент охоты, Чарли отбивает свой собственный запах, чтобы дичь не учуяла.
- Какая дичь?
- Гипотетическая, вы же знаете, Марк не охотник, поэтому Чарлик ущемлён в этом отношении, прекрасный охотничий инстинкт пропадает втуне.
Великолепный сиамский кот Инокентий, в компании которого жила его хозяйка Наталья Юрьевна, зевнул от сочувствия к соседу, с которым поддерживал приятельские отношения. Бессмысленность собачьей беготни не занимала и не раздражала его, глупость безгрешна. А потом, разве развлечение не пик, например, человеческого счастья? Возможно, и собачьего тоже. Сам, он мог охотился, сколько угодно, в приделах своей усадьбы, но не любил, потому что обожал философию – мать всех наук.
Его охота носила чисто формальный характер - для поддержания имиджа, статуса и, отчасти, в рекламных целях.
Обалдевшую и верещавшую от страха мышь он осторожно нёс в зубах, и клал у ног хозяйки, которая тут же начинала визжать и скакать, после чего он относил добычу туда, где взял и свой долг считал выполненным. Иногда он играл с мышью на ковре в гостиной, подбадривая ее узкой лапой, и та, успевала забиться под диван или за шкаф, хозяева часами тыкали палкой во все углы, пытались изловить её, да куда им…
Частенько мышь оставалась жить в дом, и становилась, как бы «своей», стараясь не попадаться на глаза хозяевам, тихо лопая, по ночам, бесплатный харч из Кешиных чашек.
Скромных и вежливых мышек он не трогал, а жадных и нахальных, относил подальше от дома, чувствительно прижимая по дороге разжиревшую тушку зубами, чтоб знала своё место.
У Чарли, который ни разу в жизни не поохотился по-настоящему, не считая впопыхах задавленной соседской курицы, была идея фикс – поохотиться на крыс.
- Доступно и дешево, - объяснял он Иннокентию свой план, - крысы то в посёлке есть?
- Были.
- Почему были?
- В нашем конце остались только двое, остальные ушли кто куда.
- Что же, все ушли, а двое остались?
- Ну да.
- А почему?
- Крысоволк их выжил, сам с подругой остался, а остальные ушли, кому хочется связывать с психом?
- Кто такой крысоволк?
- А ты что, не знаешь? Чудак! А еще собираешься на крысиную охоту.
В принципе, это обыкновенный пасюк, а крысоволка из него сделал Геннадий Уткин из-за того, что крысы у него почти все припасы сожрали.
Посадил он трёх крыс в пустую железную бочку и держал их там, не давая ни пить, ни есть, пока они друг друга жрать начали. В живых остался один, но он и его не выпускал до тех пор, пока тот не сгрыз до половины собственный хвост.
Смысл этой бесчеловечной акции в том, что одуревший крысак начинает жрать всех подряд, в первую очередь сородичей.
Когда свихнувшегося пасюка выпустили, он стал кидаться и на своих, вот они и ушли от греха подальше.
- Тогда тем более надо как можно скорее устроить крысиную охоту и освободить посёлок от этого монстра.
- Он и сам вскоре издохнет, они долго не живут.
- Почему?
- Перестают понимать законы жизни.
- А у людей? –
- А что у людей? У них рыжих женщин заживо сжигали, инквизиция называется.
- Всех сжигали?
- Нет, не всех, только красивых и умных, хозяин рассказывал.
- Тебе?
- Хозяйке, она у нас такая.
- Какая?
- Рыженькая, ну и красивая, конечно.
- Он её сжечь что ли хотел?
- Нет, он сказал, что целует кончики её пальцев-лепестков и следы её ног.
- Н, про следы ног это понятно, та догиня из соседнего подъезда…
Про законы жизни Чарли знал мало, потому что был забалованным и зацелованным хозяйкой псом, хотя и добродушным от хорошей жизни.
На охоту решили идти завтра утром, Чарли присмотрел себе свежую
коровью лепёшку, и предложил Кеше тоже воспользоваться бесплатным
камуфляжем.
- Мне это ни к чему, я ничем особенным не пахну, - отказался Кеша и брезгливо поморщился.
- Как это не пахнешь, еще как пахнешь, духами пахнешь.
- Это от хозяйки переползли, она меня на руки берёт.
-Зачем?
- Гладит.
- А…
Наутро Чарли спозаранку вывалялся в коровьей лепёшке с особой тщательностью, Кеша наотрез отказался.
-Ты хоть в цементе поваляйся, вон у нас в углу порватый мешок лежит.
Кеша вдумчиво понюхал мешок, но валяться не стал, а потряс на мешок хвостом, и немного, для приличии, побрызгал на него.
- Не так, не так! – кипятился Чарли, - вот надо, - он упал на рассыпавшийся цемент и методично вывалялся в нем, демонстрируя высший класс маскировки.
После валяния в цементе Чарли стал похож на жуткое фантастическое существо из ужастика. Цемент, налепившись на свежую коровью лепёшку, приобрел вид диковинного то ли панциря, то ли коросты.
Чарли почувствовал некоторую тяжесть в теле, но ажиотаж охоты затмевал всё остальное.
Они бежали вдоль улицы имени Миклухо-Маклая по земляной тропинке, Кеша ближе к забору на случай встречи с незнакомыми собаками, настороженно поджав уши и контролируя ситуацию.
Навстречу им попался нетрезвый мужчина с буханкой хлеба в руке, увидев их, он остановился, нецензурно высказался, а потом отскочил на противоположную сторону улицы и заорал:
- Оборотень! Люди добрые, оборотень!
Кеша оглянулся, осуждающе посмотрел на матершинника и ответил тем же:
- Оуэы, - гортанно и грозно, по-сиамски, оборвал нахала.
Две бабушки на лавочке признали в Чарли потерявшуюся Дусину овцу, а дачник с редкой специальностью океанолог, получил нечто вроде интеллектуального шока, увидев из-за забора неопознанное им существо.
Двое вездесущих пацанов младшего школьного возраста уже бежали следом за странной парой радостно подпрыгивая и горланя:
- Оборотень, оборотень!
Тревожная и будоражащая весть облетела улицу со скоростью света, народ высыпал на улицу, как одиннадцатого сентября, когда объявили, что бомбят Америку.
В наш материальный век, богатый на аналитиков всех мастей и фасонов, редко услышишь по- настоящему романтические гипотезы.
- На Украине кенгуру покусало женщину, со спины напало, та стала обороняться, так оно ее задними ногами отпихнуло, - высказалась бабушка дачного вида.
- Это все городские, их дела, понаехали тут, раньше, при советской власти такого не было.
- При советской власти еще похлеще было, только скрывали.
- Кино было по телеку, «Клон» называется, а в Англии овцу искусственную вырастили, и наши туда же.
- Куда люди, туда и Марья крива.
- Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя есть возможности… - пришел в себя океанолог.
Василиса Кирилловна готовилась к презентации тщательно и продуманно, королевская лилия «чочолина» должна была распуститься к полудню.
На фотографии цветок был потрясающе красив, тропической и чуть-чуть развязной красотой, на то она и «чочолина», итальянская порнозвезда девяностых годов прошлого столетия.
Ни у кого в Полянске такого не было, размер, цвет, форма – все было супер.
Две знакомые дамы, тоже из сословия Полянских дачников, должны были зайти на чай и полюбоваться заграничным чудом, но тревожная новость перебила все задумки. Приятельницы прытко пронеслись мимо палисадника с «чочолиной», успев радостно крикнуть:
- Оборотень!- захихикали, как мыши из мультиков и унеслись догонять неопознанное существо.
- Так это и есть долгожданный перл, гибрид блудницы и лесного колокольчика?- сосед Соломон Будимирович Рахманов подошел, как всегда неслышно.
- Да, полчаса назад распустилась, но в описании сказано, что будет цвести восемь, десять дней, - Василиса Кирилловна отступила в сторону, приглашая соседа полюбоваться.
- Там напишут. Вот так всегда, страшное и ужасное всегда интересней, а это пес Ирочки, Дорогиной в девичестве, опять вывалялся в чем-то.
А настоящий то оборотень – я.
- Скажете тоже, с какой это стати вы оборотень?
- Стати никакой нет, а есть факт. Ты вот, Васенька, есть хомо сапиенс, человек разумный, а я – нет.
Фамильярное обращение на «ты» Соломона Будимировича к Василисе Кирилловне было с оттенком братского попечения и несколько ироничной нежности. На людях он называл ее по имени и отчеству, а наедине всеми мыслимыми и немыслимыми производными от имени Василиса или просто на букву «в». Иногда он называл ее Асей.
Соседом Соломон Будимирович был хорошим, при необходимости помогал, и ничего такого не позволял, в друзья сердца не набивался, хотя и был вдов, как и сама Василиса. Однажды, она даже одалживала у него, приличную сумму денег, до двадцатого числа, когда ей присылали арендную плату за сдаваемую в Москве квартиру.
Соломон Будимирович выложил просимую сумму в долларах и рублях, на выбор, подчеркнув, что долг можно отдать в удобный для нее срок.
- Все мы хомо сапиенс, только в разной степени, - она неизменно и подчеркнуто обращалась к соседу на «вы».
- Не все, Вася, не все, я, например, человек певчий - homo canere.
- Ну и что, певцы такие же люди, я, кстати, никогда не слышала, чтобы вы пели.
- При чем здесь певцы, речь идет о певчих. Вот, например, соловей птица певчая?
- Певчая.
- Ну вот, и я певчий, - Соломон Будимирович неожиданно сложил тонкие и скуповатые губы перламутровым бутоном, глаза заволокло голубоватой пленкой, и он стал совсем не похож на себя, хотя его природная мимика всегда была специфичной.
Но сейчас произошло что-то иное, совершенно необычное.
Василису охватил мистический ужас, и кожа покрылась мелкими пупырышками, как у гибридных огурцов.
Из маленькой щелки-дырочки в губах, сложенных бутоном, полилась волшебная, прекрасная музыка – полонез Огинского, чудесный оркестр звучал альтами, скрипками, виолончелью, вздыхали контрабас и гобой, звучал рояль, духовые тоже участвовали, пел орган и еще какие-то неведомые прекрасные инструменты сливались в удивительной и непостижимой гармонии и красоте.
Потом были исполнены ее самые любимые мелодии, которые неведомым образом были угаданы исполнителем, завершилось все волшебной песней из мьюзикла «Кошки».
Соломон Будимирович разжал губы и посмотрел на нее веселыми глазами цвета шоколадного драже.
- Что это такое? Это вы чем? – Василиса Кирилловна приоткрыла рот.
- Это и есть человек певчий.
- Что это значит?
- Это значит, что существует такая разновидность человека, некая его ветвь…
- Как неондертальцы что ли?
- Нет, Васена, эти рыжие ребята совершенно тут не при чем, к хомо сапиннс и к хомо певчему они вообще никакого отношения не имеют.
- Чем же отличается человек певчий от нас? – Василиса Кирилловна смутилась и покраснела от того, что причислила себя к преобладающему большинству.
- Совсем немногим, посмотри - Соломон Будимирович широко открыл рот и потыкал туда пальцем.
Василиса сглотнула комок в горле, поднялась на цыпочки и опасливо заглянула вглубь.
Ей никогда не приходилось смотреть в горло человеку, в том числе и себе.
То, что она увидела, цветом, было немного похоже на свежего лосося, но все-таки и не похоже.
Она не знала, как это назвать и как это выглядит у других, там было изящнее, чем она предполагала, что-то вроде тончайших складочек, какие бывают на знаменитых и бывших в большой моде в советское время, шторах «маркизы».
- Соломон Будимирович, а вы к врачам обращались?
- Это еще зачем? Еще скажут, что заячья губа или собачье пасть, да и вообще…
Васенька, раз уж ты все знаешь, зови меня, пожалуйста, просто Соло, ну какой я Соломон - я Соловей! Соло!
Как то у себя в саду Василиса наткнулась на гнездо соловья, вернее соловьихи, соловьят было трое, серые и круглоголовые они сидели на краю гнезда, вид у них был суровый, готовый ко всему, Василиса осторожно задвинула ветки туи и больше туда не подходила.
- Да! – продолжал Соло, - Соловей Будимирович Рахманов, прямой потомок Соловья - разбойника, которого в свое время порешил Илья Муромец, хотя и за дело порешил, пращура!
- За какое дело? – охрипшим голосом спросила сомлевшая Василиса и в изнеможении села на садовую скамейку, не на шутку испугавшись раздвоенности сознания с шизофреническим оттенком.
- Вась, ты что, испугалась? Пошли в дом, валерьянки выпьешь, а то столько событий за одно утро…
В прохладе дома она и впрямь почувствовала себя спокойнее, но вместо валерианки поставила на стол початую бутылку какого-то отчаянно дорогого коньяка и фантастические конфеты, из новых, умеющих многие годы сохранять свежесть.
- Соломон, то есть, Соло, вы что, в самом деле, считаете все эти сказки…
- Вовсе не сказки, Василиса, а былины! Былины отличаются от сказок тем, что возникли не на пустом месте, а тем, что это действительно было.
- Так ведь там и Змей Горыныч был…
- Был, конечно.
Василиса Кирилловна вспомнила, как отдыхала в санатории с необыкновенно полезной минеральной водой, на берегу великой Реки.
Территория вокруг санатория была изрыта круглыми и прямоугольными ямками и ямами непонятного назначения.
Никто из обслуживающего персонала не мог внятно объяснить их происхождение, пока однажды к ней не подошел мужчина в просторном одеянии, похожем на лапсердак.
Отвернув длинную и широкую полу, он продемонстрировал нечто, разложенное по многочисленным карманам, и спросил:
- Зуб динозавра нужен?
- Зачем? – оторопела Василиса Кирилловна.
- На сервант поставите, интеллигентно, а то понаставят хрусталя и радуются.
А тут придут к вам гости и увидят, что вы человек культурный, палеонтологией интересуетесь, историю знаете…
Пользуясь растерянностью клиента, он наклонился к ее уху и шепотом добавил:
- У меня дома и челюсть есть, и хвост, много чего есть, если желаете.
- Где же это вы все берете?
- Где, где – в земле, - продавец древностей хлебосольно повел рукой, обозначая простор археологических изысканий.
- Так эти ямы вы копаете?
- Не я один, копают люди, кому надобно, жить то надо.
- И покупают?
- Не покупали б, так и не копали бы, интеллигентные люди интересуются драконами.
- Драконами? – вздрогнула Василиса Кирилловна.
- Ну динозаврами, какая разница, мы их так между собой называем, короче.
У меня дома челюсть есть и хвост, - снова зачастил продавец и опять распахнул просторный лапсердак.
- Спасибо, я не любитель таких вещей и ничего в них не понимаю.
- А чего тут понимать, раньше они здесь жили, теперь мы живем, все ж таки уважать надо историю, - пробурчал он ей вдогонку.
- Васенушка, ты чего? Испугалась все-таки? – вернул ее Соло из прошлого.
- Куда же они тогда делись, если были?
- Туда и делись, куда все девается. Ты, Вася, спрашиваешь, за что моего далекого предка Илья Муромец порешил?
За дело, ну, я не буду тебе пересказывать всю былину, а скажу только самое главное, ты ведь знаешь, это была домосковская эпоха России.
Привозит Илья на княжеский двор Соловья Будимировича, на высоком резном княжеском крыльце стоит князь и вся его родня – жена, дети…
Ниже - воеводы, приближенные, дворня, все как водится. Народ посадский, купцы и прочие горожане тоже поблизости тусуются.
Все, конечно, про Соловья Будимировича слышали от людей, будто он может на разные лады свистать – и птицей, и зверем, а может и так, что все в беспамятстве лежат.
Василиса очень зримо увидела знакомую с детства картину из знаменитого фильма «Илья Муромец».
Богатырь Илья Муромец сидит на богатырском коне, а в переметной суме сучит кривыми ногами низкорослый коряжистый мужчина татаро-монгольского обличья.
- Ну, значит, князь просит показать ему свое умение, угощает их с Ильей водкой и вином, выпили они крепко, сейчас, конечно, трудно сказать перепили или недопили, или водка на птичьем помете была настояна, но дело не в этом…
- Странно как то вы говорите Соломон Будимирович, ой, Соло, как будто они и не враги были вовсе, а добрые соседи или знакомые.
- Так оно и было, князь княжил, Илья Муромец богатырствовал, ну а Соловей, что греха таить – рэкетом промышлял. Князю от него тоже польза была и не малая, предупреждал его через своих ребят, если половцев заметит или еще что, сверху, с деревьев-то далеко видать.
Они с дерева на дерево могли свободно перемещаться по плетеным лестницам, перекинутым с верхушки на верхушку, плетеными качелями и канатами, по-всякому…
- Как Тарзан?
- Круче, Тарзану до них, как до Китая пешком, ведь Соловей не один был, там ведь вся мужская родня была.
На деревьях были устроены гнезда для сна и отдыха, жены и малые дети жили, конечно, на земле, в усадьбах.
- Я думала, что этот Соловей-разбойник один был, по крайней мере, в кино именно так, а былины я не помню, в школе что-то такое изучали, по-моему.
- Община соловьев была маленькая, истинные носители рода, с певчими способностями рождались не часто. Никто не знал, почему и как, что-то с хромосомами, наверное.
- Но сейчас можно исследовать ваши хромосомы, представляешь, какая будет сенсация!
Мы одно время тоже хотели провести исследования, но потом отказались от этой идеи, еще не время.
- Кто это мы?
- Общинники, у нас и теперь есть община, малочисленная, но есть.
В дверь позвонили, выглянув в окно, Василиса Кирилловна увидела двух, ожидаемых ею знакомых дам, приглашенных на презентацию «чочолины».
Дамы настырно звонили и с нетерпением поглядывали через забор палисадника, Василиса заметалась:
- Ой, не хочу, чтобы они вас видели, знаю я их – пойдут разговоры, домыслы, и все такое, посидите пока здесь, - и она, почти втолкнула Соло, в комнату для гостей.
Это в городе можно жить, как «сыч в дупле», в деревне все подлежит суду и оценке.
Неуемное любопытство пришедших было не вполне удовлетворено, «оборотнем» оказался всем известный пес Чарли, которого по не понятным пока причинам сопровождал тоже известный им кот Кеша, любимец и духовный наставник кошачьего населения поселка.
Пришедшие дамы знали в Полянске всех и вся, и не только их жителей, но и всю их дворовую живность.
Охотники пробежали недолго, Чарли стал задыхаться, глаза налились кровью, с языка обильно текла слюна. Кеша тревожно взвыл по-сиамски «оуыэ», но смекнув, что вытьем горю не поможешь, огородами побежал к дому.
Хозяева Чарли в растерянности бродили по поляне перед домом и звали своего любимца, обещая ему прощение, гречневую кашу с тушенкой и запретное сливочное печенье.
- Мряу, - в раздражении проскрипел Инокентий хозяйке Чарли.
- Кешенька, Кеша, котя, а мы Чарлика потеряли, - со слезами сообщила Ира.
- Мряу, - опять проскрипел Кеша, еще больше раздражаясь от бестолковости хозяев Чарли, и немного отбежал в сторону улицы имени Миклух-Маклая.
Ирочка в недоумении смотрела на него, но хозяин, бывший боевой офицер, что-то сообразил:
- Ир, Кеша зовет нас куда-то, с Чарли что-то случилось.
- Мряу, шу-у-у, - раздражение непонятливыми хозяевами Чарли достигло предела. Кеша побежал, непрестанно оглядываясь на Ирочку с Марком, которые шли за ним быстрыми шагами.
Чарли лежал в лопухах у забора и часто дышал, цемент сковал его тугим панцирем, закупорил кожу, еще немного и он потерял бы сознание.
- Чуся, Чуся! – заголосила Ирочка, а Марк, схватив чуть живого пса на руки, длинными прыжками понесся домой, Кеша и хозяйка бежали следом.
Чусика отмывали, отскребали, и сделали какой-то укол, который он даже не почувствовал, к отмытому и слегка ожившему другу подошел Кеша и сказал:
- Ух-х-х, - Чарли понял.
Хозяева Чарли всячески хвалили Кешу, но тот, уклоняясь от поглаживания и упоительной щекотки, и с королевским достоинством удалился на свою территорию.
Все это пришедшие дамы, не поленившиеся проследить происшествие до конца, выложили Василисе Кирилловне.
- Вот она, прекрасная «чочолина», - без ожидаемого пафоса провозгласила хозяйка заграничной диковинки.
Одна из дам, как пылесос обнюхивала заморскую красавицу:
- Пахнет от нее как-то…, как бы лошадиным потом что, ли…
От нее пахнет как от возбужденной бабочки, потому что в природе тоже своя эротика…, а уникальная окраска – цвет непредвиденных обстоятельств, - встала на защиту «чочолины» Василиса.
Дама ухмыльнулась, с придурковатой любезностью, обнаружив тайную склонность к романтике.
- Надо же, все как у людей, отозвалась другая и покачала восьмикилограммовым бюстом, душа ее размякла.
Теперь дамы стали громко восхищаться всем, что попадало в поле их зрения – темным сочным укропом, веселой петрушкой, ровными рядами окученной картошки и другим богатством Василисиного сада-огорода.
После столичной жизни, к которой Василиса привыкла, как ей казалось, навсегда, она неожиданно обнаружила, что стосковалась по тяжелой крестьянской работе, поэтому огород был образцово-показательный.
Дамы, а собственно дамами их можно было называть условно, в силу принадлежности к женскому полу.
Но поскольку у нас в стране нет устоявшегося обращения между гражданами, народ называет себя по-разному. Чаще всего слышится «мужчина», «женщина» и «девушка» - по половому признаку и физиологическому состоянию, реже старорежимное «молодой человек».
Автор придерживается одесского варианта - «дамы», хотя одна из них, коренная местная жительница себя таковой не считала, муж ее на людях звал «мать», наедине Кока, а соседи Нинушкой.
Вторую можно было считать дамой с некоторой натяжкой, но кем на самом деле она себя считала, мы не знаем, звали ее Верой Петровной.
Василису Кирилловну они уважали, и не просто так, в общем, а по определенной причине – та сама построила дом.
Полянские жительницы вообще ко всему материальному относились с главенствующим и безусловным уважением.
Дом Василиса Кирилловна построила, конечно, не своими руками, но без чьего-либо участия в руководстве этим сложным процессом.
После смерти мужа, чтобы не впасть в депрессию, она стала часто бывать у матери в Полянске, стараясь обустроить ей быт. С ремонтом старого дома дело не заладилось, одно латали, другое разваливалось.
- Да брось, ты Васенька, маяться, дом старый его не поправишь, а меня молодой не сделаешь, - уговаривала ее мать.
Но тут ей в газетном киоске случайно попала на глаза книжка «Как самому построить дом», книгу она купила, прочитала и обрадовалась, оказалось все очень даже просто.
Книгу она прочитала раз десять, а может быть и больше, почти что вызубрила ее наизусть, а что не понимала, спрашивала у мужа подруги, работавшего прорабом.
Из всех заветов, изложенных в книге и советов мужа подруги, она вынесла главное – ни за что не давать задаток, не платить вперед, а только за качественно выполненную работу и мужественно придерживалась этого правила.
Дом был построен исключительно по этой причине, сменилось с десяток бригад, две из которых даже подали на нее в суд, но проиграли процесс, потому что
договор, прилагаемый к упомянутой книге, тянул на нобелевскую премию юридического мастерства.
Поэтому дом она все-таки построила.
Добротный и простой, без архитектурных замашек, недоделок и брака.
Депрессию как ветром сдуло после знакомства с первой бригадой строителей, она вообще многое узнала о жизни за время строительства, кроме новых форм табуированной лексики.
И эта жизнь, которую она узнала, была намного интереснее той, которой она жила раньше.
Нина и Вера Петровна за глаза называли ее министершей, причем без иронии и подковырок, поскольку она ей и была, не всю жизнь, конечно, но последние десять лет точно.
Василиса Кирилловна вышла замуж за выпускника того же лесотехнического института, где училась сама. Не каждая девушка из Полянска выходит замуж за министра, но Василиса Мельникова, которую за глаза парни называли Василисой Прекрасной, вполне оправдывала свое имя.
Она и вправду была прекрасна, редкой красотой и статью, которую невозможно было испортить ни косметикой, ни сизыми джинсами, так называемой женской одеждой начала двадцать первого столетия.
Виктор Субботин, потомок комсомольского вожака, тоже не был потомственным москвичом, поэтому имел привычку петь у костра про «солнышко лесное».
Комсомольское движение, исчезнувшее с поверхности Земли в перестройку, продолжало, видимо, существовать в изменившемся или подпольном варианте, где то в районе земной коры.
Бывшие его лидеры, вожаки и их родичи с периодичным постоянством появлялись во всех властных структурах отечества.
Так появился министр лесопользования и лесопроизводства Субботин Виктор Андреевич, он был крайне энергичен, любил лес и все, что в нем водилось.
Василиса Кирилловна поначалу ездила с мужем в лесные командировки, которые почему то были похожи на пикники для начальства, но потом она стала работать в одном из столичных учреждений, и постепенно, все сошло на нет.
Теперь они виделись редко, муж все куда-то спешил, рвался в бескрайние лесные дали, особенно за Уральские горы.
Василиса жила в столице, работая то в департаменте, то в агентстве, где ее постоянно посылали на стажировку за границу.
Встречи с мужем были праздничными и мимолетными, как и положено в светской буржуазной семье.
Глава семьи нежно намекал Василисе детей не заводить, пока не будет достигнут стандарт столичного благополучия.
Приличная квартира уже была, предусмотрительно оформленная на Василису, строился загородный дом в старообрядческом стиле…
И дальше бы их жизнь продолжалась по отшлифованному министерствами стандарту, но случилось то, что случилось…
Вертолет с лесным министром и другими ответственными лицами рухнул далеко от столицы во время инспекторской проверки лесных угодий, по телевизору сказали - невосполнимая потеря.
Затем, в последующие полгода к Василисе приезжали четыре, тщательно скрываемые доселе, гражданские жены покойного мужа, все с детьми младшего дошкольного возраста, из отрогов Сихоте Алиня - с младенцем.
Все жены были хорошими, очень хвалили усопшего, хотели бы жить в Москве, но узнав, что все материальные активы на Василисе, разъехались по своим лесам, приглашая ее погостить у них когда-нибудь.
Прыткие Полянские дамы этих подробностей не знали, нынешняя жизнь Василисы нареканий у них не вызывала, но визит соседа мог спровоцировать интерес, поэтому она и запихнула его в гостевую комнату.
Дамы, освежившись поселковыми пересудами и сплетнями, пили чай, в гостевой комнате было тихо.
- Вкусно, - разжевывая мармеладину, похвалила Нина, - а тут по телевизору одна все пела «мармеладный мой», надо же, и чего хорошего для мужчины-то - мягкий и трясется…
- Может она слаще морковки ничего не ела, вот и поет про мармелад, - отозвалась Вера Петровна. На меня в свое время тоже оборачивались, - Вера Петровна произнесла свою коронную фразу, с которой у нее начинались все разговоры, косвенно давая понять, что и сейчас она еще очень даже ничего и желает оставаться в этом же состоянии как можно дольше. О себе она рассказывала с умилением и нежностью.
Все это предисловие имело конкретную цель – постоянную реставрацию своего фасада. В те времена, когда на нее оборачивались, одна из телеведущих обронила, сакраментальную фразу о том, что для сохранения кожи своего лица в идеальном состоянии достаточно наносить на нее все, что есть под рукой из продуктов питания у любой хозяйки.
Имелось в виду овощные и фруктовые соки, масло, сметана и все остальное, содержащее в себе витамины и микроэлементы. По этой причине Вера Петровна уже несколько лет свирепствовала над своей физиономией, непреклонно добиваясь от нее возвращения свежести. Цвет лица менялся в зависимости от ингредиентов того, что было в данный момент под рукой, поэтому все эти годы родня и соседи не видели ее в натуральном виде.
Вот и теперь, она искоса поглядывала на ярко красную мармеладину, прикидывая ее косметическую ценность.
- Сейчас все химия, мармелад то наш Райпо делает, краски не жалеет, во, погляди, - Нина высунула язык, неотразимая убедительность пурпурного языка сделала свое дело, и дамы засобирались домой.
- Ах, жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как и тюремный срок, - Соло появился в дверях, ведущих в сад.
- Так вот, за дело снес Илья Муромец голову моему пращуру, за дело, - продолжил он, - в былине как сказано? «Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, зарычит-тко ты во полрыку звериного.»
Как водится, чарку ему дали, конечно, из князевых белых рученек, но подозреваю, что водка могла быть паленой, потому что свистнул Соловей-разбойник в полную силу.
Что произошло дальше, ты уже, конечно, знаешь… маковки на теремах должны были покривиться, а они упали, околенки во теремах должны были рассыпаться, да только рассыпались они вместе с теремами.
Но это полбеды, такое случалось не раз, а беда в том, что все княжеские дочки одномоментно потеряли самое дорогое для девушки – то, бишь, невинность.
Ну, а поскольку князь с домочадцами стоял на возвышении, то у барышень случилась дефлорация от сильнейшего звукового удара, сейчас бы сказали избирательная баротравма.
- Кошмар…
-Да, кошмар, да еще какой, причем международный, барышни должны были выйти замуж за иностранных принцев и князей с целью расширения и укрепления Киевского княжества и его границ, а получилось все наоборот.
Девицы по неопытности заголосили «ох и ах» ну, и, как говорится, понеслось дерьмо по трубам…
Выдали княжон за своих захудалых князьков и политическая активность князя на время притухла.
Именно по этой причине центром Руси стал не Киев, а Москва – там вовремя подсуетились, ну и …
Я, хотя человек еще не старый, но сама знаешь, в жизни всякое бывает, поэтому пока жив, хочу искупить вину далеких предков, за весь наш род попросить прощения у хохлов, - Соло вздохнул и допил коньяк.
- И как вы себе это представляете?
- Тут в одной украинской газете было любопытное объявление, некая фирма
«Звыняйтэ», по нашему «Извиняюсь» предлагает гражданам организовать процедуру извинения любого масштаба и направленности.
Н-да, худшее из состояний – чувство вины и ответственности, почему бы и не сделать на этом бизнес, ничуть не хуже, чем на других потребностях человечества, - пробормотала Василиса.
- Я связался с этой фирмой, они сообщили мне, что опыт у них есть, но с таким масштабным проектом еще не работали, - мужественный нос Соло с семитской горбинкой вздрогнул, тонкие скуповатые губы сложились изумительным перламутровым бутоном, а глаза смотрели величаво и сурово.
Фирма рьяно взялась за дело, по мере продвижения проекта, получившего название « Кровавое бесчестие», вырисовывалось грандиозное шоу на берегу Днепра.
Речное судно, на котором предстояло находиться извиняющемуся Соло, планировали закамуфлировать под старинный струг времен Садко.
Для Соло придумали фантастический наряд – помесь боярского парадного облачения с соболями, и делового цыганского костюма. Не ладилось со словесным обращением к украинскому народу, получалось тускло, коряво и уныло.
Василиса Кирилловна вспомнила про Наталью Юрьевну, хозяйку известного в Полянске, сиамского кота Кеши.
- Вы знаете Соло, она литератор, сотрудничает с известными журналами, я думаю, у нее получится, есть в ней нечто такое, что ученые называют протоплазмой, философы – жизненной энергией, а китайцы – ци, - предложила Василиса.
Обращение, написанной Натальей Юрьевной, и вправду оказалось тем, чего так тщетно Соло добивался от фирмы «Звынайтэ», и он согласился сотрудничать с белобрысой протоплазмой.
В качестве группы поддержки, а также как специалиста по лесным делам, Соломон Васильевич пригласил Василису.
Он оказался человеком не бедным и снял себе и дамам роскошные номера в одной из лучших гостиниц Киева.
Наталья Юрьевна, муж которой пребывал в командировке, не могла оставить кота Иннокентия ни на чье попечение, по причине его умопомрачительной родословной, и особым жизненным режимом.
Пока шла подготовительная работа, необъяснимым образом, перераставшая в грандиозное шоу вселенского масштаба, Кеша от нечего делать общался с гостиничными кошками:
- Как вы относитесь к идее Иоганна Ван Гельмонта о самозарождении мыши в искусственных условиях? – спросил он трехцветную гостиничную кошку Мусю.
- Та ни, я лучше сало, - застеснялась Муся.
- Я сало не ем, холестерин, холецистит и прочее…,
- Та ни, брешут, сало очищает, - разволновалась Муся.
- Но все-таки, рецепт Иоганна Ван Гельмонта мне интересен с философской точки зрения, как на эту проблему смотрят ваши соотечественники?
Муся побежала созывать знакомых котов и кошек для научной дискуссии, которая обещала быть горячей.
Кеша встретил представителей киевской кошачьей братии добродушно, сладко потянулся, нечаянно выпустив наружу круто загнутые сине-коричневые когти.
Поговорили о мышах и сале, ничего, из перечисленного Кеша не ел, представители прохладно отнеслись к теории Иоганна Ван Гельмонта, еще поговорили о предстоящем мероприятии и гости сообщили, что местность на берегу Днепра кишит злыми, жирными и здоровыми комарами, которые могут испортить жизнь кому угодно.
Кеша к акции прощения был вполне готов, а в номерах «люкс» шла лихорадочная работа по примерке и выбору костюмов группе сопровождения.
Не могли одеть Василису Кирилловну - как настоящей царевне, все было ей к лицу, поэтому выбирали долго. Даже бутафорские рубины, летник из парчи и «соболя» из «Бориса Годунова», довольно вульгарные вблизи, несмотря ни на что делали ее еще более очаровательной.
Чтобы от такой красоты как то усмирить сердце, бившееся молотом в груди Соло, он нес всякую чепуху о буддийском подходе в борьбе с муниципальными властями, не оплачивающими вовремя за электроэнергию, и был, как лимонка на взводе.
С Натальей Юрьевной все было наоборот – она терялась в ярком и блестящем, стеснительно моргала белесыми ресницами, и после долгих мучений ее обрядили в костюм мальчика-писца, - полосатые портки, сиротскую шапочку и огромное гусиное перо.
Кеша шнырял между всеми, как бывалый дизайнер, но Соло не оценил его заигрывание с фальшивыми соболями, и несколько раз невежливо отодвигал ногой в сторону, ну что ж, известно, что люди, которые чего-нибудь стоят – не сахар.
На следующий день, погрузив в автобус парчовые кафтаны, рубины и соболя, группа прибыла на место будущей исторической акции.
Застеленный коврами струг деловито пыхтел мотором, участники пребывали в приподнятом и романтическом настроении.
Берег Днепра был умеренно засеян отдыхающими гражданами, но толпы, жаждущей сенсационных исторических откровений не наблюдалось.
Соло вопросительно изогнул подмалеванную гримером бровь.
- Народ будет, будет, он в принципе здесь, всех оповестили в самых читаемых СМИ, вы начнете, и они подгребут, - взгляд менеджера воровато скользил по водной поверхности.
Жители Киевской Руси, уставшие от всяческих разоблачений в политике и бизнесе, все-таки продолжали обсуждать перипетии столичной жизни:
- Не переживайте, она от семи собак отлается, - обсуждали неожиданные маневры красавицы-женщины-политика.
- Ну,куда, куда от всего этого деться? Некуда…
- Как это некуда? А к такой-то матери?
- Дорогие граждане свободной Украины,- тоном циркового конферансье провозгласил Соломон Будимирович, - прервав тяжелые думы публики, - ходом мировой истории я призван обнародовать…
Соло очень доступно разъяснил публике суть происшедших более двух тысяч лет событий. Народ реагировал вяло, до конца не осознавая исторический парадокс.
Парадоксов в Незалежной хватало, но как согревали душу нашего современника искренние слова раскаяния.
Соломон Будимирович глубоко вздохнул, чтобы совершить главное, зачем он сюда приехал – произнести искреннее извинение за ту роковую ошибку, которая изменила ход истории теперь лишь дружественного нам государства.
Но и этому, увы, не суждено было свершиться, все живые существа, имеющие уши, услышали раскатистое, и заглушающее все на правом берегу Днепра, а может быть и на левом:
- Конкурс на лучшую покупку, победитель получает главный приз – водяной мотоцикл, - голосил крепкий молодой парубок с луженой глоткой, появившийся на берегу, перекрывал все звуки в радиусе трех морских миль.
Размалеванный микроавтобус, из которого выкатился раскладной прилавок с товарами, призывал всех участвовать в небывалой по оригинальности акции.
- Беспроигрышная лотерея, коронный выигрыш – десять тысяч евро,- колоратурно надрывалась невдалеке от конкурса дама бальзаковского возраста, одетая как королева бразильского карнавала, по мощности децибел не уступающая парубку.
- Я, мягко говоря, удивлен, - обратился Соломон Будимирович к главному менеджеру «Звынайтэ».
Менеджер заволновался, к организованному им шоу, без согласия заказчика, были привлечены некие фирмы и фирмочки, занимающиеся лотереями, рекламой, и другой необходимой обществу деятельностью.
Солидная моржа сама плыла в руки, и отказаться от нее не было никакой возможности. Белобрысая помощница заказчика, без конца исправлявшая и улучшавшая текс исторического воззвания к бывшему народу Киевской Руси, была далека от коммерческих тонкостей порученного ей проекта.
- Небольшая накладочка вышла, сейчас все устроим, - виляя блудливым глазом, заверил он, и выхватил из рук оратора лохматый микрофон.
Соломон Будимирович, с ходу оценивший ситуацию, так дышал на менеджера раздутыми от гнева горячими ноздрями, что у того затряслись руки и он выронил микрофон на усланную коврами палубу струга или фелюги.
Микрофон с длинным искусственным мехом, так называемая ветрозащита или мохнатка, упал на спину дежурившего под ногами Кеши, тот от неожиданности подпрыгнул и отскочил:
- Так вот какие они корабельные крысы! – Кеша был наслышан о таковых, но никогда их не видел. Длинный черный мех с зеленоватым оттенком, совершенно не крысиный запах и вообще…
На заросшей густым мехом морде крысака, не читалось ни малейших признаков страха или раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался.
- Оуэыа! – над Днепром раздался леденящий душу боевой клич сиамских котов, непостижимым образом усиленный воспрянувшими динамиками, по собственной инициативе решившими заглушить конкурентов на берегу.
Замечено, что техника в России, даже заграничного производства, часто ведет себя не адекватно, вопреки инструкциям и техническим параметрам.
- Оуэыа! – боевой клич раздирал пространство и время, Кеша взмахнул когтистой лапой ,и бесстыжий крысак камнем пошел ко дну.
- А еще говорят, что корабельные крысы отличные пловцы, - Иннокентий с интересом проследил за камнем уплывающим микрофоном, и с чувством исполненного долга уселся на носу струга, наблюдая дальнейшие события.
Соломон Будимирович посмотрел на менеджера и на окружающих огненными глазами, и Василиса почувствовала какой-то непонятный восторг под ложечкой.
- Все пропало, - хрипло сказала она, кутая плечи в капроновый шарф шамаханской царицы, усеянный золотыми звездами.
Тоненький лилейный голос больше соответствует слову нравиться, а охриплость соответствует любви. Так уж повелось по жизни, что в критических ситуациях люди больше доверяются инстинктам, вот и сейчас, огненный взор Соло, как в первый раз, увидел невероятно прелестную женщину, сказочную красавицу в роскошных мехах, парче и рубинах.
В один миг все отлетело, как прах, вся ерунда нелепых планов, забот и огорчений, осталось радостное возбуждение внезапного счастья.
Любовь вообще приватна, она проста и первобытна, она дичится, чуть-чуть пугает и пугается сама, ей не мешает географическое положение , и то пространство, где она находится, а также все остальное.
Василиса тоже только сейчас увидела в Соло мужчину, способного проскакать куда-нибудь очень далеко верхом и соблазнить графиню, в отличии от тех, которым, к примеру, радость приносят папки с бумагами. И она тихонько, украдкой, дальним предальним краешком сознания, тоже подумала:
- Сегодня, в первой половине дня началось мое счастье.
Гормоны счастья, любви и ошалелости выбросились в кровь у Соло в таком количестве, что их хватило бы на всю публику правого берега Днепра, постепенно прибывавшую к месту происшествия.
- Ну, все, хватит, по контракту ваша фирма оплачивает все издержки в случае срыва акции, - беспечно махнул рукой Соло, хотя естественное в этой ситуации стервозное настроение требовало дальнейшего выхода. И выход, конечно, тут же нашелся - помойное ведро шоу бизнеса, по законам пакости, вывалило в спокойные воды Днепра гражданина, который по-собачьи, шустро плыл от берега в сторону катера.
- Гад! Москаль! – подплывший гражданин выплюнув в сторону Соло фонтанчик воды, ухватившись за борт огромной рукой сырно-сливочного колера, - у моей
подруги от твоего вытья сердце затрепетало, сам сказал, гад, что сожалеешь, а сам… , - он хотел добавить что-то еще, но не успел.
Кеша воспринял огромную руку, как понтонную переправу или трап на сушу, легко и грациозно, как Нуриев, он пробежался по ней, но рука быстро закончилась и началась спина, тоже сырно-сливочная. Гражданин дернулся, опять закричал «гад», Кеша понял, что промахнулся и тоже закричал свое «оуыэ», потому что дальше идти было некуда. Он вцепился в аппетитные плечи пловца, и они закружились в воде странной вопящей этажеркой.
Не умеющая плавать Наталья Юрьевна опасно перегнулась через борт фелюги и махая коротенькими ручками истошно кричала:
- Кеша, иди сюда, иди сюда, - но дотянутся не могла и искала глазами что-нибудь вроде багра, чтоб зацепить парочку и притянуть назад.
Василиса Кирилловна тоже синхронно протянула руки и стала звать Кешу на борт струга. Сырно-сливочный гражданин нелепо барахтался, но все никак не мог дотянуться до борта и, увидев над водой Василисину косу, схватился за нее, как за швартовочный канат, дернул, в одно мгновение та оказалась в воде.
- Василиса плавать не умеет! – завизжала Наталья Юрьевна, - и я тоже, - визг перешел в рыдания.
- Где круг? – прогремел Соло в ухо менеджеру.
- Какой круг?
- Спасательный!
- Не знаю, я тут первый раз и тоже почти не плаваю, да тут не глубоко, - он судорожно дергал за ручку мотора, пытаясь завести плавсредство.
- Ну, а я в этой сбруе поплыву, как топор, но деваться некуда, - в одну секунду Соло сбросив с себя годуновские соболя, остался в парчовых штанах.
Перемахнув через борт, он пытался дотянуться рукой до Василисы, которая, то выныривала, цепляясь за гражданина, то уходила под воду.
- Ой, мамочки, помогите! Ведь утонут, утонут, утонут! – голосила Наталья Юрьевна.
Соло бешено молотил руками по воде и все-таки поймал Василису за шиворот, расшитого золотом летника, пытаясь подтолкнуть ее к борту струга. Гражданин с орущим Кешей на спине, не переставая, кричал «гад». Наталья Юрьевна, бессмысленно метавшаяся между менеджером и бортом, и с перепугу закричала:
- Соломон Будимирович! Вы крещеный?
- Нет.
- Как же так? Вы можете утонуть, это опасно для жизни, давайте я вас окрещу, а то…
- Валяй!
Наталья Юрьевна стала брызгать на него водой и быстро произнесла:
- Во имя Отца, аминь! Во имя Сына, аминь! Во имя Святого Духа, аминь!
Из мотора, наконец, вылетела упрямая и скупая искра, он затарахтел, струг дернулся, Наталья Юрьевна упала на усланную коврами палубу, ухватившись рукой за атласный валик, как атрибут боярской роскошной жизни.
Бутафорские атласные валики, которые в час отдыха подкладывали себе под бока знатные люди, оказались из пенопласта и в следующее мгновение полетели за борт.
Первым подгреб к борту катера сырно-сливочный гражданин с двумя валиками под мышками
Он снова схватился огромной ручищей за борт, но Кеша проигнорировал приглашение ,и легко спрыгнул на палубу прямо с его плеч, потом громко потряс ушами, и обернулся к непрошенному визитеру и сказал:
-Ш-ш-у-у-у-а.
- Видкиля вин знае, що мэнэ кличуть Шурою, - ошалело спросил гражданин.
- Он еще и не то знает, мистик! Лучше помогите мне, Шура, Василису поднять на борт, она совсем обессилела, а все из-за вас, это вы стянули ее в воду.
Наталья Юрьевна хлопотала вокруг Василисы, которая сначала отплевывалась днепровской водичкой, а потом просто лежала с закрытыми глазами и на пол лица стрельчатыми ресницами, измученная и прекрасная. Иногда она открывала глаза и видела над собой прозрачную высь, мир был нескончаем и безмерно соблазнителен.
Соло испытал такую нежность и жалость к этой женщине с глазастым детским личиком, так что ком подступил к горлу, когда он представил, что все могло бы окончиться не так.
Вот она, прекрасная и ничья.
- Ну, что вы тут околачиваетесь? Плывите назад, к той, у кого трепещет сердце, а то, как бы вас, Шура, винтом не зацепило.
- А шо ваш котик еще знае, может он гадае?
- Я не знаю, Кеша, ты гадаешь? – не без сарказма обратился Соло к Иннокентию.
У-у – живо ответил тот, он сидел рядом и добросовестно наблюдал за всем происходящим, - контроль, контроль и еще раз контроль, - было написано на его мордахе.
- Ну, сами видите.
- Вижу, - согласился Шура, - внезапно заговорив по-русски, може скажет, жениться мне или нет?
- Если вы завидный жених, то женитесь, по крайней мере, завидовать перестанут, а сами-то как?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Понятно, что скажешь, Кеша? – на что тот зевнул, и потряс ушами.
- Все ясно, - перевел, Соло, с кошачьего на русский.
- Вот и мама тоже…, да я и сам чую, не про нас ананас, - гражданин мотнул головой на берег, там маячила фигура в виде ананаса в желтой тунике.
- А что твоя хохлушечка? Гарна? – лукаво спросил Соло.
- Твоя царевна гарна, от днепровской водички еще краше стала, иди к ней, что со мной толковать, спасибо коту, что разъяснил дураку, - москаль Рахманов отцепил сырно-сливочного гражданина, с валиком под мышкой, от струга и тот покорно поплыл в сторону суши.
Все это было в те благословенные, домайдановские времена, когда русские не обижались на «москалей», а украинцы на хохлов.
А чего тут обижаться? Эти из московского княжества – «москали» и есть, никто и не отказывается, а те носили роскошные, не виданные в Московии хохлы, модниками были, ну и что? И никаких обид, относились друг к другу без сентиментальной идеализации, все просто, господа.
Майдан дал волю железным бочкам, они гремели, как тамтамы, о них обламывали бейсбольные биты и руки, их раскаляли докрасна и на круглых боках жарили сало, которое отдавало паленой шерстью.
Железные бочки били, расплющивали гусеницами танков, в них мочились, им мстили за смерть братьев, матерей и детей, которая была не за горами.
Свирепа и черна была отравленная кровь, познавших железную бочку мятежа и крамолы, но это было потом.
- Все! Возвращаемся, в гостинице обсудим происшедшее, в шесть вечера прошу ко мне в номер с вашим юристом, - сурово сдвинул брови Соломон Васильевич, обращаясь к сомлевшему менеджеру Илюше, еле сдерживая улыбку, потому что жизнь ему улыбалась.
Вечером менеджер явился в гостиницу пьяный и смелый по самые не балуй, на все вопросы к нему он недоуменно икал и наблевал всем на обувь.
Как в России, так и в Киевской Руси веками закреплялась – и закрепилась-таки традиция обнаруживать снисхождение к пьяному человеку.
Женщины засуетились и повели его в ванну, где он жадно глотая холодную воду, перешел на другую стадию опьянения и стал вести себя как бандит, хватая их за разные части тела.
Апперкот в глаз, который произвел Соло, вывел неугомонного менеджера на следующий уровень, характеризующийся как прорыв за пределы обыденного.
- Вот, - он опять икнул и сунул в руки Соломона Васильевича пачку гривен, перемешанную с рублями и американскими долларами, - отступное, без юристов обойдемся.
Прекрасный ужин примирил обе стороны, Соломон Васильевич был счастлив и хотел немного того же окружающим, в какой то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас.
- Ну, а вот вы, Наталья Юрьевна, зачем вы на меня водой брызгались перед тем, как спасти? - спросил он, когда Илья ушел, и остались только свои.
- Как это зачем, я же вас крестила, потому что была явная смертельная опасность, вы могли утонуть.
- Утонуть? Я прекрасно плаваю, я вообще все делаю прекрасно! И зачем меня крестить?
- Как это зачем? Смертельная опасность, а вы в Днепре, сам князь Владимир крестил в нем сограждан.
И потом нас в воскресной школе учили, что в таких ситуациях любой православный христианин может окрестить любого человека с его согласия.
- Разве я давал согласие?
- Вы сказали «валяй».
- И что теперь?
- Теперь вы можете закончить таинство крещения в церкви, если захотите, - подала голос Василиса.
- Откуда тебе это известно, Ася? – спросил Соло, намеренно называя ее секретным именем, известным, только им.
- У нас, прекрасный катехизатор.
- Какие вы знаете слова, Василиса.
В белом костюме, припасенном для братания с хохлами после акции прощения, Соломон вошел в церковь и, не зная, что делать дальше, сцепил руки за спиной. Отец Никодим оказался веселым и добрым, они проговорили довольно долго, а на следующее утро он повесил на шею Соло кипарисовый крест из Иерусалима.
- Бог меня простил, - наклонился он к розовому Василисиному уху.
Все вернулись из неглубоко небытия в сегодня и, меряя длинными шагами гостиную в «люксе» Василисы, Соломон Васильевич мягко сказал:
- Так уж случилось, Ася, что мужчины из нашего рода влюблялись довольно редко, они вступали в брак ради соблюдения традиций, ради власти, денег…, оставляя «на потом» настоящую любовь, если повезет…
Но, ты же тоже был женат…
- Был, потому что до армии я был у нее первым мужчиной, и она сказала, что беременна. Я женился, ушел служить в Красную армию, а она сделала аборт…
- Ну и что, я все равно о тебе ничего не знаю, мама говорила, что ты электрик.
- Конечно электрик, где электричество, там и я, работаю генеральным директором энергосистемы нашего региона, ну и совладелец, конечно.
Соло посмотрел не нее особым мужским взглядом загадочным и неотразимым.
- И на роду мне написано, что женой моей должна быть Прекрасная Василиса Кирбитьевна, красота неописанная, из косточки в косточку мозжечок переливается…
- Какой еще мозжечок?
- Твой, так в былине сказано, видимо имеется в виду, что и внутри у тебя тоже все прекрасно, так что собирайся Ася, собирайся.
- Куда собираться? Я устала, у меня еще вода в животе булькает…
- Как это куда? Свадьбу играть и птенцов высиживать!
Соловьев!!!
Крысиная охота
Кокер спаниель Чарли носился по поляне, как угорелый, его прелестная хозяйка в бикини и хозяин в плавках с распростертыми, как паруса, простынями ловили его, отрезая путь к лесной тропе. Чарли не давался, от скорости одно его ухо трепетало на ветру, а другое, залепленное чем-то тёмно зеленым, было приклеено к голове. Кешина хозяйка наблюдала за происходящим, как болельщик, морщась от промахов соседей по даче. Потные и замученные хозяева еще долго бы гонялись за неутомимым питомцем, у которого на морде было написано, что все интересное ещё впереди, если бы хорошенькой Ирочке не пришла в голову счастливая мысль:
- Чуся! Пойдем есть гречневую кашу с тушёнкой! – кокер остановился как вкопанный, сделал резкий поворот и радостно взлаивая, понёсся к хозяйке. Ирочка ловко накинула на Чарли простыню и свернула его в кокон, хозяин подхватил на руки брыкающийся сверток и понёс его в баню.
- Такой обаятельный песик, и такие странные причуды. Не понимаю, что его может привлечь к коровьей лепешке. А вчера я видела, как он с наслаждением вывалялся в разложившемся трупе крысы…
- Ах, Наталья Юрьевна, это не причуда, это необходимый компонент охоты, Чарли отбивает свой собственный запах, чтобы дичь не учуяла.
- Какая дичь?
- Гипотетическая, вы же знаете, Марк не охотник, поэтому Чарлик ущемлён в этом отношении, прекрасный охотничий инстинкт пропадает втуне.
Великолепный сиамский кот Инокентий, в компании которого жила его хозяйка Наталья Юрьевна, зевнул от сочувствия к соседу, с которым поддерживал приятельские отношения. Бессмысленность собачьей беготни не занимала и не раздражала его, глупость безгрешна. А потом, разве развлечение не пик, например, человеческого счастья? Возможно, и собачьего тоже. Сам, он мог охотился, сколько угодно, в приделах своей усадьбы, но не любил, потому что обожал философию – мать всех наук.
Его охота носила чисто формальный характер - для поддержания имиджа, статуса и, отчасти, в рекламных целях.
Обалдевшую и верещавшую от страха мышь он осторожно нёс в зубах, и клал у ног хозяйки, которая тут же начинала визжать и скакать, после чего он относил добычу туда, где взял и свой долг считал выполненным. Иногда он играл с мышью на ковре в гостиной, подбадривая ее узкой лапой, и та, успевала забиться под диван или за шкаф, хозяева часами тыкали палкой во все углы, пытались изловить её, да куда им…
Частенько мышь оставалась жить в дом, и становилась, как бы «своей», стараясь не попадаться на глаза хозяевам, тихо лопая, по ночам, бесплатный харч из Кешиных чашек.
Скромных и вежливых мышек он не трогал, а жадных и нахальных, относил подальше от дома, чувствительно прижимая по дороге разжиревшую тушку зубами, чтоб знала своё место.
У Чарли, который ни разу в жизни не поохотился по-настоящему, не считая впопыхах задавленной соседской курицы, была идея фикс – поохотиться на крыс.
- Доступно и дешево, - объяснял он Иннокентию свой план, - крысы то в посёлке есть?
- Были.
- Почему были?
- В нашем конце остались только двое, остальные ушли кто куда.
- Что же, все ушли, а двое остались?
- Ну да.
- А почему?
- Крысоволк их выжил, сам с подругой остался, а остальные ушли, кому хочется связывать с психом?
- Кто такой крысоволк?
- А ты что, не знаешь? Чудак! А еще собираешься на крысиную охоту.
В принципе, это обыкновенный пасюк, а крысоволка из него сделал Геннадий Уткин из-за того, что крысы у него почти все припасы сожрали.
Посадил он трёх крыс в пустую железную бочку и держал их там, не давая ни пить, ни есть, пока они друг друга жрать начали. В живых остался один, но он и его не выпускал до тех пор, пока тот не сгрыз до половины собственный хвост.
Смысл этой бесчеловечной акции в том, что одуревший крысак начинает жрать всех подряд, в первую очередь сородичей.
Когда свихнувшегося пасюка выпустили, он стал кидаться и на своих, вот они и ушли от греха подальше.
- Тогда тем более надо как можно скорее устроить крысиную охоту и освободить посёлок от этого монстра.
- Он и сам вскоре издохнет, они долго не живут.
- Почему?
- Перестают понимать законы жизни.
- А у людей? –
- А что у людей? У них рыжих женщин заживо сжигали, инквизиция называется.
- Всех сжигали?
- Нет, не всех, только красивых и умных, хозяин рассказывал.
- Тебе?
- Хозяйке, она у нас такая.
- Какая?
- Рыженькая, ну и красивая, конечно.
- Он её сжечь что ли хотел?
- Нет, он сказал, что целует кончики её пальцев-лепестков и следы её ног.
- Н, про следы ног это понятно, та догиня из соседнего подъезда…
Про законы жизни Чарли знал мало, потому что был забалованным и зацелованным хозяйкой псом, хотя и добродушным от хорошей жизни.
На охоту решили идти завтра утром, Чарли присмотрел себе свежую
коровью лепёшку, и предложил Кеше тоже воспользоваться бесплатным
камуфляжем.
- Мне это ни к чему, я ничем особенным не пахну, - отказался Кеша и брезгливо поморщился.
- Как это не пахнешь, еще как пахнешь, духами пахнешь.
- Это от хозяйки переползли, она меня на руки берёт.
-Зачем?
- Гладит.
- А…
Наутро Чарли спозаранку вывалялся в коровьей лепёшке с особой тщательностью, Кеша наотрез отказался.
-Ты хоть в цементе поваляйся, вон у нас в углу порватый мешок лежит.
Кеша вдумчиво понюхал мешок, но валяться не стал, а потряс на мешок хвостом, и немного, для приличии, побрызгал на него.
- Не так, не так! – кипятился Чарли, - вот надо, - он упал на рассыпавшийся цемент и методично вывалялся в нем, демонстрируя высший класс маскировки.
После валяния в цементе Чарли стал похож на жуткое фантастическое существо из ужастика. Цемент, налепившись на свежую коровью лепёшку, приобрел вид диковинного то ли панциря, то ли коросты.
Чарли почувствовал некоторую тяжесть в теле, но ажиотаж охоты затмевал всё остальное.
Они бежали вдоль улицы имени Миклухо-Маклая по земляной тропинке, Кеша ближе к забору на случай встречи с незнакомыми собаками, настороженно поджав уши и контролируя ситуацию.
Навстречу им попался нетрезвый мужчина с буханкой хлеба в руке, увидев их, он остановился, нецензурно высказался, а потом отскочил на противоположную сторону улицы и заорал:
- Оборотень! Люди добрые, оборотень!
Кеша оглянулся, осуждающе посмотрел на матершинника и ответил тем же:
- Оуэы, - гортанно и грозно, по-сиамски, оборвал нахала.
Две бабушки на лавочке признали в Чарли потерявшуюся Дусину овцу, а дачник с редкой специальностью океанолог, получил нечто вроде интеллектуального шока, увидев из-за забора неопознанное им существо.
Двое вездесущих пацанов младшего школьного возраста уже бежали следом за странной парой радостно подпрыгивая и горланя:
- Оборотень, оборотень!
Тревожная и будоражащая весть облетела улицу со скоростью света, народ высыпал на улицу, как одиннадцатого сентября, когда объявили, что бомбят Америку.
В наш материальный век, богатый на аналитиков всех мастей и фасонов, редко услышишь по- настоящему романтические гипотезы.
- На Украине кенгуру покусало женщину, со спины напало, та стала обороняться, так оно ее задними ногами отпихнуло, - высказалась бабушка дачного вида.
- Это все городские, их дела, понаехали тут, раньше, при советской власти такого не было.
- При советской власти еще похлеще было, только скрывали.
- Кино было по телеку, «Клон» называется, а в Англии овцу искусственную вырастили, и наши туда же.
- Куда люди, туда и Марья крива.
- Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя есть возможности… - пришел в себя океанолог.
Василиса Кирилловна готовилась к презентации тщательно и продуманно, королевская лилия «чочолина» должна была распуститься к полудню.
На фотографии цветок был потрясающе красив, тропической и чуть-чуть развязной красотой, на то она и «чочолина», итальянская порнозвезда девяностых годов прошлого столетия.
Ни у кого в Полянске такого не было, размер, цвет, форма – все было супер.
Две знакомые дамы, тоже из сословия Полянских дачников, должны были зайти на чай и полюбоваться заграничным чудом, но тревожная новость перебила все задумки. Приятельницы прытко пронеслись мимо палисадника с «чочолиной», успев радостно крикнуть:
- Оборотень!- захихикали, как мыши из мультиков и унеслись догонять неопознанное существо.
- Так это и есть долгожданный перл, гибрид блудницы и лесного колокольчика?- сосед Соломон Будимирович Рахманов подошел, как всегда неслышно.
- Да, полчаса назад распустилась, но в описании сказано, что будет цвести восемь, десять дней, - Василиса Кирилловна отступила в сторону, приглашая соседа полюбоваться.
- Там напишут. Вот так всегда, страшное и ужасное всегда интересней, а это пес Ирочки, Дорогиной в девичестве, опять вывалялся в чем-то.
А настоящий то оборотень – я.
- Скажете тоже, с какой это стати вы оборотень?
- Стати никакой нет, а есть факт. Ты вот, Васенька, есть хомо сапиенс, человек разумный, а я – нет.
Фамильярное обращение на «ты» Соломона Будимировича к Василисе Кирилловне было с оттенком братского попечения и несколько ироничной нежности. На людях он называл ее по имени и отчеству, а наедине всеми мыслимыми и немыслимыми производными от имени Василиса или просто на букву «в». Иногда он называл ее Асей.
Соседом Соломон Будимирович был хорошим, при необходимости помогал, и ничего такого не позволял, в друзья сердца не набивался, хотя и был вдов, как и сама Василиса. Однажды, она даже одалживала у него, приличную сумму денег, до двадцатого числа, когда ей присылали арендную плату за сдаваемую в Москве квартиру.
Соломон Будимирович выложил просимую сумму в долларах и рублях, на выбор, подчеркнув, что долг можно отдать в удобный для нее срок.
- Все мы хомо сапиенс, только в разной степени, - она неизменно и подчеркнуто обращалась к соседу на «вы».
- Не все, Вася, не все, я, например, человек певчий - homo canere.
- Ну и что, певцы такие же люди, я, кстати, никогда не слышала, чтобы вы пели.
- При чем здесь певцы, речь идет о певчих. Вот, например, соловей птица певчая?
- Певчая.
- Ну вот, и я певчий, - Соломон Будимирович неожиданно сложил тонкие и скуповатые губы перламутровым бутоном, глаза заволокло голубоватой пленкой, и он стал совсем не похож на себя, хотя его природная мимика всегда была специфичной.
Но сейчас произошло что-то иное, совершенно необычное.
Василису охватил мистический ужас, и кожа покрылась мелкими пупырышками, как у гибридных огурцов.
Из маленькой щелки-дырочки в губах, сложенных бутоном, полилась волшебная, прекрасная музыка – полонез Огинского, чудесный оркестр звучал альтами, скрипками, виолончелью, вздыхали контрабас и гобой, звучал рояль, духовые тоже участвовали, пел орган и еще какие-то неведомые прекрасные инструменты сливались в удивительной и непостижимой гармонии и красоте.
Потом были исполнены ее самые любимые мелодии, которые неведомым образом были угаданы исполнителем, завершилось все волшебной песней из мьюзикла «Кошки».
Соломон Будимирович разжал губы и посмотрел на нее веселыми глазами цвета шоколадного драже.
- Что это такое? Это вы чем? – Василиса Кирилловна приоткрыла рот.
- Это и есть человек певчий.
- Что это значит?
- Это значит, что существует такая разновидность человека, некая его ветвь…
- Как неондертальцы что ли?
- Нет, Васена, эти рыжие ребята совершенно тут не при чем, к хомо сапиннс и к хомо певчему они вообще никакого отношения не имеют.
- Чем же отличается человек певчий от нас? – Василиса Кирилловна смутилась и покраснела от того, что причислила себя к преобладающему большинству.
- Совсем немногим, посмотри - Соломон Будимирович широко открыл рот и потыкал туда пальцем.
Василиса сглотнула комок в горле, поднялась на цыпочки и опасливо заглянула вглубь.
Ей никогда не приходилось смотреть в горло человеку, в том числе и себе.
То, что она увидела, цветом, было немного похоже на свежего лосося, но все-таки и не похоже.
Она не знала, как это назвать и как это выглядит у других, там было изящнее, чем она предполагала, что-то вроде тончайших складочек, какие бывают на знаменитых и бывших в большой моде в советское время, шторах «маркизы».
- Соломон Будимирович, а вы к врачам обращались?
- Это еще зачем? Еще скажут, что заячья губа или собачье пасть, да и вообще…
Васенька, раз уж ты все знаешь, зови меня, пожалуйста, просто Соло, ну какой я Соломон - я Соловей! Соло!
Как то у себя в саду Василиса наткнулась на гнездо соловья, вернее соловьихи, соловьят было трое, серые и круглоголовые они сидели на краю гнезда, вид у них был суровый, готовый ко всему, Василиса осторожно задвинула ветки туи и больше туда не подходила.
- Да! – продолжал Соло, - Соловей Будимирович Рахманов, прямой потомок Соловья - разбойника, которого в свое время порешил Илья Муромец, хотя и за дело порешил, пращура!
- За какое дело? – охрипшим голосом спросила сомлевшая Василиса и в изнеможении села на садовую скамейку, не на шутку испугавшись раздвоенности сознания с шизофреническим оттенком.
- Вась, ты что, испугалась? Пошли в дом, валерьянки выпьешь, а то столько событий за одно утро…
В прохладе дома она и впрямь почувствовала себя спокойнее, но вместо валерианки поставила на стол початую бутылку какого-то отчаянно дорогого коньяка и фантастические конфеты, из новых, умеющих многие годы сохранять свежесть.
- Соломон, то есть, Соло, вы что, в самом деле, считаете все эти сказки…
- Вовсе не сказки, Василиса, а былины! Былины отличаются от сказок тем, что возникли не на пустом месте, а тем, что это действительно было.
- Так ведь там и Змей Горыныч был…
- Был, конечно.
Василиса Кирилловна вспомнила, как отдыхала в санатории с необыкновенно полезной минеральной водой, на берегу великой Реки.
Территория вокруг санатория была изрыта круглыми и прямоугольными ямками и ямами непонятного назначения.
Никто из обслуживающего персонала не мог внятно объяснить их происхождение, пока однажды к ней не подошел мужчина в просторном одеянии, похожем на лапсердак.
Отвернув длинную и широкую полу, он продемонстрировал нечто, разложенное по многочисленным карманам, и спросил:
- Зуб динозавра нужен?
- Зачем? – оторопела Василиса Кирилловна.
- На сервант поставите, интеллигентно, а то понаставят хрусталя и радуются.
А тут придут к вам гости и увидят, что вы человек культурный, палеонтологией интересуетесь, историю знаете…
Пользуясь растерянностью клиента, он наклонился к ее уху и шепотом добавил:
- У меня дома и челюсть есть, и хвост, много чего есть, если желаете.
- Где же это вы все берете?
- Где, где – в земле, - продавец древностей хлебосольно повел рукой, обозначая простор археологических изысканий.
- Так эти ямы вы копаете?
- Не я один, копают люди, кому надобно, жить то надо.
- И покупают?
- Не покупали б, так и не копали бы, интеллигентные люди интересуются драконами.
- Драконами? – вздрогнула Василиса Кирилловна.
- Ну динозаврами, какая разница, мы их так между собой называем, короче.
У меня дома челюсть есть и хвост, - снова зачастил продавец и опять распахнул просторный лапсердак.
- Спасибо, я не любитель таких вещей и ничего в них не понимаю.
- А чего тут понимать, раньше они здесь жили, теперь мы живем, все ж таки уважать надо историю, - пробурчал он ей вдогонку.
- Васенушка, ты чего? Испугалась все-таки? – вернул ее Соло из прошлого.
- Куда же они тогда делись, если были?
- Туда и делись, куда все девается. Ты, Вася, спрашиваешь, за что моего далекого предка Илья Муромец порешил?
За дело, ну, я не буду тебе пересказывать всю былину, а скажу только самое главное, ты ведь знаешь, это была домосковская эпоха России.
Привозит Илья на княжеский двор Соловья Будимировича, на высоком резном княжеском крыльце стоит князь и вся его родня – жена, дети…
Ниже - воеводы, приближенные, дворня, все как водится. Народ посадский, купцы и прочие горожане тоже поблизости тусуются.
Все, конечно, про Соловья Будимировича слышали от людей, будто он может на разные лады свистать – и птицей, и зверем, а может и так, что все в беспамятстве лежат.
Василиса очень зримо увидела знакомую с детства картину из знаменитого фильма «Илья Муромец».
Богатырь Илья Муромец сидит на богатырском коне, а в переметной суме сучит кривыми ногами низкорослый коряжистый мужчина татаро-монгольского обличья.
- Ну, значит, князь просит показать ему свое умение, угощает их с Ильей водкой и вином, выпили они крепко, сейчас, конечно, трудно сказать перепили или недопили, или водка на птичьем помете была настояна, но дело не в этом…
- Странно как то вы говорите Соломон Будимирович, ой, Соло, как будто они и не враги были вовсе, а добрые соседи или знакомые.
- Так оно и было, князь княжил, Илья Муромец богатырствовал, ну а Соловей, что греха таить – рэкетом промышлял. Князю от него тоже польза была и не малая, предупреждал его через своих ребят, если половцев заметит или еще что, сверху, с деревьев-то далеко видать.
Они с дерева на дерево могли свободно перемещаться по плетеным лестницам, перекинутым с верхушки на верхушку, плетеными качелями и канатами, по-всякому…
- Как Тарзан?
- Круче, Тарзану до них, как до Китая пешком, ведь Соловей не один был, там ведь вся мужская родня была.
На деревьях были устроены гнезда для сна и отдыха, жены и малые дети жили, конечно, на земле, в усадьбах.
- Я думала, что этот Соловей-разбойник один был, по крайней мере, в кино именно так, а былины я не помню, в школе что-то такое изучали, по-моему.
- Община соловьев была маленькая, истинные носители рода, с певчими способностями рождались не часто. Никто не знал, почему и как, что-то с хромосомами, наверное.
- Но сейчас можно исследовать ваши хромосомы, представляешь, какая будет сенсация!
Мы одно время тоже хотели провести исследования, но потом отказались от этой идеи, еще не время.
- Кто это мы?
- Общинники, у нас и теперь есть община, малочисленная, но есть.
В дверь позвонили, выглянув в окно, Василиса Кирилловна увидела двух, ожидаемых ею знакомых дам, приглашенных на презентацию «чочолины».
Дамы настырно звонили и с нетерпением поглядывали через забор палисадника, Василиса заметалась:
- Ой, не хочу, чтобы они вас видели, знаю я их – пойдут разговоры, домыслы, и все такое, посидите пока здесь, - и она, почти втолкнула Соло, в комнату для гостей.
Это в городе можно жить, как «сыч в дупле», в деревне все подлежит суду и оценке.
Неуемное любопытство пришедших было не вполне удовлетворено, «оборотнем» оказался всем известный пес Чарли, которого по не понятным пока причинам сопровождал тоже известный им кот Кеша, любимец и духовный наставник кошачьего населения поселка.
Пришедшие дамы знали в Полянске всех и вся, и не только их жителей, но и всю их дворовую живность.
Охотники пробежали недолго, Чарли стал задыхаться, глаза налились кровью, с языка обильно текла слюна. Кеша тревожно взвыл по-сиамски «оуыэ», но смекнув, что вытьем горю не поможешь, огородами побежал к дому.
Хозяева Чарли в растерянности бродили по поляне перед домом и звали своего любимца, обещая ему прощение, гречневую кашу с тушенкой и запретное сливочное печенье.
- Мряу, - в раздражении проскрипел Инокентий хозяйке Чарли.
- Кешенька, Кеша, котя, а мы Чарлика потеряли, - со слезами сообщила Ира.
- Мряу, - опять проскрипел Кеша, еще больше раздражаясь от бестолковости хозяев Чарли, и немного отбежал в сторону улицы имени Миклух-Маклая.
Ирочка в недоумении смотрела на него, но хозяин, бывший боевой офицер, что-то сообразил:
- Ир, Кеша зовет нас куда-то, с Чарли что-то случилось.
- Мряу, шу-у-у, - раздражение непонятливыми хозяевами Чарли достигло предела. Кеша побежал, непрестанно оглядываясь на Ирочку с Марком, которые шли за ним быстрыми шагами.
Чарли лежал в лопухах у забора и часто дышал, цемент сковал его тугим панцирем, закупорил кожу, еще немного и он потерял бы сознание.
- Чуся, Чуся! – заголосила Ирочка, а Марк, схватив чуть живого пса на руки, длинными прыжками понесся домой, Кеша и хозяйка бежали следом.
Чусика отмывали, отскребали, и сделали какой-то укол, который он даже не почувствовал, к отмытому и слегка ожившему другу подошел Кеша и сказал:
- Ух-х-х, - Чарли понял.
Хозяева Чарли всячески хвалили Кешу, но тот, уклоняясь от поглаживания и упоительной щекотки, и с королевским достоинством удалился на свою территорию.
Все это пришедшие дамы, не поленившиеся проследить происшествие до конца, выложили Василисе Кирилловне.
- Вот она, прекрасная «чочолина», - без ожидаемого пафоса провозгласила хозяйка заграничной диковинки.
Одна из дам, как пылесос обнюхивала заморскую красавицу:
- Пахнет от нее как-то…, как бы лошадиным потом что, ли…
От нее пахнет как от возбужденной бабочки, потому что в природе тоже своя эротика…, а уникальная окраска – цвет непредвиденных обстоятельств, - встала на защиту «чочолины» Василиса.
Дама ухмыльнулась, с придурковатой любезностью, обнаружив тайную склонность к романтике.
- Надо же, все как у людей, отозвалась другая и покачала восьмикилограммовым бюстом, душа ее размякла.
Теперь дамы стали громко восхищаться всем, что попадало в поле их зрения – темным сочным укропом, веселой петрушкой, ровными рядами окученной картошки и другим богатством Василисиного сада-огорода.
После столичной жизни, к которой Василиса привыкла, как ей казалось, навсегда, она неожиданно обнаружила, что стосковалась по тяжелой крестьянской работе, поэтому огород был образцово-показательный.
Дамы, а собственно дамами их можно было называть условно, в силу принадлежности к женскому полу.
Но поскольку у нас в стране нет устоявшегося обращения между гражданами, народ называет себя по-разному. Чаще всего слышится «мужчина», «женщина» и «девушка» - по половому признаку и физиологическому состоянию, реже старорежимное «молодой человек».
Автор придерживается одесского варианта - «дамы», хотя одна из них, коренная местная жительница себя таковой не считала, муж ее на людях звал «мать», наедине Кока, а соседи Нинушкой.
Вторую можно было считать дамой с некоторой натяжкой, но кем на самом деле она себя считала, мы не знаем, звали ее Верой Петровной.
Василису Кирилловну они уважали, и не просто так, в общем, а по определенной причине – та сама построила дом.
Полянские жительницы вообще ко всему материальному относились с главенствующим и безусловным уважением.
Дом Василиса Кирилловна построила, конечно, не своими руками, но без чьего-либо участия в руководстве этим сложным процессом.
После смерти мужа, чтобы не впасть в депрессию, она стала часто бывать у матери в Полянске, стараясь обустроить ей быт. С ремонтом старого дома дело не заладилось, одно латали, другое разваливалось.
- Да брось, ты Васенька, маяться, дом старый его не поправишь, а меня молодой не сделаешь, - уговаривала ее мать.
Но тут ей в газетном киоске случайно попала на глаза книжка «Как самому построить дом», книгу она купила, прочитала и обрадовалась, оказалось все очень даже просто.
Книгу она прочитала раз десять, а может быть и больше, почти что вызубрила ее наизусть, а что не понимала, спрашивала у мужа подруги, работавшего прорабом.
Из всех заветов, изложенных в книге и советов мужа подруги, она вынесла главное – ни за что не давать задаток, не платить вперед, а только за качественно выполненную работу и мужественно придерживалась этого правила.
Дом был построен исключительно по этой причине, сменилось с десяток бригад, две из которых даже подали на нее в суд, но проиграли процесс, потому что
договор, прилагаемый к упомянутой книге, тянул на нобелевскую премию юридического мастерства.
Поэтому дом она все-таки построила.
Добротный и простой, без архитектурных замашек, недоделок и брака.
Депрессию как ветром сдуло после знакомства с первой бригадой строителей, она вообще многое узнала о жизни за время строительства, кроме новых форм табуированной лексики.
И эта жизнь, которую она узнала, была намного интереснее той, которой она жила раньше.
Нина и Вера Петровна за глаза называли ее министершей, причем без иронии и подковырок, поскольку она ей и была, не всю жизнь, конечно, но последние десять лет точно.
Василиса Кирилловна вышла замуж за выпускника того же лесотехнического института, где училась сама. Не каждая девушка из Полянска выходит замуж за министра, но Василиса Мельникова, которую за глаза парни называли Василисой Прекрасной, вполне оправдывала свое имя.
Она и вправду была прекрасна, редкой красотой и статью, которую невозможно было испортить ни косметикой, ни сизыми джинсами, так называемой женской одеждой начала двадцать первого столетия.
Виктор Субботин, потомок комсомольского вожака, тоже не был потомственным москвичом, поэтому имел привычку петь у костра про «солнышко лесное».
Комсомольское движение, исчезнувшее с поверхности Земли в перестройку, продолжало, видимо, существовать в изменившемся или подпольном варианте, где то в районе земной коры.
Бывшие его лидеры, вожаки и их родичи с периодичным постоянством появлялись во всех властных структурах отечества.
Так появился министр лесопользования и лесопроизводства Субботин Виктор Андреевич, он был крайне энергичен, любил лес и все, что в нем водилось.
Василиса Кирилловна поначалу ездила с мужем в лесные командировки, которые почему то были похожи на пикники для начальства, но потом она стала работать в одном из столичных учреждений, и постепенно, все сошло на нет.
Теперь они виделись редко, муж все куда-то спешил, рвался в бескрайние лесные дали, особенно за Уральские горы.
Василиса жила в столице, работая то в департаменте, то в агентстве, где ее постоянно посылали на стажировку за границу.
Встречи с мужем были праздничными и мимолетными, как и положено в светской буржуазной семье.
Глава семьи нежно намекал Василисе детей не заводить, пока не будет достигнут стандарт столичного благополучия.
Приличная квартира уже была, предусмотрительно оформленная на Василису, строился загородный дом в старообрядческом стиле…
И дальше бы их жизнь продолжалась по отшлифованному министерствами стандарту, но случилось то, что случилось…
Вертолет с лесным министром и другими ответственными лицами рухнул далеко от столицы во время инспекторской проверки лесных угодий, по телевизору сказали - невосполнимая потеря.
Затем, в последующие полгода к Василисе приезжали четыре, тщательно скрываемые доселе, гражданские жены покойного мужа, все с детьми младшего дошкольного возраста, из отрогов Сихоте Алиня - с младенцем.
Все жены были хорошими, очень хвалили усопшего, хотели бы жить в Москве, но узнав, что все материальные активы на Василисе, разъехались по своим лесам, приглашая ее погостить у них когда-нибудь.
Прыткие Полянские дамы этих подробностей не знали, нынешняя жизнь Василисы нареканий у них не вызывала, но визит соседа мог спровоцировать интерес, поэтому она и запихнула его в гостевую комнату.
Дамы, освежившись поселковыми пересудами и сплетнями, пили чай, в гостевой комнате было тихо.
- Вкусно, - разжевывая мармеладину, похвалила Нина, - а тут по телевизору одна все пела «мармеладный мой», надо же, и чего хорошего для мужчины-то - мягкий и трясется…
- Может она слаще морковки ничего не ела, вот и поет про мармелад, - отозвалась Вера Петровна. На меня в свое время тоже оборачивались, - Вера Петровна произнесла свою коронную фразу, с которой у нее начинались все разговоры, косвенно давая понять, что и сейчас она еще очень даже ничего и желает оставаться в этом же состоянии как можно дольше. О себе она рассказывала с умилением и нежностью.
Все это предисловие имело конкретную цель – постоянную реставрацию своего фасада. В те времена, когда на нее оборачивались, одна из телеведущих обронила, сакраментальную фразу о том, что для сохранения кожи своего лица в идеальном состоянии достаточно наносить на нее все, что есть под рукой из продуктов питания у любой хозяйки.
Имелось в виду овощные и фруктовые соки, масло, сметана и все остальное, содержащее в себе витамины и микроэлементы. По этой причине Вера Петровна уже несколько лет свирепствовала над своей физиономией, непреклонно добиваясь от нее возвращения свежести. Цвет лица менялся в зависимости от ингредиентов того, что было в данный момент под рукой, поэтому все эти годы родня и соседи не видели ее в натуральном виде.
Вот и теперь, она искоса поглядывала на ярко красную мармеладину, прикидывая ее косметическую ценность.
- Сейчас все химия, мармелад то наш Райпо делает, краски не жалеет, во, погляди, - Нина высунула язык, неотразимая убедительность пурпурного языка сделала свое дело, и дамы засобирались домой.
- Ах, жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как и тюремный срок, - Соло появился в дверях, ведущих в сад.
- Так вот, за дело снес Илья Муромец голову моему пращуру, за дело, - продолжил он, - в былине как сказано? «Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, зарычит-тко ты во полрыку звериного.»
Как водится, чарку ему дали, конечно, из князевых белых рученек, но подозреваю, что водка могла быть паленой, потому что свистнул Соловей-разбойник в полную силу.
Что произошло дальше, ты уже, конечно, знаешь… маковки на теремах должны были покривиться, а они упали, околенки во теремах должны были рассыпаться, да только рассыпались они вместе с теремами.
Но это полбеды, такое случалось не раз, а беда в том, что все княжеские дочки одномоментно потеряли самое дорогое для девушки – то, бишь, невинность.
Ну, а поскольку князь с домочадцами стоял на возвышении, то у барышень случилась дефлорация от сильнейшего звукового удара, сейчас бы сказали избирательная баротравма.
- Кошмар…
-Да, кошмар, да еще какой, причем международный, барышни должны были выйти замуж за иностранных принцев и князей с целью расширения и укрепления Киевского княжества и его границ, а получилось все наоборот.
Девицы по неопытности заголосили «ох и ах» ну, и, как говорится, понеслось дерьмо по трубам…
Выдали княжон за своих захудалых князьков и политическая активность князя на время притухла.
Именно по этой причине центром Руси стал не Киев, а Москва – там вовремя подсуетились, ну и …
Я, хотя человек еще не старый, но сама знаешь, в жизни всякое бывает, поэтому пока жив, хочу искупить вину далеких предков, за весь наш род попросить прощения у хохлов, - Соло вздохнул и допил коньяк.
- И как вы себе это представляете?
- Тут в одной украинской газете было любопытное объявление, некая фирма
«Звыняйтэ», по нашему «Извиняюсь» предлагает гражданам организовать процедуру извинения любого масштаба и направленности.
Н-да, худшее из состояний – чувство вины и ответственности, почему бы и не сделать на этом бизнес, ничуть не хуже, чем на других потребностях человечества, - пробормотала Василиса.
- Я связался с этой фирмой, они сообщили мне, что опыт у них есть, но с таким масштабным проектом еще не работали, - мужественный нос Соло с семитской горбинкой вздрогнул, тонкие скуповатые губы сложились изумительным перламутровым бутоном, а глаза смотрели величаво и сурово.
Фирма рьяно взялась за дело, по мере продвижения проекта, получившего название « Кровавое бесчестие», вырисовывалось грандиозное шоу на берегу Днепра.
Речное судно, на котором предстояло находиться извиняющемуся Соло, планировали закамуфлировать под старинный струг времен Садко.
Для Соло придумали фантастический наряд – помесь боярского парадного облачения с соболями, и делового цыганского костюма. Не ладилось со словесным обращением к украинскому народу, получалось тускло, коряво и уныло.
Василиса Кирилловна вспомнила про Наталью Юрьевну, хозяйку известного в Полянске, сиамского кота Кеши.
- Вы знаете Соло, она литератор, сотрудничает с известными журналами, я думаю, у нее получится, есть в ней нечто такое, что ученые называют протоплазмой, философы – жизненной энергией, а китайцы – ци, - предложила Василиса.
Обращение, написанной Натальей Юрьевной, и вправду оказалось тем, чего так тщетно Соло добивался от фирмы «Звынайтэ», и он согласился сотрудничать с белобрысой протоплазмой.
В качестве группы поддержки, а также как специалиста по лесным делам, Соломон Васильевич пригласил Василису.
Он оказался человеком не бедным и снял себе и дамам роскошные номера в одной из лучших гостиниц Киева.
Наталья Юрьевна, муж которой пребывал в командировке, не могла оставить кота Иннокентия ни на чье попечение, по причине его умопомрачительной родословной, и особым жизненным режимом.
Пока шла подготовительная работа, необъяснимым образом, перераставшая в грандиозное шоу вселенского масштаба, Кеша от нечего делать общался с гостиничными кошками:
- Как вы относитесь к идее Иоганна Ван Гельмонта о самозарождении мыши в искусственных условиях? – спросил он трехцветную гостиничную кошку Мусю.
- Та ни, я лучше сало, - застеснялась Муся.
- Я сало не ем, холестерин, холецистит и прочее…,
- Та ни, брешут, сало очищает, - разволновалась Муся.
- Но все-таки, рецепт Иоганна Ван Гельмонта мне интересен с философской точки зрения, как на эту проблему смотрят ваши соотечественники?
Муся побежала созывать знакомых котов и кошек для научной дискуссии, которая обещала быть горячей.
Кеша встретил представителей киевской кошачьей братии добродушно, сладко потянулся, нечаянно выпустив наружу круто загнутые сине-коричневые когти.
Поговорили о мышах и сале, ничего, из перечисленного Кеша не ел, представители прохладно отнеслись к теории Иоганна Ван Гельмонта, еще поговорили о предстоящем мероприятии и гости сообщили, что местность на берегу Днепра кишит злыми, жирными и здоровыми комарами, которые могут испортить жизнь кому угодно.
Кеша к акции прощения был вполне готов, а в номерах «люкс» шла лихорадочная работа по примерке и выбору костюмов группе сопровождения.
Не могли одеть Василису Кирилловну - как настоящей царевне, все было ей к лицу, поэтому выбирали долго. Даже бутафорские рубины, летник из парчи и «соболя» из «Бориса Годунова», довольно вульгарные вблизи, несмотря ни на что делали ее еще более очаровательной.
Чтобы от такой красоты как то усмирить сердце, бившееся молотом в груди Соло, он нес всякую чепуху о буддийском подходе в борьбе с муниципальными властями, не оплачивающими вовремя за электроэнергию, и был, как лимонка на взводе.
С Натальей Юрьевной все было наоборот – она терялась в ярком и блестящем, стеснительно моргала белесыми ресницами, и после долгих мучений ее обрядили в костюм мальчика-писца, - полосатые портки, сиротскую шапочку и огромное гусиное перо.
Кеша шнырял между всеми, как бывалый дизайнер, но Соло не оценил его заигрывание с фальшивыми соболями, и несколько раз невежливо отодвигал ногой в сторону, ну что ж, известно, что люди, которые чего-нибудь стоят – не сахар.
На следующий день, погрузив в автобус парчовые кафтаны, рубины и соболя, группа прибыла на место будущей исторической акции.
Застеленный коврами струг деловито пыхтел мотором, участники пребывали в приподнятом и романтическом настроении.
Берег Днепра был умеренно засеян отдыхающими гражданами, но толпы, жаждущей сенсационных исторических откровений не наблюдалось.
Соло вопросительно изогнул подмалеванную гримером бровь.
- Народ будет, будет, он в принципе здесь, всех оповестили в самых читаемых СМИ, вы начнете, и они подгребут, - взгляд менеджера воровато скользил по водной поверхности.
Жители Киевской Руси, уставшие от всяческих разоблачений в политике и бизнесе, все-таки продолжали обсуждать перипетии столичной жизни:
- Не переживайте, она от семи собак отлается, - обсуждали неожиданные маневры красавицы-женщины-политика.
- Ну,куда, куда от всего этого деться? Некуда…
- Как это некуда? А к такой-то матери?
- Дорогие граждане свободной Украины,- тоном циркового конферансье провозгласил Соломон Будимирович, - прервав тяжелые думы публики, - ходом мировой истории я призван обнародовать…
Соло очень доступно разъяснил публике суть происшедших более двух тысяч лет событий. Народ реагировал вяло, до конца не осознавая исторический парадокс.
Парадоксов в Незалежной хватало, но как согревали душу нашего современника искренние слова раскаяния.
Соломон Будимирович глубоко вздохнул, чтобы совершить главное, зачем он сюда приехал – произнести искреннее извинение за ту роковую ошибку, которая изменила ход истории теперь лишь дружественного нам государства.
Но и этому, увы, не суждено было свершиться, все живые существа, имеющие уши, услышали раскатистое, и заглушающее все на правом берегу Днепра, а может быть и на левом:
- Конкурс на лучшую покупку, победитель получает главный приз – водяной мотоцикл, - голосил крепкий молодой парубок с луженой глоткой, появившийся на берегу, перекрывал все звуки в радиусе трех морских миль.
Размалеванный микроавтобус, из которого выкатился раскладной прилавок с товарами, призывал всех участвовать в небывалой по оригинальности акции.
- Беспроигрышная лотерея, коронный выигрыш – десять тысяч евро,- колоратурно надрывалась невдалеке от конкурса дама бальзаковского возраста, одетая как королева бразильского карнавала, по мощности децибел не уступающая парубку.
- Я, мягко говоря, удивлен, - обратился Соломон Будимирович к главному менеджеру «Звынайтэ».
Менеджер заволновался, к организованному им шоу, без согласия заказчика, были привлечены некие фирмы и фирмочки, занимающиеся лотереями, рекламой, и другой необходимой обществу деятельностью.
Солидная моржа сама плыла в руки, и отказаться от нее не было никакой возможности. Белобрысая помощница заказчика, без конца исправлявшая и улучшавшая текс исторического воззвания к бывшему народу Киевской Руси, была далека от коммерческих тонкостей порученного ей проекта.
- Небольшая накладочка вышла, сейчас все устроим, - виляя блудливым глазом, заверил он, и выхватил из рук оратора лохматый микрофон.
Соломон Будимирович, с ходу оценивший ситуацию, так дышал на менеджера раздутыми от гнева горячими ноздрями, что у того затряслись руки и он выронил микрофон на усланную коврами палубу струга или фелюги.
Микрофон с длинным искусственным мехом, так называемая ветрозащита или мохнатка, упал на спину дежурившего под ногами Кеши, тот от неожиданности подпрыгнул и отскочил:
- Так вот какие они корабельные крысы! – Кеша был наслышан о таковых, но никогда их не видел. Длинный черный мех с зеленоватым оттенком, совершенно не крысиный запах и вообще…
На заросшей густым мехом морде крысака, не читалось ни малейших признаков страха или раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался.
- Оуэыа! – над Днепром раздался леденящий душу боевой клич сиамских котов, непостижимым образом усиленный воспрянувшими динамиками, по собственной инициативе решившими заглушить конкурентов на берегу.
Замечено, что техника в России, даже заграничного производства, часто ведет себя не адекватно, вопреки инструкциям и техническим параметрам.
- Оуэыа! – боевой клич раздирал пространство и время, Кеша взмахнул когтистой лапой ,и бесстыжий крысак камнем пошел ко дну.
- А еще говорят, что корабельные крысы отличные пловцы, - Иннокентий с интересом проследил за камнем уплывающим микрофоном, и с чувством исполненного долга уселся на носу струга, наблюдая дальнейшие события.
Соломон Будимирович посмотрел на менеджера и на окружающих огненными глазами, и Василиса почувствовала какой-то непонятный восторг под ложечкой.
- Все пропало, - хрипло сказала она, кутая плечи в капроновый шарф шамаханской царицы, усеянный золотыми звездами.
Тоненький лилейный голос больше соответствует слову нравиться, а охриплость соответствует любви. Так уж повелось по жизни, что в критических ситуациях люди больше доверяются инстинктам, вот и сейчас, огненный взор Соло, как в первый раз, увидел невероятно прелестную женщину, сказочную красавицу в роскошных мехах, парче и рубинах.
В один миг все отлетело, как прах, вся ерунда нелепых планов, забот и огорчений, осталось радостное возбуждение внезапного счастья.
Любовь вообще приватна, она проста и первобытна, она дичится, чуть-чуть пугает и пугается сама, ей не мешает географическое положение , и то пространство, где она находится, а также все остальное.
Василиса тоже только сейчас увидела в Соло мужчину, способного проскакать куда-нибудь очень далеко верхом и соблазнить графиню, в отличии от тех, которым, к примеру, радость приносят папки с бумагами. И она тихонько, украдкой, дальним предальним краешком сознания, тоже подумала:
- Сегодня, в первой половине дня началось мое счастье.
Гормоны счастья, любви и ошалелости выбросились в кровь у Соло в таком количестве, что их хватило бы на всю публику правого берега Днепра, постепенно прибывавшую к месту происшествия.
- Ну, все, хватит, по контракту ваша фирма оплачивает все издержки в случае срыва акции, - беспечно махнул рукой Соло, хотя естественное в этой ситуации стервозное настроение требовало дальнейшего выхода. И выход, конечно, тут же нашелся - помойное ведро шоу бизнеса, по законам пакости, вывалило в спокойные воды Днепра гражданина, который по-собачьи, шустро плыл от берега в сторону катера.
- Гад! Москаль! – подплывший гражданин выплюнув в сторону Соло фонтанчик воды, ухватившись за борт огромной рукой сырно-сливочного колера, - у моей
подруги от твоего вытья сердце затрепетало, сам сказал, гад, что сожалеешь, а сам… , - он хотел добавить что-то еще, но не успел.
Кеша воспринял огромную руку, как понтонную переправу или трап на сушу, легко и грациозно, как Нуриев, он пробежался по ней, но рука быстро закончилась и началась спина, тоже сырно-сливочная. Гражданин дернулся, опять закричал «гад», Кеша понял, что промахнулся и тоже закричал свое «оуыэ», потому что дальше идти было некуда. Он вцепился в аппетитные плечи пловца, и они закружились в воде странной вопящей этажеркой.
Не умеющая плавать Наталья Юрьевна опасно перегнулась через борт фелюги и махая коротенькими ручками истошно кричала:
- Кеша, иди сюда, иди сюда, - но дотянутся не могла и искала глазами что-нибудь вроде багра, чтоб зацепить парочку и притянуть назад.
Василиса Кирилловна тоже синхронно протянула руки и стала звать Кешу на борт струга. Сырно-сливочный гражданин нелепо барахтался, но все никак не мог дотянуться до борта и, увидев над водой Василисину косу, схватился за нее, как за швартовочный канат, дернул, в одно мгновение та оказалась в воде.
- Василиса плавать не умеет! – завизжала Наталья Юрьевна, - и я тоже, - визг перешел в рыдания.
- Где круг? – прогремел Соло в ухо менеджеру.
- Какой круг?
- Спасательный!
- Не знаю, я тут первый раз и тоже почти не плаваю, да тут не глубоко, - он судорожно дергал за ручку мотора, пытаясь завести плавсредство.
- Ну, а я в этой сбруе поплыву, как топор, но деваться некуда, - в одну секунду Соло сбросив с себя годуновские соболя, остался в парчовых штанах.
Перемахнув через борт, он пытался дотянуться рукой до Василисы, которая, то выныривала, цепляясь за гражданина, то уходила под воду.
- Ой, мамочки, помогите! Ведь утонут, утонут, утонут! – голосила Наталья Юрьевна.
Соло бешено молотил руками по воде и все-таки поймал Василису за шиворот, расшитого золотом летника, пытаясь подтолкнуть ее к борту струга. Гражданин с орущим Кешей на спине, не переставая, кричал «гад». Наталья Юрьевна, бессмысленно метавшаяся между менеджером и бортом, и с перепугу закричала:
- Соломон Будимирович! Вы крещеный?
- Нет.
- Как же так? Вы можете утонуть, это опасно для жизни, давайте я вас окрещу, а то…
- Валяй!
Наталья Юрьевна стала брызгать на него водой и быстро произнесла:
- Во имя Отца, аминь! Во имя Сына, аминь! Во имя Святого Духа, аминь!
Из мотора, наконец, вылетела упрямая и скупая искра, он затарахтел, струг дернулся, Наталья Юрьевна упала на усланную коврами палубу, ухватившись рукой за атласный валик, как атрибут боярской роскошной жизни.
Бутафорские атласные валики, которые в час отдыха подкладывали себе под бока знатные люди, оказались из пенопласта и в следующее мгновение полетели за борт.
Первым подгреб к борту катера сырно-сливочный гражданин с двумя валиками под мышками
Он снова схватился огромной ручищей за борт, но Кеша проигнорировал приглашение ,и легко спрыгнул на палубу прямо с его плеч, потом громко потряс ушами, и обернулся к непрошенному визитеру и сказал:
-Ш-ш-у-у-у-а.
- Видкиля вин знае, що мэнэ кличуть Шурою, - ошалело спросил гражданин.
- Он еще и не то знает, мистик! Лучше помогите мне, Шура, Василису поднять на борт, она совсем обессилела, а все из-за вас, это вы стянули ее в воду.
Наталья Юрьевна хлопотала вокруг Василисы, которая сначала отплевывалась днепровской водичкой, а потом просто лежала с закрытыми глазами и на пол лица стрельчатыми ресницами, измученная и прекрасная. Иногда она открывала глаза и видела над собой прозрачную высь, мир был нескончаем и безмерно соблазнителен.
Соло испытал такую нежность и жалость к этой женщине с глазастым детским личиком, так что ком подступил к горлу, когда он представил, что все могло бы окончиться не так.
Вот она, прекрасная и ничья.
- Ну, что вы тут околачиваетесь? Плывите назад, к той, у кого трепещет сердце, а то, как бы вас, Шура, винтом не зацепило.
- А шо ваш котик еще знае, может он гадае?
- Я не знаю, Кеша, ты гадаешь? – не без сарказма обратился Соло к Иннокентию.
У-у – живо ответил тот, он сидел рядом и добросовестно наблюдал за всем происходящим, - контроль, контроль и еще раз контроль, - было написано на его мордахе.
- Ну, сами видите.
- Вижу, - согласился Шура, - внезапно заговорив по-русски, може скажет, жениться мне или нет?
- Если вы завидный жених, то женитесь, по крайней мере, завидовать перестанут, а сами-то как?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Понятно, что скажешь, Кеша? – на что тот зевнул, и потряс ушами.
- Все ясно, - перевел, Соло, с кошачьего на русский.
- Вот и мама тоже…, да я и сам чую, не про нас ананас, - гражданин мотнул головой на берег, там маячила фигура в виде ананаса в желтой тунике.
- А что твоя хохлушечка? Гарна? – лукаво спросил Соло.
- Твоя царевна гарна, от днепровской водички еще краше стала, иди к ней, что со мной толковать, спасибо коту, что разъяснил дураку, - москаль Рахманов отцепил сырно-сливочного гражданина, с валиком под мышкой, от струга и тот покорно поплыл в сторону суши.
Все это было в те благословенные, домайдановские времена, когда русские не обижались на «москалей», а украинцы на хохлов.
А чего тут обижаться? Эти из московского княжества – «москали» и есть, никто и не отказывается, а те носили роскошные, не виданные в Московии хохлы, модниками были, ну и что? И никаких обид, относились друг к другу без сентиментальной идеализации, все просто, господа.
Майдан дал волю железным бочкам, они гремели, как тамтамы, о них обламывали бейсбольные биты и руки, их раскаляли докрасна и на круглых боках жарили сало, которое отдавало паленой шерстью.
Железные бочки били, расплющивали гусеницами танков, в них мочились, им мстили за смерть братьев, матерей и детей, которая была не за горами.
Свирепа и черна была отравленная кровь, познавших железную бочку мятежа и крамолы, но это было потом.
- Все! Возвращаемся, в гостинице обсудим происшедшее, в шесть вечера прошу ко мне в номер с вашим юристом, - сурово сдвинул брови Соломон Васильевич, обращаясь к сомлевшему менеджеру Илюше, еле сдерживая улыбку, потому что жизнь ему улыбалась.
Вечером менеджер явился в гостиницу пьяный и смелый по самые не балуй, на все вопросы к нему он недоуменно икал и наблевал всем на обувь.
Как в России, так и в Киевской Руси веками закреплялась – и закрепилась-таки традиция обнаруживать снисхождение к пьяному человеку.
Женщины засуетились и повели его в ванну, где он жадно глотая холодную воду, перешел на другую стадию опьянения и стал вести себя как бандит, хватая их за разные части тела.
Апперкот в глаз, который произвел Соло, вывел неугомонного менеджера на следующий уровень, характеризующийся как прорыв за пределы обыденного.
- Вот, - он опять икнул и сунул в руки Соломона Васильевича пачку гривен, перемешанную с рублями и американскими долларами, - отступное, без юристов обойдемся.
Прекрасный ужин примирил обе стороны, Соломон Васильевич был счастлив и хотел немного того же окружающим, в какой то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас.
- Ну, а вот вы, Наталья Юрьевна, зачем вы на меня водой брызгались перед тем, как спасти? - спросил он, когда Илья ушел, и остались только свои.
- Как это зачем, я же вас крестила, потому что была явная смертельная опасность, вы могли утонуть.
- Утонуть? Я прекрасно плаваю, я вообще все делаю прекрасно! И зачем меня крестить?
- Как это зачем? Смертельная опасность, а вы в Днепре, сам князь Владимир крестил в нем сограждан.
И потом нас в воскресной школе учили, что в таких ситуациях любой православный христианин может окрестить любого человека с его согласия.
- Разве я давал согласие?
- Вы сказали «валяй».
- И что теперь?
- Теперь вы можете закончить таинство крещения в церкви, если захотите, - подала голос Василиса.
- Откуда тебе это известно, Ася? – спросил Соло, намеренно называя ее секретным именем, известным, только им.
- У нас, прекрасный катехизатор.
- Какие вы знаете слова, Василиса.
В белом костюме, припасенном для братания с хохлами после акции прощения, Соломон вошел в церковь и, не зная, что делать дальше, сцепил руки за спиной. Отец Никодим оказался веселым и добрым, они проговорили довольно долго, а на следующее утро он повесил на шею Соло кипарисовый крест из Иерусалима.
- Бог меня простил, - наклонился он к розовому Василисиному уху.
Все вернулись из неглубоко небытия в сегодня и, меряя длинными шагами гостиную в «люксе» Василисы, Соломон Васильевич мягко сказал:
- Так уж случилось, Ася, что мужчины из нашего рода влюблялись довольно редко, они вступали в брак ради соблюдения традиций, ради власти, денег…, оставляя «на потом» настоящую любовь, если повезет…
Но, ты же тоже был женат…
- Был, потому что до армии я был у нее первым мужчиной, и она сказала, что беременна. Я женился, ушел служить в Красную армию, а она сделала аборт…
- Ну и что, я все равно о тебе ничего не знаю, мама говорила, что ты электрик.
- Конечно электрик, где электричество, там и я, работаю генеральным директором энергосистемы нашего региона, ну и совладелец, конечно.
Соло посмотрел не нее особым мужским взглядом загадочным и неотразимым.
- И на роду мне написано, что женой моей должна быть Прекрасная Василиса Кирбитьевна, красота неописанная, из косточки в косточку мозжечок переливается…
- Какой еще мозжечок?
- Твой, так в былине сказано, видимо имеется в виду, что и внутри у тебя тоже все прекрасно, так что собирайся Ася, собирайся.
- Куда собираться? Я устала, у меня еще вода в животе булькает…
- Как это куда? Свадьбу играть и птенцов высиживать!
Соловьев!!!
Крысиная охота
Кокер спаниель Чарли носился по поляне, как угорелый, его прелестная хозяйка в бикини и хозяин в плавках с распростертыми, как паруса, простынями ловили его, отрезая путь к лесной тропе. Чарли не давался, от скорости одно его ухо трепетало на ветру, а другое, залепленное чем-то тёмно зеленым, было приклеено к голове. Кешина хозяйка наблюдала за происходящим, как болельщик, морщась от промахов соседей по даче. Потные и замученные хозяева еще долго бы гонялись за неутомимым питомцем, у которого на морде было написано, что все интересное ещё впереди, если бы хорошенькой Ирочке не пришла в голову счастливая мысль:
- Чуся! Пойдем есть гречневую кашу с тушёнкой! – кокер остановился как вкопанный, сделал резкий поворот и радостно взлаивая, понёсся к хозяйке. Ирочка ловко накинула на Чарли простыню и свернула его в кокон, хозяин подхватил на руки брыкающийся сверток и понёс его в баню.
- Такой обаятельный песик, и такие странные причуды. Не понимаю, что его может привлечь к коровьей лепешке. А вчера я видела, как он с наслаждением вывалялся в разложившемся трупе крысы…
- Ах, Наталья Юрьевна, это не причуда, это необходимый компонент охоты, Чарли отбивает свой собственный запах, чтобы дичь не учуяла.
- Какая дичь?
- Гипотетическая, вы же знаете, Марк не охотник, поэтому Чарлик ущемлён в этом отношении, прекрасный охотничий инстинкт пропадает втуне.
Великолепный сиамский кот Инокентий, в компании которого жила его хозяйка Наталья Юрьевна, зевнул от сочувствия к соседу, с которым поддерживал приятельские отношения. Бессмысленность собачьей беготни не занимала и не раздражала его, глупость безгрешна. А потом, разве развлечение не пик, например, человеческого счастья? Возможно, и собачьего тоже. Сам, он мог охотился, сколько угодно, в приделах своей усадьбы, но не любил, потому что обожал философию – мать всех наук.
Его охота носила чисто формальный характер - для поддержания имиджа, статуса и, отчасти, в рекламных целях.
Обалдевшую и верещавшую от страха мышь он осторожно нёс в зубах, и клал у ног хозяйки, которая тут же начинала визжать и скакать, после чего он относил добычу туда, где взял и свой долг считал выполненным. Иногда он играл с мышью на ковре в гостиной, подбадривая ее узкой лапой, и та, успевала забиться под диван или за шкаф, хозяева часами тыкали палкой во все углы, пытались изловить её, да куда им…
Частенько мышь оставалась жить в дом, и становилась, как бы «своей», стараясь не попадаться на глаза хозяевам, тихо лопая, по ночам, бесплатный харч из Кешиных чашек.
Скромных и вежливых мышек он не трогал, а жадных и нахальных, относил подальше от дома, чувствительно прижимая по дороге разжиревшую тушку зубами, чтоб знала своё место.
У Чарли, который ни разу в жизни не поохотился по-настоящему, не считая впопыхах задавленной соседской курицы, была идея фикс – поохотиться на крыс.
- Доступно и дешево, - объяснял он Иннокентию свой план, - крысы то в посёлке есть?
- Были.
- Почему были?
- В нашем конце остались только двое, остальные ушли кто куда.
- Что же, все ушли, а двое остались?
- Ну да.
- А почему?
- Крысоволк их выжил, сам с подругой остался, а остальные ушли, кому хочется связывать с психом?
- Кто такой крысоволк?
- А ты что, не знаешь? Чудак! А еще собираешься на крысиную охоту.
В принципе, это обыкновенный пасюк, а крысоволка из него сделал Геннадий Уткин из-за того, что крысы у него почти все припасы сожрали.
Посадил он трёх крыс в пустую железную бочку и держал их там, не давая ни пить, ни есть, пока они друг друга жрать начали. В живых остался один, но он и его не выпускал до тех пор, пока тот не сгрыз до половины собственный хвост.
Смысл этой бесчеловечной акции в том, что одуревший крысак начинает жрать всех подряд, в первую очередь сородичей.
Когда свихнувшегося пасюка выпустили, он стал кидаться и на своих, вот они и ушли от греха подальше.
- Тогда тем более надо как можно скорее устроить крысиную охоту и освободить посёлок от этого монстра.
- Он и сам вскоре издохнет, они долго не живут.
- Почему?
- Перестают понимать законы жизни.
- А у людей? –
- А что у людей? У них рыжих женщин заживо сжигали, инквизиция называется.
- Всех сжигали?
- Нет, не всех, только красивых и умных, хозяин рассказывал.
- Тебе?
- Хозяйке, она у нас такая.
- Какая?
- Рыженькая, ну и красивая, конечно.
- Он её сжечь что ли хотел?
- Нет, он сказал, что целует кончики её пальцев-лепестков и следы её ног.
- Н, про следы ног это понятно, та догиня из соседнего подъезда…
Про законы жизни Чарли знал мало, потому что был забалованным и зацелованным хозяйкой псом, хотя и добродушным от хорошей жизни.
На охоту решили идти завтра утром, Чарли присмотрел себе свежую
коровью лепёшку, и предложил Кеше тоже воспользоваться бесплатным
камуфляжем.
- Мне это ни к чему, я ничем особенным не пахну, - отказался Кеша и брезгливо поморщился.
- Как это не пахнешь, еще как пахнешь, духами пахнешь.
- Это от хозяйки переползли, она меня на руки берёт.
-Зачем?
- Гладит.
- А…
Наутро Чарли спозаранку вывалялся в коровьей лепёшке с особой тщательностью, Кеша наотрез отказался.
-Ты хоть в цементе поваляйся, вон у нас в углу порватый мешок лежит.
Кеша вдумчиво понюхал мешок, но валяться не стал, а потряс на мешок хвостом, и немного, для приличии, побрызгал на него.
- Не так, не так! – кипятился Чарли, - вот надо, - он упал на рассыпавшийся цемент и методично вывалялся в нем, демонстрируя высший класс маскировки.
После валяния в цементе Чарли стал похож на жуткое фантастическое существо из ужастика. Цемент, налепившись на свежую коровью лепёшку, приобрел вид диковинного то ли панциря, то ли коросты.
Чарли почувствовал некоторую тяжесть в теле, но ажиотаж охоты затмевал всё остальное.
Они бежали вдоль улицы имени Миклухо-Маклая по земляной тропинке, Кеша ближе к забору на случай встречи с незнакомыми собаками, настороженно поджав уши и контролируя ситуацию.
Навстречу им попался нетрезвый мужчина с буханкой хлеба в руке, увидев их, он остановился, нецензурно высказался, а потом отскочил на противоположную сторону улицы и заорал:
- Оборотень! Люди добрые, оборотень!
Кеша оглянулся, осуждающе посмотрел на матершинника и ответил тем же:
- Оуэы, - гортанно и грозно, по-сиамски, оборвал нахала.
Две бабушки на лавочке признали в Чарли потерявшуюся Дусину овцу, а дачник с редкой специальностью океанолог, получил нечто вроде интеллектуального шока, увидев из-за забора неопознанное им существо.
Двое вездесущих пацанов младшего школьного возраста уже бежали следом за странной парой радостно подпрыгивая и горланя:
- Оборотень, оборотень!
Тревожная и будоражащая весть облетела улицу со скоростью света, народ высыпал на улицу, как одиннадцатого сентября, когда объявили, что бомбят Америку.
В наш материальный век, богатый на аналитиков всех мастей и фасонов, редко услышишь по- настоящему романтические гипотезы.
- На Украине кенгуру покусало женщину, со спины напало, та стала обороняться, так оно ее задними ногами отпихнуло, - высказалась бабушка дачного вида.
- Это все городские, их дела, понаехали тут, раньше, при советской власти такого не было.
- При советской власти еще похлеще было, только скрывали.
- Кино было по телеку, «Клон» называется, а в Англии овцу искусственную вырастили, и наши туда же.
- Куда люди, туда и Марья крива.
- Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя есть возможности… - пришел в себя океанолог.
Василиса Кирилловна готовилась к презентации тщательно и продуманно, королевская лилия «чочолина» должна была распуститься к полудню.
На фотографии цветок был потрясающе красив, тропической и чуть-чуть развязной красотой, на то она и «чочолина», итальянская порнозвезда девяностых годов прошлого столетия.
Ни у кого в Полянске такого не было, размер, цвет, форма – все было супер.
Две знакомые дамы, тоже из сословия Полянских дачников, должны были зайти на чай и полюбоваться заграничным чудом, но тревожная новость перебила все задумки. Приятельницы прытко пронеслись мимо палисадника с «чочолиной», успев радостно крикнуть:
- Оборотень!- захихикали, как мыши из мультиков и унеслись догонять неопознанное существо.
- Так это и есть долгожданный перл, гибрид блудницы и лесного колокольчика?- сосед Соломон Будимирович Рахманов подошел, как всегда неслышно.
- Да, полчаса назад распустилась, но в описании сказано, что будет цвести восемь, десять дней, - Василиса Кирилловна отступила в сторону, приглашая соседа полюбоваться.
- Там напишут. Вот так всегда, страшное и ужасное всегда интересней, а это пес Ирочки, Дорогиной в девичестве, опять вывалялся в чем-то.
А настоящий то оборотень – я.
- Скажете тоже, с какой это стати вы оборотень?
- Стати никакой нет, а есть факт. Ты вот, Васенька, есть хомо сапиенс, человек разумный, а я – нет.
Фамильярное обращение на «ты» Соломона Будимировича к Василисе Кирилловне было с оттенком братского попечения и несколько ироничной нежности. На людях он называл ее по имени и отчеству, а наедине всеми мыслимыми и немыслимыми производными от имени Василиса или просто на букву «в». Иногда он называл ее Асей.
Соседом Соломон Будимирович был хорошим, при необходимости помогал, и ничего такого не позволял, в друзья сердца не набивался, хотя и был вдов, как и сама Василиса. Однажды, она даже одалживала у него, приличную сумму денег, до двадцатого числа, когда ей присылали арендную плату за сдаваемую в Москве квартиру.
Соломон Будимирович выложил просимую сумму в долларах и рублях, на выбор, подчеркнув, что долг можно отдать в удобный для нее срок.
- Все мы хомо сапиенс, только в разной степени, - она неизменно и подчеркнуто обращалась к соседу на «вы».
- Не все, Вася, не все, я, например, человек певчий - homo canere.
- Ну и что, певцы такие же люди, я, кстати, никогда не слышала, чтобы вы пели.
- При чем здесь певцы, речь идет о певчих. Вот, например, соловей птица певчая?
- Певчая.
- Ну вот, и я певчий, - Соломон Будимирович неожиданно сложил тонкие и скуповатые губы перламутровым бутоном, глаза заволокло голубоватой пленкой, и он стал совсем не похож на себя, хотя его природная мимика всегда была специфичной.
Но сейчас произошло что-то иное, совершенно необычное.
Василису охватил мистический ужас, и кожа покрылась мелкими пупырышками, как у гибридных огурцов.
Из маленькой щелки-дырочки в губах, сложенных бутоном, полилась волшебная, прекрасная музыка – полонез Огинского, чудесный оркестр звучал альтами, скрипками, виолончелью, вздыхали контрабас и гобой, звучал рояль, духовые тоже участвовали, пел орган и еще какие-то неведомые прекрасные инструменты сливались в удивительной и непостижимой гармонии и красоте.
Потом были исполнены ее самые любимые мелодии, которые неведомым образом были угаданы исполнителем, завершилось все волшебной песней из мьюзикла «Кошки».
Соломон Будимирович разжал губы и посмотрел на нее веселыми глазами цвета шоколадного драже.
- Что это такое? Это вы чем? – Василиса Кирилловна приоткрыла рот.
- Это и есть человек певчий.
- Что это значит?
- Это значит, что существует такая разновидность человека, некая его ветвь…
- Как неондертальцы что ли?
- Нет, Васена, эти рыжие ребята совершенно тут не при чем, к хомо сапиннс и к хомо певчему они вообще никакого отношения не имеют.
- Чем же отличается человек певчий от нас? – Василиса Кирилловна смутилась и покраснела от того, что причислила себя к преобладающему большинству.
- Совсем немногим, посмотри - Соломон Будимирович широко открыл рот и потыкал туда пальцем.
Василиса сглотнула комок в горле, поднялась на цыпочки и опасливо заглянула вглубь.
Ей никогда не приходилось смотреть в горло человеку, в том числе и себе.
То, что она увидела, цветом, было немного похоже на свежего лосося, но все-таки и не похоже.
Она не знала, как это назвать и как это выглядит у других, там было изящнее, чем она предполагала, что-то вроде тончайших складочек, какие бывают на знаменитых и бывших в большой моде в советское время, шторах «маркизы».
- Соломон Будимирович, а вы к врачам обращались?
- Это еще зачем? Еще скажут, что заячья губа или собачье пасть, да и вообще…
Васенька, раз уж ты все знаешь, зови меня, пожалуйста, просто Соло, ну какой я Соломон - я Соловей! Соло!
Как то у себя в саду Василиса наткнулась на гнездо соловья, вернее соловьихи, соловьят было трое, серые и круглоголовые они сидели на краю гнезда, вид у них был суровый, готовый ко всему, Василиса осторожно задвинула ветки туи и больше туда не подходила.
- Да! – продолжал Соло, - Соловей Будимирович Рахманов, прямой потомок Соловья - разбойника, которого в свое время порешил Илья Муромец, хотя и за дело порешил, пращура!
- За какое дело? – охрипшим голосом спросила сомлевшая Василиса и в изнеможении села на садовую скамейку, не на шутку испугавшись раздвоенности сознания с шизофреническим оттенком.
- Вась, ты что, испугалась? Пошли в дом, валерьянки выпьешь, а то столько событий за одно утро…
В прохладе дома она и впрямь почувствовала себя спокойнее, но вместо валерианки поставила на стол початую бутылку какого-то отчаянно дорогого коньяка и фантастические конфеты, из новых, умеющих многие годы сохранять свежесть.
- Соломон, то есть, Соло, вы что, в самом деле, считаете все эти сказки…
- Вовсе не сказки, Василиса, а былины! Былины отличаются от сказок тем, что возникли не на пустом месте, а тем, что это действительно было.
- Так ведь там и Змей Горыныч был…
- Был, конечно.
Василиса Кирилловна вспомнила, как отдыхала в санатории с необыкновенно полезной минеральной водой, на берегу великой Реки.
Территория вокруг санатория была изрыта круглыми и прямоугольными ямками и ямами непонятного назначения.
Никто из обслуживающего персонала не мог внятно объяснить их происхождение, пока однажды к ней не подошел мужчина в просторном одеянии, похожем на лапсердак.
Отвернув длинную и широкую полу, он продемонстрировал нечто, разложенное по многочисленным карманам, и спросил:
- Зуб динозавра нужен?
- Зачем? – оторопела Василиса Кирилловна.
- На сервант поставите, интеллигентно, а то понаставят хрусталя и радуются.
А тут придут к вам гости и увидят, что вы человек культурный, палеонтологией интересуетесь, историю знаете…
Пользуясь растерянностью клиента, он наклонился к ее уху и шепотом добавил:
- У меня дома и челюсть есть, и хвост, много чего есть, если желаете.
- Где же это вы все берете?
- Где, где – в земле, - продавец древностей хлебосольно повел рукой, обозначая простор археологических изысканий.
- Так эти ямы вы копаете?
- Не я один, копают люди, кому надобно, жить то надо.
- И покупают?
- Не покупали б, так и не копали бы, интеллигентные люди интересуются драконами.
- Драконами? – вздрогнула Василиса Кирилловна.
- Ну динозаврами, какая разница, мы их так между собой называем, короче.
У меня дома челюсть есть и хвост, - снова зачастил продавец и опять распахнул просторный лапсердак.
- Спасибо, я не любитель таких вещей и ничего в них не понимаю.
- А чего тут понимать, раньше они здесь жили, теперь мы живем, все ж таки уважать надо историю, - пробурчал он ей вдогонку.
- Васенушка, ты чего? Испугалась все-таки? – вернул ее Соло из прошлого.
- Куда же они тогда делись, если были?
- Туда и делись, куда все девается. Ты, Вася, спрашиваешь, за что моего далекого предка Илья Муромец порешил?
За дело, ну, я не буду тебе пересказывать всю былину, а скажу только самое главное, ты ведь знаешь, это была домосковская эпоха России.
Привозит Илья на княжеский двор Соловья Будимировича, на высоком резном княжеском крыльце стоит князь и вся его родня – жена, дети…
Ниже - воеводы, приближенные, дворня, все как водится. Народ посадский, купцы и прочие горожане тоже поблизости тусуются.
Все, конечно, про Соловья Будимировича слышали от людей, будто он может на разные лады свистать – и птицей, и зверем, а может и так, что все в беспамятстве лежат.
Василиса очень зримо увидела знакомую с детства картину из знаменитого фильма «Илья Муромец».
Богатырь Илья Муромец сидит на богатырском коне, а в переметной суме сучит кривыми ногами низкорослый коряжистый мужчина татаро-монгольского обличья.
- Ну, значит, князь просит показать ему свое умение, угощает их с Ильей водкой и вином, выпили они крепко, сейчас, конечно, трудно сказать перепили или недопили, или водка на птичьем помете была настояна, но дело не в этом…
- Странно как то вы говорите Соломон Будимирович, ой, Соло, как будто они и не враги были вовсе, а добрые соседи или знакомые.
- Так оно и было, князь княжил, Илья Муромец богатырствовал, ну а Соловей, что греха таить – рэкетом промышлял. Князю от него тоже польза была и не малая, предупреждал его через своих ребят, если половцев заметит или еще что, сверху, с деревьев-то далеко видать.
Они с дерева на дерево могли свободно перемещаться по плетеным лестницам, перекинутым с верхушки на верхушку, плетеными качелями и канатами, по-всякому…
- Как Тарзан?
- Круче, Тарзану до них, как до Китая пешком, ведь Соловей не один был, там ведь вся мужская родня была.
На деревьях были устроены гнезда для сна и отдыха, жены и малые дети жили, конечно, на земле, в усадьбах.
- Я думала, что этот Соловей-разбойник один был, по крайней мере, в кино именно так, а былины я не помню, в школе что-то такое изучали, по-моему.
- Община соловьев была маленькая, истинные носители рода, с певчими способностями рождались не часто. Никто не знал, почему и как, что-то с хромосомами, наверное.
- Но сейчас можно исследовать ваши хромосомы, представляешь, какая будет сенсация!
Мы одно время тоже хотели провести исследования, но потом отказались от этой идеи, еще не время.
- Кто это мы?
- Общинники, у нас и теперь есть община, малочисленная, но есть.
В дверь позвонили, выглянув в окно, Василиса Кирилловна увидела двух, ожидаемых ею знакомых дам, приглашенных на презентацию «чочолины».
Дамы настырно звонили и с нетерпением поглядывали через забор палисадника, Василиса заметалась:
- Ой, не хочу, чтобы они вас видели, знаю я их – пойдут разговоры, домыслы, и все такое, посидите пока здесь, - и она, почти втолкнула Соло, в комнату для гостей.
Это в городе можно жить, как «сыч в дупле», в деревне все подлежит суду и оценке.
Неуемное любопытство пришедших было не вполне удовлетворено, «оборотнем» оказался всем известный пес Чарли, которого по не понятным пока причинам сопровождал тоже известный им кот Кеша, любимец и духовный наставник кошачьего населения поселка.
Пришедшие дамы знали в Полянске всех и вся, и не только их жителей, но и всю их дворовую живность.
Охотники пробежали недолго, Чарли стал задыхаться, глаза налились кровью, с языка обильно текла слюна. Кеша тревожно взвыл по-сиамски «оуыэ», но смекнув, что вытьем горю не поможешь, огородами побежал к дому.
Хозяева Чарли в растерянности бродили по поляне перед домом и звали своего любимца, обещая ему прощение, гречневую кашу с тушенкой и запретное сливочное печенье.
- Мряу, - в раздражении проскрипел Инокентий хозяйке Чарли.
- Кешенька, Кеша, котя, а мы Чарлика потеряли, - со слезами сообщила Ира.
- Мряу, - опять проскрипел Кеша, еще больше раздражаясь от бестолковости хозяев Чарли, и немного отбежал в сторону улицы имени Миклух-Маклая.
Ирочка в недоумении смотрела на него, но хозяин, бывший боевой офицер, что-то сообразил:
- Ир, Кеша зовет нас куда-то, с Чарли что-то случилось.
- Мряу, шу-у-у, - раздражение непонятливыми хозяевами Чарли достигло предела. Кеша побежал, непрестанно оглядываясь на Ирочку с Марком, которые шли за ним быстрыми шагами.
Чарли лежал в лопухах у забора и часто дышал, цемент сковал его тугим панцирем, закупорил кожу, еще немного и он потерял бы сознание.
- Чуся, Чуся! – заголосила Ирочка, а Марк, схватив чуть живого пса на руки, длинными прыжками понесся домой, Кеша и хозяйка бежали следом.
Чусика отмывали, отскребали, и сделали какой-то укол, который он даже не почувствовал, к отмытому и слегка ожившему другу подошел Кеша и сказал:
- Ух-х-х, - Чарли понял.
Хозяева Чарли всячески хвалили Кешу, но тот, уклоняясь от поглаживания и упоительной щекотки, и с королевским достоинством удалился на свою территорию.
Все это пришедшие дамы, не поленившиеся проследить происшествие до конца, выложили Василисе Кирилловне.
- Вот она, прекрасная «чочолина», - без ожидаемого пафоса провозгласила хозяйка заграничной диковинки.
Одна из дам, как пылесос обнюхивала заморскую красавицу:
- Пахнет от нее как-то…, как бы лошадиным потом что, ли…
От нее пахнет как от возбужденной бабочки, потому что в природе тоже своя эротика…, а уникальная окраска – цвет непредвиденных обстоятельств, - встала на защиту «чочолины» Василиса.
Дама ухмыльнулась, с придурковатой любезностью, обнаружив тайную склонность к романтике.
- Надо же, все как у людей, отозвалась другая и покачала восьмикилограммовым бюстом, душа ее размякла.
Теперь дамы стали громко восхищаться всем, что попадало в поле их зрения – темным сочным укропом, веселой петрушкой, ровными рядами окученной картошки и другим богатством Василисиного сада-огорода.
После столичной жизни, к которой Василиса привыкла, как ей казалось, навсегда, она неожиданно обнаружила, что стосковалась по тяжелой крестьянской работе, поэтому огород был образцово-показательный.
Дамы, а собственно дамами их можно было называть условно, в силу принадлежности к женскому полу.
Но поскольку у нас в стране нет устоявшегося обращения между гражданами, народ называет себя по-разному. Чаще всего слышится «мужчина», «женщина» и «девушка» - по половому признаку и физиологическому состоянию, реже старорежимное «молодой человек».
Автор придерживается одесского варианта - «дамы», хотя одна из них, коренная местная жительница себя таковой не считала, муж ее на людях звал «мать», наедине Кока, а соседи Нинушкой.
Вторую можно было считать дамой с некоторой натяжкой, но кем на самом деле она себя считала, мы не знаем, звали ее Верой Петровной.
Василису Кирилловну они уважали, и не просто так, в общем, а по определенной причине – та сама построила дом.
Полянские жительницы вообще ко всему материальному относились с главенствующим и безусловным уважением.
Дом Василиса Кирилловна построила, конечно, не своими руками, но без чьего-либо участия в руководстве этим сложным процессом.
После смерти мужа, чтобы не впасть в депрессию, она стала часто бывать у матери в Полянске, стараясь обустроить ей быт. С ремонтом старого дома дело не заладилось, одно латали, другое разваливалось.
- Да брось, ты Васенька, маяться, дом старый его не поправишь, а меня молодой не сделаешь, - уговаривала ее мать.
Но тут ей в газетном киоске случайно попала на глаза книжка «Как самому построить дом», книгу она купила, прочитала и обрадовалась, оказалось все очень даже просто.
Книгу она прочитала раз десять, а может быть и больше, почти что вызубрила ее наизусть, а что не понимала, спрашивала у мужа подруги, работавшего прорабом.
Из всех заветов, изложенных в книге и советов мужа подруги, она вынесла главное – ни за что не давать задаток, не платить вперед, а только за качественно выполненную работу и мужественно придерживалась этого правила.
Дом был построен исключительно по этой причине, сменилось с десяток бригад, две из которых даже подали на нее в суд, но проиграли процесс, потому что
договор, прилагаемый к упомянутой книге, тянул на нобелевскую премию юридического мастерства.
Поэтому дом она все-таки построила.
Добротный и простой, без архитектурных замашек, недоделок и брака.
Депрессию как ветром сдуло после знакомства с первой бригадой строителей, она вообще многое узнала о жизни за время строительства, кроме новых форм табуированной лексики.
И эта жизнь, которую она узнала, была намного интереснее той, которой она жила раньше.
Нина и Вера Петровна за глаза называли ее министершей, причем без иронии и подковырок, поскольку она ей и была, не всю жизнь, конечно, но последние десять лет точно.
Василиса Кирилловна вышла замуж за выпускника того же лесотехнического института, где училась сама. Не каждая девушка из Полянска выходит замуж за министра, но Василиса Мельникова, которую за глаза парни называли Василисой Прекрасной, вполне оправдывала свое имя.
Она и вправду была прекрасна, редкой красотой и статью, которую невозможно было испортить ни косметикой, ни сизыми джинсами, так называемой женской одеждой начала двадцать первого столетия.
Виктор Субботин, потомок комсомольского вожака, тоже не был потомственным москвичом, поэтому имел привычку петь у костра про «солнышко лесное».
Комсомольское движение, исчезнувшее с поверхности Земли в перестройку, продолжало, видимо, существовать в изменившемся или подпольном варианте, где то в районе земной коры.
Бывшие его лидеры, вожаки и их родичи с периодичным постоянством появлялись во всех властных структурах отечества.
Так появился министр лесопользования и лесопроизводства Субботин Виктор Андреевич, он был крайне энергичен, любил лес и все, что в нем водилось.
Василиса Кирилловна поначалу ездила с мужем в лесные командировки, которые почему то были похожи на пикники для начальства, но потом она стала работать в одном из столичных учреждений, и постепенно, все сошло на нет.
Теперь они виделись редко, муж все куда-то спешил, рвался в бескрайние лесные дали, особенно за Уральские горы.
Василиса жила в столице, работая то в департаменте, то в агентстве, где ее постоянно посылали на стажировку за границу.
Встречи с мужем были праздничными и мимолетными, как и положено в светской буржуазной семье.
Глава семьи нежно намекал Василисе детей не заводить, пока не будет достигнут стандарт столичного благополучия.
Приличная квартира уже была, предусмотрительно оформленная на Василису, строился загородный дом в старообрядческом стиле…
И дальше бы их жизнь продолжалась по отшлифованному министерствами стандарту, но случилось то, что случилось…
Вертолет с лесным министром и другими ответственными лицами рухнул далеко от столицы во время инспекторской проверки лесных угодий, по телевизору сказали - невосполнимая потеря.
Затем, в последующие полгода к Василисе приезжали четыре, тщательно скрываемые доселе, гражданские жены покойного мужа, все с детьми младшего дошкольного возраста, из отрогов Сихоте Алиня - с младенцем.
Все жены были хорошими, очень хвалили усопшего, хотели бы жить в Москве, но узнав, что все материальные активы на Василисе, разъехались по своим лесам, приглашая ее погостить у них когда-нибудь.
Прыткие Полянские дамы этих подробностей не знали, нынешняя жизнь Василисы нареканий у них не вызывала, но визит соседа мог спровоцировать интерес, поэтому она и запихнула его в гостевую комнату.
Дамы, освежившись поселковыми пересудами и сплетнями, пили чай, в гостевой комнате было тихо.
- Вкусно, - разжевывая мармеладину, похвалила Нина, - а тут по телевизору одна все пела «мармеладный мой», надо же, и чего хорошего для мужчины-то - мягкий и трясется…
- Может она слаще морковки ничего не ела, вот и поет про мармелад, - отозвалась Вера Петровна. На меня в свое время тоже оборачивались, - Вера Петровна произнесла свою коронную фразу, с которой у нее начинались все разговоры, косвенно давая понять, что и сейчас она еще очень даже ничего и желает оставаться в этом же состоянии как можно дольше. О себе она рассказывала с умилением и нежностью.
Все это предисловие имело конкретную цель – постоянную реставрацию своего фасада. В те времена, когда на нее оборачивались, одна из телеведущих обронила, сакраментальную фразу о том, что для сохранения кожи своего лица в идеальном состоянии достаточно наносить на нее все, что есть под рукой из продуктов питания у любой хозяйки.
Имелось в виду овощные и фруктовые соки, масло, сметана и все остальное, содержащее в себе витамины и микроэлементы. По этой причине Вера Петровна уже несколько лет свирепствовала над своей физиономией, непреклонно добиваясь от нее возвращения свежести. Цвет лица менялся в зависимости от ингредиентов того, что было в данный момент под рукой, поэтому все эти годы родня и соседи не видели ее в натуральном виде.
Вот и теперь, она искоса поглядывала на ярко красную мармеладину, прикидывая ее косметическую ценность.
- Сейчас все химия, мармелад то наш Райпо делает, краски не жалеет, во, погляди, - Нина высунула язык, неотразимая убедительность пурпурного языка сделала свое дело, и дамы засобирались домой.
- Ах, жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как и тюремный срок, - Соло появился в дверях, ведущих в сад.
- Так вот, за дело снес Илья Муромец голову моему пращуру, за дело, - продолжил он, - в былине как сказано? «Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, зарычит-тко ты во полрыку звериного.»
Как водится, чарку ему дали, конечно, из князевых белых рученек, но подозреваю, что водка могла быть паленой, потому что свистнул Соловей-разбойник в полную силу.
Что произошло дальше, ты уже, конечно, знаешь… маковки на теремах должны были покривиться, а они упали, околенки во теремах должны были рассыпаться, да только рассыпались они вместе с теремами.
Но это полбеды, такое случалось не раз, а беда в том, что все княжеские дочки одномоментно потеряли самое дорогое для девушки – то, бишь, невинность.
Ну, а поскольку князь с домочадцами стоял на возвышении, то у барышень случилась дефлорация от сильнейшего звукового удара, сейчас бы сказали избирательная баротравма.
- Кошмар…
-Да, кошмар, да еще какой, причем международный, барышни должны были выйти замуж за иностранных принцев и князей с целью расширения и укрепления Киевского княжества и его границ, а получилось все наоборот.
Девицы по неопытности заголосили «ох и ах» ну, и, как говорится, понеслось дерьмо по трубам…
Выдали княжон за своих захудалых князьков и политическая активность князя на время притухла.
Именно по этой причине центром Руси стал не Киев, а Москва – там вовремя подсуетились, ну и …
Я, хотя человек еще не старый, но сама знаешь, в жизни всякое бывает, поэтому пока жив, хочу искупить вину далеких предков, за весь наш род попросить прощения у хохлов, - Соло вздохнул и допил коньяк.
- И как вы себе это представляете?
- Тут в одной украинской газете было любопытное объявление, некая фирма
«Звыняйтэ», по нашему «Извиняюсь» предлагает гражданам организовать процедуру извинения любого масштаба и направленности.
Н-да, худшее из состояний – чувство вины и ответственности, почему бы и не сделать на этом бизнес, ничуть не хуже, чем на других потребностях человечества, - пробормотала Василиса.
- Я связался с этой фирмой, они сообщили мне, что опыт у них есть, но с таким масштабным проектом еще не работали, - мужественный нос Соло с семитской горбинкой вздрогнул, тонкие скуповатые губы сложились изумительным перламутровым бутоном, а глаза смотрели величаво и сурово.
Фирма рьяно взялась за дело, по мере продвижения проекта, получившего название « Кровавое бесчестие», вырисовывалось грандиозное шоу на берегу Днепра.
Речное судно, на котором предстояло находиться извиняющемуся Соло, планировали закамуфлировать под старинный струг времен Садко.
Для Соло придумали фантастический наряд – помесь боярского парадного облачения с соболями, и делового цыганского костюма. Не ладилось со словесным обращением к украинскому народу, получалось тускло, коряво и уныло.
Василиса Кирилловна вспомнила про Наталью Юрьевну, хозяйку известного в Полянске, сиамского кота Кеши.
- Вы знаете Соло, она литератор, сотрудничает с известными журналами, я думаю, у нее получится, есть в ней нечто такое, что ученые называют протоплазмой, философы – жизненной энергией, а китайцы – ци, - предложила Василиса.
Обращение, написанной Натальей Юрьевной, и вправду оказалось тем, чего так тщетно Соло добивался от фирмы «Звынайтэ», и он согласился сотрудничать с белобрысой протоплазмой.
В качестве группы поддержки, а также как специалиста по лесным делам, Соломон Васильевич пригласил Василису.
Он оказался человеком не бедным и снял себе и дамам роскошные номера в одной из лучших гостиниц Киева.
Наталья Юрьевна, муж которой пребывал в командировке, не могла оставить кота Иннокентия ни на чье попечение, по причине его умопомрачительной родословной, и особым жизненным режимом.
Пока шла подготовительная работа, необъяснимым образом, перераставшая в грандиозное шоу вселенского масштаба, Кеша от нечего делать общался с гостиничными кошками:
- Как вы относитесь к идее Иоганна Ван Гельмонта о самозарождении мыши в искусственных условиях? – спросил он трехцветную гостиничную кошку Мусю.
- Та ни, я лучше сало, - застеснялась Муся.
- Я сало не ем, холестерин, холецистит и прочее…,
- Та ни, брешут, сало очищает, - разволновалась Муся.
- Но все-таки, рецепт Иоганна Ван Гельмонта мне интересен с философской точки зрения, как на эту проблему смотрят ваши соотечественники?
Муся побежала созывать знакомых котов и кошек для научной дискуссии, которая обещала быть горячей.
Кеша встретил представителей киевской кошачьей братии добродушно, сладко потянулся, нечаянно выпустив наружу круто загнутые сине-коричневые когти.
Поговорили о мышах и сале, ничего, из перечисленного Кеша не ел, представители прохладно отнеслись к теории Иоганна Ван Гельмонта, еще поговорили о предстоящем мероприятии и гости сообщили, что местность на берегу Днепра кишит злыми, жирными и здоровыми комарами, которые могут испортить жизнь кому угодно.
Кеша к акции прощения был вполне готов, а в номерах «люкс» шла лихорадочная работа по примерке и выбору костюмов группе сопровождения.
Не могли одеть Василису Кирилловну - как настоящей царевне, все было ей к лицу, поэтому выбирали долго. Даже бутафорские рубины, летник из парчи и «соболя» из «Бориса Годунова», довольно вульгарные вблизи, несмотря ни на что делали ее еще более очаровательной.
Чтобы от такой красоты как то усмирить сердце, бившееся молотом в груди Соло, он нес всякую чепуху о буддийском подходе в борьбе с муниципальными властями, не оплачивающими вовремя за электроэнергию, и был, как лимонка на взводе.
С Натальей Юрьевной все было наоборот – она терялась в ярком и блестящем, стеснительно моргала белесыми ресницами, и после долгих мучений ее обрядили в костюм мальчика-писца, - полосатые портки, сиротскую шапочку и огромное гусиное перо.
Кеша шнырял между всеми, как бывалый дизайнер, но Соло не оценил его заигрывание с фальшивыми соболями, и несколько раз невежливо отодвигал ногой в сторону, ну что ж, известно, что люди, которые чего-нибудь стоят – не сахар.
На следующий день, погрузив в автобус парчовые кафтаны, рубины и соболя, группа прибыла на место будущей исторической акции.
Застеленный коврами струг деловито пыхтел мотором, участники пребывали в приподнятом и романтическом настроении.
Берег Днепра был умеренно засеян отдыхающими гражданами, но толпы, жаждущей сенсационных исторических откровений не наблюдалось.
Соло вопросительно изогнул подмалеванную гримером бровь.
- Народ будет, будет, он в принципе здесь, всех оповестили в самых читаемых СМИ, вы начнете, и они подгребут, - взгляд менеджера воровато скользил по водной поверхности.
Жители Киевской Руси, уставшие от всяческих разоблачений в политике и бизнесе, все-таки продолжали обсуждать перипетии столичной жизни:
- Не переживайте, она от семи собак отлается, - обсуждали неожиданные маневры красавицы-женщины-политика.
- Ну,куда, куда от всего этого деться? Некуда…
- Как это некуда? А к такой-то матери?
- Дорогие граждане свободной Украины,- тоном циркового конферансье провозгласил Соломон Будимирович, - прервав тяжелые думы публики, - ходом мировой истории я призван обнародовать…
Соло очень доступно разъяснил публике суть происшедших более двух тысяч лет событий. Народ реагировал вяло, до конца не осознавая исторический парадокс.
Парадоксов в Незалежной хватало, но как согревали душу нашего современника искренние слова раскаяния.
Соломон Будимирович глубоко вздохнул, чтобы совершить главное, зачем он сюда приехал – произнести искреннее извинение за ту роковую ошибку, которая изменила ход истории теперь лишь дружественного нам государства.
Но и этому, увы, не суждено было свершиться, все живые существа, имеющие уши, услышали раскатистое, и заглушающее все на правом берегу Днепра, а может быть и на левом:
- Конкурс на лучшую покупку, победитель получает главный приз – водяной мотоцикл, - голосил крепкий молодой парубок с луженой глоткой, появившийся на берегу, перекрывал все звуки в радиусе трех морских миль.
Размалеванный микроавтобус, из которого выкатился раскладной прилавок с товарами, призывал всех участвовать в небывалой по оригинальности акции.
- Беспроигрышная лотерея, коронный выигрыш – десять тысяч евро,- колоратурно надрывалась невдалеке от конкурса дама бальзаковского возраста, одетая как королева бразильского карнавала, по мощности децибел не уступающая парубку.
- Я, мягко говоря, удивлен, - обратился Соломон Будимирович к главному менеджеру «Звынайтэ».
Менеджер заволновался, к организованному им шоу, без согласия заказчика, были привлечены некие фирмы и фирмочки, занимающиеся лотереями, рекламой, и другой необходимой обществу деятельностью.
Солидная моржа сама плыла в руки, и отказаться от нее не было никакой возможности. Белобрысая помощница заказчика, без конца исправлявшая и улучшавшая текс исторического воззвания к бывшему народу Киевской Руси, была далека от коммерческих тонкостей порученного ей проекта.
- Небольшая накладочка вышла, сейчас все устроим, - виляя блудливым глазом, заверил он, и выхватил из рук оратора лохматый микрофон.
Соломон Будимирович, с ходу оценивший ситуацию, так дышал на менеджера раздутыми от гнева горячими ноздрями, что у того затряслись руки и он выронил микрофон на усланную коврами палубу струга или фелюги.
Микрофон с длинным искусственным мехом, так называемая ветрозащита или мохнатка, упал на спину дежурившего под ногами Кеши, тот от неожиданности подпрыгнул и отскочил:
- Так вот какие они корабельные крысы! – Кеша был наслышан о таковых, но никогда их не видел. Длинный черный мех с зеленоватым оттенком, совершенно не крысиный запах и вообще…
На заросшей густым мехом морде крысака, не читалось ни малейших признаков страха или раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался.
- Оуэыа! – над Днепром раздался леденящий душу боевой клич сиамских котов, непостижимым образом усиленный воспрянувшими динамиками, по собственной инициативе решившими заглушить конкурентов на берегу.
Замечено, что техника в России, даже заграничного производства, часто ведет себя не адекватно, вопреки инструкциям и техническим параметрам.
- Оуэыа! – боевой клич раздирал пространство и время, Кеша взмахнул когтистой лапой ,и бесстыжий крысак камнем пошел ко дну.
- А еще говорят, что корабельные крысы отличные пловцы, - Иннокентий с интересом проследил за камнем уплывающим микрофоном, и с чувством исполненного долга уселся на носу струга, наблюдая дальнейшие события.
Соломон Будимирович посмотрел на менеджера и на окружающих огненными глазами, и Василиса почувствовала какой-то непонятный восторг под ложечкой.
- Все пропало, - хрипло сказала она, кутая плечи в капроновый шарф шамаханской царицы, усеянный золотыми звездами.
Тоненький лилейный голос больше соответствует слову нравиться, а охриплость соответствует любви. Так уж повелось по жизни, что в критических ситуациях люди больше доверяются инстинктам, вот и сейчас, огненный взор Соло, как в первый раз, увидел невероятно прелестную женщину, сказочную красавицу в роскошных мехах, парче и рубинах.
В один миг все отлетело, как прах, вся ерунда нелепых планов, забот и огорчений, осталось радостное возбуждение внезапного счастья.
Любовь вообще приватна, она проста и первобытна, она дичится, чуть-чуть пугает и пугается сама, ей не мешает географическое положение , и то пространство, где она находится, а также все остальное.
Василиса тоже только сейчас увидела в Соло мужчину, способного проскакать куда-нибудь очень далеко верхом и соблазнить графиню, в отличии от тех, которым, к примеру, радость приносят папки с бумагами. И она тихонько, украдкой, дальним предальним краешком сознания, тоже подумала:
- Сегодня, в первой половине дня началось мое счастье.
Гормоны счастья, любви и ошалелости выбросились в кровь у Соло в таком количестве, что их хватило бы на всю публику правого берега Днепра, постепенно прибывавшую к месту происшествия.
- Ну, все, хватит, по контракту ваша фирма оплачивает все издержки в случае срыва акции, - беспечно махнул рукой Соло, хотя естественное в этой ситуации стервозное настроение требовало дальнейшего выхода. И выход, конечно, тут же нашелся - помойное ведро шоу бизнеса, по законам пакости, вывалило в спокойные воды Днепра гражданина, который по-собачьи, шустро плыл от берега в сторону катера.
- Гад! Москаль! – подплывший гражданин выплюнув в сторону Соло фонтанчик воды, ухватившись за борт огромной рукой сырно-сливочного колера, - у моей
подруги от твоего вытья сердце затрепетало, сам сказал, гад, что сожалеешь, а сам… , - он хотел добавить что-то еще, но не успел.
Кеша воспринял огромную руку, как понтонную переправу или трап на сушу, легко и грациозно, как Нуриев, он пробежался по ней, но рука быстро закончилась и началась спина, тоже сырно-сливочная. Гражданин дернулся, опять закричал «гад», Кеша понял, что промахнулся и тоже закричал свое «оуыэ», потому что дальше идти было некуда. Он вцепился в аппетитные плечи пловца, и они закружились в воде странной вопящей этажеркой.
Не умеющая плавать Наталья Юрьевна опасно перегнулась через борт фелюги и махая коротенькими ручками истошно кричала:
- Кеша, иди сюда, иди сюда, - но дотянутся не могла и искала глазами что-нибудь вроде багра, чтоб зацепить парочку и притянуть назад.
Василиса Кирилловна тоже синхронно протянула руки и стала звать Кешу на борт струга. Сырно-сливочный гражданин нелепо барахтался, но все никак не мог дотянуться до борта и, увидев над водой Василисину косу, схватился за нее, как за швартовочный канат, дернул, в одно мгновение та оказалась в воде.
- Василиса плавать не умеет! – завизжала Наталья Юрьевна, - и я тоже, - визг перешел в рыдания.
- Где круг? – прогремел Соло в ухо менеджеру.
- Какой круг?
- Спасательный!
- Не знаю, я тут первый раз и тоже почти не плаваю, да тут не глубоко, - он судорожно дергал за ручку мотора, пытаясь завести плавсредство.
- Ну, а я в этой сбруе поплыву, как топор, но деваться некуда, - в одну секунду Соло сбросив с себя годуновские соболя, остался в парчовых штанах.
Перемахнув через борт, он пытался дотянуться рукой до Василисы, которая, то выныривала, цепляясь за гражданина, то уходила под воду.
- Ой, мамочки, помогите! Ведь утонут, утонут, утонут! – голосила Наталья Юрьевна.
Соло бешено молотил руками по воде и все-таки поймал Василису за шиворот, расшитого золотом летника, пытаясь подтолкнуть ее к борту струга. Гражданин с орущим Кешей на спине, не переставая, кричал «гад». Наталья Юрьевна, бессмысленно метавшаяся между менеджером и бортом, и с перепугу закричала:
- Соломон Будимирович! Вы крещеный?
- Нет.
- Как же так? Вы можете утонуть, это опасно для жизни, давайте я вас окрещу, а то…
- Валяй!
Наталья Юрьевна стала брызгать на него водой и быстро произнесла:
- Во имя Отца, аминь! Во имя Сына, аминь! Во имя Святого Духа, аминь!
Из мотора, наконец, вылетела упрямая и скупая искра, он затарахтел, струг дернулся, Наталья Юрьевна упала на усланную коврами палубу, ухватившись рукой за атласный валик, как атрибут боярской роскошной жизни.
Бутафорские атласные валики, которые в час отдыха подкладывали себе под бока знатные люди, оказались из пенопласта и в следующее мгновение полетели за борт.
Первым подгреб к борту катера сырно-сливочный гражданин с двумя валиками под мышками
Он снова схватился огромной ручищей за борт, но Кеша проигнорировал приглашение ,и легко спрыгнул на палубу прямо с его плеч, потом громко потряс ушами, и обернулся к непрошенному визитеру и сказал:
-Ш-ш-у-у-у-а.
- Видкиля вин знае, що мэнэ кличуть Шурою, - ошалело спросил гражданин.
- Он еще и не то знает, мистик! Лучше помогите мне, Шура, Василису поднять на борт, она совсем обессилела, а все из-за вас, это вы стянули ее в воду.
Наталья Юрьевна хлопотала вокруг Василисы, которая сначала отплевывалась днепровской водичкой, а потом просто лежала с закрытыми глазами и на пол лица стрельчатыми ресницами, измученная и прекрасная. Иногда она открывала глаза и видела над собой прозрачную высь, мир был нескончаем и безмерно соблазнителен.
Соло испытал такую нежность и жалость к этой женщине с глазастым детским личиком, так что ком подступил к горлу, когда он представил, что все могло бы окончиться не так.
Вот она, прекрасная и ничья.
- Ну, что вы тут околачиваетесь? Плывите назад, к той, у кого трепещет сердце, а то, как бы вас, Шура, винтом не зацепило.
- А шо ваш котик еще знае, может он гадае?
- Я не знаю, Кеша, ты гадаешь? – не без сарказма обратился Соло к Иннокентию.
У-у – живо ответил тот, он сидел рядом и добросовестно наблюдал за всем происходящим, - контроль, контроль и еще раз контроль, - было написано на его мордахе.
- Ну, сами видите.
- Вижу, - согласился Шура, - внезапно заговорив по-русски, може скажет, жениться мне или нет?
- Если вы завидный жених, то женитесь, по крайней мере, завидовать перестанут, а сами-то как?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Понятно, что скажешь, Кеша? – на что тот зевнул, и потряс ушами.
- Все ясно, - перевел, Соло, с кошачьего на русский.
- Вот и мама тоже…, да я и сам чую, не про нас ананас, - гражданин мотнул головой на берег, там маячила фигура в виде ананаса в желтой тунике.
- А что твоя хохлушечка? Гарна? – лукаво спросил Соло.
- Твоя царевна гарна, от днепровской водички еще краше стала, иди к ней, что со мной толковать, спасибо коту, что разъяснил дураку, - москаль Рахманов отцепил сырно-сливочного гражданина, с валиком под мышкой, от струга и тот покорно поплыл в сторону суши.
Все это было в те благословенные, домайдановские времена, когда русские не обижались на «москалей», а украинцы на хохлов.
А чего тут обижаться? Эти из московского княжества – «москали» и есть, никто и не отказывается, а те носили роскошные, не виданные в Московии хохлы, модниками были, ну и что? И никаких обид, относились друг к другу без сентиментальной идеализации, все просто, господа.
Майдан дал волю железным бочкам, они гремели, как тамтамы, о них обламывали бейсбольные биты и руки, их раскаляли докрасна и на круглых боках жарили сало, которое отдавало паленой шерстью.
Железные бочки били, расплющивали гусеницами танков, в них мочились, им мстили за смерть братьев, матерей и детей, которая была не за горами.
Свирепа и черна была отравленная кровь, познавших железную бочку мятежа и крамолы, но это было потом.
- Все! Возвращаемся, в гостинице обсудим происшедшее, в шесть вечера прошу ко мне в номер с вашим юристом, - сурово сдвинул брови Соломон Васильевич, обращаясь к сомлевшему менеджеру Илюше, еле сдерживая улыбку, потому что жизнь ему улыбалась.
Вечером менеджер явился в гостиницу пьяный и смелый по самые не балуй, на все вопросы к нему он недоуменно икал и наблевал всем на обувь.
Как в России, так и в Киевской Руси веками закреплялась – и закрепилась-таки традиция обнаруживать снисхождение к пьяному человеку.
Женщины засуетились и повели его в ванну, где он жадно глотая холодную воду, перешел на другую стадию опьянения и стал вести себя как бандит, хватая их за разные части тела.
Апперкот в глаз, который произвел Соло, вывел неугомонного менеджера на следующий уровень, характеризующийся как прорыв за пределы обыденного.
- Вот, - он опять икнул и сунул в руки Соломона Васильевича пачку гривен, перемешанную с рублями и американскими долларами, - отступное, без юристов обойдемся.
Прекрасный ужин примирил обе стороны, Соломон Васильевич был счастлив и хотел немного того же окружающим, в какой то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас.
- Ну, а вот вы, Наталья Юрьевна, зачем вы на меня водой брызгались перед тем, как спасти? - спросил он, когда Илья ушел, и остались только свои.
- Как это зачем, я же вас крестила, потому что была явная смертельная опасность, вы могли утонуть.
- Утонуть? Я прекрасно плаваю, я вообще все делаю прекрасно! И зачем меня крестить?
- Как это зачем? Смертельная опасность, а вы в Днепре, сам князь Владимир крестил в нем сограждан.
И потом нас в воскресной школе учили, что в таких ситуациях любой православный христианин может окрестить любого человека с его согласия.
- Разве я давал согласие?
- Вы сказали «валяй».
- И что теперь?
- Теперь вы можете закончить таинство крещения в церкви, если захотите, - подала голос Василиса.
- Откуда тебе это известно, Ася? – спросил Соло, намеренно называя ее секретным именем, известным, только им.
- У нас, прекрасный катехизатор.
- Какие вы знаете слова, Василиса.
В белом костюме, припасенном для братания с хохлами после акции прощения, Соломон вошел в церковь и, не зная, что делать дальше, сцепил руки за спиной. Отец Никодим оказался веселым и добрым, они проговорили довольно долго, а на следующее утро он повесил на шею Соло кипарисовый крест из Иерусалима.
- Бог меня простил, - наклонился он к розовому Василисиному уху.
Все вернулись из неглубоко небытия в сегодня и, меряя длинными шагами гостиную в «люксе» Василисы, Соломон Васильевич мягко сказал:
- Так уж случилось, Ася, что мужчины из нашего рода влюблялись довольно редко, они вступали в брак ради соблюдения традиций, ради власти, денег…, оставляя «на потом» настоящую любовь, если повезет…
Но, ты же тоже был женат…
- Был, потому что до армии я был у нее первым мужчиной, и она сказала, что беременна. Я женился, ушел служить в Красную армию, а она сделала аборт…
- Ну и что, я все равно о тебе ничего не знаю, мама говорила, что ты электрик.
- Конечно электрик, где электричество, там и я, работаю генеральным директором энергосистемы нашего региона, ну и совладелец, конечно.
Соло посмотрел не нее особым мужским взглядом загадочным и неотразимым.
- И на роду мне написано, что женой моей должна быть Прекрасная Василиса Кирбитьевна, красота неописанная, из косточки в косточку мозжечок переливается…
- Какой еще мозжечок?
- Твой, так в былине сказано, видимо имеется в виду, что и внутри у тебя тоже все прекрасно, так что собирайся Ася, собирайся.
- Куда собираться? Я устала, у меня еще вода в животе булькает…
- Как это куда? Свадьбу играть и птенцов высиживать!
Соловьев!!!
Крысиная охота
Кокер спаниель Чарли носился по поляне, как угорелый, его прелестная хозяйка в бикини и хозяин в плавках с распростертыми, как паруса, простынями ловили его, отрезая путь к лесной тропе. Чарли не давался, от скорости одно его ухо трепетало на ветру, а другое, залепленное чем-то тёмно зеленым, было приклеено к голове. Кешина хозяйка наблюдала за происходящим, как болельщик, морщась от промахов соседей по даче. Потные и замученные хозяева еще долго бы гонялись за неутомимым питомцем, у которого на морде было написано, что все интересное ещё впереди, если бы хорошенькой Ирочке не пришла в голову счастливая мысль:
- Чуся! Пойдем есть гречневую кашу с тушёнкой! – кокер остановился как вкопанный, сделал резкий поворот и радостно взлаивая, понёсся к хозяйке. Ирочка ловко накинула на Чарли простыню и свернула его в кокон, хозяин подхватил на руки брыкающийся сверток и понёс его в баню.
- Такой обаятельный песик, и такие странные причуды. Не понимаю, что его может привлечь к коровьей лепешке. А вчера я видела, как он с наслаждением вывалялся в разложившемся трупе крысы…
- Ах, Наталья Юрьевна, это не причуда, это необходимый компонент охоты, Чарли отбивает свой собственный запах, чтобы дичь не учуяла.
- Какая дичь?
- Гипотетическая, вы же знаете, Марк не охотник, поэтому Чарлик ущемлён в этом отношении, прекрасный охотничий инстинкт пропадает втуне.
Великолепный сиамский кот Инокентий, в компании которого жила его хозяйка Наталья Юрьевна, зевнул от сочувствия к соседу, с которым поддерживал приятельские отношения. Бессмысленность собачьей беготни не занимала и не раздражала его, глупость безгрешна. А потом, разве развлечение не пик, например, человеческого счастья? Возможно, и собачьего тоже. Сам, он мог охотился, сколько угодно, в приделах своей усадьбы, но не любил, потому что обожал философию – мать всех наук.
Его охота носила чисто формальный характер - для поддержания имиджа, статуса и, отчасти, в рекламных целях.
Обалдевшую и верещавшую от страха мышь он осторожно нёс в зубах, и клал у ног хозяйки, которая тут же начинала визжать и скакать, после чего он относил добычу туда, где взял и свой долг считал выполненным. Иногда он играл с мышью на ковре в гостиной, подбадривая ее узкой лапой, и та, успевала забиться под диван или за шкаф, хозяева часами тыкали палкой во все углы, пытались изловить её, да куда им…
Частенько мышь оставалась жить в дом, и становилась, как бы «своей», стараясь не попадаться на глаза хозяевам, тихо лопая, по ночам, бесплатный харч из Кешиных чашек.
Скромных и вежливых мышек он не трогал, а жадных и нахальных, относил подальше от дома, чувствительно прижимая по дороге разжиревшую тушку зубами, чтоб знала своё место.
У Чарли, который ни разу в жизни не поохотился по-настоящему, не считая впопыхах задавленной соседской курицы, была идея фикс – поохотиться на крыс.
- Доступно и дешево, - объяснял он Иннокентию свой план, - крысы то в посёлке есть?
- Были.
- Почему были?
- В нашем конце остались только двое, остальные ушли кто куда.
- Что же, все ушли, а двое остались?
- Ну да.
- А почему?
- Крысоволк их выжил, сам с подругой остался, а остальные ушли, кому хочется связывать с психом?
- Кто такой крысоволк?
- А ты что, не знаешь? Чудак! А еще собираешься на крысиную охоту.
В принципе, это обыкновенный пасюк, а крысоволка из него сделал Геннадий Уткин из-за того, что крысы у него почти все припасы сожрали.
Посадил он трёх крыс в пустую железную бочку и держал их там, не давая ни пить, ни есть, пока они друг друга жрать начали. В живых остался один, но он и его не выпускал до тех пор, пока тот не сгрыз до половины собственный хвост.
Смысл этой бесчеловечной акции в том, что одуревший крысак начинает жрать всех подряд, в первую очередь сородичей.
Когда свихнувшегося пасюка выпустили, он стал кидаться и на своих, вот они и ушли от греха подальше.
- Тогда тем более надо как можно скорее устроить крысиную охоту и освободить посёлок от этого монстра.
- Он и сам вскоре издохнет, они долго не живут.
- Почему?
- Перестают понимать законы жизни.
- А у людей? –
- А что у людей? У них рыжих женщин заживо сжигали, инквизиция называется.
- Всех сжигали?
- Нет, не всех, только красивых и умных, хозяин рассказывал.
- Тебе?
- Хозяйке, она у нас такая.
- Какая?
- Рыженькая, ну и красивая, конечно.
- Он её сжечь что ли хотел?
- Нет, он сказал, что целует кончики её пальцев-лепестков и следы её ног.
- Н, про следы ног это понятно, та догиня из соседнего подъезда…
Про законы жизни Чарли знал мало, потому что был забалованным и зацелованным хозяйкой псом, хотя и добродушным от хорошей жизни.
На охоту решили идти завтра утром, Чарли присмотрел себе свежую
коровью лепёшку, и предложил Кеше тоже воспользоваться бесплатным
камуфляжем.
- Мне это ни к чему, я ничем особенным не пахну, - отказался Кеша и брезгливо поморщился.
- Как это не пахнешь, еще как пахнешь, духами пахнешь.
- Это от хозяйки переползли, она меня на руки берёт.
-Зачем?
- Гладит.
- А…
Наутро Чарли спозаранку вывалялся в коровьей лепёшке с особой тщательностью, Кеша наотрез отказался.
-Ты хоть в цементе поваляйся, вон у нас в углу порватый мешок лежит.
Кеша вдумчиво понюхал мешок, но валяться не стал, а потряс на мешок хвостом, и немного, для приличии, побрызгал на него.
- Не так, не так! – кипятился Чарли, - вот надо, - он упал на рассыпавшийся цемент и методично вывалялся в нем, демонстрируя высший класс маскировки.
После валяния в цементе Чарли стал похож на жуткое фантастическое существо из ужастика. Цемент, налепившись на свежую коровью лепёшку, приобрел вид диковинного то ли панциря, то ли коросты.
Чарли почувствовал некоторую тяжесть в теле, но ажиотаж охоты затмевал всё остальное.
Они бежали вдоль улицы имени Миклухо-Маклая по земляной тропинке, Кеша ближе к забору на случай встречи с незнакомыми собаками, настороженно поджав уши и контролируя ситуацию.
Навстречу им попался нетрезвый мужчина с буханкой хлеба в руке, увидев их, он остановился, нецензурно высказался, а потом отскочил на противоположную сторону улицы и заорал:
- Оборотень! Люди добрые, оборотень!
Кеша оглянулся, осуждающе посмотрел на матершинника и ответил тем же:
- Оуэы, - гортанно и грозно, по-сиамски, оборвал нахала.
Две бабушки на лавочке признали в Чарли потерявшуюся Дусину овцу, а дачник с редкой специальностью океанолог, получил нечто вроде интеллектуального шока, увидев из-за забора неопознанное им существо.
Двое вездесущих пацанов младшего школьного возраста уже бежали следом за странной парой радостно подпрыгивая и горланя:
- Оборотень, оборотень!
Тревожная и будоражащая весть облетела улицу со скоростью света, народ высыпал на улицу, как одиннадцатого сентября, когда объявили, что бомбят Америку.
В наш материальный век, богатый на аналитиков всех мастей и фасонов, редко услышишь по- настоящему романтические гипотезы.
- На Украине кенгуру покусало женщину, со спины напало, та стала обороняться, так оно ее задними ногами отпихнуло, - высказалась бабушка дачного вида.
- Это все городские, их дела, понаехали тут, раньше, при советской власти такого не было.
- При советской власти еще похлеще было, только скрывали.
- Кино было по телеку, «Клон» называется, а в Англии овцу искусственную вырастили, и наши туда же.
- Куда люди, туда и Марья крива.
- Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя есть возможности… - пришел в себя океанолог.
Василиса Кирилловна готовилась к презентации тщательно и продуманно, королевская лилия «чочолина» должна была распуститься к полудню.
На фотографии цветок был потрясающе красив, тропической и чуть-чуть развязной красотой, на то она и «чочолина», итальянская порнозвезда девяностых годов прошлого столетия.
Ни у кого в Полянске такого не было, размер, цвет, форма – все было супер.
Две знакомые дамы, тоже из сословия Полянских дачников, должны были зайти на чай и полюбоваться заграничным чудом, но тревожная новость перебила все задумки. Приятельницы прытко пронеслись мимо палисадника с «чочолиной», успев радостно крикнуть:
- Оборотень!- захихикали, как мыши из мультиков и унеслись догонять неопознанное существо.
- Так это и есть долгожданный перл, гибрид блудницы и лесного колокольчика?- сосед Соломон Будимирович Рахманов подошел, как всегда неслышно.
- Да, полчаса назад распустилась, но в описании сказано, что будет цвести восемь, десять дней, - Василиса Кирилловна отступила в сторону, приглашая соседа полюбоваться.
- Там напишут. Вот так всегда, страшное и ужасное всегда интересней, а это пес Ирочки, Дорогиной в девичестве, опять вывалялся в чем-то.
А настоящий то оборотень – я.
- Скажете тоже, с какой это стати вы оборотень?
- Стати никакой нет, а есть факт. Ты вот, Васенька, есть хомо сапиенс, человек разумный, а я – нет.
Фамильярное обращение на «ты» Соломона Будимировича к Василисе Кирилловне было с оттенком братского попечения и несколько ироничной нежности. На людях он называл ее по имени и отчеству, а наедине всеми мыслимыми и немыслимыми производными от имени Василиса или просто на букву «в». Иногда он называл ее Асей.
Соседом Соломон Будимирович был хорошим, при необходимости помогал, и ничего такого не позволял, в друзья сердца не набивался, хотя и был вдов, как и сама Василиса. Однажды, она даже одалживала у него, приличную сумму денег, до двадцатого числа, когда ей присылали арендную плату за сдаваемую в Москве квартиру.
Соломон Будимирович выложил просимую сумму в долларах и рублях, на выбор, подчеркнув, что долг можно отдать в удобный для нее срок.
- Все мы хомо сапиенс, только в разной степени, - она неизменно и подчеркнуто обращалась к соседу на «вы».
- Не все, Вася, не все, я, например, человек певчий - homo canere.
- Ну и что, певцы такие же люди, я, кстати, никогда не слышала, чтобы вы пели.
- При чем здесь певцы, речь идет о певчих. Вот, например, соловей птица певчая?
- Певчая.
- Ну вот, и я певчий, - Соломон Будимирович неожиданно сложил тонкие и скуповатые губы перламутровым бутоном, глаза заволокло голубоватой пленкой, и он стал совсем не похож на себя, хотя его природная мимика всегда была специфичной.
Но сейчас произошло что-то иное, совершенно необычное.
Василису охватил мистический ужас, и кожа покрылась мелкими пупырышками, как у гибридных огурцов.
Из маленькой щелки-дырочки в губах, сложенных бутоном, полилась волшебная, прекрасная музыка – полонез Огинского, чудесный оркестр звучал альтами, скрипками, виолончелью, вздыхали контрабас и гобой, звучал рояль, духовые тоже участвовали, пел орган и еще какие-то неведомые прекрасные инструменты сливались в удивительной и непостижимой гармонии и красоте.
Потом были исполнены ее самые любимые мелодии, которые неведомым образом были угаданы исполнителем, завершилось все волшебной песней из мьюзикла «Кошки».
Соломон Будимирович разжал губы и посмотрел на нее веселыми глазами цвета шоколадного драже.
- Что это такое? Это вы чем? – Василиса Кирилловна приоткрыла рот.
- Это и есть человек певчий.
- Что это значит?
- Это значит, что существует такая разновидность человека, некая его ветвь…
- Как неондертальцы что ли?
- Нет, Васена, эти рыжие ребята совершенно тут не при чем, к хомо сапиннс и к хомо певчему они вообще никакого отношения не имеют.
- Чем же отличается человек певчий от нас? – Василиса Кирилловна смутилась и покраснела от того, что причислила себя к преобладающему большинству.
- Совсем немногим, посмотри - Соломон Будимирович широко открыл рот и потыкал туда пальцем.
Василиса сглотнула комок в горле, поднялась на цыпочки и опасливо заглянула вглубь.
Ей никогда не приходилось смотреть в горло человеку, в том числе и себе.
То, что она увидела, цветом, было немного похоже на свежего лосося, но все-таки и не похоже.
Она не знала, как это назвать и как это выглядит у других, там было изящнее, чем она предполагала, что-то вроде тончайших складочек, какие бывают на знаменитых и бывших в большой моде в советское время, шторах «маркизы».
- Соломон Будимирович, а вы к врачам обращались?
- Это еще зачем? Еще скажут, что заячья губа или собачье пасть, да и вообще…
Васенька, раз уж ты все знаешь, зови меня, пожалуйста, просто Соло, ну какой я Соломон - я Соловей! Соло!
Как то у себя в саду Василиса наткнулась на гнездо соловья, вернее соловьихи, соловьят было трое, серые и круглоголовые они сидели на краю гнезда, вид у них был суровый, готовый ко всему, Василиса осторожно задвинула ветки туи и больше туда не подходила.
- Да! – продолжал Соло, - Соловей Будимирович Рахманов, прямой потомок Соловья - разбойника, которого в свое время порешил Илья Муромец, хотя и за дело порешил, пращура!
- За какое дело? – охрипшим голосом спросила сомлевшая Василиса и в изнеможении села на садовую скамейку, не на шутку испугавшись раздвоенности сознания с шизофреническим оттенком.
- Вась, ты что, испугалась? Пошли в дом, валерьянки выпьешь, а то столько событий за одно утро…
В прохладе дома она и впрямь почувствовала себя спокойнее, но вместо валерианки поставила на стол початую бутылку какого-то отчаянно дорогого коньяка и фантастические конфеты, из новых, умеющих многие годы сохранять свежесть.
- Соломон, то есть, Соло, вы что, в самом деле, считаете все эти сказки…
- Вовсе не сказки, Василиса, а былины! Былины отличаются от сказок тем, что возникли не на пустом месте, а тем, что это действительно было.
- Так ведь там и Змей Горыныч был…
- Был, конечно.
Василиса Кирилловна вспомнила, как отдыхала в санатории с необыкновенно полезной минеральной водой, на берегу великой Реки.
Территория вокруг санатория была изрыта круглыми и прямоугольными ямками и ямами непонятного назначения.
Никто из обслуживающего персонала не мог внятно объяснить их происхождение, пока однажды к ней не подошел мужчина в просторном одеянии, похожем на лапсердак.
Отвернув длинную и широкую полу, он продемонстрировал нечто, разложенное по многочисленным карманам, и спросил:
- Зуб динозавра нужен?
- Зачем? – оторопела Василиса Кирилловна.
- На сервант поставите, интеллигентно, а то понаставят хрусталя и радуются.
А тут придут к вам гости и увидят, что вы человек культурный, палеонтологией интересуетесь, историю знаете…
Пользуясь растерянностью клиента, он наклонился к ее уху и шепотом добавил:
- У меня дома и челюсть есть, и хвост, много чего есть, если желаете.
- Где же это вы все берете?
- Где, где – в земле, - продавец древностей хлебосольно повел рукой, обозначая простор археологических изысканий.
- Так эти ямы вы копаете?
- Не я один, копают люди, кому надобно, жить то надо.
- И покупают?
- Не покупали б, так и не копали бы, интеллигентные люди интересуются драконами.
- Драконами? – вздрогнула Василиса Кирилловна.
- Ну динозаврами, какая разница, мы их так между собой называем, короче.
У меня дома челюсть есть и хвост, - снова зачастил продавец и опять распахнул просторный лапсердак.
- Спасибо, я не любитель таких вещей и ничего в них не понимаю.
- А чего тут понимать, раньше они здесь жили, теперь мы живем, все ж таки уважать надо историю, - пробурчал он ей вдогонку.
- Васенушка, ты чего? Испугалась все-таки? – вернул ее Соло из прошлого.
- Куда же они тогда делись, если были?
- Туда и делись, куда все девается. Ты, Вася, спрашиваешь, за что моего далекого предка Илья Муромец порешил?
За дело, ну, я не буду тебе пересказывать всю былину, а скажу только самое главное, ты ведь знаешь, это была домосковская эпоха России.
Привозит Илья на княжеский двор Соловья Будимировича, на высоком резном княжеском крыльце стоит князь и вся его родня – жена, дети…
Ниже - воеводы, приближенные, дворня, все как водится. Народ посадский, купцы и прочие горожане тоже поблизости тусуются.
Все, конечно, про Соловья Будимировича слышали от людей, будто он может на разные лады свистать – и птицей, и зверем, а может и так, что все в беспамятстве лежат.
Василиса очень зримо увидела знакомую с детства картину из знаменитого фильма «Илья Муромец».
Богатырь Илья Муромец сидит на богатырском коне, а в переметной суме сучит кривыми ногами низкорослый коряжистый мужчина татаро-монгольского обличья.
- Ну, значит, князь просит показать ему свое умение, угощает их с Ильей водкой и вином, выпили они крепко, сейчас, конечно, трудно сказать перепили или недопили, или водка на птичьем помете была настояна, но дело не в этом…
- Странно как то вы говорите Соломон Будимирович, ой, Соло, как будто они и не враги были вовсе, а добрые соседи или знакомые.
- Так оно и было, князь княжил, Илья Муромец богатырствовал, ну а Соловей, что греха таить – рэкетом промышлял. Князю от него тоже польза была и не малая, предупреждал его через своих ребят, если половцев заметит или еще что, сверху, с деревьев-то далеко видать.
Они с дерева на дерево могли свободно перемещаться по плетеным лестницам, перекинутым с верхушки на верхушку, плетеными качелями и канатами, по-всякому…
- Как Тарзан?
- Круче, Тарзану до них, как до Китая пешком, ведь Соловей не один был, там ведь вся мужская родня была.
На деревьях были устроены гнезда для сна и отдыха, жены и малые дети жили, конечно, на земле, в усадьбах.
- Я думала, что этот Соловей-разбойник один был, по крайней мере, в кино именно так, а былины я не помню, в школе что-то такое изучали, по-моему.
- Община соловьев была маленькая, истинные носители рода, с певчими способностями рождались не часто. Никто не знал, почему и как, что-то с хромосомами, наверное.
- Но сейчас можно исследовать ваши хромосомы, представляешь, какая будет сенсация!
Мы одно время тоже хотели провести исследования, но потом отказались от этой идеи, еще не время.
- Кто это мы?
- Общинники, у нас и теперь есть община, малочисленная, но есть.
В дверь позвонили, выглянув в окно, Василиса Кирилловна увидела двух, ожидаемых ею знакомых дам, приглашенных на презентацию «чочолины».
Дамы настырно звонили и с нетерпением поглядывали через забор палисадника, Василиса заметалась:
- Ой, не хочу, чтобы они вас видели, знаю я их – пойдут разговоры, домыслы, и все такое, посидите пока здесь, - и она, почти втолкнула Соло, в комнату для гостей.
Это в городе можно жить, как «сыч в дупле», в деревне все подлежит суду и оценке.
Неуемное любопытство пришедших было не вполне удовлетворено, «оборотнем» оказался всем известный пес Чарли, которого по не понятным пока причинам сопровождал тоже известный им кот Кеша, любимец и духовный наставник кошачьего населения поселка.
Пришедшие дамы знали в Полянске всех и вся, и не только их жителей, но и всю их дворовую живность.
Охотники пробежали недолго, Чарли стал задыхаться, глаза налились кровью, с языка обильно текла слюна. Кеша тревожно взвыл по-сиамски «оуыэ», но смекнув, что вытьем горю не поможешь, огородами побежал к дому.
Хозяева Чарли в растерянности бродили по поляне перед домом и звали своего любимца, обещая ему прощение, гречневую кашу с тушенкой и запретное сливочное печенье.
- Мряу, - в раздражении проскрипел Инокентий хозяйке Чарли.
- Кешенька, Кеша, котя, а мы Чарлика потеряли, - со слезами сообщила Ира.
- Мряу, - опять проскрипел Кеша, еще больше раздражаясь от бестолковости хозяев Чарли, и немного отбежал в сторону улицы имени Миклух-Маклая.
Ирочка в недоумении смотрела на него, но хозяин, бывший боевой офицер, что-то сообразил:
- Ир, Кеша зовет нас куда-то, с Чарли что-то случилось.
- Мряу, шу-у-у, - раздражение непонятливыми хозяевами Чарли достигло предела. Кеша побежал, непрестанно оглядываясь на Ирочку с Марком, которые шли за ним быстрыми шагами.
Чарли лежал в лопухах у забора и часто дышал, цемент сковал его тугим панцирем, закупорил кожу, еще немного и он потерял бы сознание.
- Чуся, Чуся! – заголосила Ирочка, а Марк, схватив чуть живого пса на руки, длинными прыжками понесся домой, Кеша и хозяйка бежали следом.
Чусика отмывали, отскребали, и сделали какой-то укол, который он даже не почувствовал, к отмытому и слегка ожившему другу подошел Кеша и сказал:
- Ух-х-х, - Чарли понял.
Хозяева Чарли всячески хвалили Кешу, но тот, уклоняясь от поглаживания и упоительной щекотки, и с королевским достоинством удалился на свою территорию.
Все это пришедшие дамы, не поленившиеся проследить происшествие до конца, выложили Василисе Кирилловне.
- Вот она, прекрасная «чочолина», - без ожидаемого пафоса провозгласила хозяйка заграничной диковинки.
Одна из дам, как пылесос обнюхивала заморскую красавицу:
- Пахнет от нее как-то…, как бы лошадиным потом что, ли…
От нее пахнет как от возбужденной бабочки, потому что в природе тоже своя эротика…, а уникальная окраска – цвет непредвиденных обстоятельств, - встала на защиту «чочолины» Василиса.
Дама ухмыльнулась, с придурковатой любезностью, обнаружив тайную склонность к романтике.
- Надо же, все как у людей, отозвалась другая и покачала восьмикилограммовым бюстом, душа ее размякла.
Теперь дамы стали громко восхищаться всем, что попадало в поле их зрения – темным сочным укропом, веселой петрушкой, ровными рядами окученной картошки и другим богатством Василисиного сада-огорода.
После столичной жизни, к которой Василиса привыкла, как ей казалось, навсегда, она неожиданно обнаружила, что стосковалась по тяжелой крестьянской работе, поэтому огород был образцово-показательный.
Дамы, а собственно дамами их можно было называть условно, в силу принадлежности к женскому полу.
Но поскольку у нас в стране нет устоявшегося обращения между гражданами, народ называет себя по-разному. Чаще всего слышится «мужчина», «женщина» и «девушка» - по половому признаку и физиологическому состоянию, реже старорежимное «молодой человек».
Автор придерживается одесского варианта - «дамы», хотя одна из них, коренная местная жительница себя таковой не считала, муж ее на людях звал «мать», наедине Кока, а соседи Нинушкой.
Вторую можно было считать дамой с некоторой натяжкой, но кем на самом деле она себя считала, мы не знаем, звали ее Верой Петровной.
Василису Кирилловну они уважали, и не просто так, в общем, а по определенной причине – та сама построила дом.
Полянские жительницы вообще ко всему материальному относились с главенствующим и безусловным уважением.
Дом Василиса Кирилловна построила, конечно, не своими руками, но без чьего-либо участия в руководстве этим сложным процессом.
После смерти мужа, чтобы не впасть в депрессию, она стала часто бывать у матери в Полянске, стараясь обустроить ей быт. С ремонтом старого дома дело не заладилось, одно латали, другое разваливалось.
- Да брось, ты Васенька, маяться, дом старый его не поправишь, а меня молодой не сделаешь, - уговаривала ее мать.
Но тут ей в газетном киоске случайно попала на глаза книжка «Как самому построить дом», книгу она купила, прочитала и обрадовалась, оказалось все очень даже просто.
Книгу она прочитала раз десять, а может быть и больше, почти что вызубрила ее наизусть, а что не понимала, спрашивала у мужа подруги, работавшего прорабом.
Из всех заветов, изложенных в книге и советов мужа подруги, она вынесла главное – ни за что не давать задаток, не платить вперед, а только за качественно выполненную работу и мужественно придерживалась этого правила.
Дом был построен исключительно по этой причине, сменилось с десяток бригад, две из которых даже подали на нее в суд, но проиграли процесс, потому что
договор, прилагаемый к упомянутой книге, тянул на нобелевскую премию юридического мастерства.
Поэтому дом она все-таки построила.
Добротный и простой, без архитектурных замашек, недоделок и брака.
Депрессию как ветром сдуло после знакомства с первой бригадой строителей, она вообще многое узнала о жизни за время строительства, кроме новых форм табуированной лексики.
И эта жизнь, которую она узнала, была намного интереснее той, которой она жила раньше.
Нина и Вера Петровна за глаза называли ее министершей, причем без иронии и подковырок, поскольку она ей и была, не всю жизнь, конечно, но последние десять лет точно.
Василиса Кирилловна вышла замуж за выпускника того же лесотехнического института, где училась сама. Не каждая девушка из Полянска выходит замуж за министра, но Василиса Мельникова, которую за глаза парни называли Василисой Прекрасной, вполне оправдывала свое имя.
Она и вправду была прекрасна, редкой красотой и статью, которую невозможно было испортить ни косметикой, ни сизыми джинсами, так называемой женской одеждой начала двадцать первого столетия.
Виктор Субботин, потомок комсомольского вожака, тоже не был потомственным москвичом, поэтому имел привычку петь у костра про «солнышко лесное».
Комсомольское движение, исчезнувшее с поверхности Земли в перестройку, продолжало, видимо, существовать в изменившемся или подпольном варианте, где то в районе земной коры.
Бывшие его лидеры, вожаки и их родичи с периодичным постоянством появлялись во всех властных структурах отечества.
Так появился министр лесопользования и лесопроизводства Субботин Виктор Андреевич, он был крайне энергичен, любил лес и все, что в нем водилось.
Василиса Кирилловна поначалу ездила с мужем в лесные командировки, которые почему то были похожи на пикники для начальства, но потом она стала работать в одном из столичных учреждений, и постепенно, все сошло на нет.
Теперь они виделись редко, муж все куда-то спешил, рвался в бескрайние лесные дали, особенно за Уральские горы.
Василиса жила в столице, работая то в департаменте, то в агентстве, где ее постоянно посылали на стажировку за границу.
Встречи с мужем были праздничными и мимолетными, как и положено в светской буржуазной семье.
Глава семьи нежно намекал Василисе детей не заводить, пока не будет достигнут стандарт столичного благополучия.
Приличная квартира уже была, предусмотрительно оформленная на Василису, строился загородный дом в старообрядческом стиле…
И дальше бы их жизнь продолжалась по отшлифованному министерствами стандарту, но случилось то, что случилось…
Вертолет с лесным министром и другими ответственными лицами рухнул далеко от столицы во время инспекторской проверки лесных угодий, по телевизору сказали - невосполнимая потеря.
Затем, в последующие полгода к Василисе приезжали четыре, тщательно скрываемые доселе, гражданские жены покойного мужа, все с детьми младшего дошкольного возраста, из отрогов Сихоте Алиня - с младенцем.
Все жены были хорошими, очень хвалили усопшего, хотели бы жить в Москве, но узнав, что все материальные активы на Василисе, разъехались по своим лесам, приглашая ее погостить у них когда-нибудь.
Прыткие Полянские дамы этих подробностей не знали, нынешняя жизнь Василисы нареканий у них не вызывала, но визит соседа мог спровоцировать интерес, поэтому она и запихнула его в гостевую комнату.
Дамы, освежившись поселковыми пересудами и сплетнями, пили чай, в гостевой комнате было тихо.
- Вкусно, - разжевывая мармеладину, похвалила Нина, - а тут по телевизору одна все пела «мармеладный мой», надо же, и чего хорошего для мужчины-то - мягкий и трясется…
- Может она слаще морковки ничего не ела, вот и поет про мармелад, - отозвалась Вера Петровна. На меня в свое время тоже оборачивались, - Вера Петровна произнесла свою коронную фразу, с которой у нее начинались все разговоры, косвенно давая понять, что и сейчас она еще очень даже ничего и желает оставаться в этом же состоянии как можно дольше. О себе она рассказывала с умилением и нежностью.
Все это предисловие имело конкретную цель – постоянную реставрацию своего фасада. В те времена, когда на нее оборачивались, одна из телеведущих обронила, сакраментальную фразу о том, что для сохранения кожи своего лица в идеальном состоянии достаточно наносить на нее все, что есть под рукой из продуктов питания у любой хозяйки.
Имелось в виду овощные и фруктовые соки, масло, сметана и все остальное, содержащее в себе витамины и микроэлементы. По этой причине Вера Петровна уже несколько лет свирепствовала над своей физиономией, непреклонно добиваясь от нее возвращения свежести. Цвет лица менялся в зависимости от ингредиентов того, что было в данный момент под рукой, поэтому все эти годы родня и соседи не видели ее в натуральном виде.
Вот и теперь, она искоса поглядывала на ярко красную мармеладину, прикидывая ее косметическую ценность.
- Сейчас все химия, мармелад то наш Райпо делает, краски не жалеет, во, погляди, - Нина высунула язык, неотразимая убедительность пурпурного языка сделала свое дело, и дамы засобирались домой.
- Ах, жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как и тюремный срок, - Соло появился в дверях, ведущих в сад.
- Так вот, за дело снес Илья Муромец голову моему пращуру, за дело, - продолжил он, - в былине как сказано? «Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, зарычит-тко ты во полрыку звериного.»
Как водится, чарку ему дали, конечно, из князевых белых рученек, но подозреваю, что водка могла быть паленой, потому что свистнул Соловей-разбойник в полную силу.
Что произошло дальше, ты уже, конечно, знаешь… маковки на теремах должны были покривиться, а они упали, околенки во теремах должны были рассыпаться, да только рассыпались они вместе с теремами.
Но это полбеды, такое случалось не раз, а беда в том, что все княжеские дочки одномоментно потеряли самое дорогое для девушки – то, бишь, невинность.
Ну, а поскольку князь с домочадцами стоял на возвышении, то у барышень случилась дефлорация от сильнейшего звукового удара, сейчас бы сказали избирательная баротравма.
- Кошмар…
-Да, кошмар, да еще какой, причем международный, барышни должны были выйти замуж за иностранных принцев и князей с целью расширения и укрепления Киевского княжества и его границ, а получилось все наоборот.
Девицы по неопытности заголосили «ох и ах» ну, и, как говорится, понеслось дерьмо по трубам…
Выдали княжон за своих захудалых князьков и политическая активность князя на время притухла.
Именно по этой причине центром Руси стал не Киев, а Москва – там вовремя подсуетились, ну и …
Я, хотя человек еще не старый, но сама знаешь, в жизни всякое бывает, поэтому пока жив, хочу искупить вину далеких предков, за весь наш род попросить прощения у хохлов, - Соло вздохнул и допил коньяк.
- И как вы себе это представляете?
- Тут в одной украинской газете было любопытное объявление, некая фирма
«Звыняйтэ», по нашему «Извиняюсь» предлагает гражданам организовать процедуру извинения любого масштаба и направленности.
Н-да, худшее из состояний – чувство вины и ответственности, почему бы и не сделать на этом бизнес, ничуть не хуже, чем на других потребностях человечества, - пробормотала Василиса.
- Я связался с этой фирмой, они сообщили мне, что опыт у них есть, но с таким масштабным проектом еще не работали, - мужественный нос Соло с семитской горбинкой вздрогнул, тонкие скуповатые губы сложились изумительным перламутровым бутоном, а глаза смотрели величаво и сурово.
Фирма рьяно взялась за дело, по мере продвижения проекта, получившего название « Кровавое бесчестие», вырисовывалось грандиозное шоу на берегу Днепра.
Речное судно, на котором предстояло находиться извиняющемуся Соло, планировали закамуфлировать под старинный струг времен Садко.
Для Соло придумали фантастический наряд – помесь боярского парадного облачения с соболями, и делового цыганского костюма. Не ладилось со словесным обращением к украинскому народу, получалось тускло, коряво и уныло.
Василиса Кирилловна вспомнила про Наталью Юрьевну, хозяйку известного в Полянске, сиамского кота Кеши.
- Вы знаете Соло, она литератор, сотрудничает с известными журналами, я думаю, у нее получится, есть в ней нечто такое, что ученые называют протоплазмой, философы – жизненной энергией, а китайцы – ци, - предложила Василиса.
Обращение, написанной Натальей Юрьевной, и вправду оказалось тем, чего так тщетно Соло добивался от фирмы «Звынайтэ», и он согласился сотрудничать с белобрысой протоплазмой.
В качестве группы поддержки, а также как специалиста по лесным делам, Соломон Васильевич пригласил Василису.
Он оказался человеком не бедным и снял себе и дамам роскошные номера в одной из лучших гостиниц Киева.
Наталья Юрьевна, муж которой пребывал в командировке, не могла оставить кота Иннокентия ни на чье попечение, по причине его умопомрачительной родословной, и особым жизненным режимом.
Пока шла подготовительная работа, необъяснимым образом, перераставшая в грандиозное шоу вселенского масштаба, Кеша от нечего делать общался с гостиничными кошками:
- Как вы относитесь к идее Иоганна Ван Гельмонта о самозарождении мыши в искусственных условиях? – спросил он трехцветную гостиничную кошку Мусю.
- Та ни, я лучше сало, - застеснялась Муся.
- Я сало не ем, холестерин, холецистит и прочее…,
- Та ни, брешут, сало очищает, - разволновалась Муся.
- Но все-таки, рецепт Иоганна Ван Гельмонта мне интересен с философской точки зрения, как на эту проблему смотрят ваши соотечественники?
Муся побежала созывать знакомых котов и кошек для научной дискуссии, которая обещала быть горячей.
Кеша встретил представителей киевской кошачьей братии добродушно, сладко потянулся, нечаянно выпустив наружу круто загнутые сине-коричневые когти.
Поговорили о мышах и сале, ничего, из перечисленного Кеша не ел, представители прохладно отнеслись к теории Иоганна Ван Гельмонта, еще поговорили о предстоящем мероприятии и гости сообщили, что местность на берегу Днепра кишит злыми, жирными и здоровыми комарами, которые могут испортить жизнь кому угодно.
Кеша к акции прощения был вполне готов, а в номерах «люкс» шла лихорадочная работа по примерке и выбору костюмов группе сопровождения.
Не могли одеть Василису Кирилловну - как настоящей царевне, все было ей к лицу, поэтому выбирали долго. Даже бутафорские рубины, летник из парчи и «соболя» из «Бориса Годунова», довольно вульгарные вблизи, несмотря ни на что делали ее еще более очаровательной.
Чтобы от такой красоты как то усмирить сердце, бившееся молотом в груди Соло, он нес всякую чепуху о буддийском подходе в борьбе с муниципальными властями, не оплачивающими вовремя за электроэнергию, и был, как лимонка на взводе.
С Натальей Юрьевной все было наоборот – она терялась в ярком и блестящем, стеснительно моргала белесыми ресницами, и после долгих мучений ее обрядили в костюм мальчика-писца, - полосатые портки, сиротскую шапочку и огромное гусиное перо.
Кеша шнырял между всеми, как бывалый дизайнер, но Соло не оценил его заигрывание с фальшивыми соболями, и несколько раз невежливо отодвигал ногой в сторону, ну что ж, известно, что люди, которые чего-нибудь стоят – не сахар.
На следующий день, погрузив в автобус парчовые кафтаны, рубины и соболя, группа прибыла на место будущей исторической акции.
Застеленный коврами струг деловито пыхтел мотором, участники пребывали в приподнятом и романтическом настроении.
Берег Днепра был умеренно засеян отдыхающими гражданами, но толпы, жаждущей сенсационных исторических откровений не наблюдалось.
Соло вопросительно изогнул подмалеванную гримером бровь.
- Народ будет, будет, он в принципе здесь, всех оповестили в самых читаемых СМИ, вы начнете, и они подгребут, - взгляд менеджера воровато скользил по водной поверхности.
Жители Киевской Руси, уставшие от всяческих разоблачений в политике и бизнесе, все-таки продолжали обсуждать перипетии столичной жизни:
- Не переживайте, она от семи собак отлается, - обсуждали неожиданные маневры красавицы-женщины-политика.
- Ну,куда, куда от всего этого деться? Некуда…
- Как это некуда? А к такой-то матери?
- Дорогие граждане свободной Украины,- тоном циркового конферансье провозгласил Соломон Будимирович, - прервав тяжелые думы публики, - ходом мировой истории я призван обнародовать…
Соло очень доступно разъяснил публике суть происшедших более двух тысяч лет событий. Народ реагировал вяло, до конца не осознавая исторический парадокс.
Парадоксов в Незалежной хватало, но как согревали душу нашего современника искренние слова раскаяния.
Соломон Будимирович глубоко вздохнул, чтобы совершить главное, зачем он сюда приехал – произнести искреннее извинение за ту роковую ошибку, которая изменила ход истории теперь лишь дружественного нам государства.
Но и этому, увы, не суждено было свершиться, все живые существа, имеющие уши, услышали раскатистое, и заглушающее все на правом берегу Днепра, а может быть и на левом:
- Конкурс на лучшую покупку, победитель получает главный приз – водяной мотоцикл, - голосил крепкий молодой парубок с луженой глоткой, появившийся на берегу, перекрывал все звуки в радиусе трех морских миль.
Размалеванный микроавтобус, из которого выкатился раскладной прилавок с товарами, призывал всех участвовать в небывалой по оригинальности акции.
- Беспроигрышная лотерея, коронный выигрыш – десять тысяч евро,- колоратурно надрывалась невдалеке от конкурса дама бальзаковского возраста, одетая как королева бразильского карнавала, по мощности децибел не уступающая парубку.
- Я, мягко говоря, удивлен, - обратился Соломон Будимирович к главному менеджеру «Звынайтэ».
Менеджер заволновался, к организованному им шоу, без согласия заказчика, были привлечены некие фирмы и фирмочки, занимающиеся лотереями, рекламой, и другой необходимой обществу деятельностью.
Солидная моржа сама плыла в руки, и отказаться от нее не было никакой возможности. Белобрысая помощница заказчика, без конца исправлявшая и улучшавшая текс исторического воззвания к бывшему народу Киевской Руси, была далека от коммерческих тонкостей порученного ей проекта.
- Небольшая накладочка вышла, сейчас все устроим, - виляя блудливым глазом, заверил он, и выхватил из рук оратора лохматый микрофон.
Соломон Будимирович, с ходу оценивший ситуацию, так дышал на менеджера раздутыми от гнева горячими ноздрями, что у того затряслись руки и он выронил микрофон на усланную коврами палубу струга или фелюги.
Микрофон с длинным искусственным мехом, так называемая ветрозащита или мохнатка, упал на спину дежурившего под ногами Кеши, тот от неожиданности подпрыгнул и отскочил:
- Так вот какие они корабельные крысы! – Кеша был наслышан о таковых, но никогда их не видел. Длинный черный мех с зеленоватым оттенком, совершенно не крысиный запах и вообще…
На заросшей густым мехом морде крысака, не читалось ни малейших признаков страха или раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался.
- Оуэыа! – над Днепром раздался леденящий душу боевой клич сиамских котов, непостижимым образом усиленный воспрянувшими динамиками, по собственной инициативе решившими заглушить конкурентов на берегу.
Замечено, что техника в России, даже заграничного производства, часто ведет себя не адекватно, вопреки инструкциям и техническим параметрам.
- Оуэыа! – боевой клич раздирал пространство и время, Кеша взмахнул когтистой лапой ,и бесстыжий крысак камнем пошел ко дну.
- А еще говорят, что корабельные крысы отличные пловцы, - Иннокентий с интересом проследил за камнем уплывающим микрофоном, и с чувством исполненного долга уселся на носу струга, наблюдая дальнейшие события.
Соломон Будимирович посмотрел на менеджера и на окружающих огненными глазами, и Василиса почувствовала какой-то непонятный восторг под ложечкой.
- Все пропало, - хрипло сказала она, кутая плечи в капроновый шарф шамаханской царицы, усеянный золотыми звездами.
Тоненький лилейный голос больше соответствует слову нравиться, а охриплость соответствует любви. Так уж повелось по жизни, что в критических ситуациях люди больше доверяются инстинктам, вот и сейчас, огненный взор Соло, как в первый раз, увидел невероятно прелестную женщину, сказочную красавицу в роскошных мехах, парче и рубинах.
В один миг все отлетело, как прах, вся ерунда нелепых планов, забот и огорчений, осталось радостное возбуждение внезапного счастья.
Любовь вообще приватна, она проста и первобытна, она дичится, чуть-чуть пугает и пугается сама, ей не мешает географическое положение , и то пространство, где она находится, а также все остальное.
Василиса тоже только сейчас увидела в Соло мужчину, способного проскакать куда-нибудь очень далеко верхом и соблазнить графиню, в отличии от тех, которым, к примеру, радость приносят папки с бумагами. И она тихонько, украдкой, дальним предальним краешком сознания, тоже подумала:
- Сегодня, в первой половине дня началось мое счастье.
Гормоны счастья, любви и ошалелости выбросились в кровь у Соло в таком количестве, что их хватило бы на всю публику правого берега Днепра, постепенно прибывавшую к месту происшествия.
- Ну, все, хватит, по контракту ваша фирма оплачивает все издержки в случае срыва акции, - беспечно махнул рукой Соло, хотя естественное в этой ситуации стервозное настроение требовало дальнейшего выхода. И выход, конечно, тут же нашелся - помойное ведро шоу бизнеса, по законам пакости, вывалило в спокойные воды Днепра гражданина, который по-собачьи, шустро плыл от берега в сторону катера.
- Гад! Москаль! – подплывший гражданин выплюнув в сторону Соло фонтанчик воды, ухватившись за борт огромной рукой сырно-сливочного колера, - у моей
подруги от твоего вытья сердце затрепетало, сам сказал, гад, что сожалеешь, а сам… , - он хотел добавить что-то еще, но не успел.
Кеша воспринял огромную руку, как понтонную переправу или трап на сушу, легко и грациозно, как Нуриев, он пробежался по ней, но рука быстро закончилась и началась спина, тоже сырно-сливочная. Гражданин дернулся, опять закричал «гад», Кеша понял, что промахнулся и тоже закричал свое «оуыэ», потому что дальше идти было некуда. Он вцепился в аппетитные плечи пловца, и они закружились в воде странной вопящей этажеркой.
Не умеющая плавать Наталья Юрьевна опасно перегнулась через борт фелюги и махая коротенькими ручками истошно кричала:
- Кеша, иди сюда, иди сюда, - но дотянутся не могла и искала глазами что-нибудь вроде багра, чтоб зацепить парочку и притянуть назад.
Василиса Кирилловна тоже синхронно протянула руки и стала звать Кешу на борт струга. Сырно-сливочный гражданин нелепо барахтался, но все никак не мог дотянуться до борта и, увидев над водой Василисину косу, схватился за нее, как за швартовочный канат, дернул, в одно мгновение та оказалась в воде.
- Василиса плавать не умеет! – завизжала Наталья Юрьевна, - и я тоже, - визг перешел в рыдания.
- Где круг? – прогремел Соло в ухо менеджеру.
- Какой круг?
- Спасательный!
- Не знаю, я тут первый раз и тоже почти не плаваю, да тут не глубоко, - он судорожно дергал за ручку мотора, пытаясь завести плавсредство.
- Ну, а я в этой сбруе поплыву, как топор, но деваться некуда, - в одну секунду Соло сбросив с себя годуновские соболя, остался в парчовых штанах.
Перемахнув через борт, он пытался дотянуться рукой до Василисы, которая, то выныривала, цепляясь за гражданина, то уходила под воду.
- Ой, мамочки, помогите! Ведь утонут, утонут, утонут! – голосила Наталья Юрьевна.
Соло бешено молотил руками по воде и все-таки поймал Василису за шиворот, расшитого золотом летника, пытаясь подтолкнуть ее к борту струга. Гражданин с орущим Кешей на спине, не переставая, кричал «гад». Наталья Юрьевна, бессмысленно метавшаяся между менеджером и бортом, и с перепугу закричала:
- Соломон Будимирович! Вы крещеный?
- Нет.
- Как же так? Вы можете утонуть, это опасно для жизни, давайте я вас окрещу, а то…
- Валяй!
Наталья Юрьевна стала брызгать на него водой и быстро произнесла:
- Во имя Отца, аминь! Во имя Сына, аминь! Во имя Святого Духа, аминь!
Из мотора, наконец, вылетела упрямая и скупая искра, он затарахтел, струг дернулся, Наталья Юрьевна упала на усланную коврами палубу, ухватившись рукой за атласный валик, как атрибут боярской роскошной жизни.
Бутафорские атласные валики, которые в час отдыха подкладывали себе под бока знатные люди, оказались из пенопласта и в следующее мгновение полетели за борт.
Первым подгреб к борту катера сырно-сливочный гражданин с двумя валиками под мышками
Он снова схватился огромной ручищей за борт, но Кеша проигнорировал приглашение ,и легко спрыгнул на палубу прямо с его плеч, потом громко потряс ушами, и обернулся к непрошенному визитеру и сказал:
-Ш-ш-у-у-у-а.
- Видкиля вин знае, що мэнэ кличуть Шурою, - ошалело спросил гражданин.
- Он еще и не то знает, мистик! Лучше помогите мне, Шура, Василису поднять на борт, она совсем обессилела, а все из-за вас, это вы стянули ее в воду.
Наталья Юрьевна хлопотала вокруг Василисы, которая сначала отплевывалась днепровской водичкой, а потом просто лежала с закрытыми глазами и на пол лица стрельчатыми ресницами, измученная и прекрасная. Иногда она открывала глаза и видела над собой прозрачную высь, мир был нескончаем и безмерно соблазнителен.
Соло испытал такую нежность и жалость к этой женщине с глазастым детским личиком, так что ком подступил к горлу, когда он представил, что все могло бы окончиться не так.
Вот она, прекрасная и ничья.
- Ну, что вы тут околачиваетесь? Плывите назад, к той, у кого трепещет сердце, а то, как бы вас, Шура, винтом не зацепило.
- А шо ваш котик еще знае, может он гадае?
- Я не знаю, Кеша, ты гадаешь? – не без сарказма обратился Соло к Иннокентию.
У-у – живо ответил тот, он сидел рядом и добросовестно наблюдал за всем происходящим, - контроль, контроль и еще раз контроль, - было написано на его мордахе.
- Ну, сами видите.
- Вижу, - согласился Шура, - внезапно заговорив по-русски, може скажет, жениться мне или нет?
- Если вы завидный жених, то женитесь, по крайней мере, завидовать перестанут, а сами-то как?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Понятно, что скажешь, Кеша? – на что тот зевнул, и потряс ушами.
- Все ясно, - перевел, Соло, с кошачьего на русский.
- Вот и мама тоже…, да я и сам чую, не про нас ананас, - гражданин мотнул головой на берег, там маячила фигура в виде ананаса в желтой тунике.
- А что твоя хохлушечка? Гарна? – лукаво спросил Соло.
- Твоя царевна гарна, от днепровской водички еще краше стала, иди к ней, что со мной толковать, спасибо коту, что разъяснил дураку, - москаль Рахманов отцепил сырно-сливочного гражданина, с валиком под мышкой, от струга и тот покорно поплыл в сторону суши.
Все это было в те благословенные, домайдановские времена, когда русские не обижались на «москалей», а украинцы на хохлов.
А чего тут обижаться? Эти из московского княжества – «москали» и есть, никто и не отказывается, а те носили роскошные, не виданные в Московии хохлы, модниками были, ну и что? И никаких обид, относились друг к другу без сентиментальной идеализации, все просто, господа.
Майдан дал волю железным бочкам, они гремели, как тамтамы, о них обламывали бейсбольные биты и руки, их раскаляли докрасна и на круглых боках жарили сало, которое отдавало паленой шерстью.
Железные бочки били, расплющивали гусеницами танков, в них мочились, им мстили за смерть братьев, матерей и детей, которая была не за горами.
Свирепа и черна была отравленная кровь, познавших железную бочку мятежа и крамолы, но это было потом.
- Все! Возвращаемся, в гостинице обсудим происшедшее, в шесть вечера прошу ко мне в номер с вашим юристом, - сурово сдвинул брови Соломон Васильевич, обращаясь к сомлевшему менеджеру Илюше, еле сдерживая улыбку, потому что жизнь ему улыбалась.
Вечером менеджер явился в гостиницу пьяный и смелый по самые не балуй, на все вопросы к нему он недоуменно икал и наблевал всем на обувь.
Как в России, так и в Киевской Руси веками закреплялась – и закрепилась-таки традиция обнаруживать снисхождение к пьяному человеку.
Женщины засуетились и повели его в ванну, где он жадно глотая холодную воду, перешел на другую стадию опьянения и стал вести себя как бандит, хватая их за разные части тела.
Апперкот в глаз, который произвел Соло, вывел неугомонного менеджера на следующий уровень, характеризующийся как прорыв за пределы обыденного.
- Вот, - он опять икнул и сунул в руки Соломона Васильевича пачку гривен, перемешанную с рублями и американскими долларами, - отступное, без юристов обойдемся.
Прекрасный ужин примирил обе стороны, Соломон Васильевич был счастлив и хотел немного того же окружающим, в какой то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас.
- Ну, а вот вы, Наталья Юрьевна, зачем вы на меня водой брызгались перед тем, как спасти? - спросил он, когда Илья ушел, и остались только свои.
- Как это зачем, я же вас крестила, потому что была явная смертельная опасность, вы могли утонуть.
- Утонуть? Я прекрасно плаваю, я вообще все делаю прекрасно! И зачем меня крестить?
- Как это зачем? Смертельная опасность, а вы в Днепре, сам князь Владимир крестил в нем сограждан.
И потом нас в воскресной школе учили, что в таких ситуациях любой православный христианин может окрестить любого человека с его согласия.
- Разве я давал согласие?
- Вы сказали «валяй».
- И что теперь?
- Теперь вы можете закончить таинство крещения в церкви, если захотите, - подала голос Василиса.
- Откуда тебе это известно, Ася? – спросил Соло, намеренно называя ее секретным именем, известным, только им.
- У нас, прекрасный катехизатор.
- Какие вы знаете слова, Василиса.
В белом костюме, припасенном для братания с хохлами после акции прощения, Соломон вошел в церковь и, не зная, что делать дальше, сцепил руки за спиной. Отец Никодим оказался веселым и добрым, они проговорили довольно долго, а на следующее утро он повесил на шею Соло кипарисовый крест из Иерусалима.
- Бог меня простил, - наклонился он к розовому Василисиному уху.
Все вернулись из неглубоко небытия в сегодня и, меряя длинными шагами гостиную в «люксе» Василисы, Соломон Васильевич мягко сказал:
- Так уж случилось, Ася, что мужчины из нашего рода влюблялись довольно редко, они вступали в брак ради соблюдения традиций, ради власти, денег…, оставляя «на потом» настоящую любовь, если повезет…
Но, ты же тоже был женат…
- Был, потому что до армии я был у нее первым мужчиной, и она сказала, что беременна. Я женился, ушел служить в Красную армию, а она сделала аборт…
- Ну и что, я все равно о тебе ничего не знаю, мама говорила, что ты электрик.
- Конечно электрик, где электричество, там и я, работаю генеральным директором энергосистемы нашего региона, ну и совладелец, конечно.
Соло посмотрел не нее особым мужским взглядом загадочным и неотразимым.
- И на роду мне написано, что женой моей должна быть Прекрасная Василиса Кирбитьевна, красота неописанная, из косточки в косточку мозжечок переливается…
- Какой еще мозжечок?
- Твой, так в былине сказано, видимо имеется в виду, что и внутри у тебя тоже все прекрасно, так что собирайся Ася, собирайся.
- Куда собираться? Я устала, у меня еще вода в животе булькает…
- Как это куда? Свадьбу играть и птенцов высиживать!
Соловьев!!!
Крысиная охота
Кокер спаниель Чарли носился по поляне, как угорелый, его прелестная хозяйка в бикини и хозяин в плавках с распростертыми, как паруса, простынями ловили его, отрезая путь к лесной тропе. Чарли не давался, от скорости одно его ухо трепетало на ветру, а другое, залепленное чем-то тёмно зеленым, было приклеено к голове. Кешина хозяйка наблюдала за происходящим, как болельщик, морщась от промахов соседей по даче. Потные и замученные хозяева еще долго бы гонялись за неутомимым питомцем, у которого на морде было написано, что все интересное ещё впереди, если бы хорошенькой Ирочке не пришла в голову счастливая мысль:
- Чуся! Пойдем есть гречневую кашу с тушёнкой! – кокер остановился как вкопанный, сделал резкий поворот и радостно взлаивая, понёсся к хозяйке. Ирочка ловко накинула на Чарли простыню и свернула его в кокон, хозяин подхватил на руки брыкающийся сверток и понёс его в баню.
- Такой обаятельный песик, и такие странные причуды. Не понимаю, что его может привлечь к коровьей лепешке. А вчера я видела, как он с наслаждением вывалялся в разложившемся трупе крысы…
- Ах, Наталья Юрьевна, это не причуда, это необходимый компонент охоты, Чарли отбивает свой собственный запах, чтобы дичь не учуяла.
- Какая дичь?
- Гипотетическая, вы же знаете, Марк не охотник, поэтому Чарлик ущемлён в этом отношении, прекрасный охотничий инстинкт пропадает втуне.
Великолепный сиамский кот Инокентий, в компании которого жила его хозяйка Наталья Юрьевна, зевнул от сочувствия к соседу, с которым поддерживал приятельские отношения. Бессмысленность собачьей беготни не занимала и не раздражала его, глупость безгрешна. А потом, разве развлечение не пик, например, человеческого счастья? Возможно, и собачьего тоже. Сам, он мог охотился, сколько угодно, в приделах своей усадьбы, но не любил, потому что обожал философию – мать всех наук.
Его охота носила чисто формальный характер - для поддержания имиджа, статуса и, отчасти, в рекламных целях.
Обалдевшую и верещавшую от страха мышь он осторожно нёс в зубах, и клал у ног хозяйки, которая тут же начинала визжать и скакать, после чего он относил добычу туда, где взял и свой долг считал выполненным. Иногда он играл с мышью на ковре в гостиной, подбадривая ее узкой лапой, и та, успевала забиться под диван или за шкаф, хозяева часами тыкали палкой во все углы, пытались изловить её, да куда им…
Частенько мышь оставалась жить в дом, и становилась, как бы «своей», стараясь не попадаться на глаза хозяевам, тихо лопая, по ночам, бесплатный харч из Кешиных чашек.
Скромных и вежливых мышек он не трогал, а жадных и нахальных, относил подальше от дома, чувствительно прижимая по дороге разжиревшую тушку зубами, чтоб знала своё место.
У Чарли, который ни разу в жизни не поохотился по-настоящему, не считая впопыхах задавленной соседской курицы, была идея фикс – поохотиться на крыс.
- Доступно и дешево, - объяснял он Иннокентию свой план, - крысы то в посёлке есть?
- Были.
- Почему были?
- В нашем конце остались только двое, остальные ушли кто куда.
- Что же, все ушли, а двое остались?
- Ну да.
- А почему?
- Крысоволк их выжил, сам с подругой остался, а остальные ушли, кому хочется связывать с психом?
- Кто такой крысоволк?
- А ты что, не знаешь? Чудак! А еще собираешься на крысиную охоту.
В принципе, это обыкновенный пасюк, а крысоволка из него сделал Геннадий Уткин из-за того, что крысы у него почти все припасы сожрали.
Посадил он трёх крыс в пустую железную бочку и держал их там, не давая ни пить, ни есть, пока они друг друга жрать начали. В живых остался один, но он и его не выпускал до тех пор, пока тот не сгрыз до половины собственный хвост.
Смысл этой бесчеловечной акции в том, что одуревший крысак начинает жрать всех подряд, в первую очередь сородичей.
Когда свихнувшегося пасюка выпустили, он стал кидаться и на своих, вот они и ушли от греха подальше.
- Тогда тем более надо как можно скорее устроить крысиную охоту и освободить посёлок от этого монстра.
- Он и сам вскоре издохнет, они долго не живут.
- Почему?
- Перестают понимать законы жизни.
- А у людей? –
- А что у людей? У них рыжих женщин заживо сжигали, инквизиция называется.
- Всех сжигали?
- Нет, не всех, только красивых и умных, хозяин рассказывал.
- Тебе?
- Хозяйке, она у нас такая.
- Какая?
- Рыженькая, ну и красивая, конечно.
- Он её сжечь что ли хотел?
- Нет, он сказал, что целует кончики её пальцев-лепестков и следы её ног.
- Н, про следы ног это понятно, та догиня из соседнего подъезда…
Про законы жизни Чарли знал мало, потому что был забалованным и зацелованным хозяйкой псом, хотя и добродушным от хорошей жизни.
На охоту решили идти завтра утром, Чарли присмотрел себе свежую
коровью лепёшку, и предложил Кеше тоже воспользоваться бесплатным
камуфляжем.
- Мне это ни к чему, я ничем особенным не пахну, - отказался Кеша и брезгливо поморщился.
- Как это не пахнешь, еще как пахнешь, духами пахнешь.
- Это от хозяйки переползли, она меня на руки берёт.
-Зачем?
- Гладит.
- А…
Наутро Чарли спозаранку вывалялся в коровьей лепёшке с особой тщательностью, Кеша наотрез отказался.
-Ты хоть в цементе поваляйся, вон у нас в углу порватый мешок лежит.
Кеша вдумчиво понюхал мешок, но валяться не стал, а потряс на мешок хвостом, и немного, для приличии, побрызгал на него.
- Не так, не так! – кипятился Чарли, - вот надо, - он упал на рассыпавшийся цемент и методично вывалялся в нем, демонстрируя высший класс маскировки.
После валяния в цементе Чарли стал похож на жуткое фантастическое существо из ужастика. Цемент, налепившись на свежую коровью лепёшку, приобрел вид диковинного то ли панциря, то ли коросты.
Чарли почувствовал некоторую тяжесть в теле, но ажиотаж охоты затмевал всё остальное.
Они бежали вдоль улицы имени Миклухо-Маклая по земляной тропинке, Кеша ближе к забору на случай встречи с незнакомыми собаками, настороженно поджав уши и контролируя ситуацию.
Навстречу им попался нетрезвый мужчина с буханкой хлеба в руке, увидев их, он остановился, нецензурно высказался, а потом отскочил на противоположную сторону улицы и заорал:
- Оборотень! Люди добрые, оборотень!
Кеша оглянулся, осуждающе посмотрел на матершинника и ответил тем же:
- Оуэы, - гортанно и грозно, по-сиамски, оборвал нахала.
Две бабушки на лавочке признали в Чарли потерявшуюся Дусину овцу, а дачник с редкой специальностью океанолог, получил нечто вроде интеллектуального шока, увидев из-за забора неопознанное им существо.
Двое вездесущих пацанов младшего школьного возраста уже бежали следом за странной парой радостно подпрыгивая и горланя:
- Оборотень, оборотень!
Тревожная и будоражащая весть облетела улицу со скоростью света, народ высыпал на улицу, как одиннадцатого сентября, когда объявили, что бомбят Америку.
В наш материальный век, богатый на аналитиков всех мастей и фасонов, редко услышишь по- настоящему романтические гипотезы.
- На Украине кенгуру покусало женщину, со спины напало, та стала обороняться, так оно ее задними ногами отпихнуло, - высказалась бабушка дачного вида.
- Это все городские, их дела, понаехали тут, раньше, при советской власти такого не было.
- При советской власти еще похлеще было, только скрывали.
- Кино было по телеку, «Клон» называется, а в Англии овцу искусственную вырастили, и наши туда же.
- Куда люди, туда и Марья крива.
- Согласен, капитализм способствует процветанию множества отвратительных пороков, но жить в капиталистическом обществе увлекательно, потому что у тебя есть возможности… - пришел в себя океанолог.
Василиса Кирилловна готовилась к презентации тщательно и продуманно, королевская лилия «чочолина» должна была распуститься к полудню.
На фотографии цветок был потрясающе красив, тропической и чуть-чуть развязной красотой, на то она и «чочолина», итальянская порнозвезда девяностых годов прошлого столетия.
Ни у кого в Полянске такого не было, размер, цвет, форма – все было супер.
Две знакомые дамы, тоже из сословия Полянских дачников, должны были зайти на чай и полюбоваться заграничным чудом, но тревожная новость перебила все задумки. Приятельницы прытко пронеслись мимо палисадника с «чочолиной», успев радостно крикнуть:
- Оборотень!- захихикали, как мыши из мультиков и унеслись догонять неопознанное существо.
- Так это и есть долгожданный перл, гибрид блудницы и лесного колокольчика?- сосед Соломон Будимирович Рахманов подошел, как всегда неслышно.
- Да, полчаса назад распустилась, но в описании сказано, что будет цвести восемь, десять дней, - Василиса Кирилловна отступила в сторону, приглашая соседа полюбоваться.
- Там напишут. Вот так всегда, страшное и ужасное всегда интересней, а это пес Ирочки, Дорогиной в девичестве, опять вывалялся в чем-то.
А настоящий то оборотень – я.
- Скажете тоже, с какой это стати вы оборотень?
- Стати никакой нет, а есть факт. Ты вот, Васенька, есть хомо сапиенс, человек разумный, а я – нет.
Фамильярное обращение на «ты» Соломона Будимировича к Василисе Кирилловне было с оттенком братского попечения и несколько ироничной нежности. На людях он называл ее по имени и отчеству, а наедине всеми мыслимыми и немыслимыми производными от имени Василиса или просто на букву «в». Иногда он называл ее Асей.
Соседом Соломон Будимирович был хорошим, при необходимости помогал, и ничего такого не позволял, в друзья сердца не набивался, хотя и был вдов, как и сама Василиса. Однажды, она даже одалживала у него, приличную сумму денег, до двадцатого числа, когда ей присылали арендную плату за сдаваемую в Москве квартиру.
Соломон Будимирович выложил просимую сумму в долларах и рублях, на выбор, подчеркнув, что долг можно отдать в удобный для нее срок.
- Все мы хомо сапиенс, только в разной степени, - она неизменно и подчеркнуто обращалась к соседу на «вы».
- Не все, Вася, не все, я, например, человек певчий - homo canere.
- Ну и что, певцы такие же люди, я, кстати, никогда не слышала, чтобы вы пели.
- При чем здесь певцы, речь идет о певчих. Вот, например, соловей птица певчая?
- Певчая.
- Ну вот, и я певчий, - Соломон Будимирович неожиданно сложил тонкие и скуповатые губы перламутровым бутоном, глаза заволокло голубоватой пленкой, и он стал совсем не похож на себя, хотя его природная мимика всегда была специфичной.
Но сейчас произошло что-то иное, совершенно необычное.
Василису охватил мистический ужас, и кожа покрылась мелкими пупырышками, как у гибридных огурцов.
Из маленькой щелки-дырочки в губах, сложенных бутоном, полилась волшебная, прекрасная музыка – полонез Огинского, чудесный оркестр звучал альтами, скрипками, виолончелью, вздыхали контрабас и гобой, звучал рояль, духовые тоже участвовали, пел орган и еще какие-то неведомые прекрасные инструменты сливались в удивительной и непостижимой гармонии и красоте.
Потом были исполнены ее самые любимые мелодии, которые неведомым образом были угаданы исполнителем, завершилось все волшебной песней из мьюзикла «Кошки».
Соломон Будимирович разжал губы и посмотрел на нее веселыми глазами цвета шоколадного драже.
- Что это такое? Это вы чем? – Василиса Кирилловна приоткрыла рот.
- Это и есть человек певчий.
- Что это значит?
- Это значит, что существует такая разновидность человека, некая его ветвь…
- Как неондертальцы что ли?
- Нет, Васена, эти рыжие ребята совершенно тут не при чем, к хомо сапиннс и к хомо певчему они вообще никакого отношения не имеют.
- Чем же отличается человек певчий от нас? – Василиса Кирилловна смутилась и покраснела от того, что причислила себя к преобладающему большинству.
- Совсем немногим, посмотри - Соломон Будимирович широко открыл рот и потыкал туда пальцем.
Василиса сглотнула комок в горле, поднялась на цыпочки и опасливо заглянула вглубь.
Ей никогда не приходилось смотреть в горло человеку, в том числе и себе.
То, что она увидела, цветом, было немного похоже на свежего лосося, но все-таки и не похоже.
Она не знала, как это назвать и как это выглядит у других, там было изящнее, чем она предполагала, что-то вроде тончайших складочек, какие бывают на знаменитых и бывших в большой моде в советское время, шторах «маркизы».
- Соломон Будимирович, а вы к врачам обращались?
- Это еще зачем? Еще скажут, что заячья губа или собачье пасть, да и вообще…
Васенька, раз уж ты все знаешь, зови меня, пожалуйста, просто Соло, ну какой я Соломон - я Соловей! Соло!
Как то у себя в саду Василиса наткнулась на гнездо соловья, вернее соловьихи, соловьят было трое, серые и круглоголовые они сидели на краю гнезда, вид у них был суровый, готовый ко всему, Василиса осторожно задвинула ветки туи и больше туда не подходила.
- Да! – продолжал Соло, - Соловей Будимирович Рахманов, прямой потомок Соловья - разбойника, которого в свое время порешил Илья Муромец, хотя и за дело порешил, пращура!
- За какое дело? – охрипшим голосом спросила сомлевшая Василиса и в изнеможении села на садовую скамейку, не на шутку испугавшись раздвоенности сознания с шизофреническим оттенком.
- Вась, ты что, испугалась? Пошли в дом, валерьянки выпьешь, а то столько событий за одно утро…
В прохладе дома она и впрямь почувствовала себя спокойнее, но вместо валерианки поставила на стол початую бутылку какого-то отчаянно дорогого коньяка и фантастические конфеты, из новых, умеющих многие годы сохранять свежесть.
- Соломон, то есть, Соло, вы что, в самом деле, считаете все эти сказки…
- Вовсе не сказки, Василиса, а былины! Былины отличаются от сказок тем, что возникли не на пустом месте, а тем, что это действительно было.
- Так ведь там и Змей Горыныч был…
- Был, конечно.
Василиса Кирилловна вспомнила, как отдыхала в санатории с необыкновенно полезной минеральной водой, на берегу великой Реки.
Территория вокруг санатория была изрыта круглыми и прямоугольными ямками и ямами непонятного назначения.
Никто из обслуживающего персонала не мог внятно объяснить их происхождение, пока однажды к ней не подошел мужчина в просторном одеянии, похожем на лапсердак.
Отвернув длинную и широкую полу, он продемонстрировал нечто, разложенное по многочисленным карманам, и спросил:
- Зуб динозавра нужен?
- Зачем? – оторопела Василиса Кирилловна.
- На сервант поставите, интеллигентно, а то понаставят хрусталя и радуются.
А тут придут к вам гости и увидят, что вы человек культурный, палеонтологией интересуетесь, историю знаете…
Пользуясь растерянностью клиента, он наклонился к ее уху и шепотом добавил:
- У меня дома и челюсть есть, и хвост, много чего есть, если желаете.
- Где же это вы все берете?
- Где, где – в земле, - продавец древностей хлебосольно повел рукой, обозначая простор археологических изысканий.
- Так эти ямы вы копаете?
- Не я один, копают люди, кому надобно, жить то надо.
- И покупают?
- Не покупали б, так и не копали бы, интеллигентные люди интересуются драконами.
- Драконами? – вздрогнула Василиса Кирилловна.
- Ну динозаврами, какая разница, мы их так между собой называем, короче.
У меня дома челюсть есть и хвост, - снова зачастил продавец и опять распахнул просторный лапсердак.
- Спасибо, я не любитель таких вещей и ничего в них не понимаю.
- А чего тут понимать, раньше они здесь жили, теперь мы живем, все ж таки уважать надо историю, - пробурчал он ей вдогонку.
- Васенушка, ты чего? Испугалась все-таки? – вернул ее Соло из прошлого.
- Куда же они тогда делись, если были?
- Туда и делись, куда все девается. Ты, Вася, спрашиваешь, за что моего далекого предка Илья Муромец порешил?
За дело, ну, я не буду тебе пересказывать всю былину, а скажу только самое главное, ты ведь знаешь, это была домосковская эпоха России.
Привозит Илья на княжеский двор Соловья Будимировича, на высоком резном княжеском крыльце стоит князь и вся его родня – жена, дети…
Ниже - воеводы, приближенные, дворня, все как водится. Народ посадский, купцы и прочие горожане тоже поблизости тусуются.
Все, конечно, про Соловья Будимировича слышали от людей, будто он может на разные лады свистать – и птицей, и зверем, а может и так, что все в беспамятстве лежат.
Василиса очень зримо увидела знакомую с детства картину из знаменитого фильма «Илья Муромец».
Богатырь Илья Муромец сидит на богатырском коне, а в переметной суме сучит кривыми ногами низкорослый коряжистый мужчина татаро-монгольского обличья.
- Ну, значит, князь просит показать ему свое умение, угощает их с Ильей водкой и вином, выпили они крепко, сейчас, конечно, трудно сказать перепили или недопили, или водка на птичьем помете была настояна, но дело не в этом…
- Странно как то вы говорите Соломон Будимирович, ой, Соло, как будто они и не враги были вовсе, а добрые соседи или знакомые.
- Так оно и было, князь княжил, Илья Муромец богатырствовал, ну а Соловей, что греха таить – рэкетом промышлял. Князю от него тоже польза была и не малая, предупреждал его через своих ребят, если половцев заметит или еще что, сверху, с деревьев-то далеко видать.
Они с дерева на дерево могли свободно перемещаться по плетеным лестницам, перекинутым с верхушки на верхушку, плетеными качелями и канатами, по-всякому…
- Как Тарзан?
- Круче, Тарзану до них, как до Китая пешком, ведь Соловей не один был, там ведь вся мужская родня была.
На деревьях были устроены гнезда для сна и отдыха, жены и малые дети жили, конечно, на земле, в усадьбах.
- Я думала, что этот Соловей-разбойник один был, по крайней мере, в кино именно так, а былины я не помню, в школе что-то такое изучали, по-моему.
- Община соловьев была маленькая, истинные носители рода, с певчими способностями рождались не часто. Никто не знал, почему и как, что-то с хромосомами, наверное.
- Но сейчас можно исследовать ваши хромосомы, представляешь, какая будет сенсация!
Мы одно время тоже хотели провести исследования, но потом отказались от этой идеи, еще не время.
- Кто это мы?
- Общинники, у нас и теперь есть община, малочисленная, но есть.
В дверь позвонили, выглянув в окно, Василиса Кирилловна увидела двух, ожидаемых ею знакомых дам, приглашенных на презентацию «чочолины».
Дамы настырно звонили и с нетерпением поглядывали через забор палисадника, Василиса заметалась:
- Ой, не хочу, чтобы они вас видели, знаю я их – пойдут разговоры, домыслы, и все такое, посидите пока здесь, - и она, почти втолкнула Соло, в комнату для гостей.
Это в городе можно жить, как «сыч в дупле», в деревне все подлежит суду и оценке.
Неуемное любопытство пришедших было не вполне удовлетворено, «оборотнем» оказался всем известный пес Чарли, которого по не понятным пока причинам сопровождал тоже известный им кот Кеша, любимец и духовный наставник кошачьего населения поселка.
Пришедшие дамы знали в Полянске всех и вся, и не только их жителей, но и всю их дворовую живность.
Охотники пробежали недолго, Чарли стал задыхаться, глаза налились кровью, с языка обильно текла слюна. Кеша тревожно взвыл по-сиамски «оуыэ», но смекнув, что вытьем горю не поможешь, огородами побежал к дому.
Хозяева Чарли в растерянности бродили по поляне перед домом и звали своего любимца, обещая ему прощение, гречневую кашу с тушенкой и запретное сливочное печенье.
- Мряу, - в раздражении проскрипел Инокентий хозяйке Чарли.
- Кешенька, Кеша, котя, а мы Чарлика потеряли, - со слезами сообщила Ира.
- Мряу, - опять проскрипел Кеша, еще больше раздражаясь от бестолковости хозяев Чарли, и немного отбежал в сторону улицы имени Миклух-Маклая.
Ирочка в недоумении смотрела на него, но хозяин, бывший боевой офицер, что-то сообразил:
- Ир, Кеша зовет нас куда-то, с Чарли что-то случилось.
- Мряу, шу-у-у, - раздражение непонятливыми хозяевами Чарли достигло предела. Кеша побежал, непрестанно оглядываясь на Ирочку с Марком, которые шли за ним быстрыми шагами.
Чарли лежал в лопухах у забора и часто дышал, цемент сковал его тугим панцирем, закупорил кожу, еще немного и он потерял бы сознание.
- Чуся, Чуся! – заголосила Ирочка, а Марк, схватив чуть живого пса на руки, длинными прыжками понесся домой, Кеша и хозяйка бежали следом.
Чусика отмывали, отскребали, и сделали какой-то укол, который он даже не почувствовал, к отмытому и слегка ожившему другу подошел Кеша и сказал:
- Ух-х-х, - Чарли понял.
Хозяева Чарли всячески хвалили Кешу, но тот, уклоняясь от поглаживания и упоительной щекотки, и с королевским достоинством удалился на свою территорию.
Все это пришедшие дамы, не поленившиеся проследить происшествие до конца, выложили Василисе Кирилловне.
- Вот она, прекрасная «чочолина», - без ожидаемого пафоса провозгласила хозяйка заграничной диковинки.
Одна из дам, как пылесос обнюхивала заморскую красавицу:
- Пахнет от нее как-то…, как бы лошадиным потом что, ли…
От нее пахнет как от возбужденной бабочки, потому что в природе тоже своя эротика…, а уникальная окраска – цвет непредвиденных обстоятельств, - встала на защиту «чочолины» Василиса.
Дама ухмыльнулась, с придурковатой любезностью, обнаружив тайную склонность к романтике.
- Надо же, все как у людей, отозвалась другая и покачала восьмикилограммовым бюстом, душа ее размякла.
Теперь дамы стали громко восхищаться всем, что попадало в поле их зрения – темным сочным укропом, веселой петрушкой, ровными рядами окученной картошки и другим богатством Василисиного сада-огорода.
После столичной жизни, к которой Василиса привыкла, как ей казалось, навсегда, она неожиданно обнаружила, что стосковалась по тяжелой крестьянской работе, поэтому огород был образцово-показательный.
Дамы, а собственно дамами их можно было называть условно, в силу принадлежности к женскому полу.
Но поскольку у нас в стране нет устоявшегося обращения между гражданами, народ называет себя по-разному. Чаще всего слышится «мужчина», «женщина» и «девушка» - по половому признаку и физиологическому состоянию, реже старорежимное «молодой человек».
Автор придерживается одесского варианта - «дамы», хотя одна из них, коренная местная жительница себя таковой не считала, муж ее на людях звал «мать», наедине Кока, а соседи Нинушкой.
Вторую можно было считать дамой с некоторой натяжкой, но кем на самом деле она себя считала, мы не знаем, звали ее Верой Петровной.
Василису Кирилловну они уважали, и не просто так, в общем, а по определенной причине – та сама построила дом.
Полянские жительницы вообще ко всему материальному относились с главенствующим и безусловным уважением.
Дом Василиса Кирилловна построила, конечно, не своими руками, но без чьего-либо участия в руководстве этим сложным процессом.
После смерти мужа, чтобы не впасть в депрессию, она стала часто бывать у матери в Полянске, стараясь обустроить ей быт. С ремонтом старого дома дело не заладилось, одно латали, другое разваливалось.
- Да брось, ты Васенька, маяться, дом старый его не поправишь, а меня молодой не сделаешь, - уговаривала ее мать.
Но тут ей в газетном киоске случайно попала на глаза книжка «Как самому построить дом», книгу она купила, прочитала и обрадовалась, оказалось все очень даже просто.
Книгу она прочитала раз десять, а может быть и больше, почти что вызубрила ее наизусть, а что не понимала, спрашивала у мужа подруги, работавшего прорабом.
Из всех заветов, изложенных в книге и советов мужа подруги, она вынесла главное – ни за что не давать задаток, не платить вперед, а только за качественно выполненную работу и мужественно придерживалась этого правила.
Дом был построен исключительно по этой причине, сменилось с десяток бригад, две из которых даже подали на нее в суд, но проиграли процесс, потому что
договор, прилагаемый к упомянутой книге, тянул на нобелевскую премию юридического мастерства.
Поэтому дом она все-таки построила.
Добротный и простой, без архитектурных замашек, недоделок и брака.
Депрессию как ветром сдуло после знакомства с первой бригадой строителей, она вообще многое узнала о жизни за время строительства, кроме новых форм табуированной лексики.
И эта жизнь, которую она узнала, была намного интереснее той, которой она жила раньше.
Нина и Вера Петровна за глаза называли ее министершей, причем без иронии и подковырок, поскольку она ей и была, не всю жизнь, конечно, но последние десять лет точно.
Василиса Кирилловна вышла замуж за выпускника того же лесотехнического института, где училась сама. Не каждая девушка из Полянска выходит замуж за министра, но Василиса Мельникова, которую за глаза парни называли Василисой Прекрасной, вполне оправдывала свое имя.
Она и вправду была прекрасна, редкой красотой и статью, которую невозможно было испортить ни косметикой, ни сизыми джинсами, так называемой женской одеждой начала двадцать первого столетия.
Виктор Субботин, потомок комсомольского вожака, тоже не был потомственным москвичом, поэтому имел привычку петь у костра про «солнышко лесное».
Комсомольское движение, исчезнувшее с поверхности Земли в перестройку, продолжало, видимо, существовать в изменившемся или подпольном варианте, где то в районе земной коры.
Бывшие его лидеры, вожаки и их родичи с периодичным постоянством появлялись во всех властных структурах отечества.
Так появился министр лесопользования и лесопроизводства Субботин Виктор Андреевич, он был крайне энергичен, любил лес и все, что в нем водилось.
Василиса Кирилловна поначалу ездила с мужем в лесные командировки, которые почему то были похожи на пикники для начальства, но потом она стала работать в одном из столичных учреждений, и постепенно, все сошло на нет.
Теперь они виделись редко, муж все куда-то спешил, рвался в бескрайние лесные дали, особенно за Уральские горы.
Василиса жила в столице, работая то в департаменте, то в агентстве, где ее постоянно посылали на стажировку за границу.
Встречи с мужем были праздничными и мимолетными, как и положено в светской буржуазной семье.
Глава семьи нежно намекал Василисе детей не заводить, пока не будет достигнут стандарт столичного благополучия.
Приличная квартира уже была, предусмотрительно оформленная на Василису, строился загородный дом в старообрядческом стиле…
И дальше бы их жизнь продолжалась по отшлифованному министерствами стандарту, но случилось то, что случилось…
Вертолет с лесным министром и другими ответственными лицами рухнул далеко от столицы во время инспекторской проверки лесных угодий, по телевизору сказали - невосполнимая потеря.
Затем, в последующие полгода к Василисе приезжали четыре, тщательно скрываемые доселе, гражданские жены покойного мужа, все с детьми младшего дошкольного возраста, из отрогов Сихоте Алиня - с младенцем.
Все жены были хорошими, очень хвалили усопшего, хотели бы жить в Москве, но узнав, что все материальные активы на Василисе, разъехались по своим лесам, приглашая ее погостить у них когда-нибудь.
Прыткие Полянские дамы этих подробностей не знали, нынешняя жизнь Василисы нареканий у них не вызывала, но визит соседа мог спровоцировать интерес, поэтому она и запихнула его в гостевую комнату.
Дамы, освежившись поселковыми пересудами и сплетнями, пили чай, в гостевой комнате было тихо.
- Вкусно, - разжевывая мармеладину, похвалила Нина, - а тут по телевизору одна все пела «мармеладный мой», надо же, и чего хорошего для мужчины-то - мягкий и трясется…
- Может она слаще морковки ничего не ела, вот и поет про мармелад, - отозвалась Вера Петровна. На меня в свое время тоже оборачивались, - Вера Петровна произнесла свою коронную фразу, с которой у нее начинались все разговоры, косвенно давая понять, что и сейчас она еще очень даже ничего и желает оставаться в этом же состоянии как можно дольше. О себе она рассказывала с умилением и нежностью.
Все это предисловие имело конкретную цель – постоянную реставрацию своего фасада. В те времена, когда на нее оборачивались, одна из телеведущих обронила, сакраментальную фразу о том, что для сохранения кожи своего лица в идеальном состоянии достаточно наносить на нее все, что есть под рукой из продуктов питания у любой хозяйки.
Имелось в виду овощные и фруктовые соки, масло, сметана и все остальное, содержащее в себе витамины и микроэлементы. По этой причине Вера Петровна уже несколько лет свирепствовала над своей физиономией, непреклонно добиваясь от нее возвращения свежести. Цвет лица менялся в зависимости от ингредиентов того, что было в данный момент под рукой, поэтому все эти годы родня и соседи не видели ее в натуральном виде.
Вот и теперь, она искоса поглядывала на ярко красную мармеладину, прикидывая ее косметическую ценность.
- Сейчас все химия, мармелад то наш Райпо делает, краски не жалеет, во, погляди, - Нина высунула язык, неотразимая убедительность пурпурного языка сделала свое дело, и дамы засобирались домой.
- Ах, жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как и тюремный срок, - Соло появился в дверях, ведущих в сад.
- Так вот, за дело снес Илья Муромец голову моему пращуру, за дело, - продолжил он, - в былине как сказано? «Засвищи-тко ты во полсвисту соловьяго, зарычит-тко ты во полрыку звериного.»
Как водится, чарку ему дали, конечно, из князевых белых рученек, но подозреваю, что водка могла быть паленой, потому что свистнул Соловей-разбойник в полную силу.
Что произошло дальше, ты уже, конечно, знаешь… маковки на теремах должны были покривиться, а они упали, околенки во теремах должны были рассыпаться, да только рассыпались они вместе с теремами.
Но это полбеды, такое случалось не раз, а беда в том, что все княжеские дочки одномоментно потеряли самое дорогое для девушки – то, бишь, невинность.
Ну, а поскольку князь с домочадцами стоял на возвышении, то у барышень случилась дефлорация от сильнейшего звукового удара, сейчас бы сказали избирательная баротравма.
- Кошмар…
-Да, кошмар, да еще какой, причем международный, барышни должны были выйти замуж за иностранных принцев и князей с целью расширения и укрепления Киевского княжества и его границ, а получилось все наоборот.
Девицы по неопытности заголосили «ох и ах» ну, и, как говорится, понеслось дерьмо по трубам…
Выдали княжон за своих захудалых князьков и политическая активность князя на время притухла.
Именно по этой причине центром Руси стал не Киев, а Москва – там вовремя подсуетились, ну и …
Я, хотя человек еще не старый, но сама знаешь, в жизни всякое бывает, поэтому пока жив, хочу искупить вину далеких предков, за весь наш род попросить прощения у хохлов, - Соло вздохнул и допил коньяк.
- И как вы себе это представляете?
- Тут в одной украинской газете было любопытное объявление, некая фирма
«Звыняйтэ», по нашему «Извиняюсь» предлагает гражданам организовать процедуру извинения любого масштаба и направленности.
Н-да, худшее из состояний – чувство вины и ответственности, почему бы и не сделать на этом бизнес, ничуть не хуже, чем на других потребностях человечества, - пробормотала Василиса.
- Я связался с этой фирмой, они сообщили мне, что опыт у них есть, но с таким масштабным проектом еще не работали, - мужественный нос Соло с семитской горбинкой вздрогнул, тонкие скуповатые губы сложились изумительным перламутровым бутоном, а глаза смотрели величаво и сурово.
Фирма рьяно взялась за дело, по мере продвижения проекта, получившего название « Кровавое бесчестие», вырисовывалось грандиозное шоу на берегу Днепра.
Речное судно, на котором предстояло находиться извиняющемуся Соло, планировали закамуфлировать под старинный струг времен Садко.
Для Соло придумали фантастический наряд – помесь боярского парадного облачения с соболями, и делового цыганского костюма. Не ладилось со словесным обращением к украинскому народу, получалось тускло, коряво и уныло.
Василиса Кирилловна вспомнила про Наталью Юрьевну, хозяйку известного в Полянске, сиамского кота Кеши.
- Вы знаете Соло, она литератор, сотрудничает с известными журналами, я думаю, у нее получится, есть в ней нечто такое, что ученые называют протоплазмой, философы – жизненной энергией, а китайцы – ци, - предложила Василиса.
Обращение, написанной Натальей Юрьевной, и вправду оказалось тем, чего так тщетно Соло добивался от фирмы «Звынайтэ», и он согласился сотрудничать с белобрысой протоплазмой.
В качестве группы поддержки, а также как специалиста по лесным делам, Соломон Васильевич пригласил Василису.
Он оказался человеком не бедным и снял себе и дамам роскошные номера в одной из лучших гостиниц Киева.
Наталья Юрьевна, муж которой пребывал в командировке, не могла оставить кота Иннокентия ни на чье попечение, по причине его умопомрачительной родословной, и особым жизненным режимом.
Пока шла подготовительная работа, необъяснимым образом, перераставшая в грандиозное шоу вселенского масштаба, Кеша от нечего делать общался с гостиничными кошками:
- Как вы относитесь к идее Иоганна Ван Гельмонта о самозарождении мыши в искусственных условиях? – спросил он трехцветную гостиничную кошку Мусю.
- Та ни, я лучше сало, - застеснялась Муся.
- Я сало не ем, холестерин, холецистит и прочее…,
- Та ни, брешут, сало очищает, - разволновалась Муся.
- Но все-таки, рецепт Иоганна Ван Гельмонта мне интересен с философской точки зрения, как на эту проблему смотрят ваши соотечественники?
Муся побежала созывать знакомых котов и кошек для научной дискуссии, которая обещала быть горячей.
Кеша встретил представителей киевской кошачьей братии добродушно, сладко потянулся, нечаянно выпустив наружу круто загнутые сине-коричневые когти.
Поговорили о мышах и сале, ничего, из перечисленного Кеша не ел, представители прохладно отнеслись к теории Иоганна Ван Гельмонта, еще поговорили о предстоящем мероприятии и гости сообщили, что местность на берегу Днепра кишит злыми, жирными и здоровыми комарами, которые могут испортить жизнь кому угодно.
Кеша к акции прощения был вполне готов, а в номерах «люкс» шла лихорадочная работа по примерке и выбору костюмов группе сопровождения.
Не могли одеть Василису Кирилловну - как настоящей царевне, все было ей к лицу, поэтому выбирали долго. Даже бутафорские рубины, летник из парчи и «соболя» из «Бориса Годунова», довольно вульгарные вблизи, несмотря ни на что делали ее еще более очаровательной.
Чтобы от такой красоты как то усмирить сердце, бившееся молотом в груди Соло, он нес всякую чепуху о буддийском подходе в борьбе с муниципальными властями, не оплачивающими вовремя за электроэнергию, и был, как лимонка на взводе.
С Натальей Юрьевной все было наоборот – она терялась в ярком и блестящем, стеснительно моргала белесыми ресницами, и после долгих мучений ее обрядили в костюм мальчика-писца, - полосатые портки, сиротскую шапочку и огромное гусиное перо.
Кеша шнырял между всеми, как бывалый дизайнер, но Соло не оценил его заигрывание с фальшивыми соболями, и несколько раз невежливо отодвигал ногой в сторону, ну что ж, известно, что люди, которые чего-нибудь стоят – не сахар.
На следующий день, погрузив в автобус парчовые кафтаны, рубины и соболя, группа прибыла на место будущей исторической акции.
Застеленный коврами струг деловито пыхтел мотором, участники пребывали в приподнятом и романтическом настроении.
Берег Днепра был умеренно засеян отдыхающими гражданами, но толпы, жаждущей сенсационных исторических откровений не наблюдалось.
Соло вопросительно изогнул подмалеванную гримером бровь.
- Народ будет, будет, он в принципе здесь, всех оповестили в самых читаемых СМИ, вы начнете, и они подгребут, - взгляд менеджера воровато скользил по водной поверхности.
Жители Киевской Руси, уставшие от всяческих разоблачений в политике и бизнесе, все-таки продолжали обсуждать перипетии столичной жизни:
- Не переживайте, она от семи собак отлается, - обсуждали неожиданные маневры красавицы-женщины-политика.
- Ну,куда, куда от всего этого деться? Некуда…
- Как это некуда? А к такой-то матери?
- Дорогие граждане свободной Украины,- тоном циркового конферансье провозгласил Соломон Будимирович, - прервав тяжелые думы публики, - ходом мировой истории я призван обнародовать…
Соло очень доступно разъяснил публике суть происшедших более двух тысяч лет событий. Народ реагировал вяло, до конца не осознавая исторический парадокс.
Парадоксов в Незалежной хватало, но как согревали душу нашего современника искренние слова раскаяния.
Соломон Будимирович глубоко вздохнул, чтобы совершить главное, зачем он сюда приехал – произнести искреннее извинение за ту роковую ошибку, которая изменила ход истории теперь лишь дружественного нам государства.
Но и этому, увы, не суждено было свершиться, все живые существа, имеющие уши, услышали раскатистое, и заглушающее все на правом берегу Днепра, а может быть и на левом:
- Конкурс на лучшую покупку, победитель получает главный приз – водяной мотоцикл, - голосил крепкий молодой парубок с луженой глоткой, появившийся на берегу, перекрывал все звуки в радиусе трех морских миль.
Размалеванный микроавтобус, из которого выкатился раскладной прилавок с товарами, призывал всех участвовать в небывалой по оригинальности акции.
- Беспроигрышная лотерея, коронный выигрыш – десять тысяч евро,- колоратурно надрывалась невдалеке от конкурса дама бальзаковского возраста, одетая как королева бразильского карнавала, по мощности децибел не уступающая парубку.
- Я, мягко говоря, удивлен, - обратился Соломон Будимирович к главному менеджеру «Звынайтэ».
Менеджер заволновался, к организованному им шоу, без согласия заказчика, были привлечены некие фирмы и фирмочки, занимающиеся лотереями, рекламой, и другой необходимой обществу деятельностью.
Солидная моржа сама плыла в руки, и отказаться от нее не было никакой возможности. Белобрысая помощница заказчика, без конца исправлявшая и улучшавшая текс исторического воззвания к бывшему народу Киевской Руси, была далека от коммерческих тонкостей порученного ей проекта.
- Небольшая накладочка вышла, сейчас все устроим, - виляя блудливым глазом, заверил он, и выхватил из рук оратора лохматый микрофон.
Соломон Будимирович, с ходу оценивший ситуацию, так дышал на менеджера раздутыми от гнева горячими ноздрями, что у того затряслись руки и он выронил микрофон на усланную коврами палубу струга или фелюги.
Микрофон с длинным искусственным мехом, так называемая ветрозащита или мохнатка, упал на спину дежурившего под ногами Кеши, тот от неожиданности подпрыгнул и отскочил:
- Так вот какие они корабельные крысы! – Кеша был наслышан о таковых, но никогда их не видел. Длинный черный мех с зеленоватым оттенком, совершенно не крысиный запах и вообще…
На заросшей густым мехом морде крысака, не читалось ни малейших признаков страха или раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался.
- Оуэыа! – над Днепром раздался леденящий душу боевой клич сиамских котов, непостижимым образом усиленный воспрянувшими динамиками, по собственной инициативе решившими заглушить конкурентов на берегу.
Замечено, что техника в России, даже заграничного производства, часто ведет себя не адекватно, вопреки инструкциям и техническим параметрам.
- Оуэыа! – боевой клич раздирал пространство и время, Кеша взмахнул когтистой лапой ,и бесстыжий крысак камнем пошел ко дну.
- А еще говорят, что корабельные крысы отличные пловцы, - Иннокентий с интересом проследил за камнем уплывающим микрофоном, и с чувством исполненного долга уселся на носу струга, наблюдая дальнейшие события.
Соломон Будимирович посмотрел на менеджера и на окружающих огненными глазами, и Василиса почувствовала какой-то непонятный восторг под ложечкой.
- Все пропало, - хрипло сказала она, кутая плечи в капроновый шарф шамаханской царицы, усеянный золотыми звездами.
Тоненький лилейный голос больше соответствует слову нравиться, а охриплость соответствует любви. Так уж повелось по жизни, что в критических ситуациях люди больше доверяются инстинктам, вот и сейчас, огненный взор Соло, как в первый раз, увидел невероятно прелестную женщину, сказочную красавицу в роскошных мехах, парче и рубинах.
В один миг все отлетело, как прах, вся ерунда нелепых планов, забот и огорчений, осталось радостное возбуждение внезапного счастья.
Любовь вообще приватна, она проста и первобытна, она дичится, чуть-чуть пугает и пугается сама, ей не мешает географическое положение , и то пространство, где она находится, а также все остальное.
Василиса тоже только сейчас увидела в Соло мужчину, способного проскакать куда-нибудь очень далеко верхом и соблазнить графиню, в отличии от тех, которым, к примеру, радость приносят папки с бумагами. И она тихонько, украдкой, дальним предальним краешком сознания, тоже подумала:
- Сегодня, в первой половине дня началось мое счастье.
Гормоны счастья, любви и ошалелости выбросились в кровь у Соло в таком количестве, что их хватило бы на всю публику правого берега Днепра, постепенно прибывавшую к месту происшествия.
- Ну, все, хватит, по контракту ваша фирма оплачивает все издержки в случае срыва акции, - беспечно махнул рукой Соло, хотя естественное в этой ситуации стервозное настроение требовало дальнейшего выхода. И выход, конечно, тут же нашелся - помойное ведро шоу бизнеса, по законам пакости, вывалило в спокойные воды Днепра гражданина, который по-собачьи, шустро плыл от берега в сторону катера.
- Гад! Москаль! – подплывший гражданин выплюнув в сторону Соло фонтанчик воды, ухватившись за борт огромной рукой сырно-сливочного колера, - у моей
подруги от твоего вытья сердце затрепетало, сам сказал, гад, что сожалеешь, а сам… , - он хотел добавить что-то еще, но не успел.
Кеша воспринял огромную руку, как понтонную переправу или трап на сушу, легко и грациозно, как Нуриев, он пробежался по ней, но рука быстро закончилась и началась спина, тоже сырно-сливочная. Гражданин дернулся, опять закричал «гад», Кеша понял, что промахнулся и тоже закричал свое «оуыэ», потому что дальше идти было некуда. Он вцепился в аппетитные плечи пловца, и они закружились в воде странной вопящей этажеркой.
Не умеющая плавать Наталья Юрьевна опасно перегнулась через борт фелюги и махая коротенькими ручками истошно кричала:
- Кеша, иди сюда, иди сюда, - но дотянутся не могла и искала глазами что-нибудь вроде багра, чтоб зацепить парочку и притянуть назад.
Василиса Кирилловна тоже синхронно протянула руки и стала звать Кешу на борт струга. Сырно-сливочный гражданин нелепо барахтался, но все никак не мог дотянуться до борта и, увидев над водой Василисину косу, схватился за нее, как за швартовочный канат, дернул, в одно мгновение та оказалась в воде.
- Василиса плавать не умеет! – завизжала Наталья Юрьевна, - и я тоже, - визг перешел в рыдания.
- Где круг? – прогремел Соло в ухо менеджеру.
- Какой круг?
- Спасательный!
- Не знаю, я тут первый раз и тоже почти не плаваю, да тут не глубоко, - он судорожно дергал за ручку мотора, пытаясь завести плавсредство.
- Ну, а я в этой сбруе поплыву, как топор, но деваться некуда, - в одну секунду Соло сбросив с себя годуновские соболя, остался в парчовых штанах.
Перемахнув через борт, он пытался дотянуться рукой до Василисы, которая, то выныривала, цепляясь за гражданина, то уходила под воду.
- Ой, мамочки, помогите! Ведь утонут, утонут, утонут! – голосила Наталья Юрьевна.
Соло бешено молотил руками по воде и все-таки поймал Василису за шиворот, расшитого золотом летника, пытаясь подтолкнуть ее к борту струга. Гражданин с орущим Кешей на спине, не переставая, кричал «гад». Наталья Юрьевна, бессмысленно метавшаяся между менеджером и бортом, и с перепугу закричала:
- Соломон Будимирович! Вы крещеный?
- Нет.
- Как же так? Вы можете утонуть, это опасно для жизни, давайте я вас окрещу, а то…
- Валяй!
Наталья Юрьевна стала брызгать на него водой и быстро произнесла:
- Во имя Отца, аминь! Во имя Сына, аминь! Во имя Святого Духа, аминь!
Из мотора, наконец, вылетела упрямая и скупая искра, он затарахтел, струг дернулся, Наталья Юрьевна упала на усланную коврами палубу, ухватившись рукой за атласный валик, как атрибут боярской роскошной жизни.
Бутафорские атласные валики, которые в час отдыха подкладывали себе под бока знатные люди, оказались из пенопласта и в следующее мгновение полетели за борт.
Первым подгреб к борту катера сырно-сливочный гражданин с двумя валиками под мышками
Он снова схватился огромной ручищей за борт, но Кеша проигнорировал приглашение ,и легко спрыгнул на палубу прямо с его плеч, потом громко потряс ушами, и обернулся к непрошенному визитеру и сказал:
-Ш-ш-у-у-у-а.
- Видкиля вин знае, що мэнэ кличуть Шурою, - ошалело спросил гражданин.
- Он еще и не то знает, мистик! Лучше помогите мне, Шура, Василису поднять на борт, она совсем обессилела, а все из-за вас, это вы стянули ее в воду.
Наталья Юрьевна хлопотала вокруг Василисы, которая сначала отплевывалась днепровской водичкой, а потом просто лежала с закрытыми глазами и на пол лица стрельчатыми ресницами, измученная и прекрасная. Иногда она открывала глаза и видела над собой прозрачную высь, мир был нескончаем и безмерно соблазнителен.
Соло испытал такую нежность и жалость к этой женщине с глазастым детским личиком, так что ком подступил к горлу, когда он представил, что все могло бы окончиться не так.
Вот она, прекрасная и ничья.
- Ну, что вы тут околачиваетесь? Плывите назад, к той, у кого трепещет сердце, а то, как бы вас, Шура, винтом не зацепило.
- А шо ваш котик еще знае, может он гадае?
- Я не знаю, Кеша, ты гадаешь? – не без сарказма обратился Соло к Иннокентию.
У-у – живо ответил тот, он сидел рядом и добросовестно наблюдал за всем происходящим, - контроль, контроль и еще раз контроль, - было написано на его мордахе.
- Ну, сами видите.
- Вижу, - согласился Шура, - внезапно заговорив по-русски, може скажет, жениться мне или нет?
- Если вы завидный жених, то женитесь, по крайней мере, завидовать перестанут, а сами-то как?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Понятно, что скажешь, Кеша? – на что тот зевнул, и потряс ушами.
- Все ясно, - перевел, Соло, с кошачьего на русский.
- Вот и мама тоже…, да я и сам чую, не про нас ананас, - гражданин мотнул головой на берег, там маячила фигура в виде ананаса в желтой тунике.
- А что твоя хохлушечка? Гарна? – лукаво спросил Соло.
- Твоя царевна гарна, от днепровской водички еще краше стала, иди к ней, что со мной толковать, спасибо коту, что разъяснил дураку, - москаль Рахманов отцепил сырно-сливочного гражданина, с валиком под мышкой, от струга и тот покорно поплыл в сторону суши.
Все это было в те благословенные, домайдановские времена, когда русские не обижались на «москалей», а украинцы на хохлов.
А чего тут обижаться? Эти из московского княжества – «москали» и есть, никто и не отказывается, а те носили роскошные, не виданные в Московии хохлы, модниками были, ну и что? И никаких обид, относились друг к другу без сентиментальной идеализации, все просто, господа.
Майдан дал волю железным бочкам, они гремели, как тамтамы, о них обламывали бейсбольные биты и руки, их раскаляли докрасна и на круглых боках жарили сало, которое отдавало паленой шерстью.
Железные бочки били, расплющивали гусеницами танков, в них мочились, им мстили за смерть братьев, матерей и детей, которая была не за горами.
Свирепа и черна была отравленная кровь, познавших железную бочку мятежа и крамолы, но это было потом.
- Все! Возвращаемся, в гостинице обсудим происшедшее, в шесть вечера прошу ко мне в номер с вашим юристом, - сурово сдвинул брови Соломон Васильевич, обращаясь к сомлевшему менеджеру Илюше, еле сдерживая улыбку, потому что жизнь ему улыбалась.
Вечером менеджер явился в гостиницу пьяный и смелый по самые не балуй, на все вопросы к нему он недоуменно икал и наблевал всем на обувь.
Как в России, так и в Киевской Руси веками закреплялась – и закрепилась-таки традиция обнаруживать снисхождение к пьяному человеку.
Женщины засуетились и повели его в ванну, где он жадно глотая холодную воду, перешел на другую стадию опьянения и стал вести себя как бандит, хватая их за разные части тела.
Апперкот в глаз, который произвел Соло, вывел неугомонного менеджера на следующий уровень, характеризующийся как прорыв за пределы обыденного.
- Вот, - он опять икнул и сунул в руки Соломона Васильевича пачку гривен, перемешанную с рублями и американскими долларами, - отступное, без юристов обойдемся.
Прекрасный ужин примирил обе стороны, Соломон Васильевич был счастлив и хотел немного того же окружающим, в какой то мере подобное желание свойственно – на сытый желудок – каждому из нас.
- Ну, а вот вы, Наталья Юрьевна, зачем вы на меня водой брызгались перед тем, как спасти? - спросил он, когда Илья ушел, и остались только свои.
- Как это зачем, я же вас крестила, потому что была явная смертельная опасность, вы могли утонуть.
- Утонуть? Я прекрасно плаваю, я вообще все делаю прекрасно! И зачем меня крестить?
- Как это зачем? Смертельная опасность, а вы в Днепре, сам князь Владимир крестил в нем сограждан.
И потом нас в воскресной школе учили, что в таких ситуациях любой православный христианин может окрестить любого человека с его согласия.
- Разве я давал согласие?
- Вы сказали «валяй».
- И что теперь?
- Теперь вы можете закончить таинство крещения в церкви, если захотите, - подала голос Василиса.
- Откуда тебе это известно, Ася? – спросил Соло, намеренно называя ее секретным именем, известным, только им.
- У нас, прекрасный катехизатор.
- Какие вы знаете слова, Василиса.
В белом костюме, припасенном для братания с хохлами после акции прощения, Соломон вошел в церковь и, не зная, что делать дальше, сцепил руки за спиной. Отец Никодим оказался веселым и добрым, они проговорили довольно долго, а на следующее утро он повесил на шею Соло кипарисовый крест из Иерусалима.
- Бог меня простил, - наклонился он к розовому Василисиному уху.
Все вернулись из неглубоко небытия в сегодня и, меряя длинными шагами гостиную в «люксе» Василисы, Соломон Васильевич мягко сказал:
- Так уж случилось, Ася, что мужчины из нашего рода влюблялись довольно редко, они вступали в брак ради соблюдения традиций, ради власти, денег…, оставляя «на потом» настоящую любовь, если повезет…
Но, ты же тоже был женат…
- Был, потому что до армии я был у нее первым мужчиной, и она сказала, что беременна. Я женился, ушел служить в Красную армию, а она сделала аборт…
- Ну и что, я все равно о тебе ничего не знаю, мама говорила, что ты электрик.
- Конечно электрик, где электричество, там и я, работаю генеральным директором энергосистемы нашего региона, ну и совладелец, конечно.
Соло посмотрел не нее особым мужским взглядом загадочным и неотразимым.
- И на роду мне написано, что женой моей должна быть Прекрасная Василиса Кирбитьевна, красота неописанная, из косточки в косточку мозжечок переливается…
- Какой еще мозжечок?
- Твой, так в былине сказано, видимо имеется в виду, что и внутри у тебя тоже все прекрасно, так что собирайся Ася, собирайся.
- Куда собираться? Я устала, у меня еще вода в животе булькает…
- Как это куда? Свадьбу играть и птенцов высиживать!
Соловьев!!!
Рассказ. Крысиная охота
© Copyright: Тата Силантьева, 2015
Свидетельство о публикации №215121401607
Свидетельство о публикации №215121401607
Рецензии