Серафима

                Серафима


История эта  давняя,  из моей молодости,  но  вот  вспомнилась,  а  может  и  не  забывалась  никогда.
Повезло  мне  в  жизни –  всего  одна  свекровь  случилась,  в  первом  браке,  остальные  мужья  были  сиротами.
И  вот  мне  всего  семнадцать  с  небольшим, в  десятом  классе бурный  роман,  первые отношения  и  после  окончания  школы  задумала  я  сбежать  из  родительского  дома  и  всенепременно  замуж,  и  чтоб  всенепременно  уехать  далеко,  а  куда - да  какая  разница,  ума  не  было  совсем,  но  и  дурочкой  назвать  меня   было  трудно - ведь  школу  закончила  и  не  хуже  других,  да  и  в школе  была  не  на  последнем  месте.
 
Подробности  раннего  замужества  упускаю -  такие  глупости  даже  с  высоты  прожитых  лет  не  поддаются  осмыслению. 
Благо,  что  этап  взросления  с  погружением   в  черноземной  зоне  центральной  части  СССР  длился  недолго…но  растянулся  на  всю  жизнь.

И  вот  я  появилась  в  чужом  доме. 
Смотрю  по  сторонам  и  понимаю -  не  моё,  всё  не  так - совершенно  другой  уклад,  неприкрытая  бедность  как  образ  бытия  и  норма  жизни,  в  красном  углу  икона  с  лампадкой,  а  у нас   их  с  роду  не  было.   
Речки  по  близости  нет,  местность  равнинная  и  жутко  скучная,  ни  ёлок,  ни  сосен,  деревья  только  плодовые  и  все  за  высокими  заборами,  жара  неимоверная,  у  дома,  вернее  хибары,    огромный  запущенный  сад-  яблок  полно,  грушь,  вишни  и  сливы - ешь- не  хочу,  есть  задний  двор  и  выход  на  улицу  и  вся  территория   огорожена  покосившимся  забором.
И  вот   я  вся  такая  невеста  без  места… как   с  Луны  свалилась… и  в  руках  сумка  моих  вещичек - пара  брючат, спортивный костюм, купальник,  пара  кофтюшек,  пара  обуви… одним  словом  бесприданница,  что  по  их  меркам  было  жутчайшим  позором.
 
Сколько  раз  за  тот  год  мне  показали   на  едущую  по  улице  машину,  кузов  которой   был  полон  невестиного  приданного  и  сколько  раз  мне  Серафима  перечислила – до  сих  пор  помню -  шифоньер,  кровать,  перина,  подушки,  одеяла,  постельное  бельё,  шторы,  посуда... 
Это  самый   скромный  минимум,  с  которым  невеста  выходила  замуж.
А у меня  не  было ничего!

Было  Серафиме  в  тот  год  чуть  больше  пятидесяти,  но  мне  она  казалась    старушкой-  вечно  в  повязанном  платке,  длинных  юбках,  худенькая,    молчаливая,  грустная  и  скорбная.  Говорить  с  ней  было  не  о  чем, а  многие  слова  я  и  вовсе  не  понимала -  «надысь»,  «намедни»,  «колготится»   я  слышала  впервые.
Готовила  Серафима  помногу,  кастрюля  щей  или  борща - так  на  неделю,
пекла  пироги  и  жарила  тонкие  ажурные  блины,  ходила  по  праздникам  в  церковь,  писала коряво  и  читала  по слогам,  дома  не  было  ни  одной  книги.  Она  любила  во  всём  порядок,  рано  вставала,  шла  на  рынок,  и  как-то  шуршала  весь  день  незаметно,  вечерами  вязала  носки  и  рукавицы,  тонкие  длинные  пальцы  так  привыкли  к  вязанию,  что   делали  всё  сами  автоматически.

Вид  мой,  совершенно  бесшабашный,  поверг  в  шок  новых  родственников,  но  скромный  покладистый  характер  расположил  Серафиму,  мою  свекровь,   и  она  принялась  за  моё  пере- воспитание,  всё  время  старалась  приодеть  на   свой  манер,  очень сокрушалась,  что  в  моём  скудном  гардеробе   не  было  платьев. 
Первым  делом  она  повела  меня   на  базар.
На  огромной  барахолке   продавалось  всё,  что  душа  пожелает,  такое  явление  я   увидела   впервые  и  мне  было  интересно  глазеть   на  местные   диковины  и  обычаи,  особенно  на  цыганские  таборы  с  разноцветными  кибитками,  жеребятами,  цыганками  в  пышных  юбках,  сидящими  прямо  на  земле,  рынок  показался  большим  аттракционом.

По  выходным  в  доме  было  табу  на  стирку,  уборку  и  готовку. 
Как  хочешь,  хоть  умри,  но  успей  сделать  все  постирушки  и  уборку  в  будни,  а  воскресенье – святой  день  и  точка,  в  церковные  праздники  запрет  на  домашние  дела  мог  длиться  и  дольше.
В  этот  день  Серафима  повязывала  новый  платок,  надевала   длинное  платье  невзрачной  расцветки  и  уходила  к  соседям  играть  в  карты,  это  было  единственное   культурное  развлечение,  но  этот  день  она  всегда  ждала,  готовилась  к  этому  событию  и  уходила  до  самого  вечера.

Через  пару  недель  я  осмотрелась  и  поняла,  что  скучней  места  еще  не  видела  и  если  не  помру  с  тоски  по  дому,  которая  началась  вдали  от  родителей,  то  головой  поеду  от  безделья. 
Пошла  в  город   и   устроилась   в  детский  сад  няней,  взяли  не  месяц,  так  начались  рабочие  будни.

Моя  новобрачная  жизнь  проходила  в  дворовом  домишке,  куда  поместилась  железная  кровать,  стул  и  маленький  столик.
Утром  я  уходила  на  работу  и  к  вечеру,  уставшая,  возвращалась  домой.
С  первой  получки  я  пошла  в  книжный  магазин  и  купила  несколько  книг,  в  сараюшке  стало  веселей-  можно  было  почитать  на  досуге.
Всё  мое  свободное  время  проходило  или  в  саду,  или  в  своем  домике,  все  удобства  были  во  дворе,  колонка  с  водой  на  улице,  за  забором…
Так  прошел  месяц  моей  жизни  на  чужбине,  от  письма  до  письма  из дома…

Работа  моя  в  детском  саду  закончилась  и  в  августе  я  поступила  учиться.  Учеба  началась  с  борьбы  за  урожай.
И  вот  первый  выезд  в  бескрайнее  поле -  собирать  лук,  рано  утром  я  уехала,  день   на  жаре  и  к  вечеру  уже  ничего  не  хочется- только  доехать  до  дома  и  спать.
Серафима  ждала  с  ужином,  я  рассказала -  где  была  и  что  делала  и  вот  он -  первый  выговор.

- а  куда  возили-то?
- да  лук  собирали..
- а  где  лук-то?
- так  в  поле…
- а   домой  почему  не  принесла?

А  у  меня  ступор…
Я  пилькаю  глазами,  смотрю  на  Серафиму  и  настолько  всё  глупо  выглядит- я  не  знала,  что  по  их  правилам-  где  работаешь,  то  и  принеси  домой…  и  тут  я  вспомнила  мамины  уроки,  папины  наставления  и  поняла,  что  та  жизнь  была  там  и  тогда,  и  правила  поменялись…

На  следующий  день  нас  повезли  на  морковное  поле,  домой  я  привезла  штук  десять  крупных  морковин  и  Серафима  осталась  довольна.
Потом  нас  возили  на  огуречные  поля,  помидорные  плантации  и  вся  наша  группа  за  наш  бесплатный  труд  набирала  себе  штук  десять - пятнадцать  отборных  томатов  или  огурцов-  ведь  в  магазинах  ничего  не  было,  всё  отгружалось  и  вагонами  куда-то  уходило.
Так  прошел  еще  один  месяц  и  трудовая  практика  закончилась,  я  внесла  посильный  вклад  в  семейный  бюджет  натурой,  а  на  стипендию  купила  книг,  каких-то  одежек  и  красивые  босоножки.

Однажды  Серафима  заглянула  в  нашу  сараюшку. 
На  столике  лежала  стопка  книг,  она  долго  с  недоумением  смотрела  на  них…

- это  что?
- книги.
- вижу,  что  книги.
- зачем?
- как  зачем?  читаю…
- сначала  купи  то,  что  нужно,  а  потом  то,  что  хочется-  сказала  мне  Серафима  и  удалилась,  поджав  губы…

И  я  поняла, что  та  жизнь,  когда   мама  могла  потратить  на  подписки  всю  зарплату,  а  папа с  каждой  пенсии  покупал  несколько  книг,  осталась  там,  а  здесь  книги  это  блажь  и  каприз.

Захотела  я  как-то  обследовать  чердак  дома,   подставила  длинную  скрипучую  лестницу,  поднялась  и  открыла  маленькую  дверку,   в  темноте  увидела    непонятное   шмутьё,  пыльное  и  древнее,   огляделась,  пригляделась,   покопалась   и  под  ворохом  нашла  старую  книгу  Некрасова,  единственную  книгу  в  этом  доме,  выброшенную  за  ненадобностью  с  глаз  долой,  а  еще  обнаружила  ящик  с  хозяйственным  мылом -  кусков  двести,  а  может  триста.   
Мыло  жутко  воняло  и  было  черного  цвета,  и  сколько  лет  оно  там  уже  лежало,  все  забыли.
Я  спустилась  вниз,  бережно  неся  драгоценную  находку,  сдула  с  нее  пыль,  очистила  от  паутины  и  положила  в  своем  сарайчике.
Про  ящик  мыла  я  спросила  Серафиму.

- а  если  война….а  у  нас  вот  и  мыло  будет  и  надолго  хватит...

Все  у  нее  было  в  три  ряда  и  всё  про  запас - в  погребах - варенья, соленья  и  компоты  стояли  годами,  в  сараюшках  были  стратегические  запасы  на  все  случаи  жизни – соль,  спички,  керосин.
А  в  огромном  сундуке  под  замком  хранились  самые  главные  ценности-рулон  бархата  на  обивку  гроба  и  всё,  что  требуется  в  последний  путь…
И   однажды   мне  была  оказана  такая  высшая  степень  доверия – Серафима  позвала  меня  в  залу,  открыла  сундук  и  достала  самое  сокровенное  и  всё  разложила  и  показала,  и  рассказала,  как  ее  обрядить,  и  как  украсить,  и  что  всем  раздать  на  память. 
Я  стояла  и  глупо  пилькала  глазами  и  сказать  мне  на  это  откровение  было  нечего… В  родительском  доме  мне  таких  уроков  не  преподавали…

Как-то  в  конце  лета  Серафима  особенно  пристально  осмотрела    меня  с  ног  до  головы,  опытным  глазом  определила,  что  что-то  во  мне  не  так  и  молча  ушла.  Через  несколько  минут  вернулась во  двор,  подала  мне  кружку  с  водой  и  полотенце  и   прямо  за  домом  в  закутке  велела  подмыться.

- пойдем  к  врачу,  надо  узнать  срок.

Пойдем  так  пойдем -  я  в  этих  делах  ничего  не  соображала  и  еще  бы  долго  туда  не  пошла. 
К  вечеру  я  была  признана  официально  беременная  и  отношение  ко  мне  поменялось.  Меня  стали  откармливать  пирожками  с  капустой,  а  мне  вдруг  стало  хотеться  кислых  конфет.  Благо,  что   соседка  работала  на  кондитерской  фабрике  и  приносила  мне  бракованную  слипшуюся  карамель. 

С  наступлением  холодов  пришлось  перебраться  в  дом,  который  состоял  из  маленькой  кухни  с  низеньким  потолком  и  пристроенного  зала,  так   называли  эту  комнату.  В  ней   было  несколько  небольших  окон,  на  лето  от  солнца  заклеенных   бумагой,   но  поделить  на  два  помещения  этот  зал  было  невозможно,  так  несуразно  всё  было  построено. 
И  потому  в  одном  углу  стояла  супружеская  кровать,  а  в  другом  спала  Серафима.  Перед  сном  она  несколько  раз  крестилась,  читала   шепотом  молитву  и  затихала,  ночью  тихонько  похрапывала,  а  все  другие  звуки  были  оправданы  одной  емкой  фразой,  которую  было  глупо  оспаривать.

- спящая жопа- барыня- любила  повторять  Серафима.

Так   прошла  осень  и  зима-  в  учебе  и  заботах  о  здоровье,  весной я сдала  экзамены,  сходили  в  ЗАГС и оформили  отношения,  узнав  об  этом,  Серафима  поздравила  очень  своеобразно,  одной  фразой,  обращенной  к  непутевому  сыну-

-ну  теперь  не  расхомутаешься..

Через  несколько  дней  я  благополучно  разродилась. 
Все  табу  тут  же  вступили  в  силу   вместе  с  праздниками -  на  весну  случились  и  Пасха,  и  Троица. 
Стирать  пеленки  в  такие  святые  дни  мне  было  запрещено.

Весной  Серафима  решила  меня  окрестить,  для  нее  было  совершенно  непонятно,  что  человек  может  быть  некрещеным,  а  некрещеного  ребенка  она  считала  просто  куском  мяса,  о  чем  мне  часто  напоминала,  но  если  мать  была  некрещеная,  ребенка  крестить  не  могли.  Всё  упиралось  в  меня.
И  что  мне  было  делать – я  согласилась.
И  вот  на  Троицу  она  повела  меня  в  церковь.
 
Народу  внутри  собралось  - не  протолкнуться,  а  я,  по  своей  наивности  и  недалекости,   такое  видела  впервые. 
Я  терпеливо   выстояла   всю  службу,  после  окончания  поповских  завываний  озверевшие  старушки  начали  драть  веточки  березок,  злобно  отталкивая  более  слабых  от  вожделенных  святынь. 
Серафима  подвела  ко  мне  попа,  тот  спросил,  знаю  ли  я  молитвы,  а  откуда  мне,  безбожнице,   их  было  знать, я  и  в  церкви  была  впервые. 
Поп  велел  выучить  несколько  самых  главных,  но  увиденное  побоище  божьих  одуванчиков  надолго  отвернуло   меня  от  лона  церкви  и  больше  ни  на  какие  уговоры  я  не  повелась.

Ровно  через  год  после  своего  приезда,  летом,   я  поставила  всех  перед  фактом,  что  уезжаю.  Моему  долготерпению  пришёл  конец.
Приехала  я с сумкой,  а  уезжала  с  багажом,  мешок  килограмм  на  сто  пришлось  отправить  тихой  скоростью. 
Что  уж  я  там  нажила  за  год,  не  помню,  но  перину  и  подушку,  одеяла  с  местного  суконного  завода  мне  запихали  как  приданное  для  внучки.
Серафима  не преминула  уколоть  меня  статусом  бесприданницы,  а  я  пропустила  мимо  ушей.  Я  никогда  с ней  не  спорила  и  умудрялась  не  ссориться  и  не  обижаться. 
По- своему  она  была  права.  И  не  она  придумала  те  правила – просто  так  там  было  принято.

Я  всегда  помню,  но  не  люблю  говорить  о  том,   как   прожила  тот  год,  хоть  и  прошло  больше  сорока  лет,  и  сколько  слёз  пролила,  и  как  мне  плохо  было.  Но  этот  урок  не  прошел  зря.  Я  получила  сполна  за  своё  упрямство.
Мой  первый  курс  жизненного  университета  дал  мне  профессию  и  дочку,  научил  уживаться  среди  чужих  людей,  чуждой  среды,  обломал  мой  непокорный  нрав,  но  не  сломал,  а  закалил.
Раннее  замужество  официально  закончилось  через  несколько  лет.

Серафима  несколько  раз  в  год  напоминала  о  себе - много  лет  от  нее  приходили  посылки  с  вязаными  носками  и  вареньем.
А  я  отправляла  новогоднюю  открытку.
В  последние   годы   жизни  она  совсем  плохо  видела,  дождалась  и  правнуков,  старалась  никого  не  обременять,   угасла  лет  в  девяносто,  тихонько,  как  жила…  уснула  и  больше  не  проснулась.

Я  недавно  подумала - а  что  осталось  мне  на  память  о  том  времени…
Да  вот же - книга,  стихи  Некрасова  1945  года  издания,   которую  я  нашла  на  чердаке  в 1974,  отреставрированная -  она  переехала  со  мной  в  другую  страну  и  занимает  почетное  место  на  книжной  полке.
А  теперь  вот  есть  маленький  рассказ  о  Серафиме. 


9.12. 2015.
Хельсинки.