Романтика и трагедия свидетельниц ушедшего века

     Четыре вечера я не мог оторваться от телевизора:по каналу "Россия" шёл 16-серийный телефильм "Подстрочник"(режиссер Олег Дорман, оператор Вадим Юсов), который 11 лет не допускали к телезрителям.Он–о жизни женщины потрясающей судьбы, известной переводчицы художественной литературы Лилианы Зиновьевны Лунгиной (девичья фамилия Маркович). Её впечатляющий монолог на фоне истории ХХ века был мастерски обогащен уникальными документальными кино- и фотокадрами. Этот фильм–откровение свидетельницы века,которая ребёнком побывала в Германии,в Палестине, во Франции, в тридцатые годы провела юность в Москве,училась в легендарном Институте философии, литературы и истории (ИФЛИ). За рубежом, в СССР и в новой России переводчица-еврейка не раз сталкивалась с "махровым" антисемитизмом. Но её талант позволил открыть для российских детей книги шведской писательницы Астрид Линдгрен с Карлсоном,что живёт на крыше,и девчонкой Пеппи-длинным чулком.

     Один из кадров "Подстрочника" неожиданно переключил мою память на судьбу другой удивительной женщины, моей доброй знакомой Татьяны Петровны Польской. Её молодое лицо, имя и фамилию я увидел рядом с юной героиней фильма на коллективном портрете выпускников ИФЛИ 1941 года.

     Три десятилетия эмиграции она прожила в нашем городе, участвовала в создании и редактировании первой в Детройте русскоязычной газеты "Фонарик", который многие годы "освещал" бывшим советским людям нелёгкую дорогу к освоению английского языка, американского образа жизни, истории США. Татьяну Петровну хорошо помнят русскоязычные старожилы небольших городков Мичигана, где она, активнейший член консультативного совета и лекторской группы при Еврейском общинном центре, проводила интересные литературные вечера и делала доклады о выдающихся деятелях культуры. А с какой искоркой в глазах эта уже немолодая интеллигентная женщина вспоминала о своей студенческой молодости и учебе на литературном факультете ИФЛИ, о друзьях-однокурсниках. Она всегда считала своим долгом передавать бывшим соотечественникам всё то, что знала, и была для нас мудрым наставником.

   В прошлом году, скромно отметив своё 90-летие, Татьяна Петровна переехала из Детройта к единственному сыну в город Bedminster (штат Нью-Джерси). Через несколько дней после демонстрации "Подстрочника", я надумал позвонить своей доброй знакомой, чтобы справиться о её здоровье и рассказать о фильме. Без труда дозвонился и с радостью услыхал в телефонной трубке знакомый, с привычной хрипотцой, голос:

– Слава Богу, здорова. Спасибо, что не забыли. Я с удовольствием посмотрела этот великолепный фильм. А моя "ифлийская"(почти семидесятилетней давности) фотография рядом с Лилей Маркович, с которой мы занимались на одном курсе литературного факультета, вызвала самые теплые воспоминания. Лиля, блестяще владевшая иностранными языками, училась на отделении зарубежной, а я – русской литературы. Мы знакомы не были, хотя в наших судьбах сложилось немало общего.

– Татьяна Петровна, вы прожили большую жизнь в самый трагический период истории нашей бывшей страны. Расскажите, пожалуйста, о себе:

– Я родилась в Киеве в далёком 1918 году.

   Мои родители полагали, что их дети должны получить хорошее образование на русском языке. Когда мы переехали в Москву, я поступила в одну из лучших столичных средних школ, где подружилась с моим ровесником Павликом, будущим талантливым поэтом-романтиком Павлом Коганом. Его семья, как и моя, приехала в столицу из Киева. У него, как и у меня, самым любимым предметом была русская литература. Но учился он, в отличие от меня, небрежно, постоянно забывал дома тетради, бедокурил. Однако прославился тем, что ещё в школе написал первый вариант "Бригантины", позже ставшей любимой песней не только нашего, но и следующих поколений. Успешно окончив 10 класс и, выдержав огромный конкурс, в 1937 году я поступила на престижный литературный факультет ИФЛИ.

– Какая атмосфера ощущалась вами в институте в то страшное время, когда в стране шел разгул сталинских репрессий?

– Однажды после лекций ко мне подошел секретарь комитета ВЛКСМ Виталий Озеров и сказал, что меня вызывают в райком комсомола. Спрашиваю: зачем? – Отвечает: – Не знаю. А комсомольский билет с тобой? – Он всегда при мне. – Тогда после лекций поезжай прямиком в райком.

Приехала. Меня пригласил зайти в кабинет высокий военный. Вежливо предложил стул и спросил:

– Вы, видимо, хотели после окончания института остаться в Москве?

– Конечно.

– Мы можем поспособствовать этому. Но, в таком случае, вы должны нам помочь.

– Чем же?

– На вашем курсе учиться Агнесса Кун. (Я знала, что речь идет о дочери известного деятеля венгерской компартии и Коминтерна Белы Куна.) Вы с ней знакомы?

– Да, здороваюсь, но не более.

– Вам надо с нею подружиться, бывать дома и беседовать на политические темы.

– Нет, – отрезала я, – не смогу. Это не в моём характере. К сожалению, я крайне не общительна.

Лицо "энкавэдэшника" стало строгим и неприятным. Он открыл ящик письменного стола, достал оттуда какие-то бумаги и, вонзив свои серые холодные глаза, медленно произнёс:

– В вашей биографии много подозрительных моментов.

– Вся моя биография, – тихо отвечаю, – только школа и институт.

– Нет, ваш папа в 1912 году ездил в Америку к родственникам.

– Но какое это имеет отношение лично ко мне? Он ещё не был моим папой, так как меня в то время еще и в проекте не было.

– Ну, хорошо, в таком случае вы, как честная комсомолка, подпишите вот эту бумагу, что согласны сотрудничать с нашей организацией.

– Не буду, – категорически ответила я.

– Позже вы пожалеете об этом, – и он хлопнул ладонью по столу, чем дал понять, что разговор окончен. – А сейчас поставьте свою подпись, что о нашей беседе никто никогда не узнает.

   Я, буквально ошарашенная чувством обещанной мести за непослушание, вышла из здания райкома. И об этом "визите" никому никогда не рассказывала, даже маме… Позже узнала, что Бела Кун был обвинен в антисоветском заговоре и расстрелян, а его семья репрессирована.

   Это было время, когда моих сокурсников – детей "изменников родины" – на комсомольских собраниях заставляли отрекаться от родителей, а тех, кто отказывался, исключали из ВЛКСМ и даже отправляли в ссылки. Но несмотря на это в институте ещё традиционно сохранялся "дух свободолюбия"… Его как могла поддерживала студенческая газета "Комсомолия". Я была членом её редакции. Вечера поэзии, чтение стихов в коридорах, их обсуждения и горячие споры были нашими ежедневными буднями и праздниками. А пафос познания и тон "вольномыслия" в ИФЛИ исходил от блестящих корифеев-знатоков русской и зарубежной литературы, наших любимых профессоров, таких как незабываемый Сергей Иванович Радцик, Дмитрий Дмитриевич Благой, Николай Каллиникович Гудзий, Абрам Александрович Белкин, Леонид Ефимович Пинский, Дмитрий Николаевич Ушаков…

– А с кем вы дружили и вместе проводили свободное время?

– Мне выпало счастье учиться в одной группе и дружить с будущими известными поэтами, писателями, критиками Дэзиком Кауфманом (Давидом Самойловым), Зиновием Паперным, редактором отдела прозы журнала "Новый мир" Асей (Анной) Берзер. В институте продолжалась наша школьная дружба с непримиримым романтиком-поэтом Павлом Коганом. Павке при жизни не довелось увидеть в печати ни одного своего стихотворения, подписанного его именем. Он погиб в 1942 году, командуя поисковой группой разведчиков под Новороссийском.

– Я где-то читал, что Сталин, считая ИФЛИ рассадником вольнодумства, презрительно называл его "лыцей". "Ифлийский дух" вашего института, наверное, сильно беспокоил руководство страны.

– Безусловно, но, видимо, наш вуз терпели, пока он отправлял своих студентов-романтиков на разные войны: в Испанию, с японцами, белофиннами. В конце июня 1941года, когда уже грохотала война, я сдала последний государственный экзамен и получила диплом "младшего научного работника, преподавателя русского языка и литературы в старших классах средних школ". Наш выпуск оказался последним в уникальной истории ИФЛИ. Большинство его питомцев с началом Отечественной войны добровольно ушли на фронт. Среди них будущие известные поэты и писатели Твардовский, Симонов, Гудзенко, П.Коган Д.Самойлов, Левитанский, Копелев, Померанц…

– Куда вас "распределили" после окончания ИФЛИ?

– Какое там "распределили"? В первые же месяцы войны из Москвы начали срочно эвакуировать заводы, учреждения, институты. Город погрузился в панику. Мой отец по состоянию здоровья и возрасту к военной службе не был пригоден. Он давно работал в АХЧ издательства "Правда", и ему было поручено отвечать за эвакуацию семей сотрудников главной газеты страны. Дни и ночи папа занимался погрузкой вещей, размещением в вагонах женщин, детей, стариков. Мои сокурсницы к этому времени уже устроились в редакциях газет, журналов и издательств. Некоторые из них – во "Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей (ВОКС)", где, по их словам, ещё были вакантные места. Я по совету подруг обратилась в редакцию "ВОКСа". Заведующий отделом, ознакомившись с моим дипломом, сказал: "Вы нам подходите", попросил заполнить анкету и пройти в кабинет заведующей Первым отделом. Я робко вошла. Но строгая начальница отдела, лишь глянув на мою анкету, где в "пятом пункте" значилось "еврейка", злобно отрезала: "У нас свободных должностей нет"…

– Это было для вас неожиданностью?

– Представьте, да. Даже шоком. Домой пришла, плача. Ведь тогда я впервые почувствовала на себе всю мерзость набирающего силу открытого государственного антисемитизма. Глубокой ночью пришел с работы усталый отец, и я поделилась с ним своими горькими мыслями. Он, как мог, старался успокоить. А утром набрался смелости пойти в редакцию "Правды". И его принял главной редактор П. Н. Поспелов. Партийный "босс" высоко ценил отца за его организаторские усилия по успешной эвакуации семей. Узнав, что его дочь, выпускница ИФЛИ, не может найти работу в Москве (о причине отец не рассказал), тут же распорядился зачислить меня на должность литсотрудника отдела литературы и искусства "Правды".

– Татьяна Петровна, что самое интересное запомнилось из вашей "правдинской" биографии?

 –Однажды весной, когда война шла к победному концу, в мой кабинет зашел… Борис Пастернак. От неожиданности я обомлела, увидев любимого поэта. К нам в отдел нередко, иногда прямо с фронта, заходили видные советские писатели и поэты Алексей Толстой, Александр Фадеев, Самуил Маршак, Илья Эренбург, Александр Твардовский. Но Бориса Леонидовича Пастернака я увидела впервые. Он тихо, как бы извиняясь, обратился ко мне с просьбой опубликовать в газете одно его стихотворение. Сгорая от неожиданности, первым делом, я попросила у него… автограф. Он улыбнулся, и подписал! Затем я мгновенно прочла его небольшое стихотворение. Оно называлось "Весна", и стремглав отнесла своему "начальству". До того времени "Правда" лишь изредка помещала переводы Пастернака стихов поэтов из "братских" республик. Но только не стихи великого поэта. Однако после долгих, крайне неприятных, в том числе и для меня, согласований в редакции и выше, вплоть до отдела пропаганды ЦК партии, там наверху, наверное, поняли, что в этом стихотворении "близящуюся Победу поэт представил как спасение не только от фашизма, но и всей нашей природы…". И 17 мая 1944 года "Весна", к моей огромной радости и гордости, была напечатана в "Правде".

– Неужели вы, работая в главной партийной газете, не ощущали, как в стране социализма расцвёл антисемитизм?

– Не только ощущала, но зловещий накал ненависти Сталина и его соратников к моему народу больно ударил и по моей семье, и моим близким. В "Правде" я проработала до лета 1948 года. Уволилась, так как после замужества родился мой сыночек Борис. А осенью 1948 года в Москву прибыла первый посол государства Израиль в СССР Голда Мейер. Во время еврейского нового года (Рош ха-Шана) она посетила московскую синагогу. Почетную гостью окружили евреи, среди которых оказался и мой отец, Петр Натанович, продолжавший работать в издательстве "Правды". Вскоре отца и моего брата Марка, корреспондента "Комсомольской правды" и редактора журнала "Вопросы истоии СССР", совершенно неожиданно уволили с работы. Если б в то время я ещё продолжала трудиться в "Правде", меня ожидала бы та же участь. Лишь через полвека я, узнала о причине увольнений моих близких. Оказывается, в конце 40-х годов "доброжелатель" написал в "компетентные органы" такое вот письмо: "В наши замечательные дни, когда советский народ ведет борьбу со злейшими врагами – космополитами, Петр Польский и его сын Марк позволяют себе на руках выносить из синагоги Голду Мейер...". Под этим "сигналом" стояла подпись – Магид. Это был человек, который работал с папой и считался его другом... Вот такое было время. После увольнения из "Правды" я много лет преподавала русский язык и литературу в техникуме "завода Ильича" и московских средних школах…

– Дорогая Татьяна Петровна, как вы сейчас вдали от Москвы, от ушедших в "мир иной" родных, близких друзей, без активной общественной и литературной работы, которой посвятили всю свою жизнь, коротаете время в таком тихом, маленьком американском городке?

– Я считаю, что жизнь моя удалась, и счастлива тем, что, наконец, рядом со мной любимый сын Борис, директор одного из отделов Департамента Штата. Горжусь достижениями любимых внуков. Старший Роберт, окончив Колумбийский и Гарвардский университеты, успешно работает адвокатом, а младший Арон недавно завершил образование в Нью-Йоркском университете по специальности "музыкальный бизнес". Благодаря душевной заботе сына и государственному пособию я материально ни в чем не нуждаюсь. Люблю, как прежде, читать книги. Еще недавно "глотала" Достоевского и Бальзака, а сейчас в который раз перечитываю великолепные "Двенадцать стульев" и "Золотого телёнка" Ильфа и Петрова. Также стараюсь подольше гулять по утопающим в зелени аллеям, чтобы вдоволь надышаться чистейшим лесным воздухом.

– А нет ли желания написать книгу о том, что пережили, помните у Иосифа Бродского: "Для переживших великий блеф жизнь оставляет клочок бумаги"?

– А зачем? И кому это сейчас интересно?… Слава Богу, мир успел увидеть этот высокохудожественный фильм "Подстрочник", доставивший лично мне огромную радость. Ведь он не только о моей талантливой однокурснице Лиле Маркович – Лунгиной, которая, к сожалению, не дождалась его посмотреть на экране. В "Подстрочнике" – чистая правда о романтической и в то же время трагической юности и жизни нашего, увы, уходящего поколения...

– Спасибо, дорогая Татьяна Петровна, за интересное интервью. Крепкого здоровья Вам и много ещё новых радостей от жизни!