Знак Королевской Тысячи

Огромная рыжая луна, с вечера налившаяся червонным золотом, за ночь истаяла, обернувшись блёклой нищенской монеткой.  Предрассветное небо уже сделалось светлым на востоке, и тем чернее казались живые изгороди, высокие силуэты тополей и постройки, мелькавшие по обе стороны тракта. Безветренную тишину разрывал стук копыт – по каменистой дороге стремглав летело семеро всадников. Нет, всадников было шестеро, и один конь без седока в придачу.
… Нас спугнули, не дали развернуться. Ночной налёт принёс нам… Много! Даже слишком много. Мы привезли с собой два бочонка вина, копчёный окорок, мешок со снедью, два кошеля с монетами – и пронзённого копьём Джона. Когда мы домчались до дома и спешились возле коновязи, он уже не дышал…
Трое наших, оставшихся в ту ночь нести караул, выбежали навстречу. Им и без разговоров стало ясно, что что-то пошло не так. Тело Джона – его, ещё живого, я вёз, посадив впереди себя, - внесли в дом и уложили на лавку.
- Лекаря? – спросил кто-то.
- Пустые хлопоты, он умер, - десятник Ричард вынул кинжал и поднёс клинок плашмя к губам Джона. Полированная сталь не затуманилась.
  Вздохнув, Ричард накрыл тело плащом. Затем молча подошёл к столу и вышиб дно у только что добытого бочонка.
- Несите кружки, - сухо приказал он. – Помянем.
Мы выпили – молчаливо, стоя, не чокаясь. Хором пропели поминальную песнь и затихли…
- Как глупо… - произнёс я, стараясь не выдать вставший в горле ком. Не вышло – голос предательски задрожал.
- Джон был рыцарем, - тихо ответил десятник, глядя в стол. – И пал в бою. Как подобает…
***
 Служба в Королевской Тысяче считается самой почётной среди всех войск Острова. Должность её начальника занимает сам король, и каждый рыцарь с гордостью носит на фибуле, тунике и щите символ королевского дома.  Половина Тысячи постоянно стоит в столице на страже  дворца Его Величества,  прочие посменно несут службу в пяти провинциях Острова – по сотне на каждую.
Принимают в Тысячу не всех – этой чести достойны только отпрыски дворянских семей. Все как один – рыцари, младшие сыновья в роду, не унаследовавшие отцовских земель по старшинству. О рыцарях Королевской Тысячи говорят высокопарно – но лишь при дворе короля, да, быть может, среди мальчишек, играющих с деревянными мечами.
Славно вышагивать строем на Дворцовой площади, когда ветер полощет знамёна и серебряными голосами вторят ему трубы, славно с мечом наголо охранять дворец Его Величества или городскую ратушу. Но любому понятно, что этой красотой не рассчитаешься с трактирщиком, портным или оружейником, её не поднесёшь в свадебный дар полюбившейся девушке. Рыцарям Тысячи полагается денежное жалование, но такое маленькое, что говорить совестно. Пару дней в месяц все мы – разудалые пьяницы, а в оставшееся время приходится беречь каждый медяк. Самое странное заключается в том, что большую часть Тысячи такая жизнь устраивает.
Но любой дворянин заскрипит зубами, когда пузатый трактирщик, брезгливо косясь, плеснёт ему жидкого пива да бросит в миску, словно подаяние, кусок холодного пудинга из бараньей требухи пополам с толокном (этим кушаньем на Острове обыкновенно давятся крестьяне). И стоит только королевскому рыцарю выйти за дверь, как городская чернь в трактире грянет издевательские куплеты о его пустом кошельке. В лицо смеяться опасаются – дворянские мечи всё же острее длинных языков. И это не удел младших, недавно присягнувших государю – старые рыцари все как один знают, что достаток гвардейца за десятки лет службы не увеличивается ни на йоту.
В прежние времена мы просили короля разрешить нам торговлю в свободное от службы время, но получили отказ  - нам напомнили, что благородному торговать не пристало. После поднять жалование гвардейцам государю предлагали советники, однако он лишь отмахнулся:
- Я сам воин, - сказал он. – И по себе знаю, что рыцарь мечом прокормится.
В молодости государь только и делал, что воевал на Материке; Остров под властью дальних родичей мало занимал его. Неожиданно усевшись на трон, король не изменил своих взглядов, и был по-своему прав – но лишь для тех мест, где шла война. На Острове же настоящей войны не случалось с тех пор, как предки нынешнего государя впервые ступили на его берега.
Впрочем, для разбоя война не нужна. Нужны жители, у которых водятся деньги, еда и вино – до прочего добра мы не охотники. Поэтому лучшее время для гвардейца – служба в провинции, лишь бы не в той, откуда родом он сам. В чужих уделах нет наших родичей, зоркого королевского присмотра тоже нет.
В народе о нас распускают вздорные слухи. Люди шепчутся, будто нам закон не писан и управы на нас нет. Будь оно так, разве приходили бы мы ночами, переодевшись в платье разбойников? Разве мчались бы назад, заметая следы? Разве сейчас терзались бы горькими мыслями помимо той, что верный товарищ погиб?
Что бы ни говорил король советникам, а он всё же – первый страж закона. И будь случай – покажет это всему Острову в назидание. И случай, похоже, скоро представится. В ту злополучную ночь мы оставили следы.
- Тело Джона следует передать родичам, они живут в Северном уделе, - сказал Ричард. – Его место в родовой усыпальнице. Отправим завтра же. Я сам принесу им эту скорбную весть.
Мы приблизились к бездыханному Джону. Дрожащий свет масляной лампы замигал на бледном лице и окровавленной одежде мёртвого – и только тут я заметил, что из ворота его куртки у самого горла вырван большущий клок.
- Он не расставался с фибулой гвардейца. Носил на счастье. Даже в налёт…
- Где она? – резко спросил Ричард, указывая на разорванный ворот.
- Сорвана, - проговорил я глухим голосом. – В схватке.
Лицо десятника вытянулось. Он повернулся к окошку и выпустил в темноту поток площадной брани, которой мы прежде от него не слыхали.
***
Всё началось с того, что мы – десять товарищей-гвардейцев во главе со старым Ричардом (десятник вдвое старше любого из нас; двадцать лет он носит тунику и латы Королевской Тысячи, дослужился до десятника, нажил долгов лет на пятьдесят вперёд, роскошное собрание кинжалов и невозмутимый дух) – с нетерпением ждали назначения из столицы в Восточный удел.  Из двух его портовых городов круглый год ходят на Материк торговые суда. Через весь Восточный удел от побережья проходит тракт – дорога в столицу, и лишь ей этот многолюдный край уступит в богатстве.
Восточный удел издавна облюбовали  купцы – мореходы-владельцы кораблей и те, что торгуют с ними. Даже те из них, что попроще, процветают – редкий торгаш там не держит своей усадьбы, роскоши которой позавидует иной лендлорд. Самые богатые ухитряются даже покупать себе земельные наделы и затем наживаются поборами с местных крестьян.
К купеческим-то владениям и приглядываются служилые люди. С крестьян и мастеровых брать нечего, тревожить дворян опасно – почти каждый из них приходится родственником кому-то из Тысячи, а мы нипочём не обидим братьев по оружию.
К налёту на усадьбу мы готовились без малого месяц. Мы выбрали именно её – хозяева, семейство Хогарт, прибрали к рукам едва не десятую часть Восточного удела. Дом поражал богатством, амбары ломились от припасов, в конюшнях били копытами  лучшие скакуны удела. Спесь хозяев не знала границ; на людях они держались так, словно были роднёй самого короля. Соседи потакали им – дворяне раскланивались, как с равными, земледельцы хоть и ворчали, но исправно платили ренту. Будь наша воля – мы бы раскатали всё это великолепие по камешку, но служилый человек – не разбойник. Нам всего и нужно было, что слегка поправить свои дела золотом, съестным и выпивкой. Сам грабёж мы называли переделом лишнего.
Мы долго ждали – и дождались. Однажды усадьбу покинула большая часть хозяев – старший Хогарт с тремя сыновьями и свитой в два десятка слуг ускакали на охоту: купчина не отказывал себе в этой исконно дворянской забаве. В ту же ночь мы навестили жилище богатея.
Жители Острова по большей части беспечны, когда речь идёт о защите дома – даже города не имеют крепостных стен, ибо море защищает надёжно, а на самом Острове опасаться некого. Об усадьбах же и говорить нечего.
…Ограду чуть выше человеческого роста легко перемахнул Оливер. Он опустил кулак в латной перчатке на голову опешившего привратника и отодвинул тяжёлый засов, пропуская во двор нас. Десятник Ричард, Дунстан и Уолтер поспешили к дому, Оливер и Роберт занялись воротами амбара, мне и Джону десятник велел остаться во дворе – стеречь коней и подать сигнал тревоги, если понадобится.
На дворе стояла тишина, лишь изредка всхрапывали наши кони. Мы не зажигали огней, а висевшие у ворот и над крыльцом дома светильники погасили – нам, уже привыкшим к темноте, они только мешали. Из дома послышались топот, нестройные крики и возня – Ричард с двумя товарищами вязали сонную дворню: «Где можно – без крови!» - наставлял нас десятник накануне. Я стоял возле коновязи, а Джон, обойдя двор кругом, принялся вязать оглушенного привратника – не хватало, чтобы тот очнулся и поднял крик.
Тут-то и появился из неприметной дверцы человек в одной исподней рубахе, с длинным мечом в руках. Он выдал себя шарканьем обуви и сиплым дыханием – одинокий защитник усадьбы Хогартов был немолод, - и я успел заметить его и обнажить меч прежде, чем тот бросился на меня. Схватка длилась недолго – как ни ярился старик, фехтовал он неважно, и я легко выбил оружие из его рук.  Меч зазвенел о камни, и мой противник даже не думал поднимать его – он гордо выпрямился передо мною, скрестив руки на груди и задрав седую бороду.
- Бей, мерзавец! – прохрипел он.
Нет, это было бы уже слишком. Не от хорошей жизни я занялся разбоем, но убивать безоружного было противно рыцарской чести.
- Уймись! – велел я старику, наступив ногой на клинок его меча. – Стой и молчи! Мы не убийцы.
Он повиновался, но смерил меня презрительным взглядом. Кем он был? Вторым привратником? Распорядителем имения? Старик держался с поистине дворянским достоинством, а во мне видел безродного грабителя.  От этого делалось мерзко.
- Вы хуже орков, ночные воры! – бросил он в ответ на мои слова.
- А вы лучше них? – не выдержал я. – Чем? Тем ли, что скупили земли больше, чем надо одному семейству, дерёте ренту с крестьян, чьими трудами эта земля не дичает, да пошлины с проезжих?  Вы наживаетесь, не делая ничего, и кичитесь этим на весь удел! Поделитесь теперь с простым народом, не разоритесь!
- Нечего болтать с ним! – Джон подошёл ко мне. – Вязать его, и туда, откуда вылез!
Однако сделать этого мы не успели. Из-за ворот раздался топот множество копыт, оглушительно взвыл рог, и мы едва успели шарахнуться к стене амбара – во двор один за другим на всём скаку влетели всадники. Меня отшвырнуло в одну сторону, старика – в другую; страшно вскрикнул, падая навзничь, Джон – из его груди торчало древко копья. С проклятьем я выдернул копьё и подхватил товарища на руки. Поднимать тревогу было уже незачем – хозяева сделали это за нас, и пятеро гвардейцев с мешками, бочонками и обнажёнными мечами в руках уже выскочили во двор и стали пробиваться к своим коням.
- Держись! - Я поднял разом отяжелевшего Джона, собираясь посадить в седло, но тут произошло неожиданное.
Давешний старик ринулся на меня и коршуном вцепился в тело моего товарища. От былой гордости не осталось и следа – я разглядел перекошенное злорадством лицо, похожее на морду орка, которыми на Острове пугают непослушных детей:
- Попались, негодяи! – зашипел он в самое ухо Джону. – Не уйдёте, мерзавцы! Эй!!! Сюда!!!
Я наотмашь ударил его навершием меча по голове, повалив на камни двора; Ричард с четырьмя товарищами были уже рядом и вскакивали в сёдла. Я сам не понял, как оказался на коне, и кто помог мне втащить за собой Джона. Одежда на моей груди уже насквозь промокла в его крови, руки сделались скользкими. Мы разметали пятерых всадников, толпившихся в воротах, и что есть духу помчались прочь.
Не знаю, что за злая судьба заставила Хогартов вернуться раньше срока, но суматоха, которую подняли они, выручила нас. Пока во дворе усадьбы разобрались, что к чему, мы уже скрылись из виду. Прошло немало времени, когда наши кони замедлили бег. Погони не было.
***
Где очутится теперь гвардейская фибула Джона, оставалось только гадать, но все мы были уверены, что она так и осталась зажатой в руке боевого старикашки Хогартов,  и её непременно обнаружат. Более того – слуги купца убили одного из нападавших, а в третьем десятке четвёртой сотни Королевской Тысячи на следующее утро не досчитаются одного рыцаря. Только ленивый не протянул бы нить от купеческой усадьбы до поредевшего отряда.
- Я слышал, на Материке вину за каждого убитого островитянина возводят на орков или дикарей, - проговорил Дунстан.
- Хитро придумано! – мрачно усмехнулся Роберт. – Только здесь ни те ни другие не водятся. Тут и разбойников не бывает. Кроме нас…
Однако же рыцари – не разбойники. Они не владеют тем низменным ремеслом, в котором отнять – не главное. Разбойник умеет замести следы и затаиться, чтобы потом спокойно пировать, до следующего выхода на промысел. А как раз таиться и лгать мы не умеем – нас, дворян, с детства учат быть прямыми и честными. На первом же допросе мы выложим королевскому чиновнику всю подноготную. Товарищей не выдадим, но и самих себя не прикроем. Останется только допросить весь десяток, чтобы выяснить, кто посмел обидеть уважаемое семейство. А уж Хогарт не поскупится на подарки судьям, чтобы заручиться их усердием в этом деле – торгаш злопамятен.  Мы можем поклясться в молчании, но и это не поможет – законы таковы, что нас обвинят и вынесут приговор, пусть нас хоть совсем не будет рядом.
- Что теперь? – спросил Уолтер. – Когда раскроется – нас казнят?
Королевская Правда не жалует разбойников. Она велит сбрасывать их с Полночного рога – утёса в Северном уделе, что вздымается над морем на самом краю Острова. С вершины Полночного рога совсем недалеко до царства мёртвых – всего каких-то триста футов вниз.
- Я так не думаю, - ответил Оливер, книгочей и знаток Правды. - Дворян положено приговаривать к смерти лишь за преступления против короны – а на Его Величество мы не покушались. Значит, смерти мы не подлежим.  Хоть какой-то прок от нашего дворянства.
- А дворянства нас теперь лишат, – закончил за него угрюмый Роберт.
Раньше мне доводилось видеть Казнь чести, когда знатный человек, приговорённый к наказанию, лишался дворянского достоинства. На площади столицы возвели эшафот и двое сыновей лендлорда, виновные в убийстве, взошли на него в полном рыцарском облачении. Слуги короля поставили осуждённых на колени и один за другим сорвали с них знаки отличия, всякий раз спрашивая, узнаёт ли король этих людей. И король, восседая на троне, всякий раз отвечал «Нет, я не узнаю этих людей».  В конце щиты с фамильным гербом перевернули вверх ногами и подняли на шестах так, чтобы притихшая толпа могла видеть их. Хор грянул поминальную песнь о двух умерших рыцарях, и под его звуки бывшие дворяне понуро сошли с эшафота и растворились в толпе.
Я мысленно содрогнулся, вспомнив позорную казнь. И, полагаю, не я один.
- Лишат, как пить дать, - кивнул Оливер. – И сошлют с Острова.
В комнате повисло тяжёлое молчание. Нарушил его Нэд – слуга Ричарда. Десятник нанял его в лучшие времена, и уже давным-давно не мог платить, но Нэд крепко привязался к своему господину, из слуги сделавшись другом. Он повсюду сопровождал Ричарда. Повеса и гуляка, он был, однако, далеко не глупым человеком и верным товарищем.
- Вам, господа, горевать не приходится, - сказал Нэд. – Вы отправитесь на Материк, а жизнь там – не чета здешней. Постоянные стычки и сражения со всеми подряд – а чего ещё нужно рыцарю? Вас охотно примут в войска Дальних земель Его Величества, там лишних людей не бывает. И грабить там никто не запретит – право победителя на военную добычу неоспоримо.
- Это не твоего ума дело, мужлан! – вспыхнул Роберт. – Нас лишат рыцарской чести – ты что, не понял?
- Выбирай слова, сударь! – выпрямился Нэд. – Я не ношу рыцарских шпор, но мечом опоясан! Мой род не уступит твоему ни в древности, ни в заслугах! И за оскорбление я готов взыскать на поединке!
- Замолчите оба, - Ричард сердито оборвал завязавшуюся ссору. – И послушайте, что скажу вам я.
Десятник встал, зачерпнул вина и залпом осушил кружку.
- Если кого-то из вас тревожит поругание его высокородной  спеси, - устало заговорил он. - Так мы его уже перенесли и переносим поныне. Сколько лет рыцари нищебродствуют на королевской службе – столько терпят унижение. Избави боги задуматься об этом! Начав однажды, впредь не уймешься. А Нэд прав – мы перестанем быть дворянами, но останемся воинами. А воины на Материке нужны королю.
За окном забрезжило серое утро. Беда минувшей ночи уходила в прошлое, беда грядущего дня ещё не пришла. Все были утомлены, но уснуть не смог бы никто, кроме не ходившего с нами Нэда. Прежде чем завалиться на лавку, он сказал мне:
- Право, сударь, не понимаю, как вы до сих пор сами не собрались на Материк! Здесь таким как мы с вами делать нечего. Верно говорят люди, что когда нет удачи, несчастье помогает!