Нарвал. Глава 8

Тай Риз.

   А потому что дверь надо запирать! Я стискиваю зубы с такой силой, что любой бульдог позавидовал бы, и всё для того, чтоб удержать гневную тираду - не хочу превращаться в сварливую тётку, к тому же, это и мой косяк тоже, даже в большей степени, в конце концов - Эрик всего лишь штатский, в них никто не вдалбливал правила безопасности. Головой надо думать, лейтенант-коммандер, а не… Ладно, пролетели. Самобичевание - потом. Сейчас время действовать.
   Комбинезоны - в комнату, по пути выключить воду. С Эрикова течёт, гадство. Выворачиваю наизнанку, тычу ему в руки вместе с сорванной с койки простынёй.
   - Просуши хоть как-нибудь. Чёрт, если б взломать замки на соседних каютах, может, там есть сухая одежда…
   Спешить вроде уже и некуда, убить нас могли стремящееся к бесконечности количество раз, однако одетой я буду чувствовать себя определённо лучше. Быстро натягиваю комбез, нажимаю кнопку подгонки - костюм тут же теряет мешковатость, плотно облегая тело, и я сразу ощущаю себя увереннее. Ещё б оружие… Но чего нет, того нет. Сунув ноги в ботинки, затягиваю потуже шнурки, с удовольствием отмечая, что пальцы не дрожат. Одеваться по тревоге мне не привыкать, так что тело работает на приобретённых рефлексах, а это прекрасно успокаивает. Правда, сильно мешает собраться приятная истома, от которой ноют все мышцы… И дико хочется пить. Кола! Сейчас мне очень не помешает доза сахара. Разодрав упаковку, вскрываю две баночки и протягиваю одну Эрику.
   - А вот теперь говори. Почему "предатель"?
   Версии, возникающие в голове, одна бредовее другой. У меня там уже целое братство обитателей сетевого пространства нарисовалось, а Эрик видится то ли отступником, то ли сломавшим план захвата мира внедрённым агентом. Нет, должно быть что-то проще и логичнее… А если наш псих - его старый знакомый? Я не могу судить, насколько хорош Эрик как хакер, слишком я далека от этого, критерии мне неизвестны, но, если исходить из того, что он сходу вырубил защиту "нарвала" - хорош достаточно. Может быть,  широко известен в узких кругах. Но даже если и так, что он сделал? Предотвратил теракт. Назвать это предательством некорректно, неправильно!
   И почему, чёрт возьми, разбитое сердце?!
   Вопрос "откуда" я не хочу задавать. Не так и сложно догадаться. Судя по тому, что оно заморожено - из криокамеры. Неисправной криокамеры, потому что, вопреки представлениям людей несведущих, тела в них отнюдь не превращают в куски замороженного мяса, хотя бы потому, что при замерзании жидкость в клетах тела разрывает мембраны, а это смерть. Всё работает иначе: переохлаждённый раствор подаётся в капсулу, и объект заморозки находится в ней под давлением, при температуре куда ниже точки замерзания, но в безопасности и сохранности, без сознания, разумеется, а густой раствор прекрасно компенсирует перегрузки до трёх десятков g. Но если нарушить герметичность, раствор моментально кристаллизуется…
   В два длинных глотка осушив банку, я сминаю её между ладонями с такой яростью, будто это голова нашего психа, и швыряю в угол, презрев все правила и меры безопасности. Я отсоединяю от шлемов фонари, кладу Эриков на койку, а свой держу в руке, направляясь к выходу. Подойдя к люку, толкаю его - так и есть, приоткрыт, мы бы даже шума не услышали. Ха, "бы". Мы и не услышали. Луч фонаря отражается в каплях воды на полу коридора. Не знаю, случайно ли их оставил Немо, роняя кусочки льда по пути в каюту, или намеренно подсказал путь, и тогда это вполне может быть ловушкой, но нам, похоже, туда. Только сначала мне нужна информация.
   Я возвращаюсь к Эрику. Почему он медлит с ответом? Глядя в его глаза снизу вверх, я, после секундного сомнения, кладу ладонь на его плечо, возвращая обстановке тень прежней интимности. Надеюсь, он не оттолкнёт меня…
   - Так почему "предатель"?

Эрик Ланге.

   Я касаюсь своего комбеза, но на ощупь он совсем не такой, каким должен быть. Намного больше он напоминает… ну да, подушку. Дорогущую подушку, набитую коконами тутового шелкопряда – такие в Японии есть только и исключительно в одном месте. Отель "Империаль" в Токио. Я рассеянно поглаживаю скользящую ткань, почти чувствуя яркий, бьющий в нос аромат настоящей мадеры. Она любила мадеру – пожалуй, даже больше, чем когда-либо любила меня. Ощущение тонкой ткани немного похоже на неудачно вытащенную карту, которая увлекает за собой весь шаткий карточный домик моего подсознания, и на меня обрушиваются образы. Заливистый, игривый смех с ноткой хрипотцы. Синее рваное каре – она гордилась тем, что всегда стриглась сама, ловко орудуя ножницами, выстригая пряди по безумной, понятной лишь одной ей логике – и её причёски всегда были божественно удачными. Проколотый язык – она вечно жаловалась на свою неуклюжесть и на то, что умудрилась за неделю проглотить шарик пирсинга аж три раза, а я язвительно интересовался, разоряется ли она каждый раз на новый или просто споласкивает под краном старый. Скрип новых, ещё толком не разношенных кожаных брюк, когда она залезала на меня сверху, низко наклонялась и подолгу вглядывалась в мои глаза своими бездонными черными дырами, в самой глубине которых плясали загадочные оранжевые огоньки.
   Я никогда не знал её настоящего имени – в анонимном и наглухо засекреченном чате для своих, где мы и познакомились, она представилась Линдой. Линдой она для меня и была – уж не знаю, придумала ли она имя сходу или использовала уже очень давно, но оно ей безумно подходило. Безумно подходило. Самое подходящее определение для абсолютно всего, что вспоминается мне каждый раз, когда мысли о ней раскалённым буром вторгаются в мой измученный разум. Я безумен, да, возможно, и я этого не отрицаю, хоть и не горжусь, но по сравнению с Линдой я сошёл бы за её лечащего врача. Я хорош, да, возможно, я и этого не отрицаю, и безумно горжусь, но по сравнению с Линдой я неделю назад впервые увидел настоящую деку. Она скользила по Сети так, будто сама была не то что её частью, одной из многих и многих миллиардов клеток, составляющих саму её суть, нет – она будто бы с точностью до наносекунды предсказывала малейшие в ней изменения. Словно она и была Сетью.
   Это был сорок восьмой этаж отеля "Империаль", и она, хохоча, опьянённая не столько алкоголем, сколько ощущением абсолютной свободы и власти, высовывалась в окно по пояс, размахивала руками и кричала, что сейчас перестроит свой генотип, станет птицей и взлетит в небеса, а я, исступлённо ругаясь, затаскивал её обратно.
  Собственно, из таких вот ситуаций и состояли наши… Отношения? Не сказал бы, что это были именно они, во всяком случае, я не заметил. Деловое партнёрство? Тоже не уверен, у нас были абсолютно разные, как мы их называли, "проекты" - и мы никогда не посвящали друг друга в суть своих операций. Во-первых, хвастаться неприлично, во-вторых, меньше знаешь – крепче спишь и не выдашь даже под пытками. Но она была хороша, дьявольски хороша – тот ленивый жест, которым она включала деку, задумчиво проворачивая в пальцах то по часовой стрелке, то против небольшой металлический равносторонний треугольник с отверстием посередине, какой-то знак или символ, не знаю – ей нравилась история, и она выклянчила его у меня, когда мы прогуливались по подпольному рынку Чиба-сити в поисках какого-нибудь интересного свежего софта. А я же говорил ей – всегда, всегда носи с собой наличку, иногда даже взломанная корпоративная карта может подвести.
   Мы расстались как-то по-дурацки: она просто пообещала, что всегда будет рядом, совершенно нетипичная для нее сентиментальность - и испарилась. Я искал её… Долго. Я обшарил весь город, пробил всё, что знал, по всем возможным каналам. Кто-то говорил, что Линда отправилась на какой-то удалённый форпост разбираться с электронно-вычислительным устройством, оставленной нам в наследство давно позабытой инопланетной расой, кто-то – что её повязали легавые и теперь она мотает срок где-то на Итурупе, кто-то – что своими глазами видел, как правительственный снайпер снёс ей полголовы разрывной пулей, когда она взламывала какой-то очень важный сервер.
   Я так и не узнал, что с ней случилось, а потом, собственно, повязали уже меня. И одна мысль о том, что теперь она может быть здесь… Линде всегда была присущая некоторая лёгкая театральность, так что жест весьма и весьма в её духе. Не говоря уже о том, что девушкой она была ревнивой просто до одури, почти до безумия, хоть мы никогда официально и не состояли в отношениях. И если она и правда здесь – в смертельной опасности нахожусь не столько я, сколько Риз.
   Риз!
   Осторожное прикосновение к плечу вырывает меня из вызванного воспоминаниями ступора, и я чуть виновато улыбаюсь, подавляя спонтанное желание почесать в затылке – это сделает мое поведение совсем уж по-идиотски шаблонным.
   - Только не смейся, но, возможно, наш клиент – моя бывшая. Злая, пропавшая на несколько лет, и я сомневаюсь, что в подмётки ей гожусь, при всей моей завышенной самооценке.
   Я не колеблюсь ни грамма и выдаю ровно ту информацию, которая является критически важной для понимания сложившейся ситуации. И мне кажется, что у меня получается по-армейски лаконично и информативно.
  Исключая, конечно, формулировки.

Тай Риз.

   А вот теперь зависаю я.
   Нет, я, конечно, не думала, что Эрик - такая себе принцесса из башни слоновой кости, не имеющая прошлого, не думала, что он нечто вроде подарка, перевязанного ленточкой, сделанного по спецзаказу специально для меня, не думала… Чёрт возьми, да я вообще не думала. У меня просто снесло крышу от этого парня, давайте уж смотреть на вещи как есть. Не скажу, как оно было для меня раньше, до гипера, петли и душевой, но сейчас, если бы вдруг выяснилось, что он террорист или массовый убийца, я бы, пожалуй, задвинула эту информацию подальше, с ярлычком "они сами виноваты", в крайнем случае - приковывала бы его на ночь наручниками к койке для собственной безопасности, но не отпустила бы. Что это? Любовь? Как-то иначе я её себе представляла. Одержимость? Гормоны? Первое, второе, третье, и куча всего другого.
   Но бывшая… Нет, не сам факт её существования. Лицо Эрика, когда он думал о ней - вот что мне не нравится. Будто раскололась глыба того самого чёрного льда, а наружу выплеснулась дикая смесь тоски, изумления, страха даже - и хорошо бы только это. К мутной водичке этого коктейля примешана порядочная порция розовых лепестков. Может, кто другой и не разглядел бы всего, но я не кто-то, я… Во мне часть его души. Это странно, ненормально, может, даже опасно, но выдрать этот чужеродный полип теперь можно только с куском меня. А от меня и так осталось чуть больше половины.
   Кто она, женщина, о которой он говорит таким тоном? Нотка восхищения не могла мне послышаться.
   И главный вопрос: что делать? Что сейчас изменилось? Если раньше я готова была своими руками убить едва не отправившую меня на тот свет тварь, то сейчас… Ха, сейчас у меня появился дополнительный мотив. Кажется, я ревную. Бред, конечно, но уж себе-то врать не обязательно. Вопрос только в том, на чью сторону встанет Эрик, если мы с ней вцепимся друг другу в горло.
   Лицо Эрика вновь практически спокойно, он, кажется, взял себя в руки - ну, почти, потому что до сих пор стоит голый, комкая в руках гермокомбез. Я забираю костюм и простыню, сажусь на развороченную постель и начинаю промакивать подкладку, радуясь, что нашла себе занятие. Системой вывода влаги наши недоскафандры не обеспечены, так что их нужно периодически чистить и просушивать, чем, к счастью, прежние владельцы не пренебрегали, а может, костюм относительно новый, потому что характерного запашка старых кроссовок в нём почти нет.
   - Эрик…
   Господи, как трудно начать говорить. Я прокашливаюсь, голос опять, похоже, сел. Машинально подношу руку к горлу, потом с усилием убираю, сообразив, что для него это может выглядеть как намёк, напоминание: твоя бывшая - не тот человек, которого ты помнишь. А может, и тот, мне-то откуда знать, что их связывало?
   И что говорить дальше? Напомнить, что его подружка едва не уничтожила станцию с несколькими тысячами людей внутри? Думаю, это он и сам помнит. Нет, лучше помолчать. Если уж даже я в растерянности, представляю, как сейчас ему.
   - Держи, - возвращаю гермокомбез, отнимаю непочатую банку колы, - Надевай, и пойдём. В коридоре следы воды, или крови, полагаю, от этого… сюрприза. Если я хоть что-то понимаю, нам нужно найти отсек гиперсна и посмотреть, что с криокамерами. Не исключено, что экипаж жив. Ну… Теперь точно не весь, - я бросаю косой взгляд на оттаивающие на полу кусочки человеческого мяса. Бр-р. Пилоты, штурмовики, артиллеристы - казалось бы, мы умеем убивать, и я знаю, что на моём счету не одна человеческая жизнь, только вот убиваем мы дистанционно, так сказать, чисто, не глядя в глаза, не так уж и много изуродованных огнём и вакуумом тел мне пришлось видеть, если честно, я не могу вспомнить ни одного. Может, просто потеряла воспоминания? Не знаю. Нажимая на гашетку, так легко убедить себя, что играешь в шутер от первого лица…
   И всё-таки это неправильно. Прихватив окончательно вымокшую простыню, я сгребаю ею кусочки, избегая касаться руками, пусть и затянутыми в перчатки. Понятия не имею, что буду делать с этим дальше, но топтаться по останкам погибшего члена экипажа я не имею права. Свернув ткань и сердце в ком, я пристраиваю его под койкой, отодвинув раскатившиеся банки. Так и не поели. А теперь и не хочется.

Эрик Ланге.

   Мысли у меня в голове страшно путаются, сплетаясь в какой-то кошмарный чёрный клубок колючей проволоки, впивающейся в меня острыми шипами и намертво удерживающей на месте, не дающей сдвинуться ни на шаг. Я выпадаю из реальности в ту же секунду, в которую ладонь Риз отпускает меня, будто её прикосновения – это единственная вещь, способная удержать мой рассудок в сколько-нибудь вменяемом состоянии. Не понимаю. Я совершенно ничего не понимаю. Или, вернее сказать, наоборот – я прекрасно понимаю, что никакой Линды на корабле нет и быть не может. Это слишком, слишком глупое совпадение, а если не совпадение – слишком идеальный план даже по её меркам. Я неосознанно кусаю ноготь на безымянном пальце, мой взгляд расфокусирован и рассеянно блуждает по стене каюты. Собраться, сейчас жизненно необходимо собраться – с огромным трудом, но у меня получается стряхнуть с себя это болезненное оцепенение и выдрать из упаковки пару банок колы. Кола же содержит кофеин, так? Отлично. Не энергетик, но сойдет, если пить достаточно быстро, так что я не теряю времени даром и открываю приятно пшикающую газом банку.
   Пока Риз возится с разбитым сердцем, я, быстренько заскочив в уборную слить лишнюю жидкость, влезаю в сравнительно тёплый, высушенный усилиями Риз комбез и делаю большой глоток пузырящегося чёрного напитка. Если я и правда хочу бросить вызов женщине, которой всегда восхищался – мне надо быть в идеально хорошей форме. Этот вечер может закончиться, как угодно, но я испытываю некоторое облегчение от того, что пуля промеж глаз ни мне, ни Риз больше не грозит. Ловушки? Да, почему бы и нет. Использование всех систем корабля против нас? Однозначно да. Попытка спровоцировать меня на дуэль в Сети? Линда не будет Линдой, если не сыграет на моем честолюбии. Очень малодушная мысль, но я искренне рад тому, что Риз рядом – возможно, в экстренной ситуации у неё получится каким-то образом спасти день. Возможно…
  Я легко оглаживаю деку. Где-то там бьётся о пластмассовые стенки, мечтает скользнуть по бесплотной игле в чей-то мозг самое страшное оружие, которое только может представить себе декер. "Нейротоксин", написанная мной программка, одна из многих, созданных бесконечно скучными, переполненными желанием сдохнуть условными корабельными вечерами. Зачем я её сделал? А зачем ломал банковские системы и айс корпораций? Потому что могу. Подобные ей существовали и до этого, использовались правительством и полицией. Она не убивает, нет – она делает нечто значительно более ужасное. Если на пальцах, то речь идет о хлорке для мозгов, этаком софте, ломающем хард. Эта дрянь разрушает определённые нейронные связи, вымывая из жизни цвета, которые принесла в неё Сеть, с грохотом опускает тяжелую металлическую ролльставню, навсегда отрезая тебя от мира Вэ-Эр. Ни одна операция, ни одно лекарство не вернет ощущение дайва – и от некогда прекрасной и полной азарта жизни останется лишь бледная её тень. Многие предпочитают самоубийство бесконечному бессмысленному плаванию по реке Стикс – и я прекрасно понимаю этих людей.
   Но если там и правда Линда – хватит ли у меня духу применить программу на ней? Смогу ли я одним ударом ножа обрезать крылья прекраснейшей из птиц, что когда-либо отрывались от поверхности материального мира?
   Я не знаю ответа на этот вопрос, как и на тот, сумею ли сделать это физически - чтобы забросить "нейротоксин", мне нужно обойти защиту Линды. И всё, что мне остается на данный момент – это следовать за Риз. Рубка должна быть уже недалеко. Там я найду ответы на все свои вопросы. И именно там я приму свое решение.
 
Тай Риз.

   Гензель и Гретель… Откуда у меня в памяти эти имена? Странно, но я помню сказку: мальчик и девочка, хлебные крошки, что должны были указать дорогу из леса. Но капли размёрзшейся крови на полу точно не ведут нас к выходу, скорее, мы попадём прямиком в домик ведьмы. Ни разу не пряничный.
   Надо бы спросить, как её зовут. Но сейчас не хочется шуметь, хотя, казалось бы, какой смысл соблюдать тишину, если нас выдают фонари?
   За переборкой - ещё один коридор, снова четыре двери в каюты - капитан Хойби, Тан - помощник, суперкарго с очень подходящей фамилией Рабинович, и Моррисон, врач. Везде заперто. Итого - семь (или восемь, не уверена всё же насчёт пустой каюты) человек. Маловато для такой махины, но что я о них знаю? Может, экипаж совмещает должности, нанимает грузчиков в портах, а может, отсеки остальных членов команды где-то дальше. Если моё ощущение пространства не подводит, сейчас мы где-то на середине корабля, пожалуй, даже ближе к носу.
   Люк с табличкой "криокамера" приоткрыт, ручка измазана красным. Я уже знаю, что ничего приятного там меня не ждёт, я знала это с того момента, как поняла, что именно нашла на полу каюты, но тем не менее мне нужно ещё несколько секунд, чтобы собраться с духом и потянуть люк на себя. Здесь переборка толще, люк движется тяжело: отсек криосна - самое защищённое место на корабле, в случае катастрофы он куда надёжнее, чем шлюпка, уцелеет даже если транспортник развалится на куски или если в топливном отсеке произойдёт взрыв - ситуация, конечно, чисто гипотетическая, не слышала, чтобы подобное случалось. Так что команде можно просто уснуть на неопределённо долгое время, пока сигнал бедствия не засекут.
   Если, конечно, беда не произошла в гипере.
   Да, отсек криосна защищён почти от любой опасности извне. Но не изнутри.

   Охлаждающая жидкость, или криогель, как её ещё называют, ведёт себя своеобразно - оставаясь в жидком состоянии при температуре ниже точки замерзания, пока находится под давлением в капсулах, при контакте с более тёплым воздухом моментально кристаллизуется. Ну, как моментально… После того, как капсулы открылись, ей хватило времени, чтобы частично выплеснуться на пол, частично - замёрзнуть, застыть волной, в которой, как мухи в янтаре, замерли в нелепых позах голые тела членов экипажа. Окончательно и бесповоротно мёртвых. Сходство с янтарём подчёркивает слабый, рассеянный красный свет аварийной лампы - в отсеке своя, отдельная подсистема, которую не удалось отключить из рубки управления. Бывает же красный янтарь? Лёд выглядит пропитанным кровью, но я знаю, что он прозрачен. Это освещение. Просто освещение.
   Шестнадцать капсул. Людей подсчитать я вряд ли смогу, пока не растает вся эта глыба. Сейчас под ногами целая лужа оттаявшего криогеля, расплывшаяся почти до самого порога люка. С краю, там, где пол пока относительно сухой, лёд надколот. Я знаю, зачем.
   Как ни удивительно, меня не тошнит, спасибо годам за штурвалом, выдрессировавшим мой желудок так, что сейчас он лишь сжался в холодный ком и спрятался куда-то под рёбра. А вот ноги держат плохо, поэтому, выйдя из криоотсека, я прислоняюсь спиной к переборке и сползаю вниз, присев на корточки, прикрываю глаза и, положив фонарь на пол, обхватываю руками голову, сжав ладонями виски.
   Так, спокойнее. Меньше всего мне сейчас нужна истерика.
   При какой температуре тает криогель? Вопрос из школьной программы, но я не думала, что мне когда-то понадобится ответ. А может, просто забыла. А вот эту картинку придётся помнить до конца жизни…
   На борту прохладно, но градусов десять по Цельсию есть точно. Хотя в криоотсеке температура пониже, из-за льда. Капсулы вскрыты не так и давно, иначе лёд бы растаял. Счёт точно не на дни. Господи… А если они были живы, когда мы попали на борт? Что, если, пока мы трахались в душевой, они здесь…
   - Эрик, ты помнишь, при какой температуре тает замороженный криогель?
   Мой голос хрипловат, но спокоен. Хорошо, а то я боялась, что пущу петуха. Прикрыв ладонями лицо, надавливаю основанием на глазные яблоки до белых кругов. Кажется, так получается на время прогнать стоящую перед глазами инсталляцию картины Босха.

Эрик Ланге.

   Риз плавно забрасывает своё тело в люк с табличкой "Криокамера" - воздух густеет до состояния киселя в считанные секунды, и я наблюдаю за этим почти в замедленном движении. Я способен разглядеть работу каждой её мышцы, и приятный холодок пробегает по моему позвоночнику, заставляя каждый нейрон болезненно напрячься, переходя в состояние ментальной эрекции. Меня снова накрывает, но как-то… по-особенному. Время и пространство сминаются в моем подсознании в постоянно проворачивающуюся вокруг своей оси, пожирающую саму себя спираль, отсвечивающую нежно-зеленоватыми неоновыми отблесками – и мне приходится резко приложить ладонь к своим глазам, чтобы хотя бы на секунду перестать видеть то, что я вижу. Раны на бледной коже раскрываются – и сквозь них, растягивающих, разрывающих мою плоть я вижу кроваво-красный лёд. Я вижу кроваво-красный лёд – и я хрипло, почти маниакально смеюсь.
   Кажется, моя крыша поехала окончательно.
   Я чувствую себя ни много ни мало – распятым Христом, каждая конечность которого привязана к малолитражному байку, и мой рассудок, растягиваемый, размазываемый до состояния масла на бутерброде, вот-вот оставит меня окончательно. У людей всегда есть причина для того, чтобы убивать себе подобных – чем руководствовалась Линда, когда сделала это? Я должен, просто обязан понять. А для этого… для этого мне надо разжать руки. Прости меня, Риз, я попробую изменить саму ткань реальности. И если у меня не выйдет – сверни мне шею, ради всего святого. Нет ничего хуже декера, добровольно разорвавшего пуповину, связывающего его с миром Эр-Эл. Но если я хочу разобраться с тем, что тут на самом деле происходит, спасти и себя, и Риз – я не могу этого не сделать. Я делаю ещё один большой глоток колы и резко сминаю банку в руке.
   И мои зрачки взрываются со всей мощью сверхновой. Я почти чувствую, как мои нейронные сети рвутся одна за другой, пока мое сознание понемногу копирует само себя в Сеть. Я смогу вернуться. Смогу, если… если захочу. Я не зависим. Я могу остановить процесс в любой момент. Если мы не будем играть на равных – жертв будет больше. Мне наплевать на то, сколько случайных гражданских может погибнуть в ходе проекта Линды. Мне не наплевать на то, что в его ходе может погибнуть Риз.
   Я забрасываю себя в люк вслед за лейтенант-коммандером, идеально следуя за беловатым трассером, который она оставила на своей траектории. Это легче, чем я думал. Пока ты отлично справляешься, Эрик.
   Неожиданно невидимая струна дёргает мое тело влево, к одной из крайних криокапсул, я скольжу по чьим-то разбитым останкам, спотыкаюсь и едва не падаю, но каким-то чудом умудряюсь удержаться на ногах. Сеть ведет меня куда-то, это очевидно. Сеть – или Линда. На долю секунды мне кажется, что у меня получается уловить какие-то обрывки её мыслей. Я чувствую… не бешеную, извергающуюся вулканом ярость, нет. Я чувствую холодную ненависть, отточенную, словно лезвие скальпеля – она обрушивается на меня, стекает с невидимых кластеров, окружающих всё пространство криокамеры. Каждый мертвец здесь – не до конца уничтоженный массив информации, и каждый из них что-то хранит в себе. Вот, скажем…
   Хирургически точным ударом кулака я пробиваю слой льда там, где он наиболее тонок. Я вижу, как за ним на полу что-то чернеет – что-то смутно знакомое, и я знаю ответ ещё до того, как успеваю задать самому себе вопрос. Криогель обжигает своим прикосновением мою руку так, будто я сунул её в жаровню – но я ощущаю это скорее на уровне датчиков, сенсоров, скорбно констатирующих этот печальный факт. Мне не больно – жидкость тает от тепла моей руки, позволяя мне вытащить таинственный предмет.
   Это моя старая дека – ещё более старая, чем та, которую я сейчас таскаю с собой. Модель давно перестали выпускать. Но я прекрасно узнаю её – и неудивительно, я узнал бы её из тысячи, если бы пришлось. Мои пальцы пробегают по знакомой шероховатой поверхности, далёкой от идеала так же, как я сейчас далёк от Земли. Это моя дека – я не успел добраться до неё перед тем, как меня арестовали и все эти два года думал, что потерял её навсегда. Это моя дека – и она сломана пополам. Разбита. Изувечена. Искалечена. Мертва. Я судорожно пытаюсь активировать её, давлю на кнопку включения, но моя дека больше не слышит меня.
   Кажется, по моим щекам текут слёзы, моментально кристаллизируясь и превращаясь в кусочки чёрного, как сажа, льда. Я поднимаю голову к потолку и издаю страшный, нечеловеческий крик, вкладывая в него все чувство своего бессилия, всю свою ненависть и всё желание отомстить, моментально наполнившие моё естество. Я прекрасно понимаю намёк – я не могу защитить даже того, что мне дороже всего, так? Я заставлю тебя ползать у меня в ногах. Я заставлю тебя умолять меня сохранить нетронутым хотя бы какой-то клочок твоей долбанной оперативки. Я сотру тебя из Сети.
   Я выбрасываю себя из люка, словно ядро из пушки. Я по-прежнему прижимаю к себе свою деку, но теперь к ней добавилась ещё одна – я несу её бережно, словно израненную любимую женщину. Мы починим тебя, малышка. Мы починим тебя. Я что-нибудь придумаю. После того, как вытащу чьи-то кишки через чью-то глотку.
   - Хватит тепла человеческой ладони, - коротко бросаю я Риз. – Нам надо в рубку. Приведи меня на мостик, лейтенант-коммандер – и я покажу, почему даже копы не ломают наши деки. И ради всего, что для тебя свято – не останавливай меня.

Тай Риз.

   Жуткий вопль в криоотсеке подбрасывает меня, будто пружиной, слабость в ногах исчезает под напором адреналина, выплеснувшегося в кровь ударной дозой. Это из-за трупов? Да нет, так не реагируют на мёртвые тела незнакомых людей. Разве что он убедился в том, что эта его девушка из прошлого - двинутый монстр, и именно это так потрясло.
   Что делать? Вот тут я совершенно теряюсь. К такому жизнь меня не готовила. Утешитель из меня никакой, совершенно, в том возрасте, когда прививаются основы коммуникации, сочувствия, сопереживания - в то время я жила в приюте, наблюдая за маразматиками в "аквариуме", а лучшим средством от слёз и истерик персонал искренне считал увесистую оплеуху. Надо сказать, толк от такого воспитания есть, выковали мне эти пинки и плюхи характер крепкий, отучив плакать на людях, только вот у этого метода есть существенный минус: не умею я в сочувствие. И жалеть не умею. Хуже нет для меня наказания, чем присутствие на поминках кого-то из сослуживцев - о похоронах речь редко идёт, обычно то, что остаётся от пилота истребителя, надо отлавливать в вакууме сачком с очень, очень, очень мелкими ячейками.
   Подавив малодушный порыв удрать, я беру фонарь и делаю шаг к люку, но возвращаться в отсек не приходится - в проёме появляется Эрик.
   На его лице живут только глаза. И в них столько горя, что на миг мне кажется, будто эту свою… Нет, надо всё же узнать имя! Будто эту Немо он увидел там, во льду, мёртвой, хотя я и знаю совершенно точно, что такого быть не может.  Но потом я понимаю, что это ещё и гнев. Как? Да вот чёрт его знает. Раньше у меня всегда были проблемы с распознаванием эмоций, виной тому опять же приют - моё счастье, что попала я туда довольно поздно, уже мало-мальски сформировавшись как личность, иначе кто знает, как бы меня поломало. Не жестокостью, конечно, скорее, равнодушием. Отсутствием любви, такой нужной ребёнку, чтобы расти… нормальным.  А вот эмоции Эрика я начинаю понимать, даже несмотря на то, что лицо выглядит, будто с него сняли кожу, а потом натянули обратно, вроде и ровненько, но пока что оно не приросло на место.
   И только после его слов я понимаю, что ещё изменилось в картинке. Дек в его руках теперь две, и одна из них сломана, а на пол с неё и с руки парня капает криогель.
   Не хочу задавать вопросов. Хотя мало что понимаю. Дека девушки? Но она выходила на связь. Или это всё-таки не она? И она в отсеке? И почему не…
   Не останавливать.
   Я и не собиралась. Этот момент в фильмах, когда какой-нибудь герой второго плана умоляет главного героя не убивать злодея, бормоча: "Иначе ты станешь таким же, как он!" - лично меня это всегда смешило. Особенно с учётом того, что к этому моменту команда "положительных" ничтоже сумняшеся  выкашивает туеву хучу пособников плохиша. Я вижу мир проще, и если до криокамеры ещё сомневалась, сейчас для меня совершенно очевидно, что Немо - зло. Психически неуравновешенное, безжалостное зло, угробившее целый экипаж, причём совершенно не имея в том потребности - если они ей мешали, достаточно было оставить их спать в капсулах. Так что моя совесть будет совершенно чиста, когда я сверну ей шею.
   "Не ломают наши деки"… А не в этом ли кроется ответ? Чёрт, похоже… Это его дека? Девчонка сломала любимую игрушку, и из-за этого он так кричал?! Нет. Я не права. Я не до конца понимаю, что такое дека для таких, как Эрик, но точно не игрушка. Может, она даже важнее, чем рука или нога. Это дверь в другой мир, судя по тому, что многие предпочитают его реальному - лучший. Это как обрезать крылья, да? Но ведь у него есть дека, другая, рабочая… Эта дорога ему? Память? Ладно… Выясню потом. Кажется мне, что первоначальное решение не задавать вопросов и не лезть в душу не очень-то и правильное. Если я хочу быть рядом… А хочу? Пожалуй, да, хотя меня и пугает этот изъеденный виртуальностью кусок серого вещества, что заменяет ему мозг. Но у меня в голове не лучше, только его грызли другие паразиты.
   - Пойдём. Нам туда, - уверенно показываю в сторону носа корабля. Тут уж не ошибёшься.
   Вскоре мы упираемся в переборку, короткая лесенка ведёт нас вверх, к переходу в кают-компанию. Помещение большое, и к его геометрии надо привыкнуть - потолок здесь почти ровный, а вот пол слегка вогнут, и площадь его больше, искусственная гравитация держит крепко, но человек, стоящий в противоположном краю помещения, будет выглядеть так, будто пытается ходить по стене. Мебель - кресла, столики - кажется, не соскальзывает в центр лишь чудом, но дело не в том, что она привинчена, хотя, конечно, каждый предмет закреплён для безопасности - а просто в векторе притяжения. Ну да Эрик, думаю, не удивлён, у них на транспортнике всё то же самое.
   Проход в соседнее помещение, расположенный в стене, к которому, как кажется отсюда, надо карабкаться в гору, видимо, и ведёт в рубку управления. Больше просто некуда. Я молча указываю на него Эрику:
   - Не заперто. Полагаю, тебя ждут.
   Диафрагма люка, такая же, которая едва не перекусила нас на выходе из грузового отсека, похожа на приветливо открытую пасть.