Прогулка

Вдалеке слышался шум волн размеренный, успокаивающий. Ему вторил шелест листвы мощных изогнутых деревьев, окидывающих тенью все пространство под собой, не давая лучам солнца дотронуться до вечно зеленой травы. В тени одного из таких деревьев сидел Марк, вначале прятавшийся от жары, а теперь задумчиво всматривающийся в дальние уголки парка сквозь линии ветвей и стволов деревьев. Сидел, нога на ногу, руки висели со спинки скамьи от локтя. Немногим ранее, он сидел здесь как бы по собственной прихоти и с легкой тоской упивался размышлениями о возможностях и нелепостях прошлого и жизненных загадках настоящего, с неким странным наслаждением. А теперь, после звонка опаздывающего друга, к этому добавилось напряжение от ожидания прихода звонившего. Постепенно его мысли уходили все дальше от изначальных предметов обдумывания, скользя едва заметными для самого Марка ассоциациями.

Его мыслительные рывки достигли воспоминаний событий недавних, а точнее достигли образа субъекта-соучастника событий.
- Ой, да неужели опять?! – с досадой и разочарованностью произнес Марк, причем сам того не замечая произнес вслух. Хотел было задуматься и о том, насколько слаб контроль человека над самим собой, но мысли сразу же вернулись к объекту обожания,  которого он уже не мог себе позволить обожать.
Она не была леди, и фигура ее не была утонченной. Мощные крупные ноги, широкий таз и изящный овал лица греческих статуй, но тонкая талия. Женщина идеальной пропорции. В такой теплится жизнь и она ее излучает. Глядя на такую, мужчина сразу задумывается о продолжении рода и домашнем уюте. Мужчины жаждут властвовать над ними, но в тайне, даже от самих себя преклоняются перед величием природы и плодородия, воплощенных в этих женщинах. И в правду, величественные существа, дают большое здоровое потомство, не теряя своей внутренней красоты.

Мысли Марка перестали выражаться в голосе, шумевшем в голове, и перетекли в образы. Он вспоминал рисунок ее тела, ее кожи, сладость ее запаха. Мысленно ласкал ее. Нежился в этих образах. Не хотел думать о том, что есть на самом деле о том, что уже не сможет быть укутан ее нежностью. Упиваясь этими мыслями и образами, его взгляд тонул в земной толще парка.

- Эй!
За этим бодрым прикрикиванием боковому зрению Марка явился образ, перемахнувший через скамейку и усевшийся на нее. В это самое время Марк был вынужден, пробудится от миражей. Образ стал четким. Это был Макс. Они пожали друг другу руки, Макс передал Марку бутылку пива.
- О чем задумался? – Спросил Макс.
- Да не важно. – ответил Марк, с огорчением отказываясь от последних сладких фрагментов придуманного счастья – Не выспался просто.
Произнося эту фразу, окончательно пробудившись, потягиваясь, он встал. Максим сразу же последовал его примеру и вместе они побрели к берегу залива по ведущей туда широкой тропе в тени деревьев. Шли молча, глядя то по сторонам, то под ноги. Молчание не было неловким или сковывающим. Каждый шел и думал о своем вполне свободно, не смущаясь. Чувство абсолютного принятия человека - находится рядом с ним, не произнося ни слова  и не ждать слова от него, при этом вести себя, так как будто его и нет рядом вовсе, но чувствовать его родственность, некую близость духовную.

Широкая тропа вывела их к изогнутой, кривой лестнице с крутыми ступенями разной высоты и длины. Вся эта конструкция была сделана давно, из камней и бетона, поросла мхом, стала довольно ветхой и из монолитного уродца стала произведением искусства, как часто это и бывает. C вершины этого великана открывался вид божественный. Марк и Макс остановились и сделали по глотку из бутылок. Вид призывал к созерцанию, восхищению и трепету. Залив разлился  за горизонт, солнце находилось строго напротив лестницы и прочертило тропу, далее по воде сделанную из золота. Небо окутывала нежная паутина облаков, представленных бархатистыми линиями исходящими от солнца. Внизу лестницы раскинулся пляж.

Старые знакомые, отойдя от момента вдохновенности, спустились с бетонной громадины. Марк, ступив на песок, остановился и снова застыл в созерцании потрясающей картины наблюдаемой ранее. Максимильян же несколько неуклюже нагнулся, чтобы разуться. Марк интуитивно это понял, и когда спутник закончил разуваться, они двинулись мерным шагом по береговой линии.
- И все же хмурый ты сегодня. – пытаясь увлечь Марка беседой, бросил Макс.
- Да… Отец опять вспылил, как обычно. – отмахиваясь, выдавил из себя Марк.
Максим, огорченно, лишь сжал губы в знак поддержки.
- Мне уже двадцать, – продолжил Марк – А он только вспомнил про мое воспитание. Давай не будем об этом.
Максим почувствовал себя неловко за то, что затронул болезненную тему для своего приятеля. Он знал ситуацию, сложившуюся между Марком и его отцом. Он знал, что  Марк любит своего отца, но не может простить  годы наплевательского, как ему казалось, отношения, на которое, конечно же, были свои причины.

Они снова шли молча: Марк, конфликтуя со своим отцом у себя в голове, Макс, решивший выждать паузу, чтобы его спутник успокоился.
Ветер стал прохладней, солнце опустилось, но все еще грело, хоть и не так как даже час назад. Парк, остававшийся позади, уже казался темно зеленной полосой, из которой нельзя было вычленить зрением ни одного отдельного дерева. Бутылки друзей наполовину опустели.
- Как на личном фронте? – совершил еще одну попытку Максим, пытаясь растормошить собеседника и смыть из его головы осадок прошлой попытки.
- Да, ничего… - ответил Марк лениво, но задумчиво, скрепя голосом – я не могу пока…
Снова воцарилось молчание, лишь шум волн и ветра нарушали вакуум тишины. Немного устав, давние друзья, завидев холм покрытый травой, пошли в его сторону. Уселись лицами к заливу. Ветер ласкал их лица, солнце обдавало их своим теплом, в котором они нежились.
- Странная это штука – влюбленность. – неожиданно для Максима продолжил Марк – живешь, как тебя кажется со святым человеком, Восхищаешься им, стараешься для него. Живешь им… А в итоге оказывается, что вы были одиноки вдвоем. Ты был влюблен в свою иллюзию.
- Дело, здесь не во влюбленности даже. Так со всем. – ответил Максим.

И два давних друга вновь замолчали и с чувством наслаждения моментом по-прежнему нежились в лучах угасающего солнца.