На пленэре
Художница уже не понимала, зачем перебралась из города в деревню. Ей раньше казалось, что так испокон веку делали все знаменитые художники. Они уезжали в деревню, жили всю жизнь на лоне природы и писали с натуры прекрасные пейзажи: Васильев, Шишкин, Поленов, Левитан... Правда, они жили не в лачугах-хибарах, а в особняках да с челядью-прислугой. И всегда, возвращаясь с пленэра, их ждал горячий самовар и пушистые пироги. Великим художникам не было скучно и одиноко в глуши, их окружали заботливые и добрые люди. Альбину же, простую городскую пенсионерку, никто не ждал в ее нетопленой сиротской хате. Не с кем ей было и поговорить. Некому показать свои новые картины. Да никому это все и не нужно. Поэтому спрашивается: зачем же она оказалась здесь и сидит в глуши одна одинешенька?
И вдруг, уже перед самым новым годом, где-то в обеденное время, выглянув в окошко, Альбина увидела на дороге какое-то яркое пятно. Оно приближалось. Что-то знакомое было в движении этого пятна, состоящего из нелепого сочетания красок. Альбина выбежала из хатки и стала возле калитки, кристально вглядываясь вдаль. По грязной, расквашенной дождями и мокрым снегом грунтовой дороге шла Вика, ее младшая дочь. Как обычно, она была одета даже по городским меркам слишком ярко и вычурно: в фетровую шляпу с большими полями и сеточкой в мушках, в сапоги-чулки выше колен и красные бархатные шорты. Альбина, прежде осуждавшая дочь, креативную художницу и фотографа, за вызывающий прикид, на который всегда местные мужланы окликались исключительно вульгарными репликами, теперь же была в восторге. Яркий костюм дочери, который иначе как карнавальным и не назовешь, взрывал унылый деревенский ландшафт и разламывал упавшее небо надвое. Чем ближе подходила дочь, тем больше расслаблялась и обмирала от радости Альбина, и вот, обняв дочь, безудержно разрыдалась.
- Мама, ты что? – испуганно молвила Вика. – Что-то случилось? Бог мой! Тебе плохо?
Но Альбина не могла прийти в себя и продолжала рыдать, ничего не отвечая дочери.
- Пойдем, мамочка, в дом, - поддерживая под руку Альбину, Вика увела мать в избу.
В хате дочь заварила чай и разлила заварку по чашкам.
- Мама, ты вся дрожишь. Пей чай, это цейлонский.
- Сто лет не пила цейлонский, - усмехнулась наконец-то Альбина. – Я тут все на молоке да на травах сижу. Деревня, одним словом.
- Так что же ты плачешь, мамуля, - с тревогой спросила дочь. – Ты так хотела в деревню. Здесь тихо, спокойно, свежий воздух. Кругом, куда ни глянь, ширь, бескрайние поля.
- Да вот, доченька, хотела ведь в деревню, и никто меня тут не тревожит, не беспокоит. Вообще никто. Получается, я тут совсем одна. День за днем. Выть от тоски хочется… Я ведь месяц ни с кем не разговаривала. Ты веришь? И никого, кроме коз, я целый месяц не видела. Никого. А ночью выйду в сад – тихо, тихо. И такая жуть меня охватывает. Кажется, что я здесь, на природе, в этой тишине, в покое, схожу с ума.
- Мам, да ты что.., - совсем растерялась Вика. – Так может, ты продашь своих коз, закроешь хату и назад, в город?
- Наверное, так я и сделаю, - усмехнулась Альбина. – Нет, не вышел из меня Шишкин.
- Значит, решили, - обрадовалась Вика. - Собирайся и поехали отсюда к чертовой бабушке!
И Альбина так и сделала: на следующий же день за символическую сумму продала старой пастушке своих коз да вернулась в город. Деревня без городской художницы, казалось, совсем опустела, как и тысячи других разорившихся деревень по всей Украине. И что они, деревенщина, все так рвутся в город? Что они там ищут, и что находят? Почему не живется им, как тысячи лет до того, в деревне, на лоне прекрасной природы, где все благоухает, все свежее и сочное, где и любится сладко и поется привольно… Так нет же, лезут и лезут все в город, набиваются, как сельдь в бочки, в маршрутки, метро, квартиры, сидят целыми днями перед экранами телевизоров и компьютеров…. И это жизнь?
Свидетельство о публикации №215121501441