Лесной Кот. Глава 6

Воздух этой ночью был плотен, полон запаха неведомого. Холодный промозглый ветер раздувал мелкую снежную пыль, упавшую на землю, а лес так привычно шелестел, но теперь в его шелесте было много таинственного. Духи… Почти невидимые, полупрозрачные. Они сновали в чернеющей глубине чащобы и смеялись: кто злобным, пробирающим и заставляющим уходить душу в пятки смехом, кто весёлым и беззаботным, как бы приглашая на диковинный лесной танец, вот только не вытрясут ли из тебя душу после этого танца? А чей-то смех вовсе был безумным, срывающимся на высоких нотах, превращающийся в истеричный вопль.

Но и не всё было так страшно: сегодня звёзды молвили с тем, с кем они пожелали говорить, а звёзды эти – души наших умерших родичей, и чувствовалась небывалая поддержка – снова ты в кругу семьи, ощущаешь тёплую материнскую руку, положенную тебе на плечо, снова… И тут имели место быть советы и предзнаменования, ведь сегодня была ночь, чтобы раскинуть древние всезнающие руны, сегодня была ночь, когда разрушена граница между мирами, сегодня духи и умершие посещали нас так привычно, как просто пришедшие запоздалые гости. Сегодня был Самайн.

Молодой воин, караулящий одни из ворот города, сидел на бревне, поглядывая на ночное небо. Он хотел бы привычно задремать, прислонившись к холодной глади городского частокола, да вот если бы только не эта ночь. Длинный плащ скрывал тело от порывов ветра и мороза, воин скинул меховой капюшон, и его светло-карие глаза устремились на звёзды, они шептали… Он зажмурился, пытаясь выслушать что-то ясное, тряхнул головой, откидывая назад вьющиеся рыжие волосы, но так ничего и не разобрал. Покосившись на тяжёлый дубовый засов ворот, воин лишь подумал, что лучше сегодня его не отворять. Но стражник и утешил себя тем, что открывать его при ночном карауле приходилось нечасто: ясное дело – кто ночью явится.

Но вдруг воин вздрогнул, одернувшись от своих мыслей, ему ясно слышался скрип снега – кто-то шёл! Он вскочил, прислушиваясь; и какой-то потусторонний страх пробрал его до дрожи. Затем сразу послышался глухой мерный стук в дубовые ворота и чуть позже – низкий мужской голос:

– Пустите, прошу, в город и извините, что так поздно…

Стражник неуверенно отодвинул засов, ему совсем не нравилось то, что начало происходить. В проем ворот зашёл мужчина, подле него – молодая девушка, а следом забежал огромный лесной кот. На первый взгляд в их виде не было ничего пугающего, но пальцы воина мелко задрожали, а в голову отдало тянущей болью.

Этот хирдман* видел многое, много крови и страшных боев, ведь он был воином, и, несмотря на молодость, был воином не из трусливых, но сегодня ему было по-настоящему жутко, что-то происходило неправильное, потустороннее… И стражник скорее отвёл взгляд от пришедших, спросив:

– И зачем же вам в город на ночь глядя?

– Вьялица* нынче утром была до самого полудня, не рассчитали, что задержимся, так бы я и в лесу заночевал, да ночи всё холоднее становятся, и девушка, как видишь, мерзнёт.

При этих словах девка ненавистно посмотрела на говорящего.

– Откуда шли и зачем? – продолжал воин, сделав шаг назад от мужчины.

– Мы из лесу, шли сбыть кое-какой товар и что нужное купить.

– Если ты торговец, я не вижу достойного товара: у вас только по мешку за спиной да и всё, – оглядев незнакомцев, заметил стражник. Ему уверенно не хотелось, просто было нельзя пускать их.

– Я далеко не торговец, – ухмыльнулся пришедший, – я охотник.

– Охотник? Неужели ты один совсем живешь в лесу, разве так быть может? – сузив глаза, недоверчиво спросил стражник.

– Может, воин, может, да и не совсем один я, как видишь.

– Даже если и может, то тебя только оборотнем или колдуном назовут.

– Пускай назовут, что же ты боишься? Я не силен, чтобы несчастья творить, а то, что говоришь ты, что я колдун, так я бы и днём колдуном явился.

Стражник быстро кивнул, подтверждая правоту пришедшего, и, спустя мгновенье, тихо заметил, указывая взглядом на ночной Небосвод, пылающий холодными звёздами в его бархатной вышине:

– Не вовремя ты пришёл.

Лесной Кот внимательно вслушался в тихие слова, в них была несоизмеримая ни с чем глубина, и так уверительно и правдиво они звучали, да и звёзды так же правдиво горели над головой, но он всё же воззвал к благоразумию:

– Пусти, что же, девушка вон молодая мёрзнет, а то, что не вовремя, – правда, только я в вьялице сегодняшней не виновен, так, воин?

– Не мерзну я! – злобно прошипела спутница охотника, одарив и своего попутчика, и стражника недобрым взглядом.

Последний на мгновение замялся. Снизу на него смотрел, сверкая медовыми глазами в темноте ночи, пушистый крупный лесной зверь. Это было просто непостижимо! Неужели совпадение, что в ночь на Самайн пришли из леса молодая девка вместе с охотником из лесной чащи, которой люди сторонились, да и ко всему прочему с большущим лесным котом, что и человеку глотку легко перегрызть может!

Голова стражника загудела ещё сильнее, он даже едва заметно зажмурился, понимая, что что-то нужно уже скорей делать, но, кажется, сегодня судьба освободила его от столь странного решения.

Сзади послышались шаги, и чуть позже звучный голос разнесся, заглушая ветер:

– Видится мне, не скучная у тебя сегодня ночь, Одхан, – улыбнулся подошедший.

Сделав ещё пару шагов, он вынырнул из-за тени городского частокола. Мужчина тоже был воином, длинный меховой плащ развевался по ветру, на бедре покачивался меч в блестящих ножнах, испещренных урманскими* рунами, да за поясом заткнута острая секира, что использовали северные мореходы. Вид же его был таков, что почти любой бы отец пожелал отдать за такого воина свою дочь: на широкую грудь спадали связанные в хвост пепельные волосы, черты лица были мягкими, плавными, даже отчасти женскими, но при высоком росте и могучем теле только украшали мужчину. И глаза светлые, серо-голубые напоминали переливчатую морскую гладь северного моря.

– Не скучная, как видишь, – заговорил названный Одханом на северном наречии. – Что скажешь про путника-охотника, что, по его словам, пришёл из леса, где живут одни да с лесным котом?

Воин надеялся, что незнакомцы не понимают северного языка, но и без этого знания было нетрудно понять, о чем они говорили. Лесной Кот внимательно вглядывался в фигуры говорящих, примерно догадываясь о предмете их разговора. А Соколица, стоявшая рядом, лишь недовольно смотрела то на одного, то на другого, тщетно вслушиваясь в незнакомые слова и ежась от пробирающего ночного мороза. И Коготь, гордо выпрямившись, будто защищая, сидел у её ног.

– А что мне говорить? Не оставишь же их в эту холодную ночь на улице, тем более с девкой, – молвил подошедший, кивком указав на Соколицу.

Одхан лишь фыркнул, злостно и требовательно смотря на собеседника, а затем почти шепотом продолжил:

– Не забыл ли ты, брат, какая нынче ночь? – его голос из змеиного шипения пророчески взлетел на последних словах. Но воин лишь спокойно ответил:

– Я помню, – а затем обратился по-словенски к путникам: – Буду рад выслушать вашу историю, пока я провожу вас к ближайшей корчме. Вам же, я думаю, нужно будет пристанище да поесть?

– Да, ты прав, спасибо, – холодно и коротко ответил Кот.

Мужчина кивнул и жестом подозвал прибывших следовать за ним, направляясь в глубь тёмных заснеженных улиц. И, когда воин, двое путников и лесной кот уже отходили от ворот, Одхан крикнул им вдогонку по-урмански:

– Нельзя было никого пускать этой ночью! Просто одну ночь! – но это не остановило уходящих. А он, отвернувшись к воротам, вновь посмотрел на далёкое звёздное небо и что-то почти неслышно зашептал.

* * *

Идя по ночным улицам в окружении множества домов, Кот чувствовал себя неуютно, он так привык к родному окружению леса, такому близкому, мудрому и понимающему. Весь этот город казался ему диким, он будто навевал на него какую-то особенную свинцовую тяжесть, сковывающую прежде лёгкие мысли. Соколице же это всё чуть напомнило то, что было до того злосчастного разгрома их становища; то, по чему она скучала давно, хоть того и не признавала. Губы так и растянулись в улыбке, а глаза заинтересовано заблестели. Казалось ей: тут не было пугающей тёмной неизвестности; свет огней, льющейся сквозь маленькие неровные оконца, освещал улицу даже ночью, а в воздухе витал уютный аромат дома. Это неимоверно радовало, давало широкий дивный простор мыслям. Простор, который в лесу казался мрачным, тёмным тупиком её только что начинающейся жизни.

Они шли, а пологие улицы ветвились во всё стороны, словно ветки дерева, сплетаясь в клубки протоптанных тропинок, заметённых тонким слоем снега. Их провожатый уверенно вёл их вперёд, ныряя всё в новые узкие переулки, изредка оглядываясь на пришельцев – поспевают ли они. Охотник некоторое время всматривался в лицо незнакомца, уже не надеясь запомнить петляющую дорогу, а затем тихо спросил:

– Не скажешь ли, воин, кого я должен благодарить за то, что мы сейчас здесь?

– Моё имя, охотник, Вернер. Да и благодарить меня не за что, для этого я и здесь, чтобы другие глупостей не наделали, – мужчина добродушно улыбнулся.

– Ты имеешь власть над воинами, ты воевода здешний? – отрешенно рассудил Кот.

– Да, я хёвдинг*, – ответил он, а затем, внимательно всматриваясь в пришедших, поинтересовался: – Не скажешь ли, как твоё имя, лесной зверь?

– Когда-то люди величали по прозвищу – Лесным Котом.

– Правильно видно.

– Быть может, – только ухмыльнулся охотник, и их путь снова окутала тишина.

Коготь беспокойно кружил около ног, то и дело заглядывая в глаза Коту с какой-то опаской, и, не решаясь идти вперёд, шёл точно в ногу с ним. Пушистый зверь, несмотря на всю свою храбрость, подаренную ему щедрым лесом, теперь, как малый котёнок, жался к ногам своего человека. Ведь он совсем ненавидел и не понимал шумные людские городища, дурно пахнущие, забивающие нос какими-то посторонними, странными, едкими запахами, лишая его непроводимого звериного чутья. Коготь, сузив жёлтые глаза, недоверчиво косился на куда-то ведущего их хёвдинга, вынуждая мужчину встретиться с его немигающим взором, дабы вывести его на чистую воду. Но Вернер только изучающее окинул его взором и, желая нарушить повисшую в воздухе, как ему казалось, неловкую тишину, начал:

– Ты извини моего побратима, всё же вы не вовремя пришли, в этом я с ним согласен.

Соколица едва заметно насторожилась, съедаемая любопытством, чуть приблизилась, чтоб лучше слышать разговор.

Воин продолжил:

– Одхан родился на острове Эрин*, он кельт, слышал ли ты о таких?

– Слышал, говоры есть: все они провидцы.

– Может и не все, но поверь, Лесной Кот, что-то похожее в Одхане есть, ты за его горячность извини.

– Он наверняка прав в какой-то мере, так я из говора вашего еще понял, что ночь какая-то особенная, не растолкуешь ли?

Ответом послужили всего два слова, тихо произнесенные воеводой:

– Сегодня Самайн.

Кот только кивнул, подтверждая свою догадку.

– Необыкновенная ночь, – словоохотливо продолжал Вернер. – Я, конечно, сам урманин, но есть в этом что-то правдивое и странное. И звёзды моему побратиму, видно, что-то нашептали, но моя вера такова: как и Один не испачкал руки кровью Фенрира, зная чем это кончится, так и должно быть. Всему своя судьба и своё время. Потому думаю: я получу то, что заслужил, и каждый так, нечего бояться того, что обязано свершиться.

– Мудры твои речи, хёвдинг, – только лишь тихо процедил Кот.

Воевода добродушно улыбнулся.

Скоро улица круто свернула к окраине города, и перед взорами путников появилась большая красивая изба, и в отличие от остальных домов в ней ярко горел свет. Ветер, снующий между домами, свистящий и глядящий соломенные крыши домишек, покачивал полоски этого яркого пламени, играя с горящим очагом внутри постоялого двора.

Взгляд хёвдинга скользнул по Соколице, только что шагнувший в яркую полосу света, стелющуюся по снегу:

– А это, Кот, жена твоя?

– Нет, сестра.

Девушка чуть смутилась от оказанного ей внимания, но ничем себя не выдала, а стала лишь делать вид, что увлеченно рассматривает показавшуюся впереди харчевню.

– Любопытно просто, – оправдался он.

Ближе стало видно, что перед дверью сидел корчемник, худой и высокий мужчина зрелых лет, с тёмно-каштановыми вьющимися волосами и пышной бородой, в которых уже кое-где белела седина, лицо покрывали некоторые складки морщин, но глаза, почти чисто чёрные, оживленно следили за ночной улицей и издали заметили подходящих. Он привстал, произнесся:

– Доброй ночи, хёвдинг.

– Доброй, – ответил воин, – я то вот почему тебя тревожу: пришли ночью путники, не пустишь ли на ночлег?

Мужчина ухмыльнулся, и хитрые глаза пробежали по пришедшим:

– Не ошибусь ли я, сказав, что ты здесь для того только, чтобы я их пустил?

– Не ошибешься.

– Добра не ждешь от подобных людей, приходящих поздней ночью, но ты знал, что я не откажусь, если ты здесь, – ехидно заметил хозяин постоялого двора.

– Не зря ты прожил достаточно лет, как хороший корчемник. В делах таких, подобных торговле и прозорливость иметь надо.

– Ну, куда уж без неё, – отмахнулся мужчина, разглядывая троих незнакомцев.

– Даже мне порой да такого далеко.

– До приличной лести тебе тоже, видимо, далеко, но ты же не торговец, хёвдинг и должен быть честен, – улыбаясь, произнёс он. – Что же, заходите, – пригласил мужчина, открывая дверь постоялого двора.

* * *

После вкусного ужина Кот безоговорочно отправил Соколицу с Когтем спать, хотя она и не сопротивлялась. Её здоровье всё же было не так крепко, и ей больше требовалось отдыха, чем жизнестойкому охотнику. А кот вообще только рад был уйти подальше от этой, дурно пахнущей людьми и примесями незнакомой пищи, залы корчмы – в комнате, может, и поспокойней будет.

В такую глубокую ночь харчевня была пуста, лишь одинокий огонёк очага заботливо обогревал пустую залу, гладя язычками света её стены от пола до почерневших от сажи просмоленных стропил крыши. Духота и жар не нравились лесному жителю, ароматы еды конечно и были вкусны, и веяли уютом, но всё же свежий, морозный запах леса был родней.

Двое, оставшись совершенно одни в пустой зале, сидели за широким столом. Охотник, скрестив руки на груди и опустив взгляд в пол, из вежливости удерживал назойливое желание поскорее уйти в комнату. Вернер же наоборот, казалось, был весьма заинтересован ночным гостем, который скрасил его караульную службу, и необыкновенно с ним словоохотлив.

– Странный всё же ты, лесной зверь, мёда не пьешь, всё боишься чего-то, да холоден ко всем, как лёд, даже к сестре своей, – отпив еще глоток из деревянной кружки, воевода продолжил: – Это мудрость твоя такова?

– Мудрость или глупость – сам решай, а так: да.

Воин подтолкнул к нему кружку с душистым хмельным напитком. Но Кот лишь смерил его взглядом и промолвил:

– Мёда пить не буду, я увеселения в нём не понимаю.

«Холоден, как лёд, даже к сестре своей… – повторил мысленно охотник, криво усмехнувшись, – а ведь он в чём-то прав, во многом». Вот почему она до сих пор не знает, что в ней был заключен смысл всей его жизни, что это почти единственное, что он сделал полезного. Просто Кот не умел выказывать и говорить свои чувства, он боялся, что их не примут, осмеют, предадут. Потому охотник и замыкался, делал из себя свое хладное подобие, не позволял быть таким, каким он есть, без этой надоевшей бережливости. Но это уже въелось под кожу, уже текло кровью по его жилам, и иначе было нельзя.

– А я тебя не понимаю, хёвдинг, – начал тихо Кот, – зачем доверяешь каждому встречному? И зачем так добротой своей распоряжаешься? Есть ли тебе дело до нас, что ты сейчас тут?

– Есть, Кот, – мужчина подался вперёд. – Просто хотел разобраться: что да как. Да и честно скажу, понравилась мне твоя девчушка.

– Всё? – вскинув брови, удивленно спросил охотник.

– Ну, знаешь, бывает так: взглянешь, и кажется: нашёл того, кого долго искал, как родное что-то в чужих краях, озарение наступает…

– И всё? – ещё недоверчивей повторил мужчина.

– Так и этого вполне достаточно. А что, много надо для того, чтобы кому-то помочь? – уже серьёзней спросил хёвдинг, искренне недоумевая.

– Удивляешь, воин, как будто не в этом мире живешь, не нажились бы так на твоей доброте, – только и выдохнул Кот.

– Ещё не все так плохо, – улыбнулся Вернер.

Охотник тоже улыбнулся в ответ, но его улыбка была печальна скорее, чем весела.

– Тогда сделай ещё доброе, хёвдинг, коль желаешь помочь. Мне бы сестру свою куда пристроить тут, в городе, – вставая из-за стола, тихо пробормотал Кот. – Не выживет она в лесу…

Воин только покачал головой, понимая о чём говорит пришедший.

– Постараюсь. Я зайду ещё к вам, завтра, быть может, – твердо промолвил он так, что хотелось ему верить.

Охотник кивнул, заранее его поблагодарил и побрёл по скрипучему всходу*, ведущему к комнатам, растворясь в тёплой тени. Вернер лишь вздохнул, проводив взглядом лесного жителя, и чуть позже вышёл из совсем опустевшей корчмы.

* * *

Рыжий стражник разлёгся на бревне, его светло-карие глаза были грустны. Иногда он не понимал, что с ним происходило, иногда он соглашался, что многое, что он говорит – пустяки, нечего не стоящие. Но ничего не менялась, и пусть всё было хорошо, но, как говорят русичи: на душе кошки скребут.

Он поднялся, прислонился щекой к обледенелой стене частокола, наблюдая за ветром, играющим с крупицами снега, следя взглядом за полосками сиреневых теней, протянувших свое тёмное, призрачное тело от подножий городских домов. Они ползли вверх по стенам, по частоколу, по воротам, туда, вверх, к бездонной бездне чёрного неба, куда проваливался и его взгляд.

Может, он и знал нечто большое, но кому это нужно? Зачем? Он кивнул, соглашаясь сам с собой. Пусть все течёт по накатанному руслу, и, если что-то можно сделать лучше, определенно можно, но… Если это тебя не коснётся, если это тебе счастья не даст, зачем бороться и пытаться что-то изменить? Но ведь другие так и поступают! Бояться только за свою шкуру!

И воин, вздохнул, странно покачиваясь из стороны в сторону, напевая какой-то грустный далёкий мотив.

«Нет, это что-то совсем неправильное! Наверное, так нельзя», – определенно кивнул он, мимолетно возвращаясь к своим мыслям. И легкая мелодия потонула в снегу, уносимая белесым вихрем.

Примечания:

Хирдман – воин–дружинник хирда.
Вьялица – метель, вьюга
Урмане – «северные люди» (др. русск. урмане) первоначальное название обитателей Скандинавии.
Хёвдинг – здесь: воевода.
Эрин – древнее кельтское название Ирландии.
Всход – лестница.